Девятая жизнь

Наталия Полянская, 2021

Жизнь Катьки идет привычным чередом: стабильная работа, обжитая и уютная квартирка и крепкие отношения, которые скоро перерастут в брак. Все меняется, когда на ее голову обрушивается внезапное горе – смерть самого близкого человека. Теперь Катьке предстоит выполнить все условия договора, чтобы вступить в права наследства, не потерять себя и понять: какая же она на самом деле – жизнь…

Глава 2

В «Одуванчике» Катька устроилась за любимым угловым столиком у окна, раскидала скетчбуки и карандаши, с благодарностью приняла от Сережи капучино, слопала пенку и затосковала.

Дед говорил, что нужно уметь делать и неприятную работу тоже. «Она испытывает твою силу воли, — утверждал дедушка. — Приносит деньги, на которые ты живешь. Ставит перед тобой нетривиальные задачи. Тебе это скучно, однако это вызов тебе как творцу. Какой ты творец, если с самого начала занимаешься исключительно приятным и делаешь только то, что в голову взбрело? Это деградация, милая моя. Нет ничего страшнее регресса».

Ему-то хорошо говорить. Дед в жизни всего уже добился сто лет назад, он еще при советской власти был известным художником. И все равно, Катька знала, брался за разное. С большей частью этого разного она категорически не соглашалась, считая чушью и размениванием взращенного таланта на ерунду, а дед говорил, что это вроде обливаний ледяной водой. Да, некомфортно ни разу, зато как закаляет, ух!

— Как видеть свои возможности, если ходить только в теплый душ? — пробормотала Катька дедову фразу. — Делегирование, значит.

Она посмотрела на картину. Кот Ферапонт крался за шмелем, а вокруг… Одуванчики. Кстати, почему бы и нет?

На середине отрисовки бизнесменов, зверски раздербанивающих одуванчик, Катьке позвонил дед.

— Я вот что подумал, — сказал он без «здрасте — до свидания», как обычно. — Встречаемся в два часа на «Кропоткинской» в «Хлебе насущном». О нем, родимом, и поговорим.

— Я вообще-то занята, — пробубнила Катька, тщательно прорисовывая бизнесмену шнурки.

— Творишь?

— Творю.

— Это ты молодец. Но в два часа я тебя жду. Але, «Незабудка», я «Сокол»!^[1] Как слышишь меня?

— «Сокол», я «Незабудка», слышу тебя хорошо, и ладно, ладно, приду!

— То-то же, — сказал дед и отключился.

Катька вздохнула и посмотрела на получившийся рисунок. Бизнесмены скалились, готовые растерзать и друг друга, и несчастный обтрепанный одуванчик. Хищный оскал буржуазии, вот как. «Я художник, я так вижу».

В «Хлеб насущный» Катька опоздала минут на пятнадцать.

Можно было бы, конечно, и так пойти — в «акульих» шортах и непричесанной, чисто деду назло, — однако в последний момент девушка передумала. Ничего она этим не докажет, а вдруг с дедом будет кто-то еще? Катька понятия не имела, чему посвящена сегодняшняя внезапная встреча и что взбрело деду в голову на этот раз. Ее единственный родственник отличался редкостной непредсказуемостью.

Поэтому Катька забежала домой, сменила шорты и футболку на юбку, блузку и сандалии, наскоро вымыла голову и высушила волосы, а уж укладка — работа ветра. Игорь спал, его даже звук фена не разбудил. Ну, у каждого свои радости…

Дед, конечно, уже ждал ее. Когда Катька влетела в «Хлеб насущный», взмыленная, подружившаяся с ветром, молча встал и отодвинул для нее стул. Перед тем как сесть, Катька чмокнула деда в щеку. Раньше бы и обняла, и прижалась… но детство закончилось, а взрослая жизнь слишком стремительна, чтобы разменивать ее на нежности.

— Катерина, если ты везде будешь опаздывать, тебя не станут воспринимать всерьез.

— Как говорил тот самый Мюнхаузен, господа, вы слишком серьезны! Умное лицо — это еще не признак ума, господа! Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица!

