Граммы для жизни

Наталья Валерьевна Загребина, 2020

Пленница загадочного острова больше всего на свете желает покинуть это мрачное место. Но граммы любви, необходимые ей для жизни, она найдет именно здесь.

5. ПРОБУЖДЕНИЕ

Володя тяжело и медленно возвращался из своего сна. Повторявшиеся во сне события были так тяжелы, что он очень устал спать. Не было сил открыть глаза, но сквозь веки чувствовал свет — яркими вспышками — от этого было тревожно. И он открыл глаза, чтобы убедиться — он в безопасности, ему ничего не угрожает.

По расписанным непонятными рисунками дощатым стенам плясали отблески огня из открытой печки. У огня сидела страшная женщина — лохматая, краснолицая. Она посмотрела в его сторону блестящими и, как показалось Володе, совершенно безумными глазами и спросила вслух:

— Интересно, сколько он весит?

«Боже, меня съедят!» — подумал Володя. Но сил спасаться у него не было. Он закрыл глаза и позволил себе провалиться в сон, надеясь, что все, что он увидел, исчезнет с утренним солнцем…

Когда Володя проснулся во второй раз, было светло, но солнца не было — пасмурно или туман. Володя медленно осмотрел дом — деревянные голые стены, такой же потолок — ничем не прикрытые и не покрашенные доски. Мебели почти нет — небольшой стол у окна, стул и круглая железная печка.

Обстановка очень бедная, скудная, как будто походная. Будто бы человек пришел сюда ненадолго — разложил вещи в нескольких местах — не стараясь заполнить и охватить все пространство, создать свой уютный мирок, а просто пришел ненадолго, разложил вещи грудно, чтобы ничего не забыть, чтобы успеть быстро собрать и поскорее уйти туда, где ждет настоящий дом.

Володя пошевелил руками — они были свободны и здоровы, только немного слабы. Тоже было с ногами. Это обрадовало Володю — скоро он сможет отправиться в путь, бежать, бежать из страны.

Хотя спасаться бегством — уже нет смысла. Есть пункт назначения, там его ждут, но нет рядом того, кто подавал бы смысл побегу, кто был бы рядом.

И Володя снова вспомнил эту ужасную бурю — мощные злые волны, руки, стертые до крови веслами — он не чувствовал боли, только удивлялся, как быстро это случилось.

Потом сильный удар волны. Тонкие холодные пальцы, вцепившиеся в его руку… И как она разжала их и скрылась под водой… И последнее, что промелькнуло в голове: «Хорошо, что я умираю. Иначе — зачем и как жить без нее? Как жить с этой утратой?»

Володя криво усмехнулся — не умер, живой! И теперь жить — без нее, с этим чувством вины — безграничным и тяжелым…

Дверь открылась, и Володя вздрогнул — вошедшая девушка так была похожа на его Лилю, что он на секунду поверил в ее спасение, тем более что он, Володя, остался в живых, выбрался из этой катастрофы, значит, и она могла. Но девушка, увидев, что Володя проснулся, остановилась в дверях, немного оробев. Потом, справившись со стеснением, она подошла к кровати. И Володя, поняв, что ошибся, помрачнел лицом, как будто потерял еще раз любимого человека, только теперь уже навсегда.

Люся, с юных лет ограниченная в общении, не знала, что сказать, как завязать разговор.

— Добрый день, — робко сказала она. — Я рада, что вы очнулись. Вы поживете у меня, пока не выздоровеете?

Последнюю фразу она хотела сказать иначе — веселее, доброжелательнее, гостеприимнее, как щедрый хозяин, оказывающий милость. А получилось — просительно. Умоляла остаться. Поэтому и ответ получила снисходительный, как показалось Люсе.

— Поживу, куда же я денусь, — сказал Володя и отвернулся к стене, чтобы скрыть слезы — утраты и отчаяния.

— Не очень-то он обрадовался жить со мной, — жаловалась Люся Афоне, греясь на солнце на берегу. В дом идти не хотелось — его как будто занял какой-то разбойник — угрюмый, злой.

Люсе было очень обидно — даже не поблагодарил за то, что она спасла его, хотя он, наверное, еще слабый и до конца в себя не пришел, чтобы благодарить.

— А вдруг он сбежит, точнее уйдет, как только выздоровеет? Ну как… Лодку сделает… или с кем-то из продавцов… Захочет — уплывет.

