Елизавета. Любовь Королевы-девственницы

Наталья Павлищева, 2020

Новая книга от автора бестселлеров «Княгиня Ольга», «Клеопатра» и «Нефертити». Захватывающий роман о величайшей королеве, чье царствование заслужило славу «Золотого века». В жизни Елизаветы I Английской было все – гнев отца и казнь матери, годы опалы и смертный приговор, почти полвека у власти и многочисленные покушения на ее жизнь, разгром Великой армады и всемирная слава Владычицы морей, поклонение и проклятия, любовь и ненависть, преданность и предательства… Не было только одного – замужества. Отказав всем царственным женихам, в том числе и Ивану Грозному, Елизавета вошла в историю как Королева-девственница. Почему самая завидная невеста своего времени, окруженная блистательными претендентами на ее руку, так и не нашла себе мужа? Оказалось ли ее сердце занято – или это сознательный выбор, нежелание подчиняться мужчине даже в браке? Была ли королева действительно бездетной или все же?.. Черты лица гениального Уильяма Шекспира слишком явно повторяют королевские, а в его судьбе слишком много загадок… Все эти тайны Елизавета унесла с собой, но как заманчиво попытаться их разгадать!

Оглавление

Из серии: Романтический бестселлер

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Елизавета. Любовь Королевы-девственницы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Новая опала

И снова она вдали от двора. Сестра Мария тоже. Эдуард взрослел, и слухи, доходившие о нем, не всегда радовали. Юный король не просто попал под влияние герцога Нортумберлендский, он, как послушная игрушка, выполнял волю Джеймса Дадли, как звали герцога.

Елизавета герцога помнила смутно, гораздо лучше его сыновей — мало примечательного Гилберта и красавчика Роберта. Роберт был дружен с принцем Эдуардом и часто занимался вместе с детьми короля в классной комнате. Не сказать, что блистал талантами, но способностями обладал недюжинными. Елизавета частенько презрительно фыркала, если успевала сообразить что-то раньше красивого мальчика. Почему-то ей казалось, что его пригожесть наносит ей оскорбление.

Однажды глупышка Джейн, кивнув на Роберта Дадли, сказала, что тот будет красивым мужчиной, достойным, чтобы за него вышла замуж королева. Елизавета возразила:

— Королевы не женятся на ком попало!

— Королевы, леди, вообще не женятся! — возразил виновник спора. — Они выходят замуж.

Елизавета густо покраснела от своей оплошности, но фыркнула еще громче:

— Умные не выходят! Я вот никогда не выйду замуж!

— Но вы и не королева…

Так хотелось запустить чем-нибудь в самоуверенного красавчика!..

Прошли годы, многое изменилось в жизни, Елизавета давно забыла тот спор и свои слова. Дадли теперь ближе к трону, чем она сама.

И вдруг это письмо!.. Король писал, словно извиняясь:

«Я не могу делать различия между двумя сестрами, если называть незаконнорожденной Марию, то нужно сделать это и в отношении Вас также. Понимаю, что это неприятно и даже оскорбительно, но Вы должны меня понять».

Разум понимал, что это не его придумка, что все правильно, но сердце отказывалось принимать новое унижение. Она снова незаконнорожденная и просто леди Елизавета! Елизавета прекрасно знала, что сам трон ей практически недоступен, перед ней есть Эдуард и Мария, но в сердце всколыхнулась старая обида на всех — на мать, так легко превратившую ее судьбу в ад, на отца, не думавшего о дочери ради своих желаний, на младшего брата, который в угоду королевскому спокойствию снова приносил ее в жертву… Наконец, на саму судьбу, то и дело бросавшую ее на колени!

Кроме того, было очень обидно, что их с Марией место займет мало кому известная Джейн. Никчемная девица станет наследницей?! Конечно, Эдуард еще молод и у него будут свои дети, но все же… Теперь при дворе они с Марией должны будут кланяться дурнушке Джейн?! Елизавета вдруг вспомнила, как радовался Эдуард, когда сообщал о решении отца признать ее законной наследницей, пусть третьей по счету, но не незаконнорожденной, а просто принцессой! Кто тогда мог подумать, что Эдуард способен все ввергнуть в прах?

Интересно, а как Мария? Неужели не переживает из-за смены своего статуса?

Конечно, переживала, возможно, даже больше Елизаветы, ведь она была следующей в завещании отца после весьма слабого здоровьем Эдуарда. Юный король страдал болезнью легких, он все время кашлял, и было понятно, что долго не протянет.

Католики Англии сплотились вокруг Марии, ожидая лишь часа, чтобы выступить за нее. Понимая это, герцог Нортумберлендский предпринимал все более решительные и опасные шаги. Он спешно женил своего сына Гилберта на Джейн Грей невзирая на несогласие девушки, словно предчувствовавшей, что такое замужество и все, что вокруг нее замышлялось, ни к чему хорошему не приведет.

Джеймс Дадли герцог Нортумберлендский действительно почувствовал, что настал его час, он поставил на карту все — не просто честь и свободу, но даже саму жизнь. Он рискнул!

Как и следовало ожидать, король Эдуард долго не прожил, туберкулез лечить врачи не умели. Бедный мальчик страдал в одиночестве, но умирал в полной уверенности, что выполнил главную свою задачу — не допустил воцарения католички Марии!

В Хэтфилд примчался гонец из Уайт-холла со срочным известием. У Елизаветы все оборвалось внутри: неужели?! Но молодой, забрызганный грязью, страшно уставший от бешеной скачки человек выдохнул:

— Вам письмо…

И она чуть успокоилась. Будь это сообщение о смерти короля, посланец вел бы себя иначе.

Гонец подал ей письмо, приблизившись при этом чуть больше, чем позволяли правила приличия. Хотя замечать эту ошибку, кроме самой Елизаветы, было некому, в комнате находилась только верная Кэтрин Эшли.

— Есть еще послание…

Голос гонца тих настолько, чтобы его смогла услышать Елизавета, но никто больше. Она едва заметно кивнула, сломала печать герцога Нортумберлендского и, широким жестом развернув письмо, прочла:

«Его Величество тяжело болен. Вашему Высочеству надлежит прибыть со всей поспешностью».

