Любой ценой. Том III

Наталья Антарес, 2020

В отчаянном стремлении вырвать умирающего «Хитмена» из цепких лап смерти Доминика отправляется в опасное путешествие по Западной Африке, где её неизбежно ожидает череда страшных открытий. По мере приближения к точке невозврата Мика постепенно осознаёт, насколько высокую цену ей нужно будет заплатить за спасение Яна Агапова, но с обречённой решимостью готовится идти до конца.

ГЛАВА I

В сущности, Морис Дюруа не сообщил мне ничего нового, но я еще очень долго не могла до конца переварить наш недавний разговор и на протяжении как минимум получаса пребывала в крайне дезориентированном состоянии, чем-то напоминающем легкую форму сотрясения мозга. У меня неприятно кружилась голова и болезненно ныли виски, а в затылок периодически вонзались раскаленные иглы, но самое ужасное, что я чувствовала себя полностью опустошенной и не видела в себе потенциала для активных действий вроде ранее запланированной поездки на Суворовский Бульвар. Дабы немного привести мысли в порядок, я сварила в медной джезве экстремально крепкий кофе, однако, на фоне резко накрывшего меня упадка сил бодрящий напиток оказался совершенно бесполезен, и к своему вящему сожалению, даже осушив дымящуюся чашку, я так и не ощутила вожделенного прилива энергии. Я была разбита и вымотана, а накопленная еще с Америки усталость крайне не вовремя дала о себе знать. Трансатлантический перелет эконом-классом, хроническое нервное напряжение и зашкаливающее количество до сих пор не решенных вопросов в совокупности поставили меня на грань психологического истощения, да и физически я находилась сейчас далеко не в лучшей форме. По идее мне следовало хотя бы до утра взять тайм-аут и банально отлежаться дома, но я слишком хорошо понимала, чем чревато в нынешней ситуации любое промедление, и категорически запретила себе потакать минутным слабостям. Я бы с удовольствием провела остаток дня в постели, плотно зашторив окна и отключив телефон, но разве могла я предаваться блаженному ничегонеделанию в тот момент, когда жизнь Агапова фактически зависела от моей оперативности? Дюруа в точности подтвердил мою интуитивную догадку, и теперь я больше не сомневалась, что путь к спасению «Хитмена» однозначно лежал через ритуал «активации» амулета, причем, о содержании вышеуказанного обряда я старалась пока вообще не думать. Я в очередной раз убедилась, что кожаный мешочек является истинным сосредоточием древнего зла, и непроизвольно содрогалась от страха, стоило мне только на миг вообразить жуткие подробности изготовления амулета. Я боялась даже представить, при каких обстоятельствах в составе «снадобья» появилась человеческая кровь и кому оная кровь изначально принадлежала, но шокирующие результаты лабораторных анализов и сегодняшние откровения Мориса Дюруа заставляли меня относиться к амулету уже ни столько с брезгливым отвращением, сколько с опаской и осторожностью. Из ручной клади кожаный мешочек сразу переместился непосредственно в сейф, да там в итоге и остался — несмотря на стойкую уверенность в том, что без «подзарядки» амулет не несет в себе угрозы, во избежание возможных проблем я все равно старалась без нужды к нему не прикасаться, и мне было гораздо спокойнее на душе, если эта мерзкая штуковина была надежно спрятана.

В Штатах я постоянно таскала амулет с собой и тем самым создавала иллюзию контроля, но здесь, в Столице, я радикально изменила отношение к происходящему. Во-первых, мне изрядно поднадоело трястись над кожаным мешочком, будто курица над яйцом, а во-вторых, я легко допускала, что непрерывный контакт с амулетом рано или поздно аукнется мне довольно неприятным образом, даже невзирая на обманчивое внешнее затишье. По большому счету, я толком не знала, чего ждать от этой непредсказуемой гадости, но покуда амулет хранился в «несгораемом шкафу», мне было не так тревожно, как в случае, если бы я и дальше не вынимала его из сумки. Честно сказать, присутствие амулета в квартире доставляло мне серьезный дискомфорт, но не класть же его было в банковскую ячейку? Я вынужденно смирилась с необходимостью обитать под одной крышей с этим противоестественным изделием, но в сторону сейфа поглядывала с откровенным подозрением, заведомо настраиваясь на новые сюрпризы. Впрочем, реальных оснований насторожиться у меня пока не возникало, и я смела надеяться, что никаких фортелей «разрядившийся» амулет по идее выкинуть не должен. Но так как стопроцентной гарантии мне никто не давал, я продолжала держать ухо востро и не сбавляла бдительности — внутри кожаного мешочка таилось нечто необъяснимое и от этого еще более пугающее, а я имела несчастье на личном примере убедиться, что шутки с магией, ой как плохи. Я отталкивалась от принципа «не буди лихо» и мимо хранилища амулета передвигалась преимущественно на цыпочках, словно звук моих шагов и вправду мог нарушить чуткую дрему невероятно могущественной силы, но каждый раз, когда я приближалась к сейфу, у меня сразу подскакивал пульс. Вероятно, все было намного прозаичнее, и учащенное сердцебиение вызвала лошадиная доза кофеина. По-хорошему, мне надо было накапать себе валерьянки, а не усугублять и без того избыточную взвинченность, но в сложившихся обстоятельствах мне требовалось быстро соображать, а даже самые безобидные травки-муравки имели свойство притормаживать реакцию.

В коммуналку на Суворовском я отправилась без конкретной стратегии. Не то чтобы я полагалась на спонтанное озарение — я могла бы разработать десятки схем и затем наблюдать, как все они рассыпаются в прах, но по мне так пусть лучше я буду разбираться по обстановке, чем снова и снова терпеть разочарование. Колесо Фортуны вращалось с бешеной скоростью, а я не поспевала за динамикой разворачивающихся вокруг событий, и в результате у меня сформировался определенный фатализм. «Домашние заготовки» мне почти не пригождались, зато импровизировать мне приходилось чуть ли ни каждый божий день, и я закономерно сделала вывод, что строить планы есть занятие весьма неблагодарное. Я объективно сознавала, что чему быть, тому, как говорится, не миновать, и в своем незавидном положении я обречена идти наощупь. Я постепенно привыкала блуждать в потемках и мало-помалу постигла искусство передвижения вслепую — моим единственным навигатором выступали обострившиеся инстинкты, и в условиях недостатка вводных данных я училась доверять внутреннему голосу. Там, где давали сбой логические выкладки, главенствующую роль играло природное чутье, и не моя была в том вина, что мир сошел с ума и погрузился в хаос.

Перед выходом я машинально взглянула на себя в зеркало, и едва переборола желание запустить в свое отражение чем-нибудь массивным. Наверное, если бы я до вечера отмокала в пенной ванне, а прежде, чем лечь спать, с упоением умащивалась сыворотками и кремами, поутру у меня не было бы такой помятой физиономии, но сияющая кожа достигалась полноценным отдыхом, правильным питанием и систематическим уходом, а нескончаемые цейтноты, перекусы чем попало и пренебрежение элементарными косметическими процедурами сроду не способствовали молодости и красоте. Я честно пыталась перехватывать несколько часов сна и не травить организм фастфудом, а в самолете даже внаглую развернула на лице тканевую маску, но безумный ритм, в котором я существовала уже четвертые сутки, мгновенно сводил на нет все мои жалкие потуги. Я попробовала замаскировать темные круги консилерм и ярко накрасила губы, чтобы отвлечь внимание от глаз, но получилось так себе — потухший взгляд, серый цвет лица, чистые, но не уложенные волосы… Одним словом, смотреться в зеркала мне было строго противопоказано, и я утешала себя лишь тем, что успех моего предприятия зависел не от презентабельного вида, а от морально-волевых качеств и толики удачи.

Тем временем поток звонков и сообщений даже не думал иссякать. Искал меня не только шеф, но и зарубежные партнеры. Своим поспешным отъездом из США я сорвала сразу три презентации и продемонстрировала вопиющее неуважение к американским отельерам, дружно ожидавшим, что я буду вдохновенно распинаться о заманчивых перспективах сотрудничества. И ладно бы я просто я уехала — я еще и никого не предупредила об отмене встречи, а это уже выходило за рамки бизнес-этикета и бросало тень на репутацию компании. Учитывая, что наша фирма и так еле-еле держалась на плаву, а камень в огород Нитиевского, похоже, не кинул только ленивый, мой возмутительный поступок выглядел вдвойне бессовестно, и наверняка шеф был вне себя от ярости, когда я вероломно воткнула ему нож в спину. Совсем неудивительно, что Нестор Аронович рвал и метал, но я стискивала зубы и не отвечала на его настойчивые звонки. Я четко расставила приоритеты, и первая позиция в списке никоим образом не касалась работы.

ГЛАВА II

За руль я садилась с некоторыми сомнениями. В принципе, чувствовала я себя вполне нормально — носом не клевала, на ходу не засыпала и непреодолимого желания вставить в глаза спички не испытывала, однако, я боялась, что перегруженный мозг рано или поздно объявит забастовку, вследствие чего я начну злостно нарушать правила дорожного движения и неровен час спровоцирую аварию. Но если мне и посчастливиться не попасть в ДТП, всегда существовала немалая вероятность, что моим крайне подозрительным стилем вождения заинтересуются доблестные блюстители порядка и под предлогом выяснения обстоятельств потащат меня на медицинское освидетельствование в наркодиспансер, а машину и вовсе отгонят на штрафстоянку. И доказывай потом, что ты спиртного даже не нюхала, а твое странное поведение не несет общественной опасности! И хотя я далеко не сторонник поощрения коррупционных схем, без дачи взятки в подобной ситуации черта с два обойдешься, а уж аппетиты у стражей порядка таковы, что малой кровью тут уж точно не отделаешься. Но и ехать на такси, а уж тем более на метро, мне ничуть не улыбалось, и я непроизвольно вздрагивала, с одинаковым ужасом вспоминая как толпы потных сограждан, так и болтающих без умолку водителей. Стремление к комфорту перевесило все контраргументы, и я всё же решила на свой страх и риск воспользоваться личным автотранспортом. Вытрепать себе остатки нервов я еще успею, а сейчас мне было важно сохранять олимпийское спокойствие, а не срываться на бытовые конфликты из-за оттоптанной ноги или несходства музыкальных пристрастий. Если не терять концентрации, не считать ворон на оживленных перекрестках и не создавать аварийных ситуаций, то у меня имелись внушительные шансы избежать неприятных инцидентов, и я искренне надеялась, что сгонять туда и обратно мне сегодня удастся без происшествий.

Погода между тем продолжала портиться. Для сентября в Столице стоял почти аномальный холод, а к безостановочно моросящему дождю присоединился пронизывающий ветер. Серый небосвод нависал так низко, что казалось, мог в любую секунду обрушиться на город всей своей многотонной тяжестью, и застигнутые на улице прохожие инстинктивно втягивали головы в плечи. В прогретой машине было тепло и уютно, а непрерывно работающие «дворники» успешно справлялись с бьющими в стекло каплями, но я бы не очень удивилась, если бы ранняя осень внезапно ознаменовалась самым настоящим снегопадом. Мрачную, гнетущую атмосферу усиливали налитые свинцом тучи, и несмотря на достаточно раннее время, над Столицей неумолимо сгущалась тьма, впрочем, даже близко не сравнимая с окутавшим мою душу мраком. Я ехала в полной тишине, и в какой-то момент вдруг поняла, что не могу больше выносить это жуткое безмолвие. Любимая радиостанция порадовала меня легкой ненавязчивой мелодией, и я немного воспрянула духом, но на сердце по-прежнему было донельзя муторно. Я старалась себя не накручивать, но царящий в мыслях сумбур мешал мне справиться с волнением, и по мере приближения к пункту назначения мне становилось все тревожнее.

С парковками в историческом центре всю жизнь было из рук вон плохо, а с увеличением количества автомобилей проблема встала особенно остро. Старые дома не были оборудованы подземными паркингами, и жильцы в основном ставили машины на огороженной дворовой территории, поднимая и опуская шлагбаум с помощью личного пульта управления, а о визите гостей обязательно предупреждали охрану. Меня в гости никто не ждал, и я благоразумно оставила автомобиль на платной парковке торгового центра — большого удовольствия пешая прогулка под ледяным дождем мне по очевидным причинам не доставила, но других вариантов у меня не было, и расстояние до нужного здания я преодолела практически вприпрыжку. Я захватила с собой зонт, но от резкого порыва ветра он незамедлительно вывернулся наизнанку, и положения дел, увы, не спас. Куртка с капюшоном защитила меня от дождя, и вымокнуть до нитки я, к счастью, не успела, зато промерзла изрядно. С быстрой акклиматизацией у меня упорно не клеилось, и в этой промозглой сырости мне толком не верилось, что еще вчера я изнывала от жары под жгучим солнцем Невады и даже предположить не могла, с какой изощренной жестокостью накажет меня судьба, и ладно было справедливое возмездие обрушилось лишь на меня одну. Ян не заслуживал такой горькой участи, и я готова была на что угодно, только бы вырвать его из цепких лап смерти.

В процессе многократного форсирования луж я заметно промочила ноги, и хорошего настроения сей весьма прискорбный факт мне совершенно не добавил — в ботинках противно хлюпала вода, и меня начало знобить. Второпях я нацепила первую попавшуюся обувь, более или менее соответствующую нынешнему сезону, и теперь пожинала плоды своей безалаберности, но как бы там ни было, никакие природные катаклизмы не могли заставить меня отказаться от своего плана. Я поглубже натянула капюшон и зябко ежась от пробирающего до мозга костей холода, двинулась по тротуару, а еще через пару минут вдруг обнаружила, что ампирные пилястры на примечательном фасаде бывшего доходного дома покрыты густым слоем черной сажи. Даже сплошная пелена дождя была не в состоянии скрыть от моего взгляда следы крупного пожара, бушевавшего на верхних этажах. Обугленные ставни, зияющие провалы разбитых окон, осевшая на старинной лепнине гарь — судя по масштабам разрушений, огненная стихия буквально уничтожила две квартиры, расположенные одна над другой, и меня запоздало осенило, что дотла выгорела в том числе и пресловутая коммуналка. Ошибки здесь быть не могло — именно у этого окна с видом на бульвар, зловеще оскалившегося жуткими остовами закопченных рам, Интарс задумчиво курил, пока я говорила с «Хитменом» по телефону, но представшая перед глазами картина красноречиво свидетельствовала о том, что безжалостное пламя не пощадило уникальный памятник архитектуры, и слава богу, если в пожаре не пострадали люди.

Я завороженно взирала на изуродованный огнем фасад и не могла поверить в реальность этого страшного зрелища, а дождь уже не просто лил, а скорее хлестал, как из ведра. В полузабытьи я пересекла двор, зашла в подъезд, и когда пожилая консьержка вопросительно вскинула выщипанные в тонкую ниточку брови, слова вдруг намертво застряли у меня в горле.

— Здравствуйте! Вы к кому? — осведомилась женщина, — вам в какую квартиру?

— В восьмую, — выдохнула я, проигнорировав первый вопрос, — но, похоже, от нее осталось лишь пепелище. Простите, я была в заграничной командировке и ничего не слышала о пожаре. Что тут произош ло?

–Вы что, действительно не в курсе? — выразила искреннее изумление консьержка, — это же по всем новостям передавали! Видели бы вы что здесь в ту ночь творилось! Мне до сих пор кошмары снятся, я даже уволиться хотела, но деньги нужны, а куда меня еще возьмут? Пять часов тушили, только чудом весь дом не сгорел. Еще чуть-чуть и огонь бы на кровлю перекинулся! Такая трагедия! Семь человек погибли, из них двое маленьких деток, дошколята еще!

ГЛАВА III

— Прошло почти две недели, а вы чувствуете, в подъезде по-прежнему пахнет гарью, и, честно говоря, мне начинает казаться, что этот запах ничем не вывести. Что уже только не делали — стены от копоти чистили, специальными растворами по десять раз опрыскивали, выветривали, проветривали, но всё как будто без толку! В левом крыле еще терпимо, дышать можно, эту часть огонь не сильно зацепил, а вот в правом так полыхало, что даже лестницы сгорели. Все гудело, ревело, трещало, а когда перекрытия обрушились, меня чуть удар не хватил. Думаю, всё, сейчас дом обвалится, но нет, выстоял, строили-то раньше на совесть, не то что в наши дни — тяп-ляп и готово. Пламя распространялось настолько стремительно, что пожарные рукава развернуть не успевали. Мне потом сведущие люди рассказывали, что такие дома, они со временем в пороховую бочку превращаются. Деревянные опоры за сотню с лишним лет, естественно, высыхают до предела, а древесная пыль вспыхивает за считанные секунды. Внутри эти балки полые, и благодаря пустотным перегородкам огонь моментально охватил огромную площадь, тысячи три квадратов, не меньше. Теперь смотрите, в каждой квартире, в каждой комнате, на каждом этаже имеется печная труба, ведь раньше-то центрального отопления не было. Представили, какая в этих каналах тяга? Пожарные через пять минут примчались, а из окон уже вырывались языки пламени, и полдома пылало. Мы с жильцами на улицу повыбегали, хорошо еще, что тепло было, а если бы, не приведи господь, зима? К рассвету пожар кое-как потушили, и при разборе завалов спасатели обнаружили восемь обугленных тел. Эксперты установили, что погибшие отравились угарным газом, а после того, как прогорели перекрытия, падали на третий этаж, где уже вовсю бушевал огонь. Говорят, что температура пожара намного превышала обычные 600-700 градусов, вот и представьте, что стало с телами!

— Ужас какой-то! — бесконтрольно содрогнулась я, когда некстати разыгравшееся воображение в красках и подробностях нарисовало мне страшную картину, только что изложенную словоохотливой консьержкой, — уже, наверное, известно, что вызвало пожар? Я так понимаю, очаг возгорания находился в восьмой квартире? Помнится, там проживали в основном неблагополучные семьи…

— Это вы еще культурно выразились, — мрачно усмехнулась женщина, — грешно так о покойниках, но с этими алкашами никакого сладу не было. Дом у нас элитный, квартиры за бешеные миллионы продаются, поэтому и контингент соответствующий — банкиры, предприниматели, деятели искусства, и все они вынуждены были соседствовать с маргиналами. Пьянки-гулянки, драки, шум-гам-тарарам, кому такое понравится? А тараканы? Хорошо, хоть крысы не завелись! Если бы Макушевская, царствие ей небесное, не цеплялась за свою комнату, давно бы уже расселили этот вертеп, а в квартиру бы приличные люди заехали. И никто ведь ее на улицу выгонять не собирался, разные варианты ей предлагали, один лучше другого, но старуха уперлась рогом в землю и всё тут. Мол, в этом доме еще мои родители жили, и я отсюда никуда не съеду, здесь и помру. Хорошая бабка была, язык не повернется о ней дурное слово сказать, но упрямая до невозможности. Все вокруг знали, что она на самом деле голубых кровей, не зря же ее «Графиней» прозвали. До революции ее отцу принадлежала вся квартира, очень состоятельный человек был, но Советская власть с ним церемониться не стала, еле-еле одну комнатенку он для семьи отвоевал. У Макушевской то ли детская травма была, то ли что, но выкупить у нее долю в коммуналке так никто и не смог. Годами ее риелторы обихаживали, но характер у старухи был твердый, как кремень. Настоящая старая закалка, только упрямство «Графиню» и погубило. Согласилась бы продать комнату, жила бы сейчас где-нибудь в спальном районе да носки вязала, могла бы компаньонку себе завести, чтобы та за ней ухаживала… А так что? У остальных погибших родственники нашлись, а тело Макушевской даже из морга забрать было некому, и похоронили ее за государственный счет. И с квартирой теперь ничего не ясно, опечатанная стоит.

— Я немного знала Марианну Андреевну… Сложно поверить, что ее больше нет в живых, — сокрушенно качнула головой я и вдруг, как ужаленная, подскочила на месте, — подождите, так получается, все жертвы пожара были обитателями коммуналки?

–Ну, да, — кивнула консьержка, — боже мой, как деток жалко, совсем крошки, чем они заслужили такую жуткую смерть? Лучше бы их органы опеки из семьи изъяли, видели же, в каких условиях малыши живут, но ничего не предпринимали. Вынесут горе-мамаше предупреждение, та вроде неделю трезвая ходит, а потом опять за свое, и так по кругу. Да и прочие квартиранты, прости господи, недалеко ушли. Студенты вечно гужбанили допоздна, Михалыч хоть и работал, тоже был не дурак на грудь принять, еще один мужик комнату снимал, так он вообще недавно отсидел. Как Макушевская с этим народом уживалась, ума не приложу! Но огонь никого не пощадил, все сгорели!

— А Интарс? — одними губами прошептала я и неподвижно замерла в ожидании ответа, а еще через мгновение внезапно поймала себя на кощунственной по сути мысли. Я до помрачения рассудка боялась услышать, что Интарс разделил печальную участь соседей по коммуналке, но мой страх базировался на сугубо прагматичных соображениях. С гибелью Интарса оборвалась бы единственная ниточка, способная привезти меня к разгадке тайны амулета, и я истово молилась, чтобы в ту роковую ночь мой «дорогой друг» отсутствовал по месту прописки.

— Его не было дома, — поспешила успокоить меня консьержка, — он же постоянно в разъездах, и в Столицу наведывается крайне редко, последний раз, если мне не изменяет память, я видела его прошлой весной. Так вы что, к нему?

— Ну, как бы да…, — неразборчиво промямлила я, параллельно пытаясь переварить достаточно внушительный объем входящей информации, — скажите, а Интарсу сообщили о пожаре?

— Думаю, да, он же собственник жилья, — пожала плечами мой собеседница, — подобными вопросами занимается управляющая компания, меня это не касается.

— То есть в управляющей компании должны быть контактные данные Интарса, так? — возбужденно уточнила я.

— Девушка, а вы ему кем приходитесь? — подозрительно сузила глаза консьержка, — что-то я вас не припомню…

— Я приходила к Интарсу не в вашу смену, — объяснила я, — мы с ним старые знакомые, но судьба развела нас по разным странам. Я хотела бы возобновить наше общение, но потеряла номер телефона, и мне ничего не оставалось кроме, как прийти сюда. Так вы советуете мне обратиться в управляющую компанию?

— Сведения о жильцах запрещено разглашать посторонним лицам, — предупредила меня женщина, — сомневаюсь, что вам пойдут навстречу.

— Попробовать в любом случае стоит, — сдержанно улыбнулась я, — подскажете адрес?

— Возьмите визитку директора, — без энтузиазма протянула мне картонный прямоугольник консьержка, — но я повторяю, вряд ли вам удастся что-то разузнать. У нас в доме полно знаменитостей, и фанаты готовы душу продать за личный номер своего кумира, но частная жизнь наших жильцов неприкосновенна. Интарс, конечно, не звезда, но к нему это правило относится в равной степени.

— Так или иначе, вы мне очень помогли, и я глубоко признательна вам за содержательный разговор — я спрятала визитку в карман и, обуреваемая целым сонмом плохих предчувствий, осторожно поинтересовалась, — скажите, а уже известно, что послужило источником возгорания? Это же не секретные сведения?

— А тут отдельная история, — сходу заинтриговала меня женщина, — поначалу все решили, что кто-то по пьяной лавочке уснул с сигаретой, еще ходила версия о замыкании проводки, но оказывается, огонь вспыхнул не в восьмой квартире, а в шестой, той, что на третьем этаже. Хозяйка шестой квартиры, оперная певица Анна Русова первой почувствовала задымление и вместе с детьми успела выбежать из подъезда прежде, чем огонь перекинулся на перекрытия и окончательно отрезал жильцам коммуналки все пути к спасению. Официально полиция еще не завершила расследование, но Русову уже затравили в прессе — якобы трагедию повлекла за собой незаконная перепланировка в ее квартире.

ГЛАВА IV

Сказать по правде, я бы с радостью продолжила задушевный разговор с общительной консьержкой, но, похоже, та уже и сама поняла, что чересчур разболталась и резко включила «режим вахтера», сходу напустив на себя подчеркнуто неприступный вид. Думаю, что если бы я начала задавать еще вопросы, мне было бы красноречиво указано на выход, и я решила без крайней надобности не обострять обстановку. По большому счету консьержка и так рассказала мне достаточно много, и пусть я пока не знала, как мне использовать услышанное в практических целях, у меня наконец-то появилось четкое направление дальнейших действий, и свой следующий визит я собиралась нанести в офис управляющей компании. Но дьявол, как известно, крылся в деталях: до завершения рабочего дня оставалась всего пара часов, и я справедливо опасалась, что плотный столичный трафик запросто может не позволить мне успеть вовремя, и по приезду на нужный адрес я лишь разочаровано «поцелую» наглухо запертую до завтрашнего утра дверь. Будто назло, солидная вроде бы контора почему-то располагалась у черта на куличках — наверное, руководство специально разместилось подальше от обслуживаемых домов, чтобы недовольные жильцы поменьше бегали с жалобами на протекающие трубы, засоры в канализационных стоках и прочие коммунально-бытовые проблемы. По логике вещей, поблизости должен был находиться относящийся к данному району участок, но я по собственному опыту знала, что мелкие структурные подразделения занимаются в основном устранением аварийных ситуаций, регулярно возникающих в объектах кондоминиума, и получить интересующие меня сведения возможно только в головном офисе, где хранится вся рабочая документация. Я была полностью согласна с консьержкой, уверенно спрогнозировавшей очень высокую вероятность отказа в предоставлении жизненно необходимой мне сейчас информации об Интарсе, однако, если в сложившихся обстоятельствах и существовали какие-либо окольные пути, я о них, к сожалению, ни сном, ни духом не ведала, а значит, и выбирать мне было не из чего.

Затяжной осенний дождь непрерывно лил из развезшихся над Столицей небесных хлябей и, судя по отсутствию даже крошечного просвета в сплошной поволоке туч, прекращаться в обозримом будущем не планировал. К вечеру на улице похолодало еще сильнее, а ни на миг не унимающийся ветер периодически сбивал с ног ураганными порывами, и я еле-еле добежала до паркинга, продрогнув при этом буквально до мозга костей. Мокрые ноги окоченели за долю секунды, и я тряслась, как осиновый лист, не в силах совладать с ознобом. Я бы совершенно не отказалась взять в дорогу стаканчик кофе или еще какого-нибудь горячего напитка, но в образовавшемся цейтноте, увы, не смела и мечтать о такой роскоши. Я прикинула наиболее оптимальный маршрут и до упора утопила педаль газа — любое промедление автоматически ставило под угрозу и без того сомнительный успех моей авантюры, а в свете происходящего я не имела права пренебрегать даже самым призрачным шансом.

По уже привычному обыкновению я не стала и пытаться произвести хотя бы минимальную подготовку к намечающейся беседе. Совсем не факт, что мне удастся нахрапом пробиться к директору, да и к его заместителю меня также могли не допустить без веских на то причин. Если я правильно оценивала текущий расклад, управляющая компания наверняка попала под колпак следственных органов в связи со злополучной перепланировкой в квартире госпожи Русовой — без дачи на лапу здесь явно не обошлось, и теперь, когда трагические события на Суворовском бульваре вызвали широчайший резонанс, полиция должна была кровь из носу выяснить, кто подмахнул разрешение на реализацию смелых дизайнерских проектов в доме дореволюционной постройки. Суммарное количество звеньев в этой цепочке по моим предположениям исчислялось весьма внушительными цифрами, и на незаконном внесении изменений в изначальную конфигурацию жилища наварился ни один чиновник, однако, чистить рыбу, как правильно, начинали с хвоста, и я была почти уверена, что оперативные мероприятия в первую очередь коснулись именно управляющую компанию. На этом фоне мне явно не стоило надеяться на теплый прием, и я заранее настроилась на худшее. Мне еще крупно повезет, если я пройду дальше коридора, а там буду разбираться по ходу пьесы.

За рулем я ощутимо нервничала и постоянно поглядывала на часы, а каждый раз, когда на светофоре загорался красный свет, костяшками пальцев принималась выстукивать барабанную дробь на приборной панели. Дождь существенно ухудшал обзор, но вопреки своей приверженности к исключительно аккуратной манере вождения, я несколько раз с необоснованным риском шла на обгон и внаглую проскакивала перекрестки на мигающий зеленый сигнал. Камеры видеонаблюдения добросовестно фиксировали мои проступки, и, похоже, я порядочно насобирала штрафов, но меня слабо заботили грядущие расходы. Я намеренно не заглядывала вперед и жила даже ни одним днем, а одним моментом, в котором парадоксальным образом сосредоточились прошлое, настоящее и будущее. В этом нелинейном измерении время текло по искривленной траектории, не подчиняясь логическим закономерностям, и я все отчетливее сознавала, что безумный мир диктует свои условия, и лишь нестандартное, выходящее за рамки рациональности, мышление является единственным способом достижения поставленной цели.

Нарушала закон я сегодня по полной программе — в довершение ко всем вышеупомянутым противоправным деяниям я ничтоже сумняшеся объехала пробку по встречной полосе, и теперь примерно подсчитывала в уме, сколько денег мне в совокупности предстоит выложить на оплату административных штрафов, уведомления о которых вскоре неизбежно посыплются в мой почтовый ящик. Стаж вождения у меня был достаточно приличный, но за все эти годы я ни разу не позволяла себе подобного беспредела, и совершенно не удивительно, что столь возмутительное поведение навлекло на меня массовый гнев автовладельцев, дружно посылающих мне вслед лучи проклятий. Конечно, задним числом меня терзали угрызения совести, но в глубине души я бурно ликовала, что так удачно выбралась из образовавшегося затора, ибо в случае досконального соблюдения ПДД я бы точно застряла до вечера и тем самым автоматически поставила бы жирный крест на своих амбициозных начинаниях. Но, как ни крути, мне было, что терять, и, дерзко подрезая очередную машину, я вновь оправдывала себя беспрецедентной спешкой.

Надо отметить, что опасная во всех отношениях тактика в итоге принесла свои заслуженные плоды, и в четверть седьмого я уже стояла на крыльце офиса. Теоретически за сорок пять минут можно было наворотить грандиозных дел, но я сильно не обольщалась касательно открывающихся передо мной перспектив. Но надежда продолжала теплиться в моем сердце, и я отказывалась верить, что все мои нахальные трюки на дороге обидно пропадут всуе. Двухэтажное здание, увенчанное скромной вывеской «УК Жилсервис» невольно вызывало устойчивые ассоциации с укрепленной крепостью, и для полноты сходства не хватало разве что рва со львами и сторожевой башни. В качестве оборонительного редута здесь выступал стационарный пост охраны, расположенный непосредственно у входа, и на общем фоне наличие пропускной системы не стало для меня большой неожиданностью. Уж не знаю, от кого или от чего защищался руководящий состав управляющей компании, но от народа эти товарищи были страшно далеки, и сие мне заведомо не понравилось. Я бы еще поняла, если бы «Жилсервис» занимался секретными разработками в области военной промышленности, но какой резон возводить неприступные баррикады, если твои сотрудники всего лишь латают прохудившуюся кровлю, подстригают газоны и чистят дворы от снега и наледи?

Ежу было понятно, что в жилищно-коммунальной сфере испокон веков крутились, отмывались и «распиливались» колоссальные финансовые активы, а если принять во внимание существенный процент элитной недвижимости в зоне ответственности данной обсуживающей организации, картина вырисовывалась более, чем очевидная. Квартиры в центре Столицы давно раскупили толстосумы, охотно вкладывающие средства в уникальное оформление интерьера, чтобы иметь возможность выделиться на ярмарке тщеславия, и само собой разумеющееся, без сноса перегородок, демонтажа стен и прочих ухищрений, направленных на расширение пространства, честолюбивые замыслы было не осуществить. Невзирая на престижные локации и историческую ценность, старый жилой фонд был непригоден для полноценной эксплуатации и нуждался даже не в капитальном ремонте, а в тотальной реконструкции. Электричество, водоснабжение, отопление — если возраст строения перевалил за сотню лет, было наивно полагать, что основные коммуникации не требуют замены, и когда новоиспеченные хозяева предсказуемо сталкивались с изношенностью общедомовых сетей и нефункциональным зонированием помещений, они зачастую пускались во все тяжкие и превращали квартиру в шедевр дизайнерской мысли, в погоне за оригинальностью начиная творить невесть что — разбирать вентиляционные каналы, пренебрегать гидроизоляцией пола и учинять прочие непотребства, в один прекрасный день неминуемо дающие о себе знать. Я могла лишь фантазировать, как выглядела изнутри квартира оперной дивы Русовой, но судя по всему, процесс превращения коммуналки в шикарные апартаменты не прошел для памятника архитектуры бесследно, в связи с чем я почти не сомневалась, что рыльце у директора «Жилсервиса» было в пушку. И черт бы с ним, пусть полиция ищет доказательства вины управляющей компании и разоблачает коррупционные схемы в государственном аппарате, но я боялась, что поднявшаяся шумиха заставила директора залечь на дно, и мне не к кому будет обратиться со своим специфическим вопросом.

ГЛАВА V

Если верить визитной карточке, первым руководителем «Жилсервиса» числился некто Эмиль Ренатович Тагалдызин, и по мне так это непроизносимое словосочетание можно было смело использовать как скороговорку для отработки навыков сценической речи. Когда-то на заре туманной юности я около двух месяцев посещала курсы ораторского мастерства, чтобы приобрести уверенность в себе и научиться выступать на публике, и едва не сломала язык на подобных упражнениях для улучшения дикции. Уже тогда я прекрасно понимала, что для успешной карьеры в туристической отрасли недостаточно одних только эрудиции и интеллекта, поэтому в тот переломный период активно занималась самосовершенствованием, и, как ни странно, делала потрясающие успехи в абсолютно новых для меня сферах деятельности, как если бы во мне изначально дремала масса различных талантов, у которых до сего момента просто не было возможности раскрыться. В бытность свою рядовым библиотекарем я не блистала красноречием, и в коллективе меня небезосновательно считали замкнутой молчуньей, однако, после развода я постепенно раскрепостилась, в дальнейшем уже не имела проблем в общении, с непринужденным изяществом убалтывая клиентов на покупку дорогостоящего тура. Со временем исчезла робость, перестали дрожать колени, а на проведении презентаций я и вовсе съела собаку, причем, меня особо не волновали ни количество, ни возраст, ни социальный статус моих слушателей. Я разливалась соловьем на любую аудиторию и непрерывно удерживала внимание собравшихся, чем вызывала искреннее восхищение Нитиевского, не сразу поверившего, что сотрудник без опыта и профильного образования способен творить такие чудеса. Я же буквально выпрыгивала из штанов, доказывая Нитиевскому свою профпригодность, и лучшей наградой для меня была даже не премия к окладу, а одобрительный взгляд шефа, пристально наблюдающего за мной с «галерки». Я чувствовала себя на гребне волны и буквально купалась в положительных эмоциях — сумасшедшая мотивация заставляла меня регулярно покорять новые вершины, а Нестор Аронович умело поощрял во мне это благое стремление. Но сейчас я внезапно поймала себя на мысли, что больше не ощущаю в себе бесшабашной отваги, неоднократно помогавшей мне «брать города», и у меня нет никаких толковых идей по поводу грядущего рандеву с мсье Тагалдызиным.

Впрочем, насчет рандеву скорее всего было громко сказано — слишком уж много факторов должно было совпасть, чтобы сегодня наша встреча все-таки состоялась. Большие начальники имели привычку покидать офис раньше подчиненных — это раз, директор мог весь день решать вопросы выездного характера — это два, в приемной сидел такой цербер, что мои шансы проникнуть в кабинет сводились к нулевой величине — это три. И это я еще не принимала в расчет охранника, явно поставленного тут не для того, чтобы лузгать семечки и гадать сканворды — попробуй объясни этому мордовороту, что я не засланный казачок, вынюхивающий, кто тут берет взятки «борзыми щенками», а вполне себе обычная гражданка, по воле судеб попавшая в довольно нестандартную ситуацию и теперь вынужденная рыть носом землю в поисках выхода из крайне затруднительного положения.

Знать бы, что за птица этот Эмиль Ренатович, а то вводных данных по этой таинственной персоне у меня было кот наплакал — стар он или молод, падок ли на слабый пол или его моральные принципы тверды, как скала, есть ли у него уязвимые места и болевые точки? Я, конечно, понимала, что исчерпывающего досье на главу «Жилсервиса» мне никто не предоставит, но вот навести краткие справки у охотно идущей на контакт консьержки мне, как говорится, сам бог велел, а я очертя голову помчалась в офис, не удосужившись предварительно озадачиться сбором информации об объекте моего прагматичного интереса. Ну, да ладно, где наша не пропадала, тем более, что отталкивалась я сейчас от принципа «пан или пропал», донельзя точно отражающего мою обреченную решимость. Зайду внутрь, а там будет ясно, на что делать акцент — переть напролом или вооружиться сугубо дипломатическими инструментами.

–Добрый вечер! Я к директору, — без лишних церемоний сообщи ла я на проходной и целенаправленно двинулась к двери, но не ожидавший такого напора секьюрити быстро опомнился и не позволил мне продолжить путь.

— Здравствуйте! Вам назначено? — спросил дюжий парень в камуфляжной форме, сканируя меня цепким взглядом.

— Нет, — как на духу, поведала я. Притянутое за уши вранье легко проверялось звонком секретарю, а я не хотела с порога создавать себе репутацию бессовестной лгуньи. Во всяком случае, охранник не отшил меня под предлогом отсутствия Тагалдызина в конторе, и это уже было хорошим знаком, — но у меня к Эмилю Ренатовичу очень срочный разговор. Будьте так любезны, передайте ему, что я располагаю важными сведениями о пожаре в доме на Суворовском бульваре, и прежде, чем поделиться ими с полицией, я бы хотела кое-то обсудить лично с директором УК. Я намеренно не стала ему звонить, потому что по такому деликатному делу куда предпочтительнее нам будет побеседовать с глазу на глаз.

— Минутку, я позвоню в приемную, — судя по заметной растерянности, бдительному стражу ворот так и не удалось определиться, нужно ли немедленно гнать меня взашей, и для очистки совести он решил проконсультироваться с приближенным к директору лицом. Пока что всё шло неплохо, и я убедилась, что правильно поступила, нагрянув в офис без предупреждения. Спугнуть Тагалдызина мог самый незначительный прокол, а так Эмилю Ренатовичу уже было никуда от меня не деться. Ставка в сущности на то и делалась, что упоминание страшного пожара, да еще и в таком интригующем контексте, заставит директора обслуживающей организации всерьез задуматься, а не обернется ли обещанный мною визит в полицию дополнительными сложностями для компании. Я нисколько не сомневалась, что трагическое происшествие в историческом центре Столицы, навлекло на «Жилсервис» проверку за проверкой, и если компетентные органы копнут поглубже, под раздачу в первую очередь подпадет именно Тагалдызин. В этом свете ему явно не следовало поворачиваться ко мне филейной частью, и я надеялась, что здравый смысл всё же возобладает над подозрительностью.

