Ловец заблудших душ

Наталья Самошкина, 2023

«Чтобы познать вкус жизни, не торопись глотать ощущения, не распробовав разнообразие их оттенков», – сказал, искушая, Змей и приоткрыл дверь в глубине Эдема. Кто решится распахнуть её? Мужчина, заблудившийся между мирами и погружающийся от этого в безумие, или женщина, зеленоглазая ведьма, разгуливающая дикой кошкой от боли к наслаждению, от поиска общих смыслов до беспощадной мудрости? А может быть, они вместе станут ключами к очередной двери – желаниями, в которых нет разделения на добро и зло, на свет и тьму, поскольку творят любовь слиянием своих судеб, душ и тел…

Глава седыиая

Пена на волнах была не белой, а серо-сизой, и поэтому казалось, что Балтийское море насквозь пропахло котовником — растением с мягкими листьями, на ощупь напоминающими шубку дымчатой кошки. Терпкий запах смешивался с солнечностью сосен, вознёсших чешуйчатые стволы из песка, и освежал мысли горожан, привыкших к разновидности погоды, именуемой питерским бабьим летом. Алекс и Литта сидели на здоровенном валуне, похожем на небольшую крепость, и пускали по воде «блинчики». Плоская галька, звонко шлёпая, ныряла под очередную волну, а ей вслед уже скакал следующий претендент на звание лучшего.

— О, у меня семь раз прохлопало! — со смешной горделивостью сказала Фелитта и задрала вверх нос.

— Куда уж мне до ваших достижений? — поддакнул Алекс, запуская в мировые просторы «блинчик». — Ага, девять! Кто чемпион? Я чемпион!

— Хвастунишка! — засмеялась Литта и поцеловала его в щёку.

Прошло уже три дня, как они, приехав в Литву, не озадачили своим присутствием площади, мостовые и храмы, а рванули на побережье, где их ожидал арендованный дом. Хозяйка, голубоглазая Вилма, вручила им простецкий ключ от рая, включающего в себя два этажа, огромные окна и длинную террасу с плетёными креслами, уселась в серый «Фольксваген» и укатила в Вильнюс.

— Ты заметил, как она ПОНИМАЮЩЕ на нас смотрела? — спросила Литта.

— По-моему, только слепой не разглядел бы в нас любовников, — ответил Алекс, слезая с валуна. — От нас так и прёт желание: испытанное, нарождающееся и грядущее.

Зеленоглазая покачала головой:

— Не только это. В её взгляде сквозило одобрение, которое может подарить одна ведьма другой.

— Да пусть все местные тётки окажутся викканками, мы же сюда забрались не для шабашей. По крайнем мере, в нашем мини-шабаше будут участвовать всего двое — ты и я.

Он сграбастал Литту в охапку и поволок домой. Решили не утруждать себя солидной готовкой и посему нарезали в стеклянную миску пекинской капусты и руколы, натёрли сельдерея, добавили сладкого перца и кукурузы, сбрызнули лимонным соком и маслом, чуток выждали и быстро смели, заедая зерновым хлебушком. Перед сном вышли на берег, поцеловали луну, решившую заполонить мир своей оранжевой сочностью, вдохнули подсоленный ветер и — счастливые — отправились на второй этаж, чтобы мирить свои возможности с устойчивостью кровати. А их прошлая, третья жизнь уже продиралась сквозь тернии запретов, не позволяющие людям вернуться к самим себе.

— Закрой дверь, Янис! — прикрикнула мать, жарившая рыбу. — Нанесёт с ветром хворей, кто тогда в море будет выходить? Соседка сказывала, что у Анны, той, что вышивает знатно, муж проболел пять дней и помер. А такой был силач — зубами мешок с мукой поднимал с земли.

— Хорошие зубы, однако! — поддакнул белобрысый Янис, копия своего покойного отца.

— Что? — не расслышала мать.

— Говорю, как теперь вдова-то жить станет? — ответил сын, нарезая от груди каравай. — Она ж ещё молодая, и детей нет.

