Колдуй баба, колдуй дед. Невыдуманные истории о жизни и смерти

Наталия Хабибуллина (2024)

Перед вами необычная книга. Трудно сказать, о чем она и в каком жанре написана. Автобиография? Мистика? Психологические этюды? Магический реализм? Скорее она о восприятии мира ребенком, который вырос в очень эклектичных семье и обществе, где порой совмещалось несовместимое: жестокость и милосердие, наивность и лукавство, щедрость и скупость, ненависть и любовь. Девочка часто бывала на кладбище, видела вещие сны, верила в домовых и общалась с духами мертвых. А еще она боялась потерять свою семью, потому что все ее близкие умирали очень рано. Считалось, что их преследует родовое проклятье. Но существует ли оно? Или дети просто неосознанно повторяют судьбу родителей? Набивают те же шишки, не извлекая из них никаких уроков? Не могут наладить личную жизнь, спиваются, кончают с собой, гибнут в результате несчастных случаев. Или все-таки виноват злой рок? Чтобы выяснить это, девочке пришлось погрузиться в свое прошлое и прошлое своей семьи — сделать «перепросмотр».

Глава первая

Звонок

— Пришел с работы — звонок. Дуся умерла, — рассказывал дед бабушке на кухне.

Мне было шесть лет, и я вдруг ясно представила эту картину: душа старенькой тети Дуси вылетает облачком в окно и звенит в серебряный колокольчик — чтобы близкие услышали звон и сразу догадались, в чем дело.

Да, в детстве у меня было богатое воображение, но с тех пор чья-либо смерть представлялась мне только так — со звонком.

Правда, сама я этих колокольчиков тогда еще не слышала…

Чемодан

Тетя Дуся приходилась деду родственницей — теткой, родной сестрой отца. Было ей лет восемьдесят, может, больше. Очень набожная — за всю свою жизнь она ни разу не вышла замуж, носила черные платья до пят и жила при монастыре в Каменном Заделье.

Кроме деда родных у нее не было.

Дед, убежденный атеист и коммунист считал монашку тетю Дусю немного «тово», мол, не станет нормальный человек добровольно запирать себя в монастырской келье.

Поэтому когда старушка заболела и слегла, ухаживать за ней пришлось моей бабушке.

Умирать тетя Дуся приехала в Глазов, в крохотную комнатушку в коммуналке.

Каждое утро бабушка брала меня за руку, и мы с ней шли к тетке домой.

Обстановка в комнате старушки была под стать хозяйке — монашеская. Один угол занимал комод со скрипучей дверцей без зеркала. У окна стоял кухонный стол и стулья с прямыми высокими спинками, обитыми коричневым дерматином. В дальнем углу сиротливо приткнулась панцирная койка, на которой умирала тетя Дуся. Из-под койки выглядывал кусочек потертого чемодана с железными застежками и коваными уголками по краям.

У нас дома тоже был чемодан, кожаный, на молнии, принесенный однажды бабушкой.

— Берегите его! — сказала она. — Там мое «смертное».

— Ты что, скоро умрешь? — испугалась я.

— Все умрут, — просто ответила бабушка.

«Ну нет, уж я-то точно никогда не умру!», — запальчиво подумала я про себя, но вслух ничего не сказала.

Чемодан пылился в нашем доме много лет. Я ходила вокруг него кругами, сгорая от любопытства: что значит «смертное»? Может, там притаилась старуха с косой?

Откроешь чемодан, а она ка-ак прыгнет, ка-ак схватит за руку!

Или там яйцо с иглой внутри, где спрятана Кощеева смерть? Но ведь бабушка не Кощей. Она обычный человек, а значит, вещи у нее должны быть самые обычные.

Что люди берут с собой на тот свет? Белые тапочки? Саван?

Однажды я не утерпела, расстегнула молнию и заглянула внутрь.

В чемодане, сложенные аккуратной стопкой, лежали носовые платки, ночная рубаха, байковые рейтузы, ситцевый платок, какие старухи повязывают на голову, несколько вафельных полотенец и тапки — обычные домашние, синие. Ничего интересного.

Дышите — не дышите

О том, что все люди смертны, я впервые задумалась в пять лет.

Стоял тихий зимний вечер, мы с мамой возвращались откуда-то домой на автобусе. Я растирала варежкой заиндевевшее окно, и вдруг меня как молнией пронзило: а что будет, если мама умрет?

Ночью, лежа в кровати, я пыталась представить свою жизнь без родителей.

Кто будет водить нас с сестрой в детский сад, заваривать чай по утрам, платить за квартиру и высчитывать киловатты электричества, вписывая их в абонентскую книжечку?

Несмотря на малый возраст, вопросы домоводства чрезвычайно волновали меня.

Где брать деньги? Какие продукты покупать в магазине? Как чинить потекший кран, варить суп и солить огурцы на зиму? Раньше со всеми этими делами отлично справлялись мама и папа. Но что будет, когда их не станет?

