МоLох

Наталья Андреева, 2020

Во время санации крупного банка его сотрудник Андрей Бобров помогает хозяевам украсть у государства огромные деньги. Чтобы не оказаться под следствием, Бобров на время уезжает в провинциальный Чацк, где устраивается на работу в филиал банка «Счастливый». Но вскоре из клиентских ячеек начинают загадочным образом пропадать крупные суммы. Бобров опасается, что, памятуя его криминальное прошлое, в кражах обвинят его. Единственный способ не попасть под подозрение – самому найти вора. Банк тоже озабочен своей репутацией и присылает из Москвы ревизора, миллионера и большого любителя хорошеньких женщин Василия Квашнина. По приезде в Чацк тот начинает домогаться невесты Боброва. Девушка понимает, что такой шанс упускать нельзя. Лучше стать любовницей миллионера и уехать в Москву, чем женой какого-то провинциального клерка. А тут еще вор, испугавшись прессинга, начинает убирать сообщников. По мотивам повести Куприна «Молох».

Глава 2

В его окнах горел свет, и Бобров понял, что к нему забрел Ося Гольдман. По пятницам они традиционно пили водку и играли в шахматы, если Бобров не ехал на свидание с Ниной. Поскольку свидание это, как и решительное объяснение, было назначено на завтра, а Ося был в курсе всех Бобровских дел, то он пришел на пятничное рандеву.

Гольдман был единственным другом Боброва в Чацке и возможно на всем белом свете. Тощий еврей с печальными библейскими глазами, которые казались еще больше за стеклами круглых, как велосипедные колеса очков, Гольдман работал в самой большой чацкой больнице, где заведовал отделением психиатрии. Сам он был человеком здравомыслящим, циничным, что и сблизило их с Бобровым, и почти также умен, как Мартин.

Жил Гольдман со своими родителями, поскольку был до сих пор не женат. Вместе с ним жила младшая сестра с многочисленным потомством, потому Бобров и дал Осе ключ от своей квартиры-студии. Чтобы Гольдману было, где отдохнуть от своих психов и от своей семьи, где тоже, похоже, все были ненормальные, кроме него самого, потому что плодились, как кролики без перспективы получить хотя бы еще одну квартиру. У Гольдманов было так тесно, что Бобров предпочитал оставаться на лестничной клетке в ожидании своего друга. Или вообще на улице, в машине. У Оси была даже не комната, а угол: узкая кровать, отделенная ширмой. Только тощий, почти бестелесный Ося мог на этой спартанской койке поместиться и даже умудрялся высыпаться. Сам Бобров купил для него удобный диван, который поставил в своей студии, у окна.

Когда Бобров вошел, Ося лежал с ногами на этом диване и в ожидании его читал какую-то книгу. На столе обосновалась палка полукопченой колбасы и батон хлеба.

— Что читаешь? — с интересом спросил Бобров.

Ося Гольдман читал все подряд, причем, с одинаковым интересом. Обсудить с ним прочитанное было одно удовольствие, и Бобров решил его не откладывать.

— Книгу о сильных, предприимчивых и решительных людях и их смелых поступках, на которые я никогда не решусь, — охотно ответил Ося.

— Как называется?

— Уголовный Кодекс.

Бобров оценил шутку и рассмеялся. Но потом вспомнил, что Ося может задать вопрос: откуда у тебя Уголовный Кодекс? Зачем он тебе? А кодекс Бобров приобрел, когда всерьез собирался сесть в тюрьму. Был такой момент в первый год его жизни в Чацке, когда Боброву стало особенно невыносимо. И он подумал, что лучше уж тюрьма, чем Чацк. И стал мечтать о том, как его посадят в одиночку, и он, человек без кожи, наконец-то обретет в этом мире покой. Но потом он встретил Нину и передумал садиться в тюрьму. От тех тяжелых дней и остался в его квартире Уголовный Кодекс Российской Федерации, который с интересом изучал теперь Ося Гольдман.

Бобров посмотрел на палку полупкоченой и сказал:

— Ося, а давай закажем суши.

— Барство это, — вздохнул Гольдман. — И потом: ну, какие в Чацке суши?

— Какие есть. Мы с тобой два закоренелых холостяка, а кушать хочется. Готовить ни ты, ни я не умеем. А колбасу я не хочу.

— Потому что ты барин, — сердито сказал Гольдман. И проворчал: — Ладно, звони, заказывай свои суши.