— Как вас представить? — охранник дословно изложил секретарю мое послание и, судя по всему, оно никого не оставило равнодушным. Дешевый блеф, но зато, как выяснилось, довольно эффективный, хотя далеко не факт, что я смогу развить успех. О пожаре на Суворовском Бульваре мне было известно чуть больше, чем ничего, но, как говаривал Наполеон Бонапарт, «главное ввязаться в битву, а там посмотрим».

— Доминика Бельская, — демонстративно помахала паспортом я и повинуясь спонтанному наитию, попросила, — скажите еще, что я родственница Макушевской, ваш начальник должен быть в курсе, кто это.

Это был опасный и рискованный ход, но интуиция истошно вопила мне в уши, что я попала в десятку. Сгоревшая коммуналка, даже в своем нынешнем плачевном состоянии, оставалась лакомым кусочком, и не надо было обладать даром провидения, чтобы в общих чертах обрисовать ее дальнейшую судьбу. Как только наследники погибших в огне жильцов вступят в свои законные права, их тут же примутся окучивать риелторы, и все комнаты будут скуплены за бесценок. Новый хозяин загонит в квартиру бригаду рабочих, и вскоре бывшая коммуналка заграет свежими красками. Элитное жилье на дороге не валяется, а раз стены уцелели, то последствия пожара вполне реально устранить. Но я прекрасно помнила, что до трагедии продажу квартиры стопорило категорическое нежелание «Графини» расставаться со своей долей — за эти несчастные квадратные метры Марианна Андреевна держалась мертвой хваткой, и в риэлторских кругах ее колоритная фигура наверняка давно стала притчей во языцех. Но со смертью неуступчивой «Графини» расклад коренным образом менялся. Если наследников у одинокой пенсионерки так и не отыщется, имущество будет объявлено выморочным, перейдет в коммунальную собственность, а там уже, что называется, дело техники. Но предположим, что откуда ни возьмись вдруг материализуется претендент на бабушкину коморку, да еще и предоставит подтверждающие родство документы? Или у Марианны Андреевны обнаружится завещание? И всё, мыло да мочало, начинай с начала…. Вряд ли управляющая компания окажется в стороне от дележки — риелторы однозначно находятся в тесном контакте с Тагалдызиным, а он в свою очередь старается держать руку на пульсе событий. В общем, играть здесь надо было по-крупному, и я не посчитала нужным мелочиться.

— Я выпишу вам пропуск, поднимайтесь на второй этаж, потом идите сразу направо, — повесив трубку, охранник скрупулезно зафиксировал в журнале мои паспортные данные, и пару минут спустя я уже бодрой походкой дефилировала по коридору. Пока всё шло даже чересчур гладко, но мне ли было не знать, что с какой скоростью капризная Фортуна порой меняет оттенки своего настроения…

ГЛАВА VI

Если снаружи офисное здание выглядело довольно невзрачно, то после того, как я оказалась внутри, у меня сразу же возник закономерный вопрос, на какие средства руководство управляющей компании отгрохало себе такую шикарную контору с мраморными лестницами, хрустальными люстрами, дубовыми дверями и дорогущей мебелью в приемной. Директор «Жилсервиса» окружил себя помпезной роскошью, настолько кричащей и вызывающей, что она моментально бросалась в глаза и заставляла задуматься, не запускает ли господин Тагалдызин свои загребущие руки в накопительный фонд, и не из карманов ли собственников элитного жилья была оплачена вся эта откровенная безвкусица, отсылающая во времена внезапно разбогатевших нуворишей с их весьма своеобразной трактовкой классического евроремонта. Учитывая, что я всю жизнь тяготела к стильному минимализму, подобные изыски глубоко противоречили моим представлениям о прекрасном, и хотя я сроду не осуждала людей за стремление окружить себя максимальным комфортом, данный офис был бесконечно далек от современных тенденций. В двадцать первом веке любые излишества производили мягко говоря, странноватое впечатление и вместо создания рабочей обстановки подчеркивали нездоровое тщеславие владельца кабинета, а также подогревали интерес к происхождению капиталов.

Впрочем, на фоне поражающих воображение интерьеров неказистая секретарша однозначно повергала посетителей в состояние когнитивного диссонанса — тучная, возрастная дама с кроваво-красным маникюром на коротеньких пальцах-сардельках грузно восседала в кожаном кресле, и вид у нее был настолько суровый, будто бы ее должностные инструкции предусматривали не организационно-технические, а скорее защитные функции. Я честно изобразила на лице приветственную улыбку, но в ответ тетка лишь мрачно зыркнула на меня исподлобья, и я поняла, что мои опасения по поводу охраняющего приемную Цербера оправдались в полной мере. Не распорядись вышестоящее начальство впустить меня в святая святых, я бы ни за что не проникла в этот неприступный бастион — даже если бы мне удалось заморочить голову секьюрити и успешно преодолеть первый заслон, то на втором рубеже обороны я бы споткнулась уже без всяких сомнений.

–Вы Бельская? — крайне недружелюбно уточнила секретарша, дождалась моего утвердительного кивка и таким тоном, каким обычно делают одолжение, добавила, — проходите, Эмиль Ренатович вас примет.

–Спасибо, — на ходу бросила я, буквально кожей чувствуя, что эта цепная псина неотрывно сверлит мне спину недоверчивым взглядом. Похоже, мне еще повезло, что визит в «Жилсервис» обошелся без личного досмотра с выворачиванием карманов и снятием обуви, а единственным элементом посягательства на мои гражданские права и свободы стала рамка металлодетектора.

Господин Тагалдызин встретил незваную гостью с явной настороженностью, и пока я молча дивилась многоуровневым гипсокартонным конструкциям на потолке, сосредоточенно изучал меня из-за массивного стола. Навскидку главе управляющей компании можно было дать лет пятьдесят — щупленький седоватый мужичок с ухоженной бородкой и хитрыми, бегающими глазками. Одет Эмиль Ренатович был в щегольской костюм-тройку, а его тощую, морщинистую шейку украшал экстравагантный желтый галстук с декоративной булавкой. У меня не было ни малейших соображений, за каким рожном Тагалдызин так вычурно выряжался на работу, тем более, что дворники и сантехники вряд ли могли по достоинству оценить его претензии на аристократичную утонченность, но мне стоило немалого труда сдержать насмешливую ухмылку, когда я заметила уголок нагрудного платка, торчащий из верхнего кармана пиджака. Пестрый, аляпистый аксессуар навевал устойчивую ассоциацию с раскидистым цветочным кустом, пустившим корни в самом сердце у директора «Жилсервиса», и я уже и не знала, что думать — то ли Тагалдызин просто был тем еще оригиналом и постоянно старался выделиться из серой толпы, то он всерьез полагал себя модной иконой и всеобщим примером для подражания. В целом же Эмиль Ренатович порождал во мне исключительно неприятные ощущения — скользкий тип себе на уме, умеющий извлечь выгоду из любых обстоятельств. Женские чары на таких индивидуумов, как правило не действовали, да и бывали на моей памяти забавные казусы, когда я неверно определяла сексуальную ориентацию предмета соблазнения, однако, материальное стимулирование в большинстве своем срабатывало безотказно, особенно, если на лице у моего визави было прямым текстом написано, что он и мать родную готов продать в случае поступления достойного предложения от потенциальных покупателей.

–Нонна Николаевна сказала, вы родственница Макушевской, — Тагалдызин с самого начала четко обозначил свои приоритеты, и мне это даже понравилось. Во всяком случае теперь мне не надо было гадать на ромашке, с какой стороны следует зайти, чтобы выпытать у собеседника конфиденциальные сведения об Интарсе.

— Кем конкретно вы ей приходитесь? — не стал тянуть резину Эмиль Ренатович, и не успела я без приглашения опуститься на антикварный стул из красного дерева, как он тут же взял быка за рога. Судя по всему, покойная «Графиня» и вправду была для директора УК настоящей костью в горле, и вот впереди внезапно забрезжил слабый луч надежды. Наживку Тагалдызин заглотил, и по идее пора бы подсекать угодившую на крючок рыбину, пока та не успела соскочить, но я непростительно замешкалась и чуть было не лишилась улова. К счастью, директор принял мою краткую заминку за театральную паузу и решил, что я специально нагнетаю напряжение.

–Как бы вам объяснить… — напустила на себя загадочный вид я, — кровных уз между нами нет, но Марианна Андреевна, мир, как говорится, ее праху, была мне очень близким человеком, и когда мне сообщили о ее трагической гибели в пожаре, я долго не могла прийти в себя. Удивительная была женщина, редко в наши дни встретишь такую принципиальность, не находите?

–Не понимаю, к чему вы ведете, — нетерпеливо заерзал в кресле Тагалдызин, — давайте по существу иначе я буду вынужден с вами немедленно попрощаться.

–Ну, куда вы так торопитесь? — риторически вопросила я, для пущего эффекта одарив Эмиля Ренатовича многообещающей улыбкой сфинкса, — я как раз собиралась перейти к сути. Но надеялась, что вы хотя бы выразите соболезнования по поводу моей невосполнимой утраты.

–Я несомненно очень сочувствую вашему горю, госпожа…Бельская. Поверьте, мы все скорбим по погибшим, — нервно выдохнул директор, — но я был бы вам очень признателен, если бы вы не отнимали мое время. Кто вы такая и для чего вы здесь?

–Мне безусловно импонирует ваша прямолинейность, — без доли лукавства похвалила Тагалдызина я, — но давайте не будем гнать лошадей. Серьезные разговоры не терпят спешки. Тем более с момента кончины Марианны Андреевны не минуло и месяца, и я считаю по меньшей мере неприличным с порога переходить к обсуждению имущественных вопросов.

–Имущественных? — неподдельно оживился Эмиль Ренатович, и нарастающее раздражение в его взгляде резко сменилось на искреннюю заинтересованность, — попрошу вас пояснить, о чем речь.

–Ну а вы как думаете? — выразительно хмыкнула я, — или я чего-то не знаю и помимо комнаты в коммунальной квартире за Марианной Андреевной числилось иное имущество?

–Как директору управляющей компании мне известно только о комнате, — весь обратился в слух Тагалдызин, и его ноздри хищно раздулись в предвкушении навара, — но, возможно, вы знаете больше меня. И судя по тому, что вы сочли необходимым со мной встретиться, вам требуется моя помощь. Я правильно истолковал ваш визит?

–Ваша проницательность меня восхищает, — польстила директору я, с тревогой сознавая, что вступила в опасную и абсолютно непредсказуемую игру без единого туза в рукаве. Картежник из меня всегда был не ахти какой, но сегодня вдруг обнаружилось, что если меня поставить в безвыходное положение и фактически припереть к стенке, то во мне мигом просыпались скрытые таланты, которым бы мог позавидовать даже профессиональный шулер, — по-моему, мы с вами мыслим в одинаковом направлении, и я не зря надеюсь на плодотворное сотрудничество.

–Если это действительно так, то я бы настоятельно посоветовал вам не ходить вокруг да около, — не поддался на грубую лесть опытный пройдоха, и его достаточно жесткие интонации отрезвили меня в мгновение ока, а то я уже беспричинно возомнила себя непревзойденным мастером блефа и едва не утратила осторожность.

–Вы правы, — я пересела поближе к директорскому месту и заговорщически понизила голос, — Эмиль Ренатович, вы видели завещание Макушевской?

ГЛАВА VII

–А вы? — не остался в долгу директор, но к его вящему разочарованию очередная попытка прощупать почву не принесла желаемого результата. Я вошла во вкус и начала получать определенное удовольствие от процесса. Психологические поединки никогда не являлись моей сильной стороной, а весь мой тернистый жизненный путь наглядно демонстрировал, что я из рук вон плохо разбираюсь в людях, однако, сейчас от успеха моего предприятия зависела судьба «Хитмена», и я была твердо намерена любой ценой спасти Агапова от преждевременно раскатавшей губу смерти.

— Допустим, видела — бросила пробный шар я, помолчала пару секунд и с нескрываемой досадой призналась, — к сожалению, последняя воля Марианны Андреевны меня очень расстроила.

–Вот как…, — блеснули любопытством глаза Тагалдызина, — продолжайте, я вас внимательно слушаю. Может быть, вы все-таки поведаете, какое отношение вы имеете к покойной Макушевской и на каких основаниях полагали, что она завещает вам свою недвижимость?

–Я — дочь ее близкой подруги, — не придумав ничего более убедительного, бессовестно солгала я, — у Марианны Андреевны не было своих детей, но меня она любила, как родную, и неоднократно обещала сделать единственной наследницей. Я буквально выросла у нее на коленях, но много лет назад мы с матерью переехали за границу, и с тех пор я общалась с Марианной Андреевной исключительно по телефону. Она была страшным консерватором и ретроградом — никаких смартфонов, никаких компьютеров, всё по старинке… О пожаре на Суворовском Бульваре я узнала из новостей, но в силу занятости на работе не успела приехать на похороны. Конечно, через год я поставлю Марианне Андреевне хороший памятник, ведь негоже, чтобы ее могила поросла бурьяном, но это в будущем, а на данный момент мне бы прежде всего хотелось понять, как так получилось, что вместо меня в завещании упомянут другой человек.

–Откуда у вас завещание Макушевской? — резонно осведомился Эмиль Ренатович, — квартира выгорела дотла, и теперь жильцам придется с нуля восстанавливать документы. И тут вдруг как черт из табакерки, появляетесь вы да еще и с такими новостями. Нет ничего удивительного, что я нахожу вашу историю довольно подозрительной, согласны со мной?

–Это ваше право, — с показным равнодушием пожала плечами я, — но я уверяю вас, что завещание моей тетушки, а именно так я обычно называла Марианну Андреевну, действительно существует, и я лично беседовала с нотариусом, у которого оно хранится. Не спрашивайте меня, как мне удалось получить информацию о наследнике, мы оба понимаем, что есть некоторые способы обойти закон, и я была вынуждена воспользоваться одним из них. Надо ли говорить, что итоги моего маленького расследования оказались весьма и весьма неожиданными? По прошествии полугода я планировала принять наследство и продать комнату по рыночной стоимости — да, в нынешнем состоянии она не представляет значительной ценности, но как составляющая часть квартиры в элитном доме даже эти закопченные стены кому-то обязательно будут нужны. Но, похоже, после нашего отъезда Марианна Андреевна попала под влияние своего соседа…

— Соседа? — усомнился Тагалдызин, — Макушевскую ненавидела вся квартира. Да что там вся квартира, берите шире, весь подъезд! Из-за этой упрямой старухи коммуналку никак не могли расселить. Ко мне каждый божий день поступали жалобы на пьяные дебоши в восьмой квартире, соседи сверху и снизу умоляли меня что-нибудь придумать, но чем я мог помочь, если эта ненормальная Макушевская сидела, как бельмо на глазу, и никому не позволяла радикально решить наболевший вопрос. Все, абсолютно все жильцы восьмой квартиры были согласны на переезд, причем, риелторы приготовили для них достаточно неплохие варианты. Да и Макушевскую никто не стремился вывозить на сто первый километр, хотя за свои вредность и эгоизм она как раз такого отношения и заслуживала, но нет, ей бы обязательно предоставили приличное жилье в спальном районе, только она помешалась на своей конуре, и категорически не шла на контакт ни с управляющей компанией, ни с риелторами, ни с соседями. Меня вот что поражает, Макушевская строила из себя потомственную интеллигенцию, но при этом годами делила жилплощадь с так презираемыми ею простолюдинами вместо того, чтобы перебраться в отдельную квартиру, пусть даже и не в центре Столицы. Парадоксальная ситуацию, совершенно не объяснимая с точки зрения здравого смысла! Макушевскую регулярно посещали целые делегации, я и сам ходил к ней по просьбе инициативной группы соседей, но мы лишь впустую потратили время. Я скажу вам страшную вещь, но весь подъезд не мог дождаться, когда вашу…тетушку приберет господь. — все-таки она была уже в очень преклонном возрасте. А потом случился этот ужасный пожар… Жутко представить, что там творилось! Как бы я не относился к Макушевской, подобной участи и злейшему врагу не пожелаешь. Меня разбудили посреди ночи, я скорее помчался на Суворовский Бульвар… Ну, что мне вам рассказывать — из окон дым валит, паника, крики, уже тогда мне было ясно, что без жертв здесь вряд ли обойдется. Я смотрел, как полыхают сразу два этажа, и не сомневался, что пожар начался в этой злосчастной коммуналке. Понимаете, я и раньше постоянно боялся, как бы жильцы восьмой квартиры однажды не спалили дом. Деревянные перекрытия — настоящий бич дореволюционных построек, проблема существует практически во всех старых кварталах Столицы. Обычно, купив квартиру в таком доме, новые хозяева вскрывают полы и потолки и полностью делают противопожарную пропитку, а кто-то и полностью меняет лаги. Но коммуналка на Суворовском в жизни не видела ремонта — если в своих комнатах жильцы еще худо-бедно старались наводить косметику, то в местах общего пользования всё осталось точно также, как было сто лет назад. Между прочим, «Жилсервис» обновил все внутридомовые коммуникации — электропроводку, стояки водоснабжения, но восьмая квартира застряла в прошлом. Плитки, водонагреватели, стиральные машинки — вся техника мало того, что была чуть ли со свалки притащена, так еще и подключалась как попало, но воспрепятствовать этому было невозможно. А что вы хотели — частная собственность! Вот все обвиняют Анну Русову в том, что пожар произошел якобы из-за перепланировки в ее квартире, еще управляющую компанию пытаются приплести — мол, на акте в том числе стоит и подпись директора УК, значит, Русова и ему отстегнула за выдачу разрешения. Но это же чушь собачья! Во-первых, до Русовой в шестой квартире жил американский арт-дилер Брендон Хейз, он и занимался ремонтом — сносил перегородки, увеличивал высоту потолков, даже что-то вроде купальни соорудил. Не скажу вам, насколько всё это было в рамках закона, дом на тот момент обслуживался другой организацией, но документы у Хейза были в порядке. Так почему же все шишки полетели в Русову, в чем она виновата? В том, что у нее хватило денег на приобретение огромной квартиры с нестандартным дизайном? Полиция еще до конца не разобралась, что стало причиной возгорания, но обывательское большинство дружно ополчилось на Русову, а она, если уж на то пошло, чуть сама не погибла в огне. Няня ребенка вовремя забила тревогу и все, кто находился в квартире чудом успели выскочить на улицу до обрушения перекрытий. Но Русову и ее девятимесячную дочку людям не жалко — прямо классовая ненависть какая-то. Анна — мировая знаменитость, примадонна, она солирует в Ла Скала, а ее голос обладает диапазоном в четыре октавы. Что ей теперь, одеваться в рубище и жить в шалаше? Квартира в доме с историей была ее детской мечтой, и она на эту мечту честно заработала своим талантом. Знаете, сколько раз она обращалась ко мне с просьбой посодействовать расселению коммуналки? Пятиметровых потолков Хейз добился в ущерб шумоизоляции, и Русова слышала, как сверху спускают воду в унитазе. Она надеялась, что новые хозяева основательно вложатся в ремонт и проблема, наконец, исчезнет. А каково ей было ежедневно наблюдать на лестнице пьяные рожи, нюхать перегар и слушать топот невоспитанных детей. За что я должен сказать спасибо Макушевской, так это за то, что она по крайней мере не допустила появления насекомых — чистоплотности у нее было не отнять, и мне говорили, что лишь ее усилиями соседи не развели в квартире свинарник со всеми вытекающими последствиями. Тараканов еще можно вытравить, а как быть с клопами? Я как-то сталкивался с этими паразитами, и прекрасно знаю, что избавиться от них очень тяжело — нужно освобождать жилище, выбрасывать мебель и проводить тотальную дезинфекцию. И это вам не ночлежка какая-нибудь, а элитный дом! Я не берусь предугадать, что станет с коммуналкой, мы установим сумму ущерба, произведем оценку уцелевшего имущества и уже потом совместно с наследниками будем определять его дальнейшую судьбу. Итак, что такого вы вычитали в завещании Макушевской, и с чего вы взяли, что его содержание заинтересует и меня тоже?

ГЛАВА VIII

–Учитывая, что нам, по всем признакам, предстоит долгий разговор, я бы не отказалась от чашечки кофе, — откинулась на спинку стула я. Судя по тому, как недвусмысленно поморщился Тагалдызин, он предпочел бы не отвлекаться на разного рода лирические отступления, но сейчас мне в равной степени были жизненно необходимы легкий допинг и краткий перерыв, поэтому я всем видом дала своему визави понять, что без кофе больше не произнесу ни единого слова.

Директор «Жилсервиса» мельком взглянул на часы и крайне неохотно потянулся к селектору. До конца рабочего дня оставались считаные минуты, но я могла поклясться, что в свете вновь открывшихся обстоятельств Эмиль Ренатович ничего не имел против ненормированного графика.

–Нонна Николаевна, принесите нам, пожалуйста, кофе. Мне, как обычно, а госпоже Бельской…

–Черный без сахара, — подсказала я, — и зовите меня Доминика, излишний официоз убивает доверительную атмосферу, а в нашем случае это совершенно ни к чему.

–Как вам будет угодно, — думаю, если бы мы вели беседу стоя, то Тагалдызин непременно расшаркался бы передо мной с преувеличенной вежливостью, но в данной ситуации директор ограничился саркастической усмешкой, призванной дать мне понять, что он, конечно, готов идти мне навстречу, но только до определенного предела, и перегибать палку мне однозначно не следует.

Уж не знаю, кем доводилась Эмилю Ренатовичу слоноподобная секретарша, но когда эта глыба жира медленно вплыла в кабинет с разносом в руках, я отчетливо услышала, как жалобно скрипнул под ее весом натертый до блеска паркет, и в очередной раз удивилась, почему на месте Нонны Николаевны до сих пор не сидит тонкая и звонкая девица с модельной внешностью. По логике вещей весь из себя припомаженный и надушенный Тагалдызин должен был испытывать эмоциональный коллапс каждый раз, когда сия корпулентная дама возникала в его поле зрения: бараньи кудельки на голове, макияж в советских традициях, обувь из серии «прощай молодость» и чересчур облегающее платье, превратившее пышнотелую секретаршу не то в гусеницу, не то в перетянутую кулинарной нитью колбасу. Свои обязанности Нонна Николаевна исполняла с презрительным снисхождением, и я догадывалась, что более или менее приятное выражение появлялось на ее лице исключительно в день зарплаты. Но при этом директор управляющей компании даже ухом не повел, когда секретарша молча плюхнула разнос на стол — складывалось впечатление, что Эмиль Ренатович давно привык к тому, что Нонна Николаевна в грош не ставит ни посетителей офиса, ни его самого, и не испытывал в связи с этим какого-либо дискомфорта.

Вообще-то в приличных учреждениях было принято подавать к кофе хотя бы конфетки-печеньки, но в «Жилсервисе», по всей вероятности, решили не заморачиваться на угощении. К счастью, вкусоароматические качества напитка претензий у меня не вызвали, и я с удовольствием сделала несколько обжигающих глотков. Кофе я пила с нарочитой неспешностью, чем безусловно заставляла Тагалдызина нервничать. Директор крутился во вращающемся кресле, раздраженно постукивал чайной ложечкой по блюдцу и всеми возможными способами намекал, что я уже совсем обнаглела, и если в ближайшее время я не озвучу ранее обещанные сведения, Нонна Николаевна лично выпроводит меня из кабинета. Знал бы Эмиль Ренатович, что я бы в жизни не стала вынуждать его терзаться в неизвестности, будь у меня в загашнике детально прописанный сценарий. Но импровизировать на столь деликатную тему, как чужое завещание, оказалось весьма заковыристой задачкой, и я невольно ощущала себя эквилибристом, отчаянно старающимся удержать равновесие.

–Доминика, завещание! — нетерпеливо напомнил мне Тагалдызин, — вы же ко мне не кофейку выпить пришли!

–А вам что, кофе жалко? — едва не ввергла директора в неконтролируемое бешенство я, — ладно-ладно, успокойтесь, я вам всё расскажу. Но сначала разрешите маленькую преамбулу. Как руководителю управляющей компании вам по долгу службы положено владеть информацией о жильцах, так?

–У меня много домов, и я физически не в состоянии знать всех жильцов наперечет, но в целом вы правы, — насторожился Эмиль Ренатович, машинально отхлебывая подостывший кофе.

— В одной квартире с тетушкой проживал человек по имени Интарс и по фамилии… — честно сказать, я собиралась положиться на удачу и назвать девичью фамилию матери Интарса, если это, конечно. она была криво нацарапана под звонком у входа в злополучную коммуналку. Я сталкивалась с огромным количеством нелепых сочетаний, причем Конкордия Жмунь и Ромуальд Бычков — это были еще цветочки, так что в сравнении с приведенными примерами «Интарс Веденеев» очень даже пристойно звучало. Но осуществить свой смелый план мне внезапно помешал Тагалдызин, на чьих собственных ФИО я, кстати, тоже чуть не сломала язык.

–Радзивилл, Интарс Радзивилл, — неожиданно перебил меня директор, — ему принадлежала одна из комнат в шестой квартире… Хотите сказать, что он унаследовал долю Макушевской?

–Ну, предположим, еще никто ничего не унаследовал, — поправила Тагалдызина я, — до истечения полугода с момента тетушкиной смерти, говорить об этом рано, но мне доподлинно известно, что в завещании упомянут именно этот человек. Похоже, он долго окучивал Марианну Андреевну и в конце концов затащил ее к нотариусу. Не знаю, как ему удалось убедить тетушку нарушить слово, данное моей матери, но, с другой стороны, пожилые люди — они, как дети, с возрастом у них притупляется критическое мышление и обостряется паранойя. Думаю, Интарс активно настраивал Марианну Андреевну против нас с мамой, внушал, что мы не заслуживаем наследства, и в результате тетушка сдалась. Представляете, каково было мое возмущение, когда я узнала, что имущество Марианны Андреевны досталось какому-то проходимцу?

–Вы сами сказали, ничего еще никому не досталось, — в унисон мне заметил Эмиль Ренатович, — но я не понимаю, причем здесь я? Это ваше внутрисемейное дело, и я не имею к нему отношения. Оспаривайте волю Макушевской, судитесь с Радзивиллом, добивайтесь отмены завещания… Но по этому вопросу вам необходимо проконсультироваться не со мной, а с адвокатом, так что вы обратились не по адресу. Для меня важно только одно — чтобы эту «нехорошую квартиру» полностью выкупили и привели в порядок. Вряд ли Радзивилл начнет артачиться с продажей комнаты, точнее двух комнат. В отличие от Макушевской, он молодой, прогрессивный человек, и ему нет резона держаться за прошлое. Поймите, Доминика, мне, как и риелторам, абсолютно без разницы, с кем вести переговоры о выкупе доли. Мне жаль, что ваши надежды не сбылись. Я не юрист, но ваши перспективы видятся мне незавидными. Вы Макушевской не родственница, и даже если суд признает завещание недействительным, вам все равно ничего не перепадет. Признаться, мне толком не ясно, на что вы рассчитывали, придя сюда.

–За сегодняшний вечер я неоднократно говорила вам, что вы слишком торопитесь, в том числе, и с выводами, — мягко упрекнула директора я, — но вы упорно не хотите проявлять терпение и постоянно бежите впереди паровоза.

–Хватит с меня ваших шарад! Прекратите переливать из пустого в порожнее! — потерял самообладание Тагалдызин, — пока я не услышал от вас ничего стоящего, а мое время далеко не резиновое.

–Что вы знаете об Интарсе Радзивилле кроме того, что ему принадлежит комната в сгоревшей коммуналке? — хладнокровно спросила я, — почему вы так уверенно полагаете, что он с радостью продаст свою долю?

–А что она, по-вашему, дорога ему, как память? — вскипел Эмиль Ренатович, — не морочьте мне голову! Я в глаза не видел этого Интарса, потому что он практически не живет в столице. Зачем успешному предпринимателю, ведущему бизнес за границей, отказываться от выгодного предложения риелторов? Да он с радостью избавится от этого балласта, особенно, если покупатель не будет скупиться.

–Не хотелось бы вас разочаровывать, — с притворным огорчением вздохнула я, — но вы слишком оптимистично настроены. Если мы с вами так и не придем к консенсусу, то вскоре вас ждет повторение истории с Макушевской, только уже с Интарсом Радзивиллом в главной роли.

ГЛАВА IX

По стремительно наливающимся кровью глазам Тагалдызина я поняла, что если я еще раз устрою «минуту молчания», нервы моего собеседника уж точно не выдержат, и он в полной мере обрушит на меня свой праведный гнев. Затяжные паузы в разговоре регулярно возникали на самом интересном месте и тем самым доводили директора управляющей компании до белого каления, заставляя вскипать от ярости, но, к своему вящему сожалению, я при всем желании не могла назвать себя гением импровизации и потому вынуждена была периодически «подвисать» на особенно сложных моментах. Эмиль Ренатович был, однако, уверен, что я не просто в открытую над ним издеваюсь, но еще и получаю от этого непередаваемое удовольствие, и чем дольше я собиралась с мыслями, тем сильнее накалялась обстановка в кабинете. Я прекрасно сознавала, что подобные игры с огнем, как правило, ничем хорошим не заканчиваются, и если я в ближайшее время не взорву в прямом эфире информационную бомбу, все мои предыдущие «сказки про белого бычка» так и не принесут нужного результата, и офис «Жилсервиса» я вынуждена буду покинуть несолоно хлебавши. Для вдохновения я залпом осушила чашку с кофе, промокнула губы салфеткой и задумчиво накрутила на палец выбившуюся из косы прядь. Да гори оно всё синим пламенем! Я же не резидент на спецзадании, чтобы от моего провала зависели судьбы целых государств, а учитывая, что теперь мне известна настоящая фамилия Интарса (всем фамилиям, кстати фамилия), в крайнем случае я смогу раздобыть его контакты и без помощи Тагалдызина. Нет, я несомненно попытаюсь развить достигнутый успех и сделаю всё от меня зависящее, чтобы вывести Эмиля Ренатовича на откровенность, но и проливать горькие слезы, безутешно заламывая руки, если вдруг что-то пойдет не так, я принципиально не буду.

–Вы знаете, что общего между моей покойной тетушкой и ныне здравствующим Интарсом Радзивиллом? — вопросительно взглянула на директора я, — есть у вас на этот счет какие-нибудь идеи?

–Никаких! — рявкнул Тагалдызин абсолютно не соответствующим его тщедушной комплекции басом, — предупреждаю вас, Доминика, я изрядно устал от вашего общества, и либо бы начинаете говорить по-существу, либо я попрошу вас освободить мой кабинет. Посмотрите на часы — я уже должен быть на полпути домой!

–Сразу видно, что история никогда не была вашим любимым предметом в школе, — сокрушенно вздохнула я, — а зря, иначе вы бы вы сразу сообразили, к чему я клоню. Известно ли вам, уважаемый Эмиль Ренатович, что Радзивиллы — древний и знатный литовский род, игравший значительную роль в политической жизни Речи Посполитой? Когда-то Радзивиллы владели обширными земельными угодьями на территории нынешней Беларуси, им принадлежало множество городов и деревень. А еще среди представителей Радзивиллов было немалое количество меценатов, галеристов и даже основателей мануфактур. Одним словом, в жилах потомков этой знаменитой фамилии течет голубая кровь литовской аристократии, и для Марианны Андреевны, которую соседи, между прочим, далеко неспроста прозвали «Графиней», Интарс был единственным лучом света в царстве окружавших ее «клошар». Уровень образования и воспитания, внутренняя культура, дворянские корни — совокупность всех этих качеств в итоге позволила Интарсу завоевать расположение тетушки, сохранившей из раннего детства воспоминания о том, как в их семейной гостиной давал домашние концерты сам Шаляпин. Она почувствовала в нем родную душу, а он, в свою очередь, воспользовался ее причудами и убедил написать на него завещание.

–Всё это весьма познавательно, но вы снова уходите в сторону от ответа на мой вопрос, — не слишком впечатлился кратким историческим экскурсом директор, — на мой взгляд, пусть этот Радзивилл окажется хоть королевской особой в изгнании, но вы так и не объяснили мне, каким образом факт его благородного происхождения может повлиять на решение о продаже якобы унаследованной от Макушевской комнаты.

–Самым непосредственным, — безапелляционным тоном рубанула я, — вы Тургенева читали?

— Ну и…? — облокотился о стол Тагалдызин, — хотите вступить со мной в литературоведческие дискуссии?

–Не смею и мечтать о таком счастье, — фыркнула я, — а если серьезно, есть у Ивана Сергеевича одно замечательное произведение, «Дворянское гнездо» называется. Так вот для моей тетушки коммуналка на Суворовском бульваре как раз выступала своеобразным родовым имением. Эти стены впитали дух канувшей в лету эпохи, они сохранили незримое очарование серебряного века и до сих пор пробуждали волнение в душе, невзирая на то, что печально известное «уплотнение» превратило дорогую сердцу квартиру в пестрое сборище различного сброда. Марианна Андреевна надеялась, что однажды справедливость восторжествует, и опостылевшие «клошары» навсегда исчезнут из бывшего доходного дома.

–Если Радзивилл согласится на отчуждение обеих комнат, то всё именно так и произойдет, — прищурился Эмиль Ренатович, явно заподозривший в моих словах определенный подвох, — к риелторам стоит очередь из потенциальных покупателей. После пожара квартира резко упала в цене, а для многих это реальный шанс приобрести элитную недвижимость по низкой стоимости. Но поверьте мне, за деньгами дело не встанет, и Радзивиллу заплатят столько, сколько он потребует за свои несчастные квадратные метры, лишь бы побыстрее оформить договор купли-продажи.

–Вы безусловно правы, но есть небольшая проблемка, — красноречиво закусила губу я, — Марианна Андреевна подошла к составлению завещания достаточно творчески и включила пункт, который делает продажу недвижимости невыгодной для наследника. Гражданский кодекс не позволяет запретить наследнику отчуждать полученное по наследству имущество, потому что это противоречит самому понятию права собственности, но закон дает возможность предусмотреть завещательное возложение, чем моя тетушка и воспользовалась. Ее последняя воля гласит, что если Интарс Радзивилл продаст полученную по наследству долю, то все вырученные средства он будет обязан пожертвовать в фонд поддержки классического искусства. Логично предположить, что наследнику будет гораздо предпочтительнее вложиться в ремонт, объединить две комнаты в одну и пустить квартирантов. Вы ведь отлично знаете, сколько стоит арендовать жилье в таком доме, а дополнительные деньги никому не помешают. Да, пожар внес свои коррективы в планы Интарса, но вы сами сказали, он — бизнесмен, и значит, в состоянии просчитать расходы и доходы. Вполне вероятно, что я сгущаю краски, и риелторам удастся с ним договориться, но ведь расклад может оказаться совсем другим. Никому не ведомо, что у этого человека творится в голове, и как он себе поведет, когда увидит завещание.

–Постойте, вы имеете в виду, что Радзивилл еще не в курсе, что Макушевская подложила ему свинью? — оторопел Тагалдызин, внимающий моему самозабвенному вранью с приоткрытым от изумления ртом.

–Судя по всему, нет, — подмигнула я, — и есть шанс, что он никогда не узнает правду. Продаст свою комнатенку, получит деньги и снова отчалит в дальние страны, будучи свято уверенным, что старушка продинамила его с наследством.

–Выглядит заманчиво, — согласился директор, — но совершенно невыполнимо. Я не юрист, а менеджер, но даже мне ясно, что если вы сознательно не вводите меня в заблуждение, то полгода спустя доля Макушевской перейдет к Интарсу Радзивиллу, и с этим фактом уже ничего не поделать.

–Теоретически Радзивилл может и пропустить срок вступления в наследство, — заметила я, — да, закон дает ему три года, чтобы подать в суд, но ведь и срок исковой давности тоже можно пропустить. А там попробуй докажи, что у тебя были на это уважительные причины.

–Что вы предлагаете? — в лоб осведомился Эмиль Ренатович, — и на что в этой ситуации претендуете лично вы? Предположим, Радзивилл не примет наследство, и имущество будет признано выморочным, вам-то от этого что?

–Как это что? — деланно возмутилась я, — энная сумма денег, естественно. Я беру на себя Радзивилла и гарантирую вам, что он не предъявит права на наследство, а вы щедро компенсируете мои старания. Нет, не вы из своего кармана, а покупатели недвижимости, но суть от этого не меняется. Если вы не возражаете, я готова обсудить детали.

ГЛАВА X

Я и сама не верила, что мне удалось на ходу сочинить почти детективную историю в Интарсом и «Графиней» в качестве главных действующих лиц, но как неожиданно выяснилось, до сего момента моему бурному воображению просто негде было толком развернуться. Меня несло на волнах безудержной фантазии, и в итоге я настолько увлекалась своим головокружительным повествованием, что граница между реальностью и вымыслом с каждым новым сюжетным поворотом всё больше истончалась и ближе к драматичному финалу едва и вовсе не превратилась в пунктирную линию. Надо сказать, что если бы в свое время я не прошла через судебные тяжбы с родственниками, мне бы элементарно не хватило юридических познаний для создания такой правдоподобной картины, но в те страшные месяцы я перелопатила безумное количество специальной литературы, посетила огромное множество бесплатных консультаций и на практике применила теоретическую базу, выцарапав у маменьки, папеньки и великовозрастного оболтуса-брата свою долю квартиры. Окрыленная успехом, я даже планировала поступить на юрфак и втайне мечтала однажды получить адвокатскую лицензию, но потом чаша весов всё же склонилась в пользу туристической отрасли. Но опыт, как говорится, не пропьешь, и в критической ситуации в памяти разом всплыл целый набор клишированных фраз, которыми обычно оперируют профессиональные правоведы, если перед ними стоит задача убедить неподкованного в законодательных вопросах клиента, что без квалифицированной помощи ему не стоит и пытаться вникнуть в запутанное и порой довольно противоречивое содержание нормативно-правовых актов. Я справилась самостоятельно, но для этого мне пришлось не спать ночами и до утра сидеть на тематических форумах, а рядовые обыватели в большинстве своем не отваживались пускаться в одиночное плавание и предпочитали раскошелиться на услуги компетентного специалиста, чем прибегнуть к рискованному и ненадежному методу проб и ошибок, как это сделала я. Оказалось, что над гражданским кодексом я корпела совсем не зря, и помимо успешного завершения эпопеи с родительской «хрущовкой», мне выпал еще один случай удачно применить накопленный опыт.

