Эпизоды

Наталья Покровская, 2018

Книга состоит из коротких эссе, рассказов и стихов. Наблюдений, впечатлений, эмоций, а так же реальных историй из жизни, которые вошли в этот сборник. Содержит нецензурную брань.

Про счастье

Интересно, существует ли состояние абсолютного счастья? Или после 40 это состояние невозможно в принципе?

Я говорю об абсолютной разновидности счастья — приподнимающей тебя над действительностью, пусть даже кратковременной, но без всякого изъятия, «остановок по требованию», страхов и тревожных ожиданий чего-то не того.

Неполное или усеченное счастье встречается через день у каждого. Готовы ли мы это замечать — секунды простого удовольствия и минуты внезапного удивления — ведь они способны украсить или скрасить нашу жизнь? У каждого по-своему. В моем понимании, все вышеперечисленное чудесно, но это — не настоящее счастье. Это радость, восторг приятных моментов, но не счастье в чистом виде. А вот счастье, да еще абсолютное — вещь, как мне кажется, почти недостижимая. Хотя…

Я спросила у подруги: ты была когда-нибудь абсолютно счастлива? Если была, то когда?

Она задумалась на несколько секунд, а потом рассказала вот что:

«Мы в конце лета с тобой ездили в Казань. Вечером, когда стемнело, пошли гулять по Баумана, и на одном из перекрестков, юная девушка под «минуса» играла на скрипке музыку кельтов — очень необычную и очень красивую.

Слышно ее было издалека. Одна мелодия закончилась, началась другая. Мы с тобой подошли ближе. Вокруг образовался народ, кто-то кидал монетки в футляр от скрипки, кто-то пританцовывал на месте, кто-то курил и пил пиво.

Я ничего подобного раньше не слышала, звук был слишком нереальным,… заставляющим иначе биться сердце. В разгар музыки, похожей на какой-то древний придворный танец, от дальнего края толпы отделилась девушка с очень длинными белыми волосами в странном сочетании одежды: татарской феске с серым спортивным костюмом.

Тебе еще показалось, что она под легким кайфом — алкоголь, наркотики или поцелуи ее парня… Ты помнишь, как она вышла в центр образовавшегося круга и начала танцевать, совершенно не стесняясь и не оглядываясь — как будто вокруг никого не было? Изящно и легко, она кружилась сама с собой, то взлетая, то опускаясь на землю, взмахивая руками в такт, и хлопая в ладоши на каждой «сильной доле».

Плавность и одновременная уверенность движений говорили о хореографическом образовании или как минимум — танцевальной подготовке. Мне даже показалось на мгновение, что они работают в паре со скрипачкой — слишком все было гармонично и как будто отрепетировано. Но потом поняла, что это не так.

Она — эта танцовщица — была сама по себе. Не обращая ни на кого внимания, она продолжала свой удивительный танец с хлопками, поклонами и характерным кельтским шагом. Люди вокруг умолки, и через несколько минут все почти одновременно начали ритмично аплодировать. Горящие неровным светом фонари, стали ассоциироваться у меня с зажженными факелами.

Судя по выражению лица, эта девушка, поддавшись эйфории и общему настроению, была сейчас вовсе не здесь — не на вечерней улице в Казани, она была в далекой Ирландии 16 века…

Не могу описать, что я почувствовала — это было странно, непривычно и одновременно приятно. Когда началась следующая мелодия, мне не хотелось уходить. Я боялась вспугнуть то, что ощутила и могла потерять, как только переключу свое внимание на что-нибудь другое, или отойду в сторону. Я хотела стоять, слушать и смотреть на это воплощение музыки. Быть рядом, и дышать воздухом, наполненным удивительной мелодией и ритмичными хлопками.

Я не могла определить, что со мной. Кельтская мелодия? Красота незнакомого танца? Прохладный вечер выходного дня? Не знаю. Было как-то поразительно хорошо. Просто — хорошо. Целиком. Полностью.

Я вдруг поняла, что счастлива. Счастлива здесь, сейчас, в эту самую минуту. Не рада, не довольна, не удовлетворена, а именно — счастлива, потому что нет привычной тревоги, беспокойства, спешки. И… душа моя там — рядом с длинноволосой девушкой, танцующей под нереальные пронизывающие звуки скрипки. Я уверена — это было состояние абсолютного счастья».

Значит, в зрелом возрасте все-таки это возможно? Правда, подруге моей пока не 40.

Все рассказанное я, конечно, помню. Просто на меня ни скрипка, ни танцовщица не произвели такого впечатления и не возымели такого действия. Мне тоже все понравилось, и понравилось очень, но «погружения» не произошло.

А еще помню, как девушка, ко всеобщему разочарованию, после очередного танца покинула круг, воссоединилась, наконец, со своей веселой компанией, и через мгновение все они растворились в толпе.

Мы прослушали еще одну скрипичную композицию, потом прогулялись по городу и под конец немного подмерзнув, засели в небольшом кафе с прикольным названием «Кофеин», где впервые я узнала про существование черничного латтэ.

Мы выбрали стол у окна, я заказала большой американо, а ты как раз тот необычный латтэ. Кофе принесли быстро — две 300 граммовые кружки. Не знаю, как тебя, а меня объем моего напитка почему-то обрадовал. Мы пили молча, глядя на улицу, на проходящих людей, опускающуюся темноту, редкие вспышки фотоаппаратов, проезжающие машины и цветы петуньи в горшках по периметру окон.

О чем ты думала? Слушала в голове кельтскую мелодию? Или представляла, как танцует та девушка? Я — да. А еще я думала, как здорово сидеть сейчас здесь в тепле с кофе в обминку и таращиться на улицу, не обращая ни на что внимания.

В этот момент мне стало как-то по-особенному спокойно, уютно, даже беззаботно. Я ни о чем не беспокоилась, не пыталась что-то анализировать, не хотела знать, который теперь час? Я просто пила горячий американо и глядела за окно на теперь уже ночную Казань. Наверно, это и было ощущением счастья. Точнее, я уверена — это были 30 минут абсолютного счастья.

Получается, что после 40 тоже можно быть абсолютно счастливой. Пусть даже на 30 минут в году.

***

Я всегда обращаю внимание на запахи и слова. То есть, чем пахнет и что говорят?

Например, плохо выношу дешевую парфюмерию (лучше никакой пусть не будет) или запахи не свойственные месту, где я нахожусь. Резкие, неестественные, душные… Для меня запахи — это огромная часть моего мира, которая объясняет и обусловливает — например, захочу ли я остаться? Вернуться? Находиться рядом? Многое, пусть и косвенно, зависит от моего восприятия запаха. Но с запахами все так или иначе понятно. Либо да — либо нет. Только белое и черное.

