Разлучившее наследство. Семейные истории

Наталья и Ольга Семеновы

Не говори, что ты знаешь человека, до тех пор, пока не разделил с ним наследство.Жили-были бабушка с дедушкой и были у них две дочери, сводные сёстры. Жизнь их катилась как у всех. И вот пришло время делить наследство…Наверно, нет ни одной семьи, которой не коснулась бы эта проблема. Ведь каждый человек втайне мечтает о наследстве.

Дед Василий и Евдокия. 1923 г.

Революцию 1917 года Василий принял безоговорочно. Находился он в это время на фронте, сильно агитировать его большевикам даже и не пришлось. А зачем агитировать, если за душой ни гроша, да и дома его никто не ждал? Шайтанка забрала всю его родню во время очередного разлива. Так получилось, что никому не удалось спастись, ведь все произошло неожиданно, ночью. Конечно, пытались спасти детей и захватить что-то из небогатого скарба. Тогда погибло много народу, мало кому удалось спастись. Василий в это время был на фронте — шла первая мировая война. Чёртово озеро в очередной раз показало свой нрав.

Какое-то время в Гражданскую Василий даже партизанил на стороне красных. К 20-му году ему стукнуло уже тридцать, пришло время устраивать свою жизнь. Война, революция, гражданская — всё вроде бы закончилось.

Прежде чем основательно устроиться в Каслях Василий съездил на родину ещё один раз. Снова посмотрел на родные места, но там его ничего не держало, кроме детских воспоминаний — как мать перед сном рассказывала ему сказку про Змея Горыныча.

Касли он выбрал не случайно, один служивый по фронту уж больно красочно, прямо взахлеб, их расписывал, особенно напирая на озера с чистой и прозрачной водой и на рыбное изобилие. Но самым существенным для окончательного решения оказался тот факт, что в городе работал, не смотря на царящую вокруг разруху, большой заводище. Вот на него Василий Константинович и поступил работать, сначала подсобным рабочим, а потом дело пошло.

Вопрос с жильем тоже решился сам собой. Сначала снимал угол у одинокой бабки и помогал ей по хозяйству. Все это время вкалывал как чертяка, копейку к копейке собирал. Мирная жизнь вокруг потихоньку налаживалась, народ начал обустраиваться, и Василий не терял время зря. Присмотрел себе брошенный пустой дом, не совсем еще старый, и как бывший фронтовик и партизан, справил на него нехитрые документы, и начал его отстраивать. А через какое-то время и поселился в нём.

— Василий, мужик ты видный, одни усы чего стоят, — говорила ему его бывшая хозяйка, к которой он иногда заглядывал. — Семью тебе надо заводить, чего одиноким бобылем ходишь? Да и по бабам хватит таскаться.

Да, на Василия вдовы и бабы заглядывались. Судьба у многих складывалась незавидная, война оставила почти всех без мужиков, а Василий был хоть куда — статный, высокий, подвижный, в его руках всё горело. Многие вдовушки привечали его к себе, но у них росли дети, мал мала меньше, а чужую ораву поднимать не хотелось.

— Правда твоя, баба Нюра. Да не знаю, кого выбрать.

— А ты сильно не раздумывай. Выбирай по душе — и не ошибешься. Вон у Злоказовых сколько девок баских, бери любую.

— Подумаю, — отговаривался тот и подкручивал усы.

Действительно, усы у Василия выросли знатные, чапаевские, и усы свои он обихаживал, но такие, как у него носили немногие. Острые, тонкой ниточкой, лихо закрученные по краям.

Василий постоянно работал, обзавелся своим домом, ему стукнуло уже тридцать с хвостиком. Касли стали его новой родиной. Пришло время жениться.

Как всегда, помог случай. На дворе стоял сентябрь. Бабка Нюра, а жили они недалеко друг от друга, позвала к себе помочь по старой памяти опустить собранную картошку в подпол. Когда Василий после рабочей смены зашел к бывшей хозяйке, то застал у неё молодую девушку. Имя у нее оказалось красивое и редкое даже по тем временам — Евдокия. В глаза сразу же бросалась её молодость и неопытность, она была моложе его больше чем на десять лет.

Евдокия и Василий несколько раз взглянули друг на друга. Можно ли увидеть человека первый раз в жизни и понять, что тебе с ним будет хорошо, что по жизни это твой человек? Что ты сможешь ради него оставить своих родителей? Именно это и почувствовала Евдокия, она смутилась и чуть улыбнулась.