На мгновение, всего на мгновение Елизавета замерла. Почему пишет не сам Эдуард, а герцог, доверять которому у нее нет никаких оснований? Но что еще хочет сообщить ей посланец?

— Пойдемте, я напишу ответ…

Это способ поговорить с гонцом наедине. Тот понял, согласно кивнул:

— Да, Ваше Высочество…

Только теперь Елизавета вдруг сообразила, что и герцог назвал ее в письме Высочеством. И это Нортумберлендский, который очень постарался, чтобы Эдуард признал их с Марией незаконнорожденными и отдал право первенства вслед за собой тощей Джейн Грей, невесте Гилберта, младшего сына самого герцога! Гилберта Дадли Елизавета знала плохо, но откровенно недолюбливала. Какой разительный контраст с его братом Робертом! Насколько младший недотепа и увалень, настолько Роберт Дадли красавчик и умница. Вспоминая о Роберте — приятеле Эдуарда по детским играм — Елизавета всегда жалела, что он уже женат.

Но сейчас даже об этом сыне герцога Нортумберлендского она не вспомнила, не до красавчика Роберта, свою шкуру спасти бы. Елизавета нутром почуяла опасность! В ней все насторожилось словно у кошки, готовой либо к прыжку на мышь, либо к бегству, если вместо мыши окажется здоровенный пес.

Едва переступив порог ее комнаты для занятий и прикрыв дверь, гонец достал из-за пазухи еще один свиток:

— Это Вам, миледи…

Вместо печати просто оттиск чего-то невразумительного. Автор осторожен… Взламывая сургуч, Елизавета внимательно смотрела не на письмо, а на его подателя. Гонец стоял, как ни в чем не бывало. Хотелось спросить, от кого, но пока промолчала.

«Король умер. Не спешите…»

И вензель — замысловато переплетенные буквы W и S. Никто при дворе не пользовался таким вензелем, потому что Елизавета придумала его сама, это были инициалы Уильяма Сесила, секретаря герцога. Однажды, забавляясь, девочка Бесс переплела две буквы именно так, и Сесил забрал себе образец, сказав, что когда-нибудь обязательно воспользуется рисунком в качестве монограммы. Пока не воспользовался…

И снова Елизавета внимательно разглядывала гонца. От кого он? А что если Сесил заодно с герцогом? Но ей больше не на кого положиться.

— Миледи, сожгите…

Она еще раз пригляделась к письму и вдруг чуть улыбнулась: сомневаться не стоило, Сесил просто дописал свое послание на том самом листе, что она давным-давно разрисовала! Гонец прав, как ни жаль, а рисунок полетел в огонь камина.

— Передайте герцогу, что я очень больна… Но как только смогу, непременно поспешу в Уайт-холл. Я даже писать не в состоянии, вы же видите?

— Да, миледи, я так и передам. Желаю Вам выздоровления, миледи…

Он уже развернулся к двери, когда Елизавета все же не выдержала:

— Когда?..

Не оборачиваясь, гонец произнес: «Вчера», — и вышел вон.

Прислушиваясь к его удаляющимся шагам, Елизавета разрыдалась. Умер ее любимый братик Эдуард, а она даже не может съездить проститься без риска снова оказаться в Тауэре! Так в слезах свою подопечную и застала Кэт Эшли.

— Что случилось?! Почему Вы плачете?!

Прошептав: «Эдуард умер», — Елизавета громко объявила:

— Я больна! Кэт, я так больна, что не смогу встать с постели в ближайшие несколько недель! Помоги мне добраться до спальни.

Эшли не из тех, кого можно так легко обмануть, тем более свою дорогую Бесс она знала прекрасно, а потому действительно обхватила за талию и завопила на весь дворец:

— Помогите, Ее Высочество плохо себя чувствует! Пока не успели подбежать служанки, Кэт предупредила:

— Никому не говорите о полученном письме…

— Что я, дура?! Кэт, придумай мне болезнь на пару недель. Эдуард… — Елизавета залилась слезами, как бы ни была она зла на брата, принцесса все же любила его.

Елизавета действительно провалялась в постели, где ее и застало известие о смене власти в Лондоне. Сестра Мария, также предупрежденная Уильямом Сесилом, смогла избежать ловушки герцога Нортумберлендского и даже сбросить с трона просидевшую на нем всего девять дней Джейн Грей с ее супругом Гилбертом Дадли. Вместе с незадачливой девятидневной королевой в Тауэре оказались и все Дадли: сам герцог Нортумберлендский и его сыновья — не успевший вкусить королевской власти Гилберт и красавчик Роберт.

Лежа в постели без дела, Елизавета поневоле вспомнила о семействе Дадли. Дед нынешнего герцога (хотя он уже не герцог!) Джеймс Дадли был обвинен во взяточничестве еще при восшествии на престол ее отца Генриха VIII. У Дадли не было ни малейшей капли королевской крови, и все же они умудрились не только вернуться ко двору, но и встать очень близко к престолу. Но время все расставило по своим местам, теперь Дадли уже Уайтхолла не видать! Мария, говорят, скрипела зубами, услышав, что их с Елизаветой снова назвали незаконнорожденными, поэтому попытки посадить на трон дурнушку Джейн никому не простит!

Саму Елизавету это трогало мало, кто бы ни оказался на престоле, она все равно оставалась в тени. Хорошо бы им вообще забыть о существовании Елизаветы Тюдор…

Неожиданно девушка почувствовала, как внутри поднимается протест. Если на трон могла сесть эта бесцветная никчемная Джейн (в глубине души Елизавета знала, что неправа, бесцветной и никчемной Джейн отнюдь не была, разве что излишне послушной родительской воле), то почему должна оставаться в тени она сама?! А Мария чем лучше?! С ее матерью отец тоже развелся! Хотя против Марии Елизавета не возражала, та все же была старшей из дочерей. Но Джейн!..

