Забытая ария бельканто

Наталья Есина, 2021

Максим Стрельцов возвращается из Лондона на оглашение завещания внезапно скончавшейся бабушки. Но вместо рутинной процедуры попадает в весьма запутанную историю. Ученица покойной Виолетта Юданова выдвигает против него обвинение. Отношения между молодыми людьми не складываются сразу, но странные письма вынуждают Максима и Виолетту держаться вместе. Смогут ли герои разгадать тайну, окутывающую прошлое семьи Максима? И какое отношение имеет к дому Стрельцовых призрак, обитающий в усадьбе?

Глава 4

Максим с трудом дождался утра. Поспать не удалось. Как только глаза начали слипаться, за дверью послышался тихий тоскливый вздох. Максим вскочил с кровати и выбежал в холл. Ни души. А в гостиной кто-то расхаживал, скрипя рассохшейся паркетной доской.

Максим осторожно достал из рюкзака связку ключей. За пару секунд преодолел ступеньки. Включил в коридоре настенные светильники, подобрал ключ и распахнул дверь.

— Выходи! — он вглядывался в полутемную комнату. Азарт смешался со страхом и будоражил. — Столько лет торчишь в доме — покажись! Хватит притворяться, я же тебя видел?!

Обшарив все комнаты, спустился к себе и рухнул в мягкое кресло, решив во что бы то ни стало подкараулить привидение. Крепился, яростно растирая мочки ушей, но через полчаса провалился в густой ватный туман.

Перед глазами мелькала Виолетта в серебристой короне. Строго заглядывала в лицо и бабкиным голосом заунывно тянула:

«Царица но-о-чи!» — и тут же начинала рыдать, размазывая по щекам черные подтеки.

Он вынырнул из бессознательного омута. Прислушался. Ни звука. Гулкий бой часов в холле заставил вздрогнуть.

«Полседьмого. Скоро Семеныч придет», — поплелся на кухню, жадно напился из-под крана и умыл разгоряченное лицо. Схватил куртку, переобулся в кроссовки и вышел на крыльцо.

Небо заволокли плотные облака. Над кронами сосен в дальнем углу участка с резким карканьем носились вороны, не поделив прошлогодние гнезда. Порыв сырого ветра немного взбодрил. Максим мерил шагами дорожку от дома до калитки, размышляя о странном появлении призрака:

«Что ему надо от меня? — краем глаза заметил в одном из окон флигеля тусклое мерцание. Рванул было туда, но, заслышав звук подъезжающей машины, передумал и поспешил навстречу Ивану Семеновичу.

У полицейского участка едва нашлось место для парковки. Приехали заранее, пришлось с полчаса торчать в душном коридоре возле кабинета с табличкой «Матвеев А. А.», слушая разговоры разношерстной публики.

— Да он одно и то же заладил второй месяц: «Идет следствие, идет следствие. Как только появится новая информация, мы вам сообщим», — небритый пожилой мужик в полголоса жаловался соседу.

— Дармоеды кругом! — поддакивал тот, кивнув в сторону шедшего вразвалочку с кипой бумаг майора с заметным брюшком. — Вон, смотри какой холеный! По кабинетам отсиживаются, а нам пороги обивай, чтоб мало-мальски с мертвой точки сдвинулось дело.

Максим перехватил взгляд садовника:

«Меня потрясывает, а Семеныч спокойный такой, будто каждый день сюда мотается. Сидит в обнимку с каким-то пухлым портфелем».

— Седьмой уж день как пропала, — полная женщина с красным лицом всхлипывала и вытирала слезы концом платка.

— Она же не первый раз из дома уходит, — мужчина в кепке, похожей на блин, назидательно выговаривал женщине: — Сама знаешь, с приветом твоя мамаша, что угодно учудить может.

«Вот и бабка на старости лет, похоже, умом тронулась», — Максим наклонился к уху садовника и зашептал:

— Иван Семеныч, вы говорили «толковый следователь», а люди вон, жалуются.

— А ты поменьше слушай чужие разговоры. Лучше подумай, что спрашивать будешь, когда позовут. Чтоб без мелодрам.

Дверь кабинета открылась, и рослый лейтенант вывел плешивого мужика в потертой кожанке. Он посмотрел на Максима немигающим взглядом и оскалился, обнажив железные зубы:

— На морском песочке были только мухи, на волнах качался вздутый труп старухи, — резко наклонился, пахнув в лицо Максима гнилостным запахом вперемешку с перегаром. Максим отпрянул к стене и вцепился в лавку.

