Агрессор

Наталья Соболевская, 2023

Я любила Глеба, как любят лишь раз, но он обокрал фирму моего отца и с деньгами бесследно исчез. В эту версию событий я верила шесть лет, пока Глеб не рассказал мне иную, по которой его подставили, оболгали, лишили свободы, и теперь он вернулся, чтобы мстить. Бизнес отца он уже растоптал, и сейчас у него на очереди моя жизнь.

Глава 1

Как и было назначено, мы все собрались в кабинете отца ровно в час, но папа не торопился начинать семейный совет. Судя по его многочисленным тяжёлым вздохам и тому, что в комнате пахло валокордином, он банально настраивался, подозреваю, чтобы сообщить нам не самую приятную новость.

— Знаешь в чём дело? — поёрзав на диване и ближе пододвинувшись, шепнула мне на ухо мачеха.

— Понятия не имею, — пожала плечами я и искренне улыбнулась Софии. Да, она моя мачеха, и разница у нас с ней всего тринадцать лет, но мы вопреки стереотипам имеем прекрасные отношения.

Мне было всего девять лет, когда папа женился во второй раз, я, разумеется, зная историю Золушки от корки до корки и с подачи школьных подруг, имеющих соответствующий опыт, приняла чужую женщину в доме в штыки. София же на тот момент двадцатидвухлетняя девушка проявила недюжинную житейскую мудрость, она просто игнорировала все мои нападки в её адрес, не раздражалась, была приветлива и ненавязчиво заботилась обо мне.

Сейчас трудно сказать, сколько мне понадобилась времени, чтобы всем сердцем к ней привязаться, но в памяти хранится яркий момент, как я проснулась среди ночи, подбежала к окну, локти положила на подоконник, ладони соединила вместе и, глядя на небо, поблагодарила свою родную маму за то, что она уговорила ангелов поженить Софию и папу.

— Как новый репетитор, подтянул хоть чуть-чуть Олю по алгебре? — полюбопытствовала я про учёбу сестры.

София покосилась на дочь и отрицательно мотнула головой.

— За четверть опять одни тройки. По алгебре стояла бы два, но я у учителя всё-таки выклянчила три. Что делать, ума не приложу.

— Просто расслабься, — подала голос сестра, а мне казалось, она настолько поглощена телефоном, что нас даже не слышит. — Алгебраиня — старая и страшная маразматичка, новый репетитор — прыщавый дрыщ, лицей — полный отстой. Что ко мне все пристают с этой учёбой? Мама, Лиза, вы же ведь нормальные и понимаете, что ни одна из этих тупых формул никогда в жизни мне не пригодится.

— Ну хоть нас с тобой в нормальные определили, и то хлеб, — София мне совсем невесело подмигнула и устало посмотрела на дочь. — Оля, пригодятся или нет, мозг в любом случае надо развивать и тренировать. И у нас с Лизой у обеих имеется высшее образование, а с твоими успехами вуз тебе вообще не грозит.

— София, Лиза, Оленька, — наконец-то созрел отец, и мы мигом свернули полемику. — Я долго оттягивал этот разговор, всё надеялся, что ситуация выпрямится, но нет. Мне трудно об этом говорить, я перед вами очень виноват, но моя, то есть наша фирма — банкрот. Для нас теперь настали новые времена и, увы, не самые лучшие.

— Андрей, а ты случаем не сгущаешь краски? Сейчас у всех проблемы в делах. Может, ещё всё наладится? — первой отреагировала София. — Если очень надо, мы с девочками готовы ужаться в расходах. Да? — ища поддержку, мачеха сначала посмотрела на меня, после на дочь.

— Нет, ну я готова ужаться, но мне же всё равно на день рождения, как и обещали, купят машину?! — встрепенулась сестра и с претензией уставилась на папу.

Отец помрачнел.

— Оля, угомонись ты уже со своей машиной, — прикрикнула я на сестру. — Условие сначала выполни, начни учиться нормально, потом уже требуй. Пап, насколько всё серьёзно?