Афоня спрыгнул с Люсиных колен и подошел к воде, тихой и ровной как зеркало. Он поглядел в воду и кокетливо помахал хвостиком.

— Афоня, ты гений! Надо сделать так, чтобы он влюбился в меня, тогда он не сможет меня покинуть. Хотя это не очень честно… Ну и пусть!

И Люся принялась обдумывать решительные действия…

Люся давно уже разучилась нравиться людям, а, может, и не умела никогда.

В детстве этого не надо было уметь — родители любили ее и такую, какая она есть. А потом в жизни мало встречалось людей, которым Люся хотела нравиться.

И теперь перед девушкой стояла задача — привлечь внимание настолько, чтобы человек захотел остаться с ней. Немного уверенности ей придавала симпатия Феди. Она вспоминала его влюбленный взгляд и убеждала себя, что сможет понравиться Володе. Она стала носить свое лучшее платье (у нее их было всего два) и каждый день делать прическу из своих необузданных волос.

Еще она старалась заботиться о Володе, приносила пить, чаще чем нужно поправляла подушку, спрашивала о самочувствии. И старалась повкуснее его накормить. Но с этим было потруднее — Маруся обиделась на нее, а старичок привозил несвежие продукты. Люся считала удачей, когда он выдавал ей консервы и крупы — если изловчиться, из них можно было приготовить что-нибудь съедобное.

И поэтому сегодня с раннего утра Люся собирала первую землянику на пригорке возле дома. Уже несколько дней девушка бегала на пригорок, чтобы узнать — поспели ягоды или нет. И вот наконец-то Люсе пришла пора собрать в кружку удивительно алые, как будто маленькие лампочки, ягоды, и она ни одну не позволила себе съесть. Она была так увлечена работой, что не сразу услышала знакомый скрип уключин. И только когда Афоня, греющийся на солнце неподалеку на сером пушистом мху, соскочил и, громко мяуча, побежал к берегу, Люся обернулась и увидела Марусю, машущую ей рукой. Люся побежала к ней, как будто между ними и не было обид.

Кот опередил ее — запрыгнул в лодку и счастливо поедал поданный ему пирог, начав с главного — с рыбной начинки. Люся тоже приняла угощение.

Маруся, довольная успехом своей стряпни, спросила добродушно:

— Ну что, не сердишься на бабку?

— Нет, — улыбнулась Люся. — Конечно, нет. А у вас есть пироги с мясом?

— Есть. Но ты же не ешь мясо? — удивилась Маруся.

— А я не для себя. Для гостя.

— Федьку что ли в гости позвала?

Люся в ответ загадочно улыбнулась. Маруся побоялась спрашивать — вдруг опять поссорятся — и торопливо сказала:

— Ну и правильно. Он хороший парень. А то, что неказистый на вид — так с лица воду не пить.

— Он самый лучший! — просияла Люся, схватила пироги и убежала.

Маруся погладила кота — он довольно подставил шероховатым ладоням свое круглое пузико.

— Видишь, слушаются еще меня, старуху. Глядишь, все и наладится…

Володя чувствовал, что в нем появляются силы, чтобы уйти с острова. И лежа неподвижно в кровати, притворяясь спящим, он придумывал, как это сделать. Но его отвлекали мысли о трагедии — не хотелось никуда ехать, ничего делать, даже открывать глаза. Жить, одним словом. Но его ждали друзья, волновались, потому что он опаздывал. Все пошло не так, как задумывалось. Он должен был приплыть к ним позавчера, и не один…

Володя вспомнил, как началось это приключение, как Лиля радовалась их предстоящему путешествию — за свою короткую и не очень радостную жизнь она никуда не ездила, ничего не видела кроме пьяницы-отца, всегда усталой и грустной матери и нескончаемой работы. Она так радовалась совершенно простым, для кого-то обыденным вещам — подаренным безделушкам, сладостям, прогулкам по парку, его рассказам. Лиля так благодарно отзывалась на его улыбку, на его внимание, что он чувствовал себя самым значимым и важным человеком.

Совсем по-другому было с его однокурсницами. Они изо всех сил — нарядами, речью, веселыми и громкими шутками — пытались привлечь к себе внимание. Получив его, они не насыщались, не довольствовались одним человеком, а искали еще и еще. И постоянно соревновались друг с другом. Такое поведение сбивало с толку — он чувствовал себе мотыльком в ночи, который летает среди манящих огоньков свечей, не зная, к которому из них лететь, чтобы сгореть в нем, спутав с ласковым теплом солнца, так и не дождавшись его восхода.

