Неспящая. Двоедушники

Наталия Шитова, 2021

В мире происходит странное явление. Люди перестают спать и вследствие этого становятся опасными для общества. На сленге их называют «кикиморами». Главная героиня работает в надзорной дружине за теми, кого поразил этот ментальный недуг. Из-за опасной работы личную жизнь героине устроить непросто, а однажды с ней вообще начинаю происходить странные события, которые приводят к шокирующим открытиям. Во второй книге нас ждем продолжение истории. Лесная коммуна кикимор пытается налаживать жизнь, но проблемы и старые враги не дают о себе забыть. Ладе предстоит столкнуться с новым вызовом и новыми опасными приключениями.

Глава 7

В дровяном сарае было холодно, как в морозилке.

Никита под единственной лампочкой, свисающей с потолка, ковырялся во внутренностях бензопилы: готовил инструмент к грядущим трудовым подвигам. Ну, то есть Никита, конечно, руками-то сам шевелил, что-то там смазывал, подтягивал, но я знала, что Никита Корышев сносно умеет управляться только с наружными кнопками и рычагами всякой разной техники. Это я не наговариваю, это он сам признался. Так что влезть внутрь, разобрать-собрать — этим, конечно, занимался Макс.

В общем, пила благополучно проходила плановый техосмотр, а я как пришла, так и стояла на одном месте и тарахтела без умолку, вываливая на Никиту всю пережитую досаду и всё негодование, которое накопилось во мне за сегодня.

Никита слушал, изредка поглядывая на меня, но не перебивал, да и вообще больше смотрел на свои железки.

–…и я не знаю, что с этим делать! Что-то нехорошее происходит! — закончила я свой длинный монолог.

— Да, — печально протянул Никита. — Судя по всему, хорошего мало.

— Эрик не хочет меня слушать. Старательно изображает фаталиста.

Никита вздохнул:

— Не обижайся на него. Он не хочет об этом говорить, и мне, в принципе, понятно, почему.

— И почему?

— Он считает, что ничего не поправить, — пожал плечами Никита. — Винит наверняка себя. И вообще… Малер из тех мужиков, которые готовы стоять насмерть за других, но не умеют сражаться за себя. Хорошим парням обычно катастрофически не везёт в личной жизни.

— То есть, ты — исключение?

Никита нахмурился:

— Чувствую подвох, но не пойму… А-а-а, — усмехнулся он. — Нет, Лада. И я не исключение. Я — правило.

— Ну да, конечно! Ты хочешь сказать?!..

Я уже почти обиделась, но он укоризненно покачал головой:

— Я — не хороший, вот в чём всё дело. Так что повезло мне с тобой не потому, что я хороший парень, а потому что удача всегда абсолютно нелогична и совершенно аморальна.

Он замолчал, потом на всякий случай добавил:

— Это я от имени Корышева заявляю, если что.

— А Макс как считает?

— У Макса другая теория насчёт хороших парней и их личной жизни, — проворчал Никита. — И мне казалось, что с Максом ты утрясла этот вопрос уже давно и окончательно.

Я только фыркнула.

— Никит, а ты уверен, что ничего не поправить? Ты же говорил, что чёрной кикиморе легче, чем обычной. Почему же с Вероникой всё так плохо?!

Никита пожал плечами:

— Поддерживать ритм коконов нам, чёрным, конечно, намного легче. В остальном всё примерно одинаково.

Поддерживать ритм коконов легче!.. Одно это уже огромный плюс. Вот я, например — обычная кикимора третьей группы; допустим, неделю, две, а то и три — четыре не сплю, бодра и весела, и вдруг за какую-то пару минут все силы уходят, ноги заплетаются, голова отказывает — и бряк в кокон, в глубокий беспробудный сон дней на десять. А чёрные кикиморы — которые пережили смерть и воскрешение — чувствуют, что «хотят спать» уже за несколько дней, могут натренироваться оттягивать кокон, если очень нужно. То есть могут имитировать обычную жизнь здорового человека, и иногда им удаётся обмануть даже надзорную дружину.

— А ты не мог бы поговорить с Вероникой? Как чёрная кикимора с чёрной кикиморой? С тобой она может быть более откровенной.

Никита покачал головой:

— Я уже говорил с ней.

— Когда ты успел?! Почему не сказал мне?

— А вот именно потому, что откровенной Вероника не была, разговор получился пустым и неприятным, и рассказывать тут совершенно нечего, — пояснил Никита. — Так, извини, я пошумлю немного.

