Забытая ария бельканто

Наталья Есина, 2021

Максим Стрельцов возвращается из Лондона на оглашение завещания внезапно скончавшейся бабушки. Но вместо рутинной процедуры попадает в весьма запутанную историю. Ученица покойной Виолетта Юданова выдвигает против него обвинение. Отношения между молодыми людьми не складываются сразу, но странные письма вынуждают Максима и Виолетту держаться вместе. Смогут ли герои разгадать тайну, окутывающую прошлое семьи Максима? И какое отношение имеет к дому Стрельцовых призрак, обитающий в усадьбе?

Глава 3

До поворота на МКАД Иван Семенович не проронил ни слова. Максим незаметно разглядывал его профиль, не решаясь начать разговор. Нос с горбинкой. Губы плотно сжаты. Тяжелый подбородок выдвинулся вперед, словно ящик с карточками книг в бабкиной библиотеке.

Солнце слепило, выглядывая между домами — пришлось опустить защитный козырек. С трудом встроились в поток спешащих из столицы машин. Ядовитый закат огненной лавой залил частный сектор слева от дороги, придавая затянувшемуся молчанию зловещий оттенок.

«Что там эта ненормальная вопила?» — слова Виолетты давили невыносимыми децибелами на слух, словно злоумышленник врубил на полную мощность невидимую стереосистему и прижал колонки к ушам Максима.

«Обвиняю в смерти! — болезненный звуковой хук справа. — Убили! — попытка атаковать слева. — Если бы ты был рядом!» — громкость зашкалило сразу с двух сторон.

Максим не выдержал:

— Иван Семенович, вы можете объяснить, кто такая Юданова, и с какой стати в киллеры меня записала? — удары сердца пытались обогнать стук колес на ребристой шумовой разметке, обрамляющей пешеходный переход.

Садовник достал из-под сиденья минералку.

— Открой, будь добр.

«Он что, издевается?!» — Максим весь сжался и выпалил:

— Какая к черту минералка? Прямо скажите, что тут произошло, пока я лондонскую ссылку отбывал?

Садовник невозмутимо открутил крышку и сделал пару глотков.

— Сразу всего и не объяснишь…

— А вы постарайтесь!

–…ученица она.

— Какая еще «ученица»?

–…Алисы Витальевны. Пятый год с ней занимается… Занималась.

— Допустим. А флигель тут причем? За какие-такие заслуги бабка… — Максим запнулся. — Бабушка завещала его ей?! — Он еле сдерживался. Ненависть к покойнице затопила нутро: — А, понятно, очередная блажь выжившей из ума старухи!

— Максим! Полегче. Сирота девчонка. Вот и жалела ее Алиса Витальевна.

— Так жалела, что в наследницы записала? — Максима трясло, голос срывался. — Меня всю жизнь чужими людьми пугала, а сама… — Он закашлялся от попавшей в горло слюны. Отдышался и выпалил: — Откуда вдруг такое доверие?!

— Да не в доверии тут дело.

— А в чем?

— Мало ли что у Алисы Витальевны на уме было. Раз Виолетте отписала, значит есть причина. Давай, успокаивайся. Разберемся мы со всем этим, поверь.

Проехали указатель на санаторий «Сосновые просторы». Иван Семенович свернул на грунтовую дорогу и сбавил скорость:

— Прибыли. Выйди, я вплотную к забору припаркуюсь.

Максим выскочил из машины, хлопнув дверцей.

«Хороша старая стерва: меня, значит, вышвырнула, как паршивого котенка, а себе новую игрушку нашла? Малохольную эту пожалела, видите ли! А родного внука не жалко было на край света отправлять в тринадцать лет? — Он достал из рюкзака ключи, трясущимися руками отпер калитку и побежал к крыльцу. — Думал, уеду сразу, как дом продам, а теперь фига с два! Семеныч тоже хорош — скрывал, что у бабки пять лет фаворитка тусуется!»

На кухне Иван Семенович быстро накрыл на стол, достал из буфета водку. Налил себе и Максиму. Сел:

— Алису Витальевну и Софью помянем, — резко выдохнул и опрокинул стопку в рот, — пусть земля им пухом будет.

Максим машинально выпил. Горло обожгло. Он хватанул ртом воздух, глаза заслезились. Иван Семенович протянул маринованный помидор, а сам понюхал кусок черного хлеба и зажмурился. Захрустел зеленым луком.