— А тебя, что, на вдовиц потянуло? — сурово сказала Ирма, раскладывая рыбу по тарелкам. — Ежели просто погулять с ней, то весь сеновал ваш. А жениться на ней не смей! Девушку тебе найдём — смирную, работящую, чтобы честь мужнину блюла. А за вдовами смерть по пятам ходит.

«Кто бы говорил? — подумал Янис. — Сама в двадцать пять годков овдовела и меня одна вырастила. И в шторм я попадал, и в штиль, всё одно — домой возвращался».

— Зачем ты пришла? — холодно взглянула Лалия на вошедшую. — Здоровье поправлять нет нужды, жизнь у тебя будет долгая. А покойников я не оживляю!

Анна присела на лавку возле двери, поставила у ног корзинку с дарами и умоляюще уставилась на ведунью.

— Сестрица, прошу тебя! Невмоготу мне одной век куковать. Хозяйство ладное, да без мужской руки порушится через год-другой. И постель холодна, как могила. Приворожи ко мне парня, а я тебе за это скатерть праздничную вышью, чтобы всяк смотрел да завидовал.

— Уж не на Яниса ли, сына старой Ирмы, засмотрелась?

— На него, сестрица! — вздохнула Анна. — Может, и детишек народим.

— Детишек, говоришь? Ну-ка, оставь в покое корзинку, возьми ведро и принеси воды из колодца.

Вскоре вода, ледяная, как поцелуй упыря, была всклянь налита в чашу. Лалия разбросала по столу зёрна ячменя и пшеницы, сохлые рыбьи скелеты, кусочки янтаря и васильки.

— Смотри! — велела она. — Думай о рыбаке.

Анна со страхом воззрилась на воду. Руки её подрагивали, сотрясая стол.

— А ну, тихо! — прикрикнула ведунья.

Она сняла кольцо с агатом и бросила его в миску. Свет вспыхнул, померцал и потух, сменившись густой чернотой на дне.

— Мастерица ты знатная, — скривила Лалия губы, — а душа у тебя завистливая. От жадности твоей Валдис на погост раньше времени отправился. И бесплодна, как сеть рыбачья, что на берегу сохнет. Сколько ни закидывай её, улова не дождёшься. Не буду я никого привораживать! Честно говоря, я людей насильно друг к другу не привязываю. Дурно это! Ступай!

Анна вскочила, и гнев перекосил её красивое лицо:

— Врёшь ты всё! По округе давно слухи ходят, что к себе мужиков привораживаешь! Барон-немчин за тобой целый год таскался, и другие, кто попроще, тоже кобелями у твоего порога крутятся.

— Дура ты, — улыбнулась Лалия. — Мне и колдовать для этого не надобно. Мужчина сам чует, с кем ему прибыток будет, а кто станет для него вечной прорехой. Прощай!

— Знаю я, знаю! — завопила кружевница. — Ты на МОЕГО Яниса сама глаз положила! Разлучница! Ведьма! Пускай преисподняя под тобой раскроется!

— Вон! — И Анна не заметила, как оказалась на дороге, ведущей к рыбачьему посёлку.

— Горькую весть я тебе принесла, матушка, — прикрыв глаза ладонью, сказала Анна.

— Горькую? — подхватила Ирма. — Неужто поросёнок у меня в сараюшке околел, а я и не заметила? Или всем поутру манну небесную раздавали, а мне, нерасторопной, не досталось? Или совсем великое лихо — староста приказал бабам старше пятидесяти лет цыплят высиживать по ночам — несушек подменять?

— Нет, — разрыдавшись, ответила кружевница. — Яниса, твоего Яниса…

— Да говори же! Не тяни из меня жилы! Янис к завтрому должен с путины вернуться. Море спокойное. И кот, растянувшись, спит, значит с сыном всё в порядке.

— Яниса околдовала Лалия. Правда, правда! Ольгерка и Марта слышали, как она хвалилась, что приворожила твоего сына. К себе, ненасытной! Да сказывала, что приворот тот до смерти. А уж до чьей смертыньки и ужу понятно.

Ирма тяжело опустилась на лавку.