Василий, тёртый калач в общении с женским полом, вдруг понял, что его вольная жизнь закончилась. Чтобы скрыть свое смущение, он несколько раз подкрутил свои усы и открыто улыбнулся. Однако вслух обратился к хозяйке:

— Где у тебя картошка, которую надо спускать, баба Нюра? Сейчас мы с Евдокией тебе живо поможем. Смотри, каких два помощника к тебе заявились, успевай, пользуйся случаем.

— У меня уже всё готово. Спускать будем вёдрами, а картошка в кухне, рядом с подполом стоит в больших мешках.

Василий снял верхнюю тужурку и передал её Евдокии, поглядывая на девушку. Затем он спустился в открытый лаз подпола на кухне, осмотрелся там немного, и крикнул, высунув голову:

— Насыпайте картошку и передавайте мне, так дело быстрее пойдет.

Все трое включились в работу. Когда мешок почти освобождался, женщины волоком тащили его к лазу. Василий ловко ставил мешок на плечи и пропадал у них из виду. Троица работала, не торопясь, но слаженно и размеренно. Когда Василий в очередной раз понёс рассыпать картошку в приготовленный заранее загон, бабка Нюра прошептала Евдокии:

— Ты уж на меня не серчай за то, что я попросила тебя подойти сегодня вечерком и помочь мне. Видишь, как дело спорится.

— Тётя Нюра, мне совсем не трудно.

— Ты родителям-то сказала, что ко мне отправилась? А то как бы не потеряли тебя, девка.

— Мы же с вами соседи по огороду, матушка и отпустила запросто. Как не помочь?

В это время из подпола высунулась голова Василия:

— О чем шепчитесь? Не меня ли обсуждаете?

— А чего тебя обсуждать? Ты у нас хоть куда, всё при тебе, — засмеялась хозяйка. — И сейчас как быстро управляешься.

Сентябрьский день, особенно в конце месяца, уже короткий, за окнами стали сгущаться сумерки. Закончив хозяйственные хлопоты, баба Нюра усадила своих помощников за стол. На нём стояла керосиновая лампа, которая освещала скромное угощение — жареную рыбу, чебаков, и томлёную в русской печке картошку, залитую молоком и яичком. В середине стояла пузатая бутылка самогона, заткнутая деревянной пробкой. Крупным ломтями на салфетке лежал свежеиспеченный хлеб.

— Надо бы выпить с устатку, а то замаялись все, — предложила тетя Нюра и посмотрела на Василия, приглашая разливать.

— Я не буду, — раздался тихий голос Евдокии. — Матушке не понравится.

Василию как будто кто-то шепнул на ухо: «Не торопись, успеешь ещё, будет время». Он понял, что от его ответа и действий зависит его дальнейшая судьба. Это как — налево пойдешь, совсем пропадёшь и так далее. И он сказал уверенно и спокойно:

— Если Евдокия не будет, то и я не стану. Завтра утренняя смена, праздников дождёмся, Покрова например.

Василий Константинович потом, всю долгую отмерянную ему жизнь, пил не много и немало, а так, сколько положено мужику без особых вывертов. Но каждый раз, когда он брался за рюмку водки, он всегда вспоминал свой ответ у тетки Нюры. И каждый раз у него перед глазами стояло красивое, зардевшееся лицо Евдокии. Тогда она посмотрела на него своими синими глазами и опустила голову.

«Сговоримся», — прочитал Василий на лице девушки.

За столом они сидели недолго, помощники засобирались домой. Причём закоперщиком выступил Василий и предложил проводить девушку до дома. Сделал он это в присутствии бабки Нюры не случайно, заручившись ее поддержкой.

— Не знаю, где живет Евдокия, а на дворе совсем темнота, хоть глаз выколи. Нужно проводить до дома девушку, как считаешь, баба Нюра?

— Это само собой, собирайтесь, касатики. Она живет не шибко далеко, но проводить девку надо.

Евдокия помалкивала, но не возражала, в Василия это вселяло уверенность. Когда они вышли за ворота, баба Нюра перекрестила их сзади, привычно шепнув:

— С Богом! Доброго пути!

Скорее всего, она имела в виду не только сегодняшнюю дорогу, а что-то ещё.

Баба Нюра вернулась в избу и зажгла свечу, керосин она сберегала для особых случаев.