— Хохлов, отставить! — рявкнул конвоир. — Еще пятнадцать суток захотел?!

— Для нас нету закона: мы пацаны с района! — заголосил задержанный, вышагивая по коридору, высоко поднимая колени и отбивая чечетку каблуками ободранных сапог.

Неожиданно садовник громко рассмеялся. Посетители молча уставились на него. Максим похолодел:

— Иван Семенович, вы в порядке?

Садовник хлопнул его по плечу:

— Ты бы свое лицо видел! — он зашелся раскатистым хохотом, собрав на себе испуганные взгляды.

— Madhouse¹¹, — буркнул Максим.

Из-за двери кабинета выглянул рыжий паренек:

— Климов, Стрельцов, проходите.

Максим метался по кухне. Он чувствовал себя загнанным в клетку зверем. Садовник мариновал шашлыки в большой кастрюле. Куски мяса противно чавкали в его руках, напоминая хлюпающую под ногами землю в студенческом огороде после проливного дождя.

— Почему вы мне про деда не сказали?

— Не успел.

Садовник обтер руки полотенцем:

— Филипп приходил ко мне за день, как Алису Витальевну…

— Бабка что, за итальянца замуж вышла?

— Да сядь ты наконец, не мельтеши!

— Не могу я сидеть! Меня сейчас разорвет от всего этого! Что еще за дед из Милана объявился? — внезапно он остановился и перешел на шепот: — Вы тоже считаете, что маму убили из-за какого-то браслета? Бабушка в показаниях написала, что ее выследили ювелиры… — Он силился припомнить фамилию: — Глассо. Нет, Грассо!

— Максим, я понимаю, что на тебя сейчас все вылилось, как из ушата. Но ты сам двенадцать лет от бабушки отбрыкивался. Ни на звонки, ни на письма…

— Не прощу я ей…

— Не перебивай!

Садовник вышел в холл и вернулся с кожаным портфелем. Щелкнул блестящей пряжкой и выложил на стол обмотанный скотчем большой пакет: — Это твой дед, Филипп Карлович Бельский оставил тебе. Тут деньги. — Вынул файл и протянул Максиму: — А это завещание. Читай.

Максим взял плотный бланк на гербовой бумаге и сел за стол. Пробежал глазами по строчкам и со злостью глянул на садовника:

— Откупиться решил зарубежными банковскими счетами? Мне родной дед нужен был, а не его… — он снова заглянул в завещание, — дом в сто двадцать квадратных метров в Бусто-Арсицио! — скулы горели, получив пощечину обиды. — И где он сейчас, а?! Слабо́ прийти, в глаза внуку посмотреть?

— Максим, окстись, какие «глаза»! Тебе ж Матвеев сказал, что умер Бельский, у-мер! Аккурат через два дня после Алисы Витальевны. И похоронены рядом. Вот завтра и навестим их.

— Не собираюсь я никого навещать!

— Дело хозяйское.

Под строгим взглядом Ивана Семеновича Максим сник:

— Как-то дружно они с бабкой помереть решили.

Садовник убрал все обратно в портфель:

— У меня полежит пусть. До лучших времен.

Достал из духовки противень — кухня наполнилась запахом жареного чеснока и специй, — разложил по тарелкам мясо, перенес салатницу на обеденный стол и открыл холодильник.

— Водку будешь?

Максим помотал головой.

— Как знаешь, — Иван Семенович вернул бутылку на место. — Ты, кстати, телефон Виолетты зачем вчера просил?

— Так. Дело к ней… — слегка запнулся, вспомнил: доверять можно только себе. — Письмо хотели вместе посмотреть.

— Посмотрели?

— Нет. Сказала, что весь день на учебе, а потом работает.

Максим скрыл, каких усилий стоило упросить Юданову приехать. Да что там приехать! Трубку швырнула, как только голос услышала. Потом еще несколько раз сбрасывала, пока он не догадался отправить сообщение: «Нашел твою фотографию в черном платье и короне. С надписью от Алисы Витальевны».

Виолетта перезвонила сразу. Расспрашивала, что за фотография. Тут уж Максим настоял, что разговаривать будет при встрече.

«Упрямая ослица. Поскорей бы вся эта эпопея с наследством закончилась, — Максим вдруг понял, что тяготится обрушившейся информацией. — В Англии все отлажено за столько лет. А тут… Бельские, Юдановы, убийства. Детективный роман какой-то. И я хорош: сдался мне этот флигель! Устроил ярость из-за утерянного гроша»¹². — Он слабо улыбнулся, вспомнив, как лабал это произведение на ксилофоне со студенческим оркестром на отчётном концерте.

