Счастье за три дня

Наталия Миронина, 2020

Кто-то скажет – романтичная и расчетливая, кто-то хихикнет: врушка. И все это о Дине Васнецовой, с седьмого класса влюбленной в Олега Бахметьева. Их пути разошлись сразу после окончания школы – и вот, спустя почти тридцать лет, Олег и Дина едут в вагоне поезда «Москва – Петербург». Он узнает рыжую интриганку, но старается сделать всё, чтобы она его не заметила. И… к концу пути очаровывается ею. У него есть шанс окунуться в прошлое или тихо ретироваться. Только школьная любовь слишком сильна, чтобы так просто вычеркнуть ее из своей жизни.

День первый

Если вам скажут, что врать нельзя, — не верьте. Врать можно. А еще можно хитрить, ловчить, водить за нос. Вопрос в том, ради чего вы это все затеяли.

Глава первая

Отъезд

— Ты, пожалуйста, не экономь на еде. Обедай. И ужинай. Не просто булочку с кефиром. Ешь нормально. Салат. Что-то горячее. И не терпи до ночи. В семь часов ужин. Мама, ты меня слушаешь? — сурово спросила Ася, глядя на мать.

Дина спохватилась и сделала внимательное лицо. Ася была строгой дочерью. Она сама жила по расписанию и требовала этого же и от других. В частности, от родной матери.

Дина предпочла бы сама добраться до вокзала. Ведь путь был близким. Сначала автобус, потом немного пешком. И вот она уже у Ленинградского вокзала. Она бы купила воды, газету или журнал, жевательную резинку и очень вредную и, честно сказать, невкусную шоколадку. Поглазела бы на витрины, понаблюдала бы за пассажирами. Может быть, купила бы себе платок или шарф. Чтобы в обновке сесть в поезд. Шарф, шоколадка, вода и журнал стоили бы дорого, как и все, что продается на вокзалах и в аэропортах. Но путешествие есть путешествие. Даже если путешествие строго деловое. В конце концов, можно не задумываться об одних мелочах и получать удовольствие от других. Например, очень хотелось пройтись пешком по осенней улице, пружинить на маленьких удобных каблучках, везти новый чемоданчик и прислушиваться к дробному стуку его колесиков. В этом коротком пути до вокзала уже было предвкушение перемен. Но все случилось иначе. Дочь Ася заехала за ней на своем бордовом «пыжике», придирчиво осмотрела вещи, уложенные в чемодан, и самолично добавила туда теплый свитер.

— Осень в Питере может оказаться зимой. Я вообще не понимаю, почему ты так долго откладывала эту поездку. Могла еще в августе съездить. В августе везде тепло, — сказала она и добавила еще туда шерстяные носки.

Дина ничего не ответила, поскольку предпочитала не вступать в полемику с дочерью. К тому же ей была приятна такая забота. А вот спорить с Асей не представлялось возможным.

Затем Ася сварила кофе, добавила в материнскую чашку молока и сделала бутерброды.

— Знаешь, в поезде кормят, но это будет еще часа через два. С твоим низким давлением не стоит выходить на голодный желудок.

И тут Дина согласилась — отчего бы не поесть перед дорогой? Затем они спустились вниз, Ася погрузила чемодан в машину и, сев на водительское место, произнесла:

— Я, конечно, не могу возражать против этой поездки. Хоть многое мне кажется странным…

— Ну почему же странным? — пожала плечами Дина. — Кроме нас, никаких других родственников у этой Клары не было… Поэтому…

— Мама, а скажи, странности с именами — это у нас в роду? — перебила ее дочь.

— Какие странности? — оторопела Дина.

— Ну, как… Ты — Дина, я — Ася, дальняя родственница — Клара.

— Действительно, — рассмеялась Дина, — ни одной Иры или Оли.

— Кати или Тани, — подхватила Ася.

— Ну, мое имя — старое, семейное. От прабабушки твоей, моей бабушки, маминой мамы…

— А почему меня Асей назвали?

— Я перед родами Тургенева читала. Там героиня у него есть — Ася. И потом, хорошее имя. Короткое, лаконичное.

— Помню я эту Асю, читала про нее. Мне она не нравилась, — пробурчала дочь.

Дина увидела, как что-то очень детское и упрямое проступило на ее лице. «Двадцать два года — это не так много, как кажется», — подумала Дина. Она дотронулась до плеча дочери:

— Асечка, пожалуйста, ты тоже себя береги. И машину аккуратно води, и вообще…

— «Вообще» я тебе точно обещаю, — покосилась на мать Ася.

На вокзале, несмотря на ранний час, была сутолока. Дина попыталась отправить дочь домой — до работы было еще время и она могла поспать час-другой.

— Ты ко мне домой поезжай, поспи немного. У тебя целый рабочий день впереди. И совсем не стоило меня провожать, сама добралась бы… — засуетилась Дина.

— Мама! — нахмурила брови дочь. — Давай теперь поговорим о нотариусе. Ты же сначала все внимательно выслушай, посмотри документы. Потом позвони мне и отправь копии. И ничего не обещай. Я все проверю и перезвоню. Пусть ждут, законы здесь на нашей стороне.

— Я все понимаю, — пообещала Дина. — Ты не волнуйся. Между прочим, твоя мать не выжила из ума, она прекрасный работник, обеспечивает себя сама и вырастила такую замечательную дочь.

Видимо, какая-то незнакомая нотка проскользнула в голосе Дины, потому что Ася обняла ее:

— Господи, да сильнее и умнее тебя никого на свете нет. И я это серьезно. Но я же волнуюсь за тебя.

— А я за тебя.

— Поэтому мы с тобой вдвоем — настоящая семья.

Дина который раз похвалила себя за то, что никогда не морочила дочери голову и в свое время на вопрос: «Где мой папа?» — ответила честно. «Твой папа с нами не живет. Он решил, что ему надо жить отдельно», — сказала она. «Он что, даже приходить к нам не будет? Я хочу посмотреть на него», — спросила дочь. «Он не будет к нам приходить! — спокойно, но твердо произнесла Дина и добавила: — Вырастешь — и сама его навестишь. Если захочешь».

Ася выросла. Отца навестила и потом сказала матери:

— Интересно, почему так называемые свободные люди выглядят ущербно.

Дину передернуло. Она поняла, о чем идет речь, но особенно расспрашивать не стала. Все ждала момента, когда Ася сама поделится впечатлением. Этот момент наступил очень скоро.

— Мама, я не буду больше с папой встречаться. Понимаешь, это как-то ненатурально. С одной стороны, он таким виноватым себя чувствует, что мне неудобно. Я его не видела всю свою жизнь и не считаю, что он мне чем-то обязан. А с другой стороны, у него обида на тебя. Что там у вас было — не хочу знать. Но я увидела, с каким облегчением он прощался со мной. Ему много лет, он нездоров, но моя помощь ему не нужна. Мне не нужна его. А так получается, что больше резонов-то и нет.

— Как ты решила, так и будет, — спокойно согласилась Дина, и вопрос был навсегда закрыт.

Сейчас, на вокзале, ощутив прилив нежности, Дина обняла дочь и, чтобы скрыть свое волнение и не показаться смешной, произнесла:

— Представляешь, мы с тобой получили наследство! В это даже поверить сложно. Мы — и просто так получили. Такого просто не бывает! Мы же должны заработать себе блага жизни! В поте лица своего.

— Ох, мам! — воскликнула Ася. — Вот кто-кто, а ты это заслужила. Но, даже если это какая-то ошибка или недоразумение, не переживай. Я скоро буду двумя секторами руководить. Это и денег больше, и перспективы…

Дина не успела ответить — объявили посадку, и они заспешили к вагону.

Серо-белая гусеница «Сапсана» вытянулась на весь перрон. У дверей пассажиров встречали милые девушки в форменных костюмах.

— Тебе сюда, вагон номер четыре! Твой, можно сказать, любимый! — пошутила Ася и потянула мать за руку.

У Дины радостно забилось сердце — как давно она никуда не уезжала, как давно она не была в Питере и как давно в ее жизни не случалось чудес. Сейчас же, стоило ей сделать лишь один шаг, покинуть перрон, войти в этот белоснежный вагон, как жизнь тут же преобразится.

Ася никуда не ушла, пока не тронулся поезд. Дина, заняв свое место, махала ей рукой, улыбалась и что-то пыталась сказать. Ей казалось, что она уезжает не на три дня, а на целую вечность. Ее дочь, посадив мать в поезд, вдруг потеряла всю свою серьезность и суровость — теперь ее лицо смягчилось и стало немного растерянным. Дина, увидев это, расстроилась. «Господи, да у нее никого и нет, кроме меня!» — подумала она, но тут же одернула себя. В жизни их маленькой семьи было все замечательно — и мама, и дочка уверенно стояли на ногах, имели работу, жилье, рядом с ними всегда были друзья. «А что еще надо?!» — спросила сама себя Дина, когда уже поезд выполз из-под перронного навеса и медленно пробирался мимо запасных путей и пакгаузов.

Да, а что еще хотела бы иметь в жизни Дина Васнецова, приятная женщина сорока пяти лет, с длинными рыжими волосами, заплетенными в косу? Эта странная для ее возраста прическа не несла никаких особых мессенджей, как принято теперь говорить, а просто была выбрана в силу удобства и быстроты изготовления. Дина Васнецова в своей жизни все делала сама — ставила задачи, определяла цели, принимала решения. Она сама расплачивалась за свои ошибки, не тратя времени на поиски виноватых. И теперь, к сорока пяти годам, могла сказать, что ее жизнь удалась — хорошая профессия, взрослая дочь, какое-никакое материальное благополучие и уверенность в завтрашнем дне. Конечно, глобальные катаклизмы семья Васнецовых не пережила бы, но устоять на ногах в экономический шторм Дина и Ася смогли бы.

…Образование Дина получила медицинское, окончив стоматологический институт. Сразу после школы она поступить не смогла, хотя готовилась тщательно и аттестат имела приличный. Целый год Дина проработала в медицинском центре администратором. Со своими нехитрыми обязанностями она справлялась легко и, оглядевшись вокруг, поняла, что с выбором профессии не ошиблась. Ей нравилось каждый день работать с девяти до шести и находиться среди людей в белых халатах. В профессии врача все было реальностью: вот недомогание, вот помощь — и вот облегчение. Несмотря на то что была Дина натурой весьма романтичной, у нее вызывали уважение конкретные дела и, как их логическое завершение, реальный осязаемый результат. Поэтому, ожидая следующего года, Дина так и проработала администратором в регистратуре медицинского центра. И даже изредка ассистировала в кабинете первичного приема. Дина боялась потерять работу — ее пожилые родители зарабатывали очень мало, скоро стали пенсионерами, а времена нарождающегося капитализма были суровые. Поэтому юная Васнецова на месте не сидела. Она бесконечно училась, овладевала навыками: физиотерапия, инъекции внутривенные, инъекции внутримышечные, курсы массажа и прочее. Весь год без устали посещала тренинги и разного рода обучающие семинары. Она сдавала экзамены, получала дипломы — и уже через год стала полноценным членом медицинского коллектива.

— Дина, вы размениваетесь. Не отклоняйтесь от курса. С вашим характером из вас получится отличный хирург-стоматолог, — не раз говорил ей Арсен Вагитович, ведущий специалист центра.

