Единственные дни

Наталья Сергеевна Бондарчук, 2009

«Единственные дни» – книга известной актрисы и режиссера Натальи Бондарчук, в которой она с предельной, подкупающей откровенностью рассказывает о себе и о людях, с которыми довелось жить и работать. В книге она пишет об отце – режиссере Сергее Бондарчуке и матери – актрисе Инне Макаровой, учителе Сергее Герасимове, коллегах по актерскому цеху Василии Шукшине, Николае Бурляеве, Сергее Безрукове; режиссерах Андрее Тарковском, Ларисе Шепитько, Владимире Мотыле, о съемках своих фильмов «Бемби», «Пушкин. Последняя дуэль», «Гоголь. Ближайший».

И целая их череда

Составилась мало-помалу,

Тех дней единственных, когда

Нам кажется, что время стало.

Борис Пастернак

Когда не было времени

Вы будете смеяться, но я помню свое рождение. Помню первую кроватку из плетенки… Хорошо помню нашу первую квартиру, где жила вместе с мамой, папой и бабушкой.

Родители решили назвать меня Натальей, что в переводе с древнегреческого означает «природная».

Конечно, «природная» не подозревала, что родилась у известных актеров — Инны Макаровой и Сергея Бондарчука. Родители успели к этому времени закончить Институт кинематографии и сняться у своего учителя Сергея Герасимова в фильме «Молодая гвардия». Она — в роли Любки Шевцовой, он — в роли Валько.

Мама, по старинному поверью, к рождению ребенка не готовилась, и «природную» по приезде из роддома положили в чемоданчик, укутав ватой и чистыми тряпочками. Позже была куплена плетеная кроватка, и «природная» сразу отправилась в первое путешествие на балкон.

И сегодня вся моя жизнь проходит на чемоданах, в бесконечных поездках и общении с природой.

Наша семья жила в Москве на Новопесчаной улице в кирпичном доме, построенном пленными немцами. Получить отдельную однокомнатную квартиру по тому времени — началу пятидесятых годов — было почти роскошью. До этого папа и мама жили в полуподвальном помещении, тесном и мокром, где однажды по отцу даже пробежала крыса, что, впрочем, говорят, к счастью.

Я, бабушка и моя няня спали на кухне, мама и папа — в единственной комнате. Днем я царила везде, ползая по всей квартире, трогая и вытаскивая на свет все доступное рукам — особенно книги. К книгам у меня с детства развилось чувство глубокого почтения. Особенно меня привлекали две. Большая поваренная книга с красочными иллюстрациями — «О вкусной и здоровой пище». И «Божественная комедия» Данте Алигьери. Я с интересом рассматривала гравюры Дорэ, пугающие и таинственные. На многих из них люди были изображены свободно парящими в воздухе. Это парение и привлекало, и завораживало мое детское воображение — будто какая-то остаточная память о мире ином. Я и вправду помнила свои ощущения от быстрого полета куда-то вниз, к земле. Я летела вниз головой, что было не особенно приятно, и меня окружало бесчисленное множество полупрозрачных фигур. Иногда родители брали меня вечером к себе в комнату, и тогда в полутьме я видела нечто похожее над их кроватью (я совершенно не выносила темноту и засыпала только при свете настольной лампы). А еще тот, другой, мир был иным по красочности. Светоносные полупрозрачные и в то же время яркие тона, как крылья бабочки, редко присутствовали в реальном, пока еще скучноватом сереньком мире. И только в Новый год разноцветные шары и лампочки на елке напоминали тот наполненный красотой мир. А еще меня завораживали витражи. Моя любимая станция метро «Новослободская» даже подобием витражей вызывала восторг и чувство радости.

В одном итальянском документальном фильме снят будущий младенец во внутриутробном состоянии. Его глаза мелкомелко подергиваются, приборы фиксируют состояние парадоксальной фазы сна. Еще не родившийся на свет ребенок видит сны. «Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?» — вопрошает Гамлет. А если еще нет земного чувства, а ребенок видит сны?