Объективно я понимала, что слегка переусердствовала со сложными схемами и многоходовыми комбинациями, но остановиться уже не могла, и мой рассказ стремительно обрастал художественными подробностями, вряд ли имеющими отношение к истинному положению вещей. К примеру, откуда мне было знать наверняка, что Интарс происходил из тех самых князей Радзивиллов, жизнеописание которых я запоем читала в бытность свою библиотечным сотрудником? Да, такую фамилию кто попало не носит, и я лично слышала от Интарса, что его отец был потомком обедневшей литовской знати, но я не сомневалась, что биография моего знакомого изобиловала белыми пятнами, и мне он озвучил только минимально допустимый объем персональных данных. Интарс изначально являлся для меня настоящей загадкой, я на инстинктивном уровне чувствовала излучаемые им флюиды опасности, а теперь, когда амулет неумолимо загонял Яна в могилу, я ощущала не ужас, а скорее концентрированную ненависть, настойчиво требующую выхода. Мне было абсолютно безразлично, кто там и что кому завещал, равно как и плевать с пожарной колокольни я хотела на дележку имущества трагически погибших обитателей коммуналки. Мало того, в гробу и белых тапках видала я жадных риелторов, продажных муниципальных чиновников и прочую публику, дружно вьющуюся сейчас вокруг сгоревшей квартиры — мне были до глубины души противны все эти пляски на костях, но я хорошо сознавала, что лишь благодаря искусной игре на низменных сторонах человеческой натуры передо мной вновь замаячил свет в конце тоннеля. Чем более цинично я себя вела, тем сильнее проникался моими словами Тагалдызин, и я могла поспорить, чтобы если бы я наивно вздумала взывать к милосердию и в слезах вымаливать у директора управляющей компании контакты Интарса, меня бы вежливо отшили да и только. Но достаточно мне было вжиться в амплуа расчетливой, прожженной стервы, не боящейся ни бога, ни черта, ни правоохранительных органов, как мы с Эмилем Ренатовичем тут же нашли общий язык. По крайней мере в его глазах я отчетливо прочла искреннюю заинтересованность, из чего следовало, что я не напрасно битый час демонстрировала свой творческий склад ума.

–Вы, надеюсь, сознаете, что всё только что предложенное вами подразумевает обход закона? — перегнулся через стол Тагалдызин, — смотрю, вас это не пугает…

–Если у меня возникнет необходимость поговорить о своих страхах, я обращусь к психотерапевту, а с вами у нас сугубо деловая беседа, — холодно заметила я, — и давайте не будем менять ее формат. Я понимаю, что нахожусь в очень шатком положении, и поэтому не буду ставить вам условия и требовать от вас гарантий. Мы заключим своего рода джентльменское соглашение, и свой, скажем так, гонорар, я получу лишь после того, как комната Марианны Андреевны перейдет в коммунальную собственность. Основной риск я принимаю на себя, и от вас мне нужна лишь малость…

–А точнее? — впился в меня немигающим взглядом директор.

–Я должна связаться с Интарсом Радзивиллом, — спокойно пояснила я, — важно, чтобы наша маленькая тайна осталась нераскрытой, и единственный способ удостовериться, что наследник моей покойной тетушки не спутает нам карты, это провести с ним… предварительную работу. Короче говоря, я знаю, что делать, у меня свои методы, и позвольте мне не посвящать вас в их суть.

–Меньше знаешь — крепче спишь, — недвусмысленно выразил свою позицию Эмиль Ренатович, — если я вас правильно понял, вы просите у меня номер телефона Радзивилла?

–А также электронную почту и иные каналы, по которым я могу отправить ему сообщение, — расширила список я, — представить не могу, чтобы в управляющей компании не было актуальных контактов жильцов. Как-то же его уведомили о пожаре?

–Этим занималась Нонна Николаевна, — переложил ответственность на секретаршу Тагалдызин, — но думаю, если бы она не дозвонилась Радзивиллу, я бы об этом знал. Но сегодня Нонна Николаевна ушла домой…

— Но она же не унесла с собой компьютер, где хранятся сведения о жильцах, — усмехнулась я, — пойдемте в приемную и вместе посмотрим базу.

–Вообще-то это строго конфиденциальные сведения, — напрягся Эмиль Ренатович, — Интарс Радзивилл может и суд на «Жилсервис» подать…

–Не волнуйтесь, этого не будет, — клятвенно пообещала я, — послушайте, вы же сами видите, что я хожу по лезвию бритвы, и осторожность — это первый залог успеха. Моя задача — не допустить, чтобы Радзивилл добрался до нотариуса, и я непременно выполню ее в лучшем свете. Вести переговоры о продаже, числящейся за ним комнаты придется вам, ну или риелторам, меня это не касается, однако, доля Макушевской — это моя забота, и я даю слово, что на репутацию «Жилсервиса», а заодно и на вашу, не ляжет тень. По-моему, все честно и справедливо.

— Вы затеяли криминальную аферу, — исключительно серьезным тоном предупредил меня директор, — представляете, чем вам это грозит?

–Думаю, у вас уже была возможность убедиться, что я неплохо знаю отечественное законодательство, — невозмутимо парировала я, — но иногда цель оправдывает средства.

–А если ваш план провалится, не произойдет ли так, что в стремлении обелить себя вы начнете валить на меня вину? — щелкнул пальцами Тагалдызин, — я хочу, чтобы вы знали, Доминика, я помогаю вам не из корыстных побуждений. Мной движет исключительно желание облегчить жизнь всему подъезду, в котором проживают достойные и уважаемые люди, заслуживающие тишины и покоя. Восьмая квартира была источником сплошных проблем для остальных жильцов, и я нарушаю букву закона, чтобы расселить наконец эту многострадальную коммуналку и избавить людей от неприятного соседства.

–Вы поступаете как мудрый и заботливый руководитель, — восхитилась самоотверженностью Эмиля Ренатовича я, — у меня нет сомнений, что ваши благие дела воздадутся сторицей, а вы, в свою очередь, не забудете про мое скромное вознаграждение.

ГЛАВА XI

В компьютере секретарши Тагалдызин копался настолько долго, что я уже грешным делом начала опасаться, не саботирует ли он таким образом достигнутые между нами договоренности, однако, после длинной череды мучительных попыток добраться до нужного файла, директор управляющей компании успешно обнаружил искомое и с торжествующим видом объявил:

–Готово! Вот он, голубчик, Радзивилл Интарс Альгиманто… Стоп, а отчество где?

–Судя по всему, Альгиманто — это и есть отчество, только записанное на литовский манер, — резонно предположила, — скорее всего, это производное от имени Альгимантас, достаточно популярного в Прибалтике.

–А, ну, тогда понятно, это, например, как у нас по-татарски правильно говорить не Эмиль Ренатович, а Эмиль Ренат — улы, — провел аналогию Тагалдызин, — ладно, Альгиманто, так Альгиманто, нам-то какая разница, верно? Посмотрим, что у нас тут на него имеется…Два мобильных номера, вот этот, по-моему, вообще не местный, e-mail и вроде бы всё. Подождите минутку, сейчас я сделаю вам распечатку.

–Спасибо! — я спрятала в сумку аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги и, на прощание одарив директора многозначительным взглядом, уверенно направилась к двери, — увидимся через полгода.

–Доминика! — заставил меня обернуться резкий оклик Эмиля Ренатовича, — а свой телефон вы мне не оставите?

–А зачем? — с мастерски разыгранным недоумением приподняла брови я, — в случае необходимости я сама выйду на связь. Всего доброго, приятно было познакомиться!

Воспользовавшись тем, что Тагалдызин впал в краткосрочный ступор, я поспешно ретировалась с места событий и практически бегом спустилась на первый этаж. Я без малейших проволочек миновала пост охраны, вышла на парковку и уже через мгновение сидела за рулем своего автомобиля. Дождь к этому времени успел прекратиться, но температура продолжала понижаться, и машина ощутимо выстыла изнутри. Впрочем, я пребывала в таком эмоциональном возбуждении, что меня регулярно бросало в жар, поэтому похолодания я особо и не почувствовала. Я выехала на дорогу, встроилась в непрерывно движущийся транспортный поток и включила радио, а когда из динамиков полилась музыка, до упора выкрутила громкость, чтобы заглушить шум в голове. Под сводами черепной коробки хаотично метались мысли, мешая сосредоточиться на управлении автомобилем, и учитывая, что по пути в «Жилсервис» я и так на год вперед насобирала штрафов, мне совсем не улыбалось в разы усугубить свое незавидное положение. При переборе нарушений дорожные инспекторы направляли нерадивых водителей на пересдачу, и если бы я и дальше воображала себя Шумахером, то непременно лишилась бы прав. Я попробовала хотя бы приблизительно прикинуть, сколько раз камеры видеонаблюдения зафиксировали, как я игнорирую запрещающий сигнал светофора, существенно превышаю скорость или объезжаю пробку по встречной полосе, но даже навскидку у меня вышла такая жуткая цифра, что я предпочла не портить себе настроение. Да, мои неправомерные действия могли стать причиной аварийной ситуации, а то и чего похуже, но, к счастью, сегодня всё обошлось без фатальных последствий, а что до штрафов, так заплачу, как миленькая, куда деваться…

Уже на подъезде к дому я вдруг вспомнила, что в холодильнике у меня можно катить шаром. Аппетита у меня в общем-то не было, но я понимала, что недавняя беседа с Тагалдызиным стоила мне колоссального объема энергии, и если я оперативно не восполню потраченные ресурсы, то организм неизбежно взбунтуется и в знак протеста погрузится в безвольную апатию, дабы попусту не расходовать драгоценные калории. Честно говоря, у меня не было никакого желания заниматься пополнением продовольственных запасов, но я волевым усилием заставила себя свернуть в сторону супермаркета и без особого разбора накидать в корзину наиболее ходовые продукты и базовую мыломойку. Уже в машине меня вдруг одолел острый приступ мигрени, и я со стоном стиснула разламывающиеся виски — нестерпимая боль постепенно приобрела монотонный, ноющий характер, локализовавшись в области затылка, и мне было тяжело даже просто открыть глаза. По-хорошему, человеку в подобном состоянии и вовсе нельзя было садиться за руль, но у меня напрочь притупился инстинкт самосохранения, и я решительно выжала сцепление. О том, что мои действия несут угрозу для участников дорожного движения, я в тот момент почему-то не подумала, и лишь задним числом осознала, какому существенному риску я подвергала водителей и пешеходов. Бог миловал меня от попадания в ДТП, и домой я доехала без эксцессов, но совесть все равно не умолкала, и впредь я зареклась поступать с такой вопиющей безалаберностью. Кое-как я вытащила из багажника пакеты, взвалила свою ношу на плечо и медленно поплелась по тротуару.

У дверей квартиры меня вдруг осенило, что мой телефон молчит на протяжении всего вечера. Устав от настойчивых звонков Нитиевского, я перевела мобильник в беззвучный режим, а потом благополучно об этом забыла. Но вопреки моему подспудному страху, уведомления о десятках пропущенных вызовах на экране отсутствовали — похоже, за прошедшие часы мной и вправду никто не интересовался, и, вероятно, сие обстоятельство должно было меня только порадовать. Я по-прежнему была не готова к разговору с шефом, и меня не волновало ничего, кроме новостей из американского госпиталя. В машине я с замиранием сердца слушала новостные выпуски, но вместо свежей информации о «Хитмене» в эфире звучала всякая политическая ахинея — обмусоливались грядущие выборы в парламент, подробно освещался визит президента в одну из арабских стран и велись жаркие дебаты о целесообразности увеличения государственного финансирования военно-промышленного сектора. Тем не менее я прекрасно понимала, что как бы не угнетала меня затяжная неизвестность, стабильность вселяла надежду на лучшее. Интернет-сайты пестрели громкими заголовками, спортивные эксперты соревновались в негласном конкурсе на самую креативную версию случившегося, родственники Агапова просили журналистов уважать их частную жизнь, а промоутер, тренер и прочие члены штаба пока воздерживались от комментариев. На основании вышеизложенного я могла сделать сразу несколько выводов. Во-первых, Ян был жив, и это, пожалуй, единственное, что действительно имело для меня значение. Во-вторых, медики так до сих пор не выяснили, что стало причиной комы, а лучшие умы современности и поныне безуспешно бились над этой «загадкой тысячелетия». В-третьих, семья «Хитмена» вынуждена была держать круговую оборону от вездесущих репортеров, так и норовящих сунуть свой любопытный нос в палату и нащелкать кучу сенсационных фотографий. Ну, а в-четвертых, Агапову в любую секунду могло стать хуже, а в реанимации, как ни крути, работали далеко не боги. Я бы многое отдала за возможность постоянно быть в курсе событий, но врачи видели во мне персону нон-грата, наглую обманщицу, без зазрения совести выдававшую себя за супругу пациента, а для Таи я была коварной разлучницей, попытавшейся разрушить крепкий брак, в котором вот-вот должен был родиться третий ребенок.

Я прекрасно отдавала себе отчет, что если завтра утром я, как ни в чем не бывало, приду на работу, коллеги будут сверлить меня презрительными взглядами и шушукаться за моей спиной. Никто не скажет мне ни единого слова сочувствия, никто не поддержит меня в моем горе, и никто не протянет мне руку помощи…пусть даже сугубо психологической. В преставлении всех этих людей я не заслуживала и малой толики сострадания: беспринципная любовница, посягнувшая на чужого мужа, подлая гадина, начисто лишенная элементарной морали, гнусная тварь, пиявкой присосавшаяся к богатому и знаменитому мужчине — именно так обо мне думала большая часть женского населения, а желтая пресса лишь старательно подливала масла в огонь. Мои фотографии активно тиражировались в сети, и я даже толком не удивилась, когда дотошные писаки атаковали мой рабочий акаунт предложениями об эксклюзивном интервью. Ян «Хитмен» Агапов был безумно популярен по всему миру, а в нашей стране его можно было смело назвать поистине культовой фигурой. «Хитмена» знали все от мала до велики, его любили и ненавидели, им восхищались и клеймили «мешкобоем», но и преданные обожатели, и злостные хейтеры в едином порыве приникали к телеэкранам, как только Агапов выходил на ринг. Трансляция боя с Дворжаком собрала миллионы зрителей, и все они без исключения видели в VIP-ложе таинственную «Леди X». Но когда меня волновало общественное мнение? Я сама выбрала свой путь, и пусть он завел меня в глухой тупик, я обязана была найти выход из лабиринта, тем более в моем распоряжении теперь имелась нить Ариадны.

ГЛАВА XII

В ненастные дни в Столице темнело по-осеннему рано. Создавалось впечатление, что на улице не сентябрь, а как минимум середина ноября, и я бы не испытала особого изумления, если бы наутро увидела за окном последствия ночного снегопада. Я давно привыкла, что с климатом по всему миру творилось черт знает что, и достаточно философски относилась к резким колебаниям температуры, но тяжелые тучи, стремительно гонимые ветром по нависшему над городом небосводу, неизменно действовали на меня угнетающе в любое время года. До наступления календарной зимы оставалось еще почти три месяца, однако, нынешняя осень внезапно выдалась настолько суровой, будто морозы серьезно вознамерились прийти в Столицу со значительным опережением графика, и я тешила себя слабой надеждой на то, что погодная аномалия имеет краткосрочный характер и не продлится дольше недели. Центральное отопление в квартирах пока не включили, и домашний термометр совсем не радовал меня своими показаниями. В итоге я вынуждена была облачиться в теплую пижаму и шерстяные носки, но все равно чувствовала себя довольно некомфортно. Мне надо было срочно поесть, причем, желательно чего-то горячего и питательного, и я через не могу отправилась на кухню готовить ужин.

По идее я должна была забыть про свои насущные потребности и незамедлительно броситься звонить Интарсу, но я хорошо сознавала, что голодная, холодная и, как результат, не совсем адекватно соображающая, я вряд ли смогу достичь поставленной цели и скорее всего сделаю только хуже. Да, в случае с Тагалдызиным я поперла нахрапом и, выбранная мною тактика неожиданно сработала на двести процентов, но интуиция подсказывала мне, что с Интарсом нужно было быть в разы осторожней. Конечно, я могла бы угрожать, истерить, сулить небесные кары и белугой реветь в трубку, но я не собиралась двигаться заведомо ошибочным курсом, прекрасно понимая, что если я по собственной глупости «запорю» судьбоносный разговор, второго шанса у меня уже не будет. Весь мой предыдущий опыт общения с Интарсом красноречиво свидетельствовал о недопустимости опрометчивых, до конца непродуманных и чересчур самонадеянных шагов. Тщательно взвешивать каждое слово, молниеносно предугадывать реакцию собеседника, парировать острые выпады и моментально наносить ответные удары — стоило мне на секунду замешкаться, и вот я уже упустила стратегическое преимущество, а уж Интарс без труда сумеет обернуть мои промахи себе на пользу. В отличие от Тагалдызина, его не проведешь на мякине, а даже самое виртуозное мое вранье будет разоблачено и высмеяно. Интарс запомнился мне умным и проницательным человеком с великолепно развитым контролем над эмоциями, а его выдержке я и вовсе могла лишь позавидовать. Судя по всему, в Африке он неоднократно прошел огонь, воды и медные трубы, и на фоне всего пережитого его было почти невозможно запугать. Ледяные глаза Интарса повидали нечто такое, что нам, простым обывателям, даже и не снилось в кошмарных снах, а наша скудное воображение было не в силах представить, по каким затерянным уголкам матушки-земли этого отчаянного искателя приключений носил попутный ветер. Я могла сколько угодно пудрить окружающим мозги и за счет природной смекалки, личного обаяния и натренированных коммуникативных навыков выходить победителем в безнадежных ситуациях, но соперник уровня Интарса Радзивилла был мне не по зубам, и я предпочитала честно признать, что уступаю ему по многим пунктам, чем питать беспочвенные иллюзии. Розовые очки разбивались стеклами вовнутрь, и много лет назад я в полной мере ощутила на себе справедливость данного выражения, так что сейчас я была настроена на полноценную войну, настоящий интеллектуальный поединок, в котором выигрывал тот, у кого хватало самообладания ни на миг не продемонстрировать свое душевное смятение.

Принимая во внимание, что в сложившихся обстоятельствах мне было не до кулинарных изысков, мудрить с ужином я принципиально не стала, и на скорую руку запекла в духовке куриную грудку с овощами. Ела я совершенно без аппетита — организм требовал топлива, и я предоставила ему необходимый объем «жирков, белков и углеводов», только и всего. Вскоре меня перестало знобить, а на смену непреодолимому желанию во всю длину растянуться на кровати пришел заметный прилив энергии. Туман в голове постепенно прояснялся, мысли больше не путались, а боль в затылке хотя и не отступила, но в разы ослабла, что уже само по себе внушало мне определенную долю оптимизма. Тяжелый перелет, напряженный день и регулярная необходимость превозмогать накопленную усталость безусловно не прошли для меня даром, и я подозревала, что если и дальше продолжу жить в таком бешеном темпе, то рано или поздно рухну замертво. Ну, ничего, впереди у меня была вся ночь, и пусть я изрядно сомневалась, что мне удастся ненадолго сомкнуть глаза, жалость к себе я выжигала каленым железом.

Я расправлялась с последним куском курицы, когда мобильник вдруг разразился пронзительной трелью. Я непроизвольно вздрогнула и с нарастающей паникой потянулась за телефоном. Я до жути боялась, что мне звонят из Штатов, чтобы сообщить об очередном ухудшении состояния здоровья «Хитмена», и когда экране высветился номер шефа, у меня натуральным образом отлегло от сердца. Не спорю, я вела себя по-свински, но звонок Нитиевского опять был мною проигнорирован. Я приблизительно догадывалась, почему Нестор Аронович не прекращает попыток со мной связаться. Мало того, что я пропала с радаров, так еще оставила массу неподчищенных «хвостов» в Америке, основательно подмочив репутацию турфирмы на международной арене. Фактически я «кинула» потенциальных партнеров и понапрасну взбаламутила кучу народу — мой поспешный отъезд из Соединенных Штатов поставил под сомнение дальнейшие перспективы сотрудничества и заставил Нитиевского всерьез задуматься, не слишком ли он меня переоценил. У шефа и так хватало проблем, нашу компанию полоскали во всех отечественных СМИ, а тут еще и я выкинула фортель. На месте шефа я бы уволила меня статье, а потом бы мстительно наблюдала, как я тыкаюсь и мыкаюсь с «волчьим билетом». Возможно, Нитиевский именно это и планировал, а его звонок был призван известить меня о предстоящем расторжении договора, но я так и не смогла собраться с духом и достойно принять свою печальную участь. В конце концов Нестору Ароновичу надоело мучить телефон, и он прислал мне сообщение в мессенджер. Я ожидала стандартного текста из серии «Мика, будь ты трижды неладна, возьми трубку, мне надо срочно с тобой поговорить», но все оказалось гораздо неприятнее. Шеф коротко проинформировал меня о приостановке лицензии на туристскую операторскую деятельность и уведомил об экстренном совещании, назначенном на завтрашнее утро.

Пару минут я пыталась осмыслить суть прочитанного и не могла поверить, что весь этот дурдом происходит наяву. История с посмертным изъятием органов вылилась в грандиозный скандал, и все шишки посыпались аккурат на нашу компанию. Между тем, логики в решении уполномоченного органа не было никакой. Если уж у кого и следовало отобрать лицензию, так это у страховщика, тогда как наша фирма попала под раздачу абсолютно незаслуженно. Мы привыкли, что в государстве у нас всё нередко делалось вопреки здравому смыслу, но иногда правительственные чиновники превосходили самих себя. Я понимала, что трагический инцидент в Турции негативно отразился на имидже компании, но я и не предполагала, что всё зайдет настолько далеко. Естественно, Нитиевский протрубил общий сбор, чтобы обсудить с персоналом текущее положение фирмы, но я до сих пор не могла четко сказать, являюсь ли я завтра в офис. Это было форменное предательство, однако, я не написала Нестору Ароновичу ни слова. Будем считать, что пока не написала. Больше я не рискну щедро раздавать обещания, не будучи точно уверенной, что я их выполню. Пусть шеф кроет меня почем свет стоит, мне не на что обижаться, и при первой же возможности я приду к нему с повинной головой. А пока я сконцентрируюсь на своей наиважнейшей задаче, и если мне суждено потерять работу, испортить отношения с начальником и стать позором нашего дружного коллектива, значит, так тому и быть. Мне сравнительно легко удалось заполучить контакты Интарса, но впереди предстояло еще более сложное испытание, и я не имела права его провалить.

ГЛАВА XIII

Основательно подкрепившись, я первым делом произвела ревизию контактных данных, добытых мною в офисе УК «Жилсервис». Сейчас я жестоко корила себя за то, что не обратилась к Эмилю Ренатовичу сразу после боя Агапов-Дюруа, когда стало окончательно ясно, какой страшной разрушительной силой обладает шаманский амулет. Если бы я своевременно развила бурную деятельность и всем правдами и неправдами выцарапала бы у директора управляющей компании информацию об Интарсе, быть может, мне бы удалось предотвратить катастрофу, но я почему-то проявила непростительную безответственность и фактически пустила дело на самотек. А ведь мне не стоило большого труда сообразить, в каком направлении нужно копать, но, похоже, я недостаточно хорошо напрягала мозги и наивно верила, что «всё само рассосётся». Впрочем, даже разыщи я Интарса, в чем я могла его обвинить? На тот момент Ян был жив-здоров, а потребительские свойства проданного за космическую сумму «товара» в общем-то соответствовали описанию, так что в ответ на мои претензии продавец мог бы резонно поинтересоваться, а чего мне собственно не хватает, и в сущности был бы прав. Но тем не менее я отлично сознавала, что фатальную ошибку я допустила не только в день покупки кожаного мешочка — поединок с Дюруа наглядно показал, насколько опасен проклятый амулет, я своими глазами видела, в кого «Хитмен» превращается на ринге, однако не приняла равным счетом никаких контрмер. Мое бездействие косвенно поспособствовало падению Агапова в бездну, драгоценные мгновения были упущены, и судорожные попытки спасти ситуацию уже предсказуемо не приносили результата.

Теперь я толком и не знала, сохранялся ли у меня еще шанс всё исправить. Нет, я вовсе не впала в отчаяние и не опустила руки, напротив, я бесстрашно принимала вызов судьбы и готова была до последней капли крови сражаться с жестокой реальностью, однако, я также объективно понимала, что даже если я добровольно соглашусь спуститься в преисподнюю, моя самоубийственная решимость, к сожалению, не в силах гарантировать успех. Ад разверзся прямо моими ногами, и я отчетливо слышала, как кровожадно клацают оскаленными зубами голодные демоны, но боялась я не порождений тьмы, жаждущих неистово вгрызться в живую плоть — меня скорее пугало отсутствие слепой веры в чудо, благодаря которой обычно сворачивались горы и успешно преодолевались самые неберущиеся препятствия. Моими врагами были именно сомнения, они терзали мне душу и отравляли разум, а я упорно не могла с ними справиться. Я интуитивно чувствовала, что исчерпала отведенный мне лимит везения, и полагаться на удачу отныне бессмысленно, а помимо удачи мне и надеяться-то было особо не на что…

Весь вечер я с тайным вожделением посматривала на джезву и регулярно порывалась сварить себе крепкий кофе, но затем вспоминала, что, во-первых, на часах уже почти десять, а во-вторых, искусственное нервное возбуждение — не лучший союзник в сложных переговорах. Конечно, кофеин непременно добавил бы мне бодрости и, вероятно, даже оказал положительное влияние на скорость реакции, но сегодня я предпочла не прибегать даже к самому безобидному допингу. Вместо кофе я заварила зеленый чай, и после нескольких глотков легкого тонизирующего напитка, вплотную взялась за дело. Электронную почту я оставила на случай, если оба телефонных номера, предположительно принадлежащих Интарсу Радзивиллу, будут недоступны — я не могла позволить себе терпеливо выжидать, пока адресат прочтет письмо и соизволит черкнуть мне пару строчек, да и кто знает, вдруг, в тех краях, где моего старого знакомого в очередной раз носят черти, слыхом не слыхивали об интернете? Теоретически, сигнал мобильного оператора там тоже мог не ловиться, но как-то же секретарша Тагалдызина сообщила Интарсу о пожаре в коммуналке, и, значит, всё было не настолько безнадежно.

Я не исключала вероятности, что Интарс вернулся в Столицу — тогда я бы на ходу придумала убедительный повод для «очной ставки», а личное общение, как правило, давало куда больше пространства для маневра, чем телефонный разговор. Интонации голоса, частота и длительность пауз, дыхание в трубку — методов дистанционно прояснить настрой собеседника я знала немало, но ручаться за достоверность выводов я бы не стала, а вот глаза почти никогда не лгали. Человек мог от природы обладать застывшей мимикой и «рыбьим взглядом», мог безукоризненно контролировать мельчайшее движение каждого мускула на невозмутимом лице, но в народе не зря называли глаза «зеркалом души», и при наличии маломальской практики определить истинный настрой оппонента удавалось с минимальной погрешностью. Естественно, «крепкие орешки» не раскалывались до последнего, но суммарный процент уникальных экземпляров был не так уж и высок. Наблюдательность, внимательность к деталям и умение прислушиваться к внутренним ощущениям отлично работали в тандеме, но применительно к диалогам по телефону все перечисленное нужно было делить надвое, а иногда и натрое. Ладно еще, если ты давно знаешь человека, и он для тебя — открытая книга, но наша с Интарсом близость, носившая сугубо интимный характер, не позволила мне сформировать четкое представление об этом загадочном индивидууме. Будучи великолепным рассказчиком, он виртуозно создавал иллюзию откровенности, но умудрялся оставлять ключевые подробности за кадром, и в результате получалось так, что он охотно выкладывал тебе всю подноготную, а по сути не говорил ничего важного.

Агапова я очень быстро научилась понимать буквально с полуслова, а его бесхитростная натура лишь облегчила мою задачу. Даже если Ян и старался скрыть свои мысли, выходило это у него до такой степени неуклюже, что со стороны выглядело даже забавно. Честно говоря, я даже по-своему восхищалась непосредственностью «Хитмена», и мне глубоко импонировала его поразительная искренность, столь редкая и непривычная в мире сплошного притворства. Агапов был неидеален, а его импульсивные поступки нередко шли вразрез с моральными ограничениями, но несмотря все его безумства, в нем не было порочности и грязи. Он мучился угрызениями совести, страдал от запоздалого раскаяния и без остатка отдавался своим страстям, будь то бокс или любовь ко мне, причем, эту опасную черту я любила в нем больше всего. Мы с Яном были, как лед и пламя, мы дополняли и уравновешивали друг-друга, и мне безумно не хватало этой потрясающей гармонии, которую, я увы, долго не могла оценить. Я проклинала свое упрямство, вынуждавшее меня годами носить броню, и у меня разрывалось сердце, стоило мне только подумать, сколько времени я обманывала саму себя ради поддержания имиджа неприступной Снежной Королевы. Я прятала свои чувства под маской, а «Хитмен» чувствовал себя отвергнутым, и мне было невыносимо стыдно за свое нарочитое безразличие. Пронзительная исповедь у постели Агапова ознаменовала собой коренной перелом моих устоев, я больше не хотела жить в коконе, и безудержный поток слез полностью растопил осколок льда, мешавший мне снова поверить в любовь. Я была перед Яном в неоплатном долгу, потому что до встречи с ним я тоже пребывала в своеобразной коме, у меня атрофировались чувства и притупилось восприятие, но «Хитмен», сам того не подозревая, принес свет в мою вселенную, и будь я проклята, если позволю закатиться его звезде.

ГЛАВА XIV

Действовать я в итоге решила по принципу «от простого к сложному» и для начала позвонила Интарсу на номер местного оператора мобильной связи. Как я и догадывалась, робот-автоответчик бездушным механическим голосом сообщил мне, что в данное время вызываемый абонент находится вне зоны доступа, и предложил записать голосовое сообщение. Естественно, я не смела даже мечтать, что Интарс ждет меня в любимом баре, и в эту самую минуту Костик как раз наливает ему очередную порцию виски со льдом, но слабая надежда на счастливый случай всё же теплилась у меня в груди. Однако, моим чаяниям не суждено было сбыться, и я вынуждена была разочарованно констатировать, что дух авантюризма снова забросил этого современного Индиану Джонса в неведомые дали, причем, с такими деньжищами, которые Интарс выручил за амулет, ему можно было особо не ограничивать себя в передвижениях по миру. Та злополучная сделка открыла для него огромное количество новых горизонтов и дала возможность не только существенно улучшить свое финансовое состояние, но и продвинуться в далеко вперед в реализации амбициозных планов на будущее, а примерно представляя, насколько честолюбивые стремления двигали этим неординарным во всех отношениях человеком, я была уверена, что размениваться по мелочам он однозначно не станет.

Сказать по правде, я до сих пор так и не придумала, какой линии поведения я должна придерживаться, чтобы убедить Интарса помочь мне с «активацией» амулета или на худой конец поделиться эффективным способом вернуть кожаному мешочку былую силу. Но с другой стороны, можно было сколько угодно ломать голову и разрабатывать сложные схемы, а потом с ужасом обнаружить, что на практике ничего из вышеперечисленного не приносит желаемого результата. Я многократно попадала впросак, несмотря на тщательную подготовку, а мои попытки максимально застраховаться от потенциальных эксцессов не могли в полной мере учесть крутые повороты судьбы. Я всегда была ярым противником спонтанности, но за последние три года я почти смирилась с отсутствием стабильности — сюрпризы различной степени приятности подстерегали меня на каждом шагу, и если бы я впадала в панику от каждой непредвиденной ситуации, то давно бы отъехала в сумасшедший дом, где благополучно пребывала бы и по сей день, горстями глотая психотропные препараты. Непреходящий стресс стал моим постоянным спутником, своеобразной константой, толком не зависящей от влияния внешних факторов, и бывало, я невольно ловила себя на мысли, что жизнь на грани незаметно превратилась для меня в элемент обыденности. По сути, ничего хорошего в этом не было — я отродясь не страдала от адреналиновой ломки, и меня гораздо больше привлекало тихое, размеренное существование с периодическим всплесками позитивных эмоцией. Теперь, когда мой еще недавно казавшийся налаженным быт неумолимо покатился в тартарары, я вдруг осознала, что мне безумно хочется покоя, и если рукотворный ад, в создание которого я наряду с Интарсом внесла свою лепту, не затянет «Хитмена» в зияющее чрево преисподней, я превосходно обойдусь без извечного драйва с и удовольствием поселюсь в европейской глуши, где буду понемножку фрилансить и в основном заниматься домом и семьей. Но от этих прекрасных мгновений меня отделяла бездонная пропасть, и только Интарс мог перебросить через нее хлипкий веревочный мостик.

Соединение устанавливалось невыносимо долго, и по моим субъективным ощущениям прежде, чем в трубке пошли длинные гудки, минула, как минимум, пара минут. Сердцебиение то учащалось, то замедлялось, и я боялась, что волнение помешает моему голосу звучать достаточно твердо, но за миг до того, как Интарс ответил на звонок, дыхание внезапно выровнялось, а мысли резко прекратили путаться.

Весьма посредственная связь с множеством помех прямо свидетельствовала о внушительном расстоянии, отделяющем меня от телефонного собеседника, а потрескивание, шум и гул прозрачно намекали на отдаленное нахождение от ближайшей антенны. Таким образом получалось, что дозвониться мне удалось по чистой удаче, и если сегодняшний разговор по моей вине завершится ничем, то следующего раза запросто может и не наступить. Сейчас на мне лежала колоссальная ответственность, и я не имела права бездарно растранжирить единственную реальную возможность спасти Агапова.

— Hello! — принимая во внимание, что традиционное для русскоязычных стран «алло» Интарс заменил на английский вариант, звонка с родины он явно не ждал, и по всем признакам, был немало удивлен, когда я вдруг напомнила ему о своем существовании.

–Привет! Это Мика, — кратко представилась я и для того чтобы уж наверняка освежить Интарсу память, сходу пояснила, — прошлой весной я купила у тебя одну вещь за двести тысяч долларов.

–Да, Мика, я понял. Привет, как поживаешь? — вот именно за это я старательно избегала формат телефонного разговора в обсуждении стратегических вопросов — что может быть проще, чем спрятать за бесстрастным тоном свои истинные чувства, если твоего лица всё равно не видно? Интуиция меня не обманула — голыми руками Интарса не возьмешь, но где наша не пропадала?

–Спасибо, что спросил. Отвратительно, — не сулящим ничего хорошего тоном произнесла я, но, похоже, Интарса ничуть не смутил мой подчеркнуто мрачный настрой.

–Очень жаль, — холодно заметил он, — если ты приглашаешь меня пропустить стаканчик и помочь тебе развеять печаль, то извини, я физически не могу скрасить твой вечер, так как нахожусь на другом континенте. И, кстати, я что-то не припоминаю, чтобы давал тебе этот номер…

–А ты его мне и не давал, — не стала кривить душой я, — но мир оказался не без добрых людей. Так куда же тебя на этот раз занесла нелегкая?

— А почему тебя это интересует? — с уже знакомыми мне ледяными нотками осведомился Интарс, и я окончательно укрепилась во мнении, что успех моей миссии буквально висит на волоске.

–Ты не поверишь — соскучилась! — со злой иронией бросила я, — вот и прикидываю, насколько осуществима моя мечта на нашу скорую встречу.

–Что тебе от меня нужно? — безразлично спросил Интарс, так ничем и не выдав своего раздражения, хотя я готова была поклясться, что мой звонок застиг его врасплох, и он пока так и не сообразил, с какой целью я снова объявилась в его жизни.

— Ты профессиональным боксом не увлекаешься? — напрочь сбила собеседника с панталыка я, — Агапов — Дюруа, Агапов-Дворжак… Может быть, ты видел хотя бы один из этих боев?

–Ты шутишь? — выразительно хмыкнул Интарс, но через незримую долю секунды в его голосе не осталось и следа от недавнего сарказма, — говори уже прямо, в чем проблема? Ты не соизволила предварительно уточнить, удобно ли мне говорить, но я скажу тебе честно — не удобно, и я буду признателен, если впредь ты начнешь изъяснять более конкретно.

–Куда уж конкретней! — сквозь зубы процедила я, — ты уже и сам всё понял, Интарс. Твой покупатель — Ян Агапов, а товар, который ты ему продал, его едва не убил. После использования этой… «вещи» Агапов впал в кому неясной этиологии, ему становится хуже с каждым днем, а врачи даже диагноз поставить не могут, не то, что лечение назначить. Ян умирает, он угасает на глазах… У него крепкий организм, но неизвестно, как долго он продержится.

–Всё это крайне печально, но при заключении сделки я предупреждал о возможном риске, — с оскорбительным равнодушием отреагировал Интарс, — я не поклонник единоборств ни в каком их виде, и фамилии боксеров мне ни о чем не говорят. Не знаю, что там твой Агапов намудрил с амулетом, но я здесь абсолютно не причем. Я так понимаю, он жаждал победы любой ценой и не ожидал, что за свое неспортивное поведение ему придется заплатить настолько дорого? Это был его сознательный выбор, Мика, и моей вины тут нет, а уж твоей, тем более. Извини, мне некогда разговаривать, я должен идти.

ГЛАВА XV

–Не клади трубку! — ультимативно потребовала я, всерьез испугавшись, что Интарс в одностороннем порядке прервет наш только начавший набирать обороты диалог. Допустить подобное развитие событий я не могла ни при каких условиях, и поэтому готова была идти на самые отчаянные меры, только бы удержать внимание собеседника.

–Ты привез эту гадость из Африки, и я никогда не поверю, что тебе не было известно, из чего она сделана, — прошипела я, — так что не надо строить из себя святую невинность и уклоняться от ответственности. Не сомневайся, я тебя из-под земли достану и заставлю за всё ответить!

–Мика, по-моему, ты что-то путаешь, — судя по вновь прорезавшимся в его голосе насмешливым ноткам, Интарс не слишком впечатлился моими примитивными угрозами, и в чем-то я его даже понимала. И вправду, с чего бы ему дрожать от страха и с ног до головы покрываться липким потом, если в его глазах я выгляжу всего лишь истеричной бабой, безнадежно спятившей от горя и теперь, как следствие, одержимой жаждой мести, — я был с тобой предельно честен, и если твой…пусть будет друг легкомысленно отнесся к моим предостережениям, то у меня возникает закономерный вопрос — а причем здесь я? Я еще в ходе предыдущей встречи догадался, что этот человек тебе очень дорог, и мне действительно жаль, что он попал в беду, но, поверь, лично я не имею ни малейшего отношения к случившемуся, и все те обвинения, которыми ты сейчас сыплешь в мой адрес, совершенно беспочвенны. Наша сделка была заключена по обоюдному согласию, а учитывая, что претензии ты предъявила мне только спустя полгода, до недавнего времени покупатель был полностью доволен товаром.

–Яна постоянно мучили жуткие кошмары, ему каждую ночь снились зверские убийства, изувеченные тела и прочие ужасы, — без ненужного приукрашивания описала состояние «Хитмена» я, — конечно же он был доволен, как иначе? Да он просто лучился счастьем, рассказывая мне, что амулет доводит его до исступления бесконечными призывами вступить в битву, и весь сиял, когда делился со мной своими кровавыми видениями. А уж постепенная потеря контроля над амулетом и вовсе повергала его в безудержное ликование! Интарс, не прикидывайся идиотом, тебе это не идет. Амулет прошел множество лабораторных исследований в одном из лучших госпиталей США, и по результатам анализов мне открылись удивительные вещи. К примеру, ты почему — то умолчал о том, что часть так называемых органических компонентов была взята не у животных, а у людей!

–И что это меняет? — безучастно осведомился Интарс, так натурально разыгрывающий искреннее недоумение, будто он по-прежнему не мог сообразить, с какого перепуга я вообще к нему прицепилась.