Дина Васнецова кивала, соглашаясь, но для себя понимала: она не разменивается и не отклоняется, она таким образом выживает. Если можно чему-то научиться — надо учиться. Что пригодится — неизвестно, как жизнь повернется — тем более. Через год Дина поступила в стоматологический институт. Поступила, прекрасно сдав экзамены и имея опыт работы в медицине. А конкуренция при поступлении была огромна. Абитуриенты — мальчики и девочки на дорогих машинах — были совершенно спокойны за свою студенческую судьбу. Дина относилась к такого рода явлениям спокойно — она понимала, что всегда рядом окажется кто-то, кому жить будет легче и приятнее. Значит, она, Дина, должна лишь увеличить темп и прибавить скорость продвижения по жизненному пути.

С дипломом она вернулась в свой медицинский центр и сразу получила практику. Нельзя сказать, что все шло гладко, но Дина умела ладить с людьми и жить в коллективе. Она не была завистливой и склочной. К тому же, если человека не понимала, это не мешало ей принять его точку зрения. То есть врагов себе она не наживала, а вот людей, готовых ее поддержать, рядом с ней становилось все больше и больше.

Женщина хирург-стоматолог — явление не очень частое даже в эпоху прогрессирующего феминизма. Однако профессиональный выбор Дины вызвал некоторое замешательство в кругу ее родных и знакомых.

Родители удивлялись молча. Ведь с самого детства их дочь была особой романтичной и мечтательной: она много читала, слушала музыку. Мама и папа не догадывались, что эти увлечения были поверхностными. Дина любила то, что модно, что на слуху и всеми признано. Более сложные произведения у нее не хватало терпения прочитать, прослушать и самостоятельно оценить. В живописи Дина разбиралась лучше, но и тут сторонилась всего грубого, некрасивого и вызывающе непонятного. Изящные английские акварели, картины импрессионистов, хорошо выписанные книжные иллюстрации — все это она очень любила и могла рассматривать часами. И в юные годы, и сейчас по музеям Дина ходила всегда одна — ей некомфортно было в толпе, а подруга Катя Пчелкина не являлась ценительницей живописи.

Пчелкина до сих пор посещала «Дискотеку восьмидесятых» и концерты «Авторадио», где активно зажигала.

— Понимаешь, мне некогда было танцевать, когда мы с тобой молодыми были, — объясняла она свое пристрастие Дине, — я деньги зарабатывала и семью содержала. Да и обстановочка тогда была та еще! А теперь — красота! И приятно молодость вспомнить, и отличная возможность размяться. Опять же, познакомиться можно со сверстниками.

Однажды Пчелкиной удалось затащить Дину на такой концерт. Стояли они в танцевальной зоне, вокруг народ орал, плясал и прыгал. На сцене под фонограмму пели постаревшие звезды.

— Глупая, здесь главное не слова, а танец, движение, драйв! — рассмеялась Пчелкина, видя, как поморщилась Дина, сразу определившая, что поют под фонограмму. — Так что давай, включайся, у нас тут уже свой круг образовался!

Действительно, люди вокруг радостно выплясывали, улыбаясь друг другу. С Диной попытался познакомиться полноватый мужик с татуировкой на запястье. Дина отделалась неловкими улыбками. Шум вокруг стоял изрядный, а потому и разговор можно было не поддерживать.

— Зря ты так, нормальный мужик, — заметила по этому поводу Пчелкина.

Дина благоразумно промолчала — по ее мнению, знакомиться в таких местах было глупо.

И больше на подобные мероприятия не ходила. Не прерывая, впрочем, дружбы с Катей Пчелкиной.

…Итак, Дина наконец получила место хирурга-стоматолога. Тот самый Арсен Вагитович взял над ней шефство, и, если к нему попадал человек, чей зуб спасти не представлялось возможным, Арсен Вагитович направлял его к Васнецовой.

— Не женщина — фея, — обязательно говорил при этом врач, — а удаляет так, как будто щекочет вас за ушком.

Пациенты впадали в столбняк, увидев худенькую рыжую женщину, и начинали сомневаться. Но Дина вела себя спокойно и властно. В своем кабинете она была богом. Эта ее манера подавляла волю пациента и блокировала желание сопротивляться. К тому же обнаружить свой страх перед такой приятной особой многие просто не решались.

Окружение Дины удивлялось — тяжелая, «кровавая» работа никак не сочеталась с образом немного рассеянной, немного легкомысленной модницы, коей всегда была Васнецова.

Лучшая подруга Пчелкина по этому поводу ехидничала:

— Тебя вообще к хирургии подпускать нельзя. Ты во рту у пациента клещи забудешь! Вот влюбишься очередной раз, будешь витать в облаках — и забудешь.

Дина в таких случаях краснела и отмахивалась. Но Пчелкина знала, о чем говорила. Ко всему прочему Дина Васнецова была натурой удивительно влюбчивой. Состояние влюбленности было органично и естественно для нее, как для некоторых естественны ложь или зазнайство. Где бы Дина ни появлялась, она сразу же выбирала себе объект и немедленно в него влюблялась. А затем вступал в силу один и тот же сценарий. Дина пожирала глазами ничего не подозревающую жертву. Воображала знакомство с этим мужчиной, их встречи, объяснения. В своих мечтах она доходила до такой фантастической реализации, что, когда вдруг обнаруживалось, что объект не свободен, Васнецова начинала страдать. Грубая и материалистически мыслящая Катя Пчелкина утешала ее одними и теми же словами:

— Понимаешь, человек даже не догадывается, что он тебе нравится! Ты же ни намеком, ни словом не даешь ему это понять. Откуда же ему знать-то! Он и не знал. Поэтому и стал ухаживать за другой.

Васнецова понимала, что подруга права. И знала за собой это дурацкое качество — влюбиться и придумывать отношения. Самое интересное, что она всегда проводила параллели с художественной литературой. «Эта девушка — ну точно как Скарлетт из «Унесенных ветром»! А ее спутник — один в один такой, каким был бы пожилой президент Кеннеди», — например, думала она, глядя на какую-нибудь парочку. При всем при этом малахольной дурой Дина Васнецова не была. Она отлично работала, делала все для того, чтобы обустроить должным образом старость родителей и как можно меньше зависеть от внешних обстоятельств. Васнецова завела банковский счет, который регулярно пополняла. После ухода родителей (они умерли в один год) она очень долго и терпеливо разменивала их квартиру. Ее дочь Ася была еще мала, но Дина понимала, что роскошь трехкомнатной квартиры в центре Москвы, где всю жизнь она прожила с родителями, ей сейчас не по карману. К тому же девочка вырастет, и ей понадобится жилье. «Нужно подумать и о ее личной жизни: выйдет Ася замуж — и им будет где жить!» — размышляла Дина. И она, потратив уйму времени, нашла-таки нужные варианты. Квартиры оказались маленькими, но в хороших домах, обе рядом с метро. Причем одну из квартир Дина ухитрилась купить возле станции «Бауманская», то есть почти в центре. Дина и Ася долго жили именно в ней, сделав самый простой косметический ремонт — на качественный уже не осталось денег. А когда накопили нужную сумму, то ремонт в ней сделали современный, модный — и стали эту квартиру сдавать. Дина, несмотря на свою романтическую восторженность и погружение в переживания, практическую жизнь выстраивала прямо-таки железной рукой.

По поводу излишней внешней романтичности подруга Пчелкина как-то в сердцах сказала:

— Я не могу понять, Васнецова, ты же нормальная баба — на тебе половина твоего центра держится. А зубы удаляешь как бог. Так чего же ты не можешь научиться с людьми общаться?! Зачем манерничаешь? Не обижайся, но иногда ты выглядишь по-идиотски. Что это за ужимки? Зачем ты с мужиками разговариваешь так многозначительно? С какими-то намеками. Ты человека видишь третий раз в жизни, а плечами поводишь, словно у вас роман два года длится.

Дина обижалась на подобные замечания, но сама знала за собой такой грех. В обществе людей, которым она хотела понравиться, Дина Васнецова не умела быть естественной. Ей хотелось быть просто милой, но то ли ее подводило желание непременно быть похожей на героинь романтической литературы, то ли действительно она так стеснялась, что в результате выходило все по-идиотски.

Сидя сейчас в вагоне поезда, Дина смотрела в окно и удивлялась знакомым московским пейзажам. Она сто раз бывала в этих местах, но никогда не обращала внимание на их некрасивость. «Жаль, ведь люди подъезжают к нашей столице и видят такое!» — подумала Дина. В это время зазвонил телефон. Дина порылась в своей огромной сумке, выудила телефон и закричала в него, забыв о том, что вокруг нее люди:

— Да, алло! Привет! Уже едем, да-да, едем!

Ее собеседник стал что-то говорить, но из всех его слов Дина разобрала только: «Едем? Ты же одна собиралась ехать?! Почему — едем? Ты с кем туда отправилась?!» Тут Дина смущенно огляделась и тихим голосом осторожно произнесла:

— Это так, оговорка. Поезд едет. Много пассажиров. Поэтому я сказала — едем. А так — я одна.

Васнецова заметила ехидную усмешку дамы, сидящей напротив. Их разделял только столик, и Дина была уверена, что интонацию голоса ее собеседника дама тоже услышала.

— Ты знаешь, тут шумно сейчас, я тебе перезвоню. У меня все хорошо, не волнуйся, — проговорила Дина, а последнюю фразу произнесла особенно отчетливо. Чтобы стереть ухмылку с лица соседки. Дина знала, что звонивший по-настоящему волнуется. И эта придирка к словам — ревность, а не дань традициям. С одной стороны, это огорчало — ей было жаль человека, который зря переживает. А с другой стороны, Дина уважала традиции, какой бы сферы жизни они ни касались. «Традиции — это основа, залог порядка. Положено попрощаться — вот и попрощались. Положено поволноваться — вот он и проявил обеспокоенность!» — думала она, разглядывая попутчиков.

В вагоне все занимались своими делами. Доставали наушники, бумаги для работы, книжки. Кто-то устраивался спать. Дина вдруг ощутила блаженство — она вырвалась из будней, ее ждут три дня совсем другой жизни, а главное, она наконец узнает, что же это за тетка Клара, после которой осталось наследство. Дина достала из сумочки зеркало и мельком взглянула на себя. «Да, синяки под глазами, но это я не выспалась. Приеду — передохну. А так все хорошо. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. И большего даже желать нечего!» — подумала она.

Для вида Дина тоже достала книжку. Читать не хотелось — волнение и предвкушение предстоящих дел все равно не дали бы ей сосредоточиться. Но и просто смотреть перед собой оказалось не очень удобно — ведь напротив сидела та самая тетка, которая ухмылялась телефонному разговору. И встречаться с ней глазами Дине не хотелось. «Хорошо бы на обратном пути у меня было место не у стола», — подумала она и тут же усмехнулась. За эти три дня многое должно было произойти, и думать сейчас о таких пустяках было просто смешно. Васнецова повертела головой в поисках проводника, а найдя его, попросила кофе.

— С молоком? — поинтересовалась девушка-проводник.

— Если можно, — ответила Дина, и уже минут через пять перед ней стоял ароматный кофе. Васнецова улыбнулась, предвкушая удовольствие, и поднесла бумажный стаканчик ко рту. В это время поезд качнуло, и кофе выплеснулся на руку. Дина вскрикнула, постаралась аккуратно донести стаканчик до стола и поставить его ровно.