А вот слова… С ними гораздо сложнее. Я уверена, что в каждых отношениях есть свой речевой набор. Сбалансированный механизм из слов и интонаций, с помощью которого мы легко понимаем друг друга. Я называю это — матрица правильных слов. И с каждым человеком, который остается с тобой дружить, любить, работать или делать что-то другое — со временем формируется такая матрица, которая часто по силе, глубине, наполнению и размерам сильно отличается от той, которая была или есть с кем-то другим. Конечно, есть вещи перекликающиеся, схожие или родственные. Но в целом, все разное. Многие не задумываются, да и я тоже не задумывалась о том, как это важно иметь «про запас» такую общую матрицу с правильными словами…

***

Я слышу скрипку много дней.

Она поет о чьем-то счастье,

Глубоком горе и ненастье,

О том, что стану я бедней.

От невозможности любить,

Вдыхать, касаться, знать и верить,

От «на себя» закрытой двери,

От нежелания «забить».

От скользких ломаных речей,

Неверных мыслей и свиданий,

Закрепощенных пониманий

И догорающих свечей.

От тайной жалости к себе,

От возражений поневоле,

Неподчинений волчьей доле,

И поражений не в борьбе.

Я слышу скрипку много дней,

Она поет о том, что поздно,

Что все нелепо и серьезно,

И глупо, может быть, вдвойне.

***

Осень напоминает мне моего кота, который неслышно выходит из темного коридора мне навстречу. Шаги тихие, походка изящная, взгляд надменный. Он еще до конца не вошел, но я уже чувствую его приближение, а потом и присутствие. Так же и осень. Тепло и солнечно, но проходит немного времени, и вот — начинается дождь и падает первый лист… А кот, прыгая ко мне на колени, смотрит в глаза, трется о мои руки и как будто говорит: ну, что… пришло мое время.

***

Была поздняя осень 1999 года. Холодно, дождливо, пасмурно, а если говорить про время суток — то уже и темно. Я в тот период не смущалась садиться за руль в глубоком подпитии. Не думала ни о своих, ни о чужих, напивалась и ехала. Ну, не пешком же, в самом деле, в таком состоянии, идти? И ночь, о которой идет речь — не была исключением. Я ехала по ночным улицам в гордом одиночестве под неизменный грохот музыки в салоне. Возвращалась с очередной дискотеки.

У самого дома я разглядела соседку по лестничной площадке — Аню, стоящую прямо на дороге. Мы с ней приятельствовали уже несколько лет. Она была со мной с одного года, работала инструктором по плаванью в каком-то санатории и ездила тоже исключительно на машине. Так же как и я, была неробкого десятка, спортивного телосложения и точно так же пила до последней возможности, принимая любые дозы алкоголя и «с рулем», и без него. Аня стояла посередине проезжей части недалеко от своей «Audi», брошенной под углом к тротуару. Не смотря на дождь и полное отсутствие уличного освещения, я скорее поняла, чем точно увидела — на асфальте, у ее ног лежит человек.

Сбила кого-то. Это была первая мысль, которая посетила мою пьяную голову. Я подъехала вплотную и, опустив стекло, спросила:

— Кого это ты так приласкала?

— Да, не я. — Засмеялась Аня. — Еду — лежит. Чуть не проехала по ней, еле увернулась. Ни хрена же не видно.

Судя по тому, насколько не слушался ее собственный язык, было понятно, что вечер моя соседка провела не за вышиванием.

— Кто-то до меня старушку успокоил. Вот я и остановилась. — Закончила она.

Я поставила машину к бордюру и вернулась к месту происшествия.

— Что будем делать? — Спросила я, поднимая воротник и, разглядывая жертву.

На асфальте под проливным дождем лежала старушка. В темно-сине-зеленом пальто. В сером платке, с палочкой-тростью, которая была все еще зажата в руке и откинута в сторону. Короче, как шла, так и упала.

— А что делать? — Аня пожала плечами — Ничего не делать. Ждать. «Скорую» я уже с мобильного вызвала. Не уезжать же теперь. Сдать бабулю надо из рук в руки.

— Слушай, не жарко. Может, в машины сядем. — Предложила я.

— Да, нет. А вдруг кто-нибудь не заметит и наедет на нее. Такая темень. — Сказала моя соседка.

— Да, ладно. В такое время? — Я посмотрела на часы. Было 01:20. — Все спят. У всех ночь.

— А у тебя? — Спросила она. — Вторая смена что ли?

— Ага. — Засмеялась я. — Как и у тебя.

— Короче, мало ли что. Будем стоять здесь. — Аня поежилась. — Сигареты есть?

Я протянула ей пачку «Camel» и зажигалку.

Мы закурили. Ветер продувал насквозь. До всех моих разогретых внутренностей. Интересно, сколько сейчас градусов — 5, — 7?

Аня рассказывала, как пила с подругами в кафе, развозила этих сучек по домам, потом ехала к себе, наткнулась на старуху. Осмотрела ее и вызвала «скорую». Как долго препиралась с диспетчером, который еще и не хотел вызов принимать. Думал — шутка или ложный вызов.

Неожиданно старушка пришла в себя, зашевелилась и что-то сказала. Мы, как по команде, присели к ней и наклонили головы, чтобы слышать речь.

— Что она говорит? — Спросила я.

— Говорит, холодно.

— Может, ее поднять?

— Еще чего! — Аня встала, засунув руки в карманы куртки. — Пусть лежит. А вдруг у нее какие-нибудь скрытые повреждения? Я же не знаю, что с ней случилось. Когда я подъехала, она уже лежала. А из-за чего она тут откинулась — не известно. Нет уж. Пусть лежит до «скорой».

— Так ей холодно. — Я тоже выпрямилась и, выбросив сигарету, надела перчатки.

— Да, ты что, Наташ. Я «скорую» вызывала старушке, лежащей на дороге без признаков жизни. Вот пусть она там без признаков и лежит. Не хватало еще мне пьяной с врачами разбираться.

— Да. В таком недвусмысленном состоянии, нас самих легко госпитализировать могут. — Согласилась я.

— Вот именно.

— Но признаки-то жизни у нее явно есть.

В подтверждение моих слов, старушка зашевелилась более активно и предприняла попытку встать.

— Эй, бабуля. — Аня вытащила сигарету изо рта и наклонилась над старушкой. — Лежи и не вздумай вставать.