Выскользнув из-под одеяла, я на цыпочках прокралась в родительскую спальню.

Что, если страшное уже произошло, и они умерли во сне?

Напряженно вслушиваясь в темноту, я пыталась уловить их дыхание.

По полу от балконной двери сильно дуло, и ноги мои моментально заледенели. Но я не могла уйти, не убедившись, что родители живы. Поскуливая и по-собачьи подгибая под себя то одну, то другую лапку, я стояла так долго, но подойти ближе не смела. Боялась.

Много лет спустя, теплым майским днем я снова окажусь в той спальне.

Так же буду стоять у кровати, чутко следя за тем, как мамина грудь слабо приподымается под одеялом. Дышит — значит, жива. И я уйду, поверив, что все будет хорошо. Но хорошо уже не будет. Вскоре после моего ухода это слабое дыхание прервется навсегда.

Но пока я ничего этого не знаю и усиленно напрягаю слух. Кажется, дышат…

С облегчением бегу в свою комнату, ныряю в постель.

Но ровно с той самой минуты страх потерять семью вполз в мою душу, как заразная болезнь, свернулся там змеиным клубком и затаился на долгие-долгие годы.

Есть ли жизнь на Марсе?

За обедом дед обронил, что много лет назад американские ученые запустили в космос беспилотную ракету «Пионер» — выяснить, есть ли жизнь на других планетах.

Запоздалое известие о запуске ракеты страшно будоражит меня.

Я пристаю к деду с расспросами: а когда «Пионер» вернется на Землю? А если правда инопланетяне существуют, какие они? Зеленые, с рожками?

Дед отмахивается:

— Да какая разница? Мы все равно об этом не узнаем.

— Это еще почему?

— Ракета будет летать в космосе лет сто, а может, двести.

Сто лет — целый век! Много это или мало? Загибаю пальцы. Положим, до ста лет ради такого случая я как-нибудь дотяну. Но дожить до двухсот — это вряд ли. А что если…

Придумала! Бабушка говорит, что умершие люди никуда не исчезают. После смерти они перебираются из своих домов на кладбище. Там, на кладбищах, у них целые подземные города. В обычные дни покойники тихо-мирно лежат в своих гробах или навещают друг дружку, а в поминки — Радоницу, Троицу, Ильин день ждут живых к себе в гости.

Родственники несут им в корзинках конфеты, яблоки, пироги. А если усопший при жизни любил покурить или выпить, захватывают с собой папирос и вина — опрокинуть рюмочку на могилку. Таковы в наших краях обычаи.

— Не ходить к родне на кладбище — грех! — наставляла бабушка. — Покойники не должны чувствовать себя одинокими. Иначе они рассердятся и сами к тебе придут.

Так вот, решила я, записку с исходом дела о зеленых человечках мне тоже принесут на кладбище! Пусть хоть в подземном царстве, но я узнаю, есть ли жизнь на Марсе.

Витаю в облаках

Я ни на минуту не могла представить себя мертвой «до конца».

Как это — вот я была, и вдруг меня нет. А куда же я денусь? Должна же я быть где-то. Не на земле, так пусть под землей. А еще лучше на небе! Так даже интересней. Летай себе, прыгай с облака на облако, кувыркайся. Хотя старикам, наверно, не больно-то охота кувыркаться, кости болят и в пояснице ломит.

Ну а вдруг ТАМ можно самому выбирать возраст, какой захочешь? Я бы выбрала такой, как сейчас. Не хочу быть старой, как тетя Дуся!

Всякий раз, когда мы с бабушкой ее навещаем, я украдкой разглядываю старухино лицо: ввалившиеся глаза, желтая пергаментная кожа — вся в морщинах, из-под черного платка торчит крючковатый нос. Настоящая Баба Яга. И зачем мы к ней только ходим?

Басурманка

В комнате тети Дуси всегда сумрачно. Пахнет кислыми щами, нестиранным тряпьем и старостью. Войдя, бабушка первым делом раздвигала шторы и распахивала форточку настежь. В комнату врывался морозный воздух — запах мокрого снега и прелой листвы. Тетя Дуся чуть заметно шевелилась на кровати и скрипучим голосом просила:

— Закрой, Люда. Холодно…

Но бабушка не обращала на эти просьбы никакого внимания. Засучив рукава, шла в ванную, набирала полное ведро воды, снимала с батареи засохшую тряпку и мыла пол.

Меняла простыни, варила на плитке куриный бульон, а после, приподняв тетю Дусю и обложив ее подушками, кормила с ложечки.

Старуха морщилась, плотно сжимала синие бескровные губы. В какой-то момент она замечала меня, и в глазах ее вспыхивала лютая злоба: опять она здесь!

Улучив момент, бабушка всовывала в рот старухе ложку, но та выплевывала бульон, с силой отталкивала тарелку и обрушивала на бабушку весь свой гнев:

— Басурманку! Привела! Ко мне! — хрипела тетя Дуся, тряся костлявым кулачком. — Веры! Не нашей! Нехристь! Убирайтесь вон отсюда! Обе!