–Это ты меня спрашиваешь? — ценой невероятного волевого усилия сохранила остатки самообладания я, — я понятия не имею, что представляет собой амулет, но ты же не станешь отрицать наличие у него магических свойств. Я употребила слово «магических» так как мне сложно подобрать более точное определение, но полагаю, мы друг друга поняли. Сам по себе амулет ничего не значит, но за ним стоит некий ритуал, наделяющий неприметный с виду кожаный мешочек огромной мощью. Я ведь права?

–Странно слышать из твоих уст рассуждения о магии и ритуалах, — признался Интарс, — я думал, ты рациональна до мозга костей.

— Я, черт побери, тоже так думала, пока Ян замертво не упал на ринге после того, как твой проклятый амулет едва не прожег дыру у меня в сумке, — огрызнулась я, — за те полгода, что Ян носил на себе амулет, между ними сформировалась прочная ментальная связь, а попытка ее принудительно разорвать привела к трагедии. Ян хотел освободиться от власти амулета, он вышел на поединок с твердым намерением победить соперника своими силами, но в середине боя Дворжак резко прибавил в атаке и забрал сразу несколько раундов. Наверное, Ян почувствовал, что проигрывает, и запаниковал. Он вспомнил про амулет, а дальше началась сущая дьявольщина. Я сидела на трибуне, а сумка с амулетом лежала у меня на коленях — эта штука вибрировала, как сумасшедшая, раскалялась до адской температуры и, кажется, потом даже задымилась. В этот момент Ян как раз замахнулся на противника, но внезапно рухнул на канвас, и амулет тут же затих. По пути в госпиталь у Яна останавливалось сердце, а уже в реанимации произошла остановка дыхания. Яна перевели на ИВЛ, но его состояние продолжает быстро ухудшаться, а врачи ничего не могут сделать. Какие только версии не рассматривались — прием запрещенных препаратов, неизвестная инфекция… амулет разобрали по косточкам, но внутри мешочка не обнаружилось опасных микроорганизмов. Якобы всё содержимое давным-давно высохло и в качестве рассадника заразы выступать не может. Зато в лаборатории как раз и выяснилось, что ты утаил от меня кое-какие тошнотворные детали. Неужто ты таким образом заботился о моей тонкой душевной организации?

–Просто это было не важно, и я не стал тебя пугать, — помехи на линии существенно снижали процент достоверности моих выводов, но интуиция подсказывала, что Интарс слегка поднапрягся, и как бы он не поднаторел в искусстве лицедейства, вечно прятать растущее смятение под маской нарочитого спокойствия на моей памяти еще никому по-настоящему не удавалось.

–Ах, не важно! — издевательски передразнила собеседника я, — вот Морис Дюруа считает иначе. Бой с «Хитменом» стал для него роковым. Для Яна это был своего рода тест-драйв амулета, он хотел посмотреть, на что способна эта «игрушка». Но Ян не смог обуздать разрушительную энергию и чуть не убил своего оппонента. Дюруа чудом выжил, но теперь он прикован к инвалидному креслу, у него отсутствует речь и практически нет шансов на полноценную реабилитацию. Если только я не поделюсь с ним «снадобьем»…

–Снадобьем? — переспросил Интарс, и я могла поклясться, что моя последняя фраза его ощутимо насторожила.

–Да, Морис Дюруа именно так и сказал, — подтвердила я, — то есть говорить он, к сожалению, не может, но его жена научилась общаться с ним при помощи алфавитной таблички. Долго объяснять, но если в двух словах, то африканские предки Дюруа принадлежали к племени воинов, где широко использовался ритуал посвящения, и главную роль в этом обряде как раз играл амулет. Ты сам говорил, что «снадобье» — это один из вариантов перевода, призванное ввести в заблуждение любопытных чужаков. Дюруа также упоминал «зверя», и я думаю, он имел в виду влияние амулета на психику, когда нормальный, адекватный человек вдруг превращается в беспощадного монстра, как это и случилось с Яном. Дюруа сам на меня вышел — увидел по телевизору и попросил супругу меня разыскать. Он уверен, что Яну можно помочь, но для этого амулет должен снова обрести утраченную силу, чего возможно достичь лишь через тот самый ритуал, расспросить о котором Дюруа посоветовал мне как-раз-то у продавца, то бишь, у тебя. Так что рассказывай всё начистоту, Интарс. В тот день, на Суворовском Бульваре, ты не ошибся, Ян мне не просто дорог, он — мое всё, и сейчас его судьба зависит от моей оперативности. И твоей откровенности.

–Черт, — приглушенно выругался Интарс, но мгновение спустя снова взял себя в руки и уже со своей фирменной невозмутимостью уточнил, — ты уверена, что причина в амулете? Или это плод твоей бурной фантазии? Агапов мог получить травму на ринге и впасть кому после обширного кровоизлияния в мозг… И этот Дюруа…Как-то уж очень много он всего знает…

–Компьютерная томография не выявила признаков травмы, это раз, — машинально загнула первый палец я, — Дюруа сказал, что весь его род связан клятвой, и если он ее нарушит, то навлечет на себя возмездие духов, поэтому он сообщил мне лишь самое основное. Это два. Я своими глазами видела у Яна вертикальные зрачки. Это три. И четыре — разве я хоть немного похожа на фантазерку?

ГЛАВА XVI

–Если ты немедленно не расскажешь, что это на самом деле за «снадобье», я найду тебя в любой точке мира, — закончив последовательно загибать пальцы я, пообещала я и уже вознамерилась в художественных выражениях поведать Интарсу, с какой средневековой жестокостью я буду вытрясать из него не только правду о проклятом амулете, но и душу, однако, мой телефонный собеседник не позволил мне продолжить пламенную речь.

–И что? — мрачно осведомился Интарс, и его резонный в сущности вопрос неожиданно повис в воздухе. Я вдруг осознала, что агрессивный настрой сейчас вряд ли пойдет мне на пользу, и за счет прямых угроз в адрес Интарса моя проблема однозначно не решится. Наверное, это был именно тот случай, когда от меня требовалось на время отказаться от разыгрывания спектаклей и приберечь свое актерское мастерство до более подходящего момента. Хватит патетично призывать на голову Интарса божью кару и гневно вопить в трубку, если в данной ситуации что-то и может действительно сработать, так это обезоруживающая честность. Пусть Интарс видит, какую невыносимую боль я испытываю, пусть чувствует мою слабость и уязвимость перед ударами судьбы, пусть проникнется моими страданиями и, возможно, тогда его каменное сердце все-таки дрогнет, и он добровольно протянет мне руку помощи. Я изначально выбрала провальную тактику, но еще не поздно было отступить на шаг назад и дать Интарсу понять, что, если понадобится, я готова валяться в пыли у него под ногами и на коленях вымаливать скудные крупицы столь важной для меня информации. Гордость, самоуважение, собственное достоинство — за мгновение до неумолимо надвигающейся катастрофы все эти категории массово утратили прежнюю ценность, и я больше не старалась любыми способами «сохранить лицо».

–Я не знаю, — шумно выдохнула я, — но зато я точно знаю кое-что другое. Если Ян умрет, я умру вместе с ним, потому что с его уходом моя жизнь навсегда потеряет смысл. Мы собирались пожениться, строили планы на будущее, но все наши мечты и надежды в одночасье пошли прахом. Не спорю, это звучит, как киношный штамп, но наша история любви длилась почти три года, и вот когда она наконец приблизилась к своему логическому завершению, вмешался злой рок. В тот вечер в Лас-Вегасе разверзся ад, и Яна поглотила черная бездна, а я осталась одна в резко опустевшем мире. Я отчетливо помню это жуткое ощущение — глубокой ночью я вернулась из госпиталя в отель, оглянулась по сторонам, и мной вдруг овладела жгучая ненависть к окружающим людям. Они гуляли, развлекались, весело смеялись, а в эти минуты Ян умирал от неизвестной болезни. Это было до такой степени несправедливо, что у меня внутри всё переворачивалось от возмущения, но затем я поняла, что гнетет меня нечто иное. Да, Ян сам навлек на себя трагедию, он захотел обмануть даже не Атлетическую комиссию, а природу, и возмездие не заставило себя долго ждать, но я была виновата ничуть не меньше. Есть преступление, а есть пособничество в преступлении, и оба этих деяния заслуживают сурового наказания. Я принесла Яну амулет на блюдечке с голубой каемочкой, а потом самоустранилась на несколько месяцев, словно происходящее меня не касается. Я не сразу поняла, что натворила, но бой с Дюруа открыл мне глаза. Ян уверял меня, что у него всё нормально, что он в порядке, и мне не о чем волноваться, но бывают такие люди, которые толком не умеют врать. Вот Ян как раз из их числа… В итоге он признался, что его мучают видения, и он регулярно просыпается в холодном поту, но желание снова завоевать чемпионские пояса, затмевало разум и перевешивало осторожность. Ян клялся, что после боя с Раулем Рамиресом он тут же повесит перчатки на гвоздь, а чертов амулет уничтожит, и я ждала этого дня, как небесной манны. Но реванш постоянно откладывался — то промоутерам не удавалось договориться по деньгам, то «Эль Гато» внезапно надумал подняться в лайтхеви… Ян берег амулет для поединка с принципиальным соперником, но создавалось впечатление, что третий бой с Рамиресом может вообще не состояться. Ян был связан многомиллионным контрактом со стриминговым сервисом и обязан был выйти на ринг этой осенью. Томаш Дворжак, конечно, не «мешок», но ничем выдающимся он себя не проявил, поэтому я убедила Яна, что он пройдет чешского боксера так сказать «насухую», а амулет пока побудет у меня…Я сняла амулет с его шеи, и это спровоцировало что-то вроде выброса энергии — по инерции я пролетела через всю комнату, а на груди у Яна образовался след, как от ожога. Примерно неделю мы не виделись, и за это период след полностью исчез, будто его и не было. А вот психологическое состояние Яна мне совсем не нравилось. Знаешь, что он сказал мне в раздевалке? «Идущие на смерть приветствуют тебя!» И вот в девятом раунде Яна уносят с ринга на носилках… Ведущие спортивные телеканалы вели live — трансляцию со стадиона, и весь мир в прямом эфире наблюдал, как я неистово прорываюсь через оцепление, чтобы Скорая не уехала без меня. Разговор с Морисом Дюруа подтвердил мои подозрения, но я все равно продолжаю на ощупь блуждать в кромешном мраке, и только ты, Интарс, ты один можешь направить меня по верному пути. Я не хочу тебе угрожать, да и какой от этого прок? Глупо верить, что тебя проймут мои угрозы. Не буду скрывать, мне хочется растерзать тебя голыми руками, предварительно затолкав в глотку твой паршивый амулет, но я должна думать не о мести, а о спасении Яна, и без тебя мои шансы фактически сводятся к нулю. Если тебе нужно, чтобы я перед тобой унижалась и, обливаясь слезами, умоляла помочь, ради Яна я сделаю это без малейших колебаний. И мне плевать, по какой причине ты мне поможешь — сугубо из жалости или потому что у тебя все же есть зачатки совести!

–Мика, послушай, — очень серьезно попросил Интарс, — во-первых, у меня и в мыслях не было подвергать тебя унижению, а во-вторых, я глубоко потрясен твоей искренностью. Если бы я мог тебе помочь, я бы непременно это сделал, но как бы ни горько мне было об этом говорить, здесь я абсолютно бессилен.

–Просто сведи меня с тем, кто может провести ритуал! — порывисто воскликнула я, — я поеду в Африку, да хоть к черту на рога, только бы снова «активировать» амулет. Дюруа сказал, что это возможно, и у меня нет оснований ему не верить.

–Ты даже не представляешь, что это за ритуал, — безуспешно попытался остудить мой пыл Интарс, — и лучше тебе не знать правды. Мне больно тебе это говорить, но ситуация безнадежная. Агапов обречен.

–Нет! — едва не выронила телефон я, — нет, нет и еще сотню раз нет!

–Да, Мика, да! — достаточно жестко отрезал Интарс, — амулет попал ко мне при крайне жутких обстоятельствах, и эта ночь запомнилась мне на всю жизнь. Обойдусь без подробностей, но те…компоненты, так шокировавшие лаборантов, были получены как раз в ходе этого ритуала, причем, далеко на самым гуманным способом.

–Понятия не имею, о чем ты говоришь, — инстинктивно передернулась я, — но все эти страсти не помешали тебе выставить амулет на продажу. Деньги для тебя важнее риска, так? Хорошо, я заплачу тебе столько, сколько ты скажешь, я соберу ту сумму, за которую ты готов снова пережить кошмар той ночи. Назови свою цену, Интарс, и даже не стану торговаться!

ГЛАВА XVII

–Ты совершенно не представляешь, о чем говоришь, — каким-то чужим, опустошенным голосом констатировал Интарс, словно сейчас я заставила его погрузиться в настолько страшные воспоминания, что даже закаленная психика прирожденного авантюриста не выдержала нагрузки и внезапно дала сбой. В данный момент мне больше всего хотелось увидеть выражение холодных голубых глаз моего далекого собеседника, но я была готова поклясться, что Интарс переживает не самые приятные мгновения, а его нервы звенят натянутой струной, и отсутствие внешних проявлений тревожного волнения свидетельствует исключительно о колоссальном самообладании, но никак не о полнейшем безразличии к происходящему. Я озвучила ситуацию максимально подробно, и у Интарса не было оснований мне не верить. Он всегда был достаточно проницателен, чтобы с легкостью отделять зерна от плевел, и думаю, ему не составило труда оценить всю тяжесть моего нынешнего положения, поэтому на данном фоне повисшее в трубке молчание вдруг показалось мне поистине гробовым, и меня с ног до головы охватила мелкая, неконтролируемая дрожь. Зловещее предчувствие неожиданно приобрело осязаемую форму, и я с ужасом обнаружила, что по комнате хаотично мечутся неясные размытые тени. Несомненно, это была всего лишь причудливая игра света, пробивавшегося с улицы сквозь незашторенное окно, но если разумом я прекрасно осознавала рациональное происхождение желто-красных отблесков, то сердце испуганно замирало всякий раз, когда на стенах пускались в бешеный пляс алые всполохи.

–Раз уж ты завела речь о деньгах, я бы посоветовал не забывать, что каждая минута нашего разговора обходится тебе в кругленькую сумму, — первым нарушил замогильную тишину Интарс, — к сожалению, у меня нет возможности перезвонить тебе через Интернет-соединение, так что нам лучше будет попрощаться, тем более, что как бы ни тронула меня твоя история, помочь тебе я, увы не в силах.

–Даже не надейся от меня избавиться! — до скрежета стиснула зубы я в приступе вскипающего раздражения добавила, — и не надо, пожалуйста, считать мои деньги, я и без твоих непрошенных советов разберусь, на что их потратить.

–Твое право, конечно, — не стал спорить Интарс, — Мика, ты на взводе и не в состоянии адекватно воспринимать мои слова, но давай я все-таки попробую объяснить тебе еще раз. Во избежание дальнейшего недопонимания просто выслушай меня, ладно?

–Я слушаю, — с крайней неохотой кивнула я и на всякий случай недвусмысленно предупредила, — только не надо пытаться запудрить мне мозги. Учти, Интарс, мне нечего терять, я пойду абсолютно на все и не остановлюсь ни перед чем!

–Я бы на твоем месте не разбрасывался громкими лозунгами, — довольно скептически отнесся к моим словам Интарс, чем автоматически вызвал в моей душе очередной всплеск ярости, однако, я сумела обуздать эмоции и воздержалась от ответного выпада, хотя, не скрою, меня так и подмывало рубануть сплеча, — в жизни я насмотрелся всякого, и со временем у меня выработался своего рода иммунитет, но в мире существуют вещи, которые находятся за гранью допустимого, и к ним нельзя привыкнуть, даже если день за днем наблюдать одну и ту же страшную картину. Я много лет провел в Африке, и меня сложно удивить варварскими обычаями местного населения. В большинстве племен до сих пор господствует традиционный уклад, процветает знахарство и широко распространены различные суеверия. Менталитет этих людей таков, что с утра африканец может посетить воскресную мессу в церкви, а ночью облачиться в звериную шкуру и выйти на охоту. Но самая соль в том, что иногда объектом охоты выступают вовсе не обитатели джунглей. Надо продолжать, или всё и так очевидно?

–Ты хочешь сказать, то они охотятся на себе подобных? — трясущимися губами прошептала я, — но зачем?

— А вот тут мы и подошли к сути, — усмехнулся Интарс, — охота на человека, его жестокое убийство посредством разрывания яремной вены и последующее потрошение тела жертвы — это важнейшая часть древнего мистического ритуала, известного как «Кровавый кувшин», результатом которой и является создание «борфимы», сакрального амулета, дарующего небывалое могущество тому, кто носит его на шее. С отсеченной головы жертвы срезается лоскут кожи, в него оборачивается жир из почки и кусочек печени — без этих составляющих «снадобье» не обретет магических свойств. Затем мясо и внутренности делятся между Аниото — членами тайного мужского союза, и поедаются в сыром виде. Йонголадо, посвященный, получает борфиму и становится полноправным членом культа леопардов-оборотней. Ну, о чем тебе еще поведать? Может быть о том, что для ритуала Аниото чаще всего выбирают девочек-подростков? Или о том, что борфиму надо периодически смазывать свежим человеческим жиром, иначе она потеряет свою силу, а значит, владелец амулета постоянно должен убивать? Вероятно, тебе будет интересно узнать, что родители сами отправляли своих дочерей в засаду, если этого требует вождь Людей-леопардов? А хочешь я расскажу тебе, как в Либерии Аниото растерзали сразу восемь молодых женщин, причем отдельные органы и мышцы были буквально выгрызены зубами! Давай, Мика, спрашивай, не стесняйся, тебе же нужна правда!

Несколько бесконечных секунд я жадно хватала ртом воздух и из моей груди вырывались лишь судорожные вздохи. Я задыхалась от нехватки кислорода, а окружающее пространство подернулось багровой пеленой, и на миг я ощутила, что твердая почва стремительно уплывает у меня из-под ног. Я в изнеможении опустилась на диван, подтянула колени к подбородку и, сжавшись в комочек, слабо пискнула в трубку:

–Ты меня специально запугиваешь, чтобы я больше не донимала тебе вопросами…Ты несешь какой-то средневековый бред. Я допускаю, что в доколониальную эпоху в Африке творилась и не такая жуть, но не в двадцать первом же веке!

–Знаешь, что говорят об этом сами Аниото? — не внял моим аргументам Интарс, — «Есть две Африки — древняя и недавно родившаяся. Два образа жизни, два мира, и старый не намерен уступать новому…» Вот и вся твоя хваленая цивилизация, Мика. Стоит тебе покинуть пределы города, как ты сразу попадаешь в параллельное измерение. Оттуда я и принес борфиму. Все, о чем я тебе только что рассказал, я наблюдал на расстоянии вытянутой руки, и если бы я знал надежный способ стереть эту ночь из памяти, то непременно бы им воспользовался. Изначально я не собирался вывозить борфиму из Сьерра-Леоне, но у удачная продажа амулет разом решила бы все мои финансовые проблемы. Мне удалось пересечь границу, ни привлекая внимания сотрудников таможенного контроля, и по возращении в Столицу я разместил объявление в даркнете. От желающих приобрести «волшебное снадобье» не было отбоя, но покупателей отпугивала высокая цена. Но не зря говорят, на каждый товар найдется свой купец, и твой Агапов без доли сомнения расстался с крупной суммой. Да, я не сказал тебе, из чего сделан амулет, но о необходимости соблюдать меры предосторожности я заранее поставил тебя в известность.

–Какие, к дьяволу, меры, Интарс? — вскричала я, — ты не мог не понимать, что эта штука опасна, особенно для неподготовленного белого человека. Если бы Ян знал, что именно ему предлагается носить на шее, он бы даже не прикоснулся к амулету!

–Напрасно ты так считаешь, — спокойно возразил Интарс, — вряд ли бы это что-нибудь изменило, не тешь себя иллюзиями. Он хотел выиграть бой любой ценой, и заметь, не я это сказал, а ты сама. Агапова погубила не борфима, а жажда легкой победы. Магия амулета подвластна лишь воинам, но Агапов не воин, он — обыкновенный трус, и не важно, белая у него кожа или черная. Настоящему воину борфима помогает в бою, а труса она подчиняет своему влиянию и лишает его рассудка. Я говорил тебе об этом, Мика, тебе не в чем меня обвинить.

ГЛАВА XVIII

–Не в чем? Да как ты вообще можешь…? — я натуральным образом онемела от негодования и какое-то время лишь беззвучно открывала и закрывала рот, пока ко мне наконец-то не вернулся дар речи. Это был апофеоз цинизма в его чистейшем, выкристаллизованном виде, и я не верила своим ушам, потрясенно слушая, как Интарс хладнокровно перекладывает на «Хитмена» всю ответственность за случившееся да и еще ничтоже сумняшеся называет Агапова трусом. Я изначально подозревала, что у моего собеседника давно атрофировались базовые человеческие качества, но мне и в голову не приходило, насколько далеко успел зайти сей необратимый процесс. Раньше я думала, что это у меня в душе отмерло всё хорошее и светлое, но, похоже, в сравнении с Интарсом я представляла собой как минимум божьего агнца, и, если честно, мне совершенно не хотелось «повышать квалификацию» и постепенно превращаться в такого же морального урода.

–Правда — сама по себе довольно жестокая штука, а когда она еще и идет в разрез с твоими убеждениями, боль ощущается с двойной силой, — вероятно, решил утешить меня Интарс, даже издалека интуитивно почувствовавший мое состояние, — а что касается Агапова, то мое мнение остается неизменным — не просто трус, а трус в квадрате, иначе он бы лично явился за борфимой, а не прятался бы за твоей спиной. Наверное, Аниото правы — обладать борфимой достоин лишь тот, кто принимал непосредственное участие в ее создании. Собственными руками убить жертву, напиться горячей крови, съесть сырую печень — через ритуал посвящения неофит-Йонголадо проходит определенную проверку на прочность, и глава культа преподносит ему борфиму как награду, как символ принадлежности к Обществу Леопарда. А что Агапов? За свои несчастные двести тысяч он приобрел не «снадобье» — он заплатил эти деньги за возможность получить борфиму в обход тысячелетнего обычая. Ему не понадобилось ехать в Африку, кутаться в шкуру леопарда и красться в ночи по следам жертвы, чтобы в нужный момент выпрыгнуть из глубины джунглей, с ревом наброситься на беззащитного подростка и растерзать его с помощью железного кастета, имитирующего когти дикого зверя. Я продал Агапову конечный продукт, полностью готовый к употреблению, и до сих пор считаю, что запросил за свои услуги несоизмеримо малую сумму. Но если ты купил права, это вовсе не означает, что ты автоматически научился управлять транспортным средством, ведь так?

–По-моему, ты использовал чрезвычайно неуместную метафору, — мой голос сочился ядовитой ненавистью, но, по всей видимости, у Интарса действительно сформировался иммунитет к чужому горю, а всего его попытки изобразить нечто отдаленно напоминающее эмпатию были нацелены преимущественно на сглаживание разгорающегося между нами конфликта. Никогда прежде мне доводилось сталкиваться с таким абсолютным, концентрированным бессердечием, однако, я отчетливо сознавала, что если бы не эта вынужденная толстокожесть, Интарсу вряд ли удалось бы сохранить здравый рассудок после всего пережитого в Сьерра-Леоне.

–Да, возможно, но я надеюсь, мой основной посыл ты уловила, — благоразумно отказался от лингвистических дебатов Интарс, — я выполнил свои договорные обязательства — борфима дала Агапову в точности то, о чем он мечтал, наделив огромной силой. Больше со своей стороны я ничего не обещал. Каждый из нас сам творец своей судьбы, и амулет на шею Агапову повесил не я. Ты очень умная женщина, но излишне заигралась в мать Терезу. Любовь — это чудесно, но только если оба партнера равны, а не один является рабом другого. Не взваливай на себя неподъемную ношу, рано или поздно, этот мнимый груз на совести неизбежно погребет тебя под своим весом. Прости за прямоту, но если Агапову суждено умереть, он умрет, и ты этому никак не помешаешь.

–Помешаю! — разрубила воздух ребром ладони я, — Дюруа сказал, что шансы есть, и я их не упущу.

–Какие шансы? О чем ты говоришь? — таким тоном, каким обычно обращаются к скорбным умом, переспросил Интарс, — ты явно бредишь, Мика, но я не собираюсь включаться в систему твоего бреда. Давай на минуту вообразим, что, невзирая на тяжелейшие травмы, Дюруа вменяем, и его «рецепт исцеления» — не плод воспаленного сознания, а реальный опыт нескольких поколений предков. Допустим, что если провести повторный ритуал и снова окропить борфиму человеческой кровью, то Агапов выйдет из комы и встанет на ноги. И что дальше, Мика? Как ты предлагаешь воплотить этот безумный план на практике, и кому в нем отведена роль Йонголадо, или ты забыла, что цена жизни Агапова — страшная смерть жертвы Аниото? Даже если представить, что ты совсем свихнулась и в своей одержимости навязчивой идеей даже готова совершить ритуальное убийство с элементами каннибализма, то я тебя разочарую — в Общество Леопарда принимают только мужчин, причем, исключительно черных.

–Что за чушь ты несешь? — еле-еле устояла перед соблазном швырнуть телефон об пол я. У меня некстати разыгралась бурная фантазия, и я будто наяву слышала предсмертные хрипы бьющейся в агонии жертвы, а перед глазами у меня стояла ужасающая картина кровавого пиршества Людей-леопардов. Именно в этот момент я внезапно поняла, какой непреодолимый, первобытный страх испытывал Ян, когда его еженощно одолевали кошмары, и у меня мучительно защемило объятое безграничной тьмой сердце. Я заглянула внутрь себя и невольно испугалась хода своих мыслей. Я задалась вопросом, на что я способна пойти ради спасения «Хитмена», и спонтанно родившийся ответ поверг меня в смятенную растерянность.

–Я всего лишь вкратце обрисовываю твои перспективы, — ничуть не обиделся на мое резкое замечание Интарс, — Дюруа внушил тебе надежду, и ты ухватилась за нее, как утопающий хватается за соломинку, а я постарался развеять твои заблуждения. Единственное, чем я могу помочь в сложившейся ситуации — дать исчерпывающий расклад и по возможности вправить тебе мозги. Но кажется, у меня это особо не получается…

–И не получится! — бескомпромиссно заверила Интарса я, — но я согласна, нам пора закругляться. Теперь я располагаю всеми необходимыми сведениями и справлюсь даже без твоего участия. Отныне мне известно точное название амулета, страна его происхождения и прочие немаловажные подробности. Ты и так рассказал мне достаточно, чтобы я поняла, в каком направлении двигаться дальше, и мне жалко тратить время на непроизводительные дискуссии. Спасибо за эксклюзивную информацию, и я говорю это без иронического подтекста — с этого дня я знаю, куда мне лететь, кого искать и о чем просить. Не стану лукавить, мне отвратительна твоя философия, да и сам ты вызываешь у меня величайшее презрение. Видимо, от Радзивиллов ты унаследовал только легендарную фамилию, но никак не врожденное благородство. Во главе угла для тебя стоит жажда наживы, а все остальное — лишь мелочи жизни, через которые всегда можно переступить. Что сделал бы нормальный человек, если бы к нему в руки попал такой амулет? Сжег бы его в пепел или уничтожил бы любым иным способом! А как поступил ты? Ты — жадный, аморальный тип, всё на свете меряющий деньгами, но я не сомневаюсь, что однажды тебя всё-таки настигнет справедливое возмездие, и ты сполна заплатишь по счетам. Мельницы судьбы мелят медленно, но тонко. Прощай, Интарс, и я молю небеса, чтобы наши пути больше никогда не пересеклись.

Нажав отбой, я обессиленно растеклась по дивану и долго не могла заставить себя даже просто пошевелиться. А между тем нужно было открывать агрегатор авиабилетов и подыскивать рейс на ближайшую дату. Возьму борфиму, полечу в Сьерра-Леоне, найду того, кто выведет меня на вождя Людей-леопардов и… Да что загадывать наперед, мне бы до пункта назначения добраться. Я положила лэптоп на коленях, но не успел компьютер до конца загрузиться, как у меня запиликал телефон. Интарс перезвонил мне спустя минут десять после того, как я в одностороннем порядке прервала разговор, и я с мстительным удовлетворением проигнорировала звонок.

ГЛАВА XIX

Не знаю, что заставило Интарса снова взяться за телефон, но мне больше не о чем было разговаривать с этим человеком. Я окончательно поняла, что взывать к совести Интарса в данном случае бесполезно, и как бы я не лезла вон из кожи в попытке вызвать у него хотя бы слабую тень сочувствия к Яну, мне это, к вящему сожалению, так и не удалось. Вероятно, в свое время Интарс Радзивилл сознательно вытравил в себе последние остатки милосердия и сострадания, и я догадывалась, что с этого момента ему стало ощутимо легче жить на белом свете. Много лет назад я и сама проходила через нечто похожее, поэтому в целом мотивация Интарса была мне вполне понятна — каждому из нас однажды довелось воочию увидеть свой персональный ад, и за свое возвращение в мир живых мы расплатились эмоциональной черствостью. Если бы не встреча с Агаповым, я бы тоже постепенно превратилась в такое же бездушное существо, самозабвенно жонглирующее чужими судьбами во имя собственных эгоистичных интересов, но Ян и его беззаветная любовь фактически спасли меня от неизбежного погружения в вечную мерзлоту. Безусловно, у Интарса были свои причины для перехода на «темную сторону», но понимать не означало оправдывать, и сейчас я питала к нему лишь исступленную ненависть, вызванную даже не категорическим отказом помочь, а скорее неоднократным использованием по отношению к «Хитмену» резких, оскорбительных формулировок. Сегодня Интарс был крайне щедр на хлесткие, уничижительные характеристики, и его резкие высказывания в адрес Агапова невольно воспринимались мной как личная обида. Имея за спиной такой сомнительный «бэкграунд», Интарс не имел морального права навешивать на людей ярлыки, но это очевидное обстоятельство его вовсе не останавливало, и он открыто демонстрировал мне свое презрение к Яну, будто стараясь донести до меня мысль, что «Хитмен» не заслуживает подобных жертв. Я не могла заткнуть Интарсу рот или запретить озвучивать свое мнение, но и смиренно внимать льющимся из уст собеседника потокам грязи я также не собиралась. Если бы я допускала хотя бы крошечную вероятность, что мне воздастся сторицей за проявленное терпение, то непременно придержала бы язык за зубами, но поведение Интарса красноречиво свидетельствовало о незавидности моих ближайших перспектив. Зачем питать напрасные иллюзии, если мне доступно объяснили, что стену головой не прошибить? Больно мне надо биться как рыба об лед, если можно перенаправить энергию в гораздо более конструктивное русло?

В Сьерра-Леоне я решила ехать обычным туристом. Если верить информации на официальном сайте посольства западноафриканской страны, наши граждане с недавних пор могли получить визу непосредственно в аэропорту без необходимости предварительно обращаться в посольство, что здорово экономило и без того поджимающее время. Тревожила меня только обязательная вакцинация против желтой лихорадки, без сертификата о прохождении которой въезжающих в страну лиц мгновенно заворачивали на пограничном контроле. Прививку нужно было ставить за десять дней до предполагаемой даты посещения опасной территории, чтобы за этот период иммунная система выработала антитела к смертельному вирусу, но я физически не укладывалась в рекомендованные сроки. Единственным выходом было привиться в частной клинике и за мзду попросить выписать свидетельство о вакцинации задним числом, а по прилету на «Черный континент» истово молиться всем богам за раз и надеяться, что чаша сия меня успешно минует, или, на худой конец, что чертова лихорадка не свалит меня раньше, чем я выполню свою главную задачу. Что касается самой дороги, то если особо не жмотиться, из Столицы до Фритауна можно было добраться за двенадцать часов с одной коротенькой стыковкой в славном городе Париже. Принимая во внимание, что я руководствовалась принципом «мы за ценой не постоим», деньги меня толком не волновали, да и комфортный перелет французскими авиалиниями обладал неоспоримыми преимуществами перед прочими вариантами и выгодно отличался по совокупному количеству проведенных в пути часов. С пересадкой в Стамбуле или Риме я бы попала в пункт назначения лишь через сутки, а так как в моем положении медлить было нельзя ни при каком раскладе, я уже настроилась расстаться с весьма приличной суммой.

Интарс продолжал названивать с достойным уважения упорством и на протяжении прошедших тридцати минут безостановочно обрывал мне телефон. Не смущала его ни запредельная дороговизна связи, ни мое ярко выраженное нежелание поднимать трубку. Он словно знал наверняка, что рано или поздно я не выдержу и, пусть даже из праздного любопытства, всё равно отвечу. Если бы я действительно не хотела говорить, то могла бы отключить телефон, занести абонента в блэклист или текстовым сообщением послать звонящего по небезызвестному маршруту, но Интарс трезвонил без умолку, а я по-прежнему не предпринимала радикальных мер, чем автоматически внушала надежду на скорое прекращение сопротивления. Но я не спешила сдаваться и злорадно ухмылялась, представляя, как нервничает Интарс, вновь и вновь безуспешно набирающий мой номер. Параллельно я подсчитывала, сколько денег мне в общей сложности потребуется на африканский вояж и просматривала сайты столичных клиник на предмет наличия в перечне услуг вакцинации от желтой лихорадки. А еще завтра утром меня ждал в офисе шеф, но расстановка приоритетов пока складывалась не в пользу моего присутствия на экстренном совещании — мне бы сначала разобраться с прививкой, и потом уже спокойно выкупить билеты, будучи уверенной, что у меня не возникнет проблем при пересечении границы Сьерра-Леоне.

Как мне вместить в расписанный буквально посекундно день еще и посещение офиса, я даже вообразить не могла — у меня складывалось впечатление, что шеф дает мне шанс объясниться с коллективом и отбелить запятнанную репутацию, и если в такое сложное для компании время я опять пропаду со всех радаров, то взбешенный Нитиевский просто выгонит меня из турфирмы, невзирая на все мои былые достижения. А еще я ведь привезла сыну Нестора Ароновича обещанный презент от «Хитмена», но так не передала юному поклоннику Агапова флешку и сувениры… Нет, хоть на бегу, но в контору нужно было заглянуть. Бросить всё и без предупреждения уехать в Африку — это как наплевать в колодец, а я никоим образом не стремилась жечь мосты. Не стану отрицать, меня мало заботило что-то помимо состояния Яна, и обрушившиеся на нашу фирму неприятности выглядели в моих глазах мышиной возней, но с объективной точки зрения всё было очень невесело. Аннулирование проданных туров, возврат денег за путевки, массовый отток клиентов, и это я только навскидку перечислила самые явные последствия приостановки лицензии. Пока будут идти разбирательства, компания потеряет свою долю рынка, и шефу придется по крупицам восстанавливать имидж своего любимого детища — проводить ребрендинг, нанимать профессионального пиарщика и с боем отвоевывать оперативно занятую недремлющими конкурентами нишу. И мне бы подставить Нитиевскому надежное плечо, а я уже навострила лыжи из Столицы, причем, я не могла даже приблизительно сказать, долго ли меня не будет. Что ж, попробую договориться с шефом насчет отпуска без содержания, а там уже, как звезды сойдутся. Возможно, я бесславно сгину в Африке и Нестору Ароновичу даже не придется выплачивать мне выходное пособие, но я старалась не впадать в пессимизм. Вдруг Интарс изрядно сгустил краски, и черт не так страшен, как его малюют, а то его рассказы о кровавом кувшине и иже с ним больше напоминают сценарий для хоррор-муви… Почитать бы, что пишут в сети про эту так называемую «борфиму», чтобы впредь не развешивать уши… Кстати, что-то телефон затих, неужели Интарс устал звонить, а я уже почти созрела, чтобы ему ответить.

ГЛАВА XX

Я даже не надеялась, что этой ночью взвинченные до предела нервы позволят мне спокойно выспаться, но с учетом плотного расписания на завтра мне было крайне нежелательно до утра ворочаться в постели. Пить снотворное я слегка побаивалась — мало ли как на мне скажутся побочные эффекты, не хватало еще ползать сонной мухой и соображать через пень-колоду, когда от меня требуется максимальная ясность мыслей. А принять ванну с морской солью и ароматическими маслами-релаксантами — совсем другое дело, так почему бы не совместить приятное с полезным? После расслабляющих банных процедур выпью стакан подогретого молока и сразу отправляясь на боковую — безмятежный сон младенца мне, естественно, не светит, но тут уж, как говорится, не до жиру…

Теплая вода, похоже, и вправду обладала волшебными свойствами — напряжение в мышцах постепенно спадало, головная боль медленно отступала, а сердце больше не пыталось проломить грудную клетку частыми отрывистыми ударами. Я блаженно нежилась в пене и с каждой минутой мое общее самочувствие становилось всё лучше, и я начала верить в то, что какие бы сюрпризы не приготовил мне день грядущий, я с ними непременно справлюсь и, если понадобится, сворочу любые горы. К лэптопу я сегодня решила больше не прикасаться — перегруженному мозгу срочно необходим был информационный детокс, а использование гаджетов отродясь не способствовало продуктивному отдыху. Волевым усилием я преодолела соблазн прямо сейчас озаботиться поисками упоминаний о «борфиме»: во-первых, я существенно рисковала надолго застрять в сетях всемирной паутины, а во-вторых, к столь ответственному вопросу следовало подходить достаточно вдумчиво, а не пороть горячку на голых эмоциях.

Пока я «отмокала» в ванне, забытый на кухонном столе телефон продолжал молчать, а количество пропущенных звонков не изменилось. Интарс резко утратил ко мне интерес, и я вынуждена была смириться с тем, что истинная подоплека его настойчивого стремления со мной связаться скорее всего так и останется тайной за семью печатями. Я принципиально не верила, что Интарса внезапно накрыло запоздалое раскаяние — его слова не допускали двоякого толкования, он прекрасно отдавал отчет в своих действиях и, по всем признакам, ничуть не сомневался в их правильности. Честно сказать, я еще до конца не переварила всё сказанное Интарсом, и мне только предстояло проникнуться истинным ужасом красочно описанных в недавней беседе событий, однако, уже сейчас я хорошо понимала, что меня ждет революционная трансформация сознания. Мой привычное мировосприятие перевернулось вверх тормашками, и в данный момент я с огромным трудом ориентировалась в новых реалиях. Да, мне бы совершенно не помешал опытный проводник, но всё складывалось так, что пройти открывающийся впереди путь я должна была исключительно в одиночку. Я ни на миг не покривила душой, искренне поблагодарив Интарса за то, что теперь я более или менее четко видела свои горизонты — до нашего разговора я топталась на развилке, тогда как отныне в моем распоряжении оказались конкретные «явки и пароли», и лишь от меня самой зависело, насколько результативно я смогу использовать полученные сведения. Но для успешного воплощения в жизнь моих чрезвычайно смелых планов мне ни в коем случае нельзя было терять форму, и как бы не тянуло меня к компьютеру, я нашла в себе мужество забраться под одеяло и погасить ночник.

