Вопросы мастеру

Наталья Захарова

Верите ли вы в судьбу? Или уверены, что сами творцы собственной жизни? А что, если истина где-то посередине? Что, если чья-то незримая рука подкидывает вам подсказки в виде тех или иных эмоций, словно цветные камушки, а принять или проигнорировать их – решать вам? Прислушаются ли герои книги к подсказкам судьбы? Вы узнаете это, погрузившись в мир фантазии, который существует вне времени и пространства, но который влияет на настоящее здесь и сейчас.

4

Выйдя из дома, находящегося на 113 этаже их Вселенной, отец с дочерью оказались в коридоре. Двери вокруг, огромный колодец по центру этажа круглым кольцом возвышался над полом. Строгие линии ламп расчерчивали потолок, серый пол под босыми ногами отзывался на каждый шаг легким звоном.

Пока ничего не предвещало начала чего-то нового. Разве что только запах родного дома, запах ванили и смеси корицы с лимоном сменился на холодный запах лаванды.

Энж помнила, как заботливые руки матери раскладывали благовония по дому: на кухню, несомненно ваниль! Под детские подушки для лучших снов — лаванду, но совсем немного, ровно столько, что стоило только оторвать голову от нее, как сразу улавливался запах корицы, бодрящий и теплый. Скоро ли она вновь почувствует запах родного дома?

Пока отец со смешным чудиком обсуждали что-то, Энж в сотый раз за свою жизнь перегнулась за перила колодца и посмотрела вниз. Голова приятно закружилась и поманила глубина. Сто двенадцать этажей дверей снова предстали ее взору, а там, в самом низу, двери казались маленькими точечками, образующими окружности. За каждой дверью — Энж это знала — кто-то живет. Но она не была знакома с другими такими же, как она сама. И ей это не казалось странным. Так было всегда.

Как же часто, пока не видит мама, Энж со своим «другом» смотрели вниз, помышляя о будущих достижениях! Мяч собирался спрыгнуть и спорил, что вернется обратно с легкостью, а Энж не пускала, говорила, что боится его потерять, предчувствие беды не давало ей покоя.

И вот сейчас она испытывала страшные угрызения совести из-за того, что не дала ему этого сделать в то время, пока он существовал. А теперь его нет, и ей жаль его и себя. Она утратила не только «друга», но и часть ее самой умерла, та часть, которая не давала покоя, не давала сидеть на месте. Радость безумной беготни по коридорам, радость общения… Ее теперь не было!

Потеряв друга, Энж сделала для себя один единственный вывод: если что-то хочется, то надо обязательно это сделать, какой бы безумной ни казалась затея. «Если хочется, то нельзя запрещать никому… Если он хочет, то нельзя запрещать… нельзя! Никогда…».

Энж была неглупой, и вскоре над голосом сердца взял верх голос разума, говоривший о том, что если бы родители не запрещали ей делать некоторые вещи, то ее, наверное, давно не было бы в живых.

— Энж! — окликнул ее отец.

Подойдя к нему, она буквально кожей почувствовала излишнее, а потому пугающее внимание к себе. Мужчины смотрели на нее с любопытством, человек с книжкой пытался заглянуть в ее глаза, хотя у него это плохо получалось в силу его роста.

— Ну, что скажешь, Хранитель? — спросил отец Мастер у коротышки.

— Если ты действительно уверен, что в глазах стала появляться чернота, то боюсь, у нас нет другого выхода.

Мастер побледнел.

— Но мы можем дать ей амулет забвения или безразличия! — Тут же попытался утешить собеседника Хранитель. — Я знаю много случаев, когда они помогали, — книжка в его руках вспыхивала на каждое слово желтым сиянием.

— Да, это единственный выход…

Они двинулись по этажу, и как только остановились, откуда-то с верхних этажей спустилась мигающая плоскость и опустилась к их ногам. Мастер и Хранитель ступили на нее, и теперь ждали Энж. От Мастера не ускользнуло ее удивление, но на объяснения не было времени. Чуть позже они поговорят с ней обо всем, он ей все расскажет. Сверкающая штуковина резко взмыла ввысь и в сторону. Энж вскрикнула от испуга, когда перед ее глазами стали проноситься с безумной скоростью различные картинки: этажи, лампы, представители ее расы, коридоры… Рука отца, желая успокоить, легла ей на плечо. Сверкающая штуковина под их ногами сделала еще пару движений вправо, а затем влево и остановилась перед стеклянными дверями, которые сразу же распахнулись.