Старуха сердито отворачивалась к стене, а бабушка от греха подальше усылала меня на кухню за стаканом воды. Вернувшись, я забиралась с ногами на подоконник, и, прижавшись лбом к прохладному стеклу, глотала слезы: за что она меня так? Что я ей сделала? Подумаешь, волосы черные и фамилия нерусская — папина. Что здесь такого?

Глупый Вовка

Бабушка легонько трогает меня за плечо:

— Брось, она старая и больная, сама не ведает, что творит.

— Ага, не тебя ведь обзывают! — огрызаюсь я и, соскочив с подоконника, обиженная выбегаю в коридор.

Там меня уже поджидает соседский мальчишка Вовка. Катая по полу игрушечный грузовик, и старательно тарахтя за него, он бубнит:

— Мамка сказала, что если вы с бабкой еще раз сюда припретесь, она скажет папке, чтоб он вас с лестницы спустил.

Из кухни появляется Вовкина мать, худая нервная женщина:

— И когда уже ваша старуха сдохнет, — шипит она, вытирая полотенцем чашку. — Место только занимает. Чего вы с ней возитесь, все равно комната нашей будет! Скорей бы уж…

— Сдохнет, сдохнет! — Вовка приплясывает рядом с матерью и показывает мне язык.

Мне вдруг становится невыносимо жаль тетю Дусю. Воображаю, каково ей жить одной в темной комнате, похожей на чулан с пауками, да еще с такими вредными соседями.

— Фашисты! — ору я, и, схватив с полу Вовкин грузовик, что есть силы грохаю его о стенку.

Грузовик разлетается на мелкие куски.

Я готова кинуться на глупого Вовку и его злюку-мать с кулаками, но на шум выскакивает бабушка и поспешно заталкивает меня в комнату.

Я слышу, как из коридора доносится Вовкин басовитый рев и вопли его матери:

— Психованная! Платить теперь будете!

Цветы растут сами

Когда тетя Дуся умерла, соседи позвонили деду и сухо велели прийти за вещами.

Обычный телефонный звонок — ничего особенного, но я упрямо продолжала верить в таинственные колокольчики «оттуда». Даже потом, через много лет, когда умирал кто-то близкий, я всегда узнавала этот звонок. Тревожный, резкий, беспощадный — не звонок, а набат. От него обрывалось сердце, и уходила в пятки душа. Хотелось спрятаться, убежать, заткнуть уши — нет, только не это! Не сегодня! Не сейчас!

Но бежать было некуда — телефон звонил и звонил. Я снимала трубку, и в который раз выслушивала то, что и так уже знала: «Ваша мама, отец, сестра…».

…На могиле тети Дуси поставили простой деревянный крест. Об этом просила сама покойная перед смертью. Еще просила не сажать цветов, сказала: все, что нужно, придет ко мне само. И верно — рябина, вишневые деревца и цветы росли на могиле сами — да так аккуратно, словно кто-то специально их посадил, ухаживал, поливал из лейки.

А сколько было дикой клубники — целые россыпи!

Со временем обида на тетю Дусю прошла. Вернее, одно мое «я» понимало, что дуться на старушку не стоит, но другое нет-нет да и царапнет острым коготком: а помнишь?…

Кольцо

Однажды, когда мне было уже лет семнадцать, мы с бабушкой и сестрами пришли на кладбище. Была Троица. Светило солнце, но ледяной ветер пронизывал насквозь.

Бабушка серпом срезала прошлогоднюю траву на могиле тети Дуси. Таня и Света сидели на облупленной скамье и уплетали пироги с грибами, запивая чаем из термоса.

Неожиданно в траве у вишневого деревца что-то блеснуло. Колечко!

Я быстро нагнулась и сунула его в карман. Отойдя в сторонку, разглядела находку получше. Это был перстень легкого желтого металла. Чьей-то умелой рукой на нем был выгравирован женский профиль: гордо вздернутый подбородок, густые волосы, туго стянутые узлом на затылке, крючковатый нос…Тетя Дуся!

Мы бывали на могиле тети Дуси не раз, и я могла поклясться: кольца здесь раньше не было. Откуда оно взялось? Ведь у старухи кроме нас никого — ни родни, ни подруг.

Забрать кольцо себе? Может, это такой запоздалый подарок от тети Дуси? Вдруг ее душа осознала, что была несправедлива ко мне и теперь таким образом просит у меня прощения. А если нет? Что, если кольцо — заговоренное и подброшено сюда с единственной целью — навредить «басурманке»? Зачем, мол, ходишь ко мне, не ходи.

Вот и бабушка говорила, что нельзя ничего брать с кладбища…

Я осторожно опустила колечко в траву. Там, под вишней оно лежит до сих пор.

И я до сих пор не знаю, правильно ли я тогда поступила…