— Мерзну я. — Сказала еле слышно бабушка. — Холодно. Да и домой мне пора.

— Мне тоже пора. — Аня выстрелила окурком вдаль. — Лежи, говорю. «Скорая» уже к тебе едет.

— Не надо мне «скорую». — Бабушка встрепенулась, взяла палочку-трость двумя руками, как гимнастическую палку. — Помогите мне встать.

— Ага. Щас! Бабуля, лучше не зли меня. — Аня посмотрела на меня. — А если она уйдет? Что тогда я «скорой» скажу?

— Может, нам ее оглушить, чтоб она до врачей здесь долежала? Ну, и чтоб без признаков была? — Спросила я.

Аня хохотнула и обратилась к старушке:

— Слышишь, бабуля. Лежи смирно, или мы тебя сейчас монтировкой стукнем. «Скорая» приедет — тогда мы тебя и поднимем. Ладно? До приезда врачей мы за тебя отвечаем.

— Кстати, позвони-ка им. Может, они и не едут вовсе. А мы зря старуху на холоде держим? — Сказала я.

Аня набрала номер. Напомнила, кто она и когда вызывала помощь. Ей сказали, что бригада уже подъезжает.

— Вот и отлично. — Я снова присела к старушке. — Потерпи, бабуля. Они уже едут.

Не прошло и двух минут, как из-за поворота с мигалками выехал фургончик скорой помощи.

— Слава Богу! — Аня пошла им навстречу.

Из машины появился молодой человек и женщина, судя по всему, врач.

— Еще бы несколько минут и пришлось бы бабулю чем-нибудь по башке огреть. — Сказала Аня, провожая медиков к старушке.

Парень и женщина удивленно посмотрели на нее, но ничего не сказали.

— Просто, бабушка очнулась и хотела уйти. — Ответила я на их безмолвный вопрос. — А мы хотели, чтоб она до вас долежала. Любой ценой. Что вы, зря ехали?

Врач очень быстро осмотрела пострадавшую, после чего появилось еще два санитара, которые моментом закинули старушку на носилки и унесли в машину.

Уезжая, врач сказала, что, скорее всего, эта старушка — диабетик. Случилась кратковременная кома — у диабетиков такое бывает. Так сказать, небольшая отключка. Кости у бабушки все целы и ушибов никаких нет. Возможно, легкое переохлаждение. В больнице они ее еще раз осмотрят, сделают пару уколов и отпустят домой.

Когда «скорая» уехала, мы с Аней выкурили еще по сигарете, припарковали машины и разошлись по своим квартирам.

***

Я никуда уже не тороплюсь,

И не хочу туда, куда не надо,

Мне эта ночь в осколках листопада

Нашепчет то, что снова я влюблюсь.

В похожих дней немую благодать —

Извечный круг заведомых желаний,

И в то, что всех порочных ожиданий

Не суждено мне больше оправдать.

В бездонный рай знакомой тишины,

Где запах рук, не сладостью привычный,

В те разговоры, что всегда о личном,

И в те стихи, что незавершены…

***

Бог наградил меня жестокими дарами:

Способностью прекрасно забывать.

Без промаха кидаться топорами,

И жизнью не своей повелевать.

Не слушать сердце — даже между делом,

Не верить, не стесняться, не просить,

Писать о чем-то важном только мелом,

Конфликты греть всегда, а не гасить.

Шокировать и лгать, не прерываясь,

Не пробовать хоть изредка прощать.

Ни для кого никем не оставаясь,

Не делать глупость — что-то обещать.

Любовно мстить, в расход пуская годы,

Хамить без цели, причиняя боль,

Иметь три покера для карточной колоды,

И превращать все без разбора в ноль.

***

Раньше мне казалось, что любовь — это красивая история из зарубежного кино: героическо-романтические поступки, круизы на яхте, танцы под дождем, нескончаемые поцелуи, страсть без перерыва, нежная музыка и титры на фоне заката.

Но время внесло свои коррективы в мои представления. Оказалось, что часто тот, кто может дотронуться до моей души, не способен воспламенить тело, а тот, кто прикасается к телу — бессилен понять душу. И каждый раз, когда это происходило, я пропадала без вести.

Настоящая же любовь и жизнь в этой самой любви оказались совсем другими.

Мы проводим время в супермаркетах, закупая еду на выходные. Не любим, когда раздаются звонки, если мы вдвоем. Ты готовишь для нас ужин, а я подхожу к тебе сзади и обнимаю, утыкаясь носом в твое плечо, чтобы чувствовать твой запах.

Мы предпочитаем ситцевые простыни, потому что шелковые слишком холодные и скользкие. Мы носим хлопковое белье, потому что в нем удобнее и нигде не жмет, а спать нам нравится нагишом. Я занимаюсь сексом в носках, потому что, когда ноги в постоянно в тепле, мне проще получать оргазм. А ты всегда внимательно смотришь мне в глаза, когда я целую тебя в губы.

Между нами нет никакого неистовства, мы можем спокойно провести выходной в обнимку под одеялом, просто разговаривая или засыпая на 23 минуте какого-нибудь фильма. Мы смеемся искренне и по-доброму как в утренней спешке, так и в вечерней расслабленности. Мы не сбиваем друг друга с пути, оставаясь нежнее, слабее и мягче.

Ты учишь меня «не кипеть» и вместо мудрого молчания всегда говорить с тобой. А я… я тоже, наверно, чему-то учу тебя…

Так что любовь — это совсем не как в кино. Это очень серьезно и очень просто. Серьезно — потому что все не понарошку. Просто — потому что я хочу всего лишь твоего дыхания рядом с собой, а ты соглашаешься это дать.

***

Я решила тебя разлюбить,

И мне кажется, это возможно,

Я уйду как всегда осторожно,

Чтоб тебя по пути не разбить.

Я попробую больше не ждать,

Это, в общем, легко оказалось,

Я ведь даже не очень старалась

В этом праве себя убеждать.

Я оставлю все ровно, как есть

Исправлять — не мое это дело,

Стало скучно почти до предела.

И поверь — это вовсе не месть.

Я решила тебя разлюбить,

Не писать, не звонить и не сниться,

Твое чувство — как мертвая птица,

А свое мне придется убить.

***

Чуть более полугода назад кот, при попытке нападения на гостя, случайно сорвал коготь на правом мизинчике передней лапы. Пальчик воспалился и начал болеть. Через день, пришлось обращаться к ветеринару и делать операцию. Коготком пришлось пожертвовать, но пальчик сохранили. Как говориться, нет худа без добра. Теперь одним когтем меньше дерутся обои, диваны и ковры.