«Добро пожаловать на уровень, Мастер» — прозвучал женский голос.

— Будь внимательна и ничего не трогай! — Прозвучал приказ, но Энж слышала слова отца уже вполуха: поразительнее того, что она увидела сейчас, она не видела никогда.

Огромный зал, освещенный настолько, что сильно слепило глаза, простирался в стороны. Длинные ряды, конца которым, казалось, не было, — состояли сплошь из полотен, разноцветных, сверкающих. Делая робкие шаги, Энж невольно остановилась, залюбовавшись одним из них. Цветное полотно сверкало разноцветными кусочками, маленькими и большими, и лишь на самом его верху была черная полоса… А где-то посередине полотна, практически незаметная, справа налево двигалась горящая точка.

Неужели и Энж когда-нибудь создаст такую красоту? Вот было бы здорово! Хотя… Никогда ничего у нее не получалось: ни шить, ни готовить, учеба давалась тяжело. Так зачем же мечтать о невозможном? Конечно, судьбу, которую она разбила, придется восстановить все равно, но в этом она рассчитывает на помощь.

Как зачарованная, Энж приблизилась к полотну, вглядываясь в него, рука ее потянулась и дотронулась до рамы. То, что произошло сразу же после этого, заставило девушку вскрикнуть от испуга: полотно сначала покрылось белесой пленкой, а затем постепенно, от краев к центру, стало белеть, пока не побелело совсем.

Разрываясь между двумя желаниями: догнать отца и рассказать ему о происшедшем и вторым: просто убежать отсюда, не сказав ему ни слова (ведь по сути ей ничего хорошего ее рассказ не принес бы наверняка) она увидела, как к полотну подошли Мастера и погрузили его в огромную корзину на колесиках. В корзине было много таких же белых полотен, отличающихся только размерами и цветом рамки, и девушку это успокоило, ведь до них-то она не дотрагивалась. Чуть позже, все еще пытаясь догнать родителя, она видела среди рядов еще несколько белых полотен.

По пути ей попадались маленькие человечки с тележками, наполненными до краев кусочками судеб, словно драгоценными камнями. Проследив за одним из них, она увидела, как он подвез свою ношу к одному из Мастеров, трудившихся над полотнами, легким движением руки высыпал содержимое в вазу, стоящую рядом с ним, и отправился в обратном направлении, едва не столкнувшись с Энж. Она поразилась тому, с какой легкостью человечек опрокинул тележку, и подумала, что Хранитель с огромной сверкающей книжкой, наверное, тоже из их расы — расы маленьких лысых человечков, способных с легкостью таскать, казалось бы, неподъемные для их роста вещи.

Вдруг, до ушей девушки донеслись необычные звуки, они были похожи на женские голоса, немного на детский смех. Словно происходил разговор невидимок. Но слов было не разобрать, а двинувшись навстречу им, она поняла, что слов и не было. Просто необычные звуки, но какие! Будто неведомая сила высекала их из воздуха. Звуча все громче и громче, они отзывались доселе неизвестными чувствами в ее душе. Они были невесомы, легки и озвучивали каждое ее движение, каждый ее шаг сопровождался звуком.

Спеша навстречу этому чуду, она вскоре увидела отца. Он был великолепен: глаза горели синим цветом, в тон светящемуся кулону. Волосы были растрепаны — рукой он всегда лохматил свою шевелюру. Энж улыбнулась. Вот оно-волшебство.

Мастер творил. Его руки двигались быстро, уверенно. Почти не глядя, он захватывал разноцветные кусочки и выкладывал один за другим в полотно, которое было ему послушно — с каждым вложенным кусочком по глади полотна пробегала едва заметная дрожь.

Энж поразилась тому, как судьба благоговейно внимает отцовским движениям: словно ребенок, терпеливо ждущий, когда же, наконец, ему поправят одежду, причешут волосы или залечат раны, чтобы он мог выплеснуть энергию жизни, накопившуюся за эти минуты спокойствия.