— Вам помочь? — со всех сторон послышались голоса.

— Нет, спасибо, сама виновата. Поторопилась! — с извиняющимся выражением на лице замотала головой Дина, потирая руку.

— А у вас кофе на свитерке. Очень заметно и очень неаккуратно, — громко сказала дама, которая посмеялась над телефонным разговором Дины. — Надо снять и застирать.

Дина охнула и приложила руку к груди — действительно, там было мокро.

— Ничего, свитер я сниму, посижу в футболке. А когда будем подъезжать, достану другой. — С этими словами Дина приподнялась и стала стаскивать с себя свитер. Многочисленные зрители притихли. Сначала они увидели, как скрылась голова Дины, как вытянулись ее руки, слегка оголился плоский загорелый живот, и наконец свитер был снят, а Дина предстала в белой обтягивающей футболке. Мужская часть вагона отвела глаза — ведь среди одежды нет ничего более сексуального, чем обычная спортивная форма. К тому же фигура неловкой пассажирки была весьма соблазнительной. Тонкая талия, высокая грудь, отличная осанка. Дина пригладила растрепавшиеся волосы, перекинула рыжую косу за спину и села на свое место.

— Спасибо большое, если бы не вы, так бы я и ехала с пятном на груди.

Соседка что-то буркнула в ответ. Она каким-то женским чутьем заподозрила во всем этом спектакль. Дина скрыла улыбку, уткнувшись в книгу. «А вот нечего вредничать!» — мысленно обратилась она к соседке.

* * *

Бахметьев вошел в вагон первым. Не то чтобы он спешил или специально так подгадал. Привычка всегда выходить заранее и боязнь опоздать давали свой результат. Пока остальные пассажиры толпились у входа в вагон, Олег развесил плащ на плечиках, достал из саквояжа папку с бумагами, пакетик с носовыми платками и бутылочку сока. Аккуратно разложив все это на столе, он занял свое место. «Ну да, не первый класс, но жить можно», — сказал он сам себе, наблюдая, как заполняющие пространство вагона экономкласса пассажиры пытаются быть любезными, сталкиваясь друг с другом в проходе.

Олег Бахметьев давно уже ездил первым классом и в самолете предпочитал бизнес-класс. Он не был богатым человеком в буквальном смысле слова, но занимал пост, который позволял ему некоторую деловую роскошь. Да и подчеркнуть статус тоже было полезно. Год назад у него появилась новая секретарша. На смену опытной пожилой даме, которую Бахметьев боялся больше жены, пришла миловидная, растерянная девица по имени Людмила. Людмила очень старалась, все записывала, все фиксировала в своем «молескине» и… все благополучно путала и забывала. Бахметьев чуял, что сердиться на такую — это сердиться на снегопад. Вот такое явление природы — и ничего с этим не поделаешь. Он только терпеливо объяснял все по десять раз и давал себе обещание выгнать эту девицу при первом же удобном случае. Но все случаи были удобны, просто до сих пор Бахметьев не решил, какой же из них наиболее предпочтителен. Поэтому Людмила работала, Бахметьев страдал… Вот и билеты на «Сапсан» заказывала Людмила. Вручила их Олегу, Олег помчался на встречи и совещания, простоял весь день в пробках, не имея возможности проверить купленные ему билеты. И только вечером за поздним ужином, под подозрительным взглядом жены, наконец поинтересовался ими.

— О боги! — простонал он, увидев, что вместо привычного бизнес-класса он едет в вагоне, в котором к тому же разрешен провоз домашних животных.

— Подумаешь, — зло сказала жена Лена, — когда-то и в плацкартном вагоне люди ездили.

— В плацкартном вагоне не возили коз, — парировал Олег.

Меньше всего ему хотелось пререкаться с Леной. Она была любительницей мелких вечерних разборок.

— Некоторые козы ездят в бизнес-классе. За счет тех, кого они сопровождают! — продолжила Лена.

Олег промолчал. А потом, наблюдая, как Лена тщательно моет под краном фарфоровую чашку, подумал: «Она же очень способная, деловая, хваткая, она умница. Она все ловит на лету и вкалывает как вол. Хотя могла бы и не работать — я вполне обеспечу и себя, и сына, и ее. Но почему при таких достоинствах с ней так тяжело?! Зачем же ей быть такой злой?»

— Ты права, — сказал он, словно бы и не слышал выпад про коз, — какая разница.

И сам вдруг устыдился своего гнева по этому поводу. Какая разница, поедет он в первом классе с его большими синими креслами, удобными столиками и большими проходами. Или в комфортном, но более многолюдном экономклассе. «Как будто мне предстоит ночь в плацкартном вагоне стоя ехать! — подумал он. — Крокодилов не возят, на том и спасибо. Остальных переживу».

Все оставив как есть, он улегся спать. Утром, не завтракая и стараясь не разбудить Лену, вышел пораньше. По дороге он купил любимую «московскую сдобу», посыпанную сахарным песком, и бутылку кефира. Позавтракал чиновник высокого класса, сидя на парапете Университета по землеустройству под сенью знаменитых шаров. Туда же он вызвал свою персональную машину. Когда водитель подъехал, Бахметьев уже отряхнул крошки с плаща, вытер кефирные усы и имел вид степенный и солидный. На вокзал они приехали рано, Олег занял свое место в вагоне. И теперь с интересом наблюдал за окружающими. Бахметьев занимал место у прохода и радовался этому обстоятельству — так казалось, что вагон шире. Проводница, улыбчивая девушка, уже два раза прошла мимо и каждый раз посматривала на него. В конце концов она наклонилась и тихо сказала:

— Олег Дмитриевич, может, вам принести что-нибудь?

Бахметьев вздрогнул, а потом вспомнил, что неоднократно видел эту девушку, когда ездил первым классом.

— Нет, спасибо, вы же здесь кормить будете?

— Конечно, можете по меню заказать, можете в ресторан сразу пойти. Смотрю, вы не на своем обычном месте… — засмущалась проводница.

— Да, так получилось, — тоже смутился Олег.

— Хорошо, если что — дайте знать…

— Конечно, спасибо. — Бахметьев улыбнулся. Ему было приятно, что его запомнили и узнали.

В Питер он ехал на один день. Ему надо было поприсутствовать на лекции одной «архитектурной звезды» мирового масштаба и переговорить с людьми в дружественном министерстве. Дела были несложные, разговоры по большей части приятные. Все, что готовилось в последние полгода, было уже решено и даже подписано, оставались детали, которые и должен был доделать Олег.

Бахметьев занимался архитектурными проектами. Восстановление, реставрация, охрана памятников и включение их в инфраструктуру города — это и многое другое входило в круг его обязанностей. К современному градостроительству он не имел никакого отношения. Так казалось со стороны. На практике выяснялось, что чуть ли не один из главных вопросов современного мегаполиса — это увязывание прошлого и настоящего. И здесь интересы сталкивались, как теплый и холодный воздух в небесах. И точно так же это столкновение рождало бури. Сам Олег придерживался взглядов традиционных — он считал, что старина выживет только тогда, когда станет частью современности. Сторонники крайних позиций находили в нем третейского судью и пытались сделать союзником. Бахметьев был человеком воспитанным и не слишком эмоциональным. Это помогало ему, не нарушая собственные принципы, сближать противоборствующие стороны. Еще одной его сильной стороной была щепетильность — в сомнительные проекты он не лез. Во-первых, потому, что он был лицом официальным и за свое место держался. Во-вторых, ему не хотелось до пенсии ходить на службу. Ему хотелось прекратить карьеру лет в пятьдесят пять и отправиться путешествовать. Африку, например, посмотреть. А еще лучше Южную Америку. Именно поэтому Бахметьев вел разумный, если не сказать экономный, образ жизни. От своей семьи он требовал того же.

— Знаешь, есть не менее престижные машины, но ценой намного ниже. А качеством даже выше, — как-то сказал он своей жене Лене, когда та попросила купить ей новый автомобиль.

Лена внимательно выслушала все его доводы и спросила:

— Скажи, ты принципиальный противник роскоши? Только ответь честно, я просто хочу понять. И, если можно, растолкуй, что такая машина — это роскошь.

— Ок, — с готовностью ответил Олег, — я люблю красивые и хорошие вещи, ты же это знаешь?

— Знаю. Например, тот самый саквояж — это роскошь, верно? — ответила Лена, припомнив, как муж купил себе дорожный саквояж из дорогой кожи. Вещь стоила весьма приличных денег, и к тому же ее пришлось ждать — готовых не было. Фирма-изготовитель делала такие только на заказ. Когда посылка пришла из Лондона и Лена взяла в руки эту вещь, у нее даже дыхание перехватило — настолько совершенной эта сумка оказалась.

— Так вот, — продолжил Олег, — саквояж — это точно роскошь. Но это выгодная роскошь. Я с этим саквояжем объездил полмира, и он был моим полномочным представителем. Он не выйдет из моды, даже когда у него будут потертые уголки и ручки, — он будет стоить денег и останется статусной вещью. И, заметь, это тебе не бренд, который свистит о себе на каждом углу и подделку которого можно найти на пляже в Каннах и под Барнаулом. Такие саквояжи не подделывают. С какой стати подделывать Парфенон? Нет смысла.

Жена Лена все поняла, но согласиться с таким подходом не могла. И мечту Олега путешествовать не разделяла. Поэтому всячески препятствовала бережливому образу жизни.

— Может, я не захочу путешествовать?! — недоумевала она. — Почему сейчас я должна лишать себя каких-то удовольствий?

— Не лишай, — после очередного такого выяснения отношений сдался Бахметьев. Все это время он надеялся, что его планы жене все-таки понравятся. Но чуда не случилось. Так что «золотой запас» на «золотые времена» потихоньку таял. Куда Лена девала деньги, Бахметьев не знал. Ему казалось, что в доме все есть: шкафы полны одеждой, роскошная бытовая техника, эксклюзивная посуда, дорогая дизайнерская мебель. К тому же у Лены был свой бизнес. Когда-то она возила из стран Юго-Восточной Азии специи. Вместе со специями она продавала специальную посуду для готовки, емкости для приправ, салфетки, кулинарные книги и прочее. Ее магазинчики, или, как их еще называют, «корнеры», можно было увидеть и в демократичных торговых центрах, и в дорогих магазинах. Постепенно, войдя во вкус, Лена отказалась от приправ — они придавали бизнесу сложную специфику: например, она не всегда могла договориться с владельцами торговых площадей — запах специй был невозможен рядом с магазином элитной одежды. Поэтому Лена сосредоточила внимание на домашнем текстиле и небольших предметах интерьера, а еще позднее вдруг увлеклась винтажными тканями. И теперь в ее магазины ходили не только покупать, но и посмотреть на то, как современный интерьер можно преобразить при помощи отреза шелка пятидесятилетней давности. Олег не мог не оценить предприимчивость жены, ее умение лавировать и художественный вкус. В денежные вопросы он не лез — понимал, что в случае проблем жена и так к нему придет.