Теперь этой дурехе отрубят голову… Поделом, не садись на чужое место! И все же ей жаль кузину… Елизавета так и сказала Кэт, коротавшей время с ней рядом.

— Ваше Высочество, если бы не сэр Уильям, они бы Вас не пожалели!

— Про сэра Уильяма забудь! Мало ли что еще случится в нашей жизни. Если он сам не пожелал подписываться, значит, чего-то опасается.

— Уже забыла, — согласилась Кэт. — Если мне кого и жаль во всей этой заварухе, так это вас и еще красавчика Роберта Дадли…

— Ты думаешь, он не виноват? — в глазах Елизаветы мелькнула надежда.

— Конечно, виноват! Не мог же он стоять в стороне, когда брат садился на трон! Но все равно жаль… Отрубят такую красивую голову…

— Ты думаешь, отрубят?

— Ну, не сожгут же!

— Господь с тобой! — перекрестилась Елизавета.

Они не подозревали, что довольно скоро Елизавете придется встретиться с Робертом Дадли при весьма неприятных обстоятельствах…

Королевой Англии стала Мария Тюдор, ярая католичка, мечтающая вернуть страну в лоно римской церкви. Ей досталось весьма незавидное наследство — разоренная смутами и неурожаями страна, недовольный народ, надежды которого следовало немедленно оправдать, полный Тауэр преступников очень высокого ранга, казни которых ожидали ее сторонники, и отсутствие мужа, на которого новая королева могла опереться. Мария Тюдор была немолода, если не сказать больше, не слишком красива и неискушенна в искусстве нравиться мужчинам. Жениться на такой можно было только ради короны.

Но как раз этого — вручения кому-либо власти над страной — Мария желала меньше всего. Нет, она очень хотела замуж, хотела родить сына — будущего короля Англии, но для этого муж должен быть равным по статусу, а не как у глупышки Джейн сын герцога! Равные по положению были только на континенте, но среди них ни единого равного по возрасту! А ведь время не терпело, Мария подходила к сорокалетнему рубежу, и затянувшееся девичество грозило оставить Англию вообще без наследника.

Едва вступив на престол, королева сразу озаботилась собственным замужеством.

Это на некоторое время отвлекло внимание королевы от сестры, и Елизавета получила передышку. Но ко двору ее все равно позвали, причем без возможности отказаться.

Вот уж чего Елизавете хотелось меньше всего, так это становиться первой леди при дворе своей сестрицы Марии! Она была таковой у брата, пока тот вдруг не решил отказаться от чести родства с ней, и уже тогда с тоской наблюдала, как блестящий двор короля Генриха превращается в свое жалкое подобие. А что будет у Марии? Эта святоша, пожалуй, запретит и танцы, с нее станется. Мария сама не любит предаваться веселью и других не станет поощрять.

Но ехать пришлось, а перед тем пришлось и пересмотреть свой гардероб. Со вздохом Елизавета откладывала в сторону самые яркие и необычные наряды, слишком открытые и вольные. Кэт и Парри прикидывали, что можно изменить, чтобы они стали чуть скромнее.

— Когда стану королевой, у меня не будет ни унылых нарядов, ни запретов на веселье!

Прислушавшись к ворчанию Бесс, Кэт и Парри переглянулись, неужели она до сих пор мечтает стать королевой?! Уж конечно, Мария Тюдор поспешит выйти замуж и родить ребенка, может, не одного. Даже если этого не случится, то все равно королева обладает довольно крепким здоровьем, это не король Эдуард, которого с детства мучили кашель и боли в груди…

— Мечтаете стать королевой. Ваше Высочество?

Елизавета, разглядывая на вытянутых руках бледнозеленое, почти белое платье, богато расшитое маленькими жемчужинками, вздохнула:

— Да нет… нет!

Платье полетело в сторону, и было непонятно, к чему относилось это «нет», к мечтам или к наряду.

Если у Елизаветы и были мечты о престоле, то при дворе Марии Тюдор они напрочь рассеялись.

Ехавшая короноваться Мария пожелала, чтобы Елизавета была в ее свите. Ничего удивительного, так полагалось по дворцовому этикету, если бы старшая сестра всячески не подчеркивала ущербность младшей. При любой возможности Мария норовила напомнить, что Анна Болейн, скорее всего, родила дочь от придворного музыкантишки, а не от короля Генриха. Елизавета злилась: к чему тогда приближать ее ко двору?! Это было особым способом унижения — держать при себе и постоянно напоминать об ущербности происхождения. Одного взгляда на младшую из сестер было достаточно, чтобы понять, что она дочь Генриха: те же мочки ушей, почти сросшиеся со щеками, тот же чуть с горбинкой нос, губы, нижняя более пухлая, чем верхняя… но, главное, нрав! Елизавета куда больше походила характером на отца, чем Мария, повторившая свою мать.

Но какое все это имело значение, если она всего лишь леди Елизавета и ехала позади вступающей на престол Марии в ее свите?

Мария очень постаралась, чтобы въезд в Лондон выглядел весьма эффектно. Любившая, как все испанцы, яркие красные цвета, она и теперь была одета в пурпурный бархатный костюм с немыслимым количеством жемчужин и драгоценных камней на обшлагах, лифе, головном уборе и особенно длиннющем шлейфе, который, перекинув через плечо, вез за новой королевой сэр Энтони Броун.

У Елизаветы в тот августовский день свело скулы от вынужденной улыбки, но своих мыслей она никому не выдала. Не скажешь же герцогине Норфолк или маркизе Эксетер, ехавшим рядом, что такое обилие драгоценностей лишь подчеркивает отнюдь не юный возраст королевы… Завидовала ли младшая сестра старшей? Об этом никто не знал, Елизавета своих чувств не показывала. Возможно, назови Мария в первый же день своего нового положения Елизавету сестрой, между ними сложились бы прекрасные отношения. Но Мария Тюдор пожелала полного триумфа, а потому дочь «шлюхи Анны Болейн» должна сопровождать ее лишь как досадное недоразумение, оставленное любвеобильным отцом.