Евдокия с Василием пошли вверх по улице, он не знал, куда идти, чувствовал себя неуверенно, но виду не показывал.

— Я хоть и вызвался провожать, да не знаю, куда…

— Здесь совсем недалеко, наши огороды с тетей Нюрой рядом. Я с малолетства в её малиннике пасусь, с разрешения, конечно.

— Неужели я тебе таким старым кажусь, что ты мне выкаешь?

— Нет, просто вы — незнакомый человек, так принято.

— Но ведь теперь мы познакомились, можно и не смущаться. Держись за меня, а то темно.

— Нам надо повернуть в проулок и перейти на соседнюю улицу.

Евдокия несмело взяла попутчика за локоть. Василий почувствовал её легкое прикосновение и обрадовался, девушка ему понравилась с первого взгляда. Правда, его тоже смущала разница в возрасте, но он решил не отступать.

— Я не местный, в Каслях обосновался совсем недавно, но думаю, что всерьёз и надолго. Особенно, когда сегодня познакомился с тобой, понял, буду здесь работать и жить.

— Мы уже подошли к моему дому. — Внешне Евдокия никак не прореагировала на его слова, но Василий надеялся, что она его поняла.

Действительно, она как бы в ответ, перед тем, как забежать за ворота своего дома, осторожно погладила его руку несколько раз.

Евдокию дома поджидала матушка, остальные уже все спали, но расспрашивать ничего не стала. Та обрадовалась этому и юркнула в комнату к сёстрам, Прасковье и Александре, родители им выделили на троих одну комнату. Старшие, Мария и Анна, занимали другую комнату, где они после замужества Таисьи, хозяйничали на правах старших.

Евдокия долго не могла уснуть, перед глазами её то и дело появлялся улыбающийся Василий. Затем она всё-таки провалилась в сон, который обволакивал её и что-то приятно нашептывал.

Проснулась она оттого, что в ее изголовье устроился домашний кот Тимоша, пушистый, настоящий сибиряк. Он зажмурил свои глазища, хвостом щекотал её щеки и мурлыкал бесконечные песенки. Евдокия поутру решила никому не рассказывать про своё знакомство, да и рассказывать пока особо нечего.

Василий, наоборот, заснул быстро и крепко, приняв решение в свой ближайший выходной встретиться с Евдокией. Весь день всё у него ладилось, и жизнь вдруг приобрела смысл. После смены он с какой-то новой силой принялся за обустройство своего дома. До этого он брался то за одно, то за другое, и ничего не заканчивал, а тут у него вдруг нарисовался чёткий план действий. Ему пришла в голову мысль о том, что надо попросить знакомого с завода помочь с обустройством дома. А сегодня вечером он занялся палисадником, хотя раньше думал поставить его весной. Он строгал доски, вымерял их длину, прикидывал нужное количество, в общем, дело спорилось. В этот дом скоро войдет Евдокия, и ей должно все понравиться. Впервые за долгое время он чувствовал себя счастливым.

С утра в воскресенье Василий после мужицкого завтрака, яичницы из пяти яиц, которую он быстро сварганил на летней печке во дворе, решил продолжить заниматься палисадником. Ему хотелось завершить это строительство, пока стояли последние теплые сентябрьские денечки. Тут ему подфартило — он смог выписать на заводе целое ведро олифы, правда, для этого ему пришлось обратиться к своему мастеру, ведь купить олифу можно было только на рынке, и то — по бешеной цене. Но хотелось сделать все добротно, хорошо бы и краски раздобыть, но это к весне — если повезет.

Василий крутился перед домом, ворота во двор стояли нараспашку, иногда мужчина забегал вовнутрь за недостающим инструментом. Дело двигалось неплохо, он наметил побольше сделать до обеда, потому что на вечер у него созрел план.

Евдокия с утра помогала матери готовить завтрак, как самая младшая из сестёр. Её сёстры, конечно, тоже в этом участвовали, но увиливали под разными предлогами от готовки. Сегодня — в воскресенье — Екатерина Ивановна задумала блины. Под них у неё имелась специальная глиняная корчажка, в которой ставили тесто — малую квашню. Семья большая, и блинов надо печь много. Стопка постепенно увеличивалась в размерах, вокруг ещё крутился младший Фёдор, который на правах любимца и единственного брата таскал горячие блины сверху стопки. Причём успевал их обмакнуть в плошку со сметаной, которая уже стояла на маленьком столике в сторонке. Фёдор явно мешался матери. Она боялась, что он ненароком попадет под горячую сковороду.

