Месть оптом и в розницу

Наталья Перфилова, 2009

Ирина так ждала отпуск! Мечтала зарядиться курортным весельем в компании своего молодого человека – и вдруг жгучая обида! Возлюбленный мало того что не приехал, как условились, так еще замену прислал! Нет, ей здесь делать нечего! Чемоданы собраны за полчаса, самолет – и вскоре автомобиль Ирины катит по лесной дороге к любимому деревенскому дому. Странная встреча на лесной дороге заставила девушку лишь посмеяться, но через несколько дней ей было уже не до веселья: сначала убийства, в расследование которых Ирина оказалась втянута, а затем одно за другим предупреждения, что вскоре жертвой анонимного мстителя станет и она сама. Ирина и ее друзья, посвященные в курс дела, пережили неподдельный страх – по всему было видно, что угрозы не беспочвенны, а главное, совершенно непонятно, откуда исходит опасность…

Глава 1

Двигаясь по шоссе ночью в довольно глухом месте, я, признаться, струсила, неожиданно увидев перед собой на дороге мужчину в желто-зеленом форменном жилете. Я не на шутку испугалась: делать милиционеру на безлюдной лесной дороге было совершенно нечего. К тому же в полнейшем одиночестве. Несмотря на присутствие сине-белой машины с мигалкой и надписью «ГАИ» на дверце, доверия этот человек мне не внушал совершенно. Но все же проехать мимо я не рискнула: уважение к милиции родители мне внушали с детства. Притормозив, я зажала в потной ладони газовый баллончик и опустила стекло.

Парень в форме торопливо приблизился, однако неожиданно его лицо выразило глубокое разочарование. Это тоже показалось несколько странным. Не буду хвастать, но обычно я не вызываю у особ противоположного пола негативных эмоций, особенно таких явных.

— Здравствуйте. Сержант Скворцов, — представился он. И, немного подумав, добавил: — Николай.

Я протянула заранее приготовленные документы, не снимая ноги с педали сцепления, чтобы в случае опасности можно было мгновенно рвануть вперед. Но сержант небрежно отмахнулся от бумаг.

— Тут такое дело… — Милиционер замялся, снова глянул на меня с явным сомнением. Но потом тяжело вздохнул и продолжил: — Я домой ехал с дежурства, смотрю, там под откосом машина валяется. — Он неопределенно махнул рукой в темноту. — Замок в водительской дверце заклинило, снаружи никак не открыть, а у меня с собой, как назло, инструментов никаких, что там внутри делается, не поймешь, стекла тонированные и глиной заляпаны плюс ко всему.

Я улыбнулась. Ну, слава богу, теперь хоть понятно, что его так расстроило. И между прочим, совершенно напрасно. Что у меня всегда при себе, так это инструменты. Сама я в машинах вообще ничего не понимаю, поэтому при поломке для экстренной помощи всегда приходится привлекать кого придется. Первого встречного в буквальном смысле слова. Тот чаще всего пытается отговориться, мол, без инструментов ничего поделать нельзя, надо аварийку вызывать… Тут-то я и поражаю его полным набором отверток, кусачек и всякой дребедени, назначение которой лично для меня остается загадкой по сей день. «Добровольный» помощник вздыхает и, засучив рукава, принимается за работу.

Не выпуская из рук баллончика, все еще немного труся, я вылезла из машины и открыла багажник, предоставив милиционеру возможность лицезреть мое инструментальное разнообразие, а сама подошла к обрыву. Машина там действительно была. Выглядела она не слишком помятой, практически невредимой, но я все равно почувствовала грусть. Чужое несчастье редко кого оставляет равнодушным, а у меня, как утверждает моя подруга Настя, чувство сострадания к ближнему заложено в пятикратном, если не десятикратном, размере. Я присела на корточки, стараясь разглядеть хоть что-то за грязными стеклами побитых «жигулей».

Тем временем явно повеселевший сержант развернул машину так, чтобы фары освещали упавшую «пятерку».