Бобров понял, что у него попросту нет денег. Большая Осина семья была похожа на галчат, разинувших рты. В эти жадные рты Ося клал почти всю свою зарплату, оставляя себе лишь незначительную сумму на карманные расходы как какой-нибудь школьник. Бобров знал это, но все равно говорил:

— Ося, возьми, наконец, ипотеку. Я не могу смотреть, как ты мучаешься. Ипотеку я тебе устрою, и даже денег добавлю на первый взнос.

— Добавишь к чему?

— Неужели у тебя нет никаких сбережений?

— Абсолютно.

— Вы какие-то ненормальные евреи, — злился Бобров. — Денег у вас нет, живете в бедности, в тесноте. Ты же умный мужик. Придумай что-нибудь. Вон у тебя, полные карманы наркоты. Кстати, откуда?

— Оттуда. Я же врач — психиатр. Мне на отделение дают.

— А почему ты зажимаешь эти таблетки? Они ведь для больных.

— Им не надо. Они счастливы.

Бобров еще больше злился, потому что не понимал, прикалывается Ося, или говорит всерьез.

— Гольдман, у тебя же отчетность. Ты не можешь вот так, совершенно безнаказанно красть у больных лекарство, которое сам же им выписываешь.

— Почему не могу? Могу. Это же Чацк, Андрюша. До областного центра далеко, до Москвы еще дальше. О нас никто не помнит, и мы тоже забыли, что есть на карте России. Живем своей жизнью, варимся в собственном соку.

— Не пора ли изготовить глобус Чацка? — язвил Бобров.

— Я знаю, ты не любишь мой родной город, а любишь свою Москву, — спокойно отвечал на это Ося, — но поверь, туда уже давно никто не стремится вопреки сложившемуся мнению. Никто кроме тебя, потому что ты там родился и прожил большую часть жизни. А нам и здесь хорошо. Кстати, хочешь таблеточку?

— Иди к черту. Я завязал с наркотой.

— Бывших наркоманов не бывает. Это я тебе как врач-психиатр говорю. Когда развяжешь, скажи. Я подберу тебе хорошее лекарство.

— Не вызывающее привыкания, да?

— Таких наркотиков не бывает. Это я тебе тоже, как врач говорю. Но я легко смогу выводить тебя из этого состояния.

— Сначала вводить, потом выводить… И в чем смысл?

— В том, что ты не будешь так нервничать.

Но Бобров не сдавался. Хотя все время нервничал. С тех пор, как в банке начали воровать, он был, прямо скажем, не в себе. Бобров боялся, что начнут проверять всех подряд, и всплывет его московское прошлое. Ему будут задавать вопросы. А он помог украсть у государства миллиард. И его за это не посадили. Значит, посадят теперь.

Вот и сегодня, заказав суши, Бобров невольно покосился на Уголовный Кодекс в руках у Оси. И Гольдман это почувствовал. Спросил:

— Что, опять?

Бобров уныло кивнул. Тему воровства из банковских ячеек «Счастливого» они с Осей не раз обсуждали. И даже пытались понять, как он это делает. Но до сих пор не поняли, хотя Гольдман был очень умен, да и сам Бобров не дурак.

— Кто на этот раз? — деловито спросил Гольдман, отложив УК.

— Раиса Шамсутдинова.

— Ого! И много взяли?

— Пока не знаю. Завтра вытрясу информацию у Протопопова, он тоже к Зиненкам собирается.

— Напои его, как следует.

— Это само собой.

— Сам-то не бухай.

— Сейчас или завтра?

— Ты вообще, Андрюша, не бухай. Тебе на Зиненках жениться.

Бобров поежился. Женитьба на Нине теперь не казалась такой уж заманчивой идеей.

— Слушай, Ося, а ты-то, почему не женат?

— Женитьба это рабство.

— Все у тебя рабство. Ипотека — рабство. Женитьба — рабство.

— Так ведь солнышко пригрело, — как кот прищурился Гольдман. — Перееду на дачу, буду ездить на работу на велосипеде. Высплюсь наконец-то. Так, глядишь, и лето пройдет.

— Ты, Гольдман, просто пофигист. Не хочешь ты ни жену, ни детей, ни квартиру. Вон, наркотой карманы набил, и тащишься от этого. Ладно бы сам употреблял. Так нет. Тебе, как скупому рыцарю, достаточно держать в руках ключи от рая, но сам рай не нужен. Напротив, тебе комфортнее в аду, но с ключами от рая в кармане. Ты, черт знает, что такое, Гольдман. Наливай, что ли, — грубо сказал Бобров, и достал из холодильника бутылку водки.