Зрелище было потрясающим, и Энж, невольно залюбовавшись, не заметила, как к ней подошел Хранитель, вздрогнула от неожиданно зазвучавшего шепота за ее спиной:

— Не мешай ему.

— Я и не собиралась.

— Слишком много зависит сейчас от работы твоего отца, он лечит судьбу человека, очень важного на том уровне, которым он занимается. Не многим из людей суждено играть такую роль в судьбах других. — Объяснил он девушке, в общем — то в объяснениях не нуждающейся.

— Каким отец занимается уровнем? Это город, государство… Каким?

— Тебе это знать совсем не нужно. Название или век, который сейчас на Земле, не важны. Люди совершенно разные всегда, но само человечество в сумме своей всегда одинаково.

Энж кивнула в знак того, что все понимает.

— Кто этот человек?

— Очень важный человек, из очень важного семейства, — повторился лысый человечек, — В то время его называли «императором — защитником». Или просто Александром. Когда он появился в моей книге, твой отец растерялся, потому что понял, какая ответственность на него возложена, ибо этому представителю человеческой расы было суждено спасти свой народ. И Александр многое сделал, но человеческий род настолько непонятлив, что всегда и во все времена старался убить в себе все задатки хорошего. Люди, которые делают для таких же, как и он сам, добро, очень скоро оказываются непонятыми и забытыми, а такую выдающуюся личность как защитник, люди не смогли понять и простить. Собственно, уже пятый раз твой отец спасает его от смерти, — он вздохнул, и его взгляд устремился куда-то, намного выше, чем потолок, — А ОН не устает посылать своих сыновей в мир людей, где их ждет неминуемая гибель. Сколько же их было! Они обречены заранее, и их жизнь начинает цениться только спустя многие человеческие годы, когда на смену поколениям, погубившим их, приходят другие поколения. Лишь им суждено окинуть происшедшее трезвым взглядом и сделать правильные выводы. Это одно из проклятий человечества: ценить что-то только после того, как утратил.

— А что это за звуки?

Хранитель тихо хихикнул, закрыв рот ладонью.

— Удивительно! Ты слышишь их?! Я их не слышу, но знаю, что они звучат, когда твой отец за работой.

— Они меня сюда и привели.

Хранитель задумался:

— Странно…, но объяснимо. — Взгляд его вновь посветлел. — То, что ты слышишь сейчас, это музыка. Ты слышишь ее благодаря желанию твоего отца. Когда он стал отвечать за огромный уровень, то мог выбрать себе награду за труды. Он пожелал, чтобы в то время, как он работает с полотнами, звучала музыка, сотворенная одним выдающимся человеком. В Земной жизни его звали Вольфгант Амадей, он был послан в земную жизнь, чтобы дать людям музыку, которая будет жить вечно. Музыка способна как залечить раны, так и ранить без оружия. Но главное ее предназначение — исцелять души. Твой отец слышал музыку, просматривая судьбы, и был пленен ею. Сейчас он говорит, что она ему помогает и не дает полностью раствориться в безразличии.

— Музыка? — Энж произнесла по буквам незнакомое слово и улыбнулась, словно ее представили незнакомцу, о котором заочно она знала уже многое, кроме его имени.

Новая знакомая в ответ разразилась шквалом нот и аккордов.

— Вторым его желанием был подарок для тебя, та злополучная человеческая игрушка. — Хранитель вздохнул, видя, как грусть появилась в глазах девушки, ибо музыка навеяла ей грустные воспоминания о потере «друга», но, будучи непостоянной, меняющейся, уже через мгновение вторила мыслям Энж о том, какой же дорогой ценой досталась отцу ее радость от нежданного подарка.