— Извинения приняты, — хмыкнул дед и уселся напротив. Катька уперлась локтями в стол, положила подбородок на ладони и принялась рассматривать. Пожалуй, с дедом все хорошо. Седых волос прибавилось, ну так в восемьдесят три это логично. Щетина длинная: поленился бриться или не успел, увлекся, вон и пятнышко краски около уха. А вот одет с шиком: льняная рубаха, льняные же штаны на тон темнее, на руке — часы стоимостью с Катькину студию, на безымянном пальце — кольцо с рубином, как у кардинала Ришелье. Катька считала кольцо дикой безвкусицей, а дед говорил, что это китч и надо уметь.

Подбежала официантка, разулыбалась деду, «поплыла». Дед сделал заказ неторопливо, словно подкрадываясь к добыче, и припечатал финальным: «Девушке все то же самое и порцию сорбета!» Официантка покивала, а потом неодобрительно на Катьку покосилась. Ну да, есть чему завидовать: тощая и встрепанная как ворона, а ест — мужик не всякий такую порцию одолеет — и еще изволит обедать с харизматичным пожилым джентльменом. Фи.

— Как творчество? — поинтересовался дед. — Вспахиваешь ниву заказов?

— Вспахиваю, — согласилась Катька. — Еще немного — и на машину накоплю.

— Катерина…

— Я уже двадцать семь лет Катерина.

— А я помню, — ухмыльнулся дед. — Только ведешь себя как в пятом классе. Возьми мою «Тойоту», чего ей в гараже стоять?

— Я накоплю.

— Ржавеет машина, пользовалась бы семейным имуществом…

— Мне немного осталось.

— Докинуть?

— Заказчики докинут.

Дед пожал плечами, не слишком удивленный ответом.

— А ты как? Все лоботрясов своих рисуешь?

— Рисую. О них речь и пойдет. Только поедим сначала.

«Так я и думала». Настроение у Катьки испортилось. Вот вечно так! Почему нельзя просто пообедать с дедушкой, обменяться новостями и разойтись — жить каждый своей жизнью? Непременно ему надо поуговаривать ее, непременно попытаться вовлечь!

Фалафель Катька жевала без аппетита, снова вдохновилась только на сорбете. Дед заказал себе чашку кофе — «Самую громадную, девушка» — и теперь пил его, огненный и без сахара, черный и горький, сваренный чертями в аду.

— Тебе не вредно? — Катька указала ложечкой на кофе. — Что твой врач говорит?

— Говорит, все мы смертны, а некоторые внезапно смертны, — философски откликнулся дед. — Так что нужно получать удовольствие, пока есть куда его получать. Я не пью, не курю, могу я хоть кофейком себя побаловать?

— Можешь, можешь. Только таблетки потом станешь пить, как давление скакнет.

— Возвращалась бы ты домой, Катя, — заявил дед без всякого перехода. — Может, хватит?

Катька передернула плечами.

— Зачем? Стакан воды тебе есть кому подать, а у меня своя жизнь.

— Это я понимаю, — усмехнулся дед. — Птенец вылетает из гнезда и расправляет крылья. Но ты, по-моему, уже вполне уверенно держишься в потоках воздуха. И мне ты все доказала. Может, вернешься? У меня студия лучше.

— У меня тоже хорошая. А ты просто скучаешь.

— Не без этого.

Они улыбнулись друг другу.

— Что там с твоими балбесами? — Катька предпочитала побыстрее разделаться с неприятной частью разговора.

— С ними все в порядке. Едят, спят, тыгыдык. — Дед выучил последнее слово по Катькиной наводке и теперь часто его использовал: нравилось, как звучит. — Правда, тыгыдык небыстрый, так как хорошо кушают. Я с ними серию буду делать, и мне нужен помощник. Я бы предпочел тебя.

— Дед! — Катька поморщилась. — У тебя миллион учеников. Неужели неквалифицированная работа — удел единственной внучки, а не восторженных почитателей? Любого помани, он тебе все детали отрисует, лишь бы учиться у великого Литке! Да и натаскаешь их. Больше художников, хороших и разных!

— Чуйки у них нет, — сказал дед. — А у тебя есть.

— Черт с ней, с чуйкой. Давай по-честному? Я не хочу. Ты опять китч запросишь, а я это не люблю.