— Картошку бери. С огорода. Сорт Алиса Витальевна выбирала. Рассыпчатую любила. И укропу, укропу добавь.

Каждый раз, когда Иван Семенович вспоминал бабку, у Максима появлялся неприятный холодок в подвздошье. Сейчас еда казалась безвкусной, хотя аромат зелени, смешанной с растопленным сливочным маслом, вызывал аппетит.

Садовник налил по второй:

— Ты как уехал, Алиса Витальевна сильно переживала. Музыку свою перестала слушать. Сядет в темной гостиной в кресло и качается, качается.

— Переживала она. Так я и поверил, — Максим заерзал на стуле. — Избавилась от обузы, и дело с концом.

— Да пойми ты! — рявкнул садовник. — Боялась она.

— Чего боялась?

— Чего-то боялась… — Иван Семенович замолчал.

Максим наблюдал за движением желваков на его лице:

— Бабушку что, убили? Эта полоумная про убийство кричала.

— Одна из версий у полиции. Там и вправду странности есть, — Иван Семенович почесал щеку и добавил, глядя в пол: — В толк не возьму, почему Алиса открыла в тот день? Получается, знала его или…

— Кого знала?

— Кстати, а ты письмо-то читал?

— Какое письмо? — Максим нахмурился. — А, которое вы мне вчера передали. Нет еще.

В кармане толстовки завибрировал телефон. Максим вынул его и уставился на экран:

— Незнакомый номер.

Садовник вытянул шею:

— Легок на помине. Следак. Матвеев фамилия. Дело Алисы Витальевны ведет. Вроде толковый. Не бери, до утра потерпит. Все равно на завтра нас вызывал. Вот, кстати, и спросишь, что накопали за это время. — Он поставил чайник на плиту, чиркнул спичкой. Потом сел и принялся за селедку.

Максим досадливо скинул вызов. Почему Семеныч прямо не отвечает?

— Вы про странности начали говорить. Что бабушка впустила кого-то. Знакомого.

В дверь позвонили. Садовник замер с обглоданной рыбьей тушкой в руке. Максим положил недоеденный огурец на тарелку и встал из-за стола. Спрятался между арочным проёмом и холодильником, чтобы остаться незамеченным. Иван Семенович вымыл руки:

— Кого это на ночь глядя принесло? — он метнулся к окнам и задернул шторы. Скинул фартук, бесшумно пресёк холл и щелкнул входными замками. На пороге стояла Виолетта.

Максим выдохнул:

«Вспомни дуру, она и появится», — он прошагал к печке, нарочито шаркая тапками, и прислонился к ней спиной:

— Интересно, с чем на этот раз пожаловали, уважаемая воспитанница моей присно поминаемой бабушки? — Максим скрестил руки на груди. — Решили мне еще одно убийство приписать? Хотя, судя по выражению лица, не одно, а целую серию.

— Иван Семенович, попросите, пожалуйста заморского гостя прекратить свою арию.

— Виолетта, ну ты-то хоть помолчи! — садовник втянул ее внутрь и захлопнул дверь.

Виолетта покраснела. Присела на край кожаного диванчика и достала из сумки большой конверт:

— Вот, нотариус передал. Вернее, помощница его. В общежитии поджидала. Сказала — личное.

— Разберемся. Руки у тебя ледяные, — садовник повернулся к Максиму: — Чаю налей, пожалуйста, — он нарочито выделил последнее слово.

— А что, варежки с обогревом сломались?

Виолетта беспомощно пискнула:

— Иван Семенович!

Садовник помог ей снять пальто, недовольно зыркнув на Максима.

«Прикинулась невинной овечкой, а тогда коршуном налетела. Откуда что взялось», — Максим пытался разглядеть на бледном лице Виолетты тень притворства.

— Пошли на кухню. Поешь. Опять небось не ужинала — все для своих кошек экономишь, — садовник приобнял Виолетту за плечи и повел на кухню.

«Интересно, чего Семеныч с ней так возится? Обыкновенная аферистка. Посмотрим, как ужин сметёт, скромняга, — Максим решил наблюдать за бабкиной любимицей. — Долго не сможет из себя хорошенькую строить. Проколется. Обязательно проколется!»