Чтобы в точности соблюсти кочующий из поколения в поколение рецепт, в молоко по идее следовало добавить капельку меда, но народное средство отлично сработало и без сладкого компонента. Я почти задремала, когда проклятый мобильник безжалостно вырвал меня из объятий Морфея. Я резко подскочила на кровати, схватила с тумбочки телефон и, обнаружив незнакомый номер, без колебаний ткнула пальцем в сенсорный экран. Актуальных новостей о «Хитмене» не поступало уже вторые сутки и всякий раз, когда я видела на дисплее комбинацию цифр с иностранным префиксом, у меня незамедлительно срабатывал условный рефлекс и в я панике бросалась к телефону. Внутри у меня всё сжималось от страха, руки дрожали, во рту пересохло, и я не могла представить, что будет со мной, если в ответ на мое сдавленное «Алло» раздастся, к примеру, голос Габриэлы из госпиталя Института Нейрохирургии или самого доктора Беннета, или Сэма Броуди… Да какая по сути разница, кто возьмет на себя смелость сообщить мне печальные известия?

Даже не знаю, почему я априори не рассматривала вероятность определенных подвижек в лучшую сторону — логично было предположить, что тот же Броуди мог позвонить мне, чтобы поделиться благой вестью о выходе Яна из комы, но, похоже, разговор с Интарсом уничтожил во мне последние иллюзии и заставил попрощаться с наивными чаяниями. Впрочем, если бы всё было так однозначно.

–Ну что, Мика, тебя немного отпустило? — буднично осведомился Интарс, словно несколько часов назад между нами не состоялось драматичного во всех отношениях диалога, а мы всего лишь чуточку повздорили по абсолютно незначительному поводу.

–Какого черта тебе надо? — с неприкрытым облегчением выдохнула я. Вопиющее несоответствие весьма невежливой фразы и радостных интонаций, с которыми они была произнесена, привело Интарса в краткое замешательство, но уже через мгновение он справился с растерянностью, и настала моя очередь впадать в ступор.

–Я не хочу, чтобы ты наломала дров, — до глубины души потряс меня своей заботой Интарс, — а судя по твоему поведению, именно это ты намерена сделать. Почему ты не брала трубку?

–А о чем нам с тобой говорить? — я свесила ноги с кровати, но вставать не спешила, притом, что на мирном сне можно было смело ставить крест, — ты демонстративно устранился, и мне пришлось вспомнить, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Не понимаю, что здесь неясного?

–Много чего, — обобщил Интарс, — давай я тебе по пунктам перечислю? Бьюсь об заклад, что ты любишь всё структурировать! Итак, пойдем по порядку. Начнем с того, что ты ничего не знаешь об Африке, я имею в виду, о настоящей Африке, а не о картинке с рекламного проспекта. Белой женщине, особенно молодой и привлекательной, рискованно даже просто выходить на улицу из отеля, а ты, если я не ошибаюсь, собралась в джунгли. В относительно развитых странах у тебя еще есть шанс вернуться домой целой и невредимой, но в той же Гвинее ты не продержишься и недели, причем, я могу без труда набросать тебе сразу несколько одинаково трагичных раскладов, где мучительная смерть от малярии — это еще не худший вариант. Что касается Общества Леопарда, то ты зря питаешь надежду, что за вознаграждение местные жители с готовностью выведут тебя на Аниото. Зато если «Леопарды» пронюхают, что ты активно интересуешься предводителем Общества, я не дам за твою жизнь и цента. Белую туристку растерзал дикий зверь? Эка невидаль, добро пожаловать в Африку, детка! Полиция там выполняет чисто номинальную функцию, и тщательно расследовать твою гибель никто будет. И главное, глупо верить, что «безумство храбрых» выступает залогом успеха. Ты хочешь помочь Агапову? Тогда для начала тебе нужно хотя бы просто остаться в живых, а я ответственно заявляю, что твой текущий план — это самоубийство.

–Не надо меня запугивать! — разозлилась я, — я думала, ты гораздо умнее и давно понял, что я не поверну назад. И знаешь, лучше я пожалею о том, что сделала, чем о том, чего не сделала. И плевать я хотела на твои мрачные прогнозы, вот увидишь, я их обязательно опровергну.

–Дай-то бог нашему теляти волка съесть, — обратился к фольклору Интарс, — отчаяние — плохой советчик, Мика. Я продолжаю придерживаться мнения, что Агапов сам вырыл себе яму, и не ощущаю за собой вины в произошедшем, но если ты не внемлешь моим предостережениям и все-таки поедешь в Африку, твоя смерть будет на моей совести. Ну, и как ты полагаешь, я могу это допустить?

ГЛАВА XXI

–Я часом не ослышалась, и ты действительно употребил слово «совесть»? — саркастично уточнила я, — а я-то думала, что тебе незнакомо это понятие! Ушам своим не верю! Вероятно, я все еще сплю, и мне снится сон, потому что иного объяснения столь разительным переменам я при всем желании не нахожу!

–Ты излишне меня демонизируешь, — заметил Интарс, — я, конечно, не ангел во плоти, но и не исчадие ада, как ты себе внушила.

–Ну, предположим, — с нескрываемым скепсисом хмыкнула я, — и что с того? Прости, но у меня не укладывается в голове, что ты готов оказать мне безвозмездную помощь.

–Почему же сразу безвозмездную? — усмехнулся Интарс в унисон моим язвительным ноткам, — просто я тут прикинул, что в нынешних обстоятельствах мы можем друг другу пригодиться. Не стану отрицать, твой звонок застиг меня врасплох, и я с некоторым опозданием сообразил, какую пользу можно извлечь из нашего потенциального сотрудничества. Хорошо, что ты все-таки подняла трубку. Я думаю, мы договоримся.

–О чем? — едва не расхохоталась в голос я, — ты максимально четко озвучил мне свою позицию, и я уже смирилась, что мне придется рассчитывать только на собственные силы. Ты прекрасно знаешь, что на тебя у меня нет никаких рычагов давления. Я не могу обнародовать всю эту историю с амулетом и привлечь к твоей персоне внимание компетентных органов, чтобы ты сполна понес ответственность и за контрабандный ввоз незадекларированных ценностей, и за нелегальную торговлю в даркнете — если правда всплывет наружу, в глазах полиции Ян тоже превратится в преступника. Но если я до сих пор ничего не предпринимаю, это вовсе не означает, что я окончательно похоронила надежду добиться для тебя справедливого наказания за махинации на черном рынке.

–Мика, ты бы еще про карму вспомнила! — пренебрежительно отмахнулся Интарс, — it takes two to tango, согласна? Возможно, я и не образец законопослушности, но твой Агапов не далеко от меня ушел. Я просто хотел получить свои деньги, что в этом предосудительного? В общем-то всё было по-честному. А вот для таких, как Агапов, правила fair-play, видимо, не писаны, и разве я виноват, что он решил прибегнуть к запрещенному приему? Так что давай не будем рассуждать о неотвратимости возмездия — на мой взгляд, если человек в состоянии установить причинно-следственную связь между событиями, он либо сознательно идет на риск, либо отказывается от своего намерения. Да, есть еще непроходимые идиоты с явным дефицитом серого вещества, и один из ярчайших представителей данного контингента по иронии судьбы купил у меня борфиму. Природа наделила Агапова крайне примитивным интеллектом, но, возможно, компенсировала отсутствие мозгов массой других, не менее важных достоинств, иначе ты бы вряд ли с пеной у рта бросалась на его защиту. Хотя всем известно, что любовь зла, ну, да ладно, не буду больше сеять в тебе зерна ненависти, а то у меня такое чувство, что, если бы я находился в пределах досягаемости, ты бы с удовольствием учинила надо мной жестокую расправу. Впредь я обещаю воздерживаться от нелестных комментариев в адрес Агапова, но и тебя я попрошу не вешать на меня все смертные грехи разом. Нам удастся достичь взаимопонимания только если мы оба пойдем на определенные компромиссы. Первый шаг навстречу был за мной, теперь твоя очередь.

–И чего же тебе от меня нужно? — осторожно поинтересовалась я, так пока и не догадавшись, куда клонит мой собеседник, — от денег ты принципиально отказался, и мне сложно даже вообразить, чем я могу быть тебе полезна. И сказать тебе честно, я постепенно склоняюсь к мысли, что лучше мне вообще с тобой не связываться. Твои страшилки про Африку несомненно впечатляют, но учитывая, что ты и сам довольно мутный и опасный тип, я уже и не знаю, какое из двух зол выбрать.

–Поверь мне, это несоизмеримые категории, — без тени иронии произнес Интарс, — я собираюсь попросить тебя о сущей мелочи — задержаться на сутки в Столице и помочь с одним пустяковым дельцем.

–Взамен на…? — затаила дыхание я, на уровне инстинктов чувствуя, что почти ухватила за хвост Синюю Птицу удачи.

–Мне нравится твой подход! — одобрительно констатировал Интарс, — взамен я возьму на себя роль твоего личного гида, переводчика и телохранителя. Для меня ясно, как божий день, что отговорить тебя от этой авантюры мне всё равно не удастся, но если я буду рядом, твои шансы на выживание ощутимо повысятся. Я помогу тебе с жильем, посоветую, где покупать продукты и расскажу, куда тебе не стоит соваться без сопровождения. Я уверен, что меньше чем за неделю в Африке ты поймешь, что твоя затея изначальна была провальной. Но для того чтобы увидеть, насколько разнятся ожидания и реальность, тебе, наверное, и вправду нужно побывать в Конакри.

–Почему в Конакри? — искренне удивилась я, — речь шла о Сьерра-Леоне, и я планировала лететь сразу во Фритаун.

–Это уже нюансы, — уклонился от прямого ответа Интарс, — значит, в общем и целом мои условия тебя устраивают? Отлично. Вот что от тебя требуется… Помнишь мою комнату в коммуналке на Суворовском Бульваре? Зря спрашиваю, да? Скорее всего мой номер тебе дали в управляющей компании, и, следовательно, ты должна быть в курсе, что в квартире произошел крупный пожар.

–Да, это ужасно, восемь погибших, среди них дети…, — бесконтрольно вздрогнула я.

–Моя комната выгорела дотла, перекрытия обрушились, пол провалился… Мне повезло, что в тот момент меня там не было, — озвучил мне уже известные подробности Интарс. Нет, я не заставляла его глубоко скорбеть по жертвам огненной стихии, ну уж пару теплых слов о «Графине» он мог бы и сказать, однако, мой прагматичный собеседник был категорически не расположен к сантиментам.

–Из-за пожара моя недвижимость очень сильно потеряла в стоимости, — с неподдельным огорчением вздохнул Интарс, — мне жалко продавать комнату за гроши — центр Столицы, памятник архитектуры, шикарный вид из окна, стены-то ведь остались на месте. Риелторы уже начали меня окучивать, похоже, на квартиру есть серьезный покупатель. Но я хочу получить за комнату хорошие деньги, а не те копейки, что мне предлагают, и выход я вижу только один — вдохновиться примером Марианны Андреевны, моей покойной соседки, и упереться рогом в землю. Только «Графиня» вредничала сугубо из принципа, а я буду упрямиться, пока мне не заплатят столько, сколько я попрошу. Я единственный выживший совладелец коммуналки, и даже если наследники погибших дружно согласятся на продажу долей, без меня сделка не состоится.

–Хитро придумано, — оценила коварный замысел Интарса я, — и какая же функцию ты отвел мне?

–Тебе всего-то и нужно, что посетить офис риэлтерской компании и по душам поговорить с некой госпожой Алексашиной, — озадачил меня Интарс, — дистанционно решать вопрос по телефону мне сейчас дорого и неудобно, а доступ в интернет у меня временно отсутствует, так что вступить в Алексашиной в переписку по электронной почте я тоже не могу. Я отправлю тебе сообщение с адресом и суммой, за которую я с удовольствием расстанусь с долей в коммуналке, а ты оценишь обстановку и потом поделишься со мной впечатлениями. Если сделаешь всё завтра в течение дня, можешь хоть вечером вылетать в Конакри, но учти, без прививочного сертификата, в страну тебя не впустят, так что сильно не спеши, у тебя есть десять дней, чтобы организм успел обеспечить стойкий иммунный ответ возбудителю заболевания.

ГЛАВА XXII

На самом деле я уже давно привыкла, что изобретательная судьба регулярно выкидывает удивительные коленца, но иногда я начинала всерьез верить в мистические совпадения совершенно необъяснимого характера. Если бы Интарс слышал, какую высокохудожественную легенду я буквально на ходу сочинила в офисе Тагалдызина, чтобы получить от директора управляющей компании интересующую меня информацию, он бы несомненно оценил мою выдающуюся креативность, но я предпочла не озвучивать детали своей увлекательной беседы с Эмилем Ренатовичем и лишь в очередной раз задумалась о неисповедимости господних путей. В какой-то мере всё это было даже забавно — злосчастная коммуналка, по сути не имевшая прямого отношения к сложившейся ситуации, уже дважды выступала недостающим звеном в цепочке событий, и даже не будучи убежденным фаталистом, я определенно видела здесь нечто большее, чем просто стечение обстоятельств. Но как бы там ни было, я скрепя сердце приняла крайне заманчивое предложение Интарса и пообещала выполнить свою часть сделки в обмен на столь необходимую мне сейчас помощь. Если честно, я так до конца и не поняла, что заставило Интарса настойчиво перезванивать вопреки моему явному нежеланию возобновлять коммуникации — его «маленькое, но ответственное поручение» выглядело притянутым за уши, но в то, что в душе у этого человека неожиданно могла пробудиться совесть, я почему-то особо не верила. Хотя я не исключала и третий вариант: у Интарса вполне могли быть причины опасаться моего приезда на африканский континент, и он вынужден был пойти на уступки, чтобы иметь возможность пошагово контролировать все мои дальнейшие передвижения.

Последняя версия казалась мне наиболее правдоподобной. Я сомневалась, что Интарса хотя бы немного заботила моя безопасность, и вряд ли бы он безутешно оплакивал мою гибель, сожри меня сразу по прилету местные каннибалы, но чего-то он однозначно побаивался — например, что прежде чем навсегда сгинуть в джунглях, я случайно докопаюсь до тщательно скрываемой истины. Рыльце у Интарса, безусловно, было в пушку, и я могла только догадываться о степени легальности загадочной деятельности в Гвинее. Уж не знаю, что за «Копи царя Соломона» он там осваивал, но, справедливости ради, на алмазного магната Интарс походил весьма слабо, да и сам вскользь обмолвился о своих финансовых проблемах. А если на счету у него сейчас была каждая копейка, то становилось более или менее ясно, почему он так отчаянно пытался не продешевить при продаже многострадальной комнатушки. Амулет Интарс тоже потащил через границу не с целью пощекотать нервишки — в тот момент деньги были нужны ему, как воздух, и даже огромный риск попасться на контрабанде не повлиял на итоговое решение. Интарсу наверняка позарез требовались эти двести тысяч, а на морально-этические аспекты он предпочел закрыть глаза. Даже теперь, когда жизнь Агапова висела на волоске, Интарс не ощущал за собой вины, и у меня не было ни единого основания верить в его раскаяние. Он трясся лишь за собственную шкуру, причем, интуиция подсказывала мне, если бы события разворачивались на Диком Западе, за голову Интарса полагалось бы солидное вознаграждение, а его изображение с красноречивой надписью «Wanted dead or alive» повсюду украшало бы двери салунов. Так что глупо было надеяться, что Интарс внезапно проникся ко мне сочувствием — скорее он взвесил все плюсы и минусы и пришел к выводу, что пустить всё на самотек будет непростительной ошибкой, а для того, кто постоянно ходил по лезвию бритвы, любой промах запросто мог стать роковым.

Когда я честно поведала Интарсу, что не планирую ждать десять дней и собираюсь дать взятку врачу за подделку даты в прививочном сертификате, он, не стесняясь в выражениях, назвал меня сумасшедшей, но переубедить так и не сумел. Я уже успела прочитать, что при заражении желтой лихорадкой болезнь может развиваться молниеносно, и летальный исход наступает через три-четыре дня, но терять полторы недели было для меня абсолютно неприемлемо. Специфических препаратов от амариллеза не существовало, и вся помощь больному сводилась к симптоматическому лечению и обезболиванию. Учитывая, что переносчиками вируса являлись вездесущие комары, предотвратить инфицирование было довольно сложно, и вакцина, создатель которой заслуженно получил Нобелевскую премию, оставалась единственным способом защититься от смертельного заболевания. Не скрою, я дрожала от страха, представляя, что будет, если иммунная система не справится с угрозой, и я свалюсь с лихорадкой, но и медлить с отъездом было нельзя.

Уже глухой ночью Интарс прислал мне лаконичное текстовое сообщение, и я невольно отметила, что за свою обугленную клетушку он просит баснословную сумму. Я не слишком хорошо ориентировалась в расценках на столичную недвижимость, но таких космических цен никогда не встречала. Фактически Интарс собирался шантажировать риелтора и стоящего за ним покупателя, но в отличие от Макушевской, давал реальный шанс полюбовно урегулировать вопрос. Деньги — это всего лишь бумага, и у отдельных людей этой бумаги хоть пруд пруди. А вот квартиры в исторических зданиях были распроданы много лет назад, и если у тебя в голове засела навязчивая идея обязательно поселиться в старинном доме с видом на главную площадь страны, за мечту можно было и заплатить. Расчет Интарса был мне предельно ясен, а вот Тагалдызину и ко. я бы не позавидовала. Наверняка Эмиль Ренатович уже предвкушал, что при моем посредничестве продажа коммуналки пройдет, как по маслу, и мне было сложно даже вообразить его шоковое состояние. Хотя с чего бы Тагалдызину испытывать горечь разочарования? Если «Графиня» не додумалась завещать свою долю приюту для бездомных животных, ее имущество рано или поздно отойдет государству, а уж муниципальные чиновники хорошо поднаторели в искусстве распределения бесхозных квадратов. А Интарс… Ну, а что Интарс? Загнул себе заоблачную цену и ждет, пока найдется толстосум, готовый без раздумий отстегнуть крупную сумму. Поэтому ничего катастрофического в общем-то не происходит, а мой загадочный визит в «Жилсервис» пусть так и останется для Тагалдызина будоражащим кровь приключением.

Я и раньше часто жалела, что в сутках всего двадцать четыре часа, но обычно мне всё же удавалось справиться с цейтнотом. Сегодня вдруг обнаружилось, что до настоящего момента я толком не нюхала пороха. Времени не хватало ни на что. Шеф, риелтор, прививка, билеты, и разнокалиберные форс-мажоры, помимо драгоценных минут отнимающие еще и силы. А ведь еще надо было ухитриться не заснуть за рулем — хронический недосып порождал рассеянность, и мне совсем не улыбалось вляпаться в неприятности аккурат перед отъездом. Что ж, буду накачиваться кофеином и уповать на благосклонность Фортуны — иного выхода-то всё равно нет. В довершение ко всему вышеизложенному, я должна была собрать чемодан, не забывая при этом, что отправляюсь не на курорт… Голова шла у меня кругом, виски опять противно заныли, а до утра осталось несколько часов. Разговор с Интарсом напрочь перебил мне сон, но я объективно понимала, что лучше лечь и лежать, таращась в потолок, чем бесприютным призраком шарахаться по квартире.

Физическая усталость достигла предельной точки, и всё тело у меня будто окаменело. Мозг пытался работать, но густая пелена тумана стремительно окутывала мое сознание, и я погрузилась в вязкую дремоту, больше напоминающую сонный паралич. В таком странном оцепенении я пребывала до рассвета, а после того, как в окно робко постучался первый солнечный лучик, заставила себя разлепить веки и пошла умываться. Ледяная вода привела в тонус не только кожу, но и мой общий настрой, я сварила кофе, поджарила тосты и через силу позавтракала. На десерт я съела немного черного шоколада и наконец-то почувствовала себя живой. В процессе завтрака я по обыкновению пролистала новостную ленту — количество упоминаний о «Хитмене» за ночь не убавилось, но, судя по переливанию из пустого в порожнее, свежих известий из госпиталя в прессу пока не поступало. Я вымыла за собой посуду, нанесла легкий макияж и уверенно выдвинулась из дома. С утра я приблизительно выстроила маршрут, но на полпути передумала и свернула в сторону родной турфирмы. Хватит бегать от Нитиевского, пора поговорить, как взрослые люди, ну, а если шеф не захочет со мной общаться, я хотя бы передам ему подарок для сына.

ГЛАВА XXIII

Погода в Столице неожиданно наладилась, и сегодня на улице было хотя и достаточно прохладно, но зато сухо, безветренно и солнечно. Машину я вчера, естественно, не помыла, и теперь вынуждена была передвигаться по городу на безобразно умызганном транспорте. Впрочем, на дорогах и без меня хватало таких же «хрюшек», и мой грязный автомобиль даже особо не выделялся в потоке. Обычно я тщательно следила за чистотой своего «железного коня» и с нескрываемым презрением смотрела на тех, кто месяцами не удосуживался загнать машину на мойку, но крайне сжатые временные рамки позволили мне лишь заскочить по пути на заправку. С полным баком бензина я сразу почувствовала себя гораздо увереннее и уже вскоре целенаправленно ехала в офис, не уставая благодарить милосердные небеса за отсутствие пробок. Таким образом я прекрасно уложилась в «расчетное время», и без пяти девять уже поднималась в лифте. Мне стоило определенных усилий пройти мимо кофейного автомата, но я решила не злоупотреблять бодрящим напитком, переизбыток которого, как известно, сначала приводил к чрезвычайному нервному возбуждению, а затем, наоборот, порождал заторможенность и сонливость. Голова у меня поднывала в пределах допустимого, но я боялась, что кофе может усугубить ситуацию, и пока позволял болевой порог, старалась избегать радикальных мер. В холле бизнес-центра я бросила мимолетный взгляд в зеркало, и что удивительно, осталась более или менее довольна своим отражением. Плотный консилер замаскировал черные круги, а легкие розовые румяна добавили лицу свежести, и я в сотый раз убедилась, что качественная косметика способна творить настоящие чудеса. Да, хроническую усталость и регулярные нарушения сна спрятать было невозможно, но в экстренных случаях все эти секретные дамские штучки неизменно приходили мне на помощь. Роликовый гель для снятия отеков, увлажняющая маска, питательная сыворотка, рассыпчатая пудра со светоотражающими частичками и вуаля — никто не догадается, что минувшей ночью вашей покорной слуге практически не удалось сомкнуть глаз. Опытный взгляд подобными ухищрениями, конечно, не обманешь, но мне этого и не требовалось — я всего лишь не хотела, чтобы на меня подозрительно косились коллеги, у которых и без того хватало причин смотреть волком. Думаю, многие просто не понимали, почему шеф упорно продолжает со мной миндальничать, и кадровик до сих пор не получил распоряжения подготовить приказ о моем освобождении от занимаемой должности, но мне было предельно очевидно, что перед тем, как выставить нерадивую сотрудницу за дверь, Нестор Аронович хочет досконально разобраться в происходящем. Нитиевский прекрасно знал, что я глубоко предана интересам компании, и за годы работы под его руководством, не раз доказывала свою лояльность не словом, а делом. На этом фоне было вдвойне странно, что мне внезапно попала вожжа под хвост, и я буквально в мгновение ока потеряла берега, поэтому шеф не стал спешить с выводами и дал мне возможность объясниться за свои возмутительные поступки.

Мое появление в офисе было встречено со смесью недоумения и любопытства. Я и раньше не была душой коллектива, а в свете текущих событий, похоже, и вовсе имела немалые шансы превратиться в парию. Само собой разумеющееся, что с порога никто не накинулся на меня с вопросами о наших взаимоотношениях с «Хитменом», но в каждом обращенном на меня взгляде я прочла одни и те же мысли. Несомненно, все эти люди посмотрели бой Агапова с Дворжаком — кто-то в прямом эфире, кто-то в записи, и я не исключала, что в сети гуляли кадры, запечатлевшие, как я ожесточенно прорываюсь через живой заслон из секьюрити. Коллеги знали, что посещение стадиона входит в мои планы на предстоящую поездку в США, но они не могли и предположить, насколько мы с Яном были близки. Наши менеджеры в основном завидовали наличию у меня возможности сорваться в любую точку мира, не влезая при этом в долги, и если это позволяли обстоятельства, я предпочитала без нужды не афишировать свои путешествия — мало ли в какой стране я провожу отпуск, если на него честно заработала, но мой отъезд в Штаты ощутимо выбивался из привычной картины. А когда вдруг выяснилось, что в Америку я полетела разрушать образцово-показательную семью «Хитмена», женская половина коллектива не иначе как из гендерной солидарности прониклась ко мне отвращением. В спину мне никто не цыкал, но в ответ на свое приветствие я получила только серию сдержанных кивков, недвусмысленно выражающих общее мнение о моих размытых нравственных ориентирах.

Я спокойно прошествовала к своему столу, повесила верхнюю одежду в шкаф и всем с тем же непроницаемым «покерфейсом» уточнила:

–Шеф у себя?

–Да, но у него Ставровская, — хмуро сообщила Аня Нежина, по всем признакам, пребывающая в дурном расположении духа и страстно мечтающая на ком-нибудь сорвать свое плохое настроение. Атмосфера в опен-спейсе действительно была тяжелая — если приостановка лицензии затянется надолго, мои коллеги массово останутся без зарплаты, а принимая во внимание ипотеку, потребительские кредиты и ничтожно малую «подушку безопасности», большинству в эти смутные времена придется весьма несладко.

–Стой, ты куда? Тебе же сказали, шеф занят, — подскочил с кресла Дима Гнесин, когда я уже занесла руку, чтобы постучать в дверь кабинета Нитиевского, — дождись совещания, мы все ждем!

–Такую роскошь, как ожидание, я себе, увы позволить не в состоянии, — вздохнула я, — Нестор Аронович, можно к вам?

–Это что еще за наглость? — бурно отреагировала на мое вторжение Ставровская, — что ты из себя возомнила?

–Прошу вас меня извинить, — застыла у входа я, — Нестор Аронович, у меня к вам срочный разговор.

Судя по всему, Ольга Леонидовна уже предвкушала, как шеф издаст львиный рык, и я испуганно попячусь назад, однако Нитиевский молниеносно оценил обстановку и деликатно обратился к Ставровской.

–Ольга Леонидовна, давайте продолжим через несколько минут. Оставьте нас, пожалуйста, наедине с этой невоспитанной особой, а ребятам скажите, что совещание начнется чуть позже.

–Хорошо, — выразительно скривилась Ставровская, неохотно собирая в папку документы. Покидать кабинет она явно не хотела, но и придумать предлог задержаться тоже не смогла. Для Ольги Леонидовны было невыносимо осознавать, что она пропустит всё самое интересное, и свои бумажки она складывала нарочито медленно. Шеф жестом указал мне стул, и всё то время, пока Ставровская продолжала копаться, молча буравил меня немигающим взглядом.

Вид у Нитиевского был не лучший, и я не могла даже предположить, какое количество бессонных ночей числилось на сегодняшний день у шефа в анамнезе. Притихшие было угрызения совести вновь напомнили о себе, и я виновато потупила взор, будучи не в силах и дальше смотреть Нестору Ароновичу в глаза, а когда Ольга Леонидовна наконец избавила нас от своего общества, без обиняков выпалила:

–Я понимаю, что подвела компанию и не оправдала вашего доверия. Я не достойна даже разрешения уволиться по собственному желанию. Увольняйте меня по статье, я заслужила. Мы работаем вместе достаточно давно, и вы не раз убеждались, что я четко разграничиваю работу и личную жизнь. Но сейчас всё по-другому. Самое позднее завтра, я лечу в Гвинею, и понятия не имею, как скоро я оттуда вернусь.

— В Гвинею? — ошарашенно уставился на меня шеф, — а в Гвинею-то тебя зачем черти понесли? А как же Агапов? Я думал, ты захочешь быть рядом с ним, и в ближайшие дни улетишь обратно в Штаты. Знал бы я, что твой таинственный возлюбленный — это и есть «Хитмен», но вы с ним мастерски водили всех за нос, включая жену. Если бы не эта трагедия, мне было дела не было до ваших амуров, но теперь я и не знаю, что тебе сказать… Медицина в Америке находится на очень высоком уровне, я надеюсь, что Ян выкарабкается. Извини за бестактность, но ты не в курсе, из-за чего ему стало плохо? Я пересмотрел поединок вдоль и поперек, рубились они с Дворжаком жестко, но такого удара, чтобы «Хитмен» впал в кому, я не заметил. Старая травма дала о себе знать? Но как тогда врачи проморгали ее на комплексном обследовании перед боем?

–Я не могу вам рассказать, — закусила губу я, — но если Ян умрет, это будет в первую очередь моя вина.

ГЛАВА XXIV

Несколько секунд Нитиевский молча всматривался мне в лицо, словно пытаясь прочесть мои мысли, но судя прорезавшим его лоб морщинам, особого толку из этой затеи у шефа так и не вышло, и он с разочарованным вздохом был вынужден признать, что в экстрасенсах ему однозначно делать нечего. Постичь глубинные мотивы моих хаотичных метаний по белу свету Нестору Ароновичу в результате так и не посчастливилось, а я со своей стороны не спешила изливать начальнику душу. Неизвестно, как долго мы бы так и сидели друг напротив друга, объятые ледяным безмолвием, и у кого бы первой переполнилась чаша терпения, однако, неумолимо довлеющая надо мной нехватка времени, которой в данных условиях можно было сходу присваивать статус катастрофической, заставляла меня форсировать события.

–Нестор Аронович! — подняла на шефа глаза я, — я согласна, роман с женатым мужчиной меня не красит, даже если этот мужчина — сам «Хитмен». Я не буду говорить, что наш с Яном случай исключительный и прикрывать высокими материями классический адюльтер. Скажу лишь, что наши отношения продолжались без малого три года, и мы почти созрели для того, чтобы их обнародовать и впоследствии, возможно, даже узаконить. Но, к сожалению, судьба распорядилась иначе, и наши планы разом покатились в тартарары. Вы правы, я знаю гораздо больше остальных — больше, чем Тая, больше, чем ближайшее окружение Агапова, больше, чем врачи в госпитале Института Нейронауки… Но это не только моя тайна, и я и при всём желании не могу поделиться с вами имеющейся у меня информацией, так как считаю это глубоко неэтичным. Да, я бы многое отдала, чтобы ни лететь ни в какую Гвинею и быть сейчас рядом с Яном, но обстоятельства диктуют необходимость поступить иначе. И, пожалуйста, не спрашивайте меня, почему именно Гвинея, просто примите это как должное, так надо и всё!

–Ты меня пугаешь, Мика, — еще сильнее нахмурился Нитиевский, — и знаешь, что самое страшное? Мне недостает фантазии, чтобы представить, во что ты ввязалась, хотя я в жизни не отличался скудным воображением. Подозреваю, что здесь замешан допинг, и скорее всего я не ошибся в своих догадках. Меня насторожил еще бой Агапова с Морисом Дюруа, тогда мне сразу показалось, что «Хитмен» очень странно ведет себя на ринге… Боже, Мика, ты что, помогала Яну с приобретением анаболиков на черном рынке?

–Позвольте мне воздержаться от комментариев, — попросила я, еле-еле успев совладать со стремительно отвисающей нижней челюстью. Уж не знаю, что это в действии было — уровень проницательности «Бог» или совершенно непреднамеренное попадание в десятку, но я едва не лишилась дара речи, когда шеф практически в точности озвучил суть произошедшего. Не уверена, что мне удалось сохранить внешнее хладнокровие, но я приложила максимум усилий, чтобы Нестор Аронович не заметил моего смятения. Моим инстинктивным порывом было сходу уйти в глухую оборону и категорически отрицать любые предположения подобного рода, но я быстро сообразила, как глупо и неестественно будут выглядеть мои жалкие старания утаить шило в мешке, и решила благоразумно замять скользкую тему.

–Как хочешь, — мрачно буркнул Нитиевский, по всем признакам, окончательно потерявший надежду добиться от меня правды, — ну, и что мне теперь с тобой делать? Выговор с занесением влепить? Оштрафовать на полоклада? А может, ты предлагаешь понять и простить? У компании и так проблем по горло, а тут еще ты фортели выкидываешь! В Штаты по твоей милости нам отныне путь закрыт — кому нужны такие необязательные партнеры? Как с нами работать, если наш представитель даже на стартовом этапе не соблюдает договоренности? Ладно, форс-мажоры, со всеми бывает, но человечество давно изобрело телефон, электронную почту и прочие каналы связи. В двадцать первом веке единственная причина не явиться на бизнес-встречу — это смерть, твоя смерть, хочу подчеркнуть. Но ты, как я вижу, жива и здорова!

–Не в моих правилах давить на жалость, но мне потребовалась пара дней, чтобы вернуться в норму. Меня как будто контузило мощным взрывом, и я с трудом соображала, кто я и где нахожусь, — откровенно поведала я, — в карете неотложки у Яна остановилось сердце, потом в больницу примчалась Тая, находящаяся на шестом месяце беременности, и у нас с ней состоялся крайне неприятный разговор прямо у входа в реанимацию. В итоге с подачи Таи меня выставили вон из госпиталя и запретили даже приближаться к палате «Хитмена». Утром я узнала, что Яна перевели на ИВЛ, так как самостоятельное дыхание у него отсутствует, а врачи до сих пор не определились с диагнозом… Я не жду от вас снисхождения, просто объясняю, что помешало мне выполнить свою работу. Хоть режьте меня, хоть четвертуйте, но я бесполезна для фирмы как сотрудник, в настоящий момент у меня абсолютно иные приоритеты, и вам остается только смириться с этим фактом. Думаю, справедливо будет применить ко мне самые жесткие санкции на ваше усмотрение, я ничего не стану оспаривать.

–Я тебя не узнаю, — сокрушенно покачал головой шеф, — словно это вовсе и не ты сидишь передо мной и говоришь невероятно жуткие вещи. И Агапов, конечно, хорош гусь — и жене успел ребеночка заделать, и тебе мозги запудрил. Вот уж не ожидал я, что ты способна купиться на обещания вечной любви. Извини за непрошеный совет, но не показаться ли тебе психологу? Повторюсь, ты не похожа на себя, и меня беспокоит твое состояние.

–Не волнуйтесь за меня, я в полном порядке! — не слишком убедительно заверила Нестора Ароновича я, — много лет назад я уже посещала сеансы психотерапии, и надо сказать, они мне очень помогли. Помогли понять, что мне и без психолога есть куда потратить деньги. У нас с Яном всё было довольно непросто, мы долго не могли разобраться в своих чувствах, но в моих планы никогда не входило уводить его из семьи. А сейчас всё это не важно, главное, чтобы Ян поправился, даже если после комы он не вспомнит моего имени. Большее мне нечего вам сказать, да вам, наверное, и не доставляет особого удовольствия выслушивать мои оправдания. Вот, Ян передал пакет для вашего сына. Вряд ли «Хитмен» когда-нибудь снова выйдет на ринг, и мечте Даниэля побывать на поединке скорее всего не суждено сбыться, но пусть этот маленький подарок станет для него утешением. Я не смогу остаться на совещание, до отъезда мне нужно решить массу вопросов, но не думайте, что мне плевать на компанию и ее будущее. Я бы безумно хотела внести свой посильный вклад в общее дело и в этот тяжелый период встать с вами плечом к плечу, но, увы, это невозможно. Я не сомневаюсь, что компания успешно переживет смутные времена, и на смену семи тощим коровам непременно придут семь тучных. Мне стыдно, что я загубила перспективы по американскому направлению, нам бы не помешало сменить вектор… Мне бы рыть носом землю, чтобы исправить ошибку, а я бегу, как крыса с тонущего корабля! Но это не так, я бы не посмела бросить компанию, если бы Ян не угодил в беду. Простите меня за всё, я должна идти!

–Мика! — уже в дверях окликнул меня шеф, — я ни черта не понимаю, что происходит, но все равно желаю тебе удачи! Если ты и вправду собралась в Гвинею, будь осторожна и береги себя! Несмотря на то, что ты подложила мне свинью, я по-прежнему ценю тебя и как личность, и как профессионала. Нет, я тебя и оштрафую, и выговор впаяю, но если моя фирма выберется из этого дерьма, я гарантирую, что сохраню за тобой рабочее место.

–Спасибо, — одними губами прошептала я и торопливо выскользнула из кабинета, пока Нитиевский не увидел, насколько глубоко растрогали меня его искренние слова.

ГЛАВА XXV

Ставровская поймала меня уже в коридоре. Я не посчитала нужным вступать в дежурные разговоры с коллегами и красноречиво проигнорировала все попытки завязать со мной светскую беседу, на ходу сообщив, что я уезжаю из Столицы по не терпящему отлагательств делу. У меня напрочь отсутствовало всяческое желание удовлетворять чье-то праздное любопытство, и хотя я объективно понимала, что возможно, мне в этом коллективе еще работать, тратить время на поддержание добрых отношений с сотрудниками турфирмы казалось мне сейчас крайне нерациональным решением. Неудивительно, что опен-спейс я покидала под обиженное цоканье языками и дружное шиканье мне вслед — вероятно, коллеги думали обо мне разные гадости, но не сажать же мне их было в кружочек и не рассказывать с самого начала свою трагическую историю? Да, я поступала достаточно по-хамски, и прекрасно это сознавала, однако, к своему вящему стыду не ощущала за собой ни малейшей вины за столь некрасивое поведение. Я была уверена, что в настоящий момент моя персона являлась основным предметом циркулирующих в офисе сплетен, и мне совсем не хотелось давать коллегам дополнительный повод почесать языками. В моральной поддержке я абсолютно не нуждалась, конкретной помощи все равно бы не дождалась, а больше мне общем-то и ловить здесь было особо нечего. С единственным человеком, чье мнение было для меня действительно важным, я вроде бы худо-бедно объяснилась в индивидуальном порядке, а всем остальным придется и дальше упражняться в построении умозрительных гипотез, ибо посвящать коллег в свои дальнейшие планы я принципиально не собиралась. Но вот только Ольгу Леонидовну голыми руками было не взять, и когда я на секунду замешкалась, чтобы посмотреть на часы, Ставровская рванула в мою сторону со скоростью пикирующего коршуна и буквально прижала меня к стенке, отрезав тем самым все пути к отступлению. Оперативно ретироваться я не успела, и теперь вынуждена была лихорадочно прикидывать в голове, как бы мне побыстрее отбояриться от милейшей Ольги Леонидовны и не ранить при этом тонкую душевную организацию последней.

–Мика, ты что, уже уходишь? — обличительно воззрилась на меня Ставровская, — а как же совещание?

–Никак, — развела руками я, — я беру отпуск без содержания и покидаю страну на неопределенный срок. Если вам понадобится моя подпись, отправьте мне документы по электронной почте.

–Летишь в Штаты? — заговорщически понизила голос Ольга Леонидовна и свистящим шепотом добавила, — к нему?

–Во-первых, вас это совершенно не касается, а во-вторых, я очень тороплюсь, — отрезала я, — а ваши полунамеки, пожалуйста, оставьте при себе. Что, вас супруг, опять спустил в букмекерской конторе большую часть семейного бюджета?