Садовник вернул в реальность, тряханув за плечо:

— Вы уж как-то наладьте разговор, а то, словно кошка с собакой. Пойми, вины-то нет на девчонке, что Алиса Витальевна ее приблизила.

Максим хотел возразить, но вспомнил о своем решении заключить временное перемирие с бабкиной ученицей.

— Вы про деда что знаете? — он пристально смотрел на садовника, пытаясь отгадать его мысли.

Тот невозмутимо резал сочную свиную отбивную.

— Алиса Витальевна в молодости в Италию ездила. Там и познакомилась с твоим дедом. Сначала все нормально, вроде, шло. А потом не заладилось у них что-то. Вот она и уехала обратно в Союз. А там уж мать твоя родилась. Ох, и намучилась с ней Алиса! Одним словом, сорванец. — Иван Семенович неожиданно улыбнулся и добавил, слегка наклонившись вперед: — Девчонки обычно в куклы играют, а Софья — в войну с пацанами. И в школе Алиса Витальевна из директорского кабинета не вылезала: ни дня не проходило, чтоб мать твоя не натворила что-нибудь. А по деревьям как лазила… Сосед все время грозился, что пристрелит за яблоки.

— Что же ей, своих яблок мало? — Максим задумчиво взял из вазы крупное гладкое яблоко и поднес к носу. Зажмурился и принюхался — будто и впрямь запахло антоновкой. — У бабушки всегда урожай хороший. Был.

Садовник усмехнулся:

— Свои — это не то. Софья бедовая росла. Ей приключения по душе. Вся в отца.

— А что за браслет в показаниях?

— Браслет… — садовник отодвинул пустую тарелку. — Филипп Алисе на помолвку подарил. Сам сделал. Насколько я в украшениях ни бум-бум, а на это смотришь, и баб понимать начинаешь. — Он помолчал и добавил едва слышно: — За такую красоту и убить можно. Наверное. — Тряхнул головой, словно смахивая навязчивые мысли и встал. — Давай по одной. За деда твоего.

— Не буду! — Максим упрямо сдвинул брови и до боли сжал вилку. — Он нас бросил, а я пить за него?!

Садовник вздохнул:

— Молод ты еще старших судить. Думаешь, не понимаю, каково, когда только черное и белое видишь кругом?

— Может, дед и убил? — не унимался Максим. — В показаниях врач скорой написал, что бабушка деда прокляла и все про какие-то алмазы кричала.

— Мало ли что человеку за минуту до смерти причудится? Филипп винился мне, что не мог приехать раньше.

— Я пожалеть его должен?!

— Да ничего ты не должен, — Иван Семенович тяжело поднялся. — Пойду пленкой чеснок накрою.

Максим смотрел на сутулую спину садовника:

«Заколебал увиливать! Вижу ведь, что темнит! Разговор обрывает, утешает меня, как маленького “не волнуйся, разберемся!” — он вскочил и в сердцах выкинул остатки мяса в мусорное ведро. Машинально перемыл посуду, заварил кофе, бухнув пять кусков рафинада, и уселся на диван у окна. — Он упертый, а я еще упрямее!» — Сделал поспешный глоток и обжегся:

— Черт! — высунул язык и с шумом задышал, как собака в жару.

На поверхности кофе лопались мелкие пузырьки воздуха. Максим вспомнил уроки физики:

«Гидрофилы — это вещества, энергия притяжения которых к молекулам воды превышает энергию водородных связей. Вода растворяет сахар, потому что ее молекула намного проще молекулы сахара. Получается, Семеныч косит под простачка, а чуть я поднажму — уходит от ответа. Хорошо устроился! — от волнения Максим вскочил и принялся мерить кухню шагами. — Я найду к тебе подход! И на эмоции меня больше не поймаешь, старый хрыч!»

Он выплеснул недопитый кофе в раковину, сполоснул кружку и ушел к себе в комнату. Достал бабкины письма, перечитал несколько раз и запихнул на дно чемодана.

«Как в колледже учили? “Искусный переговорщик всегда держит фокус на цели”. Моя цель — разобраться со всем этим безумием и свалить обратно в Лондон. И если надо стать пай-мальчиком и потерпеть бабкину любимицу, я готов».