— Спасибо, Иван Семенович, — Виолетта резко остановилась, и Максим чуть не наступил на подол ее длинной шерстяной юбки. — Я только попью, если можно.

«Умирающий лебедь, — Максима передернуло. — Статуэтку Оскара в студию!»

Садовник усадил Виолетту на стул. Налил дымящийся чай и придвинул конфеты. Виолетта обхватила кружку ладонями и осторожно сделала глоток. Максим разглядывал письмо, лежащее на столе.

«Один в один, как у меня: конверт коричневый, сургучная печать. И чернила фиолетовые. Прикольно бабка развлекается. Послания с того света шлёт».

Садовник добавил Виолетте кипятка, достал из кармана жилетки небольшой футляр и надел на нос очки:

— «Юдановой В. И. От Стрельцовой А. В. Когда меня не станет! Лично в руки! Вскрыть в присутствии моего внука, Стрельцова М. Ф. Седьмое апреля две тысячи пятнадцатого года».

«Ого! Тоже за три дня до смерти написано, — удивился Максим. Виолетта подняла голову. Большие серые глаза блестели. — Носом шмыгает. Реветь собралась? Без меня».

— Иван Семенович, во сколько завтра в полицию? — Максим чувствовал на себе изучающий взгляд бабкиной ученицы. Так и порывало спросить: «Чего смотришь, не нравлюсь?»

Суток не прошло, как познакомился с этой девицей, а вбиваемые на занятиях по этикету манеры и навыки общения испарились, как выкипающая вода в надрывно свистящем чайнике.

Садовник резко встал, отодвинул стул — тот противно скрипнул ножкой по кафелю, — подошел к плите и выключил конфорку. Чайник затих.

— К одиннадцати. Я пойду, а вы с письмом разбирайтесь. Виолетта, позвони, как освободишься: до метро подброшу. Или, лучше прямо до общежития.

— Спасибо, Иван Семенович, — Юданова взяла салфетку и высморкалась.

Максим расправил плечи, сунул руки в карманы джинсов и в упор посмотрел в глаза садовнику:

— Я не готов сейчас вскрывать какие-то странные конверты. Особенно, вместе с ней, — он кивнул в сторону Виолетты и заметил на ее щеках слезы. Напор моментально спал, но желания продолжать беседу не возникло. — Без меня разбирайтесь. — Развернулся и вышел в холл.

— Максим! — крикнул садовник. — Алиса Витальевна велела вам вместе читать!

— Перепоручаю это таинство вам.

Перед тем, как захлопнуть дверь в свою комнату, он расслышал приглушенные рыдания Юдановой и утешения садовника:

— Ну, все, все. Бывает. Допивай и поехали. В другой раз поговорите.

Часы в холле отмерили двенадцать ударов. Максим сидел в одежде на нерасправленной кровати. Перед ним — выпотрошенное бабкино письмо. Надо же додуматься засунуть маленький тетрадный листок в пять одинаковых конвертов из плотной бумаги! Это что, новый способ усиления конфиденциальности? Пока открывал, взмок, словно отжался не один десяток раз на кулаках.

«Интересно, у Юдановой один конверт или тоже “top secret”¹⁰?» — Максим засмеялся, представив, как субтильная Виолетта пытается достать тайное послание тонкими пальцами. Злится. Нервничает, а потом срывается на слезливое причитание и кутается в свой километровый шарф. Внезапно Максиму стало стыдно. Он вспомнил, как орошал слезами подушку первый год учебы в колледже.

Мало того, что знаний английского оказалось недостаточно, и после тестирования попал на два класса младше. Так еще и мёрз постоянно. В спальне напротив входа треть стены занимал камин. Топили его с декабря по март два часа в день, строго после завтрака. Максим иногда сбегал с уроков под предлогом взять кофту и подолгу стоял, прижавшись к теплой керамической плитке, любовно поглаживал ее и вспоминал далекую печку в бабкином доме.

Кровать Максима стояла в углу у окна в одну раму, и зимой стылый морозный воздух гулял меж щелей гордым лордом. Ребята смеялись, наблюдая, как перед сном Максим доставал из чемодана невесть как попавшие туда связанные бабкой носки из грубой шерсти. Натягивал их поверх спортивных лосин, а на голову надевал брейк-дансовую шапку для кручения. Синтетическая накладка на лбу и макушке защищала голову от вездесущего ледяного сквозняка.