Если честно, о нездоровых пристрастиях господина Ставровского к легальному суррогату азартных игр я упомянула даже не с целью побольнее задеть Ольгу, а скорее для того, чтобы вогнать ее в ступор и под шумок слинять из бизнес-центра, но реакция моей собеседницы неожиданно повергла в изумление меня саму.

–Соображаешь, — с кривой усмешкой похвалила меня Ольга, — мой снова муж поставил кучу денег на победу Агапова, прошлый раз его, видимо, ничему не научил. Обманом выманил у меня крупную сумму и тут же отнес ее букмекерам, а я обо всем узнала только на другой день и сразу подала на развод. Муж до сих пор уверен, что я это не всерьез, но он глубоко заблуждается. Хватит с меня, я устала от этого тунеядца. У меня появился дополнительный доход, я активно продвигаюсь по уровням в сетевой компании, моя статистика продаж постоянно растет, и теперь я не боюсь, что если у нашей фирмы отзовут лицензию, мне будет нечем кормить детей. Я развиваю свой бизнес, постепенно поднимаюсь в иерархии, под меня уже подписано много людей, структура растет, еще чуть-чуть, и я смогу отказаться от работы по найму. Кстати, ты не хочешь ко мне присоединиться? Нет, это не инвестиции, и не БАДы, это стопроцентно натуральная косметическая продукция высочайшего качества. Товар производится из экологически чистого сырья, сертифицирован по европейским стандартам и….

–Ольга Леонидовна, мне это не интересно, — резко перебила вошедшую в раж Ставровскую я, умолчав о том, один такой «натуральный продукт» едва не свел «Хитмена» в могилу, — равно как не интересны мне и перипетии вашей личной жизни. Всего наилучшего!

–Стой! — схватила меня за рукав Ставровская, — ладно, не хочешь со мной работать, это твое право, сама же потом жалеть будешь… У меня другой вопрос, насчет Агапова. Ты же была там, на стадионе, и видела бой на расстоянии вытянутой руки. Ну вот, скажи, разве справедливо было присудить Дворжаку победу техническим нокаутом? Почему букмекерская контора не возвращает моему мужу деньги, ведь Дворжак не выиграл поединок, и если бы Агапову не стало плохо, все могло закончиться иначе! Я написала заявление в полицию, но у меня его не приняли, якобы нет состава преступления. А я считаю, состав налицо, это же обыкновенное мошенничество!

–Ольга Леонидовна, в профессиональном боксе есть утвержденные регламенты и процедуры, — высвободилась из тисков я, — если Дворжака объявили победителем, значит, у судей были на то причины. Вы напрасно надеетесь вернуть свои деньги, шансов у вас нет.

–Но как же так? — не унималась Ольга, — это какое-то надувательство! Мой муж поставил на победу Дворжака, но по факту победы не было и в помине. Мика, я понимаю, что полиции нужны доказательства, и кто, если не ты, мне с этим поможет? Слушай, ни для кого не секрет, что вы Агаповым давно крутите любовь, не просто так же он тебя в VIP-сектор посадил! Ты же терлась там среди знающих людей — тренеры, спортивные врачи, они точно должны знать, что случилось на ринге. Может, ты достанешь мне справку из больницы, где черным по белому указано, из-за чего Агапов впал в кому, пускай на английском, главное, чтобы печать стояла, а я потом схожу с этой бумагой в полицию. Неужели тебе это так трудно?

— Извините за прямоту, но вы часом из ума не выжили? — выразительно покрутила пальцем у виска я, — если вы не в состоянии уследить за собственным мужем, хочется верить, уже без пяти минут бывшим, храните деньги в сберегательной кассе. А если вам нечем заняться, направьте официальное письмо в Боксерскую Федерацию, и требуйте от них ответа хоть на гербовом бланке, а затем обращайтесь сразу в ООН, это как раз ваш масштаб, чего мелочиться? Может, заодно и свою косметику впарите, с вашей-то настойчивостью! А засим позвольте откланяться, мне некогда разводить с вами пустопорожнюю болтовню.

–Ох, ничего себе! — вышла из себя Ставровская, — и ты еще смеешь разговаривать со мной в таком тоне! На себя оборотись лучше — воображаешь себя пупом земли, а все твои достижения — это путаться с женатыми мужиками. Бедная жена Агапова, приходила она сюда, к нам, такая приятная женщина, двое детишек, и вот, какая-то бессовестная дрянь позарились на чужого мужа и нагло влезла в семью. Но ты учти, Мика, бог не Тимошка, видит немножко, тебе сполна воздастся за твою подлость. Агапов уже получил по заслугам, настанет и твой черед. Рано или поздно жизнь с тебя спесь собьет, это как пить дать, недолго тебе гоголем ходить! Я Агапову только здоровья желаю, но всякое бывает, и останешься ты у разбитого корыта — ни денег, ни славы, один сплошной позор. И имей в виду, Мика, я не знаю, куда ты уезжаешь, но сильно не рассчитывай, что в компании тебя будут ждать с распростертыми объятиями. Нитиевский тебе всегда покровительствовал, мы к этому привыкли, но коллектив тебя обратно не примет, и нормально работать ты здесь не сможешь — либо сама уволишься, либо тебя уволят.

–Вы слишком много на себя берете, — сухо заметила я, — я не хочу обострять конфликт, тем более, что он и выеденного яйца не стоит. Я отказала вам в вашей, не побоюсь этого эпитета, дурацкой просьбе не потому, что смотрю на вас свысока или считаю себя кем-то особенным, а потому что ее содержание находится далеко за гранью здравого смысла. Я даже готова допустить, что была с вами непростительно груба, и принести вам свои искренние извинения. Но ваши некорректные высказывания касательно нас с Яном вовсе не делают вам чести, и я бы советовала вам прежде всего найти гармонию в своей семье, и только потом давать оценку поведению других людей. А что до ваших угроз… Я питаю надежду, что к моему возвращению в Столицу вы настолько преуспеете в сетевом маркетинге, что окончательно уйдете на вольные хлеба, и наши пути больше не пересекутся.

ГЛАВА XXVI

Так уж изначально повелось, что мы со Ставровской никогда толком не ладили, а порой с трудом терпели общество друг друга. Особенно тяжко мне приходилось, когда шеф временно оставлял Ольгу «на царстве», и та, почувствовав вкус неограниченной власти с упоением насаждала в офисе свои порядки. Нельзя сказать, чтобы Ставровская страдала таким уж явным самодурством, но работать под ее непосредственным руководством иногда было совершенно невыносимо. К нашим разногласиям я относилась достаточно философски и большей частью списывала их на несовпадение характеров, так как профессиональные качества Ольги Леонидовны сроду не вызывали у меня нареканий, однако, если дело доходило до личных вопросов, со Ставровской часто было невозможно разговаривать. Как бы я ни старалась максимально дистанцироваться от регулярного перемывания костей, жалоб на мужа-паразита и прочих глубоко безразличных мне аспектов, Ольга обладала удивительной способностью моментально создавать вокруг себя токсичную атмосферу, в которой было одинаково сложно не только работать, но и элементарно дышать. Но сегодня госпожа Ставровская превзошла самое себя — я, конечно, понимала, что ситуация у нее в семье сложилась аховая, и вопреки расхожему убеждению, пуля дважды угодила в одно и то же место. Вероятно, от отчаяния у Ольги Леонидовны слегка помутился рассудок, потому что в противном случае я даже и не знала, чем еще объяснить ее попытку раздобыть через меня справку из американского госпиталя, дабы затем размахивать вышеуказанным документом в полицейском участке, требуя привлечь к уголовной ответственности владельца букмекерской конторы. Все это было бы смешно, не будь оно так грустно, и чисто по-человечески Ставровскую мне было даже жаль, но, учитывая, что ни одного доброго слова я из ее уст не услышала, впадать в сентиментальность мне постепенно расхотелось. Ольга надеялась использовать мои отношения с «Хитменом» в своих интересах, и когда я безжалостно разрушила ее чаяния, сразу вылила на меня ушат помоев, проехавшись по моему моральному облику и прямым текстом пообещав выжить меня из компании. Быть может, если бы Ставровская хотя бы из вежливости спросила, как я себя чувствую, я бы потратила несчастные пять минут и вкратце объяснила ей, что бодаться с букмекерами — это заведомо провальная идея, и никакие справки не помогут вернуть безвозвратно потерянные деньги. Но учитывая, что Ольга Леонидовна не посчитала нужным выразить мне и толику сочувствия, а вместо этого прямым текстом озвучила предложение примкнуть к очередному сетевому бизнесу, угрызения совести меня нисколько не мучили, и я со спокойной душой удалилась восвояси. Я преставления не имела, что за товар на этот раз распространяла Ставровская, но у меня сложилось впечатление, что она наконец-то нашла свою нишу, и при определенной доле везения и вправду может добиться успеха на ниве впаривания всякой ерунды доверчивым покупателям. А уж если у Ольги хватит мужества довести до логического завершения эпопею с разводом, процесс эмансипации будет не остановить, а, как известно, лучше поздно, чем никогда!

По дороге на парковку я все-таки зацепила в автомате стаканчик кофе. Следующим пунктом в моем списке значилась прививка от желтой лихорадки, и я решила, что мне нужно подзарядиться энергией, чтобы убедить врача пойти на служебный подлог. С деньгами у меня проблем не было, но речь шла о смертельно опасном заболевании, и я заранее настраивалась на худшее. Если ни в одной клинике не согласятся мне помочь, я буду вынуждена прибегнуть к плану Б и отыскать в даркнете народного умельца, готового напечатать мне липовый сертификат, практически не отличимый от настоящего. Задачка передо мной стоял не из простых, но я четко сознавала, что у меня не было этих проклятых десяти дней. С Яном в любую секунду могло произойти самое страшное, а мое промедление — оказаться роковым, и я была твердо намерена рискнуть. С вечера я составила перечень медицинских учреждений, предоставляющих услуги вакцинации от амариллеза, и уже настроилась последовательно объехать их все без исключения. Успех моего предприятия главным образом зависел от оптимального сочетания уровня ораторского мастерства и размера материального вознаграждения, но я изрядно сомневалась, что мне сходу удастся найти наиболее эффективную комбинацию двух ключевых факторов. Наверняка Интарс знал все входы и выходы, но делиться со мной контактами он принципиально не захотел. Будь в моем распоряжении чуть больше времени, я бы многократно отрепетировала конфиденциальную беседу с докторами, и веские аргументы непременно отскакивали бы у меня от зубов, но, похоже, спасти мое крайне незавидное положение могла разве что блестящая импровизация.

В своем неуправляемом стремлении любой ценой улететь в Гвинею я не боялась в буквальном смысле переть напролом, и всем своим видом демонстрировала, что если в данной клинике мне откажут, я без колебаний поеду далее по списку, и уж где-нибудь мне обязательно должно повезти. В моем кошельке маняще шелестели доллары, не успевшие пригодиться мне в Америке, и я не скрывала, что нужно лишь пожелать, и «наши деньги станут вашими». Прежде чем мне наконец повезло, наслушаться я успела всякого. Как меня только не запугивали, чем меня только не стращали, но я гораздо больше боялась потерять Яна, чем расстаться с жизнью в африканских джунглях, и даже красочные описания симптомов желтой лихорадки не заставили меня передумать. Если бы существовала легальная возможность собственноручно подписать бумагу, снимающую с врачей ответственность, я бы с радостью пошла на этот шаг, но, увы и ах, в отечественном законодательстве подобной лазейки не обнаружилось, и обе стороны автоматически попадали в категорию преступников. Но даже в сытой, благополучной и, как правило, не бедствующей Столице иностранная валюта не утратила своих магических свойств, и после череды неудач Фортуна повернулась ко мне лицом. Несмотря на то, что подтасовавший даты доктор попрощался со мной похоронным тоном и мысленно уже помянул меня мензуркой подотчетного медицинского этанола, я покидала клинику в эйфорическом состоянии и едва ли не подпрыгивала от радости. Идущие, говорите, на смерть приветствуют тебя? Ну, значит, так тому и быть.

Пока я с разной степенью успешности занималась подкупом должностных лиц, день незаметно перевалил за середину, а я еще так и не добралась до агентства недвижимости. В клинике меня гостеприимно угостили кофе с печеньками, да и аппетита как такового у меня не было, но для нормального функционирования организма в целом и мозга в частности безусловно требовалось топливо. Рассиживаться в кафешках и меланхолично потягивать горячий шоколад я себе позволить не могла, поэтому заехала в первый встречный фаст-фуд и взяла еду на вынос. Перекусывать на ходу было не очень удобно, и я прилагала массу усилий, чтобы с ног до головы не измазаться в кетчупе. Здоровым питанием здесь и не пахло, зато вся машина насквозь пропиталась ароматом жареной курятины, и хотя на улице было весьма прохладно, ехать мне пришлось с открытыми окнами. Сверившись с навигатором, я подрулила к нужному зданию, спустилась в подземный паркинг, заглушила двигатель и на миг плотно смежила веки. Напряженная мыслительная активность всё утро держала меня в тонусе, но к обеду на меня внезапно накатила усталость, и если бы мне не надо было идти на рандеву с риелтором, я бы с удовольствием погрузилась в сладкую дрему. Вскоре мне стало ясно, что такими темпами я неминуемо усну на водительском сиденье, и чтобы не поддаваться соблазну еще немного помедитировать в тишине, я поспешила выйти из машины. В районе затылка что-то противно щелкнуло, черепную коробку стиснул раскаленный обруч, и я запоздало сообразила, что таблетка обезболивающего мне бы ох как не повредила.

ГЛАВА XXVII

В последнее время мне регулярно везло на помпезные офисы, но в отличие от приснопамятного «Жилсервиса» агентство недвижимости с вычурным названием «Империал» располагалось в очень престижной локации. Аренда помещения в столичном даун-тауне обходилась в огромную сумму, и компании обычно шли на столь внушительные расходы в двух случаях: солидные организации, деятельность которых была ориентировала на состоятельных клиентов, старались всячески подчеркнуть свой элитный статус, а разного рода фирмы-однодневки, промышляющие мошенническими схемами, небезосновательно рассчитывали пустить пыль в глаза потенциальным жертвам тщательно спланированных афер. Таким образом на одном этаже сверкающего небоскреба запросто могли соседствовать компания с мировым именем и безупречной репутацией в деловых кругах и никому доселе не известная конторка, якобы только начавшая раскручивать перспективный бренд, причем, подобное соседство играло опытным проходимцам только на руку — можно было смело вешать доверчивым гражданам лапшу на уши и вдохновенно рассказывать, что мы, мол, «С Пушкиным на дружеской ноге». В большинстве своем людям было свойственно полагаться на первое впечатление, а не впечатлиться витражными окнами, скоростными лифтами, панорамными видами, натуральными отделочными материалами в интерьере и прозрачной крышей в фойе неподготовленному человеку было достаточно сложно. Что касается лично меня, то пик моего культурного шока уже давно остался позади — за долгие годы работы в туризме я объездила немалое количество крупных городов, изобилующих стеклянными высотками, а после посещения Сингапура, Дубая и особенно запавшего мне в душу Франкфурта-на-Майне я окончательно перестала впадать в щенячий восторг на фоне очередной семидесятиэтажной новостройки, неожиданно выросшей на месте отправленного под снос здания.

Я равнодушна прошла через холл и вскоре взмыла ввысь на зеркальном лифте, достойном составить конкуренцию своим собратьям из лучших западных бизнес-центров. Четкого понимания возложенной на меня Интарсом миссии я по-прежнему не имела, однако, в свете происходящих событий я постепенно свыкалась с мыслью, что мне не стоит и пытаться упорядочить первозданный хаос, незаметно заполнивший собой окружающее пространство. Мне нужно было научиться сосуществованию с этими новыми реалиями, и мое мировоззрение было обязано претерпеть радикальные трансформации, чтобы смело встречать в лицо вызовы судьбы, подстерегающие меня едва ли ни на каждом шагу. Я могла сколько угодно цепляться за прошлое и убеждать себя, что в моей жизни ничего не поменялось, но я всегда была ярым противником самообмана — однажды я уже сбросила старую кожу, и вероятно, теперь настал момент повторить успех. Марина превратилась в Доминику, а Доминика, конечно, попробует не растерять собственного «Я», но если для достижения поставленной цели от меня потребуется гибкость ума, я буду пластична, как глина, и без колебаний приму любое необходимое обличье.

Любовь Алексашину я в офисе не застала — она уехала на показ квартиры и, по информации от секретаря, должна была вернуться ближе к вечеру. Такой расклад меня в корне не устраивал, и я не мудрствуя лукаво позвонила Алексашиной на мобильный и настоятельно посоветовала бросать все текущие дела и галопом мчаться в офис, пока у нее еще есть шанс удачно расторговаться с Интарсом Радзивиллом и получить свой процент от продажи коммуналки на Суворовском Бульваре. Надо сказать, что мой посыл Алексашина уловила практически мгновенно и без лишних уточнений попросила никуда не уходить в течение минут сорока. Выбора у меня особо не было, и я милостиво соизволила посидеть на кожаном диванчике, прихлебывая горячий кофеек из чашки с фирменным логотипом «Империала». Кофе мне, кстати, подали просто божественный и, по всем признакам, рассчитанный на искушенный вкус любителей дорогой недвижимости. К кофе предлагались нежнейшие бельгийские вафли, несколько сортов изысканно упакованного шоколада и восхитительный малиновый джем в стильной дизайнерской розетке — уплетать все это великолепие за обе щёки я, естественно, не собиралась, но кое-что с удовольствием продегустировала. Агентство явно специализировалось на обслуживании премиального сегмента, а мне по чистому стечению обстоятельств выпала возможность приобщиться к сильным мира сего, и честно говоря, я ничуть не возражала против такого приятного сюрприза. Видимо, Алексашина предупредила секретаршу, что ко мне надлежит относиться с пиететом и ни при каких условиях не допускать, чтобы я покинула офис, поэтому мне был незамедлительно обеспечен сервис по высшему разряду.

Я изо всех сил пыталась не разомлеть в приемной и не растечься по дивану, но получалось это у меня весьма посредственно. Так как заснуть в аккурат перед важной встречей было для меня неприемлемым исходом, я достала из сумки телефон, глянула на часы и написала Сэму Броуди короткое сообщение в мессенджер. Габриэлу я беспокоить не осмелилась, хотя штатный сотрудник госпиталя наверняка обладал гораздо более развернутыми сведениями о состоянии «Хитмена», и девушка-администратор являлась поистине идеальным кандидатом на роль инсайдера. Но я вовсе не хотела, чтобы из-за меня Габриэла потеряла работу, и мне откровенно претило подставлять хорошего человека, проникшегося ко мне искренним сочувствием. Но и томиться в неведении я больше не могла — пресса изощрялась в домыслах и вымыслах, родственники Яна с журналистами принципиально не контактировали, а верить анонимным источникам и неподтвержденным слухам было простительно разве что махровым обывателям, не утруждающим себя критическим анализом.

У меня не хватало злости на распространяемую в сети галиматью, и я передергивалась от омерзения, читая выводы так называемых экспертов — одни сомнительные авторитеты приписывали Агапову употребление запрещенных препаратов, другие диагностировали инсульт, а третьи доказывали, что причиной трагедии стал роковой удар, нанесенный сопернику Томашем Дворжаком. Том Гарсия, Майк Спенсер, спортивный врач из команды «Хитмена» — все они благоразумно хранили молчание и не бежали направо и налево раздавать интервью, хотя если кто и мог частично пролить свет на подоплеку жутких событий на ринге, так это члены тренерского штаба. Но…говорящий не знает, а знающий не говорит, и меня трясло от раздражения, когда я наталкивалась на свежую порцию больных фантазий, мастерски выдаваемых за правду. Мое имя репортеры тоже полоскали напропалую, причем, грешили этим не американцы, а наши соотечественники. Не зря же я не успевала блокировать номера одолевающих меня газетчиков и телевизионщиков — вся эта многочисленная шатия-братия спала и видела, как бы вытащить меня на вечернее ток-шоу, чтобы заполонивший студию сброд наперебой обсуждал наш с Агаповым роман. Мне даже пришлось ограничить доступ к рабочей страничке в популярной соцсети, потому что я устала удалять пачками сыплющиеся в дайрект предложения о появлении в передаче для скучающих домохозяек. Между прочим, за эксклюзив мне сулили недурственные гонорары, и окажись на моем месте какая-нибудь ушлая особа, она бы уже давно гребла деньги лопатой. Пока волна интереса к «Хитмену» не пошла на спад, СМИ готовы были щедро оплачивать мое участие в отвратительных профанациях, а уж если бы я озвучила парочку жареных фактов, за право лицезреть меня в прямом эфире непременно развернулась бы настоящая война. Я сбежала из Штатов, чтобы не попасть в поле зрения прессы, а сейчас вынуждена была отбиваться от журналистских атак в родной стране, и мне страшно было даже вообразить, каково приходилось Тае. Постоянные стрессы были строго противопоказаны при беременности, тогда как бедняга перенесла сразу несколько потрясений. Сначала ей сообщили, что Яна увезли с ринга на Скорой, потом она застала в палате любовницу мужа, а дальше наступила хроническая неопределенность, плохо способствующая душевному равновесию. Я надеялась, что Тая выстоит под градом обрушившихся на нее ударов, и мне было невыносимо больно сознавать, что по моей вине пострадал не только «Хитмен», сам, в сущности и заваривший эту неудобоваримую кашу, но и его жена, не имеющая равным счетом никакого отношения к шаманскому амулету и его губительному влиянию на организм носителя.

Броуди пока мне не ответил, а в новостной ленте не нашлось ничего нового, и чтобы не тратить понапрасну драгоценные временные ресурсы, я вбила в поисковую строку загадочное слово «борфима» и открыла первую попавшуюся статью. В итоге я так глубоко погрузилась в увлекательное чтиво, что не заметила прихода Алексашиной, и та вынуждена была дважды окликнуть меня по имени, а когда и это не принесло результата, осторожно потеребить за плечо.

ГЛАВА XXVIII

Если бы чертов Интарс изначально называл вещи своими именами, а не пользовался эвфемизмами вроде «снадобья», «амулета» и иже с ними, я бы еще в тот же вечер прошерстила интернет и в подробностях выяснила, что за приобретение совершил при моем посредничестве Агапов, благо, информации о борфиме в сети было предостаточно. Всё рассказанное Интарсом, в принципе, подтверждалось — в Африке действительно испокон веков существовал зловещий культ Людей-леопардов, помимо ритуальных убийств, практикующих также и каннибализм, однако, последний официально зафиксированный инцидент с участием Аниото датировался шестидесятыми годами прошлого века, и с тех пор о тайном обществе ничего слышно не было. Возможно, прояви я чуть больше рвения и пытливости, мне бы удалось докопаться до истины «методом научного тыка», притом, круг поисков был ограничен одним континентом. При определенной доле везения я была рано или поздно вышла на борфиму, сопоставила бы факты и поняла, что Интарс продал мне не безобидный предмет декоративно-прикладного искусства народов Западной Африки, а настоящее воплощение самых жутких кошмаров белого человека. Впрочем, даже если бы я выяснила, что в кожаном мешочке зашиты фрагменты чьего-то растерзанного тела, эти шокирующие данные скорее всего вызвали бы у меня лишь приступ брезгливого отвращения, но вряд ли заставили бы поверить в древнюю магию, пока я лично не столкнулась бы с проявлениями потусторонних сил. Да, мне нужно было пуститься в изыскания сразу после показательного боя с Морисом Дюруа, но я, будучи рациональной до мозга костей, упорно склонялась к версии о токсичных компонентах амулета, проникающих в кровь через кожу, и мне даже в голову не приходило, что основная причина стремительного ухудшения психологического состояния «Хитмен» кроется совсем в другом. Я умоляла доктора Беннета взять амулет на анализ и затем искренне недоумевала, почему развернутые лабораторные тесты не выявили наличия опасных веществ, но мне было невдомек, что отчаянно рыть носом землю мне надлежит в ином направлении. Зашоренность мышления не позволила мне расширить рамки сознания, я зациклилась на самом простой и логичной теории, забыв о том, что «есть многое на свете, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам». Однобокое, примитивное восприятие реальности оказало мне медвежью услугу, и я пала жертвой своих ошибочных представлений об устройстве окружающего мира, хотя стоило мне на миг отбросить привычный скепсис, как передо мной тут же окрылись бы бездонные бездны. Напрасно я мнила себя приверженцем широких взглядов, и для меня стало крайне неприятной новостью внезапно обнаружить, насколько узколобо я смотрю на жизнь. Честно говоря, разум и теперь продолжал активно сопротивляться любым намекам на мистику, все чаще проскальзывающим в моих рассуждениях, но отныне для меня не существовало ничего невозможного, и я резко изменила критерии оценки происходящих событий. Там, где без предупреждения отключался мозг, меня не раз спасала интуиция, особенно заметно обострившаяся после трагедии в Лас-Вегасе, и я не видела оснований не прислушиваться к внутреннему голосу. Я непростительно долго запрещала себя верить в сверхъестественную природу амулета, но сейчас я не сомневалась, что тошнотворно жуткая «начинка» борфимы — ничто без сопровождающего изготовление кожаного мешочка обряда, и у меня волосы вставали дыбом, стоило мне лишь вообразить, какое могущественное колдовство процветало в глубине африканских джунглей. Ради Яна я была готова спуститься в преисподнюю, но иногда у меня возникало чувство парализующего ужаса, и я боялась, что в самый ответственный момент я не совладаю с трясущимися поджилками и в панике отступлю назад. Чем дольше я читала о зверствах Аниото, тем отчетливее становилось пугающее ощущение собственной беспомощности — наверное, Интарс был прав, предупреждая меня о фактическом отсутствии шансов на успех, и я была неминуемо обречена на сокрушительный провал в неравном противостоянии с неведомым врагом. Но вот вопрос, могла ли я выбросить белый флаг, если от моей смелости всецело зависело будущее «Хитмена», и найду ли я покой, оставив Агапова умирать на больничной койке? Я обязана была выиграть эту войну, и меня мало волновало, что я могу и не услышать, как трубят победные фанфары — пусть мне было предначертано не вернуться из Африки, оплакивать меня все равно никто не будет, но я не хотела уходить к праотцам, не выполнив свою главную и единственную задачу. И если на сегодняшнем этапе от меня требовалось умаслить Интарса, чтобы в качестве благодарности за оказанную услугу он уберег мою шкуру от подстерегающих на каждом шагу угроз, я непременно сделаю это в наилучшем виде.

Судя по всему, Любовь Алексашина примерно приходилась мне ровесницей, и навскидку ей можно было дать немного за тридцать, но принимая во внимание современный уровень развития косметологии, назвать точный возраст риелтора я бы не рискнула. Грамотно подобный комплекс омолаживающих процедур, легкий, ненавязчивый макияж в нюдовых тонах, стильное удлиненное каре, безукоризненно скроенный деловой костюм в нейтральной цветовой гамме, элегантная классическая обувь на устойчивом каблуке, дорогие, но при это мне неброские аксессуары — регулярные инвестиции во внешность в сочетании с хорошим вкусом творили чудеса, а у Алексашиной, похоже, не было проблем ни с первым, ни со вторым. Девичья стройность и холеная, сияющая кожа служили для меня своеобразным маркером регулярной заботы о себе, и хотя Алексашина не была канонической красавицей, по большому счету в ее облике было не к чему придраться. По идее сотруднице элитного агентства недвижимости именно так и полагалось выглядеть — сдержанно, но эффектно, и я была уверена, что в тех кругах, где преимущественно вращалась риелтор, также не возникало претензий ни к ее отточенным манерам, ни к профессионально поставленной речи.

Алексашина занимала отдельный кабинет, и на контрасте с перегруженной интерьерными деталями вотчиной Тагалдызина, светлое, просторное помещение смотрелось оплотом минимализма, лаская взор четкостью линий, пастельными оттенками и продуманным функционалом. Глаза буквально отдыхали от гнутых ножек, полированных столешниц и ступенчатых потолков с гипсовой лепниной, но я давала зуб, что поразивший меня тагалдызинский кич обошелся в разы дешевле этой утонченной скромности. На рабочем столе у Алексашиной тоже не было ничего лишнего — ноутбук, органайзер для бумаг и канцелярские принадлежности от известного бренда, чья продукция очень высоко котировалась среди преуспевающих бизнесменов. В целом впечатление об «Империале» у меня пока складывалось сугубо положительное, да и моя визави негатива не внушала, но я по обыкновению настраивалась на худшее. Меня ждал очередной поединок, и я подозревала, что подводных камней в якобы плевом дельце хватает с переизбытком.

–Как я могу к вам обращаться? — спросила Алексашина, удобно расположившись в кресле.

–Обойдемся без формальностей, зовите меня Доминика, — кончиками губ улыбнулась я и снова замолчала. Пусть Алексашина сама начнет беседу, тогда и будет ясно, от чего мне отталкиваться в дальнейшем.

–Очень рада знакомству, Доминика! — тепло улыбнулась в ответ риелтор. По-моему, у нее все-таки стояли виниры, слишком уж идеально выглядел зубной ряд, но, к чести стоматолога, «унитазного санфаянса», которым грешили даже эстрадные звезды, во рту у Алексашиной не наблюдалось.

–Взаимно, — кивнула я, но на вопросительный взгляд риелтора никак не отреагировала, и та вынуждена была взять инициативу на себя.

–По телефону вы сказали, что представляете интересы господина Радзивилла, — напомнила Алексашина, — насколько я понимаю, разговор пойдет о его доле в квартире на Суворовском Бульваре. Вчера господин Радзивилл отправил мне сообщение и попросил все вопросы касательно принадлежащей ему недвижимости решать через вас. Конечно, это не очень удобно, но учитывая, что господин Радзивилл находится за границей и не имеет возможно приехать в Столицу, более приемлемого варианта у нас, к сожалению, нет. Думаю, господин Радзивилл полностью ввел вас в курс дела, и у меня нет необходимости вкратце обрисовывать ситуацию, или вы желаете уточнить какие — то аспекты?

–Спасибо, но это ни к чему, — отрицательно помотала головой я, — не буду отнимать ни ваше, ни свое время, а сразу озвучу условия продажи комнаты. Но предварительно я хотела бы подчеркнуть, что сумма сделки не обсуждается, и уступать в цене Интарс не намерен.

ГЛАВА XXIX

Я прекрасно понимала, что озвученная мною цифра не только выбивается за рамки текущей конъюнктуры на столичном рынке недвижимости, но и в корне противоречит элементарному здравому смыслу, ибо просить подобные деньги за полностью выгоревшее помещение размером с собачью конуру в моем преставлении было верхом наглости, но с другой стороны Алексашина владела ситуацией гораздо лучше моего и не могла не сознавать всю шаткость своего нынешнего положения. Если сделка в очередной раз сорвется, щедрых комиссионных риелтору было не видать, как своих ушей, но в случае удачной продажи многострадальной коммуналки Алексашина могла смело рассчитывать на солидное вознаграждение от благодарного клиента. Я не сомневалась, что у нее получится достаточно оперативно утрясти все скользкие вопросы с наследниками погорельцев, а вот Интарс и его комнатушка запросто могли затормозить процесс на неопределенный срок, и откупиться от неуступчивого собственника ставших камнем преткновения квадратов будет куда легче, чем искать лазейки в отечественном законодательстве, воспользовавшись которыми, можно было бы легально оттяпать у Интарса его долю в общем имуществе. Алексашина вовсе не выглядела дурой, да и не задерживались дуры в серьезном бизнесе, чего уж тут… В бьюти–индустрии при наличии толкового администратора глупенькие содержанки богатых «папиков» еще с горем пополам выживали и порой даже весьма неплохо раскручивали свои ногтевые студии и центры лазерной эпиляции, но риелторская деятельность помимо смазливой мордашки требовала также недюжинного ума и превосходной деловой хватки, а у подавляющего большинства гламурных кис вышеупомянутые качества включались исключительно для того, чтобы раскрутить своего благоверного на новую брендовую сумочку. В риелторы шли в основном те, кто с самого начала был готов ежедневно терять немалое количество нервных клеток, а значимых профессиональных высот достигали лишь сильные духом личности с великолепной стрессоустойчивостью, и я догадывалась, что Любовь Алексашина принадлежала именно к этой категории, и вышибить ее из седла было довольно сложно.

–Вам не кажется, что господин Радзивилл несколько переоценивает свою недвижимость? — задумчиво поинтересовалась моим мнением риелтор.

–Скорее это вы недооцениваете всю важность доли Интарса, — заметила я, — у вас и так хватает проблем с долей Макушевской, неужели вы хотите, чтобы к уже имеющимся затруднениям добавились новые, тем более, когда я предлагаю вам реальную возможность решить всё одним махом?

–Я вижу, вы неплохо осведомлены, — констатировала Алексашина, — вы правы, доля госпожи Макушевской по-прежнему является поводом для беспокойства. Я не уполномочена посвящать вас в детали, однако, могу уверенно сказать, что работы для юристов там непочатый край. Я слышала, что госпожа Макушевская всегда выделяла господина Радзивилла из остальных соседей и относилась к нему с особой симпатией. Нет ли связи между этим обстоятельством и нежеланием господина Радзивилла расставаться со своей комнатой?

–Помилуйте, о каком нежелании вы говорите? — театрально возмутилась я, — Интарс мечтает побыстрее избавиться от этой коморки еще с того момента, как получил ее в наследство от родителей, но вам должно быть отлично известно, что из-за упрямства покойной Марианны Андреевны, расселение коммуналки затянулось на долгие годы. Если мы достигнем соглашения по стоимости комнаты, то оформить куплю-продажу можно будет сразу по возращению Интарса в Столицу. Естественно, ему будет необходимы гарантии, что сделка не сорвется, но этот момент мы с вами обсудим дополнительно.

–Когда господин Радзивилл ожидает ответа? — уточнила риелтор, — я передам его предложение моему клиенту, но тому понадобится время, чтобы тщательно взвесить все за и против.

— Я вынуждена вас поторопить, потому что Интарс ждет моего звонка не позднее сегодняшнего вечера, — озадачила Алексашину я, — если решение о выкупе его доли не будет принято до конца дня, Интарс с большой степенью вероятности пересмотрит свои планы и вообще откажется продавать комнату. Собственная жилплощадь в историческом здании еще никому не помешали… Интарс вложится в косметический ремонт, устранит последствия пожара и будет, как раньше, останавливаться в доме на Суворовском Бульваре, изредка приезжая на родину. Чтобы комната зря не простаивала, на период своего отсутствия Интарс пустит квартирантов — может, ему попадутся приличные люди, а может, арендаторы окажутся не без грешка и в продолжение славных традиций советских коммунальных квартир начнут регулярно терроризировать соседей. И не забывайте о местах общего пользования — наряду с комнатой Интарсу принадлежат часть кухни и санузла…

–Можете дальше не развивать тему — с полуслова уловила направление моих мыслей риелтор, — даже самый терпеливый покупатель, буквально одержимый покупкой огромной квартиры с видом на главную площадь, неизбежно спасует перед таким количеством препятствий. Мой клиент не против потерпеть полгода, пока наследники погибших не вступят в свои права, но если с долей госпожи Макушевской всё относительно ясно, то господин Радзивилл внезапно преподнес нам неприятный сюрприз. Я уже лет десять занимаюсь расселением бывших коммуналок, и мне неоднократно доводилось сталкиваться с самыми разными людьми. Мне встречались и совершенно недоговороспособные персонажи наподобие покойной госпожи Макушевской, и откровенные маргиналы, по которым давно плачет наркологический, а то и психиатрический диспансер, и патологически жадные квартировладельцы, выдвигающие невыполнимые финансовые требования, поэтому господин Радзивилл меня ничуть не удивил. Он всего лишь держит нос по ветру и практически мгновенно реагирует на изменения в обстановке. К счастью, на всю коммуналку он единственный сообразил, как извлечь выгоду из пожара, и по большому счету мне не за что его осуждать. Но существует риск, что мой клиент побоится создавать опасный прецедент для собственников остальных долей…

–Я и не отрицаю, что это рискованная затея, — кивнула я, — но разве вы не рассчитываете получить так называемую «премию за риск», пропорциональную вашим усилиям? Убедите покупателя принять условия Интарса, и комиссионные уже у вас в кармане. Будет обидно, если столь перспективная сделка сорвется еще на предварительном этапе, не так ли? Позвоните своем клиенту, если ему по-настоящему запала в душу эта квартира, он заплатит любую сумму. Да и не так уж много он потеряет, если пойдет Интарсу навстречу. Из-за пожара коммуналка основательно упала в цене, и я подозреваю, что под этим предлогом наследники трагически погибших жильцов получат за свои доли сущий мизер и будут до смерти рады и этим жалким грошам. А что касается прецедента, так откуда ему взяться, если обе стороны не будут распространяться о своей договоренности? Вы только вообразите себе, при удачном раскладе, документы будут подписаны в ближайшую неделю, и вы сможете заслуженно претендовать на первую часть комиссионных.

–Ваши обещания весьма заманчивы, — в упор посмотрела на меня Алексашина, — но я не склонна бросаться в омут с головой. Вы прозрачно намекнули, что господину Радзивиллу нужны от покупателя некие гарантии, и если я не ошибаюсь, речь идет об авансе. Зная аппетиты вашего…скажем так доверителя, я ожидаю, что он захочет получить внушительную сумму. А какие гарантии в свою очередь может представить моему клиенту господин Радзивилл?

–Мне нравится ваш подход, сразу чувствуется человек дела! — с энтузиазмом воскликнула я, — расписка от руки вас устроит?

–В принципе да, но вы сами сказали, что господин Радзивилл находится за границей, — напомнила риелтор, — то есть дать расписку он физически не в состоянии.

–Факс? Электронная почта? — пожала плечами я, умолчав о том, что в данное время у Интарса нет даже доступа к интернету, а уж такая роскошь, как сканер или факсимильный аппарат, моему «доверителю» и вовсе не снилась.

–Очень ненадежно, — с явным сомнением в голосе протянула Алексашина, — не думаю, что мой клиент на это пойдет…

— Ну, на нет и суда нет, — выразительно усмехнулась я, — значит, пусть либо прощается со своей мечтой, либо молится, чтобы Интарсу попались нормальные квартиранты. Но всё же я бы посоветовала вам созвониться с покупателем, а уже потом делать выводы. Впрочем, не смею ни на чем настаивать, я здесь только посредник, но в отличие от вас мне, к сожалению, не светит даже скромный процент.

–Тогда что заставило вас прийти сюда и выступать от имени господина Радзивилла? — сузила глаза риелтор, — уж простите великодушно, но совсем не похоже, что вами движут альтруистические побуждения.

ГЛАВА XXX

Бесспорно, Алексашина понимала, что я блефую, причем моя попытка взять ее на пушку выглядела неуклюжей и в чем-то даже смешной, однако, мы с риелтором в одинаковой степени надеялись решить вопрос к обоюдной выгоде, и моя собеседница четко сознавала, что если сейчас я проявлю принципиальность и демонстративно покину офис «Империала», дальнейшее развитие событий может оказаться сколь угодно непредсказуемым, а финансовые перспективы курирующего «сделку века» специалиста — не слишком радужными. Теоретически никто не запрещал нам разойтись несолоно хлебавши, но каждый из нас был в равной мере заинтересован продавить свою позицию, и нам обоим было предельно ясно, что второй шанс судьба предоставляет только своим баловням, к числу каковых ни я, ни Алексашина себя не относили.