Елизавета смотрела на сияющую, раскрасневшуюся от возбуждения Марию и пыталась понять, что не так. Нет, королева, безусловно, хороша, но она не была краше всех! Платье Марии старательно прятало все ее женские прелести. Почему? Хочет казаться скромницей? Нет, пожалуй, просто нечего показывать! — вдруг осознала Елизавета. Оглянувшись на близких к королеве дам, девушка мысленно злорадно ухмыльнулась, этим страдали и они тоже. Значит, чтобы вечером выглядеть более эффектно, чем Мария, достаточно просто продемонстрировать свою нежную кожу на шее вместо дряблой у сестры, и оттенить цвет лица, чего королева себе позволить не может, чтобы не подчеркнуть появившиеся морщинки. Это не так уж сложно, Елизавете есть что показать. И пусть остальные святоши вырядятся в блеклое и скучное, чтобы не затмить королеву, Елизавета Тюдор, дочь короля Генриха, позволит себе что-нибудь потрясающее!

— Ну-ка, покажите платье, приготовленное для вечернего приема!

— Ваше Высочество, одеваться еще рано, вы успеете отдохнуть. Потом Джейн вас причешет, и мы оденемся. Все дамы пока отдыхают.

— Кэт, мне плевать на то, что делают дамы. Покажи платье.

— Вот оно, — Кэтрин с удовольствием продемонстрировала нежно-зеленый наряд, который прекрасно подходил к ослепительно белой коже и мягкому румянцу принцессы. Высокий воротник, охватывая красивую линию скул принцессы, упирался в мочки ушек, куда намечено надеть жемчужные сережки. Широкие отвороты рукавов тоже богато унизаны жемчугом.

Но Елизавета отреагировала как-то странно. Некоторое время она задумчиво разглядывала платье, чуть склоняя голову то влево, то вправо, потом махнула рукой:

— Достаньте весь жемчуг, какой у нас есть! А еще тонкий шарф похожего цвета.

— Что вы собираетесь делать?

— Дай ножницы, — Елизавета протянула руку.

— Но, миледи…

Принцесса, не обращая внимания на ужас, написанный на лице своей верной Кэт, приложила платье к себе, покрутилась с ним перед большим зеркалом и снова потребовала:

— Ножницы!

На пол полетели куски ткани, вырезанной из лифа. Оставлять так было категорически нельзя, Елизавета просто вывалилась бы из своего наряда, но принцесса уже прикладывала тонкий, полупрозрачный шарф к вырезу. Поняв ее задумку, Кэт и Парри бросились помогать. Они прекрасно знали, что спорить с Елизаветой бесполезно, тем более теперь, когда ножницы уже сделали свое дело.

Прошло время отдыха, данного перед вечерним приемом. Кэтрин Эшли не просто нервничала, она была едва жива. Прием вот-вот начнется, а они с Парри и девушками до сих пор переделывали наряд Елизаветы! Сама принцесса тоже торопливо подшивала последние жемчужинки к отвороту рукава.

— Все! Остальное дошьете прямо на мне!

Кэт ахнула:

— А если отвалится?!

Влезая в платье, Елизавета распорядилась:

— Возьмешь с собой иголку и нитки, если что-то будет не так, пришьешь там.

Парри всплеснула руками:

— Ах, нет. Ваше Высочество, это дурная примета — шить на человеке!

— Чем дурная? Затягивай туже, я не собираюсь что-то кушать! — приказала виновница переполоха горничной, занимавшейся шнуровкой.

— Но Вы не сможете не только кушать, но и двигаться! Елизавета вдохнула полной грудью, явно втянула живот, чтобы стать еще тоньше, расправила плечи и кивнула:

— Все в порядке! Кэт, зашивайте быстрее, не то я могу оказаться в последних рядах! Не пробиваться же с боем сквозь эту толпу фальшивых улыбок! Так чем плоха примета, Парри?

— Возьмите нитку в зубы, иначе мы зашьем и вашу память тоже.

— Память? Только ее? Оставьте мне память об отце и все, чему учили на занятиях, остальное можете спокойно зашивать!

Наконец, все было готово. Елизавета выглядела великолепно.

— Ваше Высочество, у меня ощущение, что это вас короновали сегодня!

Девушка дернула плечом:

— Глупости! На своей коронации я буду выглядеть в тысячу раз эффектней! Подбей еще волосы слева, они немного опали. И подай другой веер, этот слишком скромен. К черту скромность! Не смотри на меня так, давай, давай!

Конечно, королева сияла и сверкала, но нашлось немало дам, особенно молодых, которые оделись ярче и выглядели привлекательней Марии. Однако всех превзошла ее ненавистная сводная сестра. Елизавета посмела вырядиться так, словно была на этом празднике жизни главной.

Когда она подошла к королеве и присела в самом изящном из виденных при этом дворе реверансов, взгляды присутствующих мужчин оставили Марию и сосредоточились на ее младшей сестре.

— Ваше Величество, позвольте поздравить вас и пожелать счастья!

Совершенно неважно, что именно говорила сестра, главное, как она выглядела. На Марии куда больше драгоценностей, даже цвет ее наряда много ярче, но темно-красный только подчеркивал дряблость кожи тридцатисемилетней девушки, ее неровный румянец, темные круги под глазами от нервного напряжения последних дней. А на Елизавете нежно-зеленое платье с большим количеством крохотных жемчужин, прекрасно оттенявшее изумительную белизну кожи и яркие сочные губы. Волосы старшей сестры забраны под богатый чепец, а у младшей распущены по плечам, словно нарочно демонстрируя великолепие и цвет. А еще руки… У Марии они хороши, вернее, были хороши, но теперь приходилось считаться с возрастом и не слишком выставлять. Елизавета же красоту своих рук подчеркнула богатыми отворотами рукавов и удивительно эффектным веером, по сравнению с которым отступали на задний план дорогие четки королевы.

