Отражение в метро

Наталья Пичугина, 2021

«Отражение в метро» – рассказ-зарисовка, литературный киномонтаж: на метро сквозь историю рядовой судьбы; взгляд на свой город москвички – девочки-девушки-матери-бабушки – в разные моменты своей жизни и судьбы страны. Метро, как зеркальное отражение города, судьба персонажа, как отражение исторических изменений в государстве, и детское отражение в поручне вагона, как обретение ускользающей было опоры, как напоминание о том, что в круговороте изменений лучшее в народе все-таки остается неистребимым. Рассказ – победитель конкурса "Осторожно, двери закрываются!".

I

— Аккуратно, держись за поручни¹, — слышу я сверху мягкий мамин голос и берусь за ближний ко мне вертикальный блестящий, в котором отражаюсь как смешной карлик из какой-то книжки, где картинки с карликом не было — наверно, я сама его вообразила.

— Садитесь, пожалуйста, — спешит привстать сидящий перед нами мужчина, но мама мягко останавливает его:

— Не беспокойтесь, мы на следующей выходим.

Мама всегда говорит мягко. Но все, что она делает, невозможно изменить. Впрочем, нужды нет, потому что все, что она делает — необходимо.

— На Кировской, — уточняю я свои знания и жду подтверждения от мамы.

— Да, — говорит она, и мужчина улыбается мне.

Мы едем в детский сад. От кольцевой станции Ботанический сад, мы там живем — в Безбожном переулке, дом 19, корпус 2, квартира 19. Папа повторяет это со мной каждый день.

— Запомни, — говорит папа. — Это очень важно на случай, если потеряешься на улице. Скажешь милиционеру.

Если в детский сад меня возит папа, то на Кировской на выходе из метро он непременно спрашивает:

— Этот памятник кому?

Поэтому, как только мы выходим на Кировской, я спешу ответить прежде, чем он задаст свой вопрос:

–Грибоедову! Александру Сергеевичу!

— Что он написал? — уточняет папа.

— «Горе от ума»!

— А как называется бульвар, по которому мы идем, и вон тот пруд?

— Чистые пруды!

Черных и белых лебедей мы будем смотреть потом, когда он заберет меня вечером, сейчас на это нет времени, опаздывать в садик нельзя. Вот мы уже входим в арку направо от прудов и по дворам дойдем до ведомственного детского сада ГОСПЛАНа, где работает мой деда — папин папа.

С мамой можно не беспокоиться — при выходе с Кировской она ничего не спросит, про бульвар и Чистые пруды тоже, мысли ее заняты. Забирает она меня редко, в ее редакции поздно заканчивают работу. На пути в садик и из садика мы не то чтобы спешим, но не отвлекаемся, мама экономит время.

Впрочем, она предпочитает ездить на троллейбусе — он идет прямо до Чистых прудов, в отличие от метро, где нужно делать пересадку. Однажды при посадке в троллейбус маме зажало ногу дверями, троллейбус тронулся и протащил ее метров десять по асфальту, пока я истошно вопила внутри троллейбуса, кричали пассажиры и шофер, наконец, не остановился. Мама с месяц лечилась дома с черной отекшей ногой, был суд, я с год категорически отказывалась заходить в троллейбус.

Папе не надоедает смотреть со мной на белых и черных лебедей на Чистых прудах. Наша прогулка всегда увлекательна, мы обращаем внимание на многое вокруг нас. Иногда вместо метро мы идем домой пешком.

— Что это за улица? — спрашивает папа.

— Сретенка! — отвечаю я. И папа рассказывает, почему ее так назвали и про церкви в начале и конце улицы.

— Колхозная площадь! — сообщаю я раньше, чем папа спросит. И мы переходим площадь по нескольким переходам на правую сторону проспекта Мира, где на фонарном столбе натянут вертикальный транспарант с колосом, у которого верхние три зерна заканчиваются прямыми палочками. Здесь папа наверняка скажет:

— Устала?

— Нет,–отвечу я.

— Ну, все равно, давай подъедем на троллейбусе.

Однажды рассматривать лебедей папа пригласил меня в маленький плавучий ресторанчик на берегу Чистых прудов. Нас провели за свободный столик у перилец над водой.

— Смотри, под нами вода, — сказал папа, — не бойся, пол крепкий.

Под досками пола на черной воде плавали желтые листья.

