Ради красоты

Наталья Полесная, 2022

У начинающей художницы Яниты Беловой есть мечта – нарисовать картину, через которую люди смогут познать настоящую красоту. Янита уверена, что благодаря врождённому Синдрому Стендаля однажды её картины введут зрителей в эйфорическое оцепенение. Но она ещё не подозревает, что за обретённый успех ей в буквальном смысле придётся отдать часть себя.

Часть 2. Над травой золото

Притягательность космоса

В то время в Москве насчитывалось более десятка частных галерей. По белоснежным залам в отутюженных костюмах прогуливались галеристы, кураторы, экскурсоводы и ненавязчиво призывали созерцателей насладиться чувственной красотой мира картин.

Перед тем как заявиться в «УЕТ», Янита решительно настроилась обойти все галереи в городе. Она с жадностью изучала картины, будто пытаясь насытиться ими на всю оставшуюся жизнь. Чаще попадались работы, вызывающие многозначительное молчание, реже — едва уловимый свет. В эти дни Яня совершенно убедилась, что не оставит искусство, даже если ради этого придётся перевернуть мир. Она боялась нескромности мысли, но ещё больше боялась полностью не раскрыть дар, которым наградила её Вселенная.

Повинуясь давней мечте, Яня записалась в художественную студию, где занятия вели профессиональные художники. Но ей хватило трёх занятий, чтобы понять: между их академизмом и настоящей красотой мира нет ничего общего. Яня не стала рассказывать Богдану, как заблуждалась все эти годы, опасаясь, что он захочет перебраться поближе к их провинции, а хуже этого ничего не могло случиться.

Москва совершенно не нравилась Богдану, соглашаясь на переезд, он рассчитывал, что на новом месте Янита станет более ответственной и займётся, наконец, чем-нибудь полезным. Но она продолжала гулять и, казалось, не замечала, сколько всего он делал для их будущей семьи. Ещё в Димитровграде он смог договориться с руководством компании, чтобы его перевели в главный офис, а с дальними родственниками, чтобы они сдали им двухкомнатную квартиру недалеко от станции метро «Медведково».

Когда Янита впервые увидела новую квартиру, то запрыгала от радости, потому что, видите ли, у каждого из них теперь будет отдельная комната, своё личное пространство. Богдан не разговаривал с ней несколько дней, ведь он хотел проводить каждую ночь с Яней, а она, получается, не хотела. Но он снова уступил, и из свободной комнаты они сделали мастерскую.

Для мастерской в комнате было мало света, но это не имело значения. Главное, что у Яниты появилась рабочее пространство.

Собственная мастерская художницы Яниты Беловой!

Они убрали из мастерской ковры, маленькую кровать поставили в дальний угол, рабочий стол придвинули к окну. Янита принесла сюда ещё пару стульев, которые она собиралась использовать до тех пор, пока не разживётся мольбертом.

О, покупка мольберта! И пусть Яня пока не представляла, как наловчится рисовать на нём больной рукой, это не мешало страстно мечтать о нём. И не только о мольберте, о холстах, кистях, этюднике. Магазины в Москве разжигали аппетит. В Димитровграде она часто приобретала кисти или разбавители на заказ. А здесь открывалось целое царство, она хотела забрать всё: палитры, угли, мелки. Но что было важнее — в этих дивных магазинах продавались разные виды масел для красок: льняные, конопляные, маковые, ореховые, сафлоровые. И краски когда угодно можно варить на кухне, не боясь размолвок и осуждения.

Обычно немногословная Яня менялась рядом с продавцами в художественных магазинах. Им она задавала бесчисленное количество вопросов, хотя чаще всего ей односложно отвечали: «Попробуйте сами». Загоревшись, она купила на последние деньги маковое масло, скипидар, смолу, чтобы вечером из привезённой с собой травы сварить краску. Ей хотелось купить про запас и холст, но его невозможно было незаметно пронести в квартиру. Остальные обновки она смогла притащить, пряча за пазухой.

