Злободневная классика. Рассказы о русских писателях

Наталья Анатольевна Баева

В занимательной форме книга повествует о том, на какие именно вопросы современности отвечают авторы «устарелой» классики – книг, созданных сто – двести и даже более лет назад.

Слово о полку Игореве

Не так уж мало книг вызывают споры: когда они написаны и кем? Случается, что автор не датирует своё произведение, подпишет псевдонимом, а книга окажется шедевром — вот и возможность для потомков ломать копья и защищать диссертации.

Но только одна книга в нашей литературе породила целую исследовательскую библиотеку, порождённую попытками ответить на вопрос: в каком веке она написана? В XII, XVI или XVIII?! Это — «Слово о полку Игореве» — поэма о неудачном походе на половцев Игоря, князя Новгород-Северского.

XVIII столетие — век рождения новой России. Русский век. А когда страна на таком подъёме, неизбежно возникает интерес к собственной истории. Но российскую историю ещё только предстояло написать, воскресить из забвения, собрав по крупицам летописи, существующие, как правило, в единственном экземпляре. В монастырях на огромном пространстве — от Смоленска до Байкала.

Первым занялся этой титанической работой академик Готфрид Вильгельм Миллер — добрался с экспедицией до Якутии. И не уставал поражаться, в каком жалком состоянии монастырские книгохранилища: в подвалах, заливаемых водой, в комнатах без стёкол в окнах… Старинные фолианты хранили словно бы по привычке, не предполагая, что «хлам веков» может ещё кому-то пригодиться. Ужасная сохранность книг — это ещё полбеды: пергамент долговечен. Хуже всего то, что из книг нередко вырывали листы, счищали написанное — и бесценные страницы превращались в хозяйственные записи.

Но теперь русская старина заинтересовала многих и многих: в монастыри ринулись любители. Коллекционеры. Украсить домашнюю библиотеку старинной летописью — это стало модно и престижно. Поскольку их всё-таки читали, это — лучшая мода на свете. Но… случалось, что половина рукописи окажется у одного коллекционера, половина — у другого!

Указ Екатерины Второй от 1791 года «О собирании из монастырских архивов и библиотек всех древних летописей и других до истории касающихся сочинений» положил конец этой любительской археологии. Теперь все монастырские рукописи должны были поступать в Москву, в Центральный архив. В распоряжение графа Алексея Ивановича Мусина — Пушкина, страстного собирателя старины и крупнейшего специалиста. Именно ему удалось «откопать» Лаврентьевскую летопись Нестора, один из списков «Русской правды», «Поучение» Владимира Мономаха…

Вокруг Мусина-Пушкина образовался тесный круг любителей старины: историки Карамзин, Бантыш — Каменский, Малиновский и другие. Именно они подготовили к печати нечто, уникальное по красоте и значимости — «Слово о полку Игореве». Единственный экземпляр рукописи, найденный в хранилище, предположительно, Кирилло-Белозерского монастыря.

Увы, придётся упомянуть и о том, что коллекционер совсем нередко, пользуясь должностным положением, просто забирал лучшие находки себе. В домашнюю библиотеку. Правда, завещал их Московскому университету, но расстаться со своими сокровищами при жизни — не мог. И уже само по себе то, что единственного списка почти никто не видел, сразу породило подозрения и предположения…

Поверить, что литература ТАКОГО уровня могла быть ещё в домонгольской Руси? Проще предположить, что «Слово»… сочинил сам Мусин-Пушкин при содействии компании друзей-историков! Это подозрение, впрочем, отпало — не было тогда в России ни одного поэта, способного написать поэму на древнерусском языке. Вообще мало кто знал, чем отличается древнерусский от церковно-славянского. Но вопросы остались… Отдельные цитаты из «Слова» найдены в рукописях XVI века — не означает ли это, что неведомый автор цитировал сам себя? Написал «Слово» — и использовал наиболее удачные пассажи в других своих сочинениях?

А если это действительно 1185 год — кто мог быть автором, почему имени столь крупного поэта мы не знаем? Предположений десятки — «возможными авторами» считались чуть не все удельные князья, и члены их семей, и Великий князь Киевский Святослав, и даже… сам князь Игорь. И ни одну из этих гипотез не получилось ни подтвердить, ни опровергнуть. Быть может, подлинник рукописи и прояснил бы хоть что-нибудь, но увы… В великом Московском пожаре 1812 года архив Мусина-Пушкина сгорел. Весь. Не смогли вывезти? Или до последнего не верили, что в Москву войдёт неприятель?