После воскресного завтрака Екатерина Ивановна попросила Евдокию отнести ещё теплые блинчики Таисье, дом которой находился рядом с кладбищем. Дочь с удовольствием согласилась, ей хотелось побыть одной, она всё еще вспоминала Василия.

— Заверни блины в тёплый платок, а то простынут, пока несёшь, — наказала мать.

— Что передать на словах?

— Скажи, что мы соскучились, она давно к нам не заходила. Не забудь Ниночку поцеловать за меня, свою племянницу, ей уже второй годик пошёл, большая совсем стала.

Таисья сейчас жила через несколько улиц от родительского дома, их дом с Михаилом находился в конце улицы, и Евдокия решила подойти к нему не со стороны проулка, а спуститься с горки, пройдя вдоль улицы. В конце пути она перешла на ту сторону, где стоял дом.

Через дом от Таисьи какой-то мужчина мастерил палисадник. Евдокия пригляделась и опешила, ей показалось, что это Василий.

«Неужели блазнит, наваждение какое-то…» — подумала она.

Переходить на другую сторону улицы показалось ей ребячеством, и она нерешительно двинулась вперёд. Девушка подумала, что уже давно не заходила к старшей сестре в гости, последний раз когда-то летом, вместе с матушкой. Она и не подозревала, что в соседнем брошенном доме поселился именно Василий.

Он тоже заметил приближающуюся девушку, и сначала удивился, а потом обрадовался.

— Евдокия, неужели ты здесь случайно оказалась, я в это не верю.

— Я иду к сестре, — стала как бы оправдываться та. — Меня родители отправили, матушка.

— Я знаю, что через дом рядом живет молодая семья.

— Это Тася, моя старшая сестра.

— Когда пойдешь обратно, не убегай, я провожу тебя.

— Воскресенье, тут столько народу вокруг, неловко как-то.

— Пусть привыкают, — заулыбался Василий и подкрутил свои усы. — Учти, я тебя теперь буду всегда караулить…

Таисья обрадовалась, увидев сестру. Она занималась домашними хлопотами, разбирая лук и чеснок на зиму, и приглядывала за маленькой дочкой, Ниной, которую она определила в углу горницы, огородив ей пространство для детских забав. Михаил, её муж, отправился к своим родственникам, те попросили помочь — перебрать и заменить нижние венцы бани к зиме.

— Давненько ты к нам не заходила, Душа. Сейчас мы с тобой почаёвничаем, блины твои кстати, мне самой с ними не с руки возиться.

— Наверно, ребёнок у тебя все время отнимает.

— Ничего, слава Богу, уже пошла, но лезет везде. Лучше расскажи про себя, поди, от кавалеров отбоя нет, ты у нас красавица, вся в маму.

— Нет, особо никого нет.

— Погоди, осень на дворе, будут вечёрки и посиделки у какой-нибудь бабки, парни туда и набегут.

— Тася, я же самая младшая, мне спешить некуда, впереди меня вон сколько сестер — их черед.

— Так это же раньше очередь соблюдалась, а сейчас — новые времена, у кого как получится. Смотри, успевай, пока молоденькая.

— Ты счастливая, вы с Мишей любите друг друга.

— И у тебя всё будет, вот увидишь.

Пока сёстры болтали за столом на середе, к ним выбегала девчушка, и хватала блины прямо со стола, возвращаясь к своим куклам в горницу. Куклы Таисья нашила дочери сама.

— Душа, ты ничего не слышишь?

— Нет, а что?

— У меня слух хороший, Ниночка приучила вставать к ней по ночам. Мне кажется, что на нашей скамейке у ворот кто-то сидит, возится на месте, кашлянул вроде.

— Ворота я закрыла на внутреннюю щеколду, когда пришла.

Таисья выглянула в окно:

— Точно, там кто-то есть, вон, загораживает щель почтового ящика. Неужели опять цыгане? Они меня всегда пугают.

— А им что тут делать-то?

— Под видом, что на кладбище пришли, они по домам бегают, гадают для вида, и выпрашивают, у кого насколько таланта хватит.

— Тася, я знаю, почему ты их боишься, мама рассказывала.

