Мимикрия жизни

Наталья Карабаджак

В маленьком провинциальном постсоветском городке совершаются два убийства и одно самоубийство. Но самоубийство ли?.. Раскрыть обстоятельства случившегося, найти преступников или преступника предстоит следователю Анне Павловне (для друзей – Анюта), влюбленному в нее главному оперу Астахову и его подчиненным. При этом главные герои заняты поисками гражданина США – советского эмигранта, грабителя банков, сбежавшего от американского правосудия и осевшего в городке своего детства в надежде на то, что в общем постсоветском хаосе 90-х его не обнаружат… Героям и их визави предстоят испытания как профессиональные, так и общечеловеческие, которые кто-то из них сможет выдержать, а кому-то придется отступить…

2

К пяти утра мы закончили и осмотры, и допросы.

Я собрала все протоколы, мечтая прочитать их у себя в кабинете за чашкой крепкого, сладкого и горячего кофе.

Ребята тоже устали за ночь, тем более что для некоторых из них это были уже вторые сутки на ногах. Каждый мечтал о своем, более близком и родном, нежели наше общее дело — уголовное, которому к тому же грозило закрытие. Однако формальная сторона нашей работы требовала все официально задокументировать, поэтому, когда в бумагах была поставлена последняя точка, все почувствовали определенное облегчение и поспешили скинуть «макулатуру» следователю, то бишь мне, для дальнейших раздумий и принятия решения. А что тут думать? Лица нет, значит, и преступления нет. Самоубийство — оно и в Африке самоубийство.

Но мне не давала покоя та нотка сомнения, которая дрожала в голосе замнача. Да и Игорь-пионер, когда отдавал мне протокол допроса соседа — Ковалева, отметил, что тот очень нервничает и глазки у него бегающие. Я, конечно, похвалила Игоря за внимательность, но при этом подумала, что в ситуации, в которой оказался Ковалев, мы бы все занервничали, а Игорю просто не хватает опыта в оценке поведения свидетеля.

Вместе с тем безосновательные подозрения Игоря усилили ту дрожь сомнения, которая блуждала на лице замнача, а его в отсутствии опыта я обвинить не могла никак — все-таки пятнадцать лет в органах! Мои пять лет ему в подметки не годятся. Ладно, поживем — увидим, а главное — дождемся заключения Першина. Если он ничего не обнаружит, то все наши опасения всего лишь расшалившаяся интуиция, которую надо обуздывать, иначе она возьмет верх над разумом. И так она слишком много себе позволяет. Вечно в первую очередь прислушиваешься к ней и только потом — к доводам рассудка. А почему не наоборот?..

Моя старая школьная подруга — Ангелина, увлекающаяся поэзией и не утратившая к ней интерес даже в наше смутно-прозаическое время, когда о рифмованных строках помнят только школьники, да и то под принудительным оком преподавателя литературы, когда в моде не ПОЭТЫ, а поэты-песенники, однажды прочла мне гимн разуму (автора стихов я, как полноправное дитя своего времени, не запомнила):

Я люблю и понимаю,

Что дарю, что отнимаю…

От дождя твой взгляд промокший

От себя я отпускаю.

И тебе, мой друг, продрогший

От сквозных судьбы ветров,

Мысль заветную вверяю:

Разумом располагай.

В радости иль в горе

Лишь рассудку доверяй.

Он — душе и сердцу кров,

Он — изгой, и он — герой,

Он — подмога в споре-ссоре,

Хоть невзрачен иногда,

Непонятен без пинка,

Горделив, не без причины,

От него ж на лбу морщины.

Пусть твердят, что он беда,

Только это отговорка для глупца.

Мир стоял, стоит и будет

Не на риске и отваге,

Не на чувственной браваде,

А на ratio-стезе,

Что душе — не по душе,

Но она лишь оболочка,

Да безумности отсрочка,

Потому ему — уму,

Не эмоции тщеславной —

Воздадим покорно славу!

Помню, как красиво эти строки читала Ангелина! Я всегда восхищалась ее талантом чтеца и сожалела, что она родилась не в свое время. Ей бы в Серебряном веке родиться — все литературные гостиные были бы ее! Однако Ангелину моя гипотетика не трогала, и она продолжала копаться в поэтических сборниках, читать о жизни поэтов, заучивать наизусть их стихи и затем на девичниках, в кругу своих подруг, измотанных работой либо семьей, либо и тем и другим вместе, услаждать наш обыденный слух рифмованными строчками, которые на какое-то время уносили нас от постоянных бытовых забот и позволяли хотя бы чуточку помечтать о своих неосуществленных желаниях… Ангелина — наш ангел, она поднимала нас над обыденностью. Чего ей это стоило, не знает никто, ведь жила она теми же буднями, что и мы все — тянула лямку семейных забот, растила сына, ухаживала за мужем, хоть и не пьющим, но с замашками феодала-собственника, присматривала за стареющими родителями, добросовестно выполняла свои функции на работе в одном из отделов городской администрации, причем любила свою работу, чему мы, ее подруги, очень удивлялись и не понимали, как в такой творческой натуре мог уживаться обыкновенный чиновник. Однако я отвлеклась. Лирическое отступление. Возвращаемся в будни и более того — в криминальные будни.