— Я вижу, ты не в настроении, — вздохнул Ося и потянулся к бутылке. — Ну, давай обсудим, что там у вас случилось?

— Мы с тобой уже сто раз это обсуждали. А толку чуть.

— Не скажи: статистика растет. А суммы? Суммы увеличиваются?

— Нет, он очень осторожен.

— Но на этот раз все гораздо серьезней. Шамсутдинова я знаю, мужик серьезный. У него наверняка есть тетрадка, в которой все записано. Сколько денег лежало в ячейке, в какой валюте. Жена у него по струнке ходит. Ее, конечно, можно попробовать обвинить в том, что деньги она просто переложила из ячейки в карман, и заявила директору банка о краже. Да только Шамсутдинов в это не поверит. Он мусульманин, Андрюша. Даже если он не ходит в мечеть, не режет баранов в курбан-байрам и сидит в городской администрации вместо юрты, он все равно обрезан и чтит Коран. Значит, он мусульманин, и в его семье домострой. Завтра он поднимет всех на уши. А связи у него большие. Плевал он на наши законы, у него свои. Он по шариату живет.

— Ты считаешь это прокол? — внимательно посмотрел на него Бобров.

— И прокол серьезный. Расслабился он, похоже, Андрюша, наш воришка. Вкус крови почувствовал. Не в ту ячейку лапу запустил.

— Да больше, похоже, некуда. По всем уже прошелся. И куда ему столько денег? Что интересно: ни один из сотрудников банка не делал за последний год крупных покупок. Из тех, кого я подозреваю.

— А из тех, кого ты не подозреваешь?

— Скажи еще, Шелковников ворует, — рассмеялся Бобров. — Он на Мальдивы зимой с любовницей летал.

— Мартин купил машину. Хотя никто не видел, чтобы он на ней ездил. Купил и поставил у дома. Она там месяца три уже стоит. Крутая тачка! Я просто мимо хожу. Спросил: чья машина? Новая, дорогая. Сказали: Мартина.

— Так это же Мартин!

— А Мартин что, не может быть вором?

— Мартин может быть всем. Он оборотень.

Гольдман рассмеялся и стал наливать водку. Бобров достал шахматы.

— Опять Е2–Е4? — насмешливо поднял брови Ося.

— А что тебя конкретно не устраивает?

— Меня устраивает все, — и Ося двинул через клетку черную пешку. — Ты мне скажи, если ворует сотрудник банка, почему его до сих пор не вычислили? Ведь есть записи с видеокамеры.

— А на них нет сотрудников банка.

— То есть? — Гольдман задумчиво посмотрел на доску, где Бобров, сделав три стандартных хода, вдруг начал чудить.

— Только клиенты, Ося. И операционистка, у которой мастер-ключ. У нас нет такой должности, потому что в ячейку ходят редко. И сам депозитарий очень уж маленький. Операционистки берут таких клиентов по очереди. В зависимости от того, кто из них на данный момент свободен. Но они в само хранилище не входят. Ждут у решетки. Кроме операционистки с мастером и клиентов с ключами от ячеек в хранилище никто не заходил. Если верить записям с видеокамер. В том-то и штука.

— Не хочешь ли ты сказать, что он маг и чародей, наш вор?

— Неординарный человек, это уж точно. С нестандартным мышлением.

— Тогда это точно Мартин.

— Я бы очень хотел, чтобы вором оказался Свежевский.

— Почему? — Гольдман взялся за слона.

— Он противный тип.

— Он просто начальник отдела продаж. Продажники все такие. Им надо впаривать народу то, что ему, этому народу абсолютно не нужно. Услуги всякие, новые тарифы, банковские продукты. В Чацке это сделать непросто.

— Свежевский противно смеется.

— А ты себя-то видел со стороны? Как ты раскладываешь волосы?

— Что, мерзко смотрится?

— Довольно-таки странно. Извини, Андрюша, но тебе через два хода мат. Ты сегодня какой-то рассеянный.

Бобров проигрывал еврею Гольдману всегда, но Ося каждый раз извинялся. И находил уважительную причину, по которой Бобров ему проиграл.