— Как же их не опасаться? До сих пор не могу забыть того случая, когда мы с Мишей только что в этом доме поселились…

***

…Действительно, это случилось в первый год их совместной жизни. Они, как и все молодые, только начинали обживаться. Хоть времена стояли и трудные, совсем недавно закончилась Гражданская война, молодым на свадьбу родственники подарили немного домашнего скарба — всё, что нужно семье на первое время. Самое главное — это дом, который Тасе достался в приданое, как старшей дочери от её тетки Серафимы. Дом стоял несколько лет пустой, в него и поселили после свадьбы Тасю с Михаилом.

В послевоенные 20-е годы все обживались трудно, но для молодых семей старались всем гамузом: каждая тряпочка, каждая сковородка или кастрюля были на счету. Тасино приданое её матушка, как и все, собирала в сундук, как принято: простыни, полотенца, наволочки, скатерти, кружевные салфетки, кружева, одеяла, отрезы материи, праздничная одежда — всё туда, в сундучок. Отец Таси слыл неплохим плотником, мастерил мебель для дома, делал не только для себя, но и на заказ, лишняя копейка всегда пригодится. Сундук для дочери Кирилл Афанасьевич украсил и выжег на верхней крышке и боковых стенок узор в виде еловых шишек. Получилось «баско», как любила говорить Таисья. Сундук с приданым водворили на почётное место в горнице, именно он и оказался поводом для переживания молодой хозяйки.

Тогда приближался Новый год, Михаил отлучился по хозяйственным делам, Тася возилась на кухне, поглядывая в окно, выходящее в проулок. Вдруг она увидела проходящих мимо трёх цыганок. Они громко смеялись, махали руками и показывали на окно, видимо, заметив её. Тася сразу насторожилась, но тут же успокоила себя — ворота изнутри закрыты, так что она в безопасности. Но не прошло и нескольких минут, как она увидела цыганок уже у себя во дворе. Они как-то исхитрились и смогли поднять щеколду на воротах.

Цыгане, они такие, их праздная жизнь заставляет пошевеливаться, надо же им каким-то образом кормиться. Таисье захотелось набросить крючок на дверь в сенках, и таким образом защитить себя, но пока она шла к сенкам, одна цыганка уже вбежала по крыльцу, прошла через сенки и открыла входную дверь в избу.

— Здравствуй, дорогая хозяюшка, — тут же услышала Таисья. — Не бойся, нам много не надо, напои нас только водицей.

— Доброго здравия в этот дом и достатка! — присоединилась к своей товарке вторая вошедшая цыганка.

Третья из них, самая старая, стояла у порога, помалкивала и внимательно смотрела на хозяйку своими чёрными с поволокой глазами.

У порога вся троица находилась недолго. Сначала они усадили свою старшую на табуретку у стола, а затем и сами расположились на лавке у двери. Таисья оказалась как раз в центре середы, спиной к закрытой двери горницы, как бы охраняя вход в неё.

— Милости просим, коль не шутите, — наконец проговорила и она, приняв решение сразу не ссориться, а всё по возможности разрешить мирным путем. — Чего-чего, а водицы у меня найдется много.

Она прошла на кухню и зачерпнула ковшиком из бочки колодезной воды. Роли у этой троицы цыганок, похоже, были заранее распределены: старшая буравила Тасю своими угольками-глазами, средняя вела беседу, убалтывая хозяйку, а младшая внимательно изучала, что где расположено и примерялась к будущим действиям.

— Ой, спасибо. Колодец у вас вырыт в правильном места, люди знали толк, вода просто сладкая.

— Мы тоже довольны ею, — отвечала Таисья. Она не знала, что ещё сказать, чтобы незваные гости покинули её дом, но те не собирались этого делать.

— Мы хотим тебя отблагодарить за твою доброту. Давай мы тебе погадаем, касатка.

Таисья от гадания отказалась, сославшись на домашние дела. Но цыганки не отступали. Самая младшая тут же разложила карты на краю стола и приготовилась рассказывать, что видит, поглядывая на хозяйку и качая головой.

Другая обратилась напрямую к Таисье.

— Нам с сестрой от тебя ничего не надо, а вот матери нашей нужна помощь, накорми ее чем-нибудь горяченьким, мы с утра ничего не ели и не пили. От своих отбились, а в дороге давно…

Таисья достала из русской печки чугунок с томлеными щами из квашеной капусты, приправленной бараниной. Щи дымились, аппетитный запах разносился по всему дому. Она поставила на стол каравай домашнего хлеба, испечённого загодя, несколько деревянных ложек и высоких глиняных плошек, которые служили тарелками. Сама хозяйка села на табурет рядом с печкой.