— Настолько, что я выставляю дом на продажу, завтра приедет риелтор. Оля, мне жаль, но автомобиль у тебя появится лишь тогда, когда ты сама на него заработаешь. И вот ещё что, раньше я тебя не трогал, потому что знал, и на ноги поставлю, и в жизни хорошо устрою. Теперь же имей в виду, не будешь учиться, через год пойдёшь работать, дворником в свой же лицей. С директором, так уж и быть, договорюсь, примет. А теперь, девочки, извините, мне надо побыть одному, — отец поднялся с кресла, подошёл к бару, взял за горлышко бутылку коньяка, а прежде чем открыть дверь и выйти, попросил. — Пожалуйста, не трогайте меня до завтрашнего дня.

— Фирма банкрот, дом на продажу — скорее для самой себя, чем для кого-либо сестрёнка пробормотала слова отца, а осознав их смысл, раздражённо швырнула телефон в другой конец дивана. — Хринасе, нормальная такая подножка от жизни. Батя походу сопьётся, мы нищеброды, и жить скоро будет негде. Родственники, — Оля впилась в нас с Софией упрекающим взглядом. — Вы же от меня, как от малолетки, постоянно всё скрывали, на кой сейчас эту дрянь вывалили?!

— Оля, иди к себе и в лицей собирайся, я тебя сегодня сама отвезу, — одно из главных достоинств мачехи, в любых ситуациях держать себя в руках, вот и сейчас в ответ на несправедливые упрёки дочери она отреагировала мягким, спокойным голосом.

— Ага, уже бегу, волосы назад. У меня стресс, в жопу лицей!

Оля рванула к двери, в прямом смысле с ноги её открыла, а прежде чем подняться наверх, совсем не по-девичьи послала нас с Софией в гораздо более неприятное и далёкое место, чем свой лицей.

— Это такой возраст, — то ли меня, но, скорее всего, себя успокоила мачеха и на её красивом лице появилась просительное выражение. — Лиза, переночуешь сегодня у нас? Андрей пошёл горе топить, у Оли и без плохих новостей как у любого подростка гормоны бушуют, а сейчас, боюсь, вообще озвереют. Я с ними одна тут не справлюсь.

— Без проблем, — сразу же согласилась я. — Тем более всё равно одна дома, Никита опять в командировке, вернётся только через два дня, так что если надо и завтра могу остаться.

Мачеха дотронулась до моей руки и в знак благодарности её сжала.

— Лиза, а я могу тебе дать совет насчёт Никиты?

Кивнула.

— Ты больше вашу свадьбу не откладывай, даже если предложат очень перспективный проект или роль. Вы же сейчас планируете пожениться в конце сентября, вот пусть так и будет. И ещё, ты пока Никите не говори, что отец прогорел. Совсем, конечно, отмалчиваться на эту тему тоже нельзя, но ты так осторожненько и размыто просто упомяни, что, мол, сама точно не знаешь, но у папы какие-то там небольшие проблемы.

— То есть, по сути, ты предлагаешь Никите соврать? — на тот случай, если неправильно поняла мачеху, уточнила я.

— Нет, сказать не всю правду.

— А можно поинтересоваться, а зачем мне так поступать?

Мачеха вздохнула и опустила взгляд в пол.

— Затем, что ещё вчера это Никита выгодно женился, а теперь вы поменялись местами.

— А-а-а, вот оно в чём дело, — рассмеялась я. — София, не переживай, Никите плевать, есть у меня приданое или нет, он меня любит.

— Лизонька, а я и не спорю, — мачеха, как это часто делала в детстве, чуть взбила мне волосы, чтобы казались пышней. — Разумеется, любит, ты же умница и красавица, да ещё и знаменитость. Но советом всё равно непременно воспользуйся, а если получится, то и пододвинь день свадьбы на более раннюю дату.

— София, ты же знаешь, я в такие игры не….

Женщина, прислонив к моим губам палец, не дала договорить.

— Я вижу по глазам и чувствую по тону, ты меня осуждаешь и считаешь, что предлагаю что-то коварное и нечестное. Ты мой ребёнок, я тебе желаю только добра. Так что не спорь, не озадачивайся моральной дилеммой, а сделай, как говорю.