–Мои мотивы не должны вас волновать, — не сочла необходимым раскрывать карты я, — главное, что у меня есть конкретное предложение, вполне приемлемое для вас и вашего клиента как с экономической, так с юридической точки зрения. Не стану лукавить, мне будет очень жаль, если я уйду отсюда ни с чем, но аналогичные сожаления неизбежно будут мучить и вас, а уж вашего клиента и подавно. Интарс Радзивилл — большой оригинал, способный на самые эксцентричные поступки, и я легко допускаю, что получив от ворот поворот, он предпримет ответный шаг, который вам вряд ли понравится.

–Что вы имеете в виду? — насторожилась Алексашина.

–Ну, мало ли чего…, — интригующим тоном протянула я, — например, не дожидаясь ремонта, заселить в свою комнату человек десять неприхотливых в быту гастарбайтеров и устроить локальный апокалипсис всему подъезду. Представьте, в квартире нет ни воды, ни электричества, но наши друзья из Средней Азии не растеряются, притащат керосинку, а то и газовый баллон, и всё, жизнь удалась. Пока вызванная жильцами полиция разберется, кто на ком стоял, эти милейшие люди изрядно попортят соседям кровь. А еще Интарс может сдать комнату цыганам, а те быстренько организуют там бодрую торговлю наркотиками… Ирония в том, что рано или поздно Интарсу всё это надоест, и он снова выставит свои квадратные метры на продажу, но только цену он, естественно, загнет уже гораздо более высокую. А что, если нужно, так и весь дом скинется, лишь бы наконец-то избавиться от этого притона. Поэтому финал истории мне заведомо известен, но я не вижу смысла доводить ситуацию до крайности. Интарс — это не безобидная «графиня» Макушевская, он дьявольски изобретателен на разного рода пакости, и единственная возможность для вас обезопасить себя и покупателя — это ликвидировать угрозу в зародыше, то бишь одномоментно заплатить кругленькую сумму за последующий душевный комфорт. Если вы сумеете доходчиво объяснить это вашему клиенту, то в дальнейшем сможете спать спокойно и не бояться удара в спину. В противном случае вы будете постоянно жить, как на пороховой бочке, причем, взрыв может произойти в любую секунду.

— Мы с господином Радзивиллом виделись всего раз, и он произвел на меня довольно приятное впечатление, — подвергла мои слова сомнению риелтор, — вы же описываете его в крайне нелестных выражениях…

–Это общий фон повлиял, — хмыкнула я, — Интарс выгодно отличается от соседей по коммуналке, тут я вас всецело поддерживаю, но не заблуждайтесь на его счет, иначе вас неминуемо постигнет горькое разочарование. Я обязана предупредить вас, чем может быть чреват отказ от сделки, и я верю в ваше благоразумие.

–Хотела бы вам ехидно парировать «блажен, кто верует», но вынуждена признать, что вы привели достаточно весомые доводы, — внимательно заглянула мне в глаза Алексашина и вдруг резко встала из-за стола, — вы подождете в кабинете, пока я сделаю звонок? Попрошу Юлю принести вам кофе…

Риелтор отсутствовала довольно долго, и до ее возращения я успела неторопливо осушить свою чашку, смакуя восхитительный насыщенный вкус ароматного напитка. Буквально за миг до того, как Алексашина снова появилась в дверях, мобильник издал звуковой сигнал о входящем сообщении. Вероятно, мне отписался Сэм Броуди, но хвататься за телефон в разгар деловой встречи было бы весьма невежливо, и я мужественно переборола желание проверить свою догадку.

–И как успехи? — спросила я, когда риелтор молча опустилась в кресло, — что-то вы невеселы…Неужели вам не удалось договориться с покупателем?

–Удалось, — мрачно отрезала Алексашина, и прежде чем я сообразила, почему такая отличная новость была озвучена мне с кислой физиономией, холодно осведомилась, — будьте так любезны поведать, зачем вы утаили от меня правду о завещании Макушевской? Вы же с самого начала знали, что ее долю унаследовал Интарс Радзивилл, ведь так? Что за грязную игру вы с ним затеяли?

–Вот черт! — не сдержалась я, — этот идиот Тагалдызин уже всем разболтал про завещание!

–Причем здесь директор управляющей компании? — вскинула брови риелтор, — я повторяю, Доминика, или вы рассказываете, в чем состоит ваш с Радзивиллом план, или сделки не будет.

–Если я скажу, что никакого завещания не существует, вы мне поверите? — задала встречный вопрос я.

–Зависит от того, насколько убедительно прозвучит ваше объяснение, — откинулась на спинку кресла Алексашина, — итак, я вас слушаю.

–Мне пришлось сочинить для Тагалдызина сказку про завещание, чтобы получить доступ к кое-какой информации сугубо конфиденциального характера, — честно призналась я, — я так понимаю, Эмиль Ренатович тоже рассчитывает урвать свой кусок от продажи коммуналки, вот он и соблазнился на мои посулы. Я наврала ему с три короба, а он и уши поразвесил. Я нарисовала Тагалдызину мошенническую схему, как обойти закон и не позволить Интарсу вступить в права наследования, а бесхозную долю Макушевской изъять в коммунальную собственность. Из жадности он заглотил наживку, и так я достигла своей цели. Но поверьте, завещание Макушевской такой же миф, как снежный человек или лохнесское чудовище. Ваш клиент может не волноваться, всё это чистая выдумка от и до.

–И как я, по-вашему, ему это докажу? — по всем признакам, мое сбивчивое повествование еще сильнее запутало риелтора, и теперь она лихорадочно прокручивала в мозгу возможные варианты своих действий.

–Даже не знаю, — развела руками я, — посудите сами, ну, откуда бы мне стало известно о завещании? Пришла к нотариусу тётя с улицы, а он ей и выложил всё, как на духу, так, что ли?

–Вы успешно втерлись в доверие к Тагалдызину и заставили его пойти на должностное преступление, точно также вы и нотариуса могли обработать, — чрезвычайно преувеличила мой талант Алексашина, — Доминика, поймите меня правильно, мой клиент — очень влиятельный человек, и если я втяну его в аферу, от нашего агентства камня на камне не останется.

–Черт! — проникновенно повторила я, — а счастье было так близко…

–Мой клиент выдвинул свои условия, — прервала мой приступ самобичевания риелтор, — он готов заплатить Радзивиллу требуемую сумму, но только если наряду с продажей своей доли, тот напишет отказ от наследства.

–Как можно отказаться от того, чего нет? — растерялась было я, — хотя, какая разница? Передайте своему клиенту, что всё будет так, как он хочет. Но вот незадача, Интарс сможет посетить нотариуса только вернувшись в Столицу, а точной даты его возращения я, к сожалению, вам не скажу. Сделаем так, покупатель перечисляет аванс, Интарс присылает расписку, а по приезду оба идут в нотариальную контору и закрывают сделку. На мой взгляд, это будет оптимальным вариантом для всех нас.

ГЛАВА XXXI

Сейчас я снова действовала на грани фола, однако, на этот раз мое поведение объяснялось вынужденной необходимостью любой ценой выкрутиться из довольно неловкой ситуации, которую, если уж на то пошло, я сама и спровоцировала, окончательно завравшись. Мне надо было проявлять чуть больше осторожности или на худой конец подробно конспектировать свой художественный вымысел, но я с непростительной беспечностью увлеклась творческим процессом и совершенно позабыла о возможных подводных камнях. В условиях бешеной спешки я не забивала память второстепенной информацией и практически не занималась анализом своих поступков, а емкое выражение «с глаз долой — из сердца вон» и вовсе стало моим жизненным кредо. В последнее время я настолько часто импровизировала на ходу, что мозг не успевал архивировать входящие данные, и дела минувших дней благополучно выветривались у меня из головы, но мне однозначно следовало более внимательно относиться к деталям. Я вполне могла просчитать, что Тагалдызин начнет свою игру сразу же, как только за мной захлопнется дверь его служебного кабинета, но до сего момента я ни миг не задумывалась об этом немаловажном аспекте, и без зазрения шантажировала Алексашину массовым пришествием в квартиру на Суворовским Бульваре представителей этнических меньшинств. Самое удивительное, что я почти дожала риелтора, и если бы не утечка данных из «Жилсервиса», мы бы уже наверняка ударили по рукам. Но тут откуда ни возьмись всплыло завещание Марианны Андреевны, и для Алексашиной я мгновенно превратилась в патологическую лгунью, специализирующуюся на черных схемах оформления наследства, оставленного почившими в бозе стариками. Не скажу, что меня глубоко огорчала подобная репутация, но внезапно вскрывшееся двойное дно сильно подпортило общее впечатление от моего визита в элитное агентство недвижимости, и отныне Алексашина воспринимала мои слова исключительно через призму откровенного недоверия. Указанное обстоятельство существенно осложнило переговоры, и теперь я всерьез опасалась, что все мои старания пропадут всуе, но в минуту отчаяния мне внезапно было брошен спасательный круг.

Судя по всему, таинственный клиент «Империала» не сомневался в достоверности полученных от Тагалдызина сведений и пытался одним выстрелом убить двух зайцев. В принципе, мне было ни холодно, ни жарко от этой мышиной возни, и наобещать риелтору я могла что угодно — дальнейшие события меня уже мало заботили. Пусть Интарс сам приезжает в столицу и завершает процедуру отчуждения недвижимости, а у меня и без того проблем по горло. Но так или иначе я должна была поставить галочку в ключевом пункте списка текущих задач, и как бы мне не опостылело наводить тень на плетень, остановиться на полпути я не могла. Нужен покупателю отказ от наследства — пожалуйста, для хорошего человека ничего не жалко, а там уже хоть трава не расти. Интарс сам разберется, что к чему, главное, чтобы на его банковский счет поступил авансовый платеж.

–Когда мой клиент увидит расписку от господина Радзивилла? — уточнила Алексашина, явно не находящая себе места от смутной тревоги.

–Зависит от скорости перечисления деньги, — невозмутимо ответила я, — и, кстати, как быстро Интарсу ждать перевод?

–Кажется, я не говорила, что вопрос уже решен в его пользу, — остудила мой пыл риелтор, — может быть, вам стоит созвониться с господином Радзивиллом и узнать его мнение, прежде чем давать согласие на сделку?

— Это лишнее, — заявила я, — мы с Интарсом заранее обсудили все эти вещи.

–Очень высокий уровень взаимного доверия между вами заставляет меня поинтересоваться, а кем вы собственно приходитесь господину Радзивиллу? — спросила Алексашина, четко уяснившая, что со мной следует держать ухо востро.

–Нас связывает долгосрочное партнерство, — улыбнулась я, — если для вас это так важно, то мы давно и плодотворно сотрудничаем.

–Вы же понимаете, что вас засняли камеры видеонаблюдения, установленные по всему бизнес-центру, и если по вашей вине у моего клиента возникнут неприятности, вы будете первой, на кого обрушится его гнев, — предупредила риелтор, — я не хочу вас пугать, но с этим человеком лучше не шутить. Надеюсь, вы не преследуете мошеннических целей, но имейте в виду, что вы выбрали не тот объект.

–Вообще-то мне полагается оскорбиться вашими гнусными подозрениями, и чтобы впредь ваш клиент не зарывался, посоветовать Интарсу поскорей заселять в комнату гастарбайтеров, — красноречиво поджала губы я, — но бизнес есть бизнес, и на первый раз я проглочу обиду. Вот реквизиты, сумма вам известна, дело за малым… Отправите платежку мне на электронную почту, получите расписку от Интарса, и когда он вернется в Столицу, вам с ним останется только уладить юридические формальности. Но учтите, если до вечера я не увижу аванса, комната простаивать не будет. Ну всё, мне пора идти. Рада была знакомству!

–Меня не покидает ощущение, что мы с вами уже где-то встречались, — вызвалась проводить меня до двери Алексашина, — либо вы просто похожи на какую-то медийную личность, регулярно мелькающую на телеэкране… Когда я выходила, чтобы позвонить покупателю, Юля, наш офис-менеджер, тоже спросила меня о вас. Пока вы ждали меня в приемной, она пыталась сообразить, при каких обстоятельствах вас видела, но, к сожалению, так и не смогла ничего припомнить.

— На плакате «Их разыскивает полиция» моей фотографии точно нет, — клятвенно заверила риелтора я, — возможно, вы меня и вправду с кем-то перепутали.

Вот так и приходит слава! Хвала небесам, что Алексашина и секретарша дружно не фанатели от «Хитмена», а лишь краем глаза видели бой Агапов-Дворжак и только по касательной зацепили циркулирующие в прессе сплетни. В противном случае я бы предпочла провалиться сквозь землю, чем комментировать свою личную жизнь, удовлетворяя чужое любопытство. На мою удачу Тагалдызин то ли не смотрел злосчастный поединок, то ли просто меня не узнал, а вот у прекрасных дам моя внешность почему-то запечатлелась в памяти.

Я стремительно ретировалась из офиса, пока ко мне не выстроилась очередь за автографами, и с облегчением вздохнула лишь после того, как села в машину. Я сделала для Интарса всё, что могла — съездила в агентство, пообщалась с риелтором и, если покупатель не передумает, то всех участников «сделки века» смело можно будет поздравлять с почином. Имелся, конечно, шанс, что клиент Алексашиной побоится рисковать и найдет предлог, не отсылать Интарсу аванс, но здесь я уже была бессильна. Моя миссия была выполнена, и у Интарса полностью отсутствовали причины обвинять меня в недостаточном усердии, а значит, свое обещание он также обязан был сдержать. Хотя к чему эти наивные иллюзии — разве я не убедилась, что категория порядочности была абсолютно неприменима к таким, как Интарс? Он уже доказал, что жажда наживы стоит для него превыше всего, а его любимые методы достижения цели великолепно характеризуются формулой «подлость, шантаж и надувательство»? Далеко не факт, что даже если деньги поступят ему на счет в оговоренные сроки, Интарс немедленно преисполнится ко мне величайшей благодарностью — да он скорее торжествующе ухмыльнется в кулак и оперативно исчезнет с радаров, чем бросится помогать мне в поисках изготовившего амулет шамана. Запросто может статься, что я вхолостую потратила полдня, и с моей стороны глупо рассчитывать не только на помощь, но даже на обычное спасибо. Интарс был настоящим королем манипуляции, и там, где я училась, он преподавал, но мне упорно не хотелось признавать, что меня банально обвели вокруг пальца, обставив все так, будто я сама охотно подписалась на авантюру с продажей доли в коммуналке.

Всё прояснить мог только разговор по душам, и я решительно разблокировала смартфон. В статус-баре по-прежнему висело уведомление о непрочитанном сообщении, и я первым делом зашла в мессенджер. Новостей о «Хитмене» не было уже целую вечность, и я сходила с ума от неопределенности, но в ту секунду, когда я открывала чат с Сэмом Броуди, мне вдруг подумалось, что вести из Америки страшат меня гораздо больше гнетущей тишины.

ГЛАВА XXXII

Промоутер надиктовал для меня голосовое сообщение, и я не сразу отважилась нажать на «play», а когда наконец нашла в себе мужества обреченно ткнуть пальцем в сенсорный экран, мое сердце на миг прекратило биться. Сообщение от Броуди я почему-то слушала с закрытыми глазами — наверное, так мне было легче абстрагироваться от внешнего мира и всецело сосредоточиться на звучащем из динамика голосе. Благодаря регулярной практике, я достаточно неплохо воспринимала английскую речь на слух, и даже ярко выраженный американский акцент промоутера меня особо не смущал. Чем чаще я путешествовала по миру, тем меньше затруднений с пониманием иностранцев у меня возникало, однако, сейчас у меня настолько громко пульсировала кровь в висках, что сквозь эти гулкие удары я едва различала отдельные слова.

«Привет, Доминик! Надеюсь, ты в порядке. Извини, но у меня нет для тебя хороших новостей. Я пытался навестить Яна в госпитале, но врачи не пускают к нему никого, кроме близких родственников. Я разговаривал по телефону с Таей — Ян по-прежнему без сознания и, как выразилась Тая, с каждым днем он будто уходит всё дальше от нас. Это значит, что Ян ни на что не реагирует, и у него нет никаких признаков улучшения, а жизнь в его организме поддерживается лишь за счет медицинского оборудования. Если «Хитмен» не придет в себя, последствия длительного пребывания в коме станут необратимыми, и может наступить смерть головного мозга. Спонтанное дыхание к Яну так и не вернулось, и это очень опасный симптом. Теоретически человек может находиться в таком состоянии годами, но его шансы на выздоровление уменьшаются пропорционально времени, проведенному в коме. Точного диагноза до сих пор нет, четких прогнозов доктора тоже не дают, так что еще раз прости, но мне совершенно нечем тебя порадовать. Нам остается только молиться за «Хитмена» и уповать на милость Господа. Полиция начала расследование инцидента, но скорее всего произошедшее будет объявлено несчастным случаем. Ян с Дворжаком ожесточенно молотили друг-друга в течение восьми раундов, а всем нам известно, что для профессионального боксера с многолетним стажем выступления на ринге любая травма может оказаться роковой. Если ты регулярно пропускаешь удары, рано или поздно тебе это непременно аукнется… Не скрою, я и сейчас подозреваю Яна в употреблении допинга, несмотря на чистые анализы, но, думаю, пока Ян в коме, правду мы так и не узнаем. Возможно, Тае известно больше, чем он мне рассказала, но я же не могу лезть в к ней в душу и силой выпытывать подробности. Вроде бы Тая собирается перевезти мужа в другой госпиталь, но я не в курсе, где именно она планирует продолжить лечение. Тая великолепно держится, но я чувствую, что она уже на пределе. Для нее все это чудовищный стресс, Ян говорил, что предыдущие беременности протекали у Таи довольно тяжело… Он всегда старался максимально оберегать ее от стресса и не посвящал в свои проблемы, в последние года два-три у них фактически не было семьи — свои интересы, свой круг общения, их объединяли лишь дети. Я очень удивился, узнав, что Тая ждет третьего ребенка… Мне казалось, что этот брак давно стал сплошной формальностью, а тут вдруг такой сюрприз. Ян и без того периодически вел себя не совсем адекватно, одно только решение уйти от Гарсии чего стоило, да и я постоянно замечал за ним определенные странности, но мне показалась, что беременность жены окончательно выбила его из колеи. А потом началась вся эта неразбериха с «Эль Гато», и руководство онлайн-стриминга потребовало от «Хитмена» отработать контракт, который он подписал в основном для того, чтобы обезопасить свои финансовые тылы в преддверии рождения малыша. Стриминговый сервис прочно связал Яна обязательствами, и ему пришлось драться с Дворжаком вместо Рамиреса. Вероятно, нервное напряжение тоже сыграло свою роль — хотя с точки зрения физической формы Ян был полностью готов к поединку, мне настораживала его неуравновешенная психика. Даже если внешне Ян выглядел абсолютно нормальным, что-то в его поведении меня необъяснимо пугало. Скажу тебе честно, Доминик, я был в шоке, когда за неделю до боя Ян попросил меня организовать билет в VIP-ложу. На мой прямой вопрос он дал мне такой же прямой ответ, уверен, ты и сама знаешь, что он сказал. У меня не было сомнений, что это ты давишь на Яна и требуешь от него обнародовать ваши отношения, признаюсь, я даже винил тебя в его метаниях из крайности в крайность и советовал Яну не спешить с публичной оглаской вашего романа. Жена в положении, на носу титульный поединок, будто бы нельзя найти более подходящего момента, чтобы вывести в свет свою тайную пассию? «Хитмен» видел мое возмущение, но менять свое решение не стал. Помнится, я сказал ему, что это глупый, аморальный и неуместный поступок, не красящий его как мужчину, и я бы и поныне так считал, если бы ты на моих глазах не прорывалась к рингу. Даже если ты гениальная актриса, такое отчаяние сыграть нельзя. Не мне рассуждать о нравственности и не в моих правилах клеить людям ярлыки, пусть эта некрасивая история останется на вашей с Яном совести, но лично я верю в искренность ваших чувств и, наверное, потому и сливаю тебе информацию из больницы, что ты заслуживаешь знать правду. Тебе не следовать уезжать из Штатов — Ян хотел, чтобы ты была рядом с ним во время боя, и сейчас ему тоже нужна твоя поддержка. Я теперь и не знаю, что о тебе думать… Там, на стадионе мне показалось, что ты действительно любишь «Хитмена», но разве ты бы его бросила, если бы по-настоящему любила? Я догадываюсь, что ты не знала о беременности Таи, а когда узнала, то не смогла смириться с обманом. Нет, я не оправдываю Яна и его недостойное поведение, но, похоже, он просто запутался и не понимал, как ему выбраться из этой паутины. Я работал и работаю со множеством боксеров, так вот, Ян никогда не таскал в номер девиц из эскорта, не устраивал пьяных оргий и не заводил подружек на одну ночь в каждой стране, где проходили его бои. С тобой у него все было серьезно, по мне так даже чересчур серьезно. Он сказал мне, что разводится с Таей, и, зная «Хитмена», я гарантирую, что он бы обязательно развелся, если бы его не унесли с ринга на носилках. Ян очень дорожил своей семьей, надо было еще поискать такого заботливого отца и мужа. Обычно большие деньги развращают спортсменов, тем более, если они выросли в страшной бедности, но к Яну это утверждение категорически не относится. Сколько талантливых боксеров загубили свою карьеру пьяными выходками, изнасилованиями и скандалами с наркотиками… А «Хитмен» прежде всего думал о будущем детей, у него не было склонности к бессмысленному транжирству. Он мечтал когда-нибудь заняться тренерской деятельностью, открыть свою школу бокса…. Ян купил огромный дом в окрестностях Лос-Анжелеса — просторный, светлый особняк в тихом, безопасном районе, и сказал мне, что не будет претендовать на него при разводе. Ян ощущал ответственность перед своей семьей, но и дальше жить с Таей он уже не мог. «Хитмен» знал, что бракоразводный процесс растянется очень надолго, и боялся, что это травмирует детей, но он так сильно тебя любил, что его ничего не останавливало. Ты не обязана мне отвечать, Доминик, но неужели Ян в тебе ошибся, и ты воспринимала его лишь как потенциальный пропуск в мир богатых и знаменитых, а теперь, когда он прикован к больничной койке и больше не может дать тебе денег и громкую фамилию, ты в нем уже не нуждаешься? Ты спокойно вернулась на родину, будто дальнейшая судьба «Хитмена» волнует тебя постольку-поскольку, но я вспоминаю, как ты в исступлении рвалась за ограждение, и не могу поверить, что ты была с Яном исключительно из меркантильных соображений. Так что же изменилось с того момента, Доминик? Я бы еще мог понять, если бы ты уехала в Канаду по просьбе Мориса Дюруа, но ты покинула Штаты буквально на следующий день после поединка, и мой звонок застал тебя уже дома… Да, Тая потребовала не пускать тебя в госпиталь, но разве это повод для того, чтобы бросить человека, который готов был ради тебя на всё?»

ГЛАВА XXXIII

Моим первым и, в сущности, вполне естественным желанием было надиктовать Сэму Броуди ответную тираду, однако, невероятным волевым усилием я всё-таки заставила себя не выпускать на волю нахлынувшие чувства и, как следствие, не совершать необдуманных поступков. В дальнейшем я бы глубоко пожалела, что в пылу праведного гнева дала промоутеру решительный отпор и тем самым окончательно лишилась более или менее надежного источника информации, но говоря начистоту, сейчас мне хотелось основательно припечатать Броуди хлесткими фразами, так и вертевшимися у меня на языке. Я бы в ярких красках рассказала промоутеру, почему я не могу торчать в США и смотреть, как Агапов угасает на глазах, а еще я бы с удовольствием поведала Броуди, что при удачном раскладе я уже этой ночью сяду в самолет и полечу в Гвинею, дабы найти там предводителя Людей-леопардов и при необходимости продать душу дьяволу ради спасения «Хитмена», но, к счастью, здравый смысл своевременно возобладал над вспышкой бесконтрольной ярости. Я хорошо понимала, что наделать глупостей никогда не поздно, а вот другого союзника в окружении Яна у меня нет и скорее всего уже не будет. Габи начальство так запугало, что она теперь и пикнуть боится, Тая даже разговаривать со мной не станет, а Броуди хотя и постепенно разочаровывается в моей противоречивой личности, все равно пока худо-бедно идет на контакт, и если я не буду строить из себя оскорбленную невинность, дипломатично спустив ситуацию на тормоза, у меня сохранятся приличные шансы на дальнейшее общение с промоутером.

По большому счету Броуди не сказал мне ничего действительно обидного, и его откровенное недоумение касательно моего стремительного отъезда на родину было объяснимо и закономерно. На его месте я бы, наверное, отреагировала точно также — со стороны мой поступок и вправду напоминал типичное бегство от ответственности. Пока Ян был на гребне славы и заколачивал бешеные миллионы даже за невнятные поединки с разнообразными «мешками», я непрерывно вилась рядом с ним и активно строила планы на будущее, но как только обстоятельства кардинально поменялись, и мои перспективы в качестве «миссис Агапов» уже не выглядели столь блестящими, я резко утратила интерес к своему любовнику и предпочла оставить не представляющего инвестиционной ценности «Хитмена» на попечение жены, которая в отличие от меня давала клятву из серии «в болезни и здравии, в богатстве, и в бедности». Пусть Тая нанимает превратившемуся в овощ мужу сиделку, пусть приспосабливает свою жизнь под нужды немощного инвалида, пусть в одиночку растит троих детей, а я слишком молода и красива, чтобы ставить на себе крест. Свободная женщина, не обремененная грузом проблем, запросто найдет себе еще с десяток по-настоящему удачных вариантов, так с какой, спрашивается стати, я должна лить слезы по несбывшимся мечтам? Ладно бы, на момент трагедии мы с Яном уже были бы женаты, и мне в любом случае причитался внушительный кусок финансового пирога, но сейчас у меня по идее должна была отсутствовать всяческая мотивация обивать пороги госпиталя. Прогнозы врачей оптимизма не вселяли, и мне впору было подыскивать новый кошелек на ножках, раз уж Агапов не оправдал моих честолюбивых ожиданий. Думаю, с позиции Броуди, да и всех прочих далеких от истины обывателей, мои интересы лежали сугубо в корыстной плоскости, но даже прожженный промоутер не предполагал, что я настолько цинична. По его мнению, я вероломно предала и «Хитмена», и нашу любовь, а мое полубезумное поведение на стадионе свидетельствовало вовсе не о страхе за судьбу Яна, а о явной неготовности смириться с крушением своих амбициозных планов. На этом фоне я была достойна исключительно презрения и порицания, но Броуди не опустился до чтения нотаций и лишь озвучил свою точку зрения в исключительно корректных формулировках, за что я должна была проникнуться к нему огромной благодарностью, а не вставать в позу и уж тем более не метать молнии.

Впрочем, меня терзали смутные подозрения, почему промоутер принимает происходящее настолько близко к сердцу. Нет, я конечно, не сомневалась, что Броуди искренне переживает за «Хитмена», но я также догадывалась и о гораздо более прозаичном аспекте трогательной заботы о своем подопечном. Именно Агапов стал для промоутера главным добытчиком, такой кассы ни делал ни один другой боксер, ранее подписавший с Броуди контракт. Если уж на то пошло, все профессиональные достижения промоутера были непосредственно связаны с успехами «Хитмена» на ринге, да и мировую известность Броуди приобрел только после того, как Ян триумфально победил в своем первом титульном бою и завоевал чемпионский пояс в миддлвейте. Но Агапов выбыл из строя, а звезд, собирающих стадионы, в загашнике у промоутера больше не было — так, проспекты, середнячки, возрастные спортсмены… Одни еще не дозрели до серьезных денежных поединков, другие элементарно не могли прыгнуть выше головы, а из третьих уже песок понемногу сыпаться начинал. «Хитмен» был для Броуди кормильцем и поильцем, дойной коровой, курицей, несущей золотые яйца, и я была уверена, что промоутер уже раскатал губу на щедрый процент от заоблачных гонораров, обещанных Яну стриминговым сервисом. Но в Лас-Вегасе вся эта радужная картина в одночасье приобрела апокалиптически мрачные тона — было очевидно, что даже если с божьей помощью Агапов чудом выйдет из комы, на ринг он уже не вернется, а без «Хитмена» Броуди с немалой долей вероятности воплощал в себе классический ноль без палочки, иначе бы вся его карьера не зиждилась на сотрудничестве с Яном.

Кто вообще слышал о Сэме Броуди, когда он еще не работал с Агаповым? Гарсия, Броуди, Майк Спенсер — все они взмыли на недосягаемую прежде высоту только после судьбоносной встречи с «Хитменом», а ажиотаж вокруг противостояния с «Эль Гато» неплохо прибавил очков в копилку каждого из вышеупомянутых специалистов. Это уже потом Ян вдруг стал проявлять строптивость и регулярно устраивать различные демарши, но билеты на его бои продолжали разлетаться, как горячие пирожки в базарный день, а руководство онлайн-стриминга не жалело средств на раскрутку, и продажи платных трансляций уверено росли несмотря на постоянно откладывающийся реванш с Раулем Рамиресом. Не последнюю роль в очередном витке популярности Агапова сыграло кровавое месиво в поединке с Дюруа, и зрители рассчитывали, что Ян также эффектно размажет по канвасу и Томаша Дворжака. Арена в Лас-Вегасе не зря была забита до отказа — публика жаждала грандиозного сражения, расквашенных носов и сломанных челюстей, но судя по коэффициентам букмекеров, увезти на Скорой должны были чешского боксера, но никак не «Хитмена». В итоге тот вечер обернулся нескончаемым кошмаром, но мне ли было не знать, до чего коротка человеческая память, и как быстро обычно наступало забвение… Сэму Броуди нужно было срочно искать запасной аэродром и зажигать на боксерском небосводе новую звезду, причем, свои услуги он мог оценить в очень недурственную сумму. А что, разве не Броуди стоял у истоков восхождения на спортивный Олимп самого Яна Агапова, разве не он прошел с «Хитменом» долгий путь от малобюджетных выступлений в Европе до заполненных стадионов в США и гигантской армии фанатов? У промоутера не будет дефицита в кандидатах, но вопрос состоял в том, захочет ли Броуди опять проходить тернистый путь, ранее уже пройденный с Агаповым? Если отбросить непредсказуемость «Хитмена», плюсы от работы с ним значительно преобладали над минусами, и проведи Ян все бои, предусмотренные контрактом со стриминговым сервисом, банковский счет промоутера непременно вырос бы в значительном объеме. Но злой фатум перечеркнул надежды Броуди, и не удивительно, что промоутер заметно нервничал, потеряв стабильность. Как бы там ни было, он уже дважды помог мне приблизиться к своей цели — передал мне просьбу Мориса Дюруа и снабдил меня свежими сводками из госпиталя, и если я неосторожно разожгу пламя конфликта, то не прощу себя за импульсивность. Орать в трубку все горазды, а прислушаться к холодному рассудку и проявить выдержку вопреки зашкаливающему градусу эмоций могут лишь единицы, и я черт возьми, не намерена была портить отношения с Броуди, даже если у меня внутри всё буквально клокотало от негодования!

ГЛАВА XXXIV

Я написала промоутеру коротенькое сообщение, где, во-первых, выразила свою глубочайшую признательность за информацию из госпиталя, а во-вторых, четко обозначила, что мое отношение к Яну ничуть не изменилось, и если бы не форс-мажорные обстоятельства, вынудившие меня срочно вернуться в Столицу, я бы и по сей день находилась в Штатах. Оправдываться перед Броуди я смысла не видела, да и все мои действия были направлены исключительно во благо Агапову, но и проигнорировать прямой вопрос промоутера выглядело бы по меньшей мере невежливо. Я должна была хотя бы в общих чертах объяснить Броуди, что о предательстве не идет и речи, и я бы без раздумий отдала полжизни за одну лишь возможность круглосуточно дежурить в палате «Хитмена». Обычно мне было плевать на частное мнение отдельных индивидуумов, с чего-то вдруг возомнивших себя чуть ли полицией нравов, но сейчас у меня сложилось настолько плохое реноме в ближайшем окружении Яна, что я отчаянно пыталась спасти жалкие крупицы, случайно уцелевшие от моей втоптанной в грязь репутации. Но разве я могла рассказать промоутеру или, например, Тае о борфиме? Что бы ни случилось с Агаповым, я поклялась сохранить эту страшную тайну, и пусть это звучало как строчка из бульварной книжицы, до дыр зачитанной пассажирами поездов дальнего следования, но, видимо, не зря говорят, из песни слова не выкинешь! Достаточно того, что весь мир поневоле оказался в курсе нашей с «Хитменом» любовной связи, абсолютно не делающей чести нам обоим, и не хватало еще дополнительно усугублять ситуацию скандальными откровениями на крайне деликатную тему. Узнаю, как помочь Яну — пулей примчусь в США, и если потребуется, штурмом возьму больницу и буду удерживать лечащего врача в заложниках, пока тот не пропустит меня к пациенту, а в нынешних условиях, мне совсем не стоит без нужды лезть на рожон. Мой дальнейший путь лежал в Африку, и чтобы мое рискованное путешествие не закончилось еще на стартовом этапе, я должна была всецело сконцентрироваться на вопросах насущного характера, а именно позвонить Интарсу, поставить его в известность о стопроцентном исполнении договорных обязательств и вне зависимости от последующего развития событий сегодня же купить билет на самолет, а в идеале и улететь из страны ночным рейсом. Я не готова была вручить Интарсу свою судьбу и в большей степени полагалась даже не на собственные силы, а скорее на милость провидения, однако, хорошо знакомый с местными реалиями проводник был необходим в любой экспедиции. По правде говоря, я во многом разделяла позицию Интарса по поводу моих шансов достичь поставленной цели в одиночку, но в тоже время я не раз убеждалась, что от ненадежных союзников куда больше вреда, чем пользы. Вроде бы как Интарс обещал прикрывать мне спину, но при этом в любую секунду сам мог напасть на меня сзади, и я справедливо опасалась, что наш внезапно образовавшийся тандем был заведомо провальным проектом. Я скрепя сердце выбрала меньшее из двух зол, но меня не покидало ощущение, что я снова попала в капкан, освободиться из которого без потерь мне теперь уже вряд ли удастся.

Подземный паркинг бизнес-центра мне вскоре пришлось покинуть. В процессе набора номера неожиданно обнаружилась, что у меня на счету недостаточно денег для совершения международного вызовы. Вчера я выговорила все «единицы», а с утра напрочь забыла пополнить баланс. Мобильный интернет работал в паркинге так плохо, что воспользоваться услугой онлайн-платежей через банковское приложение у меня упорно не получалось, и в итоге я, ожесточенно чертыхаясь, вырулила на поверхность. В даун-тауне машинами был заставлен каждый пятак, и от идеи воткнуться на свободное место я тут же отказалась по причине катастрофического отсутствия оного. Проще было доехать домой и решить вопрос в спокойной обстановке, поэтому я уверенно повернула в направлении к родным пенатам. День неумолимо клонился к закату, солнце все ниже опускалось за горизонт, и я физически чувствовала, как утекает сквозь пальцы время, а с каждой потерянной впустую секундой костлявая старуха с косой все ближе подступает к «Хитмену». День выдался невероятно насыщенным, и по факту я переделала кучу дел, но меня упорно терзало ощущение какой-то жуткой беспомощности, как если бы все мои усилия вдребезги разбивались о глухую стену. Я запрещала себе расклеиваться, но постоянные стрессы совсем расшатали мою нервную систему, и я всё хуже контролировала свой эмоциональный настрой. Такими темпами я и вовсе могла незаметно слететь с катушек, и догадаться об этом лишь после того, как мной всерьез заинтересуются психиатры. Чтобы ненароком не загреметь в дурдом, мне явно не следовало экономить на сне и злоупотреблять кофеином, но я представления не имела, откуда мне тогда предлагается брать добавочные часы в сутках и из каких резервов черпать энергию…

Даже в самые тяжелые периоды я взбегала по лестнице на одном дыхании, но к своему ужасу, сегодня я еле волочила непослушные ноги и дважды останавливалась на площадках, восстанавливая сбившееся дыхание. А ведь моя квартира располагалась всего на четвертом этаже! Если я уже сейчас напоминала выжатый лимон, то что ждет меня впереди? Нет, так нельзя! У меня молодой, неизношенный организм, напичканный витаминами и отродясь не знавший вредных привычек наподобие табакокурения и алкоголизма, так какого же дьявола я тащусь по ступенькам, как полудохлая старая кляча, которую давно пора пристрелить из жалости? Я много лет питаюсь здоровой пищей, регулярно посещаю спортзал и не пренебрегаю отдыхом, неужели менее, чем за неделю, я исчерпала все свои внутренние ресурсы и резко одряхлела телом и душой? Да, усталость имела общепризнанное свойство накапливаться, но я же не кайлом в шахте орудовала! Наверное, это было своеобразное предупреждение от организма — мол, остановись, безумная, ибо не ведаешь ты, что творишь, а то я тебе покажу кузькину мать, когда в качестве единственного способа защиты от фатального переутомления хлопнусь в обморок. В ответ я могла сказать лишь одно — только попробуй меня подставить! Если понадобится, я буду неделями сидеть на энергетических напитках, и мне фиолетово, что там со мной в конце концов произойдет. Я буду бороться за спасение Яна до последнего вздоха, но при этом очень постараюсь, чтобы дыхалка не подвела меня как можно дольше!

Сеанс аутотренинга довольно быстро привел меня в норму, и осеннюю хандру я задушила в зародыше. Голова по-прежнему побаливала, но я уже смирилась, что мигрень стала моим верным спутником, и пока боль можно было терпеть, не спешила забрасывать в себя таблетки. Я щелкнула выключателем, разулась, повесила на плечики куртку и в задумчивости прошла на кухню. Аппетита у меня не было, зато имелось непреодолимое желание рухнуть на кровать и уснуть до утра. С такими опасными тенденциями нужно было вести бескомпромиссную борьбу, и разговаривать с Интарсом я решила стоя. Я привалилась к подоконнику, перевела с банковской карты внушительную сумму на счет мобильного оператора и сразу же позвонила своему «партнеру». Теоретически я еще успевала прыгнуть в самолет, но сначала нужно было определиться с пунктом назначения, а то Интарс обладал бесспорным талантом мастерски наводить тень на плетень.

–Мика, я не могу сейчас говорить, — сходу заявил Интарс, перекрикивая фоновый шум, — перезвоню позже.

–Скажи точно, куда мне лететь, в Гвинею или в Сьерра-Леоне, и я куплю билеты, пока буду ждать твоего звонка! — также не стала утруждать себя приветствиями я и на всякий пожарный сообщила, — аванс за комнату будет перечислен тебе в течение суток.

–Конакри, — перед тем, как бросить трубку, Интарс все-таки дал мне четкий ориентир, и хотя наша беседа продлилась меньше минуты, я пришла к выводу, что сделка состоялась. Ну что ж, остается разобраться с билетами, и можно паковать чемоданы.