На подстригание когтей кот реагирует всегда очень вяло. Он приучен к этому с детства, спокойно сидит на руках и даже не думает вырываться. Если настроение у него очень хорошее, может и песню спеть, пока я ему делаю «маникюр». Короче, никакой дерготни.

Пока лапа заживала, снимали швы, и шел процесс реабилитации, понятно, никто никакие когти не стриг. Потом, было некогда. Потом, опять нашлись какие-то причины. Короче, прошло прилично времени. И вот, наконец, наступил момент.

Я посадила кота на колени и начала методично специальными щипцами откусывать один за другим отросшие до неимоверной длины «сабли». Кот заурчал то ли от удовольствия, то ли оттого, что ему уделяют время. Дошла очередь до правой лапы. Постригла уже три когтя, и вдруг кот перестал петь. Посмотрел мне в глаза, немного заерзал и как-то обеспокоено сказал: мр-мря. Я не поняла в чем дело, пересадила его поудобнее, поцеловала в полосатый лоб и продолжила процедуру. А потом до меня дошло. Кот 100% хотел напомнить мне о том, что на его мизинчике теперь нет когтя.

***

Мне казалось, что мы бесконечны,

Не имеем привычного края,

Можем быть и легки, и беспечны,

Просто жить, понемногу играя.

Просто быть друг для друга на связи,

У взаимной любви на ладонях,

Не бояться, что кто-нибудь сглазит,

И все это внезапно утонет.

Что не хватит энергии в ссорах,

Тишины и терпения в мыслях,

И что боль непростых разговоров

Вдруг сведется к теории чисел.

Мне казалось, что мы не исчезнем,

Не рассыплемся в мелочной пыли,

Избежим всем известной болезни,

С неприятным названием «были».

***

В параллельной вселенной я целую тебя в любое время — когда захочу. И открыто улыбаюсь экрану телефона, когда вижу, что ты звонишь мне или пишешь. В параллельной вселенной я обнимаю тебя на хлопковых простынях в комнате, где окно нараспашку, где кроме нас — только теплый воздух и лунный свет. Я дышу морским воздухом и твоим дыханием. В параллельной вселенной мы никогда не говорим «посмотрим», потому что ни от кого не зависим, кроме самих себя. В параллельной вселенной мы рядом. Мы вместе. Ты никуда не уходишь по вечерам, а я никуда не спешу по утрам. В параллельной вселенной не ты и не я — мы остаемся особенными и важными друг для друга. Теплыми, искренними, влюбленными, «застывшими» в мгновениях нашей жизни. Нашей с тобой жизни.

***

В ее глазах насмешливая грусть,

Немного солнца, запах листопада,

В ней ничего запомнить наизусть,

Не хочется, а значит, и не надо.

Мне с ней всегда понятна тишина,

Ее молчание мои читает мысли.

Приятный вкус знакомого вина

От возраста и терпкости зависит.

Ей нужен запах скошенных лугов,

И долгий чай, и правда в каждом слове,

Любовь такая, чтоб — без берегов,

Доверие — без страха и условий.

В ней жар огня и резкий поворот,

Металл холодный, книги в переплете,

Что всем подходит, ей — наоборот,

Ей нравится читать «на обороте».

***

Выбор есть всегда. Когда ты свободен, и когда ты занят. Особенно когда занят. Занят — кем-то. Ты едешь или остаешься. Говоришь или молчишь. Делаешь или обещаешь. Действуешь или оправдываешься. Выбор всегда есть. Хочешь ли ты его делать? О, да. Хочешь.

Чаще — чтоб получить выгоду любого характера. Будь то твое спокойствие, чья-то лояльность, время, выгодная позиция, деньги и даже любовь. Чуть реже чтоб продемонстрировать себя другим: свою круть и мужество, силу и богатство, нежность и заботу, внимание и доброту, умственные способности и сексуальные возможности. Еще реже — чтоб самому насладиться своей невъебенностью и благородством. И крайне редко — просто, без демонстраций и выгод — потому что такой выбор следует сделать, за-за того, что он правильный.

И только когда ты по-настоящему любишь, твой выбор — чего бы это ни касалось — крутится около твоего избранника. Ты делаешь его всегда в пользу того, кто сейчас занимает твое сердце.

***

Я все обдумала и поняла — лучший выход из положения для меня — это жить своей жизнью и любить тебя на расстоянии. Издалека. Могу же я любить картину Ваг Гога, и не иметь с ней желанного контакта или какой-то близости. Жить в спокойном режиме — не ждать твоих звонков, не искать встреч и главное — разрешить себе интересоваться другими, и даже влюбляться в них. А еще, спать с кем хочу и когда захочу — без угрызений совести.

***

Женщина и сигарета — это всегда что-то особенное. Я не о той женщине, которая тайком курит в подворотне, натянув капюшон на голову и надев резиновую перчатку на одну руку — «чтоб не пахло потом». Не о той, которая шкерится от мужа, ребенка, собаки или свекрови у кухонной форточки, нервно поджигая и быстро выкуривая — как будто сжевывая — сигарету во рту, даже не задумываясь, надо ли ей это на самом деле? Так ли уж она хочет курить? Я иногда думаю, знаком ли ей вообще вкус табака? А своих размышлений в момент, когда она выдыхает теплый дым? Но я сейчас не о ней.

Я о женщине, которая курит совсем иначе — понимая, что она делает и зачем? Я о той, которая получает от этого ритуала истинное наслаждение, о той, которая курит всегда со знанием дела — протяжно, эстетично и всегда немного надменно. О той, которая потрясающа и притягательна в этот момент.

Она совсем не скучает и совсем не грустит — о, нет. Она всего лишь курит. Ее поза, общий антураж, где она это делает, сорт сигарет, ее маникюр, чуть опущенные глаза, длина мундштука и ее губы — все задействовано в этом небольшом моно спектакле. Но для нее это совсем не «представление» — только для окружающих. Почему? Наверно, потому что есть в этом что-то сексуальное и манящее. Потому что такие женщины никогда не спешат, ни от кого не прячутся и ничего не хотят этим сказать.

Начиная с постукивания незажженной сигареты о пачку и заканчивая медленным забыванием окурка в пепельнице — кажется, все «продумано», освобождено, привычно. Каждая порция дыма, соприкасающаяся с ее ртом и выпускаемая «в свет», знает себе цену и направление.

