Полтинник

Наталья Брашкина

Старейшее литературное объединение Вологды «Ступени» подходит к 50-летию. Основали его поэты Юрий Макарович Леднев и Михаил Николаевич Сопин, они вмете с ним занимались. Данный сборник «Полтинник» состоит из произведений нынешних членов лито, из их прозы и поэзии. Сборник открывается разделом критики и мемуаров. «Полтинник» – яркая иллюстрация истории вологодской литературы. Книга содержит нецензурную брань.

Поэзия

Жорж Вандышев

(Вандышев Евгений Лонгинович 11.03.1974 — 12.2019)

Что могу сказать про Женю… Он мой младший брат (разница 3года), все детство мы провели вместе, он лет до 8 очень часто болел, был худенький и слабенький, т.к.родители все время были на работе, мы даже иногда из д/сада уходили одни, дом был рядом. Женя был спокойным и скромным мальчиком, впрочем, по скромности и я не уступала. Играли и в куклы, и в машинки, и в солдатиков, ещё играли в школу, я была учителем, а Женя — учеником. Читать мы научились вместе, мне было 6лет, а Жене 3года. Самая первая книга у него после букваря была» Батальон четверых», не помню автора, про ВОВ, в те годы нам очень нравилось читать про героев войны, про детей войны… Позже он читал разную литературу, читал постоянно. С детства ему пророчили великое будущее. Мы учились во 2школе, сейчас гимназия. В начальной школе он учился на отлично, все легко давалось, видимо расслабился потом, родители нам доверяли и не следили за нами пристально. Дальше Женя стал хуже учиться, я уже период подростковости не очень помню, т.к. сама много занималась спортом, учёбой, было не до чего… Мне кажется, где-то лет в12 — 13 Женя стал играть немного на гитаре, и у него уже тогда первые стихи появились, и друзья по интересам и увлечениям (Леша Казанский… позже и Женя Новикова, к сожалению не вспомню других ребят, многих уж нет…) Потом мы не очень дружно с ним жили — мне не нравились шумные компании, а у Жени всегда были гости, что говорить, вобщем, молодёжь тусовалась у нас… Еще что сказать, Женя с нами (с родственниками) не очень то делился своими мыслями, больше молчал, но в этом молчании мне казалось было что-то нам не доступное, как будто он знает что-то такое… важное или великое, не знаю, как выразить, ну, как бы смотрел немного свысока, не надменно, конечно, но мне было не комфортно иногда… Как будто он что-то знает, а мы нет.

Женя увлёкся рок-культурой, это были 80е и 90е годы, общался с неформалами, наверное, в это время и стал писать, перед нами он никогда не выступал, мне кажется не был уверен, что мы его правильно поймём. Первую книгу «Вансуав» он нам представил, по-моему мы даже с подругой были на презентации… Но потом общались все меньше и меньше. Женя по жизни романтик, творческая личность с огромным внутренним миром.

К большому сожалению, ему не встретилась та женщина, которая бы его поддерживала и понимала, и принимала таким, как есть. Это все очень сложно, но, как говорят, мы сами творцы своей судьбы, он выбрал такой путь, ещё в ранней юности он мне говорил, что не долго проживёт на белом свете… По-моему мнению, он не был готов к физическим нагрузкам, хотя и спортом занимался в детстве, но ему нужно было учиться и выбирать творческую профессию… К сожалению деньги зарабатывать ему было очень сложно, в наше время жёсткой конкуренции… Женя никогда не обращал внимания на свой внешний вид. Не знаю, откуда у него это качество. Видимо, для него было важнее другое, он очень добрый, никогда не отказывал ни в чем друзьям, сочувствовал, сопереживал

Со слов его друзей, он и ушёл в мир иной, помогая (как говорится, чем мог) своему другу (друг имел какие-то заболевания и не выходил из дома). Очень хочется верить, что его смерть произошла на фоне хронического заболевания (ишемической болезни сердца, острой сердечной недостаточности), но не добровольного ухода из жизни. Я думаю, он бы тогда напоследок что-нибудь написал… Сложно сказать, может и хотел да не успел, так совпало… Очень жаль, что не пожил, недотворил, недовоспитал (у Жени 2 сына), и недолюбил… Многие талантливые люди рано уходят, но остаются их творения, фразы, мысли, которые живут вместе с нами… Скажу честно, я не поклонница Жениного творчества, но я мало что читала, поэтому не мне судить, каждый имеет право быть.