И сырость. Вечная сырость. Максиму казалось, что ее запах преследовал его даже летом, когда наступала жара, и прохлада комнаты спасала от зноя.

Эпопея с умыванием собирала вокруг него по утрам толпу гогочущих сэров. Максим никак не мог взять в толк, почему англичане так ненавидят проточную воду. Дефицит? Но на географии рассказывали, что выпадающие в стране осадки по своему числу превышают число испарений, и острова со всех сторон окружены водой.

А из кранов в школе течет либо холодная, либо горячая. Чтобы набрать теплую, надо заткнуть раковину металлической пробкой на цепочке. И вот тогда уж можешь плескаться сколько влезет. Высморкаться? Пожалуйста! Но потом изволь умываться собственными соплями. А обычная чистка зубов превратилась в пытку. Он раздобыл банку из-под джема и с трудом подпихивал ее к крану, расположенному так близко к краю раковины, что ладонь не пролезала.

Максим тряхнул головой, смахивая тоскливые воспоминания и развернул тетрадный листок в клеточку. Каллиграфический бабкин почерк в который раз приветствовал его вычурными завитушками:

«Дорогой Максимушка! Мой любимый и родной вну́чек! Сейчас я попрошу тебя сделать для меня что-то очень важное! И отнесись к моей просьбе серьезно! Пожалуйста!»

Максим протер глаза.

— Чего это она восклицательные знаки впихнула после каждого предложения? Даже на бумаге продолжает кричать, — он представил бабку в строгом платье из темного бархата. На открытой горловине крупная брошь в форме виноградной лозы с ягодами цвета вина, рюмочку которого бабка позволяла себе по праздникам.

Она надевала это платье исключительно в оперу. Вспомнились сборы на премьеру «Набукко» Джузеппе Верди. «Бука» — про себя назвал ее Максим. Мама в последний момент отказалась ехать. И бабка, отведя в сторону руку садовника, подававшего ей пальто, начала то ли кричать, то ли петь, называя Софью «неблагодарной дочерью и никудышней матерью». А Максим стоял на лестнице, вжав голову в опущенные под тяжестью чувства вины плечи.

«Они обе меня ненавидят! Одной мешаю по операм разъезжать, а другой — с кавалерами встречаться», — он скинул куртку с шапкой на пол и завопил:

— Я тоже никуда не поеду! Не заставите! — спрыгнул со ступеньки и помчался в свою комнату. Заперся изнутри, чтоб отстали наверняка.

Оперная музыка действовала на Максима странным образом. Слушая соловьиные рулады одетых в старинные костюмы артистов — как на картинках в книгах про принцев и принцесс, — он мечтал об одном: чтобы бабка и мама смотрели на него с тем же обожанием, с каким они лицезрели чужих дядек и тётек, изображающих страдания на сцене. Он ревновал бабку к ее пластинкам, потому что видел, каким отрешенным становилось ее лицо, когда играл граммофон. И тут уж даже вопрос не задай — бабка подносила указательный палец к губам и блаженно улыбалась.

А мама… Иногда ему до кожного зуда хотелось прижаться к ней. И пусть считает маленьким! Лишь бы обняла, погладила по голове. Он готов стерпеть любое наказание — за разбитый графин или содранную коленку, — только бы заметила.

Раньше не понимал, откуда бралось ощущение неловкости в их отношениях. Когда подрос, подметил, что мама никогда не смотрела ему в глаза. Специально избегала, или он просто не существовал для нее?.. С таким равнодушием можно смотреть не пенку в стакане молока, думая о чем-то своем.

Часы пробили три. Максим отогнал флёр прошлого и принялся изучать бабкино письмо.

«Помнишь, как мы искали подарки? Ты еще возмущался, что мама подсматривает». Максим явственно увидел маму в легком сарафане василькового цвета и льняном жакете.

Широко расставив руки, она кружила по холлу, а бабка хлопала в ладоши перед маминым носом:

— Холодно, Софья, холодно!

Мама приподняла с глаз цветастую косынку и недовольно воскликнула:

— Что за нелепый розыгрыш?

Максим надулся:

— А подсматривать нечестно!

— Так полдня можно по дому бегать, а мне через два часа французов в аэропорту встречать.