О чем она думает, поднося в очередной раз сигарету к губам? Конечно, неизвестно. Но это точно что-то внутренне и не важно, что это, потому доступно только ей — ее разуму, сердцу, мечтам… Играя то разгорающимся, то затухающим огнем между пальцами, она уверена в своей силе, в своей красоте и кажется, даже безопасности.

Настоящий убойный магнетизм…

Женщина и сигарета — это всегда что-то особенное. Я не о той женщине, которая тайком курит в подворотне, натянув капюшон на голову и надев резиновую перчатку на одну руку — «чтоб не пахло потом». Не о той, которая шкерится от мужа, ребенка, собаки или свекрови у кухонной форточки, нервно поджигая и быстро выкуривая — как будто сжевывая — сигарету во рту, даже не задумываясь, надо ли ей это на самом деле? Так ли уж она хочет курить? Я иногда думаю, знаком ли ей вообще вкус табака? А своих размышлений в момент, когда она выдыхает теплый дым? Но я сейчас не о ней.

Я о женщине, которая курит совсем иначе — понимая, что она делает и зачем? Я о той, которая получает от этого ритуала истинное наслаждение, о той, которая курит всегда со знанием дела — протяжно, эстетично и всегда немного надменно. О той, которая потрясающа и притягательна в этот момент.

Она совсем не скучает и совсем не грустит — о, нет. Она всего лишь курит. Ее поза, общий антураж, где она это делает, сорт сигарет, ее маникюр, чуть опущенные глаза, длина мундштука и ее губы — все задействовано в этом небольшом моно спектакле. Но для нее это совсем не «представление» — только для окружающих. Почему? Наверно, потому что есть в этом что-то сексуальное и манящее. Потому что такие женщины никогда не спешат, ни от кого не прячутся и ничего не хотят этим сказать.

Начиная с постукивания незажженной сигареты о пачку и заканчивая медленным забыванием окурка в пепельнице — кажется, все «продумано», освобождено, привычно. Каждая порция дыма, соприкасающаяся с ее ртом и выпускаемая «в свет», знает себе цену и направление.

О чем она думает, поднося в очередной раз сигарету к губам? Конечно, неизвестно. Но это точно что-то внутренне и не важно, что это, потому доступно только ей — ее разуму, сердцу, мечтам… Играя то разгорающимся, то затухающим огнем между пальцами, она уверена в своей силе, в своей красоте и кажется, даже безопасности.

Настоящий убойный магнетизм…

***

Как люди получают доступ ко мне?

Очень просто — я сама даю ключ. Потому что хочу этого. Хочу, чтоб человек, которого я выбрала, мог беспрепятственно заходить в мою душу, голову, ко мне, в мои «теневые коридоры» — если не побоится — и выходить обратно, когда пожелает.

Было много всякого. Кто-то так и не смог найти ту самую дверь, предназначенную лишь для него, кто-то не подобрал открывающий ее элемент. Кто-то пытался взломать, что развлекало меня, как мало что в жизни. А кое-кто даже не понял, что есть некая дверь, которую ему обязательно следует открыть, если есть желание узнать, кто же я? Я — настоящая.

Так вот. Я не о неудавшихся попытках. Я о том, что дверь найдена, а ключ подарен. Вроде бы все прекрасно. Но!

Устройство мое таково, что «замок», в разрушительном или негативном процессе отношений, может изменить свою конфигурацию. И если первое время, ключ вращается без всякого труда, то через какой-то период непонимания и «дерьмотечения», он заедает. А потом, не подходит совсем.

Когда ключ только заедает, на это никто не обращает внимания. Даже я сама. А вот когда он перестает открывать — становится поздно.

Можно ли снова открыть дверь? Конечно — когда внутренняя комбинация «бороздок» снова займет прежнее положение. Как это произойдет? Когда будут устранены неполадки в отношениях и вытекающих их этого обстоятельствах — другого способа я не знаю. Но такого еще ни разу не было.

Как правило, при очередной настойчивой попытке, ключ застревает или ломается окончательно, а замок тем самым блокируется без возможности еще когда-либо его открыть.

***

Трус

Почему я живу этой жизнью? Она ведь не моя. Но я так живу уже очень давно. Как-то само собой пригрелось в этой «жиже», привыклось к круговороту

весны и осени, к даче, огромной квартире, не выгулянным собакам, вишневому варенью, маринованным огурцам, походами к ее маме, субботнему закупу продуктов,

и, в общем-то, к довольно красивой женщине рядом. И как будто, это и есть жизнь, и как будто, все неплохо…

Плохо! Все очень плохо!

Одна короткая встреча закончилась отношениями длиной в 17 лет, последние 10 из которых абсолютно безрадостны, скучны, невероятны. Невероятны тем, что они все еще есть. Невероятны своей продолжительностью, безбрачным статусом, отсутствием детей. Остывшими чувствами и эмоциями, сексом (почти полным его отсутствием), разговорами о каких-то планах за мой счет, бытом — во всех его самых мерзких проявлениях.

И как перед собой оправдаться? Как объяснить свою вялость, и свое житие с той, которая уже давно не волнует, не возбуждает, не вдохновляет. И как будто не жаль своей жизни, каждого дня, прожитого не по своему, не для себя, не в согласии с самим собой!

Страшно. В 52 прыгать в темноту страшно. А неизвестность — это и есть темнота. Страшно не знать, где лежат чистые носки и «пакетики с чаем».

Точнее, страшно назначить им другое место в другом доме.

Как оторваться от всего привычно, липкого, обволакивающего? Взять на себя риск и ответственность за свою проходящую мимо жизнь? Выскочить из этого плацкарта и сесть в бизнес класс"Люфт Ганза"? Ну, или идти пешком в старых кроссовках — как получится. Но сделать этот выбор самому, по своему желанию, усмотрению, возможностям — по сердечному ритму.

Я трус. Не могу сказать той, которая все еще верит, что она любима и нужна — что жизнь с ней утомляет и раздражает меня, я не хочу находиться с ней рядом.

Я не падаю в обморок от отвращения, не запиваюсь насмерть, но я гибну, как будто ношу на груди медальон из полония, и он медленно убивает меня.

Она хорошая, очень хорошая. Все еще довольно молодая, красивая, настоящая, заботливая, верная, хозяйственная. Уверен, многие мужчины были бы счастливы с ней. Я не смог. Я не счастлив. Мне хочется кричать. Орать от того, что я все еще тут — в теплой затхлости этого привычного мира. Но она, ведь, не виновата. Она выросла в своей системе координат и ценностей. В своем заземленно-мещанском принятии жизни, без юмора, книг, живописи, музыки — с копеечкой к копеечке, сначала однушка, потом двушка, с рачительностью, несговорчивостью и прижимистостью во всем. Со показной скромностью, ревностью, замкнутостью и неприятием меня. Меня таким, какой я на самом деле.