Вооружившись моей монтировкой, мы уже собрались спускаться вниз, когда водительская дверца побитой машины неожиданно распахнулась. Из нее вывалилось что-то бесформенно-огромное и неуклюже поползло вверх по глинистому откосу. Даже мужественный Коля слегка струхнул и потянулся к кобуре, про меня и говорить не приходится. Я чуть не закричала от неожиданности. Оказавшись в пятне света от фар уазика, фигура продолжала медленно подниматься по скользкому склону. Видимо, это давалось ей непросто. Грозно рыча, неопознанный объект все же выполз на обочину и, стоя на коленках, подозрительно оглядел нас, вернее, наши ноги, так как его голова упорно не желала подниматься хоть чуточку выше. Огромными усилиями нам с Колей удалось привести это чудовище в стоячее положение. Моему изумлению не было предела. Существо оказалось батюшкой. Самым натуральным попом в рясе, с крестом во всю грудь. Одежда и борода служителя церкви были замазаны глиной, покрывающей склон. Пахло от него так, будто он совсем недавно принимал ванну из самогона. Николай даже ахнул.

— Батюшка, и как же это вас так угораздило, в постный-то день?!

— Г-г-осподь не осужд-д-дает страждущих… поелику… — Поп замолчал, видимо потеряв ускользающий хвостик мысли. Вообще, тело его упорно кренилось из стороны в сторону, угрожая в любой момент рухнуть прямо на дорогу. Поднимать его заново нам не улыбалось. Мы аккуратно прислонили батюшку к милицейской машине. Неожиданно где-то глубоко в складках рясы вдруг раздалось громкое лошадиное ржание. Я испуганно отскочила в сторону, Коля тоже, похоже, растерялся. В результате наши недавние усилия пошли прахом, бренное тело святого отца все же свалилось рядом с грязным колесом уазика. Ржание продолжалось. Склонившись над необъятным торсом, я услышала: — Матушка, етить ее… это самое… звонит.

— Слышь, сержант, это сотовый у него, видимо, — догадалась наконец я, — достал бы… Хоть узнаем, откуда он ехал такой хорошенький.

Николай с видимым отвращением заелозил рукой по груди батюшки, выудил из складок рясы маленький телефонный аппарат, продолжающий ржать, нажал кнопку и поднес трубку к уху.

— Алло, здравствуйте, сержант Скворцов слушает… Да туда, туда вы попали, только батюшка ваш не в кондиции сейчас слегка, ответить не может… Перебрал напитков горячительных.

Выслушав довольно долгие объяснения матушки, парень выключил аппарат и задумался.

— Ну, и чего теперь с этим бугаем делать? — почесал он затылок. — Бросать на дороге вроде не положено. Мало ли что… Но не ждать же, пока он протрезвеет… Судя по всему, он еще часиков шесть прокемарит за милую душу. — Николай устало посмотрел на меня. — Вы куда ехали-то, девушка?

— В Дупло… — рассеянно отозвалась я, но тут же спохватилась: — Ой! То есть, простите, товарищ сержант, в деревню Лисицино я имела в виду.