— Вот это было глупостью, — продолжил он. — Все, что переходит сюда из мира людей, может унести этот предмет сразу из нескольких человеческих поколений. Мы можем забрать что-то у человека, и это повлечет за собой ряд неисправимых событий. Вещь перестанет существовать в его мире. Конечно, будет много других, похожих, но он не сможет завести ни одну из них, потому что будет еще долго привязан к старой, и новые будут казаться недостаточно хорошими и чужими. Казалось бы, ничего страшного не случилось. Ан, нет! Дело в том, что вместе с предметом, из жизни этого человека уходят необходимые навыки обращения с ним. Допустим, у кого-то в детстве пропал мяч, и поэтому у него нет необходимого навыка общения с круглыми предметами. Его ребенок, поскольку за всю свою жизнь он не сталкивался с ними тоже, также не имеет необходимых навыков. И так далее. В итоге мы имеем поколения людей, не умеющих играть в мяч.

На мгновенье Хранитель замолк, проверив, как внимательно его слушает Энж, и продолжил:

— Тут имеет значение земное время. Век, год и день, когда пропал мяч, и день, когда он вообще был придуман. Чем ближе дата пропажи мяча к дате появления в руках человека как игрушки, тем более судьбоносна его пропажа. Игры в мяч на протяжении многих веков были популярны, некоторые люди играли для развлечения, некоторые для того, чтобы решить спор, есть даже такие, кто играет в мяч, молясь своим Богам… Я не осуждаю возникший интерес твоего отца к этой игрушке. Сложно не заинтересоваться ей, видя, как испокон веков она появляется в судьбах то в одном, то в другом качестве. Но я осуждаю его за то, что он забрал ее из чьей-то человеческой жизни: ведь любая вещь, перенесенная оттуда, может изменить многое…

Работа Мастера была закончена, полотно побелело, и он отвернулся от него, держась за кулон. В глазах постепенно гас синий огонь.

— Поздравляю тебя, Мастер. — сказал Хранитель.

— Ты понимаешь… Шестой раз будет последним, его все же убьют, а он еще столько не успел! — дрожащая рука, словно гребенка, прошлась по светлой шевелюре. — Я не смог! Не смог отсрочить его смерть!

— Но ты сделал все, что можно было сделать. Видишь, полотно побелело, значит, ты решил задачу.

— Иногда мне кажется, что я ошибся и где-то чувства не на своих местах.

— Это исключено, ты же знаешь!

— Знаю, но постоянно об этом думаю… — Мастер, казалось, только что заметил Энж рядом. — Ты видела?

— Да.

— Отлично, значит, имеешь представление о том, чем тебе придется заниматься. — Кулон погас, глаза Мастера тоже. — Ну что ж, пойдем исправлять твои ошибки. Но сначала нужно определить тебя как носителя.

— Определить меня, как носителя?

— Определить, Мастером какого чувства ты будешь. Мы, Мастера, носим чувства, и являемся их носителями. А люди, чьи судьбы ты будешь собирать, являются носителями судеб. Сейчас нам нужно определить, какое из чувств надеть тебе на шею. Только после этого ты сможешь приступить к работе, и только после этого все чувства будут слушаться тебя. Ты должна сама выбрать себе кулон, опробовав действие каждого. Благодаря тому, что каждое из них имеет свой цвет, не возникает путаницы при сборе. Я постараюсь объяснить тебе вкратце про каждое, только слушай внимательно, у нас нет времени на пересказ… Итак, есть несколько основных чувств, которые носят Мастера: красный-страсть, розовый-любовь, оранжевый-радость, желтый — счастье, зеленый — надежда, голубой — печаль, синий-безразличие, фиолетовый — ненависть. Любовь-розового цвета, страсть красного. По своей сути розовый — это тот же красный, только с примесью белого — святости, которая не является основным чувством, а только лишь вспомогательным. Она разбавляет чувства и придает им различные оттенки. Поэтому любовь — смесь двух цветов, красного и белого, страсти и святости, и именно ее оттенок определяет, какая она: страстная или более душевная, платоническая… Любое человеческое полотно начинается с любви, иначе просто оно не соберется. Были попытки начинать полотна с других цветов, но они были неудачными. И с тех пор все начинается с любви. Без нее никуда, она везде, человек, не испытывавший любовь, прожил свою жизнь неправильно и лишь только наполовину душевно является человеком, даже если он испытывал страсть… Ты внимательно слушаешь?

— Да, я слушаю.