— Могла бы уж и подыграть. Эка невидаль — французы. Подождут твои лягушатники! — проворчала бабка.

Мама передала Максиму повязку. Он прижал теплую ткань к носу. Пахло духами. Подкинул косынку, и шелковое облачко опустилось на перила, безжизненно повиснув, словно гигантская мертвая бабочка.

Бабка досадливо поморщилась и подошла к печке. Подтянулась на носочках и вытащила из углубления в стенке ярко красный куб, перевязанный золотистой лентой. Развернула шуршащую обертку и сунула в руки мамы коробку:

— Максимушка сам сделал. Открывай!

Максим во все глаза следил, как мама достала картонное сердце, обклеенное с двух сторон невообразимым количеством розочек из алой гофрированной бумаги.

«Бабушка не призналась, что помогала мне скручивать непослушные цветы. И два ряда сама на клей сажала, пока я соображал, как правильно делать», — он зажмурился от сладкого предвкушения похвалы.

Мама повертела поделку в руках:

— Миленько. Времени, наверное, много потратили? Могли бы просто букетом обойтись. Вот куда я это теперь дену? — она вытянула из бутонов атласную петельку, оглядела холл и повесила подарок на гвоздь, торчащий в стене между печкой и кухонной аркой. — Пусть тут будет. Красиво же? — и, пританцовывая, побежала к себе.

Максим провожал маму полными жгучих слез глазами:

— Бабушка, ей не понравилось? Это потому, что я один цветок неровно налепил, да? — он сдерживался, чтобы в конец не разрыдаться.

Бабка сдвинула брови:

— Нет, что ты! Сердце волшебное. Просто чудо, какое сердце! — подошла и крепко обняла хлюпающего носом Максима. — Пойдем-ка мы торт резать.

В этот момент мама, прижимая мобильник плечом к уху, спустилась по лестнице:

— Да. В сейфе возьми, и расписка чтоб у меня на столе лежала. Катю предупрежу. Все. На связи. — Она повернулась в бабке: — К ужину не ждите.

— С днем рождения, мамочка! — отчаянно крикнул Максим.

Мама застыла на месте, скользнула взглядом поверх его головы, кивнула и тут же погрузилась в разговор по телефону.

Максима накрыла злость. Он отшвырнул письмо и взял гитару. Стащил чехол и забренчал:

— В призрачном тумане скрылся Альбион,

А по нервам чиркнул острый, острый ножик:

Виолетта ткнула пальцем: «Это он!» —

И рванула, убегая со всех быстрых ножек!

Вдруг в холле раздался грохот. Максим замер и прислушался. Что за чертовщина? Шаги? Сразу вспомнил о призраке. Неприятный озноб, пробежав по затылку, вернул детский страх.

«Входная дверь заперта. Окна — тоже… Хотя! Смешно: оно же сквозь стены проходит! — Максиму стало не по себе, рука автоматически потянулась к луку, что спрятался на двери за стиранными вещами. — Глупости! Даже если это оно, что мне сделает? Убьет? Хотело бы, в детстве замочило бы. — Он положил гитару на кровать, подбежал к двери и рывком открыл ее.

Бледный лунный свет пробивался сквозь слуховое окно, едва освещая холл, а через входную дверь просачивалось мутновато-белое очертание мужской фигуры. Все те же широкие плечи. Круглая голова, на этот раз без шляпы, а вместо пальто — старомодный приталенный пиджак.

Максим упер руки в бока и крикнул:

— Вы кто и что здесь делаете?

Призрак шевелил губами, не издавая при этом ни звука, и отчаянно жестикулировал, как сурдопереводчик. Словно приглашал куда-то.

— Не слышу! Громче можете? — Максим силился вспомнить отрывок, который им задавали классе в восьмом учить на трех языках. — Вы тут живете? Угадал? — Он сделал шаг вперед. Страх исчез, появился интерес. — А почему не разговариваете? Как у Оскара Уайлда, помните? «Достигнув верхней площадки лестницы, он, отдышавшись и придя в себя, решил продемонстрировать свой знаменитый дьявольский хохот, который выручал его в стольких случаях. Поговаривали, что от этих звуков за ночь поседел парик лорда Рейкера, а три французские гувернантки леди Кентервиль заявили о своем уходе, не прослужив в замке и месяца».

Полупрозрачная фигура засветилась ярче, превратившись в плотный сизый сгусток.