А Лиля светила ему, грела, но не обжигала. И когда на вопрос — поедет ли она с ним, девушка ответила «Да», он почувствовал покой и душевное тепло. Хотелось заботиться, оберегать, укрыть от тревог и делать ее жизнь лучше…

В дом тихонько вошла Люся. И Володя снова поразился — как же она похожа на Лилю — такой же вопросительный и осторожный взгляд: проверяет — какое настроение и отношение к ней, надо ли защищаться, или можно открыться и довериться. Но в ней не было Лилиного простодушия, была какая-то хитрость. Неловкая, неуклюжая, но хитрость. Пронюхивает, как лис, обстановку, а когда понимает, что все спокойно, открывается улыбкой. И старается понравиться, подружиться.

Люся действительно старалась. Правда, она уже забыла, как это делается. Она привыкла всегда быть настороже, выражать протест и презрение к мучителям всем своим видом — колючим взглядом, скрещенными на груди руками, прямой, как стрела, спиной. Это было заучено наизусть. И тело не помнило, что надо делать, чтобы вызвать симпатию. И еще мучила мысль, что она коварно обрекает его на ту кошмарную жизнь, от которой сама пытается избавиться.

Пряча волнение, она подошла к кровати и заговорила сиплым от страха голосом.

— Я вам поесть принесла. Тут пироги и земляника. Все очень свежее.

Володя сухо поблагодарил и взял тарелку. Он равнодушно, не чувствуя вкуса, ел ароматную нежную землянику и пироги с рыбой вместе. «Что она так старается? Что ей надо от меня? Просто добрая? Может быть, как Лиля, а может, просто хитрая… Она мне знакома…»

— А где я? — резко спросил Володя.

Люся уже успела унестись мыслями далеко — к Марусе в сад, в ее дом, о котором так много слышала, в котором мечтала пожить, — вздрогнула и быстро ответила:

— На острове. Мой дом стоит на острове.

И тут Володя вспомнила, кто она.

Эта девушка была пленница острова. Ее привезли сюда совсем девчонкой, и ей придется жить здесь еще тридцать лет или дольше. Володя точно не помнил.

Он заглушал эти воспоминания, потому что они были неприятны, они были связаны с тем днем, когда впервые Володя испытал чувство вины за то, что не совершал, и беспомощность…

Он был молодым выпускником колледжа, который подготавливал стражников, взыскателей и других служителей правопорядка. В народе их называли колдуньями и ведьмаками, поскольку они служили интересам Главного Волшебника. Сами они толком колдовать не умели, но этого точно никто, кроме них самих, не знал, поэтому их боялись.

Володе, как самому молодому и энергичному, поручили дело, от которого отказывались все — это взыскивать долги с тех, кто не устоял перед соблазном взять деньги из корзины с золотом. Такие корзины стояли в оживленных местах — на рынках, в городских парках, в торговых рядах, возле питейных заведений. Корзины назывались «Просто возьми меня». Люди, потакая своим мимолетным желаниям, брали доступные монеты, а потом расплачивались долгие годы, так как проценты за пользование деньгами были очень высоки.

У этой девчушки заболела мама, а отец почему-то не вызывал врача, у него была какая-то идея и он экономил на всем, чтобы осуществить ее. В отчаянии девочка побежала к этим корзинам и взяла оттуда денег на лекарство и врача. Но было уже поздно — мама умерла, а отец ее сошел с ума и исчез, ушел, растворился в чувстве вины как в кислоте.

Девочка собрала в мешочек какие-то вещи, фотографии, встала перед Володей, ожидая его указаний. По уставу он должен был приковать ее наручниками к себе, но он как-то машинально протянул ей руку, и она вложила свою маленькую ладошку в его ладонь. И они пошли в тюрьму для должников. Больше он ее не видел. Он знал, что на остров приезжают торговцы и один раз в начале месяца — Комиссия по проверке условий содержания, но с ними ему нельзя было встречаться. Поэтому он уедет с торговцами…

Люся была готова расплакаться — Володя совсем не смотрел на нее. Механически жевал еду — воздушные пироги с сочной начинкой, спелую землянику отправлял вслед за рыбой. Люсе, глядя на него, было невкусно. Даже во рту появился горький привкус. Чтобы избавиться от него, Люся стала есть ягоды.