Елена Вандышева, сестра

Из сборника «ВанСуАв»

Между молотом и наковальней

Есть некоторое расстояние.

Там я и живу.

Думаю

О разном…

*

Зовет меня мохнатое,

Зовет меня лохматое.

Нестриженое, грязное,

Смешное, безобразное.

Далекое и низкое,

Жестокое и склизское.

Вонючее, бездомное,

Знакомое, холодное.

Что это? Шутки дьявола

Килька в томатном соусе?

Чудовище рогатое?

Иль гибель в фотофокусе?

Господом проклятое,

Нечищеное, мятое

Зовет меня мохнатое,

Зовет меня лохматое.

Ода Хаосу

.Здесь тебе не тут.

Тут тебе не здесь.

Даже сосны врут,

Что где-то счастье есть.

Прославляя хаос,

Я рожден быть мертвым

Хмурым и голодным

На снегу холодном.

В зеркале же вижу

Волка одиночку.

Думы, ухмыляясь,

Больно бьют по почкам.

А веселья чаша

Выпита до донца.

Дав отставку счастью,

Я рожден быть мертвым

На потеху солнцу.

Мое имя — Печаль.

Мое прозвище — смех.

Мои дети — Беда,

Птица счастья и Грех.

Моя ноша-

Разрубленных вен синева.

Мое горе — цветы,

Моя радость — трава

Чертополох… оптимист

В моих карманах опять пустота,

Я гол как сокол, но свободен как птица.

Я радуюсь жизни, читая ее

Новую большую страницу.

Я весел и смел, и доволен судьбой,

Хоть часто она мне и строит ловушки-

Ведь это не повод, чтобы страдать,

И я оптимист от ног до макушки.

И знаю наверняка,

Несмотря на богини коварной проказы,

Вспыхнет зарей моя ярко звезда,

И будет на нашей улице праздник.

Домой

Вновь деревья за окном

Плавно уплывают в вечность.

И телеграфные столбы

Измеряют бесконечность.

Стоя в тамбуре вагона,

Вдыхая сигаретный дым,

Слушаю как стучат колеса

По рельсам гулким стальным.

Бежит по циферблату стрелка,

Считает время втихаря.

Наверное туда приеду,

Куда давно уж рвался я.

Где в сером полумраке леса

Грибы ребенком собирал

И где позднее на уроках

О первой девушке вздыхал.

Не знаю, многие ли рады

Приезду будут моему.

Хотя… Зачем об этом думать,

Пожалуй все же ни к чему.

Стоя в тамбуре вагона,

Где луч солнца золотой,

Песню слышу: В такт колесам

Все стучит: домой, домой

Домой-2

И снова поезд дал гудок,

И объявили отправление.

Опять я в тамбуре стою,

Пытаясь побороть сомнение:

Куда я еду, где мой дом?

Там где родные иль где солнце?

Там где враги иль где друзья?

Мой дом — Земля!

***

Я мог бы быть чертом.

Я мог бы быть богом.

А стал человеком

С простым серым мозгом.

А мог быть красивой

Цветущею ивой,

Ронять лепестки

На гладкую воду.

А мог быть водой

И катить свои волны

Куда — то

На радость народу.

И солнечным зайчиком

Быть бы хотелось,

По стенам скакать

Со счастливой улыбкой. щеки

Или змеей извиваться в болоте,

Или по дереву ползать улиткой.

Как трудно быть чертом.

Как трудно быть богом.

Легче стать человеком

С простым серым мозгом.

Стихи разных лет

***

Та, что проснулась утром рядом

Вдруг соизволила сказать:

Мол мне теперь других не надо!

Опешил я: «Твою же мать!»

Что было расскажу вам вкратце:

Не помню восемь из шести,

Ответьте, разве можно, братцы,

Подобный бред с утра нести?!

Ни имени, базаров слишком

Одной из нескольких фигур…

Теперь же в телефонной книжке

Есть ТЧТПРСНУР

Ода последней сигарете

Я хочу курить, но я не буду!