Моя жизнь — моя настоящая жизнь — другая — это погоня и противостояние. Это движение, контакты, свобода и время. Это зарабатывание такого количества"бабок", которое мне необходимо. Это вечное неумение копить и откладывать — только тратить.

Ей легче экономить, чем зарабатывать по потребности, ее стихия — жить по возможностям. Мне — добиваться и делать свою жизнь достойной.

Ее стихия — подчиняться тому, что дано, и не пытаться достичь большего. Моя — жить на переделе. Мы разные. Нет, мы стали похожи. Я же, в конце концов, занимаюсь тем, чем «положено» изо дня в день, и исправно тяну лямку под названием"хороший муж".

Живя с ней, я даже стал зарабатывать меньше. Вселенная решила — на хуя ему деньги? Он не хочет заработать разом миллион, он его копит — нехай! Пусть копит!

Я хотел нанять домработницу, она сказала, что будет прибираться сама. Однако, живем мы в невозможном бардаке. Из-за ее вечной усталости, занятости, и списка других более важных дел. Я смирился. Как ей объяснить, что домработница сменит сам статус жизни? Можно научиться зарабатывать на нее, и у нее появится время для себя и для меня. Ведь, жизнь состоит из чего-то другого. С ней я забыл из чего.

Я забыл, что есть время для себя, чтение в тишине — без комментариев и вопросов с кухни, поездки с друзьями на охоту, кофе со случайной красивой девушкой

— без секса, и планов на будущее — просто кофе. Я забыл, что можно не удалять тексты из буфера обмена на компьютере, оставлять открытыми страницы в соц. сетях, не выходить каждый раз с почтового ящика, и не ставить пароль на экран телефона.

Я забыл, что я все еще не старый, не бедный, не глупый и не урод. Что я все еще многое могу, что я значим в этой жизни, что я успешный профессионал,

надежный партнер, пока еще неплохой любовник и всегда настоящий друг. Что жизнь — это не только вечерний телевизор, тефтели с картошкой и приборки в гараже.

Что жизнь — и моя в том числе — выглядит иначе.

Я трус. Я ведь ничем не даю ей понять, что интерес мой к ней давно угас. Что меня тяготят ее звонки, вопросы, прикосновения. Мне жаль времени на время с ней. Я предпочел бы другие занятия тем, что мне уготованы нашей с ней жизнью до конца дней.

Живи я с другой женщиной — вся жизнь сложилась бы иначе. Я не говорю, что лучше — просто, по-другому. Они — женщины — определяют многое в жизни мужчины.

Они поддерживают, толкают, ведут, направляют, защищают — как это не смешно прозвучит. Моя женщина все это делает — и поддерживает, и защищает.

Но как она это делает! Она ломает меня своим непониманием многих тонких и очень тонких вещей. Полагаю, она никогда и не поймет этих вещей — ей это ни к чему.

Если хочешь жить так, как никогда не жил, делай то, что никогда не делал. А я живу по-прежнему и надеюсь на перемены…

Почему я до сих пор не ушел от нее? Не хочется покидать зону комфорта. Надеюсь встретить старость в ее привычном «обеспечивающем» присутствии.

Вот только доживу ли я до старости при таких нервных расходах и таком дисбалансе со своим собственным миром? Боюсь остаться один на старости лет? Хочу просиживать до смерти на лавочке перед домом, тыкая костылем пыль и камушки под ногами,

осуждая и ругая все вокруг, в ожидании, пока меня как в детстве позовут на обед? Этой старости — если повезет дожить — я хочу?

Нет. Не этой. Совсем другой.

Свободной, спокойной, сердечной и сытой. С путешествиями, знакомствами, временем только для себя и для той, что разделит со мной такую жизнь.

Той, которая будет радоваться подаренным цветам, а не считать, во сколько обошелся букет, которая съест утром круассаны, не смотря на диету, только потому, что я ходил за ними на артритных ногах, пока она спала. Которая вместе со мной будет гулять по сонному берегу, опираясь на мою руку для равновесия, разглядывая ракушки и разговаривая о жизни. Которая спокойно поужинает со мной в ресторане, даже если мы будем не совсем свободны в деньгах. Которая будет рядом, каждым вдохом и прикосновением принося радость. Вот такой я вижу свою старость.

И что получается, из всего вышесказанного? Действовать?… Или оставить все как есть, и ждать пока не произойдет полное собственное"выкипание"? Пока безразличие вокруг меня разрастется настолько, что ей станет заметно, и она уйдет сама?

Или терпеть, пока привычка и старость не заставят забыть себя и смириться?

Не знаю. Не могу решить. Трус.

***

Летом 2008 года был чемпионат мира по футболу. В кои-то веки, за 1000 лет существования, российская сборная вышла в полуфинал. Ликованию болельщиков не было предела.

Я не люблю футбол. Ни вообще, ни как вид спорта, не понимаю его и не смотрю. Но когда закончилась серия отборочных матчей, и Россия, вопреки всему, не слетела с турнирной таблицы, ажиотаж достиг точки кипения. Все мои друзья и (о, ужас!) подруги были в курсе того, как протекали предыдущие игры, знали точный счет каждого матча и называли поименно всех спортсменов, забивших голы. СМИ перетирали это великое (не побоюсь этого слова) событие во всех новостных программах и рекламно-анонсных роликах. С кем бы я не созванивалась в течение рабочего дня, диалог неизменно начинался с одного и того же вопроса: «Ну, как тебе игра?» И лучше бы мне не говорить, что я не видела ее.

К этому моменту, из-за того, что футбол — не моя стихия, я стала «притчей во языцех». Позор мой был велик настолько, что когда сборная России и Голландии должны были сразиться за выход в финал, я уже была готова смотреть этот поединок, не взирая ни что и, не пропуская ни одного кадра.

Как настоящий болельщик я купила пива и все, что к нему полагается. Пригласила свою близкую подругу Олю скоротать вечер перед телевизором, предварительно объяснив ей, чем мы собственно будем заниматься.

Итак, матч начался. За полтора с лишним часа я узнала довольно много о футболе. И от кого? От своей подруги, которая была идеальной женой, по сути, и гениальным бухгалтером по образованию. Она всю свою жизнь интересовалась, как и большинство женщин, парфюмерией, направлениями моды, новыми мелодрамами, прическами и рецептами блюд, которые удовлетворили бы вкус ее мужа. Я была посвящена в правила игры, узнала все о составе команд, пенальти, одиннадцатиметровом ударе, положение вне игры и желтых карточках. Помимо этого я услышала еще 10, а может и 20 новых словосочетаний, которых до сегодняшнего вечера просто не было в моем лексиконе.