— Желтый цвет-цвет солнца, цвет, обозначающий счастье, — он поморщился, — пожалуй, самое непонятное для меня. Столько лет служу мастерству сложения судеб и не могу его понять. На мой взгляд, счастье просто так, без причины люди не испытывают практически никогда. Оно должно зависеть от стечения обстоятельств. Все остальные чувства главнее обстоятельств, ведь именно под воздействием чувств люди совершают поступки, проживая жизнь, но счастье — это чувство, возникающее в результате поступков, как итог их действий, как подарок, как заслуга… Счастье наполняет душу человека покоем и умиротворением, но оно двулико: человек всегда чувствует отсутствие его, но наличие — нет… Ты слушаешь? — снова спросил он.

— Да.

— Между красным и желтым, между страстью и счастьем есть оранжевый цвет, обозначающий радость. Это чувство также является одним из основных и необходимых. Но оно мимолетно, хоть и практически всегда узнаваемо людьми, в отличие от желтого… Ровно посередине спектра находится зеленый цвет, и он обозначает надежду. Именно потому, что двояко и может смешиваться с любым холодным или теплым цветом, не теряя своей сути, оно и находится посередине… Про нее я не буду рассказывать много, надежда и есть надежда… После зеленого идет голубой цвет — это еще не безразличие, но уже и не надежда, это грусть. Людям она необходима, как и основное чувство, так и примеси ее с радостью, надеждой, любовью… Синий!

Лицо Мастера просияло так, как бывает, когда рассказчик начинает говорить о самом сокровенном, о самом главном… Словно ждет, что после его слов что-то изменится вокруг. Чтобы оправдать его ожидания, Энж улыбнулась.

— Это безразличие! Носителем этого чувства я являюсь, носителем этого чувства, я надеюсь, будешь и ты. Безразличие не вкладывается в полотно как все остальные чувства, его предназначение лечить души, и поэтому мы, Мастера, носящие его, называем себя целителями. Человек страдает и чувствует пустоту? Пожалуйста! Безразличие вылечит все! И человек снова может жить, ведь старые душевные раны не болят больше. Поэтому безразличием как лекарством замазываются пустоты в полотне, как лекарство, оно расходуется только по мере необходимости. Ненависть — очень жестокое чувство, очень сильное чувство. Последний Мастер, носящий ненависть, был наказан за свои поступки, потому что не мог контролировать его. Больше никто не взял на себя ответственность носить фиолетовый кулон…

— Мне все понятно, — после небольшой паузы сказала она, — кроме одного… А как же черный?

— Черный — это не цвет, это отсутствие цвета как такового. Поэтому в полотне человека это смерть.

— Но ведь палитра огромна! Я видела собранные полотна, там много цветов, гораздо больше, чем семь…

— Все промежуточные цвета — цвета, возникающие на границе чувств — это тоже чувства, но они не являются основными, их очень много, и их не перечесть, ведь человек может испытывать одновременно и грусть, и радость, и боль, надежду, стыд, симпатию, страсть и ненависть… В зависимости от оттенка сотворенного цвета на границе, зависит его продолжительность и то, выльется ли это в чувство или останется лишь эмоцией. Эмоции порой очень сильны, но мимолетны и быстро забываются, однако же являются порой роковыми, потому что под их воздействием люди часто совершают ошибки.

В это время Хранитель подкатил к Энж огромную чашу, заполненную стеклянным песком, поверх которого были разложены кулоны разных цветов. Они манили Энж, переливались блеском драгоценных камней, сверкали при свете ламп. Их было ровно семь, все, кроме ненависти. Розовый, красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий.

— Поднеси руку к каждому и прочувствуй его. Закрой глаза. Ты должна выбрать спокойствие. Если кулон твой, то ты почувствуешь спокойствие! Запомни это! Спокойствие! Спокойствие! Ничего, кроме спокойствия!

Но его слова уже звучали будто издалека: терзаемая несколькими чувствами сразу Энж пыталась прочувствовать каждый из кулонов, и каждый из них рисовал ей свою картину, в своих тонах. Под воздействием каждого Энж считала, что нашла свой: не может чужое одаривать такими реальными эмоциями. Но, поднеся руку к другому, думала точно так же уже про другой.

Как ни старался Мастер надеть на шею дочери безразличие, она все же выбрала любовь.