— Кушайте. Чем богаты…

Отказываться никто не стал, все подсели к столу. Всё это время старая цыганка так и не проронила ни слова, а только буравила глазищами Таисью. Та почувствовала, что её вдруг сморило, и она готова погрузиться в приятную дрему или крепкий сон.

Так и случилось, её глаза закрылись сами собой. Что интересно, она почти спала, но ясно слышала, что происходит вокруг неё, все передвижения и разговоры. Всем руководила старуха:

— Хватит рассиживаться за столом, не едали что ли… А вдруг кто-нибудь придёт? — ворчала она. — Маша, забери карты со стола, а то впопыхах забудешь. Роза, быстро в закрытую комнату, оглянись там внимательно.

Две сестры тут же вскочили из-за стола и ринулись исполнять указания старшей цыганки, которая продолжала:

— Шевелитесь, она скоро очухается. Берите из того, что найдете, только половину. Она к нам отнеслась по-человечески, пусть и ей что-то останется.

Через некоторое время троица цыганок стояла у порога двери. Две сестры держали в руках по большому узлу, в который хорошо уместилось чужое добро. Старуха выходила последней:

— А тебе, девка, напоследок и на память вот что скажу: я тут глянула в карты, которые разложила Мария, она у нас мастерица по этому делу, лучше всех гадает. Судьба у тебя не простая, но жить будешь долго, родишь одного ребенка — дочь, замуж пойдешь два раза, будешь лечить людей, в конце жизни оступишься, окараешься, а на нас не серчай…

Таисья проснулась, но цыганок и след простыл. Двери в горницу и сенки стояли приоткрытыми, и весь дом выстудился. Она сразу бросилась в комнату и увидела открытый сундук, вокруг него валялись вещи и её приданое, большая часть украдена, но унесли не всё.

Михаил вечером застал жену плачущей, успокаивал её, как мог, пообещал сделать хитрую щеколду на ворота, чтобы открывалась дополнительным ключом. Он радовался, что всё закончилось так, ыедь могло быть и хуже…

***

— Тася, сестричка, не бойся, там, за воротами никого нет, а если кто и был, то ушёл, никакие не цыгане…

— Душа, я все вспоминаю слова, которые слышала от цыганки сквозь сон, который навалился на меня так неожиданно.

— Да мало ли что они болтают, эти цыгане, на это они мастера. Знаешь, я, пожалуй, пойду.

Евдокия засобиралась домой. Перед выходом зашла в горницу, чуть поиграла с Ниной в её куклы, погладила девчушку по рыжей шевелюре. Та уже что-то лепетала в ответ и улыбалась знакомой тете.

Таисья проводила сестру до ворот, закрылась на все засовы и, немного успокоившись, вернулась в дом. До вечера, пока не вернется Михаил, ей требовалось переделать ещё массу дел, и за дочерью нужно приглядывать. Она выглянула из окна горницы, чтобы посмотреть, куда пошла сестра — в проулок или по улице, но никого не увидела.

Евдокия, выйдя за ворота, немного подумала, в какую сторону отправиться. Решила — мимо дома Василия не пойдет, хватит, сегодня повидались. Если уж она оказалась в этих краях, стоит забежать к своей подружке, которая жила на соседней улице, рядом с кладбищем. Вообще девушка побаивалась этого места и старалась пробегать мимо него поскорее, но сегодня, в воскресный день, народу вокруг толклось много, все навещали своих ушедших.

Делали это каслинцы всегда основательно, не торопясь. Приходили на кладбище семьями, захватив с собой пироги с рыбой, картошкой, оладьи, пышки, пирожки с сушеной ягодой, всё, что положено для помина. Не забывали, конечно, и горячительные напитки, которые припасали заранее.

Евдокия посмотрела на кладбище, мысленно перекрестилась и направилась к нужному ей дому.

***

Евдокия и Василий сыграли свадьбу под Новый год. Василий придерживался новых праздников, и его не останавливали посты и другие «каноны старорежимной жизни», как он любил говорить. Евдокия прислушивалась к мужу, но попросила его уважить ее родителей и не играть свадьбу в Рождественский пост.

Со стороны Василия на свадьбе присутствовало совсем немного гостей, только его новые знакомые с завода. Озеро Шайтанка закрыло покрывалом неизвестности всё его прошлое, сейчас он принадлежал Каслям, и Евдокия накрепко привязала своего мужа к новому месту.