И обвинить ее не в чем, большой вырез на груди целомудренно прикрыт, но ткань почти прозрачна и любого просто манит заглянуть чуть глубже дозволенного. Перстней немного, но длинные, изящные пальцы с ногтями красивой формы столь искусно вертят великолепный веер, что отвести взгляд от этих рук невозможно. Знала чем взять! Елизавета сумела подчеркнуть то, что норовила спрятать Мария, и большинство присутствующих невольно отметили эти различия. Неудивительно, старшей тридцать восьмой год, а младшей двадцать два. Мария королева и ей непозволительно напропалую кокетничать или вертеться в танце, а сестре можно. Елизавета не просто оттянула на себя внимание мужчин, она его беззастенчиво отобрала у сестры, основательно подпортив той веселье! Весь вечер в зале раздавался ее счастливый смех и веселый голос. Мужчины увивались за принцессой, забыв о королеве, насколько позволяли приличия. И было совершенно непонятно, кто же из двоих виновница торжества.

Но как можно обвинить Елизавету хоть в чем-то? Она просто радовалась коронации старшей сестры… А уж что там себе думала при этом… Это ее дело.

Мария почувствовала, что очень хочет отправить Елизавету обратно в ее Хэтфилд. Но младшая сестра решила пока не уезжать, и при дворе есть чем заняться. Отравлять жизнь королеве оказалось вполне занятным делом.

Помогая Елизавете раздеваться перед сном, Кэт качала головой:

— Вы, конечно, великолепны, но как бы не пострадать из-за излишнего внимания к вам, а не к королеве…

Елизавета фыркнула:

— Мария будет дурой, если позволит мне остаться при дворе, я перебью у нее всех женихов.

— Каких женихов?!

— Ну-у… будут же… При дворе не должно быть ни одной женщины красивей и ярче королевы! Это надо запомнить.

И снова Кэтрин и Парри переглянулись между собой. Неужели Елизавета надеется когда-нибудь стать королевой? Хотя… королевских дворов в Европе множество, совсем необязательно это должен быть Лондон.

— Да, Ваше Высочество, когда вы выйдете замуж… Договорить Кэт не успела, принцесса фыркнула, как рассерженная кошка:

— Замуж?! Я не собираюсь замуж!

Кэтрин подумала, что с таким нравом найти мужа действительно будет непросто.

Коронация прошла с немыслимым размахом, казалось, Мария норовит затмить все предыдущее, виденное лондонцами, чтобы выкорчевать из их памяти прежних королев.

Но для Елизаветы самым страшным явилось не это намерение старшей сестры, хочет блистать, пусть себе… Хуже, что Мария стала требовать от нее присутствия на католических мессах. Нельзя сказать, что тогда Елизавета была столь же твердой протестанткой, сколь Мария паписткой, но нажима на себя она уж, конечно, не потерпела, потому чем больше давила старшая сестра, тем сильнее внутренне склонялась к вере своей матери младшая. Но жертвовать своей головой не спешила, поэтому сделала вид, что подчиняется и одновременно горячо умоляла отпустить ее в любимый Хэтфилд, подальше от королевского двора.

Конечно, о желании держаться подальше речи не шло, но это явно подразумевалось. Поскольку такая просьба отвечала и желаниям Марии, которой было уже не под силу ежедневно видеть молодую и полную жизни младшую сестру как напоминание о собственных немалых летах, Елизавету отпустили в ее имение. Мария сумела удержаться от того, чтобы последовать совету противников Елизаветы и вообще заключить ее в Тауэр или выдать замуж за кого-нибудь уж очень далекого. Для Тауэра вины у младшей сестры не находилось, подвергать ее опале было опасно для собственного положения на троне, протестантская Англия этого не простила бы, а выдать замуж прежде собственной свадьбы означало унизить саму себя. Пусть поживет в захолустье, — решила Мария. — Пройдет время, и вина найдется.

Она оказалась права, при желании вину всегда можно найти, даже если ее нет в помине. Елизавета была виновата перед королевой уже самим фактом своего существования, тем, что ради ее матери король Генрих когда-то развелся с матерью Марии! Этой вины вполне хватало, а найти ту, за которую последует плаха, дело времени.

Нет, даже отъезд в Хэтфилд ее не спас. Елизавета могла уехать в любую глушь, зарыться с головой в хэтвилдские сугробы, залезть в мышиные норы старого замка, ее все равно вытащили бы на свет!

Ее именем был организован новый заговор, и никого не волновало, желает ли она сама быть заговорщицей. Елизавета могла стать королевой, следовательно, нашлись те, кто пожелал таковой ее сделать, но при этом став королем. Согласие самой принцессы мало волновало заговорщиков, они были убеждены, что, почувствовав вкус власти, вчерашняя незаконнорожденная согласится на все. Пока не согласна? Это только пока… Тем послушней будет потом.

Потом были мрачные закрытые покои Уайт-холла, где ее допрашивали час за часом, день за днем, пытаясь выдавить (хорошо хоть не выбить!) признание, что знала о заговоре и действительно была его центром. Это было время на самом острие ножа, скажи она лишнее даже не слово, а один звук, и участь решена. Мать Елизаветы Анну Болейн запросто казнили за подозрение в измене королю, дочь обвиняли в организации заговора против законной королевы.

— Томас Уайт сознался в Вашем участии в заговоре…

— Нет! Я ни в чем не виновна, это оговор!

— Зачем ему Вас оговаривать?

— Это вы у него и спросите!

Через несколько дней мучений:

— По приказу королевы Вас препровождают в Тауэр! Елизавета от таких слов едва не потеряла сознание.

Сквозь туман почти беспамятства она потребовала встречи с сестрой или хотя бы возможности ей написать…

— Я не виновата перед королевой. Она не примет на себя грех казни безвинной!

Ответом был насмешливый взгляд:

— Подчинитесь, леди, это все, что Вы сейчас можете сделать. Леди Джейн казнена вместе со своим скороспелым супругом.

И снова стены плыли перед глазами, а потолок рушился. Джейн, просидевшая совсем не по своей воле на троне всего девять дней и не успевшая насладиться ни единым мигом власти, поплатилась за чужие амбиции своей головой!