— Как же это? Единственное дитя ведь.

— А ей, стерве окаянной, того и хочется — чужими бедами грех свой полакомить. Может, и моего Валдиса зубами волчицы-лихорадки загрызла? С неё станется!

Выйдя на улицу, Анна быстро сбросила плаксивую маску и усмехнулась:

— Посмотрим теперь, кому Янис достанется: тебе, кровопийце, или мне, смиреннице?

— Ох, сынок, живой! — кинулась к Янису Ирма.

— С чего мне мёртвым-то быть? — удивился сын. — Рыбы нынче столько взяли, что чуть лодки ко дну не пошли. Старый Денкас говорит, что такого и не упомнит, а он пожил немало. Хватит на продажу и себе — на засолку. Радуйся, мать!

— Это она творит…

— Кто она? Лайма, богиня судьбы и удачи, которой наши предки поклонялись, или богоматерь христианская? Неужто рыбачьим потом прельстились?

— Лалия, ведьма с Рябинового хутора.

— Глупости!

— Бабам известно стало, что она тебя облюбовала, чарами окрутила, на цепь чёрную посадила. А чтобы завлечь к себе, подкупила уловом великим. Пусть подавится хвостом рыбьим, негодница! Нам ничего чужого не надо. Свали рыбу в овраг, может, так от смертной тени избавимся.

— Не для того я в море жизнью рисковал, чтобы меня бабьими сказками пугали, — взорвался Янис. — Сам к ней пойду. Она хоть и ведьма, а дурного я про неё не слышал. И мне правду скажет.

Он оседлал гнедого жеребчика, укрощённого настолько, чтобы хозяин не мечтал о конской колбасе, и в равной степени — свободолюбивого, чтобы восхищать мир своей резвостью. Тутуй стучал копытами по дороге, ведущей в лес, а Янис любовался яркоокрашенными клёнами, оранжевыми корзинками рябин, уверенностью вязов и дубов. Вскоре они добрались до луга, заросшего клевером. На дальнем конце его стоял просторный дом с пристройками. Молодой рыбак, чувствуя, что краснеет, пригладил непослушные вихры и повторил про себя заготовленную речь:

— До меня слухи дошли, что ты на меня колдовское ярмо напялила. А я тебе, Лалия, по возрасту в сыновья гожусь!

Пока он раздумывал о том, что за этим последует, дверь скрипнула и хозяйка появилась на пороге.

— Да она совсем как моя ровесница, — удивился Янис. — Ни седого волоска, ни морщинки. Вот и верь людской болтовне!

— Отпусти коня, пусть травы сочной пощиплет. А сам пожалуй в дом, я ждала тебя.

«Всё-таки околдовала, раз ждала», — лихорадочно подумал рыбак.

— Садись, поешь с дороги, — пригласила Лалия за стол. — Ирма своими страхами тебя накормила, а от них сытости не дождёшься.

— Не буду есть, — заупрямился Янис, — пока не пойму, что за чертовщина вокруг меня творится.

— Ты похож на Тутуя, когда ему одновременно хочется лететь по полю и жевать овёс из торбы, — улыбнулась ведунья. — Не буду тебя дразнить ожиданием. Я на тебя привороты не ставила. Можешь жить спокойно ещё восемь лет.

— А потом помру? — нахмурился рыбак.

— Нет. В шторм попадёшь, который унесёт тебя далеко от дома и назад ты уже не вернёшься. Станешь своим среди другого народа, а воду будешь видеть только в колодце, озере да дождями-снегами.

— Значит, кровь наша исчезнет с побережья? Или…

— А посмотрим! — отозвалась Лалия. — Приходи в ближайшее полнолуние на поляну, мимо которой сегодня проезжал. Она внутри, будто миска, пустая, а по краям ивняки густые растут. Не побоишься, узнаешь о себе больше. А ежели труса спразднуешь, то достанешься Анне. Она как раз и упрашивала приворожить тебя, чтобы ты был как заяц лесной, которого с крольчихой свести хотят.

— Я приду, — набычился Янис и пододвинул к себе тарель с сельдью.