За соседними столиками сидели немногочисленные посетители. Папа не успел сделать заказ, как по ресторанчику грузно, сотрясая деревянный пол, прошагал мужчина в темном плаще и шляпе, как у деды, прошел мимо нас, взялся за деревянные перильца, перемахнул их и плашмя бросился в воду. Мужчина покачивался на воде ничком, раскинув руки. Шляпа слетела с него и плавала рядом с его грузным телом. Он не тонул.

Посетители закричали. В ресторанчике возникло движение, вызвали милицию, попытались вытащить мужчину из воды, но он отмахивался и не давался, работник ресторана длинным багром выудил шляпу гражданина.

— Пьяный, — сказал папа. — Не бойся, он не утонет.

На выходе из метро Ботанический сад стояли две уличные тележки, где продавали воздушные шары и мороженное.

— Купим мороженное? — спрашивал папа.

— И шарик, — добавляла я. — Можно?

От метро до дома мы шли с красным воздушным шариком, доедая на подходе к дому мороженное.

Там же на выходе из метро Ботанический сад был встроенный в стену метро маленький магазинчик «Соки-воды». Иногда вместо мороженного и шариков мы заходили туда выпить сока — папа брал себе томатный, а мне — фруктовый на выбор. Алюминиевой чайной ложечкой он доставал соль из граненого стакана и размешивал в своем томатном соке.

— На, попробуй.

Мне не нравилось.

— Ну, пей свой яблочный.

— Стакан красного вина, — однажды попросил папа. В «Соках-водах» продавали и вино на разлив.

— Папа, тебе нельзя, — насторожилась я.

— От одного стакана ничего не будет, — успокоил папа.

— Ничего не будет? — я должна была убедиться.

— Нет, не бойся, Капелька.

Домой папа пришел в том состоянии, которое ни у кого дома не вызывало сомнений, но первой его встретила мама, и стало ясно, что «не будет» не получилось.

— Мамочка, папа сказал, что от одного стакана ничего не будет!

— И еще обманываешь ребенка! — мамин голос вмещал отчаяние и безысходность, боль и страдание, воспитанность и решимость, и еще многое из того, что уже было в нашей семейной жизни, и что я уже знала, и что еще будет, чего я еще не знала.

II

— Аккуратно, держись за поручни, — говорю я сыну.

Мы едем с его пятидневки домой — со станции метро Аэропорт на Сокол, в битком набитом метро в час пик. Из ведомственного детского садика Союза Писателей, куда устроил его, на правах члена Союза, мой отчим, воспитавший меня с пяти лет как родную, и обожающий без памяти моего сына.

Иногда, чтобы дать сойти часу пик, мы идем в пельменную на другой стороне Ленинградского проспекта. Мой сын любит пельмени, я тоже, еще с тех пор, как с папой-отчимом мы ходили обедать в кафе «Молочное» на улице Горького во время маминых командировок. Мы жили тогда в Дегтярном переулке под гостиницей «Минск», у метро «Маяковская», в коммунальной квартире на шесть интеллигентных семей.

Сидя в пельменной стекляшке у окна, сын смотрит на проезжающие машины и говорит:

— Вот эту машину хочу… Вот эту машину хочу… Вот эту машину хочу…

— Аа, — отвечаю я. — Аа… Аа…

Переезд на Сокол организовала мама. Из Тушино, где в свое время от редакции она получила отдельную квартиру и где метро планировали с момента нашего новоселья, но построили через долгих семь лет — уже после нашего переезда на Сокол в коммунальную с одной соседкой. Дорога в мамину редакцию сократилась вдвое, и это стоило отдельной квартиры в новостройках без метро. Кроме того, в ту пору я поступила в МГУ… мама воистину спасла мой быт.

Наш «сталинский» дом стоял вплотную к станции Сокол на стороне Всехсвятской церкви.

Утром, полусонная, в любую погоду, я вливалась в двери метро с потоком пассажиров, и они несли меня на платформу, утрамбовывали внутрь поезда, выносили из поезда, по бесконечному переходу с Площади Свердлова я двигалась в потоке мелкими шажками, зажатая со всех сторон, медленно, но верно, в нужную сторону… потом глоток свободного пространства на выходе из перехода перед посадкой на Проспекте Маркса, и снова тебя несет толпа, но красная ветка чуть свободнее, после Парка Культуры в вагоне становится относительно просторно, тем не менее на станции Университет тебя снова подхватывает на выход мощная, бегущая толпа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

1 «Комсомольская правда» от 6 февраля 1935 года писала о первых пассажирах метро: «Они осматривают вагон. Они по-хозяйски оглядывают широкие окна с зеркальными стеклами, кресла, покрытые шевро, никелевые поручни, стеклянные перегородки, двери с полыми резиновыми прокладками».