— Эй, сейчас хохотать начнете? — Максим опешил от вида столь неожиданной метаморфозы. — Может, не надо? — Он ринулся к привидению, подошел вплотную и, окончательно поборов испуг, шагнул сквозь него. Легкий ветерок коснулся волос. Лампочки в люстре замигали и зажглись все разом. На кухне с шумом распахнулась форточка, и порыв прохладного ночного воздуха всколыхнул занавески. Максим резко обернулся. Никого.

«Это что, галлюцинация? Но я же его видел! — он еще раз оглядел холл, открыл кладовку, сбегал на второй этаж — все комнаты заперты. — Да он, похоже, сам чего-то испугался!»

Вернулся к себе.

«Может, бабка в письме про призрака упоминает?» — и развернул листок:

— Ты сам знаешь, где взять то, что может мне помочь! — Максим перевернул бумагу. На другой стороне почерк бабки был неровным: — Умоляю тебя, никому не доверяй! Только Виолетте! Она должна все знать наверняка! Держись ее! Целую! Люблю! Твоя несчастная бабушка А. С.-Ф.

Максим несколько раз перечитал послание. Что за паранойя? «Не доверяй никому!» Семеныча тоже в чем-то подозревала? А Виолетта… Что она «знает наверняка?» И подпись странная. Алиса Витальевна Стрельцова — это А. В. С., а не А. С.-Ф. Точно крыша поехала.

Из бабкиного сумбура Максим понял одно: она запрятала что-то для нее очень важное в печурки — углубления на внешних стенах печки, куда он зимой запихивал на просушку мокрые варежки на резинках, а по праздникам они с бабкой прятали друг от друга подарки.

Максим выбежал в холл. Осмотрел выемки, подсвечивая себе фонариком телефона:

«Она издевается? А я повелся на дурацкий квест!» — открыл заслонку, ощупал холодное кирпичное нутро — пусто. Распахнул небольшую металлическую дверцу и достал еще один конверт. Снова сургуч. Снова игра в матрешки — пять одинаковых конвертов прятали фотографию с надписью на обороте: «Царица ночи! Помните: ночь! Ночь! Ночь!»

Максим опустился на пол:

— Не, я точно свихнусь с ее старческими выкрутасами! Какая к черту «ночь»?! — с фотографии на него смотрела красивая молодая девушка. Волосы собраны в высокую замысловатую прическу с крупными ракушками завитков. Корона полумесяцем искрилась под невидимым освещением. Черное платье обтягивало стройную фигуру, а глаза, густо обведенные темными тенями, казались огромными.

И вдруг Максим пронзила догадка:

«Это же Юданова! — он вскочил, заметался между холлом и кухней: — Не может быть!» — Посмотрел на часы. 5: 55. Нормально. Набрал номер садовника. Бодрый голос ответил сразу:

— Слушаю.

— Иван Семенович, мне срочно нужен телефон Юдановой.

— Что, позднее раскаяние настигло?

— Я серьезно. Это насчет… — он вдруг вспомнил предостережение бабки. — Короче, мне с ней связаться надо.

— Перезвоню.

Гудки, и почти сразу входящий:

— Скинул эсэмеской. У тебя все?

— Да, спасибо вам. Простите за беспокойство.

— До встречи.

Максим внес номер в телефонную книгу. Помедлил с минуту. Внутри зрела решимость поскорее покончить с бабкиными загадками.

«Раз без этой серой мыши не обойтись, придется какое-то время потерпеть ее присутствие. Ну, что ж, Виолетта, дитя лета, вызываю тебя на баттл! Ваши с бабкой оперы против моего фанка!» — Максиму прямо сейчас захотелось оказаться на танцполе. Он сделал стойку на руках и замер, замысловато прицокивая языком. Перенес вес тела на правую, а левую закинул за голову. Развел широко ноги, согнув правую в колене, резко замахнулся левой, словно отталкиваясь от воздуха. Перекатился на спину и принялся вращаться, переходя со спины на руки и обратно.

Адреналин разогнал кровь, и Максим почувствовал прилив сил. Такое состояние обычно испытывал перед выходом на сцену или перед экзаменом.

«Только вперед!» — сел на корточки и набрал номер Виолетты.

Примечания

10

top secret — (англ.) — сверх секретно.