Впрочем, однажды, совершенно неожиданно для себя, Олег принес жене ощутимую прибыль. Как-то Лена, наводя порядок в кабинете мужа, — а к столу и полкам Бахметьев разрешал приближаться только ей — наткнулась на его рисунки. На больших плотных листах были изображены фрагменты известных исторических зданий Европы. Рисунки были сделаны тушью. Получив разрешение выбросить их в помойку, Лена отнесла рисунки в багетную мастерскую, попросила сделать узкие золотые рамки и развесила их у себя в главном магазине. То ли в интерьер они так хорошо вписались, то ли спрос на лаконичное изящество появился, но рисунки раскупили в момент. И попросили еще. Через какое-то время Лена положила перед мужем стопку денег.

— Твоя доля, — улыбаясь, сказала она.

Когда Бахметьев узнал обо всем, он попытался рассердиться. На рисунках стояла его подпись. Он ее поставил автоматически, как это делал еще в архитектурном институте, где прививали правило: нарисовал — поставь имя.

— Некрасиво, я официальное лицо. Могут быть проблемы.

— Ерунда, — отмахнулась Лена, — никто подписи не читает. Главное — людям понравилась твоя манера, твой стиль.

Олег сердился на жену недолго — рисовать он любил всегда, а тут еще и признание. Скромное, но признание. Теперь по вечерам Олег долго просиживал за столом — накупив хорошей плотной бумаги, карандашей и туши, он рисовал выдуманные города, причудливые фасады домов, изломанные крыши. Оказалось, что приятен не только сам процесс: перо касалось бумаги — и легкий узор появлялся как бы сам по себе. Не менее приятно было придумывать, фантазировать. Что-то Бахметьев оставлял себе — самые любимые работы он складывал в особую папку и прятал в шкаф. Ему совсем не хотелось продавать наслаждение, которое охватывало его порой в эти вечерние часы. Остальные работы отнимала у него Лена и выставляла на продажу. В конце концов щепетильный Бахметьев придумал себе псевдоним Пинакль (от архитектурного «пинакли» — декоративные башенки) и ставил аккуратную, с завиточками, подпись.

— Отлично, так рождаются легенды, — рассмеялась Лена, первый раз увидев ее в уголке рисунка.

Отмечая успех мужниных работ, она в доме стала вести себя мягче. Лена уже подумывала над тем, чтобы торговать живописью, доход от «листов» мужа был вполне приличным, к тому же она обязательно раскрывала его инкогнито. Делала она это как бы случайно, словно это откровенное признание ненароком в разговоре вырвалось у нее.

В Питер Бахметьев ездил часто. «Абсолютно архитектурный город!» — шутил он. Действительно, дел там было полно — комиссии, слушания, семинары. К тому же в Питере были мастерские, которые отлично работали с историческим фондом. Олег все пытался переманить некоторых людей в Москву, но «местные» были патриотами. Еще в Питере жил Алексей Колесников — приятель, соратник, коллега. Бахметьев обязательно с ним пересекался каждый раз, когда бывал в городе по делам. Вот и сейчас, поглядывая в окно вагона, Бахметьев прикидывал, когда удобнее всего будет повидаться с другом.

Вагон был почти полон, но место рядом с Олегом еще пока не заняли. Впрочем, Бахметьев был уверен, что в Солнечногорске или Твери у него обязательно появится попутчик. А пока его не было, он устроился поудобней и попытался наметить план действий на предстоящий день. К одиннадцати часам он должен был быть в учреждении, затем еще две встречи, потом он позвонит Колесникову, а уж после этого отправится к «старикам».

«Старики» — это Таисия Петровна и Владлен Венедиктович Соболевы, родители жены. Лена еще в Москве двадцать раз напомнила, чтобы Олег их проведал и воочию убедился, что у тех все в порядке. «Они наверняка что-то скрывают! Если что-то купить надо — купи, не слушай их!» — наставляла Лена. Олег согласно кивал. Об этом ему вообще можно было не напоминать. У него было подозрение, что жена нагружает его этими делами, чтобы сократилось количество свободного времени, а стало быть, свелась к нулю возможность Олега пообщаться с питерскими знакомыми. Лена умела ревновать и к женщинам, и к мужчинам. Не ревновала она только к работе, поскольку работа приносила доход. Все остальное было вторично.

Бахметьев искренне любил стариков Соболевых. Люди они были мягкие, добрые, уважительно относились к семье дочери, Олега почитали за сына. Бахметьев был безмерно им за это благодарен — отец его умер в девяностых, а маму он похоронил три года назад. Таисия Петровна тогда, после похорон, попросила его на машине отвезти их обратно в Питер. Олег сначала неприятно удивился — только вчера были все эти скорбные хлопоты, а ему надо ехать куда-то… Но потом он понял расчет тещи и оценил ее отзывчивость. Все время, пока они ехали, Таисия Петровна спокойным тихим голосом рассказывала историю их семьи. Говорила она с подробностями, начиная издалека. Она, казалось, совершенно не интересовалась, слушает ли ее Олег. А он вскоре привык к ее неторопливому повествованию и думал о матери. Но не с надрывом, как это делают в одиночестве, а как поступают в присутствии близких людей — с тоской, но без острой боли. И в Питере старики окружили его заботой, не назойливой, но нежной.

В Москву он вернулся спокойным и признался Лене:

— Спасибо им, золотые у тебя родители.

— Иногда мне кажется, что они тебя любят больше, чем меня… — тихо сказала Лена. Бахметьев тогда подумал, что будь жена помягче, родители и не боялись бы проявить явно свою любовь. Но Лена была «железным рыцарем», как однажды выразился друг Колесников.

…В саквояже у Бахметьева лежали подарки, которые передала Лена родителям. Сам он уже придумал, чем порадует стариков. Во-первых, он накупит всяких вкусных продуктов. А во-вторых, он сводит их на Невский в кондитерскую. Там они будут есть жареный сыр бри, так полюбившийся теще, и спорить с тестем на темы градостроительства. Тесть всегда ел мало, но посидеть за столом обожал и очень любил разговоры с Олегом. Было заметно, что Владлен Венедиктович скучает по общению с молодыми, находящимися в движении людьми.

— Ты расскажи, что вы еще там напридумывали, — воинственным тоном начинал он обычно беседу. Но, споря, он не сердился и не брюзжал, слушал внимательно и даже не спешил с контраргументами. Он мог вернуться к разговору спустя время, когда Бахметьев уже и забывал, о чем же когда-то шла речь. Глядя на старика, Олег вдруг начинал задумываться о собственном будущем — пример тестя вдохновлял. Ясный ум, энергия, трудолюбие и любознательность делали жизнь этого человека насыщенной и полноценной. Да, родители Лены хворали, у них были обычные старческие недуги. Но в общем и целом это были люди, не потерявшие связь со временем и умевшие находить в нем массу положительного. А потому общаться с ними было очень приятно. И сейчас Бахметьев даже предвкушал свое появление в квартире Соболевых и тот радостный переполох, который он этим вызовет. По давней традиции о своем приезде он старикам не сообщал, чтобы не волновать их и не заставлять суетиться с обязательным парадным обедом и уборкой квартиры. И, хотя Бахметьев всегда останавливался в отеле, Таисия Петровна готовила стопку чистого постельного белья и два теплых пледа.

— Я постелю вам в кабинете, там очень удобно и окно выходит в переулок. По утрам очень тихо, — обычно говорила она.

…Поезд уже разогнался, и названия подмосковных платформ было не разобрать. Впрочем, Олег дорогу знал наизусть. В вагоне стало тихо, на экранах мелькала реклама, потом включили кино. Наслаждаясь отсутствием соседа, Бахметьев развалился в кресле, вытянул ноги наискосок и смотрел в окно. Вагон чуть покачивало, и Олега клонило в сон. Он уже почти было уснул, как прозвучал громкий женский голос:

— Я тебе позвоню, как только буду в Питере. Обязательно позвоню. Я же уже все сказала. Ничего нового. Все как планировала. И мне не очень удобно сейчас разговаривать, я мешаю людям, — голос звучал раздраженно. В раздражении, впрочем, слышалось и смущение. Разговор женщина прекратила быстро.

Бахметьев про себя хмыкнул — нет ничего более неловкого, чем вот эти все выяснения по телефону. Его Лена тоже любила задать какой-нибудь вопрос, на первый взгляд невинный, но почему-то отвечать на него при всех было ужасно неприятно. А Лена, как назло, повторяла вопрос и повторяла, а потом еще и спрашивала: «Тебе что, неудобно со мной разговаривать? А ты вообще где?» Олег поморщился — ему стало жаль женщину, которая никак не может отвязаться от телефонного собеседника. А то, что это именно мужчина для нее не посторонний, было очевидно. С друзьями и подругами разговаривают лихо, их обрывают на полуслове, не заботясь, обидятся они или нет. Бахметьев поерзал и осторожно наклонился в проход — ему хотелось рассмотреть говорившую. Но в это время кто-то вскрикнул, возникло небольшое оживление. Кто-то охал, кто-то говорил. Выглянув из-за спинки впереди стоящего кресла, Бахметьев увидел, как кто-то протягивает салфетку худенькой женщине, а она пытается стянуть с себя свитер. Свитер узкий, а потому, раздеваясь, женщина невольно обнажила загорелый подтянутый живот, потом появилась белая футболка, которая тоже угрожающе полезла вверх. Наконец свитер был снят, и Бахметьев увидел узкие бедра, обтянутые темными джинсами, тонкую талию, аккуратную высокую грудь. Рыжие волосы женщины немного растрепались, и она пыталась их пригладить. Наконец она села на свое место, подняла ладони к пунцовым щекам и… улыбнулась. Улыбка была смущенная и одновременно лукавая. «Черт, какая!» — подумал Бахметьев и тут же остолбенел, глядя во все глаза. Так он просидел несколько секунд, а потом с проворностью краба спрятался в своем углу. Просидев так неподвижно, Олег медленно-медленно, почти по-пластунски, перебрался на пустующее соседнее место. «Вот только этого не хватало!» — с тоской подумал он, понимая, что от хорошего настроения ничего не осталось.

Глава вторая

Когда-то…

Наши воспоминания порой обманчивы, порой вообще не имеют ничего общего с прошедшей реальностью. Еще мы обожаем сочинить то, что нам удобно предъявить себе и окружающим по истечении солидного срока. «Я никогда не умела считать! У меня по математике еле-еле тройка была!» — восклицают дамы, когда их спрашивают, почему превышен лимит на банковской карте. Обычно муж не верит таким пассажам, но, главное, оправдание найдено.

Дина Васнецова предпочитала быть честной. Она старалась не лукавить и не утверждать, что школьные годы — это лучшие годы ее жизни. И при этом она всегда подчеркивала, что именно в старших классах появились те черты характера, которые определили всю ее дальнейшую жизнь.

До шестого класса ей в школе вообще было неинтересно. Все, что они учили, читали и о чем им рассказывали, она знала. Ее бабушка всему научила, все прочитала и все рассказала. Это, впрочем, не отменяло троек и двоек в ее дневнике. Но плохие оценки были свидетельством невнимательности и неусидчивости, а вовсе не отсутствия знаний. Так сказала учительница маме. Дина сама это слышала. И когда кто-то из родителей делал ей замечание, она особо не расстраивалась.

В седьмом классе, когда за лето она выросла из всех своих платьев и школьной формы, все очень изменилось. Во-первых, в школе появились новые предметы и новые учителя. Учебники стали увлекательными, как художественные книги, и на уроках появилось больше свободы. Дина вдруг поняла, что в школе может быть очень интересно. Она стала лучше учиться, подружилась с девочками и стала принимать участие во всех школьных мероприятиях. До седьмого класса она редко смотрелась в зеркало, равнодушно носила то, что велела мама, а свои рыжие волосы заплетала в тугие косы.