Милиционер подозрительно посмотрел на меня, видимо, заподозрил в том, что моя бедная голова помутилась от смачного амбре батюшки. Я потупилась, но больше на эту тему распространяться не стала. Не объяснять же Скворцову, что старинное родовое гнездо нашей семьи никто, кроме как Дуплом, давно не называет. Когда три года назад, после смерти бабушки Александры Федоровны, мне досталась половина дома в деревне Лисицино, я, по чести сказать, была не в восторге. Садово-огородные дела никогда не привлекали меня, даже отвлеченно. Сидеть на грязных грядках пятой точкой кверху три месяца подряд и получить с чахлых помидорных кустиков пять-шесть кило плодов! Или еще смешнее: копаться, как кроту в земле, до ломоты во всех суставах вскапывать целину, сажать, поливать, окучивать, собирать колорадских жучков — и все эти мучения ради пары мешков картошки, которая может и не вполне уродиться, в зависимости от капризов погоды. По моим подсчетам, проезд и перевозка урожая в город обойдется где-то раза в два-три дороже, чем купить тот же самый натюрморт на ближайшем рынке. Но ехать вступать в наследство все же пришлось. Неожиданно уютный домик на окраине деревни мне очень даже понравился. Тихо, воздух свежий, птички поют. Беседка, увитая плющом, банька с сауной — просто мечта поэта, а грядки, в принципе, можно и не разбивать… Домик представлял собой сруб с двумя отдельными палисадниками и двумя симметричными входами — справа и слева. Сад, баня и гараж — общие для обеих половин. Огорода в округе дома я не заметила. Зато сад поразил неожиданным великолепием. Фруктовые деревья — яблоня, груша, слива — как раз цвели в момент моего первого посещения Лисицина, окружая постройки удивительно живописным кольцом. Окна моей половины тонули в душистых зарослях сирени. Я сразу безоговорочно влюбилась в это место. Все три года с тех пор отдыхаю только здесь. Летом чаще, зимой — пореже. Когда я впервые привезла в деревню гостей, все охали, ахали, восхищенно причмокивали и полной грудью вдыхали чистый кислород.

— Ну, и как вам мое родовое гнездо? — с гордостью спросила я всех сразу.

— Какое же это гнездо? — с издевкой изумилась моя лучшая подруга Настя.

— А что такое? — растерялась я. — Тебе что-то не нравится?

— Ну, ты подумай немного, милочка, и сразу все поймешь. Тебе как фамилия?

— Белкина, — не подозревая подвоха, автоматически ответила я.

— Ну! — взмахнула удовлетворенно руками подруга. — И где ж ты, интересно, видела белок, живущих в гнездах?

— А где же они тогда живут, по-твоему? — заинтересовался Пашка.

— В дуплах, дружок! Удобных, глубоких дуплах, — поучительно произнесла Анастасия, многозначительно подняв вверх указательный палец. Вид у нее при этом был такой серьезный и важный, что невозможно было не рассмеяться.

Так вот, с подачи подруги мое угодье в Лисицине в один миг превратилось в Дупло. Я уверена, многие из моих друзей давно не помнят, как называется эта деревня, но где расположено Дупло Ирины Белкиной, пожалуй, в курсе все.

Так что, сами понимаете, ничего странного в моей оговорке не было, но объяснять все эти подробности Николаю не хотелось. Я просто промолчала, с независимым видом покручивая на пальце брелок с ключами от машины, а он, похоже, мое замешательство истолковал по-своему. Сержант явно насторожился и строго попросил:

— Документики-то все же предъявите, гражданочка. На всякий случай.

Я, молча пожав плечами, с готовностью протянула Скворцову коричневые кожаные корочки.

Тщательно изучив мое водительское удостоверение, Коля успокоился и через пару минут осторожно спросил:

— Ирина Анатольевна, вы знаете из правил дорожного движения, что обязаны оказывать посильную помощь гражданам, попавшим в ДТП, предоставлять свое транспортное средство для переправки раненых до больницы? — Глаза Николая при этом совершенно подозрительно забегали.

— Не надо на меня так смотреть, товарищ сержант, — снова занервничала я. — И вообще, где вы тут видите раненых?

— А мы не знаем, пострадал он или нет, сказать сам батюшка пока не может…

— Так как напился до розовых слонов, — ядовито перебила я. — Короче, все, сержант, я поехала, путь до дома неблизкий, а уж скоро светать начнет. — Я пошла к машине с твердым намерением немедленно уехать с этого проклятого места.

— Ирина Анатольевна, вы не можете просто так уехать, — все еще пытался давить на психику Коля, — я выпишу вам штраф.

— Выписывайте, ради бога, что хотите, — устало отмахнулась я. — Давайте строчите, быстрее только. Спать хочу просто смертельно.

Поняв наконец, что идти ему навстречу я ни в коем случае не собираюсь, Николай вздохнул и протянул мне документы:

— Возьмите, пожалуйста, счастливого пути и осторожнее на дороге.