Когда моему собственному сыну исполнилось четыре года, я не удержалась, спросила:

— Где ты был, когда тебя не было?

— Я был в океане душ, — ответил Ваня.

Заговорила я поздно. В самом раннем возрасте меня напугала одна знакомая, и родители уже начали волноваться из-за моего упорного молчания. Однажды мама несла меня на руках, переходя по мостику через речушку.

— Мама, не упади в речку вместе с Наташкой, — вдруг сказала я, и мама, тихо охнув, чуть не выпустила ребенка из рук. А я замолчала — снова надолго.

В майский погожий денек бабушка Аня повезла меня кататься на катере по Москве-реке. На обратном пути, завидев знакомые дома, я отчетливо произнесла: «И родимая страна вот уж издали видна». И потом уже болтала без умолку и наизусть читала сказки Пушкина.

Пушкин! Он был всегда рядом со мной, с нами. Вот подул сильный ветер, как хорошо было ему вторить:

Ветер, ветер! Ты могуч,

Ты гоняешь стаи туч…

Папа нарисовал море и веселый парусник, а я уже радуюсь его движению:

Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах.

Пушкин — чудо! Вот уже больше двух столетий дарит он нашему народу особый ритм бессмертных стихов — детям, взрослым, старикам. Работая над фильмом об Александре Сергеевиче Пушкине, я снова касалась волшебного источника жизни, из которого привыкла пить с детства.

Перед сном мне рассказывали сказки. Моя добрая любимая няня Нюра пришла без паспорта в город из глухой деревни, приютилась у нас и жила до восьми моих лет, став нам родной. Поначалу в городе все ей было чуждо, слишком сильна была ее привязанность к деревне. Запомнился ее рассказ о людях-оборотнях. Да-да, в глубинках есть еще это чудо-юдо.

«И обернулся один из них кабанчиком, другой — псом, а третий — птицей. Собирались они у большого дуба, один на ветке сидит, другой в дупло залез, а третий в корнях притаился. Друг дружку они понимают, хоть и в зверином обличье. Многие там их подмечали, а как светать станет, петух прокукарекает — так снова людьми оборачиваются и по домам расходятся».

Ну чем не «Вечера на хуторе близ Диканьки»! Верил ли сам Гоголь подобным рассказам? Думаю, не только верил, но и знал многие.

Однажды увидела я над своей кроваткой склоненную няню Нюру, а рядом с ней… корову. Самую настоящую, с мокрым носом, даже запах коровий был и дыхание. Что это было? Только не сон. Видение? А может быть, я увидела ту корову, по которой тосковала моя няня Нюра?

Думаю, что детство каждого ребенка окутано плотной мантией иного бытия. Часто ребенок сам сознает себя частью сказочного мира и пробует свои колдовские штучки. Например, я была убеждена в том, что, надавливая на металлический шпингалетик на окошке трамвая, сама закрываю двери и отправляю всех пассажиров в путь. А дяденька впереди, за стеклянной перегородкой — тоже волшебник, и все мы делаем с ним вместе.

Летом, по возможности, бабушка Аня водила меня по грибы. Видимо, скучая по своей родной Сибири, она могла целый день провести в лесу, взяв с собой немного хлеба, картошки и воды. Так вот там, в лесу, я находила волшебную палочку, которая сама искала мне грибы. Я с ней внутренне беседовала, уговаривала искать хорошо и не лениться. Если грибов в корзинке было много, я не бросала палочку, а старательно пристраивала ее к самой зеленой ветке, окутав листьями, чтобы она не горевала, что такая голая, чтобы ощутила себя, как прежде, живой. Ведь живым было все вокруг: добродушно улыбалось солнце, сверкал серебряными рожками месяц, сияли и лучились волшебные камни. Но, что самое главное, в детстве еще не было времени — были события, они просто сменяли друг друга.