Ноев ковчег писателей. Эвакуация 1941–1945. Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата

Наталья Громова, 2019

Второе издание книги Натальи Громовой посвящено малоисследованным страницам эвакуации во время Великой Отечественной войны – судьбам писателей и драмам их семей. Эвакуация открыла для многих литераторов дух глубинки, провинции, а в Ташкенте и Алма-Ате – особый мир Востока. Жизнь в Ноевом ковчеге, как называла эвакуацию Ахматова, навсегда оставила след на страницах их книг и записных книжек. В этой книге возникает множество писательских лиц – от знаменитых Цветаевой, Пастернака, Чуковского, Федина и Леонова и многих других до совсем забытых Якова Кейхауза или Ярополка Семенова. Книга основана на дневниковых записях, письмах, мемуарах и устных рассказах свидетелей тех лет. Читатель сможет увидеть бытовое, житейское, непарадное лицо войны.

Чистополь. Елабуга. 6 июля — 18 августа

Чистополь наполнялся эвакуированными с начала июля 1941 года. Приплывали по Каме.

Перед нами — крутой берег, — писала одна из эвакуированных. — Вверх идет дорога, по которой предстоит подняться в город — старинный, в прошлом — купеческий, с собором, лабазами, толстостенными жилищами, выбеленными до голубизны, крытым рынком, городским садом, мебельной и трикотажной фабриками, двухэтажными домами — в центре и одноэтажными, в три оконца, с палисадниками и крылечками, нарядными и попроще, приветливыми и угрюмыми — на всех остальных улицах, разбегавшихся вправо и влево от улицы Володарского^[18].

Уезжавшие в самом начале июля прибыли сначала в Казань. Там на первых беженцев смотрели с сочувствием и удивлением.

В Чистополь эвакуировали московский часовой завод, который стал производить военную продукцию. Население росло с фантастической быстротой. Люди питались в основном продуктами с рынка. Нашествие эвакуированных привело к тому, что цены взлетели во много раз, — это не могло не раздражать местных жителей.

Мы, приехав в июле-августе 41-го, — писала Наталья Соколова, — еще увидели докарточные пустоватые продуктовые магазины примерно в том виде, в каком они были до объявления войны (потом они превратились в распределители). Белый хлеб выпекали не каждый день, иногда неделями шел один черный, к этому в городе привыкли. Мяса в магазинах до войны почти не было, если было — одни кости. Дефицитов вообще в тридцатых хватало. Самым главным дефицитом являлся сахар, его не “выкидывали” на прилавки годами (да, да, не месяцами, а годами!). Детям был неизвестен вкус сахара, выручал мед. Здешние женщины позднее нам говорили: “Мы сахар увидели в войну, по карточкам. Пусть немного, но дают, великое дело”^[19].

Берта Горелик говорила, что некоторые писательские жены вообще потеряли чувство реальности. Многие просто не понимали, куда приехали, половина из них потом бежала в Ташкент. Но в первые месяцы эвакуации они скупали на рынке все, что можно. Из Москвы везли большие суммы денег, которые не снились местным жителям. Для некоторых не было предела, не останавливали никакие цены. Бочками скупали мед. Бывало так, что их даже избивали.

К началу августа детский лагерь в Берсуте был переполнен. Лидия Чуковская, оказавшаяся здесь в июле, уже не смогла пристроить туда детей; на это рассчитывала: там кормили. Она писала родителям в Москву: “Сейчас живем в общежитии, по 12 человек в комнате… ”^[20]

Хозяева плохо берут женщин с детьми. Кроме того, хозяева смотрят и на то, как устроены эвакуированные, чтобы воспользоваться их дровами или даже частью пайка. Такие, как Чуковская, были “неперспективны”.

“Комнаты и особенно дрова здесь очень дороги, а зимою будут морозы сорокаградусные, с ветром. Все пытаются раздобыть работу, но ни педагогам, ни литераторам здесь работы не найти; требуются шоферы, вязальщицы снопов и подавальщицы”^[21], — писала Лидия Корнеевна. Для горсовета такой наплыв эвакуированных стал полной неожиданностью.

Получалось, что одни могли работать в музее, на радио или в газете, а другие искали возможность устроиться в столовую. В колхозе, который находился на краю города, собирали турнепс. За эту работу не платили, но кормили гороховым супом.

Забытый драматург Николай Глебович Виноградов-Мамонт, приплывший в Чистополь 6 августа на пароходе, вел подробный дневник, который позволяет восстановить быт эвакуированных в городке до начала 1942 года. Так как детей у них с женой не было, их приезд и поиск жилья несколько отличался от тягот Лидии Чуковской. Виноградов-Мамонт пишет о своих скитаниях:

7 августа <… > по дороге в гостиницу я заходил почти в каждый дом в поисках комнаты. Жалкие лачуги, крохотные комнатки — и все проходные! <… > Зашел я в райком ВКП(б). Зав<едующий> агит<ацией> проп<агандой> Шильников приветливо встретил, обещал дать лекции и позвонить Тверяковой о комнате. <…> На обратном пути мы встретили Б <илля>-Белоцерковского. Он в унынии, ибо безнадежно болен <…>. Вернулись в номер — и вдруг заполыхало небо от грозных молний. Громовой раскат — и хлынул дождь… Чистополь нам нравится. Свежий, легкий воздух, напоенный запахами трав, умиротворяющая тишина, синее, суровое небо, красавица Кама, — как это необычно для нас, проживших безвыездно в шумной Москве столько лет. Мы мечтали о природе — и вот она, природа!^[22]

“Безнадежно больной” драматург Билль-Белоцерковский доживет до 1970-х годов. Его сын Вадим Белоцерковский, попавший в Чистополь подростком, писал в воспоминаниях, что отец был возмущен, как и многие другие писатели, развитием войны, которое грозило полной катастрофой стране.