Максим позвонил Виолетте. Она пролепетала, что приедет вечером. Максим чуть не обронил участливое «встретить?», но вовремя спохватился:

«К чему такая галантность, виконт британских островов? — в сознание зудела ревностная мыслишка: — Что в этой Юдановой такого, что бабка повелась? Поет классно. Окей. Мало ли в консерватории певичек?»

К полудню распогодилось. Яркое солнце в окружении свиты из перистых облаков заняло почётное место в зените. Садовник, в стеганной жилетке и надвинутой на лоб обтягивающей шапочке, перетаскивал из подсобки в теплицу ящики с высокой кустистой рассадой.

Максим решил пройтись по поселку. Переоделся в шерстяную водолазку. В узкий карман джоггеров с трудом запихнул телефон. Проверил, на месте ли кредитки. Вчера после визита в полицию заехали в банк. Максим с недоумением перечитывал выписку. Оказывается, бабка за три дня до смерти открыла счет на его имя.

«Будто знала, когда помрет! И на Семеныча генеральную доверенность на похороны оформила», — он закрыл комнату на ключ — осторожность не помешает. Через окно кухни проследил за садовником. Тот вскапывал землю под яблонями в глубине сада.

В холле Максим еще раз обшарил печку. Тщетно. Новых сюрпризов обнаружить не удалось. Мысли переметнулись на фотографию:

«Что за ночь? Предостережение? Или намек, что я темноты боюсь. А может… — он замер от осенившей догадки: — Призрак! Она знала о призраке! — Максим машинально протянул руку, чтобы повесить ложку для обуви на крючок, но промахнулся. Тишину холла пронзил звон металла.

Помахав садовнику, Максим вышел за ворота. Надвинул капюшон толстовки на глаза — не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал. Заливистый лай невидимых за высокими заборами собак провожал от дома к дому. Максим хмыкнул:

«По очереди вступают, словно по мановению дирижерской палочки. Полнолуние что ли так действует на них? Когда приехал, молчали, а тут разошлись. — Он быстро пересек улицу, свернул за угол, оставив позади здание детского сада, и оказался на центральной площади. — Да, изменился поселок. Почту обновили. Банки на каждом углу. Вместо продуктового — сетевой. Памятник Ленину будто меньше стал. Только бабульки перед рынком все также запасами с огородов торгуют».

Завибрировал телефон. Максим полез в карман, резко потянул двумя пальцами мобильник и не удержал — тот выскользнул и упал на асфальт.

— Черт! Матвеев. Нашел время звонить! — Максим сбросил вызов, с досадой разглядывая треснувшее защитное стекло: — «Месяца не прошло, как купил». — Он завертел головой в поисках салона сотовой связи.

На торце торгового центра тускло светился рекламный баннер с надписью «Рай для вашего телефона». Перевернутая буква «р» висела на торчащих из стены проводах. Название словно подтверждало догадку Максима, что вряд ли тут он найдет приличный аксессуар.

«Зайду. Все равно выбирать не из чего в это дыре», — он поднялся на второй этаж и открыл дверь.

Его встретил мелодичный звон металлических подвесных трубочек. Вдоль стен стояли застекленные шкафы с подсветкой. На полках — модели телефонов.

— Is there anyone here?¹³

Тишина.

Максим подошел к прилавку и перегнулся через витрину.

— Ну и сервис: заходи, кто хочешь, бери, что хочешь, — крутанул шляпку серебристого настольного звонка, и тут же, словно из-под земли, перед ним возникла полноватая розовощекая девушка.

— Здравствуйте! — она заморгала густыми наклеенными ресницами, смутно напомнив Максиму кого-то из прошлой жизни.

«Как у нее веки не устают носить эти опахала?»

— Вам что-то подсказать? — привычным жестом девушка одернула белую блузку, выпятив обтянутую пышную грудь.

«Конкина!» — Максим не ожидал увидеть в роли продавщицы бывшую одноклассницу.

Первая любовь обычно у многих несчастная. Максиму повезло. В шестом классе влюбился в отличницу Светку Конкину. Потому что веселая. Потому что всегда ее дом открыт для гостей. Потому что ее мама, учительница начальных классов, варила большую кастрюлю густого сладкого какао с пенкой. Пить его можно было сколько хочешь. А еще Светка заразительно хохотала над несмелыми шутками Максима и в этот момент так изящно перекидывала за спину толстые косы, схваченные резинками, что красивее этого жеста он ничего в жизни не видел.

Даже мамины бесчисленные вечерние платья и украшения не производили такого впечатления. Хотя он любил украдкой наблюдать, прячась за перилами на втором этаже, как она дефилировала внизу, репетируя статную походку перед очередным светским приемом.