Как бы там не было, «наши» выигрывали. Уже началось дополнительное время. За окном изредка раздавались крики «А-а-а!!!!». Полагаю, из соседних окон. И вот, наконец — финальный свисток. Россия выиграла у Голландии с ошеломляющим счетом 3:1. Неслыханно и невиданно.

Через несколько мгновений на улицы города высыпали ликующие болельщики. Я жила на втором этаже, так что мы с моей подругой имели возможность быть на этом празднике, не покидая лоджию. Ор, визг, хлопанье петард, улюлюканье на все лады, хоровое пение и нескончаемые лозунги: «Россия — чемпион!», «Россия — ура!» и так далее.

Мы допили пиво. И вдруг, моя образцовая подруга предложила присоединиться к шабашу. Я задумалась, но торможение мое было прервано телефонным звонком. На другом конце провода, захлебываясь от счастья, кричала Лена. Она жила в соседнем доме:

— Ты видела, как они их? Офигеть!!! Мы идем на площадь. (Она имела в виду Театральную площадь — главную в городе). Давай, выходи.

— Я не одна.

— Я тоже. Выходите, встречаемся на нашем углу. Пива по дороге купим.

В трубке были короткие гудки. Ужас! Это вообще все со мной происходит? Мало того, что я весь матч отсмотрела от свистка до свистка. Так я сейчас еще и праздновать пойду? Пиво пить на улице и орать пока не сорву голос? Однако, мои внутренние метания были недолгими. Вся окружающая атмосфера не поддавалась ни логике, ни анализу, ни принципам, по которым я жила. В конце концов, я плюнула.

Через 10 минут мы с Олей стояли на назначенном углу. Лена с какой-то девушкой приближались к нам, размахивая руками. Мы прямиком направились к ближайшему ларьку, купить пива и сигарет.

Рядом с целью нашего путешествия стояла группа болельщиков мужского пола с обнаженными торсами. Пьяными от пива и от счастья голосами, они обсуждали последние события из жизни сборной России по футболу. Заметив наше приближение, они хором заорали:

— Девчонки, они выиграли! Вы представляете? Они выиграли!!!

— Здорово! — Ответила Лена — Мы в курсе.

— Да? — Удивление их было не поддельным. — А пойдемте с нами.

— Давайте мы вас понесем. — Сказал самый толстый из парней. — На вытянутых руках.

— На вытянутых не стоит. — Сказала я. — Мы не готовы к таким акробатическим этюдам.

Тут они переключились на проходящих мимо парней и завели разговор с ними.

Пока мы решали, что именно купить и сколько, к ларьку подошла пара — мужчина и женщина лет 50-55. Из внешнего вида и разговора стало понятно — супруги.

Дама была в два раза крупнее мужчины. Настоящая Фрейкенбок. Для завершения ее образа не хватало только цветастого кримпленового халата, мухобойки в правой руке и шпилек в волосах. Говорила дама раздраженно-громким, хорошо поставленным голосом, звук которого напоминал охотничий рог. Муж — полная противоположность. Ботаник на пенсии, интеллигент в пятом поколении, женившийся когда-то по большой, как ему тогда показалось, любви. Теперь же это был просто забитый хорек, которого за хорошее поведение вывели на прогулку перед сном без поводка.

— Борис, что ты еще задумал? — Прогудела супруга.

— Я пива хотел купить — Глядя на жену, снизу вверх прошептал Борис.

— Зачем? Чтоб напиться?

Я с трудом представила себе сцену «Распоясавшийся ботаник и замученная Фрейкенбок».

— Ну, что ты, Люсенька! Всего пару бутылочек. — Ботаник поправил на носу вспотевшие очки.

— Ну, если только пару. — Разрешила Люся.

Мужчина быстро расплатился за две «Балтики-3»

— Можно открыть? — Спросил Борис.

— Зачем? — Люся подняла бровь — Дома откроешь.

Мимо проходили толпы подвыпивших мужчин и женщин, кричащих о любви к Родине.

— Но ведь такой праздник! Такой день! А может, пойдем с ними и тоже покричим? — Робко предложил Ботаник.

— Дома покричишь. — Зычно сказала Люся. — И пиво выпьешь тоже дома. Ты понял меня? — Она как-то зловеще нависла над ним. А затем резко развернулась и пошла прочь.

Боря покорился своей судьбе и, не говоря больше ни слова, засеменил за своей женой, которая королевской походкой удалялась в темноту.

Мы быстро купили по две бутылки теплого пива, потому что холодного уже не было, и направились на площадь. Идти надо было 4-5 кварталов. Но слышимость была поразительной. Без всяких динамиков было слышно, что там твориться.

Мы шли по одной из центральных улиц, двигаясь в лавине людей, как в 80-е годы в дни майских демонстраций. Нас обгоняли легковые машины с опущенными стеклами, из которых, высунувшись по пояс, полуголые мужики ревели и орали на все лады, что-то вроде: «Голландия — параша, Россия — наша, наша!» В некоторых из проезжающих машин были открыты багажники, в них по трое, а то и по четверо, болтая в воздухе ногами, сидели оголтелые болельщики. Одни из них пели какие-то песни, другие размахивали триколорными российскими флагами.

Зрелище, представшее перед нашими глазами на самой площади, до которой мы, наконец, добрались, превзошло все мои ожидания. Просто, дурдом. На таком мероприятии мне, конечно, еще ни разу бывать не приходилось. И самое удивительное, что я сама пришла на этот праздник жизни.

Сотни, а может и тысячи разгоряченных людей, сбивались в хаотичные группы, чтобы чокнуться бутылками с пивом и поорать. Девушки верхом на своих, а местами и на чужих молодых людях размахивали над головами, сдернутыми с себя майками и футболками. Мужики в последней стадии опьянения с неизменным пивом в руках обнимали всех, кто проходил мимо — баб, подростков, собак — все равно. Все танцевали, визжали и прыгали на месте. Через каждый метр в воздух взлетали ракеты, фейерверки, взрывались петарды, горели бенгальские огни.

Через пару минут, глядя на своих подруг, я поняла, стадное чувство — великая вещь. Они поддались всеобщему настрою и разгулу, втягивая меня во всеобщее помешательство.