— Хорошо, — кивнула только ради того, чтобы София не переживала, но при первой же встрече или телефонном звонке расскажу Никите всё как есть. Потому как в чувствах жениха ни капли не сомневаюсь, ну а если вдруг ошибаюсь, и деньги отца для Никиты имеют значение, то об этом лучше узнать до свадьбы, чтобы после не пришлось разводиться.

День в родном доме прошёл странно и одиноко. Обычно, когда приезжаю, мы все собираемся в гостиной на долгие и шумные семейные посиделки, тут же каждый отсиживался у себя в спальне, а отец и вовсе убрёл в гостевой домик, заперся там, и даже когда принесла ему ужин, не открыл, заявив заплетающимся языком, что у него нет аппетита. Сестра тоже есть отказалась, когда мы с Софией к ней в комнату постучали, эта паршивка опять нас обругала и дабы не слушать через дверь нравоучения, врубила на полную громкость музыку.

Уже перед сном, чтобы хоть чем-то заняться, решила забрать из дома, раз уж он продаётся, милые сердцу вещицы. Три сумки приготовила, но хватило и одной, оказалось, что из прошлого в будущую жизнь мне хочется не так много и взять, альбомы с фотографиями, плюшевого медведя Борьку с оторванным ухом и небольшую стопку книг, чьи страницы я навряд ли стану читать до рождения собственных детей.

Утром, спустившись на первый этаж к завтраку, так уж получилось, что из коридора услышала, как София и отец спорят в столовой, причём речь шла обо мне, мачеха убеждала папу о чём-то мне рассказать, а он упирался.

— Предупреждён, значит, вооружён, — входя в столовую, повторила я последнюю фразу Софии, чтобы родители поняли, я их слышала, и теперь они будут вынуждены мне всё рассказать. — Я вас не специально подслушивала, вы слишком громко говорили, и, разумеется, жду объяснений.

— Их не будет, — отрезал отец, его пунцовый цвет лица буквально вопил, впрочем, как и полопавшиеся капилляры на белках глаз, что вчера он одной бутылкой коньяка не ограничился, и теперь у него глубочайшее похмелье со всеми вытекающими последствиями, сухость во рту, дикая головная боль и самое главное — донельзя паршивое настроение.

— Андрей, а если Лиза его случайно встретит, — подала голос мачеха. — Или, что, на мой взгляд, более вероятно, неслучайно?! Что тогда?

— Лиза — моя дочь, и мне решать, что ей нужно знать, а что нет, — рявкнул отец и несдержанно бросил из рук приборы на стол.

— Вот значит, как ты заговорил, твоя дочь?! — у Софии от обиды затряслись губы. — Пусть я её не рожала, но она такая же моя, как и твоя. Если ещё не больше. Понятно! Лиза, — решительно обратилась ко мне мачеха и даже встала со стула, — Громов Глеб в городе, лично я считаю, ты должна это знать.

Шесть лет назад, когда любимый человек самым бессовестным и постыдным способом меня предал, на сердце, словно калёным железом выжглась надпись «Громов Глеб». Надеялась, что эта рана если не зажила, то хотя бы успела зарубцеваться, но от одного упоминания имени, меня сначала бросила в жар, потом обдало ледяным холодом, а внутренности, как будто чья-то мощная безжалостная лапа начала когтями драть, превращая в лохмотья. Так что нет, рана до сих пор в полную силу кровоточит.

Повстречав Громова, я потеряла себя. Стоило на него только взглянуть, как он за мгновение затмил всех, и стал для меня самым важным человеком во всей вселенной. Любила так, как любят в жизни лишь один единственный раз. Мой первый мужчина, моё первое разочарование, моя великая боль, которая до конца дней искалечила душу.

— Если Громов нашёлся, — хриплым бесцветным голосом начала я, — почему вы боитесь, что я с ним столкнусь? Он же нас обокрал, сумма ущерба значительная, специально смотрела, для таких преступлений срок давности аж десять лет, вы уже позвонили в полицию, сообщили о местонахождении вора в бегах?