Кирилл Афанасьевич и Екатерина Ивановна, хоть и сильно удивились неожиданному знакомству младшей из дочерей, не противились свадьбе. Василий пришелся им по сердцу — работящий, старше по возрасту, уже обзавелся собственным домом.

Сыграло немалую роль и то обстоятельство, что Василий прислонился к новой власти, служил в партизанах. Уже прошло больше пяти лет, как вновь пришедшая власть установилась и потихоньку набирала силу. Похоже, старую жизнь не вернёшь, а в новой придется устраивать и остальных дочерей. Значит, так распорядилась судьба — выдать замуж сначала старшую дочь, по ранее заведённому порядку, а потом — по-новому — и младшую. Новой власти всё равно, кто за кем выходит замуж, вышла — и уже хорошо. В России всегда туго с мужиками. Где их брать-то, особенно хороших, надежных, верных и работящих?

Получается, что Таисья как в воду глядела, когда расспрашивала сестру про любовные мечты; та и не собиралась, а жизнь сама распорядилась. Две сестры оказались соседками домами и молодыми хозяйками на своих подворьях.

Ребеночек у Евдокии родился аккурат в Покров, 14 октября. Родилась девочка, крепенькая, спокойная, очень похожая на своих родителей: волосики русые, глаза синие в мать, носик точеный, в отца, который тоже не был обделён мужской красотой. Назвали девчушку Александрой, а мать называла е1 Шурочка. Девочка пошла рано, до года, особых хлопот родителям не доставляла.

Екатерина Ивановна, бабушка уже двух внучек, частенько навещала улицу Кирова, где поселились Нина и Александра, двоюродные сестры. Сначала к одной забежит, которая помладше, затем — к другой наведается. Какая женщина останется равнодушной к маленькому ребенку, особенно, если он грудничок? Екатерина Ивановна смотрела на свою кормящую дочь и вспоминала своих вскормленных бессонными ночами и выращенных материнскими хлопотами детей.

Шурочка любила засыпать на груди у матери. Тогда путь её бабушки пролегал чуть дальше, по улице, на угол, к Ниночке. Та уже вовсю болтала, как взрослая, играла в дом, а если ей и это надоедало, то крутилась вокруг матери, участвуя изо всех сил во взрослых делах.

Народ во все времена мудрый. Какие пословицы и поговорки он передает из поколения в поколение! Например, «пришла беда — отворяй ворота».

Первая беда посетила дом Таисьи, заболел и не смог поправиться её муж, Михаил. Нина стала сиротой, и овдовела её мать.

Вторая беда накрыла дом Василия. Всё произошло в Покров. В этот день Шурочке исполнился ровно год. Василий ушел на завод, как обычно в будний день, а Евдокия с утра затеяла стряпню, и решила поджарить себе лепешки на свином масле. Поела с аппетитом, горяченьких лепешек дала и дочери. Разжарилась она у очага и выпила целый ковшик колодезной холодной воды, которая хранилась в сенках, там поверху даже плавали тонкие льдинки.

Через короткое время она почувствовала резкую боль. Почти теряя сознание, она всё-таки выползла из дома и обратилась к соседям за помощью. Прибежала Таисья, и Евдокию увезли в больницу на лошади. Однако помочь ей врачи уже не смогли, диагноз оказался одновременно очень простым и страшным — заворот кишок. В этот день сиротой стала Шурочка, и овдовел Василий.

Обе молодые семьи оказались порушены. Они должны были учиться жить дальше, поднимать девчонок, жизнь, не смотря ни на что, требовала усилий каждый день. Василий с утра уходил на завод, заносил Шурочку к Таисье, ее родной тетке. Девочка потеряла мать и часто плакала, даже во сне, плохо кушала, то и дело капризничала. Ниночка на правах старшей приглядывала за сестрой, помогала матери, вовлекала сестру в свои детские игры. Любимое занятие у Нины стала игра в дом и в магазин. Шура не всегда понимала, что от нее требуется, но по мере сил принимала участие.

— Мама, она совсем меня не слушается, — обращалась Нина к Таисье. — Я ей говорю, что надо по утрам пить парное молоко, а она его специально проливает, отталкивает рукой.

— Ниночка, она еще очень маленькая, но ведь она старается. И потом, не забывай, Шурочка потеряла свою маму.