В седьмом классе Дина обнаружила, что она выше почти всех мальчиков в классе. И девочек, кстати, тоже. «Ну и кобыла ты стала!» — сказал ей Аркаша Пилюгин, ее вечный сосед с парты позади.

«Сам ты конь!» — отмахнулась Дина и тут же рассмеялась. Пилюгин, когда он вытягивался и распрямлял плечи, доходил ей всего лишь до подбородка. Дина на первом же уроке внимательно рассмотрела одноклассников. Мальчики были ужасно смешными — казалось, что все они остались на второй год в шестом классе. «Малыши-крепыши!» — подумала Дина, и тут ее взгляд упал на того, кого она никогда не замечала. Не замечала, потому что мальчик никогда ни в чем не участвовал, — он приходил за пять минут до звонка и уходил сразу после уроков. Он почти ни с кем не общался и никогда не оставался после уроков, что бы в классе ни происходило. Классная руководительница ему иногда делала замечания, но таким тоном, каким когда-то сказали про Дину: «Она очень способная и много знает, но неусидчивая и невнимательная!» То есть эти замечания в какой-то степени были похвалой. Дина Васнецова уже тогда различала подобные оттенки. Еще в этом мальчике была какая-то особенность — он не задирался, не обзывался, не хулиганил на переменах, не имел этой дурацкой манеры обрушить свой портфель на голову соседа. Этот мальчик всегда был аккуратно причесан, чисто одет, и вместо портфеля у него была папка. Внешне мальчик был очень домашним. Но никто и никогда не пытался проверить его на «слабо». Его не задирали и не дразнили. «А как можно его дразнить? — подумала Дина. — К нему не прицепиться. Он же очень правильный. Прямо-таки идеальный». Сама Васнецова подвергалась преследованию со стороны разгильдяев. В шестом классе к ее прозвищу Рыжая-бесстыжая, добавилось Кривляка. Последнее особенно было обидным. Ее стали так называть после того, как учительница литературы Майя Леонидовна вызвала ее к доске, после ответа поставила «отлично», но добавила: «Только не кривляйся!» Дина удивленно пожала плечами и опять получила замечание: «Да, да, вот не надо кривляться».

После этого ее дразнили Кривлякой довольно часто. До тех пор, пока в седьмом классе Кривляку не вытеснило прозвище Каланча.

На Кривляку Дина хотела пожаловаться маме, но не стала. Мама бы еще и отругала. «Сама виновата, повод дала. Значит, кривляешься у доски. Учительница не станет просто так говорить», — наверняка сказала бы она. Поэтому Дина старалась не обращать внимания на обидчиков. На уроках литературы была подчеркнуто серьезной. Но это происходило не потому, что Дина боялась учительницу. Дина наблюдала за ней. И вскоре поняла, что Майя Леонидовна, судя по всему, не любит только ее, Дину Васнецову. «Жаль, мне нравятся ее уроки. Рассказывает так интересно», — огорчилась Дина.

Как уже говорилось, Дина Васнецова много читала. Выбор книг был порой неожиданным — и, конечно, не из школьной программы. Это оказывались их «домашние» книги и то, что печаталось в журналах. Журналы девочка таскала тайком от мамы — та не приветствовала чтение «взрослой» литературы. Да, Дина порой не все понимала, но что-то откладывалось в голове, и в следующий раз, встретив то или иное рассуждение уже в другой книге, она начинала сопоставлять и анализировать прочитанное. Родители и бабушка всегда советовали ей думать. Это было любимое выражение в семье: «Умей думать». И касалось оно всего — ответа на задачи по алгебре, образа Герасима в повести Тургенева «Муму» или выбора платья в театр. И Дина начала думать. Итогом ее размышлений о своем поведении на уроках литературы стал небольшой скандал.

В тот день класс пережил пару тревожных минут, пока учительница выбирала жертву.

— Васнецова, к доске, — прозвучало наконец.

И все с облегчением выдохнули. Никто не сомневался в том, что Дина урок знает. И к тому же знает гораздо больше того, что написано в учебнике, а потому, очень может быть, остальных опросить не успеют.

— Так, напиши нам развернутый план сочинения на тему «Природа в произведениях Паустовского», — потребовала учительница, — а потом будешь отвечать.

Дина встала, одернула форменное платье и, на ходу надевая очки, вышла к доске. Пока Дина бойко стучала по ней мелом, класс расслабленно перешептывался, а учительница раздавала тетради с проверенным домашним заданием.

— Итак, Васнецова, готова? — спросила наконец Майя Леонидовна.

— Готова. — Дина положила мел и вытерла пальцы носовым платком.

Платок пах мамиными духами. Кто-то учуял запах и хихикнул:

— Роза-мимоза!

— Тихо, — пресекла учительница. — Давай, Васнецова, отвечай.

Дина откашлялась и громко стала рассказывать о красотах Мещерского края и о том, как писатель Константин Паустовский сумел их описать в своих произведениях. Дина Паустовского не любила, но некоторые его смешные милые рассказы ей читала в раннем детстве мама, и Дина помнила, как уютно было слушать на даче эти книжки. Говорила Дина долго и обстоятельно, тщательно придерживаясь плана, который написала на доске. Закончила она свой ответ словами:

— Я творчество Паустовского не люблю, хотя это, конечно, очень большой писатель.

Майя Леонидовна подняла брови:

— Все, Васнецова? Ничего больше не хочешь добавить?

— Нет, — Дина пожала плечами.

Она рассказала гораздо больше, чем было написано в учебнике.

— Жаль, жаль, — учительница прошлась по классу, — надо бы «пять» поставить, но…

— А почему нельзя «пять» поставить? — удивилась Дина. — Я все рассказала…

— Дело в том, что ваше отношение к творчеству писателя никого не интересует! — Майя Леонидовна повернулась к притихшему классу. — Ваша задача не точку зрения вырабатывать — на это есть критика. Вам надо назубок выучить то, что понадобится в восьмом и десятом классах. То, что вам потребуется рассказать на экзаменах. Школа — это важный этап подготовки к поступлению в институт. И уже сейчас надо думать об этом.

— Так еще четыре года до поступления-то! — проговорил кто-то с задней парты.

— Это очень мало, — учительница обернулась к говорившему, — это — ничего. А объем большой. Не умничайте! Просто учите то, что действительно надо знать назубок.

Дина, по-прежнему стоящая у доски, покраснела. Она не умничала. Она рассказала, что знала. А знала она больше, чем все остальные в классе. И почему она должна была молчать? Что такого она опять сделала? Девочка вдруг почувствовала, как ее бросило в жар. Она поняла, что щеки ее сейчас стали пунцовыми. И вся она, со своими рыжими волосами, горит, точно огненный шар.

— Майя Леонидовна, я не умничаю. Я читала про Паустовского не только в учебнике. И его произведения я читала. И мне мало что понравилось. Кроме некоторых рассказов. И просто об этом сказала. Я не умничаю.

Класс замер. Майя Леонидовна обернулась к Дине.

— Ты умничаешь, а сейчас еще и кривляешься. Не надо строить из себя взрослую. Ты не барышня еще, ты ученица седьмого класса. Не забывай об этом.

— Я не забываю. И я не кривляюсь. И не умничаю. Я веду себя так, как… — тут Дина почувствовала, что подступают слезы. «Хорошо бы сейчас в слезах выбежать из класса! Я бегу по коридору, волосы развеваются… — неожиданно подумала она, — так в кино показывали. Точно! Фильм “Доживем до понедельника”…»

Была бы Дина постарше, она бы осознала анекдотичность ситуации и признала все же некоторую правоту Майи Леонидовны. Дина не умничала, но все же что-то изображала. Но она была всего лишь девочкой четырнадцати лет, а потому растерянно произнесла:

— Как я себя вела, так и буду вести. У меня есть родители, они пусть меня и воспитывают. А вы, Майя Леонидовна, лучше литературу преподавайте.

Тут прогремел звонок, и Дина, не дожидаясь разрешения покинуть место у доски, пошла собирать портфель. Учительница литературы, красная и надутая, бросилась что-то помечать в журнале. Губы ее были поджаты. «Так ей и надо — пусть не лезет!» — с тоской подумала Дина. Она знала, что ее ожидает буря.

— Быстрей давай, а то на алгебру опоздаешь, — вдруг услышала она.

Дина обернулась и увидела того самого мальчика. Самого воспитанного, самого спокойного в их классе.

— Я не пойду на алгебру, — буркнула Дина, — я домой пойду, все равно родителей вызовут.

— Хорошо, — пожал мальчик плечами, а потом добавил: — У меня есть твой телефон. Я позвоню тебе?

— Звони, — махнула рукой Дина.

Ей хотелось как можно быстрее выбраться из школы. Было противно и стыдно из-за своей несдержанности.

Буря грянула. Мама отчитала Дину за плохое поведение.

— Ты что себе позволяешь?! Ты кто такая, чтобы так разговаривать со взрослыми? Ты понимаешь, что это — учительница? Человек взрослый, образованный и умный, который желает тебе добра.

— Откуда ты знаешь, что она желает мне добра?! — вскинулась Дина. — Откуда ты это знаешь? А мне кажется, она терпеть меня не может! И специально все это делает. Она могла мне все сказать наедине, а не при всем классе. Она унижает меня!

— Знаешь, ты не забывайся! — взвилась мама. — Тоже мне, пуп земли!

Дома ее не поняли. В школе классная руководительница сказала:

— Дина, ты постарайся принять к сведению, что не всегда за резкими словами скрывается недоброжелательность. Иногда человек так выражает обеспокоенность. И даже заботу. Майя Леонидовна хотела, чтобы ты и к экзаменам была готова, и чтобы отвечала хорошо… И…

«И не кривлялась…» — угрюмо подумала Дина.

Объясняться с классной не хотелось, да и не умела Дина этого делать.

Вскоре ее отпросили с уроков — мама дала Дине записку.

— Хорошо, я поняла, эти три дня пропуски ставить не буду, — сказала классная руководительница, — быстрей возвращайся.

Дина с мамой и папой уехали в дом отдыха. Уехали просто так, посередине недели, словно так и надо. В доме отдыха было пустынно — немного взрослых, совсем немного дошколят и пара ровесников Дины. Те тоже были с родителями. Мама тут же решила взять все под контроль.

— Познакомься, Дина, — сказала она, — это дети наших коллег. Вы можете собираться в холле, у телевизора. О чем-то поговорить. А днем надо быть на воздухе. Вот аллея, там можно гулять.

Но Дина знакомиться не захотела. Она слонялась по корпусу, читала старые газеты в библиотеке, иногда разговаривала с мамой.

— Пойми, все эти твои обиды — форменная ерунда, — как-то воодушевленно сказала мама.

Дина заметила, что маме нравится здесь отдыхать — вокруг были знакомые, которые все время спорили о чем-то умном, смеялись над странными шутками и даже хором пели песни. Мама, улучив свободную минуту, по-прежнему весело реагировала на замкнутость Дины:

— Ты забудешь об этом происшествии через полгода. Надо о деле думать прежде всего. А дело — это институт. Да, далеко еще до экзаменов, но время летит быстро. У тебя как с одноклассниками? Дружишь с кем-нибудь?