Отец затрясся от нервного хохота, а когда просмеялся, ткнув в меня пальцем, вгрызся в жену яростным взглядом.

— Вот, пожалуйста, дочь задала тебе закономерный вопрос. Как будешь отвечать?! М? Давай, теперь рассказывай, почему же мы в полицию не побежали звонить.

Мачеха, опустив голову, молчит, а папа безотрывно прожигает её злыми глазами.

— Говори, раз начала, — рявкнул отец и обоими кулаками со всей силы ударил по столу.

Мы с Софией вздрогнули, а вся посуда дружно подпрыгнула, фарфоровый молочник завалился набок, и его содержимое пролилось на скатерть, чашка мачехи, что стояла на самом краю, звонко грохнулась на пол и разлетелась.

— Помнится, как один человек утверждал, что мужчина не имеет право на женщину не только поднимать руку, но и повышать голос, — сказала я и с укоризной посмотрела на папу. — Мне, кажется, этим человеком был ты, и до этого момента, следовал своему правилу. А ещё до сегодняшнего дня, мне ни разу не было за себя стыдно.

— Извини, дочка, — воинственный настрой папы лопнул как мыльный пузырь. — И ты, ради бога, Софа, прости. Это всё нервы.

— Нервы и плюс побочный эффект, когда стресс коньяком лечишь, утренний похмельный мандраж называется, — не удержалась и съязвила я.

— Андрей, не надо, потом, — отец наклонился, чтобы поднять с пола осколки чашки, но мачеха его остановила. — Лиза, присядь, пожалуйста, и прошу, выслушай нас до конца.

— Только давайте без долгих предисловий, сразу к делу. А то я себе уже такое напридумывала, — обтерев влажные ладошки об джинсы, выполнила просьбу Софии и заняла стул.

— Шесть лет назад мы тебя обманули, — первым почему-то начал отец. — Это было не простым решением, но на тот момент единственно верным.

— Глеб не обкрадывал фирму?! — предположение не просто так слетело у меня с языка, после исчезновения Громова именно об этом я днями и ночами, заливая подушку слезами, молила всевышнего.

— Нет, — София качнула головой. — Он мошенник и вор. Тут дело в другом, после того как обнаружились хищения со счетов фирмы, и Громову предъявили обвинения, мы тебе сказали, что он сбежал, но это не так. Глеб нанял адвоката и изо всех сил боролся, чтобы доказать свою невиновность. Разумеется, он проиграл. В прокуратуре всё-таки не идиоты работают. Факты — упрямая вещь, ему дали срок, восемь лет. Андрей, сколько он в действительности отсидел?

— Три года, — отозвался отец. — Что касается финансов, Глеб гений, грамотно по всему миру деньги гонял, и впоследствии их след потерялся. Так что у него было чем заплатить за условно-досрочное.

— Лизонька, ты как? — взволновано, поинтересовалась мачеха. — Может воды дать, ты так побледнела?

Подняла взгляд на Софию, но её лица почему-то практически не вижу, всё размыто, как будто только что вынырнула из-под воды.

— Дай мне лучше тяжёлым по голове, если это сон — проснусь.

— Лиза, ну не реагируй ты так.

Шесть лет назад именно бегство Глеба ударило по мне больнее всего, и это же послужило главным доказательством его вины, а теперь выясняется, что никуда он не исчезал, отрицал обвинения, боролся…

Если мне сказали, что Громов, прихватив деньги, скрылся из страны, как ему объяснили, что я не прихожу? Ведь у него наверняка возникал этот вопрос.

— Папа, а когда шло следствие или на суде, ты с Глебом встречался?

— Да, пару раз.

— Он спрашивал обо мне?

— Лиза, ты ни туда ведёшь разговор.

— Спрашивал или нет?!

— Спрашивал, — вместо отца, ответила София. — Требовал с тобой свидания, очень настойчиво. Как нам объяснил обвинитель, чтобы использовать тебя как рычаг давления. Поэтому мы по совету адвоката, передали ему от твоего имени письмо, где….