Богдан, в свою очередь, лишь делал вид, будто не замечает ужимок Яниты. Для него семейная жизнь стала тренировкой терпения. Пока Янита держала в руках кисть, он держал молоток, пока она варила краски, он варил суп. В неотступном раздражении он всё реже говорил в ответ, что тоже её любит.

* * *

Днями напролёт Янита рисовала, точно не могла насытиться дарованной ей свободой. Порой она просыпалась в тревоге, не веря, что уехала из Димитровграда, и эта радость теперь с ней навсегда. Всякий раз, когда кисть окуналась в краску, казалось, будто через мгновение мир изменится, станет добрее, искреннее, желаннее. Краска, словно волшебная пыльца, оживит изображение, и оно, медленно растекаясь сначала по комнате, затем по улице и городу, захватит в мягкие переливы весь свет.

Янита отложила кисть, проникая в акриловую свежесть рисунка: услышала жужжание комаров и хлесткие удары веток, почувствовала запах садовых цветов и прелых опилок. Всё было на месте. Яня вскочила с табурета и покружилась в умиротворяющих звуках тихого сельского дня, в действительности — в раздающемся с улицы гуле машин.

— Хорошо, — произнесла она вслух и, схватив влажный от акварельных красок лист, устремилась на кухню.

–…а я ему и говорю, что денег из кассы мы не брали, — увлечённо рассказывал Богдан новому другу Максу. Друг кивал, разливая по рюмкам самогон.

— Будешь с нами? — спросил кухонный бармен, приметив Яню.

— Вы лучше на это посмотрите! — сказала она, положив рисунок на стол.

— Красиво, — через секунду произнёс Богдан, хватаясь за рюмку и опрокидывая её в рот. — Но ты на квартиру в этом месяце не скидывалась.

Макс, последовав его примеру, выпил.

— Деньги скоро будут, — проговорила Яня, указывая на рисунок.

— Ты талантливая, — сказал Макс, одной рукой подцепляя кусок колбасы ногтями, другой хватаясь за рисунок.

— Ой, — вскрикнула Яня, испугавшись, что на рисунке останутся жирные пятна.

— И что с того? — угрюмо пробурчал Богдан. — У тебя есть хоть один знакомый, кто разбогател на этом? — он щёлкнут по листу.

Точно подобранные цвета, перетекающие от ярких тонов к полутонам, и весь рисунок в целом казался Богдану фарсом. Но он не озвучивал свои мысли, боясь обидеть Яню. Да и как он мог предположить, что проблема его восприятия заключалась в колоссальном невежестве, проще поверить, будто дело — в Яните. В безумстве ища несуществующую краску, она не замечала собственную топорную технику, которую лишь прикрывала оттенками, формами и деталями.

— Не надо, — Яня потянулась за рисунком.

— Вот и я говорю «не надо», — Богдан выхватил у друга рисунок и отдал Яните. — Так он же от нас теперь не отстанет, — продолжил он историю, больше не обращая на Яню внимания.

* * *

По усыпанной бурыми листьями брусчатой дорожке Яня дошла до красно-коричневого здания, где располагалась галерея Узина «УЕТ». Прежде чем войти внутрь, она дотронулась до шершавой стены. Подушечки пальцев скользнули вниз, оставив тающий тёплый след на едва различимом рельефе штукатурки. Набрав в грудь побольше воздуха, Янита открыла дверь. В нос тут же ударил елейный цветочный аромат.

Она скоро осмотрелась в галерее. Лишь одну картину можно было назвать «живой», вызывающей оцепенение души. Яня приблизилась. Она не любила сразу проникать в картину, сначала касалась холста взглядом, словно пробуя поверхность на ощупь, и только потом, будто перед прыжком, она собиралась и отдавалась образам, которыми наполнил картину автор.

По её телу растекалось тепло, оно ширилось, заполняло, пока не проявлялось громыхающее ликование.

— Добрый день! Меня зовут Алексей, — представился подоспевший куратор, видимо с протянутой к картине рукой, она выглядела странно. — Вы кого-то ищете?