Я уже села в машину, но, посмотрев на несчастное лицо гаишника, неожиданно проявила слабину.

— Ну, сам подумай, сержант, чем я могу еще тебе помочь? Все, что могла, я и так сделала…

— Да все просто, Ирина Анатольевна, матушка Елена сказала, что они с отцом Ксенофонтом живут в Евсеевке, а это всего в каких-то паре километров от Лисицина, — обрадованно затараторил Коля. — Мы сейчас быстренько загрузим батюшку к вам в машину, вы довезете его до дому, у калитки выпихните и спокойно поедете к себе спать. Только и всего.

— Как просто! — усмехнулась я. — Вот и сделай все то же, но сам.

— Я еду домой, — жалобно посмотрел на меня Николай, — а моя деревня совсем в другой стороне. Довезти отца Ксенофонта до дому и вернуться — часа три, не меньше. А вы все равно едете практически туда же.

— А если он проснется, начнет буянить или захочет в туалет? — продолжала сопротивляться я, хоть и догадывалась уже, что от батюшки сегодня отвертеться мне вряд ли удастся. — Я одна не смогу даже вытащить его из машины. Поедемте вместе, сержант. Выгрузим вашего Ксенофонта, поспите у меня, так уж и быть, а утром вернетесь домой.

— Домой я тогда уже не успею, — вздохнул собеседник. — Мне утром опять на службу. Я вообще-то женился в прошлую субботу… — Коля смутился и покраснел.

— Все ясно, — обреченно вздохнула я. — И как меня угораздило так вляпаться? Ладно, грузи тело.

«Довезу и выпихну прямо пинком под зад», — мстительно думала я, наблюдая за суетой радостного парня.

— Ирина Анатольевна, я разыщу вас на днях, с меня презент, — пообещал сержант, закончив возиться с попом. — Вы долго пробудете в Лисицине?

— Уеду, как надоест. У меня отпуск вообще-то… Н-да… Судя по тому, как он начался, время я проведу интересно и содержательно.

— Я ваш должник навеки! — прокричал Николай, махая рукой нам вслед.

Проехав по лесной дороге минут пятнадцать, я вдруг с ужасом осознала, что совершенно не знаю, куда везти тело батюшки-алкоголика. Название Евсеевка мне ничего не говорило. Пара километров от Лисицина — и все. А в какую, простите, сторону? Даже если мне повезет и я случайно наткнусь на указатель этого села, то как, скажите на милость, найти нужный дом? Главное, и спросить будет точно не у кого. В сельской местности нет ни ночных клубов, ни казино, поэтому в такое время не спят только те, у кого бессонница или еще какие-то проблемы со здоровьем… Если я буду бродить по селу, как привидение, и стучать во все двери подряд, запросто ведь могут и собак спустить. Да, Коля, удружил! Мне что, до утра кружить по деревням с этим храпящим боровом за спиной? Да от него воняет перегаром так, что голова начинает кружиться. Решение приходило только одно — придется везти Ксенофонта к себе, а утром пусть уж сам добирается до своей матушки Елены.

Подъехав к нашему дому, я коротко посигналила. Через пару минут на крыльце второй половины появился долговязый нечесаный парень в широченных семейных трусах. Он спустился по ступенькам и отпер ворота гаража.

— Привет, могла бы и сама открыть. Обленилась совсем. — Витек по привычке зудел так, для профилактики, мы оба это прекрасно знали. На самом деле он ужасно ждал моих приездов и оскорбился бы безмерно, не разбуди я его по прибытии. Вторая половина бабушкиного дома досталась Виктору в наследство, так же как и мне. Но распорядился он ею совершенно иначе: быстренько сдал под офис свою городскую квартиру и со всеми пожитками переехал в Лисицино. Данное нехитрое мероприятие помогло ему исполнить практически все заветные мечты детства: жить на лоне природы, не работать, философствовать и выпивать на деньги, вырученные за сданную квартиру. Чтобы не прослыть тунеядцем, Витек в «свободное время» пописывал стихи. Печататься не считал нужным и услаждал своим поэтическим даром слух добродушных односельчан и моих городских гостей. У соседа и кроме этого была куча других неоспоримых достоинств. Он замечательно готовил шашлыки, топил баню в любое время дня и ночи, помогал мне во всех хозяйственных проблемах, причем делал все это совершенно бескорыстно. Не удивительно, что мы с Виктором сдружились очень быстро, несмотря на то что раньше, в прошлой, городской жизни, никогда в глаза друг друга не видели.