Новый день грядет чрез несколько часов!

Как бы я хотел поверить в чудо

И расстаться с множеством врагов!

Как хочу сказать тебе, любимой,

Загорись и в пламени сгори,

Мне в отместку жизни суетливой,

Дымом и смолой в меня войди…

Но лежит в помятой пачке неделима

Бело-рыжая хозяйка яви и снов…

Искурю тебя с рассветом, «Прима»,

Хоть и сейчас уже на все готов!

Гости из Средиземья или белая горячка

В квартире с газовой колонкой вода течет

и днем, и ночью.

Здесь пьют безбашенные орки, и злые

эльфы стрелы точат.

Тут в кресле постригает ногти бродяга — гном

чудак лохматый,

А рядом невысоклик хоббит картошку чистит

всем собратам.

И с люстры три гаргульи свисли, а в туалете

троль зачах…

Откуда, гады, вы приплыли?!

Опохмеляюсь натощак.

Переставлены акценты, разрослись

соцветья дней

На отдельные моменты жизни

прожитой моей.

Что мечтать о том, что было? Что терзаться

по ночам?

Время зрелости вступило в фазу

«бегать по врачам»

Под личиной оптимизма

Млечной вечности реки

Ждать расплаты за грехи

В предвкушеньи новой клизмы!

Жизнь меняется по осени, время

поминать ушедшее.

По утрам дороги с проседью сеют мысли

сумасшедшие.

Лужи инеем покрытые ждут

переоценки ценностей…

Может завязать с поллитрами, да

подвыбраться из бедности?

Лень с хандрою, их высочества, что-то

шепчут одинаково.

В комнате закрыться хочется да

перечитать Булгакова.

Вечных истин гроздья спелые

в полусне переплетаются…

Как девчонка загорелая, жизнь по осени

меняется…

Взирая бесстрастно на раскуроченный мир

повседневности бытия,

Ставлю не точку, нет — многоточие: все

возвращается в круги своя.

Все возвращается. На смену хаосу придет прямая

(зови не зови).

Ангел, забытый под знаменем бахуса, старый

предшественник новой любви,

Снова прицелится в грудь неготовую,

не защищенную бронежилетом.

В нас, что как были и есть бестолковые, с вечных

небес вдарит из арбалета…

И с оптимизмом философа хренова верю, что

вся эта муть не напрасна…

Все возвращается. Все. И поэтому

на взбалмошный мир

взираю бесстрастно.

Вове Бомжу

Я в очереди за портвейном потратил лишних

полчаса!

Нет, мне не стать вождем Вселенной, я

безнадежно опоздал.

Вперед шмыгнул, собака, длинный и кривоногий

мой сосед,

И на раздаче апельсинов ему дадут приоритет.

Как Арамис с унылой рожей: «Влачу

безрадостный удел»,

Пойду повешаюсь в прихожей, раз в боги

снова не успел…

Разговоры, разговоры, посиделки, болтовня.

Мы словесные узоры вновь плетем уже три дня.

Нет ни денег, ни работы и с жильем не без проблем.

Ох, по женщинам охота, и по водке вместе с тем.

Мы б сходили поработать, но начальникам видней,

Много курим отчего-то между карточных затей…

Хороша командировка получилась у меня —

Разговоры, разговоры, посиделки, болтовня.

В горнице печурка жарит. Этот утренний мороз

под окно с моих окраин ветер северный принес.

Хорошо в мороз пылают и березка, и ольха.

Сладко душу согревают, а на сердце ни фига!

Ни фига, ни темной ночи, ни раскрашенного дня

— видно созерцатель очень расфилософствовался.

И куда мне, полубогу, не познавшему седин,

Размышлять о судьбах многих, если сам как перст один…

В подоконник барабаню песнь мороза и огня…

Не пойти ли, братцы, в баню?! Это точно для меня.

***

Деревенька, огороды, Поселковая, дом два.

Мне готовит бутерброды развеселая вдова.

Разносолы, самогонка и парное молоко…

Мне от этакой бабенки, ох, уехать нелегко.

Может быть, не торопиться, дома жинка подождет?

Ох, студеная водица, ох, наполненный живот.