С наслаждением поедая первые ягоды, Люся не заметила, что Володя наблюдает за ней.

— У тебя рот испачкан ягодами, — сказал Володя.

Люся повернулась к нему лицо. Она уже не боялась его и дружелюбно глядела прямо в глаза, без заискиваний и страха.

— Где? Здесь? — и потерла с другой стороны рта.

— Нет.

Люся широко и доверчиво улыбнулась и размашистым жестом ладони вытерла все лицо. Она была так похожа на Лилю, что Володя не удержался и поцеловал ее сначала бледную ладонь, испачканную земляникой, а потом бледные губы. Люся вздрогнула, но не отстранилась. И Володя поцеловал ее еще раз.

И так для Люси начался совершенно новый этап жизни — она словно плыла по наполненному солнцем миру, легко, радостно.

Для нее вернулась — после долгих лет — радость совместного бытия. Так было давно, в детстве. Так стало сейчас. Просыпаться вместе по утрам, завтракать, ловить рыбу, загорать, купаться. Она прекрасно помнила о своем коварном плане, но не хотела думать об этом.

Чувство вины усиливало старания Люси — она изо всех сил старалась угодить Володе. А поскольку он очень нравился девушке, стараться было легко.

Ни Володя, ни Люся не заговаривали о том, кто они, откуда, боясь вопросов, которые могли привести к необходимости говорить правду или врать.

Володя тоже чувствовал себя немного виноватым и поэтому старался наладить Люсин быт, чтобы ей было легче жить после его ухода.

Он с детства любил придумывать приспособления, чтобы облегчить мамин труд. Мама не любила заниматься домашним хозяйством, для нее всегда это было в тягость, у нее портилось настроение. И Володя старался придумывать приспособления, чтобы уборка и готовка не были так обременительны.

Володя не научился волшебству в колледже, это вообще мало кому удавалось, но он знал в себе талант изобретателя и развивал его при любой возможности.

На острове вопрос звучал по-другому — не о комфорте, а о выживании. Как только на острове появлялись посторонние, а это было раз в месяц, — остров опускался под воду и дом заливало водой. Она проходила через дверь и щели в стенах, половицы и нижние доски набухали от влаги, наливались ею и долго не высыхали. В домике всегда было влажно и холодно, со стен не сходила плесень, Люся от сырости и холода часто болела. Перед Володей возникла интересная инженерная задачка, и, думая над ее решением, Володя забыл и ужасное прошлое и неясное будущее. То есть жил настоящим. То есть был счастлив.

И Люся — она тоже забыла обо всем. Она не вдумывалась, для чего Володя так старается улучшить ее быт, ей казалось, что все его действия — это желание понравиться ей, Люсе, его ласковое отношение и жалость девушка принимала за любовь — за то, о чем мечтала в одиночестве, ради чего стремилась вырваться с этого острова. Люсе нравилось то, что он делал для нее, нравилось, как он это делал. Обычно хмурый и молчаливый, за работой он оживал — ругался, кричал, сердился на себя, или рассуждал, рассказывал, объяснял, советовался. Люся снова и снова поражалась — настолько менялось его лицо. Когда он завтракал или просто лежал, отдыхая, погрузившись в свои мысли, брови нахмурены, рот расплылся в непонятную гримасу — то ли недовольства, то ли отвращения. Глаза вроде бы смотрят перед собой, но ничего не видят. В такие минуты Люся боялась с ним заговорить, ей казалось, что она приготовила невкусную еду, что она плохо выглядит и не то говорит.

Но когда он был занят любимым делом, даже когда у него не получалось, его лицо преображалось. В такие минуты Люся как будто видела свет, исходящий от его лица. И оторваться было невозможно. Хотелось любоваться бесконечно. И Люся не замечала, как сама улыбалась вслед за Володей. После этого дня, когда у него получилась система оттока воды от дома, Володя и вовсе перестал хмуриться.

Люся не поняла, как она устроена, да и проверять, как она работает, не было возможности — на острове не было гостей.

Маруся приезжала ненадолго — не хотела мешать молодым, к тому же у нее было много дел в огороде. А кто именно живет с Люсей — она не уточняла, потому что была уверена, что это Федя.

Володя показывал на чертежах, как это все будет выглядеть, и все было прекрасно в его рассказах.

«У тебя будет дом с фонтаном. Вот смотри — вода пойдет в эти отверстия, а выходить будет через эти трубочки, и красиво распыляться с помощью этого устройства. Это будет волшебно!»