— Что мать твою вы сделали?! — схватившись за голову, во всё горло взвыла я. — Что вы там написали?!

— То, что ты и должна была ему сказать, если бы оценивала ситуацию никак по уши влюблённая девятнадцатилетняя девчонка, а взрослый трезвомыслящий человек, — процедил сквозь зубы родитель.

— Конкретно текст?! — прошипела я и уставилась на Софию, от неё в отличие от отца можно рассчитывать на откровенность и правду.

— Записку я своей рукой составляла, чтобы подчерк был женским, но времени прошло немало, поэтому не гарантирую, что повторю слово в слово, но смысл передам. Написала, что ты в Глебе разочарована, что он непорядочный человек, что ваши отношения были фатальной ошибкой, и ты о них горько сожалеешь. Также настаивала, чтобы он никогда не искал встреч и никаким способом не пытался с тобой связаться, а ещё, если в нём осталась хоть капля совести, чтобы признал вину и вернул деньги.

София говорила, а у меня перед глазами стояла картина, как Громов в окружении обшарпанных стен камеры, сидя на панцирной койке, разворачивает злосчастную бумагу, читает строки якобы от меня, бледнеет, хмурится, нервно трёт лоб, вгрызается взглядом в каждую ядовитую букву, а затем сминает листок и отшвыривает в угол эту мерзость.

— Вы когда это делали, вообще в себе были?! — протест внутри меня разрастался со скоростью лесного пожара, от бессилия, что уже ничего не поправить и не изменить, хотелось крушить и уничтожать всё вокруг, перевернуть стол, содрать шторы, вдребезги расколотить посуду, а ещё в буквальном смысле вбить родителям в головы, что ни у кого нет права говорить от имени другого человека. — Представьте. Только на одну секунду. Что Глеб был не виновен и получил это письмо!

— Лиза, если уже забыла, напомню, проводили расследование, состоялся суд, был вердикт, по которому Громову дали срок. Так что ни о какой невиновности и речи быть не может, — рыкнул отец.

— Да ну! — подскочив на ноги, в ответ крикнула я. — А у нас, конечно, ни одного невиновного за решёткой-то нет. Откуда такая слепая вера в судебную систему?

— Вот тебе, София, и доказательство, что мы тогда умно поступили, — папа переключил внимание на жену. — А ты сомневалась. Посмотри на неё, — родитель кивнул в мою сторону. — Она и сейчас за него грудью стоит. А тогда и подавно кинулась бы на защиту, ночевала бы возле следственного изолятора, на суде давала показания в пользу Громова, не исключено, что нас шантажом вынудила забрать заявление. Угрожала, что из дома уйдёт или ещё хлеще вены перережет, а, может, и о беременности кричала.

— Вообще-то, она здесь, — язвительно напомнила я.

— Вообще-то, за шесть лет можно было повзрослеть и избавиться от детской влюблённости. Лиза, он и ногтя твоего не стоит, манипулятор, аферист, вор, втёрся в доверие и обокрал, а ты тогда всё в трагедию превратила, месяц ведь с кровати не вставала, Софа на цыпочках возле тебя скакала из ложечки кормила, и сейчас всё повторяется. Ещё скажи, что встретиться с ним хочешь.

— Хочу, — честно призналась я. — И встречусь.

— Только попробуй, — прошипел отец и крепко сжал кулаки, словно в случае неповиновения готов ударить.

— Да, прекратите же вы, — почувствовав, что обстановка накалена до предела, вмешалась мачеха. — Близкие люди в тяжёлые времена должны друг друга поддерживать, а вы грызётесь. Андрей, вместо того, чтобы запрещать Лизе, объясни, почему этого не стоит делать. Расскажи, кто подвёл твою фирму к банкротству, и что Громов обещал сотворить с нашей семьёй.

Дорогие Мои, близится самая волшебная полночь в году, желаю Вам бескрайний океан любви, море удачи, вдохновения, только позитивных и радостных дней, пусть в следующем году исполнятся все желания. Крепко обнимаю и горячо целую Наташа