Девочка уныло кивала — ей совсем не хотелось рассказывать, что ее в классе обзывают и что противно делать вид, будто бы ей это все равно. И что ее подруга Ира записалась на танцы, а ей ничего не сказала. И не очень понятно, подруги они теперь или просто соседки по парте. В эти три дня Дина извелась, потому что приходилось делать вид, что весело, приходилось отвечать на вопросы, как учеба в школе, рассказывать о книгах, которые читала, и о том, куда же она будет поступать после окончания школы. Обо всем об этом спрашивали отдыхающие здесь коллеги родителей, а ответы бодрым тоном подсказывала мама.

Уже на обратном пути, в автобусе, мама наклонилась к Дине:

— Вот, ты передохнула. И теперь давай с новыми силами принимайся за учебу. И чтобы больше никаких историй.

Вечером того же дня Дина горько расплакалась, стоя в ванной и глядя на себя в зеркало. В руках она сжимала зубную щетку, к которой сползал полосатый червяк зубной пасты.

На следующий день Дина встала рано, не стала заплетать косы, а сделала из рыжих волос тугой пучок. Еще она залезла в большой шкаф и достала оттуда новенькие замшевые туфли. Туфли привез папа из-за границы, и они считались «выходными». Дина решительно выложила из мешка старую сменку и положила туда замшевые туфли. Еще она тихонечко залезла на мамину полку и подушилась капелькой духов. После этого Васнецова пулей вылетела из дома. Он шла к школе и старалась согреть руки. Дина давно заметила, что, когда она волновалась, пальцы у нее становились ледяными. Почему она так переживала, отчего чувствовала себя так неуверенно, неизвестно. Но, подойдя к дверям школы, сердце она не чувствовала.

— А, Два-К пожаловала, — раздался голос сзади.

— Почему — Два-К? — растерялась Дина.

— Каланча-кривляка! — расхохотался мелкий и противный мальчишка. На него в классе никто не обращал внимания — такой тихоня-троечник. Дина рассвирепела: «Нашел слабее себя? Других не трогает! А меня, значит, можно!»

Васнецова с силой стукнула поганца портфелем. Тот растерялся и полез было в драку, но тут появился завуч Григорий Семенович:

— Васнецова, прекрати бить мальчика, — сказал он сурово.

— Я больше не буду, — скороговоркой выпалила Дина.

— Вот и хорошо, иди на урок, — порадовался ее покладистости завуч.

Завуча Дина уважала — он никогда не устраивал головомоек и был справедлив. Дина сняла плащ, надела новые туфли, поправила волосы, собранные в пучок, и поднялась на третий этаж к кабинету географии. Девочки встретили ее восклицаниями, мальчики смешками. Дина прошла к своему месту, достала учебник, тетрадь и контурные карты. Она искала в портфеле карандаш, когда кто-то остановился рядом с партой.

— Дина, вот, возьми. Это задание на сегодня. Я тебе сделал, — перед ней стоял тот самый вежливый и воспитанный в классе мальчик. Который просил разрешения позвонить ей и не позвонил.

— Олег, зачем? — спросила растерявшаяся Дина.

— Сегодня по ним спрашивать будут. Я тебе все разрисовал и заполнил. Прямо смотри и рассказывай.

Дина покраснела:

— Охота же была тебе возиться…

— Это ерунда, я и так все время рисую.

— Спасибо, Бахметьев, — пробормотала Дина. — Но все равно пристанут, что это не я сделала.

— А ты не говори никому, — произнес Олег, развернулся и направился к своей парте.

А Дина, пораженная его поступком, замерла, глядя на контурные карты.

Прозвенел звонок, и соседка Ира толкнула ее:

— Что это Бахметьев около тебя вертелся? Он же такой у нас гордый, ни с кем не дружит, ни с кем не ходит. А тут вдруг к тебе пристал.

— Он не пристал. Он мне карты сделал контурные, — сказала Дина. И вдруг почувствовала, как изменилось ее настроение. Она посмотрела в сторону, где сидел этот самый Олег Бахметьев, и все, что происходило с ней в последнее время, показалось сущей ерундой. «Он очень симпатичный. И воспитанный. И нарисовал для меня эти дурацкие месторождения марганца. А завтра на литературе я по новому материалу расскажу такое, что Майя просто сдохнет от злости!»

В этот день она влюбилась в Олега Бахметьева.

…Фотография — это якорь прошлого. Как-то уже совсем взрослая Дина нашла и старый цветной снимок — она в очках, с рыжей косой, одетая в клетчатый плащик, держит портфель. Из портфеля торчит огромный букет сирени. Дина долго и с удовольствием разглядывала себя. Она была очень симпатичной девочкой с серьезными глазами. Почему же так неуверенно и так беспокойно она себя чувствовала в школе? У нее были друзья, она нравилась Олегу Бахметьеву и еще одному мальчику из параллельного класса. Но как звали того, второго, ей не вспомнить уже никогда, а вот Бахметьев…

В тот год апрель выдался теплым, а май и вовсе жарким. Раздевалка стояла пустой, только пара курток, невесть кем-то забытых, болталась на вешалках. Этим курткам Дина очень порадовалась — за ними можно было спрятаться и незаметно проследить, когда Бахметьев войдет во двор школы. Его путь до дверей занимал минуты три, а это означало, что через три минуты Дина должна была быть в вестибюле у дверей и делать вид, что спешит в класс. Она так уже проделывала раз пять. И каждый раз, встречая ее, Бахметьев улыбался. И обязательно говорил:

— Я думал, тебя на углу у мастерской встречу.

Была у них рядом «ключная» мастерская, в которой, наверное, все ученики сделали ключи взамен утерянных.

А Дина в ответ на это небрежно говорила Бахметьеву:

— Привет, по-моему, я опоздала…

— Нет, еще пять минут, — неизменно отвечал Олег. Он был чрезвычайно пунктуален.

Дина закатывала глаза и устремлялась вперед. В класс они входили перед самым звонком, и создавалось впечатление, что в школу они пришли вместе. Недели через три многие стали шептаться.

— Ты что, в Бахметьева влюбилась? — спрашивала подруга Ира.

— Ничего я не влюбилась, — отмахивалась Дина, — он так себе. Ничего особенного.

— Почему же, высокий. И на наших мальчишек не похож. Знаешь, он как бы взрослее остальных.

«Ирка права. Он — другой. Не похож ни на кого из наших. Интересно, куда это он ездит так часто?» — гадала Васнецова. Она сама видела, как мальчик садится на автобус, уходящий в сторону метро «Динамо».

Вообще, жизнь Дины несколько изменилась — она как бы подчинилась теперь распорядку Олега Бахметьева. В школу Дина теперь приходила, чтобы успеть пересечься с ним у дверей. Уходила она сразу после уроков, хотя до этого была не прочь прошвырнуться с Иркой по окрестным улицам, слопать мороженое и перемыть кости старшеклассницам. Среди них были красавицы, которые уже вовсю бегали на свидания. Дина и Ирка с любопытством наблюдали за ними и даже знали места их встреч. Еще они любили побродить по близлежащим магазинам, посмотреть бижутерию и примерить туфли в обувном. Теперь Дина летела домой — ведь Олег не задерживался ни на минуту после уроков, но обязательно замедлял шаг у «ключной» мастерской в надежде, что его нагонит Дина.

— Гулять после уроков пойдем? — как-то спросила Ирка.

— Не-а, — мотнула головой Васнецова, — не могу.

— Ты что? Обиделась на что-то? — наконец догадалась Ирка.

— Почему же, — улыбнулась Дина, — ты вот по вторникам на танцы ходишь, у меня тоже дела теперь свои есть.

— Так я и думала, — надулась Ира. — Я же не виновата, что прошла по конкурсу. Там в студию конкурс был.

— Ты бы мне сказала, и я бы на конкурс поехала. И, может быть, тоже прошла, — парировала Дина, а потом снисходительно приврала: — Не обижайся, у меня просто занятия английским. И езжу я к переводчице, которая только из Англии вернулась. Она мне произношение ставит. Понимаешь, не важно знать много слов, важно правильно их сказать. Чтобы поняли.

Ира пожала плечами — она чувствовала, что подруга хитрит. А Васнецовой было некогда обращать внимание на кого-то, ей было важно как можно больше узнать о Бахметьеве. И она с проворством гончей занялась этим.

Во-первых, Дина выяснила, что они с Олегом — почти соседи. Во всяком случае, домой им по дороге. Во-вторых, Дина узнала, что Бахметьев учится рисовать. Учится серьезно — ходит в художественную школу. Поэтому и не остается никогда после уроков. Оказалось, что Олег получил какую-то грамоту за пейзаж с осенним лесом. Васнецова не была сильно пронырливой, с вопросами к окружающим приставала аккуратно. Мальчик этот ей очень нравился, она чувствовала в нем какую-то необычность и нечто такое, что вызывало уважение. В нем была независимость и спокойствие. Он вел себя как взрослый. А вот его внешность тогда была для нее неважна. Главное, что он обратил на нее внимание и поддержал в том конфликте с Майей Леонидовной. Это уже потом она поймет, что Олег Бахметьев красив сдержанной мужской красотой. Она увидит, что глаза у него синие в темных ресницах. Что улыбка делает его спокойное лицо очень обаятельным.

Где-то в середине мая, торопясь в школу, Дина выскочила из дома налегке. Светило солнце, и день обещал быть теплым. Пройдя половину пути, она замерзла и поняла, что придется вернуться за курткой. Васнецова посмотрела на часы и кинулась в обратный путь. Чтобы не опоздать, она решила срезать и пройти через дворы соседних домов. И каково же было ее удивление, когда она нос к носу столкнулась с Бахметьевым.

— Ты что здесь делаешь? — удивилась она, ловя воздух ртом. — Между прочим, звонок через пять минут, а еще до школы добежать надо.

— А что ты делаешь,? Ты же уже в школу шла… — проговорил Олег.

Васнецова густо покраснела:

— Я замерзла, я за курткой вернулась. Меня мама после уроков просила съездить за продуктами. А похоже, будет пасмурно.

— Пошли за твоей курткой. — Олег повернул к дому Дины.

Васнецова, у которой только что от холода зуб на зуб не попадал, стала мокрой, как мышь. Она попыталась пригладить выбившиеся из косы волосы и неуверенно попросила:

— Ты только внизу у подъезда подожди, я быстро…

— Конечно, — спокойно ответил Бахметьев.

В этот день они опоздали вместе. Но видеть их вдвоем было так всем привычно, что никто и внимания уже не обратил. Только классная руководительница сказала:

— Быстрее, вы потеряли десять минут, а у нас сегодня контрольная.

Дина наклонилась к тетради и тайком глянула в сторону Бахметьева. Тот украдкой смотрел в ее сторону.

В школу они теперь ходили вместе, встречаясь в проходном дворе. По дороге они разговаривали обо всем на свете.

Обычно в конце года устраивался традиционный праздник. И этот раз не стал исключением. Руководители и родительские комитеты всех трех седьмых классов активно подготовились: собрали деньги, закупили угощение. В актовом зале установили столы с белыми клеенчатыми скатертями, а также стереосистему с динамиками. Из-за музыки, под которую планировали танцевать, пришлось повоевать с завучем Григорием Семеновичем, но большинство исполнителей удалось отвоевать. В конце концов, вовсю шла Перестройка, появились кооперативы, в том числе и те, что торговали звукозаписями.