— Эх, Андрюша, Андрюша. Ничего ты не знаешь про людей, — неожиданно сказал Гольдман, глядя на Боброва, расставляющего шахматы для новой партии. — Вот я тебе расскажу историю из собственной практики. Лежит у меня в отделении пациент. Вот уже года три как лежит. На галоперидоле я его держу, и вроде с ним все в порядке. А отпустить не могу. Знаешь, как он ко мне попал?

— Ну? — истории про психов Гольдман рассказывал постоянно, Бобров уже успел к ним привыкнуть настолько, будто сам порою лежал в психиатрическом отделении у Гольдмана.

— Года три назад появился в городе грабитель. И стал нападать на людей, отбирая у них мобильные телефоны. Ничего кроме них не брал, вырывал сумку и убегал. Если в сумке был кошелек с деньгами, грабитель его не трогал. Документы тоже. Он выбрасывал сумку в урну, изъяв из нее телефон. Ничего его не интересовало кроме мобильников. Причем, он брал все подряд, не гнушался и у старух воровать, кнопочные, допотопные, с треснутыми корпусами. Поймать его не могли долго, несмотря на кучу примет. Потому что не могли найти телефоны. Казалось, он должен их куда-то сбывать. Прошерстили весь Чацк в поисках канала сбыта. Никто не продавал краденые телефоны. Они просто исчезали. Помог сторож с кладбища.

— Чего? — оторопел Бобров.

— Я же тебе сказал: грабитель лежит у меня психиатрии. Пошевели мозгами. Случай очень интересный.

— Гольдман, не тяни, — Боброву и в самом деле стало интересно. Про кладбище он еще не слышал.

— Оказывается, гражданину N до того, как лично я им занялся, чудились голоса. С ним общались покойники. Которые через него хотели выйти на связь со своими близкими. А его избрали посредником между загробным миром и миром живых. И гражданин N с полной ответственностью подошел к возложенной на него миссии. Он воровал мобильники и закапывал их в могилы. Ходил по ночам на кладбище и подключал покойников к сети.

— Шутишь?

— Ничуть.

— А я думал, у тебя в отделении одни Наполеоны лежат.

— Какое там, — Гольдман махнул рукой и двинув вперед пешку. На этот раз он играл белыми. — Мир давно изменился, Андрюша. Никто не хочет быть Наполеоном. Эльфов и гномов — этих, как грязи. И орки есть. Еще была у меня Царица кошек, недавно выписал. Бабка-кошатница, соседей терроризировала, и те психушку вызвали. Полно неврастеников, инфантильных дегенератов, просто дебилов, а вот Наполеонов нет, — с сожалением сказал Гольдман и съел Бобровского ферзя. — А вот еще случай был. Положили ко мне гражданина с манией преследования. Типичный случай: якобы за ним следили грабители, пасли его, повсюду сопровождали. Гражданин подумал, что у него паранойя и пошел в поликлинику, к психиатру. Оттуда его направили ко мне. Я его подлечил, а когда он пришел домой, оказалось, что его квартиру действительно ограбили. Всякое бывает.

— Ты это к чему рассказал? — Бобров рассеянно сделал рокировку.

— К тому, что нашим вором может быть кто угодно. Чужая душа потемки. Тебе шах.

— Скажешь, какой-то псих решил телепортироваться на Марс и собирает по банковским ячейкам деньги, чтобы построить аппарат для перемещения душ?

— Сумасшедшие люди весьма и весьма неглупы, — задумчиво сказал Гольдберг. — Ищи чудинку. Снова шах.

— Я это учту, — сказал Бобров, уводя из-под шаха черного короля, и в этот момент позвонили в дверь. — О! Суши, наконец, привезли!

— Тебе, кстати, через три хода мат.

— Да бог с ним.

— Я же говорю: ты сегодня в расстроенных чувствах.

Бобров расплатился за суши и, поставив на стол пакет, с нетерпением стал разрывать упаковку.

— Деньги спрячь, я угощаю. Оставишь колбасу в уплату долга, — предупредил он Осины возражения.

— Как скажешь. И все-таки, что ты решил? Когда свадьба?

Бобров не знал, что ответить. Сначала он должен был видеть Нинины глаза. Без них он был как слепец без собаки-поводыря, не знал, куда идти, и почему он вообще до сих пор живет в Чацке.

Завтрашний день все решит. Но для этого надо съесть суши и допить водку. И после этого лечь спать. И Гольдман все понял, потому что о свадьбе в этот вечер больше не говорил.