Исповедь авантюристки

Наталья Орбенина, 2011

Благодаря богатому приданому Аполлония сумела устроить свою судьбу: вышла замуж за учителя Андрея Хорошевского и вместе с ним открыла пансион для девочек. Таинственный незнакомец уговаривал их не покупать дом, который они выбрали для гимназии, но супруги, конечно, не послушали его. И, как выяснилось, напрасно: воспитанницы пансиона стали жаловаться, что по ночам их пугает страшный карлик… Но это были еще не все беды – вдруг пропал Хорошевский! Его родственник, следователь петербургской полиции Константин Сердюков, прекрасный аналитик и сердцевед, побеседовал с девочками, спешно уехавшими домой, и понял: карлик – вовсе не игра их воображения. Неужели он похитил Андрея?

Глава 5

Переполох, вызванный исчезновением малышки Липсиц, закончился так же внезапно, как и начался. Девочка обнаружилась в спальне для младшего класса. Вбежавшая туда горничная не поверила собственным глазам, ведь она раз десять осмотрела помещение! Перекрестившись и схватив ребенка в охапку, она потащила ее в квартиру директрисы.

— Где, где ты была все это время? — простонала белая от страха и переживаний классная дама.

Девочка молчала и на все дальнейшие расспросы не проронила ни слова.

— Лизонька, дитя мое, что молчишь? Куда ты подевалась? — тормошила девочку мать. — Может, тебя кто-нибудь обидел?

Девочка продолжала молчать. Аполония с беспокойством вглядывалась в лицо племянницы. Ее широко раскрытые глаза говорили вместо сомкнутых губ: с ребенком приключилось нечто, что она не может осмыслить и пересказать простыми словами.

— Оставь ее. Может быть, позже нам удастся чего-нибудь добиться, — сказала она сестре, которая безуспешно пыталась услышать от дочери хоть слово.

По собственному опыту Аполония знала, что когда дети сильно напуганы или смущены, с ними надо обходиться особенно деликатно. И тогда по прошествии некоторого времени они могут впустить взрослого в свой маленький мир. Так и произошло. Уже на следующий день, когда еще гостившая в пансионе Аделия задремала с книгой в кресле, Аполония призвала Лизу и посадила к себе на колени. Некоторое время обе молчали. Аполония перебирала русые волосы девочки, доставшиеся ей от сестер Манкевич. Лиза обняла тетку и тихонько прошептала:

— Поля, я видела этого карлика!

Аполония отшатнулась от девочки с неподдельным ужасом.

— Глупости! Ты не могла видеть того, чего не существует!

— Нет, я видела его, — упрямо повторила девочка.

— Хорошо, если ты его видела, то расскажи, каков он из себя?

— Он маленький, но выше меня. И такой весь… какой-то как гуттаперчевый. Глаза маленькие, противные, и весь он противный, гадкий. Гадкий…

Рот ее искривился, и она приготовилась заплакать.

— Погоди, погоди реветь, — строго произнесла Аполония, полагая, что расспросами она убедит ребенка в иллюзорности видения и тем самым успокоит ее.

— А что на нем было надето? Припомни.

— Не знаю, — протянула девочка. — Что-то было надето, пальто как будто, шапка по брови, и волосы торчат… Носом шмыгает… Пальцы такие длинные, холодные и мокрые…

Аполония с недоумением взирала на племянницу. Получалось, что та действительно описывала нечто реально увиденное.

— Он что, трогал тебя?

— Он взял меня за руку и повел.

— Куда? — прошептала осипшим от страха голосом Аполония.

— В свое царство тьмы. Так он сказал. Но я не могла туда идти. Мне было так страшно, я боялась, что меня станут искать и не найдут. Я вырвалась и убежала.

— Боже милостивый! — Это вскрикнула Аделия, которая, притаившись кресле, слышала весь разговор. — И где же то царство тьмы, куда он тебя потащил?

— Я не знаю, маменька! — Девочка стала дрожать и плакать. — Темно было, я не помню, не помню. Я убежала и спряталась под одеяло!

— Полно, полно! Не плачь, не плачь, солнышко! — Аполония прижала девочку к себе. — Тебе привиделся дурной сон! Это видение, так бывает! Ты убежала от своего сна и спряталась, а где, не помнишь. Я тебя понимаю, у меня самой так бывало.

— Какая странная, непонятная история! — Аделия решительно встала и притянула девочку к себе. — Не нравится мне это!

Сестры обменялись многозначительными взглядами. Решение госпожи Липсиц забрать дочь домой еще более окрепло.