— Не китч, — произнес дед, внимательно ее разглядывая. — Там другое немного… Я б тебе рассказал, да верю, что ты решительно настроена. Катерина…

— Да? — Она смотрела на него честными-пречестными глазами, уже понимая, что миновало. Дед взглянул в ответ, помолчал и вздохнул:

— Ничего, Кисточка…

Вот как он так умеет? Это же целый ритуал: дед зовет — она отказывается. Гордость, предубеждение, самостоятельность. Жаркие споры, иногда до слез (Катькиных, конечно). Имею мнение, оспаривать бесполезно. А тут — ничего. Впору забеспокоиться.

— У тебя температуры нет? — озабоченно спросила Катька. — Или камней в почках? Ты чего такой вареный?

— Я не вареный… — покачал головой дед. — Просто надеялся, что ты согласишься без всяких танцев своих обычных. Это для меня не самый типичный проект, даже идея не моя. Знакомый предложил, я согласился…

— Заказуха-а! — простонала Катька, борясь с желанием упасть лицом в мороженое.

— Пусть так. Но не совсем простая. Я б тебе рассказал, да толку слова тратить.

Лежащий рядом телефон завибрировал, на дисплее появилось имя Игорька. Проснулся, значит. Дед покосился, усмехнулся.

— Кавалер твой звонит? Наотдыхался?

— Игорь, как и я, тоже работает, между прочим.

— Да, продавцом в салоне сотовой связи.

— Не всем быть гениями. А ты сноб.

— Первостатейный… — не стал отрицать дед. — И получаю от этого удовольствие всю жизнь. Как я тебя этому не научил? Уму непостижимо.

— Все впереди, — буркнула Катька и сбросила звонок: с Игорем она во время встреч с дедом не разговаривала. — Доживу лет до пятидесяти и сразу заделаюсь снобом.

— Можно начать и раньше! — воодушевленно сказал дед. — Прямо сейчас! Собрать вещички и вернуться в логово зажравшихся гениев. Как тебе такая перспектива?

— Ты подозрительно меня сманиваешь… — Катька прищурилась. — Неужели так помощь нужна?

— Ты мне нужна, — грубовато ответил дед и отвел глаза.

Катька молча на него смотрела. Посидели так минуты две, потом дед повернулся и спокойно произнес:

— Я не вечный, Катерина. И слишком старый для вот этих игр. Не хочешь переезжать — хоть появляйся почаще, а если мое общество тебе противно, скажи прямо. Ты же знаешь, я не люблю лжи и хождения вокруг да около…

— Не противен ты мне… — Катька рассердилась. — Что за история! Я тоже скучаю. Просто работы много, я же учусь, шишки набиваю, как мне велел великий ты. — Дед слабо улыбнулся. — И мы с тобой расходимся в творческих взглядах. Да! А ты мне доказываешь вечно, что твой путь единственно верный. А у меня — свой!

— Хорошо-хорошо, пусть свой. Но вот что я тебе предлагаю. На следующей неделе в Праге открывается выставка, несколько моих картин там будет. Как насчет в выходные туда слетать? Рулька, кнедлики, пиво. Считай это взяткой.

— М-м, взятка, как приятно звучит! — Вот это уже был привычный дед. От сердца отлегло. — Я подумаю и дам свой положительный ответ.

Давно они с дедом никуда не выбирались. Игорь переживет одни выходные без любимой девушки, а дед… Конечно, будет ворчать, но зато с ним не соскучишься.

Весь понедельник, вторник и даже кусочек среды Катька предвкушала этот пражский вояж. Думала о том, как просторна и нетороплива Влтава в начале лета и можно будет покормить голубей и зайти в собор Святого Витта, где покрываешься мурашками от прохлады и красоты. Выпить пива, сгрузить на дедову тарелку ненавидимые кнедлики, сидеть вечером на набережной и говорить о миллионе вещей, глядя, как в реке отражаются фонари и звезды.

В среду, когда день неудержимо сваливался в вечер, Катьке позвонил Валентин Петрович Климанский.

— Катерина Филипповна, — сказал он, и та вдруг уронила кисть, которой раскрашивала гибискус на холсте, и вытянулась в струну — так резко и диссонирующе прозвучал голос. — Приезжайте, пожалуйста. Катерина Филипповна… его больше нет.

Теперь ехать в Прагу было не с кем.

Примечания

1

Цитата из фронтовой песни «Незабудка». Музыка Анатолия Лепина, слова Феликса Лаубе.