У нее на половине ни запоров, ни замков —

как тут быть, коль в русских селах не хватает мужиков.

И под звук ночной природы и разделась, и легла.

Так любила, словно годы честь девичью берегла…

Но и на пороге страсти (не один стоял у ней)

Страшно видеть, как из женщин делают…

Ирина Григорьева

Родилась в Вологде, 20.02.1981 г. Высшее юридическое образование. Начала писать благодаря студии Г.А.Щекиной «Лист» в 2018 году. Посещает лито «Ступени» 2018—2019. Жанры — поэзия, эссеистика. Публикаця в в сборнике «Почему Анчаров?» №6

Стало лгче

Стало легче. В переулках гоняет ветер

Жухлых листьев пустые блокноты.

В лабиринтах души купаются голые дети

И поют а капелла сонеты не попадая в ноты.

Полной грудью вдыхаю свежий воздух влажного леса

И топчу паутинку дорог засиявшего мира.

А тебя, словно старую кожу, снимаю потеревшись спиной о завесу.

Прав был Бог, когда нас просил не создавать кумира.

***

Сползает шёлковое платье,

Скользит по коже, как ручей.

На шее тёплое распятье,

А на спине следы бичей.

Нагие плечи полыхнули

Дугой отметин от зубов.

В груди нежнеет след от пули,

На животе — от родов шов.

Ожог шлепка на ягодице.

Колени в хрунах и бинтах.

Раскинулась, как крылья птицы,

Сеть варикоза на ногах.

Покровы тают под ногами,

Свалившись рыхлой кучей вниз.

Что происходит между нами?

Не для соблазна мой стриптиз.

Я обнажаюсь слишком сильно.

Пульс до предела учащён.

Я под одеждой не красива.

Но ты, смотрю, не удивлён.

А как закончится «одёжа»,

Я скину на пол скальп волос,

Начну снимать я с тела кожу

И окропляться солью слёз.

Когда к твоим глазам усталым

Волной прихлынет тошнота,

Возненавидь меня, пожалуй,

Но лишь смотреть не перестань!

С тонких веток души облетают последние листья.

В тихом шуме дорожном растворился твой голос родной.

Холст прожжён, краски кончились, высохли кисти,

И портрет наш с тобой не допишет художник чудной.

Улетаешь. А мне оставляешь лишь камни земли,

И шагая по ним я уже все изранила ноги.

Извозила одежду в тяжёлой свинцовой пыли,

Потеряла разметку извилистой мрачной дороги.

Мне так страшно одной в лабиринтах холодной судьбы.

Тщетно ищут тебя мои вдруг ослабевшие руки.

Растворились в кислотном тумане пустые мольбы.

Тихо падают с неба проржавевшие хлопья разлуки.

Я не буду кричать, что тебя больше жизни люблю.

Ведь слова оборвутся, опадут в тишине звездопадом.

Никогда не забуду глаза и улыбку твою.

Пустота повернётся ко мне нескончаемым душащим адом.

Я хотела бы стать твоим лёгким нательным крестом,

Талисманом, лежащим в нагрудном холщовом кармане.

Лишь бы только на этом быть свете с тобой и на том,

Мёртвой призрачной рыбой на волнах в твоем океане.

2019—2020

Дырочки

Разговаривать с вечностью,

лёжа под скомканным пледом,

Без задумчивых слов,

без заученных пафосных фраз.

Исчезая идти

за молчанием путанным следом,

Пропадать в темноте

от назойливых выцветших глаз.

Ночь набросила тряпку

на хрупкую зыбкую сферу.

Дыроватую, чёрную,

только что был день — и нет.

И сочится сквозь дырочки,

чувствуя власть над барьером,

Тонкий, тихий, зовущий, обманчивый свет.

Контур мира распался

и сгинул в сгустившемся мраке,

Слышен стрекот кузнечиков

где-то в уснувшей траве.

Лишь огромное небо

в блестящем отглаженном фраке

Ревизирует мысли

в уставшей от дел голове.

Глаз, увы, не хватает,

чтоб объять всё его превосходство.

Оно давит на память

тяжёлой бетонной плитой.

Ощущать себя пылью,

смириться с незримым господством,

Обнажиться под пристальным взглядом

заботы простой.