— Да, Михаила Узина, — произнесла она, часто моргая, — он попросил меня прийти.

Соврала и, не раздумывая, протянула конверт, в котором когда-то Миша прислал ей отказ. Алексей, строгий полноватый парень, на вид чуть старше Яниты, взглянул на протянутое письмо, но открывать не стал.

Яня оживилась:

— Чья это работа?

— Одной начинающей художницы. Мы думаем сделать для неё персональную выставку, — Алексей сложил губы трубочкой, что-то соотнося в голове.

— Это вы замечательно решили! Я бы очень хотела увидеть другие её работы. И как только у неё получилось изобразить удручающее повторение масок и жестов, комедии и трагедии?

— По какому вы вопросу? — уже более учтиво спросил он.

— По поводу картины.

— Вы тоже начинающая художница?

— Да, — на мгновение оглушил восторг, её в первый раз назвали художницей.

Алексей кивнул, словно обозначив, насколько серьёзно относился к творцам.

— Что ж пойдёмте.

Он проводил Яню до кабинета Узина, заглянув внутрь, немного согнулся, а затем, сразу же выскочив за дверь, протолкнул Яниту вперёд.

Михаил Узин был ярким представителем современной интеллигенции. Настоящее искусство чувствовал прекрасно, но больше всего внимания уделял материальной стороне вопроса. Он мнил себя непревзойдённым критиком, позволяя судить о художнике по одному произведению, говорил пафосное, высокопарное: «работы автора», не вдаваясь в подробности. Несмотря на некоторые недостатки, Михаил вызывал симпатию.

— Слушаю, — безучастно произнёс он.

Яня, не сводя глаз с большого бородатого Миши, обошла стол для переговоров и протянула письмо.

Внешне он походил на лесника, оттого в маленьком кабинете казался чуждым. Его сгорбленная фигура нависала над столом, словно необработанный кусок камня, из которого лишь после долгой работы мог проявиться Дорифор. Будто нехотя, на его бороду осели пылинки и вновь сорвались, когда он угрюмо повёл головой.

Миша молча изучил письмо, сложил листок вдвое и, секунду помедлив, выбросил в мусорную корзину.

— Так зачем вы пришли? Не умеете читать?

— Пусть вам не понравилась та моя работа, но у меня много других, — затараторила Яня и полезла в сумку.

— Не нужно ничего доставать!

Не позволяя подступающей тревоге заставить её оцепенеть, Янита изрекла подготовленную речь:

— Позвольте объяснить мою настойчивость. Я давно слежу за вашей галереей и не могла не заметить, что здесь выставляются лучшие работы современных художников. Вы обладаете невероятным чутьём, видите то, чего не видят другие. Именно поэтому я и пришла к вам.

Она действительно так считала. На самом деле она думала о Михаиле даже лучше. Но не желая показаться льстивой, не стала говорить, каким тонким ценителем искусства он её казался, как умело в нём сходились способность к неподдельному восхищению и критический взгляд.

— Как мило слышать похвалу от человека, который для меня ничего не значит. Уходите.

— Вы не понимаете! — громко сказала Яня и оперлась на стол для переговоров. — У меня синдром Стендаля! То, что чувствуете вы, я переживаю во много раз сильнее. Те картины в зале. Если поменять местами центральную и ту, что у входа, люди шаг за шагом будут переходить из будничного равнодушия в состояние лёгкой неги и ностальгии, которую и хотел создать ключевой автор.

— Я сейчас охрану вызову, — выговорил Миша, утыкаясь в ноутбук.

— Я лишь хочу помогать вам! Ничего больше. Ведь я так много для этого сделала. Даже сегодня. Я соврала вашему куратору. А ведь я никогда не вру. Просто у меня есть цель. И дорога к ней начинается здесь, у вас. Прошу, разрешите мне помогать вам!

— О чём ты говоришь?! — он вскочил с места. — Искусство — статус! Неужели ты думаешь, что тебя пустят в этот круг просто так?! Тут важно всё: сложившаяся традиция, образование, интеллект…

— Богатство?