Много лет спустя дочь Мусина-Пушкина заявила, что отец подготовил свои коллекции к эвакуации, но — не успел, и пришлось спустить сундуки в подвал. А французы их там нашли и разграбили. Хотелось бы в это верить — ведь разграбленное всё же где-то есть, а значит, есть и надежда. Пока же приходится считать подлинником первую публикацию 1800 года.

Взглянем на карту сегодняшней Украины. К северо-востоку от Киева, в Черниговской области, маленький городок Новгород-Северский. Некогда здесь жило племя, которое так и называли — «северяне». Не у северного полюса, а просто чуть севернее Киева. Здесь-то и была вотчина князя Игоря.

Какой же была его дружина, сколько человек? Армия — это 5% населения. Если и сегодняшний Новгород-Северский никак не выставит более 500 штыков, то в 1185 году — сколько? 150 — 200?! Тогда ясно, почему князь, мечтавший прославиться, всё же не выступил на половцев один — пригласил к славе своего брата Всеволода, князя Курского. С курским воинством.

Игорь-князь с могучею дружиной

Мила брата Всеволода ждёт.

Молвит буй тур Всеволод: «Единый

Ты мне брат, мой Игорь, и оплот!

Дети Святослава мы с тобою,

Так седлай же борзых коней, брат,

А мои давно готовы к бою,

Возле Курска под седлом стоят…

Но кто же был их противником, кто такие половцы? Это — одна из загадок истории. Откуда пришли, что означает их название, каким богам поклонялись? Куда исчезли так же внезапно, как и появились? Версий много, ясности — мало. Несомненно лишь то, что народ был кочевой, тюркоязычный, и что основу их «экономики» составляли грабежи и работорговля. Терроризировали Киевскую Русь двести лет.

Выступить навстречу противнику, воевать на его территории — решение мудрое, но… столь скромными силами? Несложно было предвидеть исход авантюры!

Но, взглянув на солнце в этот день,

Подивился Игорь на светило:

Середь бела дня ночная тень

Ополченья русские покрыла.

И не зная, что сулит судьбина,

Князь промолвил: «Братья и дружина!

Лучше быть убиту от мечей,

Чем от рук поганых полонённу.

Сядем, братья, на лихих коней,

Да посмотрим синего мы Дону».

Вспала князю эта мысль на ум —

Искусить неведомого края,

И сказал он, полон ратных дум,

Знаменьем небес пренебрегая:

«Копие хочу переломить

В половецком поле незнакомом.

С вами, братья, голову сложить,

Либо Дону зачерпнуть шеломом!»

Лёгкой оказалась победа над передовыми отрядами половцев, и богатой добыча. Захватили и половецких дев, и золота без счёта, и каменьев, и шелков. Сам же князь взял себе только то, что подобает князю — вражий стяг и серебряное копьё. Ободренные успехом, устремились русичи к Дону — навстречу основным силам половцев. Итог этой встречи известен даже тем, кто не читал «Слова» — картину Васнецова видели все.

В опере «Князь Игорь» А. П. Бородин — автор и музыки, и либретто — сместил акценты, превратив произведение злободневное для своего времени, политическое — в былину, вневременную сагу о русском богатыре. В сюжете появились изменники, соперники, мятежники, и даже побочная сюжетная линия — любовь половецкой княжны Кончаковны к пленному русскому ратнику. Могучая богатырская музыка довершила превращение повести о горечи поражения — в патриотическую песнь о будущих победах. Получилось самостоятельное произведение, прекрасное, но — сильно «по мотивам».

«Слово» — это всё-таки об ужасе поражения. Кто виноват?!

Мертвыми усеяно костями,

Далеко от крови почернев, Задымилось поле под ногами, И взошёл великими скорбями

На Руси кровавый тот посев.

Игорь — князь и Всеволод отважный, Святослава храбрые сыны —

Вот ведь кто с дружиною бесстрашной

Разбудил поганых для войны!

Плачет о своих детях великий князь Святослав, и призывает он черниговцев, суздальцев, ярославцев, галичан… что же вы, храбрые князья?! Отомстите поганым!

А князья дружин не собирают.

Не идут войной на супостата.

Малое великим называют,

И куют крамолу брат на брата.