Вместо сердца почувствовать

талую чистую воду,

Дать протечь по щеке

набежавшей солёной воде.

Вдох и выдох, как птиц,

отпустить на шальную свободу.

Оказаться на миг

словно время — везде и нигде.

Прошептать, содрогаясь, молитву

простыми словами.

Проводить её взглядом

в дырявую чёрную бязь.

Светлой чёрточкой яркой,

мелькнувшей на миг над полями,

Получить от небес, как надежду,

Обратную связь.

Купание

Намокшие камни. Деревья в росе.

Песок лёг причудливо в змейки

На вновь обретенной прибрежной косе,

Начерченной как по линейке.

Волнение моря заметно едва.

Прибой нежно трётся о скалы.

Расправила спину слепая трава,

Пробилась сквозь ила завалы.

Размыты дороги, и каменных стен

Виднеются скорбные кучи,

А солнце лучами ткёт свой гобелен.

Как раньше. Не хуже, не лучше.

Взволнованный ветер взалкал голосов,

Но тщетно их ищет в купели.

В воде растворились громадины слов,

Растаяли сахаром трели.

Как белые перья летят облака

Промеж заколоченных окон

За горные пики цепляясь слегка

Сплетеньем прозрачных волокон.

Теплом тишина по умытой земле

Течёт как неровный набросок,

И капельки света дрожат на смоле

Обломков гоферовых досок.

День

Скрип сандалей тонет в шуме улиц.

Мутных окон взгляды холодны.

Тихим блеском вдаль летящих улиц

Бьются недосмотренные сны.

Город пьёт дыханья словно водку.

На закуску — запахи шагов.

Захмелев, играет не в охотку

Марш на балалайке проводов.

Лёгких платьев треплются подолы,

Придавая лету новый смысл.

Утро ставит бодрости уколы,

Горизонт сгибая в коромысл.

Пустоту меж небом и землею

Заполняют люди и слова.

Тоненькою ниточкой живою

Сдерживая расхожденье шва.

Тот портной, что мир кроил небрежно

И булавки вынуть позабыл,

Шьёт для каждого из нас одежду

Из прозрачной ткани белых крыл…

Заблудившиеся

Ещё не зачавшись погибли их общие дети.

Как рельсы стальные текут в горизонт жизни их.

Зенит и закат отгремели еще на рассвете,

Слова не сложились в красивый и правильный стих.

Она мыла раму, он звезды топтал в поднебесье.

На книжных страницах искал обходные пути.

Плутала она, заблудившись в чужом мелколесье,

Не в силах дорогу из круга событий найти.

Столкнулись они в коридоре какой-то больницы,

Как шарики Марблс в неловкой ребячьей руке,

И старая память, очнувшись, мелькнула на лицах,

Заставив реальность как струны дрожать вдалеке.

Блестящею каплей, сорвавшейся с кисти небесной,

Впиталась под кожу цветная тягучая слизь,

И радужной кляксой внутри оболочки телесной

Она принялась нарушать их привычную жизнь.

Колючая тяжесть стенала в обжившихся душах,

Вползая, как вор, в полуночные хрупкие сны.

Подбитым крылом отражалась в разлившихся лужах,

Как левиафан наблюдала из их глубины.

В обычном движении дней, пролетающих кучно,

В плацкарте чумного вагона состава «в ничто»

Нарушить куплет, что со скрипом звучит благозвучно,

В нормальном уме не захочет, конечно, никто.

Всем с пулей в груди жить приходится, будто с соседом,

Слагая в уме и на пальцах песчинки-года,

И каждому дышит в затылок жуком-людоедом

То слово, что смерти страшней — НИКОГДА…

Великаны

Смотри, смотри! Шагают великаны.

На стопах — пыль веков и пена дней.

Им нипочем цунами и вулканы.

Они в десятки раз богов сильней.

Ты слышишь? Их шаги шуршат стихами,

Спорхнувшими с расплавленных страниц.

Их головы объяты облаками,

А на плечах — обитель синих птиц.

Они проходят быстро, но заметно,

Сминая время, будто простыню.

Свистит дыханье их прохладным терпким ветром,

Шатает мира яркую мазню.

Ты смотришь ввысь на их прямые спины.

Ты хочешь влезть в их маленький карман.

Не видят нас пришельцы-исполины.

Для них мы лишь оптический обман.

Нам остаётся в их следах огромных

Растить пшеницу, строить города

В калейдоскопе редких дней скоромных,

Текущих, словно мутная вода.

Нам остаётся вслушиваться в эхо

Их громких еле слышных голосов,

Разгадывая с призрачным успехом

Смысл новых не совсем понятных слов.

Ты плачешь и твердишь: «Не уходите!»

Так хочется сбежать из стен своих.

И люди молятся, мечтают о Визите,

Но великаном может стать любой из них…

Следы

Я пойду по твоим следам,

Что ты мне оставляешь на ткани.

Еле видимым, исчезающим,

Не идущим по бороздам.

Они будут мне греть ступни

И покалывать электричеством,

Обжигать холодком желаний

Улетающей в кэш болтовни.

В одиноком своём пути

К перекрестью лучей на рассвете,

Прикрываясь святым колесничеством,

Я продолжу, как семя, расти.

Буду я подбирать гроши

Твоего пикника на обочине.

Хлеб ломая, как в Новом Завете,

Его хрустом кормиться в тиши.

Мне тебя не настичь никогда —

Замедляться, в тебе нет привычки.

Приведёт меня вновь к Червоточине

Твоих мыслей живая вода.

Сгинул страх прошагать по золе

И прошу, воздевая ладони:

Трогай небо, как книги странички,

Только ноги оставь на земле…

***

Скалится полночь тонкой ухмылкой луны,

С неба, как иней, сыплются хрупкие сны,

В головы, в души, на крыши, на арки берёз

Патиной тонкой ложится небесный наркоз.

В мире сомнамбул не сыщется лёгких дорог,

Тел потерявшихся движется плотный поток.

В доме, где окна затянуты серым холстом,

Мрак коридоров тревожится вечным хлыстом.

Тесно дыханию в вязких белковых мешках.

От полироли вдруг явится блеск на глазах.

Тонкие синапсы рвутся под тяжестью слов.

Мир застревает в узком плену полюсов.

Циклится жизнь, киноплёнка мотает репит.

Смоет дождём пожелтевшую пыль с пирамид.

Толстые нитки, связавшие шарф на двоих,

Мысли обычные отформатируют в стих.

Послевкусие

Как же страшно любить не тебя, а твоё послевкусие.

Неуверенный запах шагов, эхо каменных стен, тишину,

Раскатившуюся по далёким углам, словно бусины,

Пробежавшую бойкой оляпкой по шумному дну.

Этот воздух пропитан твоим неземным излучением,

В инфополе висят брызги колотых скомканных слов.

Всюду полосы смыслов едва уловимым течением

Заплетаются в сети причудливых общих узлов.

Призрак долгого взгляда горит за закрытыми веками

И вот-вот упадёт на ту сторону будто бы пыль.

Заведённый тобою волчок режет мозг неудобными стеками,

И мотает на вал впечатления, сказки и быль.

Твой портрет выпирает повсюду цветными осколками,

В темноте режет глаз, как кислотный рекламный неон.

Промежутками, брешами, порами, точками, щёлками

Окружает, сочится, топорщится с разных сторон.

Тщетны сотни попыток стряхнуть от себя

наваждение —

Не сменить одним пальцем тупые законы Земли.

Нет здесь кнопки такой, что позволит сменить

притяжение.

Невозвратная точка, как айсберг, маячит вдали…

Прокрастинация

Сгладились горы. Стали похожи на простынь.

Звезды осели светящейся пылью в траву.

Стал одаренным ребёнком каждый живущий

здесь взрослый.

Группы меньшинств угодили в клешни

к большинству.

Флагман простыл, накренился и сдулся, как шарик.

Мачты флотилии встали среди якорей.

Свет маяка поместился в карманный фонарик,

Лижут колени глубины тарелок-морей.

Горный орёл в жёны взял черноморскую чайку.

На Откровенье наклеен ярлык «ширпотреб».

Влезший в потёртые джинсы и белую майку

В супере Бог покупает по акции хлеб…

Конец ознакомительного фрагмента.