Беспокойная пылинка кружила между ними. Желая поймать её, Яня протянула руку. Опомнившись, она вновь взглянула на бороду. Повелительным жестом Миша попросил молчать.

— Размер коллекции, — закончил он мысль. — А ты кто такая? Почему решила, что можно беспардонно заявиться и работать в моей галерее?

— Мне нечего терять, — она слегка наклонила голову, открываясь потоку разноцветных геометрических форм с репродукций, украшающих стены.

— Прекрати спектакль! Ты что, не слышишь?! Тебе не удастся пролезть в чужой мир. Ты хоть представляешь, какой он? Здесь все друг друга знают и передают друг другу не только имена, но и сведения. Это некое тайное общество, и оно живёт по своим правилам, — он умолк, наслаждаясь таким удачным сравнением.

Яня скривилась и попыталась незаметно достать рисунки.

— Современные художники учатся в элитных заведениях, в которые их пристроили родители. Кураторы стремятся угодить коллегам. Коллекционеры вырывают из рук произведения модных авторов.

— Меня это мало заботит.

— А что тебя волнует? — спросил Миша и опустился в кресло, задохнувшись от собственной речи.

Яня внимательно посмотрела на бархатную сиреневую обивку, что смялась под весом дровосека.

— Энергия произведений, отражающая окружающее пространство, — сказала она, подбираясь к манящей мягкости спинки кресла и услаждая пальцы нежным прикосновением. — Но я смогу создать лучше.

— О чём ты?! Какая энергия? — ударил её по ладони. — Современное искусство — не больше чем билет в клуб увлечённых людей. Тех, кто будут вместе оценивать произведения искусства, пересекаться на всемирно известных выставках, ходить на модные вечеринки. Для этого всего нужны деньги. А у тебя их нет!

— Глядя на картины, которые вы выставляете, сложно поверить, что вы сейчас полностью честны.

— В общем, я это вот к чему. Мало одного желания, нужно что-то более значимое.

Миша оглядел поникшую девушку. Пока она левой рукой пыталась незаметно сковырнуть бархатную ткань, её правая рука повисла как тряпичная кукла.

— Иди, — уже спокойнее произнёс он. Яня не сдвинулась с места. — Иди, я сказал! — он одновременно и раздражался, и одобрял настойчивость. Он вновь ударил её по ладони. Она обиженно отошла. — Просто ты должна понять, что не очень-то вписываешься в мир эстетики.

— Я не стремлюсь вписываться. Я стремлюсь продолжить его. А для этого нужно как следует изучить технику. И галерея — это лучшее место для обучения, — она протянула папку с рисунками.

— Даже не холсты, — пробубнил Миша, но папку всё же взял.

Без особого энтузиазма он просматривал рисунки, пока не приметил среди них изображение космоса. Картинка на первый взгляд казалась незамысловатой, но через мгновение она будто набрала объём, ожила, завилась возле кончиков пальцев и скользнула вверх по руке. Космический вихрь достиг ушей, Миша не различил в шёпоте слов, но позволил проникнуть ему внутрь, заполнить опустошающей тоской.

— Хорошо, — спустя время отозвался ошеломлённый Узин, — приходи завтра, покажешь, чем ты можешь быть полезной.

Внутри Яниты взвизгнула, отскочила и перекувыркнулась радость.

А почти за тысячу световых лет бабушка приговаривала:

— Отдельно молоко и отдельно кофе — вот такой он Миша. Он белый, как цвет смерти, и кофе тоже к смерти. Неужели поэтому Миша несчастен? Миша несчастен. Он стукнет кулаком по столу, а потом пожалеет стол, расплачется. Он хулиган, оттого до старости пьёт водку и кефир. Ведь кефир — это кислое молоко. А молоко к кофе — к смерти. Женщин он вожделеет, но опрокидывать их нет ни сил, ни желания. Поэтому он живёт с картинами. Там женщины пухлые и такие же мёртвые, как и он сам. А раз Миша не живой, то и смерть к нему не придёт. Он сам расстанется с жизнью. Не на отраду другим, но временами, на упоение себе.