Аполония устало направилась в класс. Она должна была провести урок по древней истории вместо Андрея Викторовича. В голове все перепуталось: Рамсес, Солон, Навуходоносор. Она с трудом вспоминала, что объясняла ученицам на прошлом уроке. И еще этот жуткий карлик! Снова карлик! Но ведь это невероятно! Не может одно и то же видение являться разным людям. Когда она вернулась, то нашла сестру в большом волнении.

— Я вот что думаю, Поля. Наверное, это болезнь, когда маленьким девочкам мерещится одно и то же. Передаются же болезни по наследству, наверное, и видения передаются. Вот Лиза и наследует твоего, — она многозначительно подчеркнула, — твоего карлика!

— Я сама обескуражена рассказом Лизы. Но здесь кроется какая-то непонятная особенность. Помнишь ли ты тех учениц, которых в прошлом году забрали родители из пансиона, после чего и начались все наши неприятности? Если ты помнишь, то они тоже лепетали что-то невнятное, вроде видения каких-то маленьких человечков. Тогда это сочли болезнью, переутомлением, дурным воспитанием и прочее. А что, если это один и тот же персонаж? Маленький человечек, он же карлик?

— А как тогда насчет твоего собственного карлика? Как объяснить, что именно твое видение теперь не дает покоя моей дочери?

Аполония устало пожала плечами, не зная, что ответить. Да где же Андрей, в конце концов?

Воспитанница Института Аполония Манкевич попала в лазарет. У нее был сильный жар, невыносимая головная боль и слабость. Лазаретная дама уложила ее в постель, доктор осмотрел, прописал микстуры и холодные компрессы. Лазаретная горничная хлопотала около больной, непрестанно меняя мокрые полотенца и уксусные примочки на горячем лбу. Девушка металась в бреду. Сквозь туман жара, в горячке уплывающего сознания ей виделись мать, классная дама, доктор, опять мать и сестры. Может, они и впрямь приходили к больной, а может, ей только мерещилось их присутствие. Аполония не могла различить явь и болезненный сон. И вдруг среди всех этих лиц она с удивлением увидела некую странную фигуру.

Небольшого росточка, огромная голова, сморщенное лицо, длинный, с отвратительной бородавкой нос. Девушка силилась понять: кто этот посетитель, пришедший навестить больную? Но утомленное болезнью сознание отказывалось дать вразумительный ответ. Карлик, а ей показалось, что это именно карлик, хихикая и потирая руки, присел на край кровати.

Аполония отодвинулась к стене, чтобы не соприкасаться с незнакомцем, и попыталась спросить его, кто он и что ему угодно. Однако пересохший язык и воспаленная гортань издали только булькающий звук и надсадный хрип. Морщинистая рука незнакомца откинула край одеяла и прикоснулась к ноге девушки. Та вздрогнула от омерзения и страха. Прикосновение оказалось липким и влажным. Губы карлика снова разъехались в отвратительной улыбке, а огромная бородавка на носу задергалась и затряслась. Аполония собрала все силы и попыталась пнуть незваного посетителя. Ей показалось, что ее нога будто провалилась в вату. Сознание затуманилось, и все исчезло.

На другой день, а может, это было и через день, опять же к ночи, незнакомец снова явился в комнату больной девушки. И снова, не говоря ни слова, потирая руки и отвратительно гримасничая, попытался приблизиться к ее кровати. На сей раз Аполония не стала дожидаться прикосновения липких ладошек карлика и, приподнявшись из последних сил, запустила в него подушкой. Пришедшая поутру горничная только качала головой: «Бедное дитя, какой сильный бред, как разметалась, горемычная!»

Она обтерла воспаленный лоб девушки, подняла подушку и, охая, пошла за лазаретным доктором. Доктор снова обследовал больную, слушал трубочкой грудь, выстукивал костяшкой пальца. Аполония, чуть жива, едва шевеля языком, пыталась поведать доктору о ночном посетителе.

— Карлик, говорите? При такой температуре и бреде и не такое привидится. Пройдет, милая, пройдет. Не бойся, гони его в шею! А коли не захочет уходить, то мы ему живо клистир поставим и касторкой напоим, сразу убежит! Так и передай своему карлику, скажи, доктор его накажет, если он и впредь тебя побеспокоит.

Аполония слабо улыбнулась и смутилась от шутки доктора. В эту ночь карлик появился снова, но на этот раз девушка уже не боялась его. Едва заметив маленькую щуплую фигурку, Аполония села в постели и принялась звать горничную. При первом же звуке ее голоса незнакомец исчез, криво и зло усмехаясь.