Он включил пилу. В замкнутом пространстве пустого сарая звук был совершенно непереносимым.

— Отлично, всё работает, — сказал Никита, выключив свой агрегат.

Он отнёс пилу к стенке, положил, прикрыл куском мешковины, а потом вернулся ко мне.

— Значит, говоришь, она плакала и одновременно была в ярости? — переспросил он, вытирая руки жуткой тряпкой, воняющей растворителем.

— Угу.

— Есть только одно правдоподобное объяснение всему, что происходит с Вероникой. Правда, когда я спрашивал её, прямого ответа не получил. Но это ничего не значит. Факты нам в помощь. А если исходить из фактов, то… — Никита задумался, глядя в сторону, вздохнул и перевёл взгляд на меня. — Я думаю, что с некоторых пор наша Вероника больше не одна.

— Подселенец?!

— Подселенка, — уточнил Никита. — Футляры используются строго по гендерной принадлежности. Так что внутри нашей Вероники, похоже, обосновалась некая дама, причём на постоянной основе.

— В смысле?

— Если бы подселенка приходила в футляр, а потом уходила и через некоторое время вновь возвращалась, Вероника на какой-то период полностью становилась бы собой. Но она ведь уже долго собой не была, так ведь?

— Так.

— Значит, подселенка — не гостья, а постоянная. Вероника не смогла сопротивляться, сдалась. Она не в силах противостоять тому, что происходит, — заключил Никита мрачно.

Возразить мне было нечего.

Никита бросил тряпку туда же, поближе к пиле.

— Ну, ладно, здесь я всё закончил, — вздохнул он. — Пойдём, поваляемся.

«Поваляться» — так мы называли наши кикиморские ночные бдения. Мозг бодрствует, спать не собирается. А тело устаёт, оно же бегает туда-сюда, таскает тяжести, работает в наклон, играет в волейбол, танцует и поёт и всё такое прочее. Телу надо хорошо питаться и ежедневно валяться по несколько часов в полном покое на удобной поверхности, чтобы ноги уверенно носили.

— Хорошо, пойдём валяться, — согласилась я.

Мы с Никитой повернулись к двери и остановились.

В дверном проёме стояла Вероника в своём оранжевом пуховике.

— Привет, рыжая, — усмехнулся Никита. Он часто называл так Веронику, и она никогда не обижалась. Да и трудно было обижаться на Никиту. В этом беззлобном прозвище было что-то такое домашнее, будто старший брат дразнит маленькую сестрёнку.

Но сейчас глаза Вероники злобно сузились. На привет она не ответила.

— Вы что на ужин не пришли? — спросила она угрюмо.

Мы с Никитой переглянулись.

— Ужин? Да что-то забыли совсем, — сказал он.

— Пилу чинили, — подтвердила я.

Вероника молчала, словно решая, говорить дальше или не стоит.

— Послушай, рыжая… — осторожно сказал Никита, двинувшись к ней. — Я не знаю, как тебя теперь называть, но я насквозь тебя вижу. Зря ты не признаёшься. Ты очень сильная, но ты новичок. Ты не умеешь сохранять личность футляра…

Вероника вдруг сделала ещё шаг и, упав Никите на грудь, горько заплакала, жалобно всхлипывая. Он растерялся, но обнял её, страдальчески закатив глаза.

— Ну, во-о-от, — вздохнул он. — Не надо так. Мы всё поймём, тебе нужно всего лишь нам всё объяснить. А ты молчишь… Не разрешаешь Веронике даже позвать на помощь. Нельзя так…

Она метнулась, вырываясь из его рук. Я успела увидеть только покрасневшие от слёз глаза под кудрявой рыжей чёлкой. Так и не сказав ни слова, Вероника убежала. Никита так и остался стоять с согнутыми в локтях руками.

— Ну и ну, — проговорил он задумчиво.

— Может быть, мы что-то неправильно делаем? — предположила я. — Всё понимаем не так, как надо?

— Не забывай, о ком я обречён помнить, — буркнул Никита. — Райда разбирался в таких вещах. Мы всё делаем правильно. Видишь же: она сама пришла. Про ужин спросить, ага, как же! Это Вероника делает последние попытки вырваться, проявить себя, сказать, что происходит. Но подселенка не даёт. Она сильнее.

— Что же делать?! Эрика жалко!

— Всех жалко, — постановил Никита. — Сейчас уже поздно, а завтра я с Эриком поговорю прямо с утра. Пойдём в кухне чего-нибудь съестного поищем, а потом валяться. Заодно поразмышляем. Как раз есть, над чем.