Казалось, что он совсем забыл то, что его мучило, не бывал хмурым, шутил, рассказывал истории из детства — как хотел стать изобретателем и что придумывал, как помогал дедушке плотничать и чему научился у него.

Он всегда благодарил Люсю за обед, даже если еда была самой обычной — гречка и овощи, подружился с котом. Еще он пел для нее смешные песни. Для нее уже давно никто не пел. У него не было ни слуха, ни голоса. Но он любил эти песни, и он искренне хотел поделиться ими с девушкой. И она радовалась этому больше, чем простому юмору его песен, и счастливо смеялась.

В один из таких моментов Люся подумала, что вот так, с Володей, она готова прожить на острове хоть тридцать лет, а может и всю жизнь. Если бы Володя никуда не уходил, то и она готова была остаться. И тут же следом пришли в голову ужасные мысли — если ее коварный план воплотится в жизнь, она уйдет с острова, освободится, а Володя останется навсегда. Она принесет его в жертву своему счастью. И все будет так, как сказала Маргарита, — она будет счастлива за чужой счет.

Она не захотела принять добровольную помощь от ведьмака, человека, который раздражал ее своей никчемностью и нерешительностью, но зато приносит в жертву человека, который ничего не ожидая взамен, помогает, заботится, радует ее по душевной доброте. И она обрекает его на долгие годы страданий и одиночества — на то, что испытывала сама. Представив это, Люся ужаснулась — своей внезапной подлости и эгоизму.

«Но я так устала! Так устала! Почему я не могу переложить всю тяжесть наказания на плечи более сильного человека», — спрашивала Люся себя и тут же отвечала: «Потому что ты взяла деньги осознанно, ты понимала, что, если ты их не вернешь, тебя ждет наказание».

«Я надеялась, что мы с папой выплатим долг. А он после смерти мамы совсем расклеился, стал заговариваться».

Люся снова и снова пыталась оправдать себя, но ничего не получалось. Это подло. Так нельзя. Лучше бы она приняла помощь от Феди. Представив его на острове, еще более жалкого, чем есть, Люся чуть не заплакала. Уж лучше она сама тут останется, чем будет жить с этой ношей. Разве она сможет стать счастливой, зная, что по ее вине кто-то страдает. Тем более Володя. Такой родной, такой добрый, подаривший ей счастье, которого она не видела долгие годы.

— Нет, — сказала Люся коту, который удобно устроился на ее коленях и успокаивающе мурлыкал. — Так нельзя. Я расскажу ему. Сегодня. Нет, завтра. Смелости наберусь и расскажу. Надо только успеть до прихода Комиссии. Чтобы он успел уйти, чтобы успеть его спасти.

Володя уже второй день избегал остаться наедине с Люсей. Он столько всего хотел ей сказать — и не знал, как это сделать. Как посмотреть в эти влюбленные глаза и произнести эти слова? Как сказать, что ему надо уезжать? Скоро приедут стражники из Комиссии, а ему ни в коем случае нельзя с ними встречаться. Потому что он сам — беглый стражник, и за его укрытие Люсе могут добавить еще много лет жизни на этот холодном и неуютном острове. И его ждут друзья, которые должны были — правда, вдвоем с Лилей — вывезти их из страны.

В далеких чужих краях они должны были обрести покой и счастье. Но все вышло не так — покой и, может быть, счастье обрела Лиля, а Володя остался, и вряд ли он будет счастлив…

Хотя в последние дни на острове он был счастлив — у него было дело, которое ему понравилось, и человек, которому он нравился. Володя чувствовал, что нравился Люсе, он грелся в лучах ее восхищенных влюбленных глаз. Это было почти как то, что он хотел, — счастье вдвоем в уединенном месте. То, о чем он мечтал, сбылось, но немного не так, как хотелось — от осознания этих мыслей было грустно, и эта же грусть придавала остроту счастью, как острые приправы раскрывают вкус блюд. Он не представлял, как теперь бросить ее одну на этом острове, но и как спасти ее — не знал. Володя никак не рассчитывал, что, ожидая своего выздоровления, прикипит сердцем к этому гиблому месту и несчастной пленнице. Когда он что-то делал, то неизменно вкладывал свою душу и оттого не мог быть равнодушным к тем, для кого он это делал… Поэтому он сейчас и страдал.