— Мама, на вечер я надену джинсовую юбку и красные туфли с перепонками, — накануне за ужином сказала Дина.

— Ну что за манера в этой джинсе везде ходить! Это же прощальный вечер, надо быть нарядной, — ответила мама.

— Нарядной нельзя, мы с Иркой отвечаем за угощение, а это значит таскать тарелки, резать колбасу… Можно испачкаться. Лучше так, как будто в рабочей форме, — ответ Дина заготовила заранее.

— Ну, если в рабочей — тогда иди в джинсовой юбке. Не платье же шифоновое венгерское надевать! — согласилась мама.

Васнецова ликовала. Она будет самой модной! Джинсовую юбку из вареной джинсовки привез маме кто-то из знакомых из-за границы, она была «родная», не кооперативная. Туфли на небольшом каблучке со множеством перепонок они купили в ГУМе. Если к этому добавить футболку с изображением Эйфелевой башни — будет отличный наряд для вечеринки.

Улучив минутку, Дина позвонила подруге Ирке:

— Ир, я тебе могу дать свою клетчатую жилетку. Я в юбке пойду и в футболке.

На другом конце провода раздался ликующий возглас, потом подруга шепотом спросила:

— Дина, сейчас выйти можешь? Дело есть. Срочное.

— Хорошо, ты тогда тетрадь по алгебре прихвати, я скажу, что мне у тебя надо прошлое задание переписать.

— Прихвачу!

Они встретились на углу дома, у зарослей сирени.

— Так, смотри, что у меня есть. — Ира показала пачку сигарет.

— Ну… — Васнецова явно не оценила.

— Завтра можно будет покурить. Понимаешь, все эти детские развлечения поперек горла уже. — Ира вздохнула. — Мы взрослые. А у нас все лимонад «Буратино» и песочные пирожные.

— Вкусно же, — задумчиво ответила Дина, — хотя лимонад и бутерброд с колбасой еще вкусней.

— Дура ты, Васнецова! При чем тут бутерброд! Поесть и дома можно. Я завтра шампанское принесу и сигареты. И устроим самую настоящую вечеринку!

— Спятила! — ахнула Дина. — Шампанское в школе?! Да еще и сигареты!

— Мы сначала потанцуем, пирожных этих самых поедим, а потом свалим к Савиной. У нее родители работают посменно. Там и покурим, и шампанское выпьем. Васнецова, ты понимаешь, что мы в восьмой класс переходим?! То есть вообще все по-другому будет. Я, например, хочу из школы уйти.

— Как уйти? — перепугалась Дина. — А образование?!

— А пойти в училище — это не образование?! Я хочу и деньги зарабатывать, и учиться. Но мне тогда никто ничего не скажет, я самостоятельной буду.

Васнецова вздохнула — ее мятежность до таких горизонтов не распространялась. Ей в школе нравилось. Особенно теперь, когда она обнаружила там Бахметьева.

— Ты вообще-то курила когда-нибудь? — спросила она Ирку.

— Курила, — уверенно кивнула Ирка. — Ну, немного. Раз или два.

— Давай попробуем? — предложила Дина.

— Прямо сейчас? — Ирка удивилась.

— А что тянуть? Там много, на завтра хватит, — смело сказала Дина.

— Нужны спички.

— Да есть спички. — Васнецова вытащила маленький нарядный коробок.

— Ого, — ахнула Ирка, — какие красивые, у нас таких нет.

— Они и не наши. Они из Италии. Папа привез зачем-то. Как будто у нас спичек нет, — небрежно проговорила Дина.

На самом деле спичечные коробки папа Дины собирал. Он из каждой поездки привозил по несколько штук и складывал в пустой аквариум. Дина этот коробок стащила, чтобы подарить Бахметьеву. Она не знала пока, как это сделать, но на всякий случай таскала спички с собой.

— Здорово. Итальянские спички, — протянула Ирка, разглядывая коробок.

Дине показалось, что она тянет время.

— Ир, давай закурим, — настойчиво сказала Васнецова и отобрала у подруги пачку. Надорвала слюду, вытащила фольгу. Повеяло табаком.

— Хорошие сигареты, пахнут, — весомо сказала Дина.

— Ну да, — кивнула Ирка, неумело пытаясь прикурить.

Наконец она справилась с огнем, вдохнула табачный дым и, как полагается, закашлялась.

— Что-то першит в горле, — пожаловалась она, держа сигарету в растопыренных пальцах.

— Ага, — кивнула Дина, — першит. Поэтому репетиции всегда нужны. Хороши бы мы были завтра — две кашляющие курицы.

В этом проявились первые зачатки характера взрослой Васнецовой. Позже ее девизом станет «Сначала научись!». Но это будет потом.

А тогда Дина внимательно рассмотрела тлеющую сигарету, потом осторожно затянулась. В голове стало просторно. Пальцы она сложила вместе, чтобы рука казалась изящной.

— Ладно, вроде все понятно. Удовольствия мало, зато красиво. — Дина еще раз затянулась, почувствовала тошноту и отбросила сигарету. — А кто еще к Савиной идет?

Васнецова хотела узнать о Бахметьеве, но напрямую спросить не решалась.

— Ну, все наши. — Ирка имела в виду их классный кружок. — Мы с тобой, Паневецкая, Сторожева. Из мальчишек Сашка, Димка, Мутовкины, оба брата. Как же без них. Кто-нибудь еще попрется. Да, Бахметьева, понятно, как всегда, не будет. Он же у нас деловой и индивидуалист — в жизни класса не участвует.

Произнося это, Ира внимательно смотрела на Дину. А Дина сосредоточилась на мизинце правой руки. И молчала.

— Ну, он никогда не любил собираться компанией, — наконец протянула она с ленцой.

— Да он даже на вечер классный не идет, — воскликнула Ирка, — а мог бы. Все-таки седьмой класс заканчиваем. Конец года, опять же традиции. Весь класс будет, а Бахметьев, понимаете, у нас исключение!

— Да и фиг с ним. Пошли, уже поздно, мне еще алгебру делать. — Дина пыталась скрыть отчаяние.

Все померкло, и даже этот теплый майский вечер сделался вдруг неуютным. Васнецовой захотелось домой, где были все свои, где так тепло и надежно. Еще ей хотелось плакать. Отчего — она сама пока не понимала. Ну, не из-за Бахметьева же, который не придет на вечер. Так он никогда ни на какие вечера и не ходил. Ирка права.

Дома пили чай.

— Садись, у нас блинчики с малиной, — сказала мама.

— Не хочу. Я и так толстая, — буркнула Дина.

— Не глупи. У тебя все нормально. И кость у тебя тонкая. В меня, — мама вытянула худую и очень красивую руку.

Дина завистливо вздохнула. Несмотря на то что мама была самой пожилой из всех мам учеников Дининого класса, она была очень хороша — люди на улицах оглядывались на нее. Мама была худой, очень высокой и всегда выглядела так, словно надела обновку и демонстрирует ее окружающим. В маме была парадность — она никогда не выглядела усталой или небрежной. А еще мама умела покупать хорошие вещи. Большую часть гардероба себе она приобретала в «Детском мире». Оттуда были джинсы, футболочки и блузки в мелкий цветочек.

Дина вздохнула.

— Что это ты? — мама внимательно посмотрела на нее. — Год закончился, считай. Ну, оценки могли быть лучше, но так тоже вполне прилично. Завтра повеселитесь. Кстати, хочешь, возьми мою красную джинсовую куртку. Подойдет. Раз туфли красные…

Дина была бы на седьмом небе от счастья. Если бы знала, что завтра будет Бахметьев. А так… Даже роскошная куртка не изменила ее настроения.

— Понимаешь, завтра столько надо будет сделать… Я бы даже не пошла, но мы с Иркой накрываем столы, — пробормотала она.

— Ну, как знаешь, — пожала плечами мама и занялась своими делами.

В школе надо было быть в четыре часа дня. Дина пришла без пятнадцати пять.

— Ну, как всегда, мы тут бегаем, а она еле идет! — набросились на нее девчонки. — Бери нож, колбасу режь!

Васнецова принялась лениво делать бутерброды. Куража у нее не было, предвкушение, с которым она еще вчера утром собиралась на вечер, исчезло. Она автоматически резала колбасу на тонкие кружочки и сокрушалась — учеба закончилась. Завтра уже нет уроков, надо только зайти в школу за учебниками, которые выдадут для восьмого класса. Значит, она с Олегом не встретится до самой осени…

— Пошел вон отсюда! — внезапно закричала Дина. Это юркий Петрухин выхватил из-под ее руки колбасу.

Ирка оглянулась на нее:

— Ты чего это такая?!

— А что он лезет под руку?! — зыркнув на давшего стрекача Петрухина, рявкнула Дина. — У меня же нож! И сожрет все еще до начала. Надо же, какой наглый.

— Брось, — примирительно проговорила Ирка, — хватит всем.

— И колбаса эта такая пахучая… Копченая? Кажется, я сама вся прокоптилась!

— Между прочим, отличная колбаса. Финский сервелат. Мама Ионкиной доставала. — Ирка взяла со стола бутерброд и стала его есть. — Я голодная, — объяснила она Дине.

— Да и фиг. Я не останусь долго, — махнула рукой Дина. — Я уйду, у меня дела. И потом — что тут делать?! Мальчишки все сплошь уроды. Знаешь, они же безмозглые. Вон, посмотри, как носятся. А выделываются — ну клоуны малолетние.

— Вовсе не все уроды, — не согласилась с подругой Ирка. — Вот, например, Волобуев…

Дина посмотрела на тощего Волобуева, который возился у музыкальных колонок. И фырк — нула:

— Прическа ему эта не идет.

У Волобуева были коротко обстрижены затылок и виски, а длинная челка вздыблена и уложена набок этаким козырьком. И потому голова Волобуева напоминала киоск «Союзпечать» — у тех тоже такие козырьки были. О чем Васнецова не преминула сообщить Ирке.

— Слушай, сейчас все так носят, — ответила та. — Вот и Дэвид Боуи тоже. На фото видела? Он точно с такой же прической.

— Ну, если сам Дэвид Боуи, — иронично протянула Дина.

— Кстати, Волобуев будет у Савиной, — как бы между делом сообщила Ирка, — сам напросился. Я не звала.

— Тебе он нравится? — сощурилась Дина.

— Ну, — пожала плечами Ирка, и стало ясно, что Волобуев ей нравится.

— Я не пойду к Савиной, у меня дела… — произнесла Дина, но возмущенная Ирка ответить не успела — заиграла музыка. Кто-то распустил тяжелые портьеры, воцарился полумрак, и по стенам забегали блики от зеркального шара.

— Дорогие мои! Все торжественные речи мы уже произнесли! — сказала появившаяся откуда-то классная руководительница. — Сегодня у нас праздничный вечер! Пусть он запомнится вам. На следующий год вы будете уже совсем большими и начнете свой путь к решающим событиям в вашей учебной жизни!

Все захлопали. Потом к микрофону подошел завуч. Тот тоже был лаконичен:

— Веселитесь, но помните — без излишеств. И не разнесите школу!

Опять все захлопали, засмеялись и, почувствовав свободу, двинулись к столу. Дина взяла в руку стакан с минералкой и отсела в сторону. Она решила, что подождет минут пятнадцать и незаметно уйдет домой.