Оживляющая картины

События, ставшие самыми значимыми в жизни Яниты, начинались обыденно. С утра работа шла медленно, сотрудники пили кофе, делились небогатыми впечатлениями. Оказалось, не имеет значения, где просыпается тело, оно одинаково лениво и в галерее, и в офисе. Таким было первое открытие Яниты о мире современного искусства. Вторым открытием стало то, что если в первый рабочий день ты не покажешься коллегам дружелюбной, то в дальнейшем вряд ли они будут к тебе прислушиваться.

— В это время, пока под ногами не мешаются, нужно проверить все экспонаты, — сказал Алексей, задрав нос. Янита кивнула, это подходило ей как нельзя кстати, поскольку к обеду рука совсем немела, наливалась тяжестью. — Когда закончишь, я расскажу, что делать дальше. Всё поняла?

— Да. А обязательно ли следовать схеме расстановки экспонатов? Я бы развесила картины иначе.

В ответ Алексей странно хмыкнул, похрустел уложенными гелем волосами и строго произнёс:

— Вот тебе мой совет: если хочешь задержаться в нашей галерее, то делай то, что тебе говорят!

Яня пожала плечами, решив пока попридержать идеи.

Попутно с советами куратора ей пришлось выслушать факты из биографии Узина, которые привели его к успеху, и Алексея, ставшего незаменимым механизмом в «УЕТ». Не в силах поверить в своё счастье, Яня еле сдерживала возбуждение, любопытно оглядывалась по сторонам, вбирая в себя пульсирующий цветами и запахами дух галереи. Вконец измотавшийся от беседы Алексей не пошёл, а словно покатился к другим кураторам, которые, как рой мух, накинулись на него с вопросами о новенькой.

Алексей Мартыновский в отличие от Яниты при знакомстве нравился людям, потому что скруглённый, холёный и мамкой любимый. Беляш с мясом был не только любимым блюдом Алексея, но и мог бы стать прототипом героя, развивающемуся не по плану обезьяна-человек, а по системе из пирожка да в человеки. Ещё в детстве, сминая один за другим жирные пирожки и поглаживая маслянистые бока, Алексей мечтал о труде в музее. Он чувствовал в этом пути нечто притягательное и для большинства людей недоступное. Словно причастность к некому тайному обществу. Губы любовно обхватывали водянистое тесто, пока Алексей растекался в ощущении, что вхож в то общество от рождения. Ему оставалась самая малость — наработать навыки на входной билет. Уже в институте он призывал сокурсников повторять за ним, быть смелыми и творить в стиле, соответствующему духу времени. Но Алексей никому не объяснял, что кроется за его витиеватыми фразами, на деле же это значило придерживаться канонов эпохи Возрождения. И пусть во времена Ренессанса не могло быть беляшей, однако, по глубокому убеждению Мартыновского, в мире искусства ничего выдающегося после так и не произошло. Эта эпоха стала для него идеалом, на который стоило ровняться каждому художнику. Тех людей, кто придерживался иных взглядов, Алексей сторонился и ограничивался неопровержимым коротким утверждением: «Они ничего не смыслят в эстетике».

— Претенциозно и напряжённо, — донёсся до Янита из другого конца зала голос Алексея. Он, жестикулируя в воздухе, изрекал тираду, обращённую к Узину. — Хотя оттенки приятные. Несведущая публика любит такое. А раз любит, значит, продадим.

— Знал, что ты поймёшь, — хохотнул Миша, а затем посмотрел точно на Яниту. От неожиданности она растерялась и отвернулась. — А я и забыл о тебе, — сказал Миша, приближаясь. — Задержись после работы, ты обещала мне что-то показать. Ведь так?

* * *

Как только за последним сотрудником захлопнулась дверь, Янита и Миша одновременно, не сговариваясь, вышли в зал.