Порой я вспоминаю нашу первую встречу с Виктором, и мне становится смешно. Мы жутко ненавидели друг друга в то время и были уверены, что имеем для этого сотню веских, ужасно серьезных причин. История нашей семьи вообще запутанная и непростая… Хотя, если разобраться, во многом схожа с тысячами других.

Когда-то давно, на заре советской власти, бывшие в то время молодыми людьми, Александра Федоровна и Дмитрий Васильевич построили дом в Лисицине и начали создавать здоровую коммунистическую семью. Сашенька работала на ферме, Митя в том же колхозе трудился трактористом. Вскоре, как положено, в молодой семье родилась девочка, которую назвали Людочкой. Когда девочке исполнилось три годика, в деревню приехал агроном Петр Лаврентьевич, которого, за неимением другого свободного жилья, временно поселили в доме Александры и ее мужа. Молодой агроном и доярка быстро нашли общий язык, и в отсутствие мужа нередко Петр Лаврентьевич позволял себе в отношении хозяйки много лишнего. А Сашеньке это нравилось. Может, все и обошлось бы, но однажды Александра Федоровна обнаружила, что беременна. Только и это бы еще ничего, не случись такое именно в то время, когда Дмитрий Васильевич был брошен на обработку дальних полей и уже третий месяц не возвращался к жене в родной дом. Зная буйный характер своего мужа и опасаясь его гнева, Александра стала уговаривать агронома уехать из Лисицина, взяв ее с собой. Агроном добился перевода на учебу в город и покинул деревню, прихватив чужую жену. Людочку взять с собой Петр Лаврентьевич категорически отказался. Так, в результате случайной внебрачной связи, на свет появился Анатолий Петрович Белкин — мой отец. Вскоре мои дед с бабкой поняли, что погорячились, создавая новую ячейку общества. Обоих многое не устраивало друг в друге. Петр начал стесняться деревенской неотесанной жены, она очень проигрывала на фоне его худеньких образованных сокурсниц. Саша тоже тяготилась новым браком. Мужиком Петр оказался довольно слабеньким, в сравнении с ее мужем-трактористом. Жить с ним было невыносимо скучно, в гости он ее с собой не брал, к себе никого не водил, целыми днями пропадал на учебе или бог его знает где. Работы в городе для бывшей доярки не находилось. Она сидела в двенадцатиметровой комнате, выделенной для них в бараке, и потихоньку сходила с ума от скуки и безделья. Через два года, не выдержав постоянных ссор и попреков, Александра Федоровна сбежала от своего агронома назад в деревню, взять с собой сына она не рискнула. Идти ей, кроме Лисицина, было некуда, и она вернулась к Дмитрию Васильевичу. Он, вопреки ожиданиям, скандала устраивать не стал, но и жить с беглой женой отказался. Так как дом принадлежал им обоим, то Митя честно разделил его на две части и сделал два отдельных входа, чтобы даже на крыльце не сталкиваться с неверной супругой. Постепенно отношения у них наладились, они стали помогать друг другу по хозяйству, ходить в гости, подозреваю, что дело у них доходило и до постели, но все же жили они до самой смерти по отдельности. Каждый вел хозяйство на своей половине. Примечательно, что никто из этой троицы так и не создал впоследствии настоящей семьи. Все были по-своему несчастны: Петр, один воспитывающий сына, Толик, лишенный материнской любви, Митя и Саша, живущие как кошка с собакой, и наблюдающая все это Людочка. Никому не позавидуешь в этой истории. Наверное, поэтому все члены одной семьи с детства были научены родителями ненавидеть членов другой.