И мама была намного красивее Светки. Черные смоляные волосы оттеняли белую кожу, как у бабкиных фарфоровых купальщиц на трюмо. Когда мама смеялась, карие глаза становились похожи на темные камни в ее сережках, которые переливались при свете люстры, висевшей под потолком. Совсем рядом — руку протянешь, и можно потрогать прохладные хрустальные подвески.

Весь февраль Максим и Светка ходили на перемене по коридорам, держась за руки. На уроках садились за одну парту, в буфете он каждый день покупал Конкиной газировку.

Кульминацией стал школьный утренник в честь двадцать третьего февраля. Светкин отец выступал на торжественной части в актовом зале. Он горячо призывал любить родину, говорил, как важно жить и работать в своей стране, чтобы приносить ей пользу. И все дружно хлопали и улыбались.

После чаепития он вышел из класса и вернулся с потертой гитарой. Исполнил несколько песен, которые назвал «советскими». Максиму очень понравились и сами песни, и то, как бархатисто звучал голос Светкиного отца. И даже лысина, немного поблескивающая под люминесцентными лампами, не портила впечатление о нем. Максим громче всех кричал «браво», а Светкин отец подошел к нему и вручил гитару со словами: «Это вам, молодой человек. Дарю по просьбе моей дочери». Подскочила Светка и упросила показать несколько аккордов.

Играть на гитаре оказалось куда проще, чем заучивать бесконечные пассажи в этюдах Черни под контролем бабки. Она заставляла Максима заниматься на фортепиано даже по воскресеньям.

Через две недели Максим исполнил на концерте ко дню восьмого марта «Королеву красоты».

Светке он подарил сережки — мама выбрала у себя в ювелирном салоне, — а после дискотеки поцеловал в щеку.

Скандал разразился на следующий день. Светкин отец приехал ни свет ни заря и принялся долбить в металлические ворота. Максим сквозь тюлевые занавески видел, как он, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял садовнику, а потом сунул в руки коробочку. Максим издалека узнал ее.

«Сережки! — щеки обожгло. — Сейчас все бабушке расскажет! — Он заметался по комнате, засовывая в шкаф разбросанные по комнате вещи. — А вдруг и про хореографию проболтается? Засада! До конца жизни без инета и телефона!» — Запер дверь и приложил к ней ухо.

Дождался, когда Иван Семенович поднимется на второй этаж, постучит в комнату бабки, войдет к ней, и осторожно выглянул в холл.

Шаги. Стук. Теперь уже в мамину комнату. Максим весь превратился в слух. Мама вышла в коридор. Бабушка начала издалека:

— Софья, ты водила Максима к себе на работу?

— Водила. А что?

«Началось», — Максима обволакивало тоскливой дымкой всякий раз, когда они выясняли отношения.

— А то, что сейчас приходил господин… — бабка замолчала.

— Господин Конкин, — садовник назвал фамилию Светкиного отца.

— Господин Конкин, — продолжала бабка, повышая голос, — вернул золотые сережки с изумрудами, обозвав нас мещанами, буржуями и…

— Торгашами, — Иван Семенович снова пришел на помощь.

Мама засмеялась:

— Он просто болван. Неотесанный болван. Сережки восхитительны. Идеально подходят к зеленым глазам его дочери.

Бабка уже кричала:

— Софья! Я запрещаю тебе развращать моего внука!

— Твой внук еще и мой сын! Имею я право выбрать ему подарок для любимой девушки?!

Бабка взвилась грудными обертонами:

— Сын?! — пауза. — Ты, наконец, вспомнила, что у тебя есть сын?! И о какой девушке может идти речь, если Максимушке всего двенадцать?! Это верх неприличия!

В голове у Максима защелкало:

«Она красиво так орет… Тики-тики-тики-так… Будто арию поет… Тики-тики-тики-так, — раздражение на бабку росло, — а называть меня “Максимушка” в двенадцать лет прилично?! За-дол-ба-ли!»

— Алиса Витальевна, вам нельзя волноваться, давление поднимется, — загудел Иван Семенович примирительно, — а Максиму пора на хореографию.

Максим выдохнул и подумал с тоской:

«Я следующий».

Словно прочитав его мысли, бабка заголосила:

— Максимушка!