Когда болезнь уже почти отступила, Аделия и Леокадия пришли навестить сестру.

— Ну и напугала же ты нас! — с нежностью произнесла старшая. — Вот, погляди, сколько тебе гостинцев, ешь, поправляйся!

Она стала выкладывать из большого бумажного кулька яблоки, апельсины, конфеты, булки. Аполония задумчиво разглядывала угощение.

— Ты словно не рада ни нам, ни подаркам. Я тогда себе все заберу и сама съем! — рассердилась младшая сестра.

— Лека! Как можно так говорить! — возмутилась Аделия. — Поля еще слаба, доктор сказал, что у нее пока плохой аппетит.

Лека фыркнула. Аппетит! Да перед такой кучей вкусных вещей разыграется даже самый жалкий аппетит!

Аполония, чтобы не обижать сестер, поспешно взяла румяное яблоко и надкусила его. С треском лопнула плотная кожура, брызнул прозрачный сок. Девушка отложила фрукт и вдруг торопливо стала рассказывать сестрам о мерзком карлике, не дававшем ей покоя. Лека слушала с открытыми от ужаса и любопытства глазами. Она даже забыла о сладостях и фруктах, не доставшихся ей. Аделия поначалу тоже испугалась, а потом ее лицо приняло задумчивое выражение. Спустя несколько дней она снова навестила сестру в лазарете. Под мышкой принесла старый, зачитанный том сказок, французских, немецких, разукрашенных выразительными гравюрами.

— Вот он, твой карлик! — произнесла сестра и с торжеством спасителя бросила на постель больной книгу. Аполония открыла ее и почти тотчас же нашла нужную гравюру. Так и есть, старый знакомый, маленький, морщинистый, со злой ухмылкой на лице и гадкой бородавкой на носу. Девушка почти не помнила самой сказки, но увиденная иллюстрация так запала в ее сознание, что преобразовалась в болезненное видение.

Прошло несколько недель после того, как доктор разрешил пациентке покинуть лазарет и снова приступить к обычным занятиям. Аполония почти не вспоминала о неприятном незнакомце. Но он сам напомнил о себе. Однажды, лежа в темном дортуаре, Аполония не спала и думала о себе, о том, как сложится ее жизнь после выпуска, о сестрах.

Девочки на соседних кроватях спали, натянув одеяла на головы. В дортуарах всегда стоял холод. Так воспитанниц приучали к здоровой и правильной жизни. Нечего нежиться в жарких и мягких перинах! Продрогнуть ночью, вскочить в шесть утра и мыться ледяной водой из медного умывальника, да еще по пояс! Бр! Правда, Аполонии, как перенесшей тяжкую болезнь, вышла поблажка. Доктор пока дозволил не мыться по пояс в холодной воде, а только ополаскивать лицо и руки.

Повертевшись под тонким одеялом, девушка в очередной раз закрыла глаза и попыталась заснуть. В этот миг ей показалось, что кто-то шепотом позвал ее. Но кто мог звать, да еще ночью? Может, сестры? Она тихонько встала и пошла на цыпочках в конец дортуара, где едва горел ночник. Шепот повторился весьма явственно. Она недоуменно огляделась и тут в дверях, ведущих в коридор, снова увидела карлика. Он точно сошел со страниц книги. Теперь его облик стал более четким, запоминающимся, появились детали одежды, которые она раньше не заметила. А может, их и не было, а появились они потому, что она более внимательно рассмотрела старую гравюру? Поймав себя на этой мысли, Аполония, хоть и боялась незнакомца, решительно произнесла:

— Тебя нет! Я знаю, что ты плод моего воображения. Я еще не совсем здорова, вот ты мне и мерещишься. Не боюсь тебя, уходи прочь, а то нажалуюсь доктору, он тебе живо покажет, где раки зимуют!

Пересказать неприличную шутку про клистир она постыдилась. Произнеся эти слова, Аполония взяла лампу и двинулась на противника, выкручивая фитиль так, чтобы лампа горела как можно ярче. Свет лампы разбудил кого-то из девочек, раздался недовольный голос:

— Это кому не спится? Манкевич, это ты полуночничаешь?

Аполония не ответила, прикрыла лампу рукой, чтобы свет не бил в глаза. Когда она приблизилась к двери, то там никого не оказалось.

Карлик, как казалось, исчез навсегда.