Все вместе мы встретились только однажды, на похоронах Александры Федоровны. Дмитрий Васильевич к тому моменту уже умер, Петр Лаврентьевич тоже был плох. Он горько плакал у гроба своей возлюбленной, что не мешало ему при этом продолжать обвинять ее в своей покореженной жизни. Мои отец с матерью и Людочка с мужем в основном молчали и посматривали друг на друга неодобрительно. Мне, откровенно говоря, никогда не были понятны отношения отца с его сестрой. Делить им явно было нечего, а после смерти стариков они остались практически единственными близкими родственниками. Но в нашей семье всегда разговоры о бабушке и ее семье жестоко пресекались дедом, и я не считала возможным расспрашивать об этом отца.

Здесь же, на похоронах, я впервые познакомилась с Виктором. Он уже несколько лет после смерти деда жил в Лисицине и ухаживал за больной бабкой. Как я уже говорила, ему нравилось жить в деревне, хотя в городе он имел собственную жилплощадь. Его до глубины души оскорбило то, что бабкина половина дома достанется не ему, а какой-то незнакомой тетке. И дело, конечно, было совсем не в квадратных метрах. Ему вполне хватало для жизни просторной дедовой половины, но он с ужасом и тихим бешенством представлял грядки, вспаханные предприимчивой родственницей, ораву орущих детей, носящихся под его окнами. Это вгоняло его в тоску и ставило крест на тихой жизни одинокого философа. Он смотрел на меня с такой ненавистью, что я поначалу испугалась.

После церемонии погребения ни отец, ни Людмила не пожелали остаться в доме матери, сухо пожали друг другу руки и разъехались в разные стороны. Деда отец забрал с собой. Мне поневоле пришлось остаться, чтобы навести порядок на половине бабушки. Вымыв пол и посуду, я заперла дверь на ключ и понесла его Виктору, с опаской постучала в дверь неприветливого родственника.

— Входите, не заперто!.. А, это ты, новая владелица дома.

В голосе Виктора послышалась такая горечь, что я поспешила его успокоить:

— Ну что ты, какая из меня владелица… я вообще ненавижу деревню. Я просто пришла отдать тебе ключи и больше не появлюсь здесь, обещаю… ну, может, на девятый день приеду и на сороковой, если пустишь, положено ведь поминать…

— Положено… а наши уехали, даже стопку за бабку не опрокинули. Она знаешь какая хорошая была… Хотя откуда тебе знать, — с горечью сказал он. На столе я заметила откупоренную бутылку водки, салат, нарезанную колбасу, селедку. Около фотографии бабушки стоял стакан, накрытый хлебом, и свечка. — Хотел все по-людски устроить, — сказал Виктор, перехватив мой взгляд. — Готовился… Может, хоть ты присоединишься, родственница все же?

— Да я за рулем… — нерешительно начала я. Мне и самой было неприятно поведение родителей.

— Переночуешь на своей половине, а завтра уедешь, — настойчиво убеждал меня новый родственник.

В конце концов я согласилась и охотно уселась за накрытый стол.

Поминая Александру Федоровну, мы поближе познакомились с Виктором. Оказалось, что наши взгляды на жизнь во многом сходятся, недаром все же мы были довольно близкими родственниками. Расходились спать мы весьма довольные друг другом.

С утра пораньше меня разбудил новый родственник.

— Хочу с тобой поговорить, — очень серьезно начал он, — сегодня мне приснилась бабушка, она ничего не сказала, но я по лицу понял — она расстроена. Она ведь не просто так, похоже, оставила тебе эти полдома. Ей всю жизнь хотелось, чтобы две ее семьи наконец-то объединились, и, видимо, она нашла способ. Я присмотрелся к тебе, ты мне понравилась, клянусь, это правда. Не важно, как относятся друг к другу наши родители, но я хочу с тобой дружить. Если ты не против, конечно.

— Нет. Ты мне тоже симпатичен, — с улыбкой призналась я. — Если пригласишь, я буду иногда приезжать к тебе в гости…

— Зачем? — удивился он. — У тебя же есть своя половина.

— Но мне она не нужна, я вчера тебе сказала и от своих слов не отказываюсь.

— Это не тебе решать, — строго перебил меня Виктор, — неприлично от дареного отказываться. Поняла?

— Как скажешь, — не стала спорить с родственником я.

С тех пор мы на самом деле дружим с Витей, и у нас нет никаких претензий друг к другу…

Когда ворчащий сонный родственник открыл мне ворота, я вышла из машины и горько пожаловалась:

— Ты даже не представляешь, Витек, в какое дерьмо я вляпалась по дороге сюда.

Сосед подозрительно покосился на мои ноги.

— Я чувствую, воняет чем-то, да вроде не дерьмом… хотя…

— Да ты не понял, пахнет батюшкой, — глубоко вздохнула я.

— Твоим отцом?! — поразился все еще не до конца проснувшийся собеседник.

— Просто батюшкой. Вернее, пахнет-то перегаром. Святой отец сегодня немного не в форме…

В подтверждение моих слов Ксенофонт на заднем сиденье громко икнул, причмокнул и смачно всхрапнул. Виктор подскочил от неожиданности.

— Что, тьфу… Кто это? — Витек осторожно заглянул в машину. — Батюшки! Отец Ксенофонт!

— Ты чего, знаешь его? — удивилась я.

— А кто ж его тут не знает? Он местная знаменитость. Я тебе такого могу про него порассказать…

— Здорово, — перебила я возбужденную речь соседа. — Завтра обязательно поделишься. А сейчас лучше помоги вытащить его из машины.

Поднатужившись, мы выволокли батюшку на дорожку. Бедная матушка Елена, если она постоянно таскает своего благоверного туда-сюда, ей надо как минимум иметь мускулатуру Шварценеггера.

— Слушай, Вить, он часто в таком состоянии бывает? — переводя дыхание, поинтересовалась я.

— В таком? Не знаю. Я засыпаю раньше, — хохотнул сосед.

— Ясненько. Тогда забирай этого алкаша к себе.

— А чего я-то? — Веселости у Виктора явно поубавилось. — Он с похмелюги проснется, неизвестно в каком настроении… буянить еще начнет.

— Тем более, — пробурчала я.

— Чего?

— Говорю, не хочу его компрометировать перед общественностью. Ночевать с такой красоткой, как я, — крест на репутации святого отца.

— Ага, а ночевать на одном диване с молодым парнишкой — это не компромат, можно подумать, — пытался отбояриться от сомнительного соседа Витек. — Я, по крайней мере, не собираюсь рисковать…

— Ну, это как хотите, дело вкуса, — перебила я. — В крайнем случае можешь постелить ему на коврике у двери. Он все равно не оценит комфорта в его-то состоянии.

Приподняв Ксенофонта в последний раз за этот день, мы с Виктором затащили его на крыльцо и забросили в сени.

— Дальше ты сам с ним разбирайся, я его видеть больше не могу.

— Зайди хоть чайку попей, я сейчас вскипячу, — радушно пригласил Виктор.

— Боюсь, что если немедленно не уйду, то так и не избавлюсь от этого попа никогда в жизни. Ты извини, Вить, но я устала как собака. Сейчас упаду рядом с этим алкоголиком, а он воняет, как скунс. Боюсь умереть от удушья. — Последние слова я произносила, уже стоя у своей двери.

Войдя в помещение, я не раздеваясь прилегла на диван и попыталась уснуть. Но вместо спасительного сна в голову упорно лезли мысли о неудавшемся отпуске и несчастной судьбе, занесшей меня в эту богом забытую деревню. О вчера еще таком близком и родном человеке, безжалостно предавшем и обманувшем меня…

А начиналась эта история, приведшая меня в конце концов на безлюдную ночную дорогу, вполне банально: мы с любимым собирались вместе провести отпуск на море…