(Не) сокровище капитана

Наталья Шнейдер, 2023

Я стала пленницей опального графа, капитана пиратского корабля. Он обещал свободу в обмен на выкуп, вот только сдержит ли обещание? Ведь мой дар спас ему жизнь… Но если дело лишь в том, что я полезна – почему его намеки все более непристойны? И почему рядом с ним мое сердце бьется все чаще? Я уже не знаю, хочу ли спасаться.

Глава 6

Мир тихонько качался, плескали волны, и не мешали даже голоса, доносившиеся словно сквозь вату. Слов я не разбирала или не хотела разбирать, только интонации — изумленные, растерянные. Меня не интересовало, о чем говорят и что происходит. Ничего не интересовало, кроме сильных и надежных рук, что обнимали меня, унося прочь от пиратов, от крови и смерти. Прочь от всех ужасов, что я успела увидеть. Я улыбнулась, не открывая глаз, прижалась к плечу, от которого пахло порохом и кровью.

— Джек…

Какой чудесный сон, можно я не буду просыпаться всю оставшуюся жизнь? Ну хотя бы пару мгновений?

Не тут-то было. Руки, что меня несли, стали жесткими, и ехидный баритон прогнал блаженную расслабленность:

— Не угадала, сокровище мое. Попробуй еще раз.

Я вскинулась, потеряла равновесие, но Блад меня удержал.

— Тихо, а то уроню, — рыкнул он.

Наверное, надо было сказать спасибо, что меня тащат на руках, а не через плечо, но слишком уж много злости было в его голосе. Словно он мне одолжение делал и это его раздражало. А я не просила, между прочим!

— Поставь меня!

— И не подумаю.

Я огляделась и разом расхотела протестовать. Разбитые доски, перевернутая пушка, щепы и кровь под ногами. Как бы я пробиралась по всему этому в своем неудобном одеянии из куска ткани?

Незнакомое лицо со шрамом на виске. Взгляд, устремленный на капитана, полон изумленного благоговения.

— Правду говорят, что он бессмертный, — донеслось до меня.

Блад, кажется, тоже это услышал, усмехнулся, но ничего не сказал. Пинком отворил дверь, занес меня в каюту. Усадил на что-то жесткое.

— Можешь лечь, если хочешь. — Он закрыл дверь. — Или отнести тебя на постель? Правда, ее потом придется выбросить, а тебе — спать на голых досках.

Я зажмурилась, тряхнула головой. Дурнота отступала. Слабость тоже проходила, оставляя разве что легкую сонливость, но это вскоре пройдет. Я сидела на здоровенном сундуке, таком здоровенном, что и лечь бы на него смогла.

— Нет, все хорошо, спасибо.

Только переодеться бы… и помыться, чужая кровь стягивала кожу. Я подняла взгляд на Блада — тоже весь в крови, разорванная рубаха болтается ошметками, жилет расстегнут. Значит, совсем немного времени прошло.

— Как ты себя чувствуешь? — вырвалось у меня.

Все-таки с настолько серьезными ранами мне сталкиваться еще не доводилось. Самое страшное, что приходилось заживлять, — глубокий порез от серпа. Повезло той женщине, что артерию не задело и что мимо проезжали мы с матушкой.

И Блад по-прежнему оставался единственным, кто может меня защитить, так что моя забота о его состоянии была вполне разумной. И дело вовсе не в его объятьях и…

— Живым. — Он снова провел рукой по боку. — И очень, очень озадаченным. Что это было?

Я захлопала ресницами.

— Прошу прощения?

Так я ему и рассказала! В лучшем случае сочтет ведьмой. В худшем — поймет, что я могу обойтись с ним как с меченым, и перережет глотку: только круглый дурак оставит опасность так близко к себе, а дураки не становятся удачливыми капитанами.

Он вытащил из шкафа медную миску и ветошь. Плеснула вода. Присел напротив, устроив миску на сундуке рядом со мной.

— Ты спасла мне жизнь, и я очень благодарен за это. — Влажная ветошь коснулась моего лица, смывая кровь. — Но как ты это сделала?

— Я не ранена, спасибо. — Я забрала у него ткань. Ох ты, ведь если я бухнулась прямо в лужу, наверняка и волосы все испачкала, как же я буду их отмывать? Да и вообще… — Зеркало у тебя есть?

Он прищурился.

— Зеркало есть, но ты уходишь от ответа.