Господи, неужели в следующий раз топор со свистом опустится на ее шею?! Елизавета была готова броситься на колени перед Марией, умоляя сестру поверить, что она не виновна в заговоре, ведь использовать ее имя можно и без согласия. Но королева слушать не желала, в ней взыграла давняя ненависть — Елизавета, отродье шлюхи, жить не должна! Но разве ее вина, что родилась не долгожданным сыном, а дочерью?! За что ей это проклятие?! Казненная мать тащила за собой и дочь…

И вот в дождливое хмурое Вербное воскресенье за ней с грохотом захлопнулась дверь камеры…

Можно сколько угодно кричать о своей невиновности, стучать в дверь, рвать на себе волосы… Она узница Тауэра, отсюда не выходят на волю. Тем более те, кто мешает королевам властвовать, те, чье имя является угрозой возникновения бунта самим своим наличием.

Елизавета бессильно опустилась на жесткое сиденье. Но не отсутствие привычных удобств убивало ее, а невозможность оправдаться. Неужели ей суждено погибнуть вот так бесславно, изменницей, потерять голову просто из-за того, что кому-то вздумалось ее именем попытаться свергнуть королеву и не допустить в Англию испанцев!

Елизавете мало нравилось присутствие множества ярых католиков в Лондоне и то, что начало твориться в стране, но больше всего она желала спрятаться в свою норку и пересидеть весь этот кошмар. А уж платить собственной головой за чьи-то амбиции она не собиралась! Но сейчас ее желаниями не интересовались вовсе.

Лондон готовился к встрече будущего супруга английской королевы Марии Тюдор испанского инфанта Филиппа. Мария, казалось, забыла обо всем, кроме своего предстоящего замужества. Столько лет и столько раз она уже бывала обещана кому-то, но столько раз обещания отменялись… Даже за отца своего нынешнего жениха испанского короля Марию сватали еще ребенком. Теперь вот его сын… И ничего, что Филипп моложе своей супруги на целых одиннадцать лет, что у него физически уродливый сын, что он едва ли будет жить в Лондоне, ведь имеет и собственные земли в качестве наследника. Мария вознамерилась сделать Филиппа самым счастливым мужем на свете, она тоже добрая католичка и готова сложить к стопам супруга вместе со своим сердцем и Англию. Если тот окажется достоин…

Сама Англия была в ужасе. Их королем станет ненавистный испанец?! Зато ревностный католик — говорили одни. К тому же ревностный католик! — хватались за голову другие. Одна часть радовалась предстоящим мессам, другая ужасалась их проведению в Вестминстерском аббатстве. Англия поделилась надвое, но на стороне католической ее части теперь стояла королева, да еще и намеревалась выйти замуж за короля-католика!

Марии было не до Елизаветы, это принцесса понимала отлично.

Ее камера не мала, но рядом с леди Елизаветой, как ее теперь снова звали, не было Кэтрин Эшли, зато целыми днями находились шесть преданных Марии ревностных католичек, изводивших узницу своими мольбами о разумности и разговорами об адовых муках в случае неразумности.

К тому же за окном изо дня в день стучали молотки — строился эшафот. Зачем? Для нее?! Конечно, для нее, сомнений не оставалось. Что чувствовала мать, когда узнала, что ее ждет? Но она была виновата. Или нет?! — однажды обожгло сознание Елизаветы. Раньше, слыша о казни Анны Болейн, она не сомневалась, что в Тауэр не попадают невиновные, теперь прекрасно знала, что попадают, еще как попадают! Может, и Анна Болейн также металась, пытаясь доказать мужу свою невиновность, а потом просто умолить отпустить ее куда-нибудь далеко, чтобы ни словом, ни взглядом не напоминать королю о своем существовании? Король развелся со своей супругой и все же казнил ее. Тот, кто самим существованием на свете мешает королю (или королеве) должен быть казнен.

Она не знала, что испанский король Карл едва ли не главным условием брака Марии с его сыном Филиппом назвал казнь всех, кто может помешать наследовать трон их будущим детям. А таковой, несомненно, являлась Елизавета, ведь у Марии могли родиться и дочери (если вообще кто-то, учитывая, что королева Англии вот-вот разменяет пятый десяток). Над Елизаветой нависла смертельная угроза, от решения отправить ее в Тауэр до решения казнить оставался один шаг, даже не шаг, а маленький шажок. Осталось уговорить Тайный Совет признать ее участие в заговоре. За возможность стать супругой Филиппа Мария была готова заплатить головой своей соперницы, ненавистной ей с малых лет Елизаветы, к тому же упорной протестантки.

Тауэр не выпускал своих узников, здесь казнили Анну Болейн и всех, в связи с кем ее обвинили, здесь потеряла свою голову Екатерина Говард, ее любовники и пособники, казнили Кромвеля, Джейн Грей и ее супруга… Но те хоть имели власть или добивались таковой, а за что должна лишиться жизни она, Елизавета Тюдор? Сестрица Мария и ее сторонники считают Елизавету дочерью придворного музыканта Марка Смитона, с которым у Анны Болейн якобы была любовная связь. Чего же бояться дочери музыканта?

Елизавета вспомнила, что в Тауэре сидят и все Дадли, включая товарища по детским играм ее брата Эдуарда Роберта Дадли. Именно его Елизавета несколько раз видела в узком зарешеченном окне башни Бошапм. Пригожий мальчик Роберт вырос в первого красавца Англии. Как жаль, что и такую голову снесет с плеч топор. Дадли поддержали бедолагу Джейн Грей, быстренько женив на ней Гилберта Дадли. Это все проделки Дадли-старшего, но пострадала вся семья. Дадли пребывали в Тауэре уже давно, видно у Марии пока не поднималась рука подписать им смертный приговор, но это только пока. Королева поддержки своей соперницы не простит даже могущественным Дадли.