Ирка тем временем распоряжалась:

— Так, ребята, садитесь. Места много. Бутерброды, пирожные, а на том конце стола конфеты!

— Пожрать не главное, главное — выпить! — сострил кто-то.

— Выпить? Вон лимонад и минералка, — указала рукой Ирка, — а чай в буфете, он еще открыт.

— Это все детям.

— Фу… тоже мне — выпить… — принялись подкалывать друг друга мальчишки.

Впрочем, еда действительно интересовала всех мало. Музыка играла громко, ноги сами двигались ей в такт. И вскоре большая часть ребят уже оказалась в центре зала. У стола оставались редкие единицы, и в основном это были девочки, которые исправно ходили на все вечера, но редко когда танцевали. Они сидели группками, рассеянно улыбались, делали вид, что оживленно что-то обсуждают, или срочно поправляли что-нибудь в одежде или прическе. Так они маскировали свою невостребованность у одноклассников. На их лицах было написано одновременно ожидание и пренебрежение к происходящему. Втайне каждая из них ждала, когда кто-то пригласит ее на танец. Войти же в общий круг, который плясал под разухабистую музыку, они стеснялись. Васнецова в глубине души такую позицию презирала. Она считала, что бездействие наносит урон репутации. «Человека должны знать!» — сказала она как-то Ире, которая отказывалась выступить на общем школьном собрании. Сейчас Дина сумрачно посмотрела на кучкующихся девиц из параллельного класса и раздраженно хмыкнула.

— Что вы сидите, идите танцевать! Там же здорово, — сказала она с видом умудренной жизнью девушки.

— Ой, да я ногу натерла… — начала одна из них, и Дина поняла, что уговаривать безнадежно.

Васнецова допила воду и почувствовала голод. «Съем-ка я бутерброд!» — подумала она и, сделав из двух бутербродов один, уютно устроилась в кресле.

«А и хорошо, что Бахметьев не пришел! Спокойнее. Можно расслабиться. И за народом понаблюдать. А колбасу мать Иониной вкусную достала. Это точно!» Дина потянулась за добавкой, и в этот момент раздался голос Олега:

— Привет! Ты танцуешь?

Васнецова подняла голову и ответила с набитым ртом:

— Да, вот только бутерброд доем.

Олег улыбнулся и присел рядом.

— Тебе принести воды? Или лимонада хочешь? — спросил он светским и при этом очень естественным тоном.

— Нет, — проглотила последний кусок Васнецова, — мне бы руки помыть. Я вся как эта колбаса.

— Музыка закончится, а руки можно салфеткой вытереть. — Бахметьев разговаривал с ней, как с маленькой.

— Хорошо, давай салфетку.

Вмиг салфетка оказалась в Дининой руке. И уже в следующий миг девочка встала из кресла.

Бахметьев спокойно взял ее за руку. Он вообще все делал уверенно и спокойно. У него была какая-то взрослая выдержка. Вот и сейчас, он обнял Дину за талию и повел в гущу танцующих. Дина, затаившая дыхание, потому что ей казалось, что она пропахла сервелатом, подчинялась беспрекословно. Она только боялась, что Бахметьев ее о чем-то спросит, ей придется ответить, а от нее будет пахнуть все той же колбасой. Дина готова была убить себя за свой аппетит и недальновидность. «Поверила, что он не придет! Кому поверила? Ирке! Она же всегда ерунду всякую болтает!» — проносилось у нее в голове. Краем глаза она видела изумленные лица однокашников. Молва об очень замкнутом, почти таинственном и воспитанном Бахметьеве шла по всей школе. Он никогда и нигде не бывал с классом, ни в чем не участвовал, не был замечен в шалостях, про него не ходили сплетни, и он сам их не передавал. Он был выше всего… И вот — пожалуйста! Сам Бахметьев пожаловал на танцы. И это не все! Он пригласил Васнецову!

Дина видела, как Ирка страшно гримасничает, пытаясь выразить и удивление, и недоумение. Дина чуть не рассмеялась, глядя на рожи, которые корчит подруга. От мальчишек тоже не укрылось произошедшие, но те «сохраняли лицо».

Танец они дотанцевали в полном молчании. Когда стихла музыка, Олег подвел Дину к месту, где застал ее с бутербродом.

— К Мутовкиным подойду, они что-то хотели, — сказал Бахметьев и отошел от Дины.

А к ней тут же подлетала Ирка:

— Вот это да! Пришел! И танцует!

— Ну, танцует, — небрежно ответила Дина, хотя сама еще не опомнилась от неожиданного явления.

— Интересно, — Ирка огляделась, — народ в шоке! Ты посмотри, как Симакова смотрит на тебя. Сейчас съест.

Все знали, что Симаковой из 7-го «Б» нравится Бахметьев.

— Ну, так пусть пригласит его, — хмыкнула Дина, а у самой от мысли, что Олег может еще с кем-то танцевать, свело скулы.

— Так, слышишь, сейчас опять медленный танец, ты будь на виду. Не уходи. Посмотрим, что Бахметьев будет делать! Ой! К нам идет! — зашептала Ирка.

— Я и не ухожу. Вижу, что к нам идет. И тихо ты, — одернула ее Дина.

Ирка волновалась и чуть ли не подпрыгивала.

— Ир, привет, — вежливо сказал Олег и обратился к Дине: — Пошли потанцуем.

— Да, пошли, — улыбнулась Дина.

Она наконец почувствовала себя уверенно. Они опять танцевали молча, под пристальными взглядами остальных. Дина судорожно искала темы для разговора, но ничего найти не смогла. Так, медленно переступая с ноги на ногу, они протанцевали второй танец.

Потом все долго скакали под пение Адриано Челентано и еще кого-то, с высоким противным голосом. Когда объявили медленный танец, Дина спряталась в гущу подруг. Она хотела посмотреть, как поведет себя Олег. Тот подошел к углу, где расположились девочки, и долго всматривался в плотно стоящую группу. Потом, заметив Дину, воскликнул:

— Ну, ты даешь! Еле отыскал!

Его слова прозвучали музыкой для Васнецовой и приговором для тех, кто питал хоть какие-то иллюзии относительно Бахметьева.

— Я здесь, — сказала Дина и улыбнулась ему.

Как специально, играла самая любимая мелодия Дины. Патрисия Каас пела песню «Если ты уйдешь». Дина, держащаяся до этого достаточно чопорно, вдруг расслабилась и придвинулась к Олегу. Она уже не держала его за плечи, а обнимала за шею. Бахметьев на минуту замер, а затем точно так же обнял Дину. Они почти стояли на месте, над ними плыл зеркальный шар, и не было на свете людей счастливее. Дина, повзрослев, будет часто вспоминать этот момент, и, что удивительно, через годы она пронесет каждую мелочь, каждую деталь этого танца.

— Ты где будешь летом? — спросил вдруг Бахметьев.

— Я? — очнулась Дина. — Я буду в Москве, потом в Тучкове, на даче, а в августе… А в августе куда-нибудь поедем. С родителями.

— А я уеду на все лето. Так надо. Сначала с художественной школой. Потом меня возьмут на раскопки. Я давно хотел.

— Жаль, — проговорила Дина. Отстранилась немного и сказала: — Знаешь, мы собираемся у Савиной. Так, посидеть, поболтать. Шампанское… Пойдем с нами?

— Не могу. Я уже завтра уезжаю. Мне еще собраться надо. Я тебе позвоню.

— Хорошо, я буду ждать, — вздохнула Дина. Бахметьев был обязательным — он обещал, и он звонил. А первый раз позвонил именно тогда, когда Дины не было дома — она уезжала на три дня отдыхать. Хорошо, что тогда ей было все равно, — а сейчас Дина обиделась бы, что Олег попросил телефон и не позвонил. Как все меняется…

–…Расскажи о раскопках? — попросила Васнецова.

— Когда?

— Да хоть сейчас. Пойдем на лестницу. Там уже никого нет, даже дежурные ушли. Осталась охрана, но они не любопытные.

— Пойдем. — Едва закончилась музыка, Дина и Олег вышли из актового зала.

Они просидели в укромном углу на лестнице третьего этажа пару часов. Они бы и дальше сидели, но прибежала запыхавшаяся Ирка и заорала:

— Идиоты вас ищут, и школу сейчас на ночь закроют! А нас Савина ждет, там уже ребята собрались!

Дина и Олег церемонно попрощались под любопытствующим оком Ирки.

— Значит, я позвоню? — спросил Олег.

— Да, поздно вечером. Мы же сейчас у Савиной будем.

— Хорошо, — ответил Олег.

— Господи, да пошли уже! — затеребила их Ирка.

Савина жила в небольшой квартире, окна которой выходили прямо на школу. Когда Васнецова с Иркой позвонили в дверь, за ней раздались гул и крики.

— Шампанское у меня, поэтому и орут, — пояснила Ирка, показывая на свою спортивную сумку.

— Я бы сейчас покурила, — сказала Васнецова.

На душе у нее была сплошная элегия. «Он танцевал только со мной! Он пришел из-за меня! И он будет звонить!» — думала Васнецова и ощущала себя на седьмом небе.

Собравшиеся девочки поглядывали на Дину с завистью. Из всех трех седьмых классов она единственная, за которой открыто ухаживал мальчик. Причем ухаживал почти по-настоящему — с танцами, провожанием и серьезными разговорами. Ни от кого не укрылось, как Дина с Бахметьевым ушли с вечера. Дине была приятна эта исключительность. Она мельком глянула на себя в зеркало, которое висело в прихожей, и нашла себя очень хорошенькой. И действительно, медно-рыжие волосы слегка растрепались, глаза, чуть подкрашенные тушью, казались большими. Хотя на самом деле глаза у Дины были маленькими, а ресницы короткими. Из-за чего она очень переживала. Впрочем, сейчас она даже и не вспомнила об этом.

Дина пошла на кухню, где уже хозяйничали Савина и Ирка, в углу возился с чем-то Волобуев. «Сдался Ирке это Волобуев! Тощий и все время суетится. То ли дело Олег!» — высокомерно подумала Дина.

— Так, фужеров мало, в чашки нальем! — скомандовала Ира, и один за другим раздались два хлопка.

— У нас две бутылки шампанского!? — спросила Дина.

— Три, — самодовольно ответил Волобуев, — одна Иркина, две моих.

Дина про себя ойкнула. Это не вечеринка с танцами, а почти пьянка! Она подумала, что родители бы не одобрили ее присутствие здесь. «Да ладно! Я же не буду пить много. Я чуть-чуть!» — утешила себя Васнецова.

Первую бутылку выпили быстро, словно сок. Дина с удовольствием проглотила шипучий холодный напиток. Ей казалось, что внутри все горит и от шампанского станет легче — успокоятся нервы, перестанет лихорадить. Но случилось обратное — и пришлось взяться за второй бокал. После него Дине потребовались сигареты и Ирка, с которой срочно нужно было переговорить.

— Пойдем выйдем на балкон, — кивнула она подруге. Та сделала глаза, поскольку рядом вертелся Волобуев.

— Никуда он не денется, — прошипела Дина и дернула Ирку за рукав.

На балконе они закурили, немного покашляли, и Дина тревожно спросила:

— Как думаешь, он летом звонить будет?

Ирка указательным пальцем стряхнула пепел с сигареты:

— Думаю, да. Он серьезный.

— А я сомневаюсь, — вздохнула Дина.

— