Сады души моей

Наталья Гордина

Вместе с лирической героиней читатель совершает путешествие в разные исторические эпохи, разные страны и государства (например, «Письма к Титу», «Античные элегии»), становится адептом разных религий («Я взываю к богу Ра», «Тень Будды падает на город», «Подражания Корану»). В палитре сборника переплетаются культурные реалии народов разных континентов («В царстве Великого Змея», «В преддверии Рагнарёк», «В тени цветущей сакуры») и отсылки к художественным мирам («Джейн Эйр», «Отрывки из Фауста»).

Встречи с чёрным монахом

Меня сегодня с самого утра занимает одна легенда… Не помню, вычитал ли я её откуда или слышал, но легенда какая-то странная, ни с чем не сообразная… Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в чёрное, шёл по пустыне, где-то в Сирии или Аравии… За несколько миль от того места, где он шёл, рыбаки видели другого чёрного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж… От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ чёрного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой… Наконец он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, всё никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть… самая суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шёл по пустыне, мираж опять попадёт в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе.

А. Чехов. Чёрный монах

Первая встреча с чёрным монахом

У нас только сад, сад, сад и больше ничего… Вся, вся наша жизнь ушла в сад, мне даже ничего никогда не снится, кроме яблонь и груш. Конечно, это хорошо, полезно, но иногда хочется и ещё чего-нибудь для разнообразия.

А. Чехов. Чёрный монах

До горизонта пейзаж простирался

Однообразно скупой.

Дланью тропинок мрак горестно крался

Следом. Почти что слепой

Солнечный диск исподлобья, нахмурясь,

Мой изучал силуэт,

И посылал мне, застенчиво щурясь,

Отблеск заката привет.

Сумрак угрюмо ласкал мои плечи,

Контуры луж читал взор,

И рисовал очарованный вечер

Тусклых оттенков узор.

Шумного бала веселье покинув,

Скрылась в саду, но печаль

Не утолила я, взглядом окинув

Неба гнетущую даль.

Был не со мной мой родной и желанный,

Не целовал моих уст

Возле беседки, где благоуханный

Роз распустился куст.

Сад миновав, среди ржи разглядела

Мрачный оврага оскал.

Страх затаив, в недра бездны глядела

Осень. Жар искр высекал,

С трепетом солнца касаясь огнива,

Ветер, рыдая навзрыд,

И под обрывом плакучая ива

Скорбных небес монолит

Всё рассмотреть безуспешно пыталась,

Горечь разлук затая.

В зеркале вод в полутьме отражалась

Тенью фигура моя.

Был не со мной мой единственный, нежный,

Чтоб утолить боль души.

В неба лазури, как море, безбрежной

Голос раздался в тиши.

Инок над бездной бездонной, как птица,

В воздухе душном парил.

Вдаль облаков пронеслась колесница.

Призрак вдруг заговорил.

«Что же ты медлишь? — он молвил лукаво. —

Прыгай, ведь жизнь так скучна,

И упокоится дух величаво

В вечной обители сна.

Больше видений кошмарных не будет,

Гений к тебе не придёт,

И ни один человек не осудит

Душу, что рвётся в полёт.

Там, под воды одеялом, девица,

Сможешь спокойно спать,

Сердце в груди перестанет томиться

И без любви тосковать».

«Кто ты?» Монах усмехнулся: «Не знаешь,

Кто я? Легенду с утра

Ты про себя разве не повторяешь?

Думала, это игра?»

«Но ты реален!» «Реален, родная?!

Я лишь фантазии плод!

Ты размышляла, скорбя и стеная, —

И появился я вот

Перед тобой в этот сказочный вечер».

«Чтоб мне помочь умереть?»

«Что ты! Об этом не может быть речи!

Гибель твою лицезреть

Мне ни к чему“. „Для чего же на муки

Ты обрекаешь меня?»

«Чтоб перестала томиться от скуки,

Бога творенья кляня».

«Но отчего ты решил, что скучаю

Я на исходе дня?»

«Хоть не слепой, всё же не различаю

В горестном взгляде огня

Жизни. Бледны твои впалые щёки.

Еле стоишь на ногах».

«Хватит! Устала я слушать упрёки.

Ты надоел мне, монах».

«С шумного бала сбежать ты сумела,

Но от меня не сбежишь».

«Я убегать от тебя не хотела».

«Правда?! Зачем же дрожишь?

Может, меня ты боишься?“ „Возможно…

Нет, просто вечер уныл.

Осень. На сердце немного тревожно».

«Знаю, тебе я не мил.

Чёрная ряса, таящая мощи

Тела худого, увы,

Вовсе не красит». За пропастью рощи

Шелестом алой листвы

Звали ступить под их тёмные своды

Лёгкой походкой. «Мой друг,

Вечер встречать здесь, на лоне природы,

Разве не счастье? Вокруг

Рожь колосится. От яблока солнца

Сумрак кусок откусил.

Дымка тумана загадочно вьётся…

Если б тебя попросил

Этот ландшафт воссоздать, ты б сумела?»

«Хоть не художник, вполне.

Я бы словами пейзаж сей воспела,

Уединясь при луне».

«Не сомневаюсь. Твой дар ведь награда,

Что была небом дана».

«Ты так считаешь?» «Ещё бы! Не рада

Ты ему, что ли?“ „Должна

Быть откровенной я?» «Если желаешь».

«Мне не известно, поверь.

В сумраке мыслей невольно блуждаешь,

Словно испуганный зверь

Всех сторонясь, всё остаться пытаясь

С гением наедине,

Встречами с ним, как вином, наслаждаясь,

Словно есть счастье в вине».

«Разве тебе не по нраву с ним встречи?»

«Что ты! Напротив, парю

Я над землёю от счастья в тот вечер,

Когда с ним вновь говорю.

Жаль, только в лунном сиянье он рядом,

После, скучая, одна,

Грусти смертельным отравлена ядом,

Контур размытый окна

Я созерцаю, и слёзы искрятся

На влажном бархате щёк.

В омуте глаз его вновь отражаться —

Всё, чего жажду“. „Намёк

Мне твой понятен. От чувств, каждый знает,

Как от чумы, не уйти.

Только не к гению страстью пылает

Сердце в девичьей груди».

«Как ты догадлив! Люблю я другого,

Хоть далеко он сейчас».

На исхудалом лице так сурово

Угли сверкнули глаз:

«В пламени адском любви ты сгораешь,

Словно в геенне горишь

Ежесекундно». «Откуда ты знаешь?»

«Думала, что утаишь

Ты от монаха движения духа?

Что за наивность, дитя!»

И рассмеялся он хрипло и глухо,

Ближе ко мне подлетя.

Возле меня на траву опустился:

«Любишь его одного?»

Взглядом в лицо выжидающе впился.

Пламя бесилось в его

Чёрных зрачках, навевая тревогу.

В страхе я кинулась прочь.

Шалью тумана в раздумье дорогу

С горечью кутала ночь.

09.09.05

Вторая встреча с чёрным монахом

А почему ты знаешь, что гениальные люди, которым верит весь свет, тоже не видели призраков? Говорят же теперь ученые, что гений сродни умопомешательству. Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди.

А. Чехов. Чёрный монах

В это время закат догорел

В полусонных зрачках. Одиноко

Я брела под дождём лучей-стрел

По туманным дорожкам. Далёко

Был возлюбленный. Сумрак лепил

Из теней силуэт мой неясный.

Поцелуев нектара не пил

Милый друг. Ко всему безучастный,

Диск луны в неба заводи плыл

И пейзаж созерцал унылый,

Сад в объятиях осени стыл,

Где меня обнимал мой милый,

Где родной мой ласкал меня,

Вкусом губ, как вином, упиваясь.

Длань аллей, в неизвестность маня,

Как змея, в полутьме извиваясь,

Звала вдаль. Я спешила домой.

Там ведь в спальне портрет над кроватью

Его был. Кто-то крикнул: «Постой!»

Я рукой прикоснулась к распятью,

Что хранила от всех на груди

Возле сердца незримо цепочка.

Голос крикнул опять: «Погоди!

Погоди-ка секундочку, дочка!»

«Гений, ты?» — у беседки застыв,

Я спросила в невольном сомненье.

Предо мною, главу опустив,

В чёрной рясе предстало виденье.

«Это я. (Капюшоном лица

Скрыт овал был.) Ушла не прощаясь».

Диск луны, как бельмо мертвеца,

Смотрел в душу, ничуть не смущаясь.

«Ты меня испугал… Извини…

Ты со мной говорил слишком страстно…»

«Ты боишься, что вновь мы одни?»

«Если честно, немного». «Напрасно».

«Я, должно быть, схожу с ума…

С привиденьем о жизни болтаю!»

«Это ты так считаешь сама?

Может быть, я тебя утруждаю?»

«Нет, нисколько… Всего лишь фантом…»

«Да, фантом я. Но ты не безумна!»

«Мы беседовать будем о том,

Я глупа иль, возможно, разумна?»

«И об этом. Тому, кто творит,

Всё вокруг — это повод взять в руки

Карандаш». Вновь в небес монолит

Рвались ветра надрывные звуки.

Листья жухлые жались у ног.

В оттенённой пастелью луже

Отражения яблонь. Изрёк

Вдруг монах: «Никому я не нужен!»

«Отчего это ты так решил?»

«Ты со мной говорить не желаешь!»

«Снова с выводами поспешил!

Просто ты меня плохо знаешь».

«Я прекрасно с тобою знаком,

Сотни раз ты в саду бывала.

Как шедевром любуясь цветком,

Всё ж его никогда не срывала.

Вновь одна, среди яблонь в цвету,

По дорожкам бродить ты любила,

Зелень глаз устремив в высоту,

Красный шар рокового светила

Созерцать. И сияли глаза

Твои грустью от вечной разлуки,

И невольно катилась слеза

По щеке, точно жемчуг. От скуки

Ты томилась“. „По саду бродя,

Не встречала тебя“. „У беседки

Я стоял, с любопытством следя

За тобой под прикрытием ветки.

Только издали за тобой

Мне, признаться, следить надоело.

Нам увидеться было судьбой

Предначертано». «Сказано смело!»

«Знаю, при наступлении тьмы

Часто с гением встречи случались…»

«Как хотела бы я, чтобы мы

С тобой впредь никогда не встречались!»

«Отчего ж обижаешь опять?»

«Ты всего лишь мираж, наважденье…»

«Я устал сотни раз повторять,

Что я мыслей твоих отраженье.

Нет мыслителя, кто б никогда

Привидения в жизни не встретил,

Будь то гений иль я. Не беда,

Лишь бы разум был светел“. „Подметил

Справедливо, хоть я и не спец

В философских вопросах, а зритель.

Это ты сединою мудрец

Убелённый, искусства ценитель».

«Уже тысячи лет, как один

По вселенной уныло скитаюсь,

Как таинственный паладин,

Перед смертными я появляюсь

И беседую с ними о том,

Что волнует сердца их и души».

Лунный диск, изогнувшись котом,

В небе щурился хитро. «Послушай!

Ты ведь мудр, словно царь Соломон.

Отчего же с глупцами беседы

Ты ведёшь?“ „Знаешь, мудрость есть сон,

Утверждают Писанье и Веды.

Мудр лишь Бог. Он творец бытия,

Ну, а я — его скромный служитель.

Свершив волю его, снова я

Вернусь в облачную обитель.

Хоть мудры мы с тобой, только мир

Сотворить всё ж бессильны, как боги.

(Тусклых звёзд очарованный клир

Был исполнен тоски и тревоги.)

Как ни странно, изюминка есть

В каждой новой с тобою встрече».

«Мне, признаться, сладка твоя лесть

В этот хмурый осенний вечер».

«Льстить не думал тебе, поверь,

Дева юная, я ни капли».

Крался сумрак за мною, как зверь,

Жёлтых листьев топча пентакли.

Лунный круг в тишине аллей

В кляксах луж багровел и искрился.

«Скажешь, нету его милей?» —

И монах, усмехнувшись, скрылся.

21.09.05

Третья встреча с чёрным монахом

Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность. И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществится это будущее. Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно; развиваясь естественным порядком, оно долго бы ещё ждало конца своей земной истории. Вы же на несколько тысяч лет раньше введёте его в царство вечной правды — и в этом ваша высокая заслуга. Вы воплощаете собой благословение божие, которое почило на людях.

А. Чехов. Чёрный монах

В безмолвии полуденного сна

Я в полумраке спальни пробудилась,

Необъяснимой негою полна.

В окне раскрытом неба серебрилась

Полоска. Томно ветер шелестел

В кроваво-красных кронах яблонь сонных.

Мне не забыть, что милый мой хотел

Тонуть, как тень, в глазах моих бездонных.

Мы были вместе, но опять одна

В пурпурных красках осени от скуки

Сгорать свечой, несчастная, должна,

Не в силах с другом вынести разлуки…

Опять одна. Феерией лучей

Окрашен сад был. С высоты балкона

На мир смотрела. Линии плечей

Касались блики. Купол небосклона

Лица беспечно изучал черты

И контур губ, что целовал так страстно

Любимый мой. Я о любви мечты

Опять в душе лелеяла напрасно.

«Довольно грусти, девочка моя», —

Раздался голос чёрного монаха.

«Ужель пришёл основы бытия

Вновь изучать со мной, как фактор страха?»

«Ну, не сердись! Явился я как друг,

Чтоб поболтать с тобой в тени беседки,

Когда кровавый солнца пышет круг,

Палитрой красок разукрасив ветки».

«Ну, так и быть, я поболтать не прочь

С тобой о жизни, одинокий странник».

«Пусть в окна не стучится горько ночь

И не с тобой души твоей избранник,

Ты мне поверь, причин для грусти нет».

«Постой, спущусь. Накину лишь на плечи

Я шаль“. „И вновь с тобой мы тет-а-тет

Ведём беседу, как при первой встрече…

Да, в знойный день удобнее в тени

Пофилософствовать наедине, бесспорно.

Подобно снам, поверишь, в наши дни

Всё в этом мире стало иллюзорно.

Иллюзия, что ты сейчас одна,

Иллюзия, что я с тобою рядом…»

«Избавиться от скуки не вольна.

Разлука отравляет трупным ядом

Мне кровь, и я томлюсь в слепой тоске,

Совсем одна средь листьев арабесок,

И на мольберте неба вдалеке

Рисует осень силуэты фресок

Усталых туч, плывущих в никуда,

Гонимых ветром, точно галионы,

В морскую ширь, к любимому, туда,

Где не слышны отчаяния стоны,

Где верный друг к груди меня прижмёт

И будет пить живительную влагу

Дрожащих губ, и вечер-звездочёт

Наденет плащ и вложит в ножны шпагу

Лучей луны, разящих, как кинжал,

Болезненно, внезапно и смертельно».

«Прости, порой тебя я обижал

Лишь потому, что жаждал безраздельно

Тобой владеть“. „Мечты напрасны! Гений

Мой лучший друг!“ „Никчёмный херувим,

Молитвенно застывший у ступеней

Небес, не в силах прикоснуться к ним!»

«А разве ты дотронуться способен

До неба мановеньем одним рук?»

Над нами сонно, факелу подобен,

Пылал, прищурясь, солнца красный круг.

Во тьме зрачков его багровым цветом

Ленивый луч, как пламя, полыхал.

Повременил монах слегка с ответом.

«Давно, признаться, дева, не слыхал

Я, чтобы кто-то смело дотянуться

Смог, как Сафо, до тонкой туч каймы.

Ты в силах облаков сама коснуться.

Смогу и я…“ „И гений. Вечной тьмы

Враг неизменный он, сторонник света,

Поборник чистой, истинной любви».

«В палитре яркой огненного лета

Твой неизменный, знаю, визави,

С тобою он, как тень, всё время рядом.

Как не успел ещё он надоесть?»

Монаха гордо смерила я взглядом.

«Он всё, что у меня на свете есть

Благого. Никого дороже

Его нет в этом мире для меня».

«А твой любимый?» Дрожь прошла по коже.

«Всё время с ним, монах, в разлуке я.

Он миражом парит пред грустным взором

В пустыне жаркой жаждою томит».

«Вот отчего ты так глядишь с укором!

Ведь сердце беспощадно бередит

Твоё любовь, девица, как и душу,

Живёт одна поэзия в тебе,

Она твоё дыхание“. „Послушай,

Монах, за то, что ты в моей судьбе

Отныне есть, я Богу благодарна».

«Но почему ты так печально мне

То говоришь! Поверь, толпа бездарна,

А ты, как Феб, талантлива. Вполне

Могла бы ты счастливою быть, только

Всё Несмеяной день-деньской грустишь.

Я знаю, что на сердце твоём горько,

Но грустью боль никак не утолишь».

«Страдаю я, монах, не от разлуки,

Не оттого, что вечно я одна,

То творчества безудержные муки».

«Ужель, коль пишешь, то страдать должна?»

«В какой-то мере, инок, безусловно.

На то оно и творчество, мой друг».

«Ты исцеляешь пылким словом, словно

Христос прикосновеньем своих рук».

«Я исцеляю?! Хватит глупых шуток!

Такой же врач, монах, я, как и ты!»

«Шутить не думал. Просто сердцем чуток,

Невольно прочитал твои мечты».

«И что, они пришлись тебе по нраву?»

«Не по всем пунктам, дева, но вполне.

Святою жизнью заслужила право

Ты быть с любимым вновь наедине».

«Я не об этом, инок. Об искусстве…»

«Ах, об искусства силе! Спору нет,

Искусство всегда зиждется на чувстве,

И это знаешь ты, мой ясный свет.

Пускай таких, как ты, ещё немного,

Без них сей мир бы слишком скучен был.

Они другим в грядущее дорогу

Указывают стойко, сердца пыл

Сумев вложить в стихов скупые строки,

Что будоражат страстью жарко кровь.

Они певцы, как Гесиод, пророки,

Кто смертным проповедуют любовь.

Таким, как ты, не зря являюсь зримо,

Чтоб разговором их своим почтить,

Сказать, что жизнь есть наша пантомима,

А оборвётся скоро её нить,

Но горевать о том не стоит, право,

Что фарс смешной закончился, мой друг».

«Зажжётся снова в небе величаво

С зари приходом солнца красный круг.

Меня не будет. Только, как ни странно,

Поверь, монах, я счастлива тому,

В сознанья океане первозданном

Что я навеки сгину. Не пойму,

Зачем боятся смерти.

Ты не знаешь ответа на то, истинный эстет?»

«Считают люди, поджидают черти

В геенне грешных“. „Настоящий бред!

Само существование геенны

Не доказал никто ещё пока!»

«Однако страхи, дева, неизменны

Перед чертями. Уж наверняка

То оттого, что есть ещё сомненье

В самом существовании души».

«Монах, меня поверг в смятенье

Ты этой фразой!“ „Только не спеши!

Я объясню тебе её значенье.

Коль нет души, то означает ложь

Жизнь после смерти“. „То ли огорченье,

То ль радость на душе, едва поймёшь!»

«Скорее горе, раз они боятся

Постичь секрет извечный бытия».

«Поверь, мой друг, не стоит огорчаться,

Ведь смертны все. И ты, и он, и я —

Мы тоже смертны». «Разве грустно это?»

«Да что ты! Вместе грустно и смешно.

Жизнь — это вдохновение поэта,

Стихов на пол пролитое вино

В унылой спальне при чадящем свете

Лампады проржавевшей на столе,

Когда в окно стучится грустно ветер

И тает даль загадочно во мгле,

И тени, с мрака красками сливаясь,

Луж бледный обнимают силуэт,

Змеёй тропинки томно извиваясь,

Спешат догнать задумчивый рассвет».

«Жизнь есть стихи! Как это прозорливо!

Я, право, тронут. Что за пыткий ум!» —

Заметил инок чёрный шаловливо,

Вмиг отвлекаясь от тяжёлых дум.

«Ужель тебе не нравится сравненье?»

«Жизнь наша есть дороги полотно,

Поэта строки, в коих откровенье

Тебе судьбой Всевышнего дано —

Суметь постичь те истины, что кто-то

Не может ещё чувствовать и знать».

«Моей души извечная забота —

В подлунном мире всё вокруг познать.

Тревожит разум чуткий жажда знаний.

Я всё про всё, монах, узнать хочу».

«Поверь, осуществления желаний

Своих достойна, дева, ты. Свечу

Любви в тебе зажёг, скорбя, Всевышний.

Не погасить вовек её огня…

На этом жизни празднике я лишний…»

«Зачем, монах, ты мучаешь меня?

Зачем душе моей напоминаешь

О сердцу дорогом мне вновь и вновь?»

«На случай, если так и не узнаешь,

Какая есть она, твоя любовь!»

«Я ей дышу. Себе не представляю

Жизнь без нее“. „Поверь, мой ясный свет,

Я не о том“. „Ну что ж, я понимаю…

Мне нечего сказать тебе в ответ».

«Не нужно слов! Мне всё уже сказали

Твои, как дождь, печальные глаза,

На бледных щёк скорбящие скрижали

Жемчужиной упавшая слеза».

И, покачав главой седою, странник

Руки моей коснулся невзначай:

«С тобою будет скоро твой избранник,

Моя родная. Больше не скучай!

Ну, мне пора. Уже явился гений,

Чтоб отвести с собой тебя туда,

Где сердца пыл творит стихотворений

Бессмертных строки“. „Это не беда,

Ещё немного коль поговорите», —

Промолвил гений скромно, подойдя.

«Мне в путь пора, увы. Меня простите…

Хочу, однако, прежде, уходя,

Напомнить тебе вкрадчиво, мой гений,

Чтоб ты от бед и впредь её берёг,

Переживаний, глупых огорчений».

«Беречь я буду», — тихо дух изрёк,

На миг коснувшись плеч моих устало

Своей на тень похожею рукой.

И тут монаха-призрака не стало

Больше под неба тихою рекой.

04.10.05