— Но мне нечего ответить! — Я изобразила на лице самое глупое выражение, на которое только была способна. — Я вообще не понимаю, о чем ты.

— Сокровище мое, — промурлыкал Блад вроде бы игриво, но в голосе прозвучала явная угроза. — Мне, конечно, очень не нравится, когда в столь… трогательный момент меня называют именем другого мужчины…

Я залилась краской.

— И вовсе не трогательный!

— Ну как же? Юная дева, приходит в себя в моих объятьях, ресницы трепещут, румянец смущения, улыбка — о, какая улыбка!

— Да замолчи ты! — Я прижала ладони к щекам.

— А оказывается, что все это предназначалось не мне. Можно ли передать словами всю меру моего разочарования?

— Я люблю Джека, как и он меня.

Я думала, что эти слова прозвучат со спокойным достоинством, а получилось жалко. Словно я оправдывалась в том, что думала о другом мужчине.

— С тобой-то все ясно, а вот насчет него не уверен.

Да как он смеет!

— Как ты дожил до своих лет с таким языком?

— Это потребовало некоторых усилий, сокровище мое, — ухмыльнулся он. — И именно потому, что я успел немного пожить и кое-что повидать, куда сильнее, чем когда меня называют чужим именем в минуты страсти…

— Не было никакой страсти!

–…я не люблю, когда меня держат за глупца.

— Не понимаю, о чем ты.

Вот теперь изобразить спокойное достоинство получилось. Почти.

— О том, что у меня в груди была здоровая дыра, проделанная ледяным клинком. О том, что жить мне оставалось хорошо если полчаса и Фрэнк пытался этим воспользоваться, чтобы поднять бунт на корабле, поэтому я помчался в крюйт-камеру, чтобы заблокировать ее или, если совсем сил не хватит, разнести все к ядреным демонам, но свалился, чуть-чуть не добравшись.

— Ты хотел взорвать порох? — ахнула я.

Он пожал плечами.

— Если бы Джеймсу с ребятами не удалось справиться со сторонниками Фрэнка — мне бы не оставалось ничего другого. Как ты сама заметила, конец рано или поздно наступит, и я предпочитаю, чтобы он не порадовал моих врагов. Значит, нужно уходить на своих условиях. — Он снова присел напротив, вынул из моих ослабевших пальцев ветошь и, прополоскав ее, опять стал стирать кровь с моего лица. — Ты ведь думаешь так же, насколько я успел заметить. Иначе, не сумев меня убить, бросилась бы не к окну, а рухнула на колени умолять о пощаде.

Его слова настолько не вязались с осторожными, почти ласковыми прикосновениями, что на миг мне показалось, будто я брежу.

— Но ты же был на корабле не один!

— Обидно, что я бы оборвал и твою жизнь, да? В самом деле, как я мог не подумать о том, что тебе могло бы понравиться общество Фрэнка и ему подобных.

Я снова отобрала у Блада ветошь, едва справившись с желанием запустить в него мокрой тряпкой.

— Кстати, а с ним-то что стало? — не унимался капитан.

— С ним? — Я опять захлопала ресницами, усиленно соображая. — Не знаю. Он просто упал. Наверное, так обрадовался моему обществу, что сердце не выдержало.

— «Я его убила, — медленно произнес Блад. — Я в самом деле его убила».

— Чего только не соврешь, чтобы оттянуть финал, — неловко улыбнулась я. — Как ты тоже наверняка успел заметить, я молода и очень хочу жить. И не привыкла… радоваться мужскому обществу. — А вот жар, заливший щеки, был вовсе не наигранным.

— Так, значит. — Капитан поднялся, нависая надо мной.

Я поежилась, изо всех сил стараясь удержать на лице выражение прелесть какой дурочки. Обычно мужчинам оно нравилось. Да и кому не понравится чувствовать себя сильным и умным?

Бладу, разве что.

— Значит, Фрэнк умер потому, что сердце его не выдержало предвкушения, — размеренно проговорил он. — Мир праху его, бедолаги. А моя рана, которая в горячке боя показалась мне смертельной, на самом деле не более чем царапина. — Он отодвинул полы одежды, снова разглядывая бок. — И в самом деле царапина. Задыхался и ослабел я от страха…

Ослабел ли он — не знаю, а я точно оцепенела от страха, хотя капитан даже голоса не повысил, продолжая улыбаться.

— От усталости, — пискнула я. — Бой — это ведь трудно. Все это оружие, которым надо размахивать. Уворачиваться, бегать…

— Даже не знаю, что лучше, оказаться трусом или слабаком.