Поспешные шаги по лестнице. Максим запрыгнул в комнату. Быстро достал из портфеля первый попавшийся учебник. Раскрыл на середине и начал читать вслух:

— На Земле разные растения живут не изолированно одно от другого, а совместно, образуя группировки, а иногда…

В комнату постучали, и в тот же миг влетела бабка:

— Максимушка, я очень прошу тебя, на будущее, не совершать опрометчивых поступков, о которых впоследствии ты можешь жалеть.

Максим насупился:

«Вечно загадками говорит и пугает какими-то “последствиями”».

Он вскочил со стула, размашистыми движениями засунул кеды и треники в спортивную сумку:

— Что хочу, то и делаю. И спрашивать у вас не собираюсь, — он поймал огорченный взгляд садовника, стоящего за бабкиной спиной, и назло продолжил с еще большим рвением: — И вообще, я опаздываю! — выключил настольную лампу и выскочил из комнаты.

Бабка не пошла за ним. Иван Семенович всю дорогу вез молча. Тренировка прошла из рук вон плохо. А на следующий день Максим узнал, что Светку отец перевел в другую школу. Телефон не отвечал. На порог квартиры Светкина мама не пустила, попросив не искать встреч с дочерью.

«Болван! Мерзкий плешивый болван! — Максим со злостью колотил подушку. К ужину не вышел. Полночи проплакал. И подаренную гитару с тех пор не брал в руки — закинул в кладовку.

— Я могу вам чем-то помочь? — повторный вопрос вернул в реальность.

Максим снял капюшон, и девица ахнула:

— Стрельцов?! — ее глаза округлились, а нарисованные брови поползли вверх.

— Привет… — он помедлил, подбирая имя: — «Светка — грубовато, Светлана — официально». — Остановился на нейтральном: — Света?

Максим присматривался к Светке, выискивая ту девчонку, в которую был влюблен.

«Та веселая всегда была, а эта словно ее черно-белая фотка. Радость изображает, а глаза грустные».

— А я смотрю: ты не ты? — Конкина кокетливо поправила собранные на затылке в массивный пучок русые волосы. — Какими судьбами? Ты же в Лондоне живешь, да?

— Да.

— Ой, про бабушку твою слышала, — Светка дотронулась до локтя Максима. — Соболезную.

— Спасибо.

— А я тут работаю, два через два, — Конкина раскинула руки. — А по выходным — в кафэшке на углу.

— Учишься?

— Колледж закончила в Москве. Сейчас на экономическом. Заочно. Отец онкологией заболел. На лекарства много денег уходило. Но все равно не помогло — умер через два года. — На секунду ее лицо помрачнело и тут же приняло восторженно-заинтересованный вид. — Слушай, давай по кофейку? Я пораньше закроюсь. Арсен все равно за товаром уехал. — Светка снова затеребила пучок.

«Чего она так суетится? Аж подмышки у кофты вспотели», — кроме неловкости от внезапной встречи иных чувств Максим не испытывал.

— У меня дела.

— Подождут твои дела! Сто лет не виделись. Хочу все о тебе знать!

— Что «все»?!

— Как жизнь заграницей? Почему не писал, не звонил?

«С какого перепугу я тебе писать-звонить должен?» — Максим вспомнил, с каким надменным лицом Светкина мать запретила ему разыскивать дочь, и тут же ему стала противна и Светка, и ее «кофеёк».

— Ты извини. В другой раз.

— Какой «другой»? — Светкин лоб сморщился гармошкой. — Стой здесь и никуда не уходи! — Она исчезла за дверью подсобки.

«Прицепилась, как пиявка!»

Конкина вернулась в куртке и с сумкой в руках:

— Пошли ко мне. Посидим. Школу вспомним.

— Извини, я правда не могу. — Максим прикидывал, сколько потеряет времени, прежде чем отделается от Светки: — «Главное, чтобы Виолетту на пропустить, а то психанет и уедет, а мне без нее не разгадать бабкины причуды».

Конкина напирала:

— Тогда я вечерком к вам загляну. Диктуй мобильник. — Она достала из сумки телефон.

— Я не помню свой номер.

— Ну, значит ты звони, договорились?

— Договорились. Пока. — Максим развернулся и вышел под сердитый звон «музыки ветра».

Светка выбежала следом:

— Телефон не забыл?

Максим предпочел не оборачиваться. Пересек площадь. С ходьбы перешел на бег и через десять минут открывал калитку.

Примечания

11

The madhouse — (англ.) — сумасшедший дом.

12

Людвиг ван Бетховен (1770 — 1827 гг.) рондо-каприччио «Ярость из-за утерянного гроша».

13

Is there anyone here? — (англ.) — Здесь есть кто-нибудь?