— Стоит убрать отсюда, — сказала Яня, указывая на одну из картин. — Она выбивается из общего рассветного настроения и отвлекает от других экспонатов. В ней слишком много синего и тревоги.

Миша давно уже и сам об этом думал, но не решался убрать синее марево, поскольку картину написал нашумевший художник.

— Не нужно указывать, что мне делать!

Не желая слышать правду от провинциалки, Миша прогнал её прочь.

Но на следующий день, томимый каким-то предчувствием, он снял картину, не понравившуюся Яните. Он убеждал себя, будто делает это не по науськиванию, а ради эксперимента, и понял, что не ошибся в Яне.

С самого утра посетители кучились в галерее не только дольше обычного, они выглядели чрезвычайно воодушевлёнными. А когда и Алексей подтвердил, что новая атмосфера располагала к слиянию с художественными мирами, то до конца дня Миша неутомимо перебирал в голове, как лучше всего использовать дар Яниты.

После закрытия галереи, он вызвал к себе Яниту и, как ни в чём не бывало, произнёс:

— Думаю, пора открывать новую выставку. Экспонаты уже готовы, осталось только выбрать лучшие из них и разместить в нужном порядке. Хочешь помочь мне с этим?

Янита тут же кинулась к запасникам.

— Давай не прямо сейчас, — поторопился добавить Миша, но её уже было не остановить

Она живо открыла дверь подсобки для запасников и один за другим стала выносить холсты. Видя, как тяжело ей удерживать одной рукой картины, Миша дрожал от напряжения.

— Я помогу тебе, — произнёс он как можно мягче, не зная, как она отреагирует на намёк о физическом недостатке.

Они расставили картины на полу, прислонив их к стене. Янита отошла от холстов на пару шагов и замерла. Миша в недоумении смотрел на неё, казалось, она не дышала. Через минуту придя в себя, она наобум схватила одну из картин и переставила ее в другое место, скривилась, повернула другой холст к стене. И так раз за разом. В каждый такой подход Миша содрогался, боясь, что дееспособные руки не удержат полотно, оно выскользнет и с громким хлопком опрокинется на пол. Он уже пожалел о своей просьбе и, в конце концов, не выдержал:

— Всё хватит, остальное сделают другие кураторы!

Миша склонился над полотнами, защищая, готовый в любой момент накинуться на обидчика. Но Яня не обращала на него внимания, она переставляла картины, точно фигуры на шахматном столе, играла в только ей одной известную партию. И картины поддавались ей. Прочно занимая новую позицию, они изливались: сначала едва ощутимо, затем восходящим потоком. Это новое, необычайное, что подмечал внутри себя Миша, было сильнее его воли, точнее, он не видел, а чувствовал, как убедительно заиграли цвета и смыслы.

— Как-то так, — произнесла Яня, склонив голову набок, — конечно, неидеальное исполнение. Но вы должны понимать, это не моя вина. Мы же оперируем готовым материалом. Насколько было бы лучше, если бы мы умели сами воссоздавать сюжеты. Тогда бы отразили и передали ощущения как следует. Но это такой долгий путь. Мастерством овладеешь только после того, как насытишься всеми цветами и формами. — Она потрепала волосы и печально улыбнулась. — Остаётся только работать и ждать.

Миша молчал, поглощённый переливами ощущений. Образы навалились на него в таком немыслимом количестве, что он пошатнулся.

— Не думала, что вы такой чувствительный, — удивилась Яня. — Когда-нибудь я покажу вам свою главную картину, и тогда вы точно потеряете сознание.

— Что за картина?

— Я её ещё не написала, она пока складывается внутри.

— Отчего потеряю сознание? — спросил Миша, только сейчас разобрав её слова.

— От красоты.

— Такого не бывает.

— Неужели? А я вот теряла.

По телу Мишу пробежали мурашки. Он знал, что она не врала, поскольку уже сейчас он был на грани — на грани красоты. Неужели возможно через неё переступить?

Конец ознакомительного фрагмента.