Жизнь в глухой провинции потрясала своей примитивностью и неустроенностью. Тогда я впервые осознал, что Москва по сравнению с остальной страной — иное государство, неизмеримо более цивилизованное и благополучное. В Чистополе мы попали в XIX век, если не дальше. Старые деревянные осевшие в землю дома царских времен, неасфальтированные грязные улицы, отсутствие машин, водопровода, канализации. За водой мне приходилось ходить с ведрами и коромыслом к колодцу за несколько кварталов от дома в любую погоду, да еще обратно дорога шла в гору, зимой — часто обледенелая. Электрический свет давали только на несколько часов в сутки и с частыми перебоями. Не было и керосина. Освещались самодельными масляными коптилками: баночка или бутылка с грубым растительным маслом (которым каша сдабривалась) и фитиль из веревки. Спичек не было, огонь добывали древним способом: с помощью зазубренной железяки — кресала, кремня и трута (жженой тряпки). Чиркали железкой по кремню, искры падали на трут, он начинал тлеть, и его раздували до огня^[23].

Вернемся к хронике Виноградова-Мамонта, она позволяет увидеть ту жизнь непосредственно.

8 августа. Пятница <… > Зайдя в горсовет, узнали, что нам предоставляют комнату на Октябрьской ул., 54. Приходим — комната в 4 метра! Но изолированная. Взглянули на хозяев: учитель Афанасьев — коммунист, жена его, мальчик 13 л<ет> и девочка 15 лет. Хозяева понравились… Предгорсовета Тверякова дала мне лошадь, и мы перебрались из гостиницы на новое логово <…>. Хозяева пригласили нас пить чай, то есть воду горячую из самовара. Мы беседовали”^[24].

Многие были уверены, что до зимы вернутся в Москву. Виноградову-Мамонту очень повезло — его взяли директором в местный музей. В те дни, когда пароход с Цветаевой и Муром приближался к берегам Чистополя, этот странный человек писал в дневнике:

14 августа. Выяснилось, что директора музея нет, — у меня появилось желание получить это место. Боже! Нежели мне придется служить — мне, свободному гражданину, поэту, проводившему свое время за письменным столом <…>.

16 августа. Суббота. <…> В 9 ч. был в РОНО. Познакомили меня с науч<ным> сотрудником музея Г. И. Кудрявцевым и назначили директором музея.

Итак, я — музейный работник с окладом в 450 руб. <… > При музее старинная историческая библиотека. Порылся в библиотеке и возрадовался. Есть “История” С.М. Соловьева, Лависс, Рамес — много ценных и важных редкостных книг!

То-то будет раздолье — сидеть и читать^[25].

10 августа в Парке культуры писатели провели первый вечер встречи эвакуированных с местными жителями, прошел концерт с выступлением разных знаменитостей. Были Асеев, Исаковский, Тренев, мать и сестры Маяковского.

Виноградов-Мамонт вел вечер, а после него повздорил с А. Степановой; он едко пишет о своих впечатлениях от выступлений коллег. “Поэты произвели на меня, как обычно, мелкое впечатление — и мелкими дарованиями, и невежеством. Это поденщина, а не художники. Асеев — выше других. Но нет взлета вдохновения. Он — раб Маяковского, благоговейно служащий своему господину!”^[26]

К середине августа жить в Чистополе уже было практически негде, все было занято. Однако поразительнее всего то, что, когда на город будет наплыв октябрьских беженцев, им каким-то образом найдут место в переполненном Чистополе.

Галина Алперс, жена театрального критика Бориса Алперса, плывшая на том же пароходе, что и Цветаева, писала, что их с матерью на берег выпускать не хотели, но она сказала, что в Чистополе находится ее сестра (так называла она свою подругу) Елену Санникову и они будут жить у нее.

На пристани всех встречал поэт и переводчик Сергей Обрадович. Было это 17 августа.

Примечания

18

Дзюбинская О. Город сердца моего… // Чистопольские страницы. Стихи, рассказы, повести, дневники, письма, воспоминания. Казань, 1987. С. 166–167.

19

Соколова. С. 127.

20

Чуковский К., Чуковская Л. Переписка. 1912–1969. М., 2003. С. 295. Кроме того, в этом же письме Л. К. жаловалась на условия, связанные с обустройством детей в лагере: “Пока дела идут так… В Берсут детей не принимают. Обещают взять, когда перевезут тамошних сюда. Но у меня на руках нет документа об уплате денег, и его надо прислать мне возможно скорее.

Все, что касается жизни детей в Берсуте, — совершенно законспирировано. Матери, приехавшие сюда с нашим эшелоном, до сих пор не попали к детям и попадут недели через 3. Там кто-то сильно болен, но кто и чем — тайна. Тут всем распоряжается Косачевская, особа фантастически грубая (по рассказам матерей).

Ходят слухи, что в детском саду там хорошо (у Фани Петровны), а в лагере для старших — худо. На даче холод, и дети без конца болеют гриппом, ангиной, кашляют и т. д.

Чистополь и Берсут — малярийное место. Сюда необходимо прислать хинин и акрихинин”.

21

Там же. С. 296.

22

Виноградов-Мамонт Н. [Из дневника\ // Чистопольские страницы. С.107–108.

23

Белоцерковский В. Путешествие в будущее и обратно. М., 2003. С. 48.

24

Виноградов-Мамонт Н. [Из дневника]. С. 108.

25

Там же. С. 110.

26

РГАЛИ. Ф. 2542. Оп. 3. Ед. хр. 37.