Елизавета усмехнулась: Мария никому ничего не прощает, иначе почему в Тауэре одновременно ждут своей казни Дадли, поддерживавшие Джейн Грей, и она, Елизавета, которую вместе с самой Марией от уничтожения сторонниками Джейн Грей спасло только чье-то предупреждение? Она догадывалась, кто предупредил о предстоящем захвате, скорее всего, это был разумный Уильям Сесил. Но почему же сейчас этот спаситель молчит? Как бы не опоздал… С каждым днем надежда на чью-то помощь таяла, как снег под лучами весеннего солнца.

— Леди Елизавета, казнен сэр Томас Уайт, перед смертью он сказал, что Вы не виновны и ничего не знали о заговоре.

Ей бы вскрикнуть, но на это даже сил не было. Медленно проползла мысль: какая теперь разница? Знала… не знала… сидеть в Тауэре, ожидая и своей казни, можно без таких подробностей. Главное для королевы — этот заговор был под ее именем.

А во внутреннем дворе Тауэра все стучали молотки…

— Вам разрешено гулять… — в голосе коменданта Тауэра сэра Джона Бриджеса сквозило сочувствие.

И снова хотелось усмехнуться: перед казнью дают подышать свежим воздухом, чтобы не упала без чувств после вони камеры? Но от прогулки не отказалась, это было бы глупо, камера столь загажена, что внутри дыхание спирает от вони. Говорят, Кэтрин Говард к эшафоту пришлось почти нести на руках, от страха та потеряла способность двигаться. А вот ее собственная мать Анна Болейн картинно положила голову на плаху и перед этим произнесла фразу: «Моя дочь будет королевой!» Было бы смешно, не будь столь грустно — королевой без головы! Таких в Англии еще не бывало.

Молотки смолкли. Эшафот уже готов, осталось только выстелить все вокруг срезанным тростником и соломой, чтобы кровь не залила землю. Ее кровь… та, что вытечет из ее шеи… после того, как ее голова покатится с плахи… Елизавета вдруг представила себе (она никогда не видела этого, но слышала рассказы): вот ее ставят на колени перед плахой, вот забрасывают вперед роскошные волосы, которые блестят на солнце, как начищенная медь, открывая белую шею, вот палач заносит топор… Пыталась увидеть и остальное: как острие топора отделит голову от туловища, как эта голова упадет в корзину, как палач вытащит ее за волосы и покажет присутствующим, чтобы не сомневались, что сделал свое дело мастерски…

Но представить это никак не удавалось, мало того, почему-то казалось, что и женщина, преклоняющая колени перед плахой и откидывающая волосы с шеи, тоже не она. Тогда кто же? Ее мать Анна Болейн? Но у матери не такие волосы! Кто это? Почему, глядя на эшафот или думая о нем, Елизавета представляла себе другую?

Знать бы, что через много лет другая женщина именно так встанет на колени перед плахой и откинет отливающие медью волосы, подставляя голову под топор…

Но тогда вечером она долго молилась, прося Господа только о том, чтобы достойно встретить смерть. Молилась уже в одиночестве, так надоедавших своими глупыми уговорами женщин удалили. Это убедило Елизавету в мысли, что вечер последний.

Легла спать она уже под утро спокойно, уверенная, что Господь не оставит ее и поможет перенести страшную минуту с честью. Снилось что-то невообразимое. Во сне Елизавета взбиралась по отвесной скале, прекрасно понимая, что там, наверху, свет, жизнь, счастье. Она цеплялась за малейшие выступы, ломала ногти, до крови царапала руки, а снизу ее упорно тянул кто-то черный и страшный… Елизавета не видела, кто это, но почему-то точно знала — это мужчина, может, и не один. Мужчины тянули ее в пропасть… И она была уверена, что если сумеет отцепиться от этих страшных рук, то сумеет, обязательно сумеет выбраться наверх…

Проснулась в холодном поту, хотя там во сне все же увидела свет наверху. За окном едва брезжил хмурый рассвет. Последний в ее жизни? Нет, об этом нельзя думать, иначе она потеряет вернувшееся после вечерней молитвы спокойствие. Теперь ей хотелось только одного — не впасть в жестокие мысли по поводу сестры из-за ее несправедливости. Елизавета не желала в последний миг проклинать Марию, понимая, что ту могли ввести в заблуждение или просто обмануть. Но и осуждать сестру из-за нежелания просто выслушать, тоже не хотелось. Господь ей судья…

Вместо этого Елизавета стала вспоминать события последних лет. Действительно, все ее неприятности были исключительно из-за мужчин. Или все же из-за нее самой, а мужчины только явились поводом? Кто мешал ей официально объявить, что ни в коем случае не претендует на место Марии, что отказывается от престола? Надежда когда-нибудь все же стать королевой? Вот и поплатилась за такую надежду…

А кто мешал сознаться королеве Екатерине в настойчивых притязаниях ее супруга? А уж не уступать самому Сеймуру?.. И вдруг обожгла страшная мысль: она так и не узнала, где ее сын! Это было самым непоправимым. Нынче казнь, и Елизавета уже ничего не сможет сделать. Даже если на эшафоте она станет кричать, умоляя разыскать своего мальчика, никто не поможет. Может, нельзя было слушать Кэт и отказываться от ребенка? Она бросилась бы к ногам Екатерины, умоляя отпустить ее с малышом и верными слугами, и жила бы в глуши, даже за пределами Англии, зато не подвергаясь таким перепадам…

В ту минуту Елизавета искренне считала, что это был бы лучший выход. Но немного погодя она очнулась, Кэт и та старуха были правы, никто не позволил бы ей родить и жить незаметно, ее противники сколько угодно могут твердить, что она дочь шлюхи и придворного музыканта, всё равно все прекрасно понимают, что она дочь короля. А если дочь короля, то всю жизнь должна об этом помнить и всю жизнь будет привлекать множество взглядов, в том числе мужских, которые будут ее именем пытаться добраться до престола.

Елизавета усмехнулась: уже недолго осталось! Едва ли кто захотел бы сейчас жениться на узнице Тауэра, которую завтра казнят!

От такой мысли почему-то стало почти весело. Интересно, если сейчас предложить свою руку любому из жаждущих породниться с королевским домом? Нет, нельзя, даже перед смертью она может сделать это только с разрешения Совета и королевы. Но Совет признал ее незаконнорожденной, тогда какое им дело, замужем она или нет?