Милиция, не выходя из своих патрульных «козлов», медленно проезжала мимо этого Содома без Гоморры и снисходительно наблюдала за происходящим, даже не пытаясь вмешиваться.

Спустя несколько часов, утомившись, наконец, от крика, питья пива, грохота и дикого шума, мои подруги предложили пойти домой, чему я была несказанно рада. Тусовке пришел конец.

***

Мы учились в одном классе. Не дружили, не гуляли, не тусили — как теперь говорят, не делали вместе уроки. Мы просто сидели за соседними партами и иногда общались на переменах. Пару раз были друг у друга в гостях в составе класса. Ничего особенного.

Лариса не была вхожа в нашу споенную компанию — тех, кто бухал, курил, непотребно красился, носил цветные капроновые колготки, спал со старшеклассниками, не вылезал с дискотек и из кабинета директора школы. Она дружила с парой других — более спокойных девочек.

Когда я ушла из школы после 8 класса, Лариса осталась доучиваться в 9 и 10.

После школы мы виделись с ней раза четыре, вместе с девочками из ее компании. Просто домашние посиделки с чаем, от которых я не отказывалась. Им была интересна моя — теперь внешкольная жизнь, а мне — сплетни о классе. После этого мы созванивались еще пару раз. На этом все. Я потеряла ее из виду. Точнее, никогда не держала ее в виду, просто не отталкивала.

Она была нормальной по моим теперешним меркам. Дружить, конечно, я с ней не начала бы и сейчас, но просто общаться — вполне возможно — стала бы.

А тогда… уж слишком она была своеобразна и невзрачна. Очень худая и очень высокая. Стесняясь своего роста, она вечно поднимала правое плечо и наклоняла голову на бок, сильно сутулилась, и эта сутулость довела ее по-медицински — до сколиоза, по нашему — почти до горба. Лицо ничем не примечательное. Очень мелкие черты, короткие широкие брови, маленькие серые глаза, почти невидимый рот, большой нос и в довершение — оттопыренные уши. Не сильно, но оттопыренные. Из-за чего она носила странное каре, которое подравнивала сама. Не симпатичная. Но и не конченый урод. Если бы она хоть немного пользовалась косметикой и хоть иногда посещала парикмахера, думаю, все было бы не столько удручающе. А так…получалось — без вариантов.

Она не блистала умом и интеллектом, но была совершенно безобидна, покладиста и очень замкнута. Всегда в своих мыслях и рассуждениях, совершенно не понятых окружающим. Так сложилось, что класс ее не дразнили. Дразнили одну из девочек, с которой она дружила. Хотя учитывая степень жестокости детского мира — вполне могли бы. При желании, нашли бы за что. Хорошо, что желания не возникло.

Лет через 15 после окончания школы, как-то раз случайно в магазине я встретила одноклассницу — Таню — одну из тех двоих, с кем Лариса дружила. Она рассказала мне удивительную вещь.

Лариса сидит дома уже несколько лет. Не работает, вообще не выходит из дома и почти ни с кем не разговаривает даже по телефону. К ней вхожа сама Татьяна, Ольга — та, которую дразнили, родная сестра с детьми и мать.

Произошла неприглядная ситуация. Лариса устроилась на работу и там познакомилась с молодым человеком — вещь естественная. Они немного повстречались, он клялся — как это принято в вечной любви, а когда переспал с ней — тупо, бросил, сказав, что она страшная и у нее длинный нос.

Я охреневаю! Причем здесь нос? Его что не было на ее лице до того, как они укладывались в койку? В общем, бросил. Банально. Но не смертельно. Кого не бросали? Никого. Ну, кого-то наверно, не бросали, но многие прошли через это. Я бы, и все — без исключения — мои знакомые оборжали ли бы ситуацию, напились с горя, завели нового друга, уехали в отпуск — короче, варианты…

На этом история не закончилась. Выяснилось, что Лариса беременна. Тоже — вещь предсказуемая. Мать встала на дыбы: ты позоришь семью! Сделали по тихому — на кухонном столе — аборт. После этого Лариса замкнулась окончательно, ушла в мир своих мыслей, аудио записей и грез. Уволилась с работы и свела контакты с миром к известному минимуму.

— Позвони ей. — Вдруг сказала Таня. — Я, конечно, редко у нее бываю, но она очень хорошо о тебе отзывается и будет рада слышать. Все вспоминает, как мы тогда у нее чай пили. Помнишь?

Я ничего не помнила. Сколько лет прошло? Я не любила все эти «путешествия» в прошлое. Тем более — в школьное прошлое.

Через сколько-то дней я все-таки позвонила. Не помню, чтоб кто-то так был рад меня слышать, как Лариса тогда. Мы проболтали по телефону не меньше получаса. Я не ожидала, что меня настолько хватит, и я не могла вспомнить, о чем был наш разговор. Я ей что-то рассказывала, она смеялась, потом она что-то рассказывала мне. По итогу, решили повидаться, как только у меня найдется свободный вечер.

— Приходи одна. — Сказала Лариса. — Тане теперь некогда, она замужем.

— Так и я замужем, Ларис.

— Ты — другое дело, будешь ты что ли мужика слушаться?

— Этого слушаюсь. Но время найду. Обязательно повидаемся.

Разговор оставил у меня странное чувство. Я не могла понять, но что-то было не так. По началу Лариса была очень сдержана, пусть и доброжелательна, а потом она «разошлась», и ее слова без препятствий покатились ко мне «в ухо».

Только… была в ее голосе какая-то невысказанная тоска. Грусть и заторможенность. И ее шепот… Она всегда разговаривала почти шепотом — ее обычная манера подачи голоса. Учителей это страшно бесило, они требовали командных интонаций у доски.

Мне было ее жаль, я искренне сочувствовала, но чем я могла помочь?

Сейчас я знаю, чем. Бросить все и ехать к ней. Позвонить мужу и сказать: буду поздно, человек в беде.

В общем, прошло месяца два. Время для встречи я так и не выбрала. В один из пятничных вечеров неожиданно Лариса позвонила сама. Я начала оправдываться и что-то говорить ей по поводу того, как мне некогда. А она… как будто не слышала моего блеяния и без особых «преамбул», спросила:

— Наташ, а ты какую воду пьешь?

Господи, как какую! Что за дурь?

— Обычную, из крана. — Ответила я.

— Нельзя. Ты ее отстаивай. Я тебе сейчас расскажу.

Она подробно рассказала мне, что воду нужно наливать в трехлитровую банку, отстаивать два дня, и только после этого пить.

Конец ознакомительного фрагмента.