А враги на Русь несутся тучей,

И повсюду бедствия и горе…

И от края, братья, и до края

Пали жёны русские, рыдая:

«Уж не видеть милых лад нам боле,

Кто разбудит их на ратном поле?

И молодая Ярославна, жена князя Игоря, взывает к силам природы — ветру, Днепру, Солнцу — помогите!

Днепр мой славный! Каменные горы

В землях половецких ты пробил,

Святослава в дальние просторы

До полков кобяковых носил.

Возлелей же князя, господине,

Сохрани на дальней стороне,

Чтоб забыла слёзы я отныне,

Чтоб живым вернулся он ко мне!

Солнце трижды светлое, с тобою

Каждому приветно и тепло.

Что ж ты войско князя удалое

Жаркими лучами обожгло?

И зачем в пустыне ты безводной,

Под ударом грозных половчан,

Жаждою стянуло лук походный,

Горем переполнило колчан?

Плач Ярославны — вершина древнерусской лирики. Высказывались даже сомнения — да мог ли этот страстный монолог любящей жены написать мужчина? Есть версия, что автор если не всего текста то, по крайней мере, этого отрывка — Болеслава, княжна киевская. Она тоже потеряла своего ладу…

(Поразительна память народа: давным-давно исчезло из языка слово «лада» — любимый, Тот, с кем живётся ладно. Но кто же из нас не знает детской песенки «ладушки-ладушки» — любимчики — любимчики!)

Мольба услышана, и реки, ветры, птицы указывают беглецу дорогу на Русь. Домой. Как в сказке, Игорь превращается то в сокола, то в горностая, то в серого волка — не догнать его половцам, не вернуть!

Мрак стоит над Русскою землей:

Горько ей без Игоря одной.

Но восходит солнце в небеси:

Игорь — князь явился на Руси.

Вьются песни с дальнего Дуная,

Через море в Киев долетая.

По Борищеву восходит, удалой,

К Пирогощей богородице святой.

И страны рады,

И веселы грады.

Набатный призыв к объединению русских сил — вот чем было для современников «Слово». Было ли оно услышано? Судя по тому, что никто из князей не поддержал никого против Орды — нет.

Интересный штрих — если бы князь не поспешил с благодарностью за своё возвращение к Богородице Пирогощей (церковь в Киеве), читателю, пожалуй, и не догадаться бы, что герои поэмы — христиане. Их мир населён божествами, ныне забытыми — Див, Стрибог, Карна, Желя… Силы природы — тоже божества, их можно просить о помощи — и ведь помогают! А самое удивительное — имена персонажей не христианские. Разве только у Ярославны — Ефросинья. Но, видно, чуждое русскому слуху имя автору не нравится — не упоминает, упорно называя жену Игоря только по отчеству.

А ведь речь идёт о князьях — о верхушке общества, которое приняло христианство за двести лет до написания «Слова». Вывод? Не было триумфального шествия новой веры, приживалась она долго и трудно.

Поэме без малого девятьсот лет, язык с тех пор изменился настолько, что приходится её переводить с русского на русский.

Задача интереснейшая, переводов сделаны десятки. Жуковский, Лихачёв, Сулейменов, Бунин, Гумилёв, Бальмонт, Набоков, Евтушенко, Верещагин…

Но перевод Николая Алексеевича Заболоцкого оказался, очевидно, самым удачным, если именно он стал самым популярным, самым предпочтительным для читателей. Станет ли он окончательным?

Время покажет.

Временные рамки Древнерусской литературы — огромны: 700 лет! При желании можно разбить её на периоды — домонгольский, новгородский, московский. Но стоит ли? Ведь во всех её видах и жанрах, от эпоса до афоризма, от жития до хождения — одна и та же картина мира. Он вечен, он неизменен, а жизнь человека — приближение к однажды данному образцу. И образец этот — Иисус Христос, главный персонаж литературы Руси. Подразумевается даже там, где не назван по имени — идеал несовершенного мира.

А несовершенен мир потому, что дан человеку, как школа, как возможность взрастить собственную душу. «Спасись сам — и тысячи вокруг тебя спасутся». Можешь становиться лучше — тогда ты интересен господу, тогда и заслужишь посмертную судьбу.

А изменять мир — затея безнадёжная, да и безумная: «Что делалось — то и будет делаться, и нет ничего нового под Солнцем».

Но Вселенная сорвалась с «круги своя», когда вместо 7208 года вдруг наступил 1700…