Виталий галантно распахнул передо мной дверь служебной машины, предлагая подвезти. Я не заставила себя долго уговаривать и впорхнула в машину в мгновение ока, хотя эта красочность — «впорхнула» — несколько преувеличена. Вряд ли можно так охарактеризовать движения уставшей, не выспавшейся женщины.

По дороге замнач пытался отвлечь меня от мыслей о деле, развлекая разными милицейскими байками. Но меня не покидала мысль выпытать у него причину его сомнений. Где и что такого увидел его наметанный глаз и не разглядели мои «настырные женские глазенки», как иногда нахваливал их он сам.

Я попытала удачу, хотя и понимала всю ее бесперспективность, так как знала, что Виталий никогда не говорит о своих сомнениях.

— Милицейский начальник, колись, что ты увидел на месте преступления?

— Вот те — на, так осмотр ведь ты проводила, а я — так, организационные функции выполнял. Тебе, заметь, оптимальные условия работы создавал, пока твой шеф по командировкам разъезжает. Кстати, когда он должен вернуться?

— Сегодня ночью. Уже, наверное, прибыл… Но ты ведь обращал внимание на окружающее, — не отступала я от своего, — что-то слышал, что-то видел. Что — спрашивается?

Виталий посмотрел на меня внимательно, но от разговора все-таки ушел.

— Тебя куда: домой или в контору? — уточнил он.

— Да какое домой, спать то все равно уже некуда, поэтому — вперед на службу Отечеству, долг отдавать.

— Ну, можно и ко мне домой, до начала работы еще два часа, как минимум. Найдем, чем заняться, — лукаво начал Виталий.

— Не пошли над нашими отношениями. Они такие дружески-добрые, что все женщины и мужчины не могут и мечтать о таких…

— Вот именно, — перебил меня Виталий, — никто из нормальных женщин и мужчин и не мечтает о таких отношениях…

Я тоже не осталась в долгу и перебила Виталия:

— А ты прежде, чем заводить новые романы, разобрался бы со всеми предыдущими, а то их, как я слышала, накопилось достаточно. И все грозятся глаза друг дружке выцарапать и волосья повыдергивать. А я, знаешь ли, дорожу своими наблюдательными глазками, — как я без них на работе? — да и тем, что пока еще осталось на голове я тоже как-то разбрасываться не желаю, — при этом я царственным жестом поправила свою якобы царственную прическу.

Виталий весело хохотнул и добавил усмехнувшись:

— Не думал, что ты сплетни слушаешь.

— Ой, ли. Эти сплетни о себе сами заявляют. Лучше бы научился дам сердца выбирать, а то барышни тебе попадаются какие-то мыльноопереточные.

— Ну вот, как только ты на меня внимание обратишь, так я сразу и изменю свою ориентацию, — закончил, весело смеясь, Виталий.

— Вот-вот, балаган, а не личная жизнь.

— Все в твоих руках, — не унимался Виталий.

— Ладно, хватит тебя воспитывать, толку-то никакого… — подвела я без оптимизма итог, и взялась за протоколы.

Как ни вчитывалась я в строки протоколов допроса всех обнаруженных свидетелей, как ни перечитывала свой собственный протокол осмотра, ничто меня не настораживало. Поэтому я решила перечитать все бумаги после чашки кофе, надеясь, что последний прояснит мой ум и заставит мои «серые клеточки» (как говаривал известный сыщик Эркюль Пуаро) оперативно мыслить.

Виталий подвез меня к прокуратуре, но составить компанию за утренним кофе отказался. Если честно, то я обрадовалась его отказу, т. к. не терплю в первые часы кабинетной работы по делу чьего-либо присутствия, которое отвлекает и не дает мне сосредоточиться.

Итак, есть он — Вальев, и она — Вальева. Не разведены, но живут врозь. Решили отдохнуть друг от друга или оттянуть момент развода? И что мне даст ответ на этот вопрос? Возможно, мотив убийства и причину самоубийства, если это, конечно, самоубийство… Да, кажется сомнения — это и моя (не только замнача) вторая натура.

Я взяла карандаш, чистый лист бумаги и начала составлять план действий по делу. Это единственное, что я не умела делать по форме. Составляла для своего собственного удобства со всевозможными сокращениями, схемами и таблицами.

В первую очередь надо съездить в больницу и допросить Вальеву обо всех обстоятельствах случившегося и об их с мужем взаимоотношениях.

Также необходимо собрать все характеристики на Вальева. Кто он? Почему смог убить, причем убить людей, близких ему? Почему смог решиться на самоубийство? Поручить пионеру собрать эти сведения.

Наконец, ружье! Установить владельца и допросить его, если это, конечно, не сам Вальев. И обязательно отправить ружье на экспертизу. Это, пожалуй, самое главное.

В это время внезапно и, как мне показалось, очень громко (я даже вздрогнула) зазвонил телефон.

Конец ознакомительного фрагмента.