— А я потеряла своего отца, но ведь тебя слушаюсь…

У Таисьи на глаза наворачивались слезы, когда ей приходилось выслушивать от дочери такие слова, но она не сдавалась — два года вдовьей жизни приучили её к терпению. Она всё время что-то делала: пекла хлеб, варила похлебки, стряпала, стирала, гладила, присматривала за девчонками, ухаживала за домашней живностью на два хозяйства, в общем, выбивалась из сил, чтобы забыться.

После завода Василий забирал дочь и отправлялся к себе домой. Таисья снабжала его едой, он, в свою очередь, приносил продукты, и молча оставлял на столе часть своих заработанных денег. У Таисьи в доме появились деньги, до этого, после смерти мужа, ей помогали родители, и она зарабатывала небольшую «копейку» врачеванием и гаданием. Когда Василий работал в ночные смены, Шурочка ночевала в доме тетки.

Так прошло полгода.

— Таисья, нам надо поговорить серьёзно, и все обсудить, — однажды произнес Василий, когда зашел после смены за дочерью, и сел на табурет у входа.

У Таисьи всё обмерло внутри, и она тихонько заплакала.

— Слушаю тебя. Что скажешь?

— Плачь не плачь, а решать придётся, время пришло. Хотя жизнь за нас уже всё сама решила, соседи нас давно уже поженили, а мы с тобой всё сопротивляемся.

— Василий, мало ли что болтают люди, им ведь без этого скучно, а мне некогда скучать, у меня дел по горло.

В это время с улицы забежали девчонки, на дворе стоял апрель, журчали ручьи, пели птицы — весенний гомон не давал печалиться. Шурочка увидела отца, обрадовалась, но подбежала к Таисьи и обняла её.

— Вот видишь, Тася, ребёнок всё расставил по своим местам, — засмеялся Василий, и как бы в ответ, слегка приобнял старшую девочку.

Нина никак не ответила на его движение, она просто позволила ему это сделать, не противилась и по-взрослому посмотрела на мать.

— Они обе мне родные, Вася, сам посуди, не думай и не волнуйся, отличать их не стану.

Говорила Тася искренне, но почему-то вдруг ей подумалось: кого это она сейчас уговаривает — Василия или себя? Она тут же отогнала коварные мысли прочь и засуетилась, начала помогать раздеваться Шурочке и собирать на стол.

— Ты не спеши, я до ужина заскочу к себе домой, возьму кое-что из наших с дочкой вещей. С сегодняшнего дня мы живем вместе, и у нас начинается новая жизнь. — Василий встал, подошел к своячнице и крепко обнял её.

Существует расхожее мнение о том, что браки совершаются на небесах. Многие сомневаются в этом, пытаясь самостоятельно вершить свою судьбу. При этом они совершают странные, как обдуманные, так и необдуманные поступки, убеждают себя и других в правильности принятых решений, но делают при этом массу глупостей, а там уже — как карта ляжет, что-то ведь должно получиться. Потом вдруг начинают удивляться, почему они несчастливы, куда подевалась любовь и можно ли прожить без неё? А может, в этой жизни имеет значение простой здравый смысл, стечение удивительных жизненных обстоятельств?..

Сегодня Таисья и Василий чувствовали себя счастливыми, девчонки тоже улавливали это настроение взрослых. В один день жизнь у всех четверых переменилась, но теперь она потребует усилий от каждого.

Василий быстро собрался и ушел. Как только за ним захлопнулась дверь, Таисья тут же прошла в горницу, опустилась на колени перед божницей, которая находилась в правом углу. Там стояли дорогие для неё иконы, к которым она обращалась каждый день. Тася стала истово молиться и бить поклоны. Девчонки сначала смотрели на неё с удивлением, но затем подбежали к ней, сначала Шурочка, а потом Нина. Обе обняли её и Шурочка заплакала.

— Дочки мои, молитесь, обращайтесь к Богу, и он вас обязательно услышит.

— Обращаться — это как, просить чего-то? — уточнила Нина.

— Конечно, нет. Надо просто верить, что он вам поможет.

Шурочка внимательно слушала, сразу перестала плакать и решила заняться своими более важными делами — её ждали куклы. У каждой из сестер они были свои, любимые, для которых Таисья нашила всё необходимое: платьица, фартучки, маленькие одеяла, подушечки, покрывала, полотенца и салфетки. Кое-что она даже вышила, как у взрослых. Все ждали Василия к ужину.