ГЛАВА XXXV

О столице Гвинеи мне было известно чуть больше, чем ничего, равно как и отсутствовало у меня необходимое для сбора информации время, но принимая во внимание, что с учетом стыковок средняя продолжительность перелета из Столицы составляла без малого сутки, я надеялась восполнить пробелы в знаниях уже, что называется, «по ходу пьесы». Я долго выбирала из предложенных сайтом-агрегатором вариантов и итоге, тщательно взвесив все плюсы и минусы, остановилась на рейсе через Париж. Не то чтобы для меня было критично лететь именно самолетом авиакомпании «Air France», да и перспектива купить за астрономическую сумму билет, а потом еще и отдельно доплачивать за багаж меня совершенно не радовала, но в условиях страшного цейтнота в приоритете у меня была именно скорость. На самом деле я бы с удовольствием полетела хоть лоукостером, хоть чертом лысым, и без колебаний согласилась бы на стоячие места в проходе, ежели таковые были бы предусмотрены правилами перевозки пассажиров воздушным транспортом, однако, все относительно дешевые рейсы категорически не устраивали меня по длительности вынужденного просиживания штанов в транзитных аэропортах. Да, запрошенную французами сумму можно было смело делить напополам и лететь в Конакри извилистым маршрутом с пересадкой в каком-нибудь Белграде, но разве я могла позволить себе потерять два дня на дорогу, когда для спасения Яна была важна каждая секунда? Сейчас я вообще не думала о финансовых аспектах и была готова пойти на любые траты, только бы не опоздать. К счастью, мои тылы были достаточно крепкими, а благодаря сбережениям я имела возможность не влезать в долги, чтобы покрыть растущие в геометрической прогрессии расходы. Я не планировала трогать накопления до принятия окончательного решения о переезде в Европу, но жизнь внесла свои коррективы, и деньги внезапно потребовались мне на гораздо более неотложные нужды. В гробу я видала уютную квартирку в Праге, потому что если «Хитмен» не поправится, мне надо будет не о недвижимости в Чехии грезить, а уходить в монастырь и в полном отчуждении от всего мирского на коленях замаливать многочисленные грехи. Я годами не забывала складывать в кубышку любые появляющиеся излишки — часть денег отправлялась на банковский депозит, а часть менялась на валюту и хранилась дома наличными. Весь «кэш» я сразу выгребла из сейфа, аккуратно распределила купюры по пачкам, и в дальнейшем собиралась постоянно держать при себе довольно большую сумму в долларах. С одной стороны, это, конечно, было весьма неосмотрительно, и автоматически превращало меня в идеальный объект для ограбления, но я подозревала, что найти банкомат в Конакри — это тот еще квест, а в моем случае деньги могли срочно понадобиться буквально в любой момент. Помешать местной шпане в первый же день обобрать меня до нитки способны были разве что бдительность и осторожность вкупе с минимизацией пребывания в потенциально опасных для туриста районах, но я испытывала серьезные сомнения в практической реализуемости этих вроде бы несложных по сути своей мер. Никому не ведомо, в какие дебри меня занесет причудливой волею судеб, и далеко не факт, что коренное население там вообще представляет себе, как выглядит вживую даже самый примитивный терминал оплаты. Банковская карта — это, бесспорно, удобная штука, и я непременно ее с собой возьму, но за пределами крупных городов она мне вряд ли пригодится, а вот доллары я со значительной долей вероятности смогу без труда конвертировать как в национальную валюту Республики Гвинея, так и в конкретные товарно-материальные ценности. Так что главное «не трясти тугой мошной» и не провоцировать преступников, а наоборот всячески прибедняться, подчеркивая бюджетный характер своего путешествия.

Вопрос, как провезти борфиму и не попасть при этом в лапы пограничников, встал ребром. Если я запихну кожаный мешочек в чемодан и набросаю сверху кучу вещей, проблемы это не решит. Как только багаж окажется на ленте транспортера, на сцену выйдет Его Величество Интроскоп, и пиши пропало! Пока я буду с пеной у рта доказывать, что у меня даже близко не было намерения тайно пронести на борт авиалайнера запрещенные предметы, мой самолет взмоет в небо, и поминай, как звали. Стоимость билета мне никто не вернет, на стыковочный рейс в Париже не успею, и мне придется заново начинать всю эту эпопею. Таким образом мне ни при каких обстоятельствах нельзя было допускать повышенного интереса к моему чемодану, и, по-моему, я догадывалась, как Интарсу удалось обойти таможенный контроль. Наверняка он хладнокровно надел амулет на шею и с невозмутимым выражением лица миновал все этапы досмотра — ну, нравятся человеку хендмейд — украшения, пусть носит на здоровье. Может, и мне абсолютно незачем изобретать велосипед, а всего лишь нужно перебороть гремучую смесь из гадостного омерзения и панического ужаса и успешно воспользоваться проверенной схемой? В своем нынешнем состоянии амулет неактивен, и если забыть, из какого набора органических компонентов он был изготовлен, контакт с кожаным мешочком не причинит мне ни малейшего вреда за исключением сугубо психологического дискомфорта. Но уж лучше я буду передергиваться от отвращения, чем препираться с дотошными пограничниками, поэтому была ни была, терять-то мне всё равно толком нечего…

Из-за того, что в Америке борфима была подвергнута лабораторным исследованиям, она нуждалась в определенной реставрации, и хотя мне было противно даже прикасаться к кожаному мешочку, я устроила на дому импровизированный кружок кройки и шитья и постаралась вернуть амулету первозданный вид. Я не надеялась, что в результате моих манипуляций кожаный мешочек будет выглядеть истинным произведением прикладного искусства и составит конкуренцию трендовой бижутерии — моей целью было привести амулет в относительный порядок и замаскировать под модный кулон или на худой конец под мусульманский оберег. А что здесь такого? У нас в стране действует свобода вероисповедания, вон, мои многострадальные друзья Ляля и Паша в индуизм ударились, правда, ничем хорошим вегетарианство, распевание мантр и особенно самоубийственная поездка в Индию на последних сроках беременности для них не обернулись, но это уже нюансы. Невзирая на мою стойкую нелюбовь к рукоделию, за которую меня так презирал бывший муж, с починкой амулета я справилась на ура, и если специально не рассматривать мои стежки под микроскопом, в глаза ничего особо не бросалось. Если в процессе досмотра меня вдруг спросят, что за ерунду я на себя нацепила, буду прикрываться религией и ненавязчиво цитировать выдержки из статьи об оскорблении чувств верующих. Лично я всегда считала, что в светском государстве подобные формулировки звучат несколько абсурдно, но сегодня впервые по достоинству оценила выгоду от принятия данного закона.

Видимо, я с таким усердием штопала злополучный амулет, что у меня неожиданно прорезался аппетит. Я разогрела в микроволновке остатки вчерашнего ужина и за считаные минуты опустошила тарелку. Интарс до сих пор не звонил, но я почему-то была уверена, что он скоро объявится. Я вылетала из Столицы рано утром, и у меня еще оставалось время дособирать чемодан и для подстраховки забронировать номер в более или менее приличной гостинице в Конакри. О степени приличности я вынуждена была судить по отзывам туристам, но у меня невольно складывалось впечатление, что сильно обольщаться мне однозначно не стоило. Если Интарс не встретит меня в аэропорту, без крыши над головой я не останусь, а дальше будет день, будет и пища. Деньги у меня есть, мозги вроде бы тоже, да и мотивация всем на зависть. Был в наличии у меня и сертификат о вакцинации против желтой лихорадки, только вот иммунитету еще только предстояло сформироваться, и в свете этих тревожных мыслей я очень хотела верить, что Фортуна и впредь будет мне непременно покровительствовать.

ГЛАВА XXXVI

Я изначально была не склонна верить обещаниям Интарса, но сегодня интуитивное чутье меня не подвело, и ближе к ночи в моей квартире наконец раздался телефонный звонок. Впрочем, дальше одного гудка дело не пошло — по всем признакам, Интарс посчитал в корне нецелесообразным брать на себя расходы по оплате международных переговоров и красноречиво намекнул, что нести финансовое бремя должен тот, кто больше всего заинтересован в продолжении разговора. Я всегда ценила в людях здоровый прагматизм, да и сама придерживалась аналогичной позиции, поэтому без сомнений перезвонила по отобразившемуся на дисплее номеру, параллельно прикидывая, на какую сумму мне надо пополнить баланс, чтобы до покупки сим-карты гвинейского оператора иметь возможность пользоваться услугой роуминга. Я была морально готова к отсутствию нормальной связи и отвратительному качеству интернет-соединения, но надеялась, что за деньги ситуацию можно будет хотя бы немного улучшить, однако, если судить по устойчивым помехам, неизменно сопровождающим каждую нашу беседу с Интарсом, питать иллюзии в данных обстоятельствах было несколько наивно.

–Извини, что так поздно, я только что освободился, — сквозь уже ставший привычным треск и писк голос Интарса доносился словно из бочки, а непрерывное фоновое эхо подхватывало обрывки фраз и значительно ухудшало и так неидеальную слышимость. Не знаю, что заставило Интарса снизойти до извинений, но я увидела в этом добрый знак, и тоже не стала понапрасну обострять обстановку.

–Всё в порядке, я не сплю, — успокоила своего далекого собеседника я вместо плавного логического перехода резко переключилась на животрепещущий вопрос, — я вылетаю завтра утром. Точное время прибытия в Конакри я отправлю тебе SMS-сообщением. Ты же меня встретишь?

–Не волнуйся, если у меня не получится приехать в аэропорт лично, я обязательно пришлю кого-нибудь вместо себя, — не стал отказываться от предварительной договоренности Интарс, — мне не нравится эта спешка. Что с прививкой?

–Поставила, — лаконично ответила я, — я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить. Да, сертификат о вакцинации датируется числом десятидневной давности. Я знаю, что рискую заразиться амариллезом раньше, чем иммунная система выработает антитела к возбудителю заболевания, но и ждать так долго я не могу.

–Врач, подписавший сертификат — государственный преступник, — принципиально не попытался смягчить подчеркнуто жесткую формулировку Интарс, — на что только люди не идут за деньги! Похоже, очередное дно успешно пробито.

–Давай обойдемся без дешевой патетики, ладно? — попросила я, — я четко представляю, на что иду. Это было мое решение, и я полностью осознаю его последствия.

–Ничего ты не осознаешь, Мика! — мрачно осадил меня Интарс, — настоящее осознание наступает лишь в тот момент, когда ты обнаруживаешь у себя на теле характерное покраснение от комариного укуса. Москиты в Африке сильно отличаются от наших подвальных комаров, которые сразу прячутся, как только ты включил свет. У нас и лесные комары ведут себя по-другому — летит, гудит, потом сел и основательно примеряется, куда бы воткнуть свой хоботок. Здешние твари могут виться вокруг тебя бесконечно долго, но, если ты не успеешь поймать москита и позволишь ему сесть, кусает он сразу. А там уже вариантов масса: четыре вида малярии, желтая лихорадка и еще куча всяких вирусов, которыми Африка натуральным образом кишит. Цены на лекарства астрономические, толковые доктора и продвинутое медицинское оснащение есть только в гуманитарных миссиях и закрытых клиниках для экспатов, но даже при надлежащем лечении, иностранцы в Гвинее мрут, как мухи. Кстати, малярией можно заражаться и болеть снова и снова, пока в один чудесный день у тебя не отвалится печень. Я как-то около недели пролежал в лёжку с диким ознобом, температурой под сорок и невыносимой ломотой в суставах. Лечили меня классическим способом — хинином, и у меня трое суток не прекращались галлюцинации. Мне повезло, и я оклемался достаточно быстро, а вот одному моему приятелю повезло меньше, и он уехал домой в мешке. Местные тоже поголовно болеют, «Врачи без границ» и прочие организации лечат их целыми племенами, но это сущая капля в море. Пять лет назад в Западной Африке вспыхнула эпидемия лихорадки Эбола, в Гвинее было объявлено чрезвычайное положение, и я до сих с содроганием вспоминаю, какой ад на земле тогда здесь творился. Государственная граница была закрыта, авиарейсы отменены, и я застрял в эпицентре распространения вируса на неопределенный срок. Часть сотрудников нашего посольства экстренно эвакуировали по дипломатическим каналам, а для оставшихся в Гвинее ввели строгий карантин, экспатов тоже оперативно вывезли спецбортами, но меня с моим полулегальным статусом все эти меры естественно не коснулись. Первое время в стране действовало всего два лечебных центра, в Конакри и в Гекеду, позже французский красный крест открыл отделение в Масенте. Никто не знал, что это за болезнь, как она передается и чем лечится. Среди местного населения началась паника, которая постепенно переросла в чистое мракобесие. Дошло то того, что бригады, занимавшиеся ликвидацией очагов заболевания, вынуждены были скрываться в лесах, опасаясь за свою безопасность. Я находился тогда в Форекарии — шахтерском поселке на западе Гвинеи, вблизи границы со Сьерра-Леоне. Летальность среди зараженных вирусом Эбола достигала 80%, причем, число заболевших и умерших врачей также составляло пугающую величину. Но самое страшное заключалось в другом. Люди в Форекарии будто обезумели, они нападали на медработников, на распылявших хлорную известь дезинфекторов, на эпидемиологов ВОЗ, крушили оборудование, жгли автомобили, а самый вопиющий случай произошел, когда разъяренная толпа атаковала добровольцев Красного Креста прямо в ходе захоронения тела умершего от Эболы. Останки были излечены из могилы, вытащены из герметичного мешка и спрятаны где-то в поселке! Суеверные гвинейцы всерьез полагали, что врачи ответственны за появления вируса в общинах, семьи умалчивали о заболевших родственниках и тайно проводили погребальные обряды под покровом темноты, по всей стране одна за другой возникали «теневые зоны», куда был заказан вход иностранным докторам. Врачам не удавалось даже установить цепочку контактов — местные категорически отказывались называть имена супругов, детей или соседей, считая, что тем самым они автоматически обрекают их на верную гибель. В таких условиях бороться с вирусом было невероятно сложно, и обстановка в Гвинее стремительно ухудшалась. Лидеры общин уничтожали даже школьные аптечки и не пускали медиков на территорию поселений, люди продолжали целовать покойников, поедать мясо летучих мышей и пренебрегать элементарной гигиеной вроде мытья рук, хотя по мнению специалистов остановить эпидемию можно было, просто соблюдая нехитрые правила. Вирус Эболы не сильно живуч и не передается воздушно-капельным путем, но антисанитария, приверженность традициям и враждебное отношение к врачам привело к катастрофе. Поначалу я отчаянно искал способы покинуть Гвинею, но соваться в посольство было нельзя, а других вариантов мне упорно не подворачивалось. В приграничных государствах дела обстояли еще хуже, например, в Сьерра-Леоне улицы были усеяны трупами… Бежать мне было некуда, смерть неотступно следовала за мой по пятам и едва меня не догнала. Скажу только, что я ее обманул, но и лучше не спрашивай, как мне это удалось. Поверь мне, цена была очень высока… После долгих месяцев кошмара эпидемия усилиями международных организаций понемногу пошла на спад, я смог вернуться в Столицу, но Африка меня так и не отпустила. Когда меньше года спустя я вновь приехал в Форекарию, я столкнулся с тем, что выжившие после Эболы стали изгоями в своих общинах. Родственники шарахались от них, как от прокаженных, боялись к ним прикасаться, считали их проклятыми… Этих несчастных людей никто не брал на работу, они голодали, им отказывались продавать товары на местном рынке, свои же близкие выгоняли их из дома. Я дал отверженным работу — изнурительную, низкооплачиваемую, но для них и это было спасением. Тогда я лишний раз убедился, насколько жестоко устроен мир, но именно в Африке концентрация жестокости превосходит грани разумного. Это чувствуется повсюду, я бы сказал, жестокость витает в воздухе, здесь и поныне господствует модель «хищник-жертва», эдакий закон джунглей, слегка адаптированный под современные реалии, и если ты вдруг окажешься в роли добычи, не жди пощады от охотника.

ГЛАВА XXXVII

–Если ты по-прежнему ставишь себе цель отговорить меня от поездки и преднамеренно нагоняешь страх подобными историями, то смею тебя заверить, что я всё равно не изменю своего решения, — не выдержала я, будучи не в силах и далее молча внимать красочным живописаниям Интарса, от жуткого содержания которых у любого нормального человека волосы вставали дыбом и пробегал мороз по коже. Разумом я понимала, что Интарс поступает единственно правильным образом, когда снова и снова пытается вдолбить мне в голову очевидную в сущности мысль о высокой степени опасности, сопряженной с моим отчаянным желанием любой ценой попасть в Гвинею, но пылающее негасимым факелом сердце упрямо отказывалось подчиняться холодному рассудку. Интарс не жалел мрачных красок, он от души выплескивал полные ушаты маслянистой тьмы, неумолимо обволакивающей мое сознание густой пеленой безграничного ужаса, причем, поразительно реалистичное чувство стремительного погружения в кромешный мрак невольно заставляло меня ощупывать себя трясущимися руками, дабы убедиться, что мое лицо не покрыто плотным слоем чего-то липкого и тошнотворного. Несомненно, Интарс прекрасно догадывался, что меня яростно терзают непримиримые внутренние противоречия, и без доли сострадания давил на мои болевые точки, однако, я скорее готова была в муках умереть от эндемичной африканской заразы, чем отказаться от единственной возможности помочь «Хитмену».

–Я просто делюсь с тобой опытом, — вздохнул Интарс, — но боюсь, твой случай действительно безнадежный, и хотя до сих пор есть слабая вероятность, что по прибытию в Конакри у тебя наконец откроются глаза, на внезапное озарение я уже особо не рассчитываю. Твоими поступками управляет идея фикс искупить вину перед Агаповым, и покуда до тебя не дойдет, что ты ни в чем не виновата, я могу сколько угодно распинаться о неблагополучной эпидемиологической обстановке и значительной угрозе подцепить смертельную болячку, но результата мои старания, увы, не принесут. Ты сама загнала себя в психологическую ловушку, Мика, и мне хорошо знакомо это состояние, когда человек, терзаясь угрызениями совести, бросается грудью на амбразуру, и лишь гораздо позже осознает свою фатальную ошибку. Как правило, к тому моменту обратный путь уже отрезан, и ты хаотично мечешься в поиске выхода, но тут уже всё зависит от чистого везения и от того, насколько глубоко ты увяз в зыбучих песках своих заблуждений. Ты делаешь это не ради Агапова, а ради себя, и при всех наших разногласиях, ты мне во многом очень симпатична, и я бы не хотел, чтобы ты жертвовала своими жизнью и здоровьем во имя призрачных идеалов. Ты берешь на себя ответственность за чужую судьбу, но это абсолютно неверный подход. Ян Агапов мечтал выиграть бой, и его мало волновала цена вопроса, но ты вывернула все так, будто это ты надела борфиму ему на шею и лично благословила на «ратные подвиги». Сдай эти чертовы билеты, Мика, или хотя бы останься дома еще на десять дней, я прошу тебя, не надо рисковать.

— Это не обсуждается, — отчеканила я, — когда ты уже уймешься? Интарс, мы сейчас попусту теряем время, а на сегодняшний день оно у меня и так в огромном дефиците. Мы можем поговорить конструктивно и желательно строго по теме?

–Конечно, можем, — с поразительной легкостью согласился Интарс, как если бы пару секунд назад он и вовсе не устраивал мне подробного «разбора полетов» и с поистине цицероновским красноречием не убеждал кардинально пересмотреть свои ближайшие планы. Я подозревала, что мой собеседник лишь взял себе краткую передышку перед следующим рывком, но уже тот факт, что мне всё же удалось его заткнуть, выглядел достаточно многообещающе.

–Что я должна положить в чемодан? — не стала тянуть резину я, — и также посоветуй, чего лучше не класть, чтобы ко мне не придирались на погранконтроле!

–Начнем с первого пункта, — спокойно предложил Интарс, и я в очередной раз впечатлилась, как быстро он возвращается к своей обычной невозмутимости, — ты полагаешься на свою феноменальную память или все-таки записываешь?

–Записываю, — щелкнула авторучкой я, — диктуй!

–Репелленты! — по слогам произнес Интарс и безапелляционным тоном добавил, — для пущей уверенности напиши это волшебное слово несколько раз подряд, чтобы уж точно не забыть средство от насекомых. Фумигатор тоже можешь прихватить, но из-за регулярных перебоев с электричеством он часто оказывается бесполезным, а принимая во внимание, что свет в основном вырубают по ночам, на всё, что работает от розетки, лучше не полагаться. Отечественные репелленты не бери, здешние москиты плевать на них хотели. Запоминай, тебе нужна аэрозоль с не менее 65% ДЭТА, компактный флакон — для ношения с собой, и побольше — чтобы опрыскивать помещение перед сном. Марка не критична, я предпочитаю «Mortain», но, как я сказал, главное, не название, а состав. И возьми пару бутылок яблочного уксуса, москитам очень не нравится его запах. Дальше. Медицинский спирт и любой антимикробный спрей. Хлоргексидин, кстати, тоже лишним не будет. Теперь что касается лекарств. Регидрон и энтеродез спасут тебя при отравлении, а бифиформ — нормализует кишечную микрофлору. Только бери в таблетках или суспензиях, чтобы не разводить водой. Кетанов или максиган — купируют симптомы болевого шока, если ты вдруг серьезно травмируешься. Суммамед — антибиотик широкого спектра действия, достаточно эффективен против бактериальных инфекций. Аспирин, ремантадин — пригодятся, если по закону подлости подцепишь какое-нибудь банальное ОРВИ. Одноразовые шприцы, спиртовые салфетки, бинты, пластыри, жгуты — все это лучше иметь свое, потому что даже в госпиталях периодически бывают проблемы со стерильностью. Я бы еще порекомендовал тебе захватить флаконов десять клафорана и воду для инъекций. Клафоран — это тяжелая артиллерия, инфекцию он может и не уничтожит, но если помощи ждать неоткуда и на счету каждая секунда, то увеличить шансы на выживание ему по силам. Ах, да, новокаин… Его вводят в места укусов ядовитых насекомых для профилактики анафилактической реакции. Так, по медикаментам вроде бы всё. Продолжаем. Крем от солнца с защитным фактором не ниже 50 — это must have. Одежда — неброская, закрытая, преимущественная однотонная, к обуви требования идентичны, подойдут кеды или кроссовки. Теплые вещи тоже необходимы, суточные перепады температуры в Африке достигают внушительных значений. Между прочим, где-то до конца октября в Гвинее продолжается сезон дождей, так что плащ-дождевик лишним не будет. Что еще? Просто учти, что в магазинах всё стоит безумно дорого, и запасись достаточным количеством предметов гигиены, зубной пастой, мылом, влажными салфетками и всякими женскими штучками, без которых тебе жизнь не мила. И чуть не забыл про головной убор, без него в Африке никак. Деньги — только доллары, и заранее продумай, как рассовать их по разным частям одежды. Наличку придется постоянно носить при себе, и помни, что когда ты расплачиваешься за ту или иную мелочь, ни продавец, ни окружающие не должны видеть крупных сумм. Ну, вот, в общем-то и всё. И привези мне блок хороших сигарет, только не больше, а то остальное отнимут на таможне. Спрашивай, если что-то неясно.

–Жилье, — отложила в сторону исписанный лист бумаги я, — где я буду жить?

–Если не жалко полторы тыщи баксов за сутки, то в «Шератоне», — ухмыльнулся Интарс, — бронируй номер, заказывай трансфер из аэропорта и живи в свое удовольствие. За восемьсот баксов можно снять квартиру в центре. Подешевле тоже можно, но имей в виду, что за стенкой у тебя будут жить черные семьи, перебравшиеся в Конакри из деревень, а это, поверь мне, не самое приятное соседство. Номер в самом дешевом отеле обойдется примерно в сотню зеленых, но замок в двери будет сломан, в душе ты обнаружишь бочку с водой и ковшик, а о москитных сетках там никто даже и не слышал. При определенной доле везения над кроватью может висеть полог, но тогда спать нужно, как Ленин в мавзолее — застыть на спине и не шевелиться всю ночь. А уж какой чудесный вид открывается из окна! Усыпанный пластиковым мусором пляж, по берегу бродят местные бомжи… Дорога из отеля в город лежит через трущобы, а такой клоаки еще надо поискать! Вдыхая зловонные миазмы, ты мягко ступаешь по поверхности утрамбованного мусора и прикидываешь, когда вся эта свалка поднимется до первых этажей. В принципе, я перечислил все варианты, выбирай тот, что тебя устраивает.

–Если выбор всецело за мной, то за каким чертом мне нужен проводник? — резонно осведомилась я, — если не секрет, а сам-то ты где живешь, когда надолго приезжаешь в Конакри? Возможно, мне имеет смысла последовать твоему примеру?

ГЛАВА XXXVIII

–Не слишком удачная мысль, — без энтузиазма встретил мои поползновения Интарс, — я при необходимости смогу выжить даже в соломенной хижине без единого окна и по примеру местного населения чистить зубы веточкой и подтираться листиком, но тебе явно нужно что-то более комфортное и безопасное. Я задействую свои связи и до завтра найду для тебя относительно терпимое жилье.

–И на том спасибо, — фыркнула я, в бесчисленный по счету раз восхищаясь умению Интарса виртуозно уклоняться от неудобных вопросов. Он неизменно сохранял статус человека-загадки и слегка приоткрывал завесу тайны лишь в тех случаях, когда это было выгодно ему самому. Вот и сейчас Интарс не посчитал целесообразным информировать меня о своей временной дислокации в Республике Гвинея и с непринужденным изяществом выкрутился из положения. Я понимала, что у него нет причин принимать мои слова за чистую монету, и обстоятельства, при которых мы дважды встречались в прошлом, нельзя рассматривать в качестве основы для по-настоящему доверительных отношений, но ведь и я вынуждена была постоянно держалась настороже, дабы не угодить в мастерски расставленную западню. Мы оба не расслаблялись ни на миг и взаимно подозревали друг-друга в ведении нечестной игры, но если уж на то пошло, в нынешней ситуации такой расклад выглядел вполне естественным и закономерным. Мы с Интарсом были готовы в любой момент совершить предательство, особо не заморачиваясь принципами высокой морали, но я смела надеяться, что сначала каждый из нас освежит в памяти знакомую с детства басню дедушки Крылова и хорошо подумает, стоит ли превращаться в подрывающую корни дуба свинью.

–Ты спрашивала, что могут конфисковать на таможне, — вспомнил Интарс, — про сигареты я тебе уже сказал, а в остальном всё, как и везде — если ты не ввозишь в страну оружие, наркотики и психотропные вещества, достаточно будет задекларировать валюту и поставить в паспорте штамп. Раньше визу приходилось оформлять в столичном посольстве, но ты наверняка в курсе, что процедуру уже год как упростили, и разрешение на въезд можно получить прямо в аэропорту. Иностранных туристов в Гвинее очень любят, а еще больше любят их деньги. Правда, немного странно, что молодая женщина путешествует по Африке в одиночку, но в наш век победившего феминизма это не такой уж и нонсенс. Забронируй номер в любом отеле и возьми обратный билет, иначе пограничники могут усомниться, что ты на самом деле рядовая туристка. Теперь позволь, я у тебя кое-что спрошу. Как ты собираешься везти борфиму?

–На себе, — хладнокровно сообщила, — впрочем, если у тебя есть другие предложения, я их с удовольствием рассмотрю.

–Нет, этот вариант оптимален, — с пугающе мрачными интонациями подтвердил мои собственные выводы Интарс, — но при малейших признаках неприятных ощущений снимай амулет немедленно, ты меня слышишь?

–Успокойся, все нормально, — отмахнулась я, — сейчас борфима — это всего лишь мертвая материя, и она никому не способна причинить вреда.

–Не будь столь категорична, — предупредил Интарс, — даже мне до конца не известно, что это такое. Африканская магия уходит корнями в глубокую древность, а ее порождения и спустя тысячелетия продолжают нести в себе угрозу. Увезти борфиму за пределы Африки, это как вскрыть египетскую пирамиду и вытащить мумию из саркофага — результаты непредсказуемы. Может ничего и не произойти, а может так шарахнуть, что пострадают десятки людей, прямо или косвенно вовлеченных в эту авантюру.

–Ну, пока что «шарахнуло» только по Яну, а с тебя, похоже, как с гуся вода! — посетовала на откровенную несправедливость я, — ты получил свои деньги и живешь припеваючи, а «Хитмен» лежит в коме. Согласись, что даже для необъяснимой с рациональных позиций магии это какой-то уж слишком избирательный подход к возмездию!

–Не нам об этом судить, — не стал вступать со мной в жаркий спор Интарс, — к созданию борфимы помимо Общества Леопарда причастны невероятно могущественные силы, которые шаман призвал из потустороннего мира в процессе кровавого ритуала. Не знаю, как ты, Мика, но лично я не могу гарантировать, что амулет полностью утратил магические свойства.

–Тогда мне остается полагаться на удачу, — констатировала я, — тебе же как-то удалось избежать влияния борфимы, хотя я даю голову на отсечение, что в Столицу она тоже попала под видом оригинального украшения. Не хочешь поделиться секретом?

–Не хочу, — чересчур поспешно отрезал Интарс, как если бы он и вправду владел тайными знаниями для узкого круга посвященных, но до смерти боялся сболтнуть лишку. Ну, да ладно, я еще успею вытрясти из него всю подноготную, а пока мне лучше не лезть на рожон. Если половина из того, что Интарс рассказал мне про Гвинею — не плод художественного вымысла, я должна стиснуть зубы и соблюдать нейтралитет, не нарываясь на конфликты, а потом, когда я немного освоюсь на местности, решу по факту, нужен ли мне проводник, или его присутствие, наоборот, создает дополнительные сложности.

–Нет так нет, — с показным разочарованием вздохнула я, — значит, на сегодня у меня к тебе все. Поеду в круглосуточную аптеку закупаться по твоему списку… Скоро увидимся, Интарс!

–С замиранием сердца предвкушаю радость встречи, — сквозь зубы процедил мой собеседник, — Мика, ну, какого ты черта ты творишь? Ты даже не представляешь, каким страшными последствиями чревата поездка в Африку без соблюдения элементарных мер предосторожности. Может быть, тебе хотя бы пропить лориам или маланил…

–От малярии? — уточнила я. В клинике, где мне ставили прививку, я как раз консультировалась с доктором по этому вопросу, но к однозначному мнению так и не пришла, — меня смущают побочные эффекты…

–И не зря смущают, — не нашелся с возражениями Интарс, — расстройство пищеварения, тошнота, адская головная боль, нарушения сна, неврологические проблемы и даже аллергическая реакция. Каждый организм индивидуален, я знаю массу людей, кто отлично переносит тот же маланил, но мне хватило одного раза, чтобы больше не прикасаться к этим проклятым таблеткам. Если бы ты так не торопилась, можно было бы провести эксперимент за пару дней до отъезда, но я не хочу, чтобы тебя накрыло в самолете.

–Ты практически живешь в Африке, и с тобой всё в порядке, так что у меня перед глазами наглядный пример того, что не всё так ужасно, — продемонстрировала оптимистичный настрой я, — со мной тоже всё будет хорошо.

–Я надеюсь, — угрюмо бросил Интарс, — напиши мне, во сколько ты прилетаешь. Если вместо меня в аэропорт приедет другой человек, я тебя заранее предупрежу. О, постой-ка, мне пришло SMS о пополнении счета. Отлично сработано, Мика! Без твоей помощи я бы никогда не продал эту конуру за такую цену.

–Я делаю это ради Яна, — прошептала я, — мне плевать и на тебя, и на твою недвижимость, но Ян должен жить, и я пойду на всё, только бы он снова встал на ноги. Я выполнила твои условия, очередь за тобой.

–Меня пугает твоя одержимость, — задумчиво признался Интарс, — у меня есть определенные догадки, но я пока не буду тебе их озвучивать. Раз уж тебя не остановить, собирайся в дорогу, а я кое-кому позвоню насчет квартиры и попытаюсь закрыть сделку дистанционно. И еще — снимай борфиму между перелетами, не допускай непрерывного контакта с кожей. Это не совет, Мика, это приказ.

–А с какой стати ты вдруг мне приказываешь? — возмущенно поинтересовалась я, но быстро остыла и отчетливо добавила, — я тебя услышала.

–Вот и умница! — похвалил меня Интарс, — не буду желать тебе спокойной ночи, вряд ли ты сегодня уснешь…

— Попробую урвать пару часиков сна, если повезет, — устало помассировала виски я, — до завтра Интарс, и только попробуй меня обмануть. Думаю, ты уже убедился, на что я способна, если на кону стоит жизнь Агапова.

ГЛАВА XXXIX

Прогнозы Интарса относительно предстоящей мне бессонной ночи сбылись практически в полном объеме, и к тому моменту, когда я завершила все свои неотложные дела, ложиться в кровать уже в общем-то не имело смысла. Я поставила сразу три будильника на разных устройствах и, накрывшись пледом, устроилась на диване, но не успела я толком задремать, как мне уже пора было выезжать в аэропорт. Чувствовала я себя препаршивейшим образом, и даже обычно беспроигрышный вариант с умыванием ледяной водой не спас меня от клевания носом. Кофе мне в горло упорно не лез, наспех поджаренные тосты откровенно не удались, и в такси я села в ужасном настроении. Перед отъездом я обесточила квартиру, отключила водоснабжение и трижды перепроверила, на все ли замки заперта входная дверь, но на душе все равно было муторно и беспокойно, словно я по забывчивости оставила дома нечто очень важное. Деньги, документы, билеты точно находились при мне, электронную регистрацию на рейс я прошла еще ночью, дорожная аптечка была доверху забита медикаментами, но смутная тревога продолжала терзать мне душу, пока я интуитивно не определила ее источник. Несомненно, дело было в кожаном мешочке, который я повесила на шею и спрятала под одежду. Предварительно я неоднократно убедилась, что амулет больше не излучает тепла и не пульсирует в унисон моим сердечным сокращениям, поэтому вопреки опасениям Интарса, совершенно не видела проблемы в том, чтобы носить борфиму на себе, однако, примерно полчаса спустя я начала испытывать сложную гамму достаточно странных ощущений. Неясное волнение долго не принимало четкой формы, и я смогла установить причину явного дискомфорта лишь, всецело сосредоточившись на своих внутренних ощущениях. Если бы интуиция вовремя не подсказала мне, в каком направлении копать, я бы вряд ли сообразила, откуда взялась гнетущая тяжесть, медленно расползающаяся по всему телу и неумолимо прорастающая в мозг, но далеко на периферии сознания вдруг промелькнула размытая догадка, и я поняла, что вчерашние предостережения Интарса основывались вовсе не на резко обострившейся паранойе, а на вполне реальных предпосылках.

Я была твердо уверена, что сейчас борфима не представляет угрозы, и без малейших опасений прикасалась к кожаному мешочку. Я была готова к знакомому покалыванию в кончиках пальцев, но амулет уже давно не откликался на мои прикосновения, и я перестала инстинктивно напрягаться всякий раз, когда на повестке дня стоял физический контакт с борфимой. А между тем, за минувшую ночь с амулетом безусловно произошли внешне незаметные изменения, и он, если так конечно можно было выразиться применительно к этому омерзительному поделию, снова ожил. Впрочем, чему я, в сущности, удивлялась. Я возвращала кожаный мешочек на родину, в страну происхождения, где в темной глуши непролазных лесов по-прежнему циркулировала мощнейшая энергия, уходящая корнями в древнюю магию народов Африки. Наверняка Интарс был прав, когда сравнивал вывоз борфимы за пределы Черного Континента с осквернением гробниц египетских фараонов, и моим святым долгом теперь было вернуть амулет в родную среду. Амулет безудержно стремился обратно в Африку, он был так изначально запрограммирован своим создателем, и как только на горизонте замаячил шанс вновь оказаться в естественных для себя условиях, кожаный мешочек неожиданно проснулся из анабиоза и к моему вящему ужасу внезапно обозначил свое присутствие.

Ранним утром перегруженный информацией мозг работал настолько вяло, что простейшие вещи доходили до меня не лучше, чем до жирафа, и по пути в аэропорт я лихорадочно перелопачивала ручную кладь в попытке методом исключения обнаружить, чего в ней все-таки не хватает. Таксист поглядывал на меня, как на умалишенную, но, похоже, на моем недовольном лице были прямым текстом написано, что на любого осмелившегося со мной заговорить сию же минуту обрушится шквал отборной брани, и водитель предпочел не провоцировать подозрительную пассажирку на проявления неадекватности. Осенило меня только в процессе высадки из машины, и я застыла соляным столбом, наглухо перегородив таксисту выезд с парковки. К счастью, водитель исповедовал принцип «на больных не обижаются» и вместо того, чтобы высунуться в окно и прилюдно обозвать меня «тупой овцой», он всего лишь громко посигналил мне под самое ухо. Я испуганно отпрыгнула в сторону, встряхнулась поставила чемодан на колесики и решительно двинулась к терминалу. Пути назад для меня не было, и хотя я забронировала обратный билет на случай возникновения вопросов у гвинейских пограничников, сегодня я простилась даже не со Столицей, а со всей своей прошлой жизнью. На рассвете я сделала первый шаг в неизвестность, и как бы ни страшило меня туманное будущее, я хорошо понимала, зачем я здесь.

Амулет продолжал непрерывно давить на психику, но по мере приближения часа Х его воздействие на мой разум становилось все более мягким и ненавязчивым, что косвенно подтверждало мою гипотезу. Зов Африки звучал на недоступных для моего примитивного восприятия частотах, но борфима чутко улавливала незримые пространственные колебания, и после того, как стало очевидно, что моя миссия не противоречит стремлению амулета поскорее обрести былую силу, я автоматически превратилась из врага в союзника. Не надо было быть семи пядей во лбу дабы сообразить, что любая попытка избавиться от кожаного мешочка будет неизбежно истолкована в качестве саботажа, и мое хрупкое, уязвимое сознание подвергнется влиянию борфимы. Амулет легко подчинил себе рассудок Агапова, и какой бы устойчивой я не считала свою нервную систему, при необходимости это адское исчадие без труда справится и с крепким орешком вроде меня. Борфима присосалась ко мне, как пиявка, но от неминуемого погружения в океан безумия меня спасал тот факт, что амулет нуждался в подзарядке, и в своем нынешнем состоянии был способен только на отдельные энергетические импульсы, пока еще слишком слабые для полноценной атаки на человеческий мозг. Одним словом, я абсолютно не завидовала Интарсу, занимавшемуся транспортировкой кожаного мешочка в тот период, когда контрабандный груз пребывал на пике активности и в любую секунду мог взорваться от переизбытка магии. Везти амулет на себе было сродни перевозке наркотиков в желудке, но ведь люди рискуют и за гораздо меньшие деньги, а Интарс в итоге ухитрился сбыть борфиму за космическую сумму, компенсировав в том числе и моральный ущерб, понесенный в ходе доставки весьма специфического товара от продавца к покупателю.

Конец ознакомительного фрагмента.