Интересно, кто будет наблюдать за ее казнью? Понятно, что ни сама Мария, ни ее дражайший Филипп не придут, но ведь пришлет же она кого-нибудь, чтобы удостовериться, что голова ненавистной Елизаветы, дочери шлюхи Анны Болейн, больше не соединена с телом?

Говорят, у Анны Болейн на шее была родинка в виде клубники — знак ведьмы. Елизавета невольно потрогала свою собственную шею — никакой родинки не было.

Прикосновение к шее вернуло мысли к самой казни… Что обычно говорят перед смертью? Елизавета твердо решила, что ее последними словами станут такие: «Бог свидетель, я не виновата перед сестрой. Прощаю ей невинное прегрешение против меня. Господь не оставит королеву Марию». Только бы хватило духа произнести все это, а не разреветься из-за нежелания умирать.

Какая будет погода? Наверное, легче умирать в пасмурный день под моросящим противным дождичком и на пронизывающем ветру. Глупости, умирать никогда не легче! И так не хочется! Когда-то старая карга сказала, что она станет королевой, если перенесет «все». Что все? И казнь тоже? Интересно, как можно стать королевой, если тебя казнят? Посмертных королев не бывает, во всяком случае, пока не было.

Теперь Елизавета прекрасно понимала, что самое ценное — это жизнь, ради нее можно отказаться от любых притязаний, от трона, от власти, принять любые условия, если они не бесчестны и не унизительны. Хотя, что такое унижение? С одной стороны, страшно унизительно следовать за королевой не в первом ряду, а, положим, в третьем, или в самом конце процессии. Но неужели лучше не следовать вообще? Можно удалиться в глубинку и жить, забыв о Лондоне и троне.

Господи, неужели она так боится смерти, что готова отказаться от всего, только бы выжить?! Нет, не от всего, но безоговорочно признать власть Марии готова. Если честно, то именно сестра имеет первое право на трон, Елизавета никогда этого не оспаривала, после Эдуарда править должна Мария. И если кто-то думает иначе, почему она вынуждена за это отвечать?! Снова накатило отчаяние, она гибнет из-за чужого преступного умысла! Даже Уайт сознался, что Елизавета не причастна к заговору, почему же Мария не прислушалась?!

Нет, не нужно укорять королеву, возможно, ей не доложили… Тем более глупо! Немедленно следует требовать встречи с сестрой, пусть ей передадут слова Уайта! Или по-другому: она погибнет, но последней просьбой (ведь у осужденных выполняют последнюю просьбу?) будет передать слова Уайта королеве. Узнав о том, что казнила сестру напрасно, Мария зальется слезами на ее могиле и будет долго горевать, сознавая, как жестоко поступила, не пожелав даже поговорить с оболганной Елизаветой. Мелькнула подлая мыслишка, что свадебные торжества королевы будут омрачены таким вот сознанием!

До самого рассвета Елизавета мысленно шарахалась от желания кричать во весь голос, требуя встречи с королевой, кричать о своей невиновности и проклинать всех и вся, до скорбного смирения с оттенком злорадства о будущих душевных муках королевы Марии… Утро застало ее без сна, с мешками под глазами и гудящей от невозможных мыслей головой.

Одевалась Елизавета с особой тщательностью. Когда одна из прислуживающих женщин, покачав головой, посоветовала сменить светлое, почти белое платье на более темное, принцесса вскинула голову:

— Мне решать, в чем выходить из Тауэра!

Женщины только пожали плечами и, сделав свое дело, вышли вон. Крошечное зеркало не могло показать ее не то что во весь рост, но даже все лицо, но Елизавета решила, что и так хороша. Волосы темной меди она нарочно распустила по плечам, с грустью подумав, что они обязательно испачкаются в крови. Да и светлое платье тоже, но тут никаких уступок, пусть все видят, что на казнь идет невиновная!

В дверь постучали. Понятно, что это комендант Тауэра, раз эшафот готов, простаивать ему ни к чему… Неужели все?!

Она не сразу ответила на стук, несколько раз глубоко вздохнула и мысленно быстро повторила придуманные фразы о прегрешении королевы Марии. Кажется, ее голос чуть дрогнул, когда разрешила войти (надо же, как вежливо обращаются с ней в последний день, всегда бы так!). Чтобы достойно встретить сообщение о своей казни, Елизавета встала у окна, отвернувшись, пусть в первый миг никто не увидит ее лица.

Вошел действительно Джон Бриджес, низко поклонился:

— Леди Елизавета, Вас приказано препроводить в Вудсток. Все готово.

— К-куда?! — она все же плюхнулась на ложе, на котором спала.

— В Вудсток, миледи. Вы будете там жить.

Он сказал «жить»?! Она будет жить?! А… как же эшафот?!

— А…

Джон Бриджес понял, о чем она думает. Губы чуть тронула улыбка:

— Это не для Вас, миледи. С самого начала не для Вас. Хотелось наброситься с кулаками, закричать: «Что ж вы сразу не сказали?!» — но она лишь кивнула. Вот почему прислуживающие женщины посоветовали сменить платье на более темное, в дороге светлое действительно ни к чему. Они все знали еще вчера, но заставили ее всю ночь терзаться страхом!

И все-таки Елизавета впала в какое-то полусонное состояние, села в поданные носилки с тщательно задернутыми шторками, куда-то ехала, не вполне понимая, что делает, потом плыла на барже, потом снова и снова ехала.

Путешествие отнюдь не было ни увлекательным, ни даже простым. Мария явно в насмешку выделила младшей сестре потрепанную повозку и целую сотню до зубов вооруженных охранников. Елизавета с куда большим удовольствием проехала бы верхом, но этому воспротивился сэр Генри Бедингфилд — ее новый тюремщик.

— Чего вы боитесь, что я сбегу? Куда? Вокруг лес и болота!

Бедингфилд только развел руками:

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

Из серии: Романтический бестселлер

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Елизавета. Любовь Королевы-девственницы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я