— Но ты ни то, ни другое!

— С твоих слов выходит именно так. Либо я трус, либо слабак… — Он выдержал паузу и вдруг рявкнул: — Либо последний дурак, неспособный понять, когда мне лапшу на уши вешают!

Я вскрикнула и начала заваливаться набок, закатив глаза. В следующий миг на голову мне обрушился поток воды, заставив подпрыгнуть и завизжать.

— Холодная вода — лучшее средство от обморока, — расхохотался Блад. — Особенно если обморок — притворный.

— Ах, ты…

— Шипишь, как мокрая кошка. Ты пыталась убить меня так же, как убила Фрэнка, но со мной не вышло, и потому ты схватилась за нож?

— Я не пыталась тебя убить!

— Да? А это что?

Он снова отдернул полы одежды, скосил глаза — и застыл с открытым ртом. От раны после моего нелепого покушения не осталось и следа. Нет, я не затягивала ее специально, просто раз уж тело стало восстанавливаться под действием магии, закрылась и она.

Я не удержалась от улыбки — настолько недоуменное лицо было у Блада. И зря. Он шагнул ко мне так стремительно, что я шарахнулась, едва не свалившись с сундука. Меня накрыл поток горячего воздуха — горячего, но не обжигающего, — притиснул к стене так, что я даже пошевелиться не могла. Дышать тоже не получалось, как будто весь воздух протекал мимо меня, сколько я ни пыталась хватать его ртом. В глазах начало темнеть, в груди жгло. Но когда я совсем было решила, что мне конец, в комнате снова наступила тишина, и я едва не свалилась. Прическа рассыпалась — чудо, что она вообще продержалась так долго, — волосы упали мне на плечи. Блад, приблизившись, медленно пропустил между пальцами прядь, и на его лице снова появилось очень странное выражение — как и когда он вытирал слезы с моих щек. Но прежде, чем я успела смутиться, он сунул мне в руки ленту.

— Завяжи.

Я замешкалась, в очередной раз перестав что-либо понимать.

— Завяжи, — повторил он, и от его голоса мое сердце ухнуло в пятки да там и осталось.

Дрожащими пальцами я заплела косу, перехватив ее лентой.

— Пойдем, — велел он, взяв меня за руку.

— Куда я пойду в таком виде? — попыталась я возражать. Все мое одеяние до сих пор составлял заскорузлый от высохшей крови отрез дорогой ткани, намотанный поверх сорочки, да чулки с туфлями.

— Куда я велю, туда и пойдешь, — отрезал он. — И не надейся, что тебя и дальше будут носить на руках.

Спрашивать, что будет, если я откажусь, у меня язык не повернулся. Слишком уж холоден был взгляд капитана. Он, кстати, тоже не переоделся, пошел, как был. Потянул меня за руку, я засеменила следом, снова путаясь в полах своего нелепого наряда. Говорят, далеко в восточных землях женщины носят одеяния из намотанной ткани, но как же они ходят-то, бедняжки? Или есть какая-то хитрость, о которой не знает Блад, замотавший меня в этот кокон?

Я была готова думать о чем угодно, о любой ерунде, только бы не гадать, куда он меня ведет и зачем. Похоже, моя неуместная улыбка переполнила чашу его терпения, и теперь меня ждет наказание — только какое? Затряслись руки, и ноги едва держали. Что он задумал? Что со мной будет? Ведь совсем недавно он благодарил меня за спасенную жизнь. Может, стоило все рассказать? Но не зря же мама много раз предостерегала меня. Люди боятся всего непонятного, а мужчины не выносят, когда женщина может что-то им недоступное. Сколько таких, как мы с мамой, погибло на кострах? Начиная со святой Эды, в которую верит простонародье Беркива? На корабле костер не развести, зато спихнуть меня за борт — дело пары секунд.

А самое обидное — мне снова было некого винить, кроме самой себя.

Задумавшись обо всем этом, я совершенно не понимала, куда мы идем, кроме того, что вниз. Пару раз я едва не слетела с лестницы, но жесткая рука Блада не давала мне упасть.

Потом я услышала стоны. Крик — не те крики ярости, что доносились сверху во время боя, а крики отчаяния и боли. Мы миновали очередную переборку, Блад толкнул дверь и впихнул меня внутрь.

Кажется, эта каморка, залитая холодным сиянием осветительных шаров, была вотчиной хирурга.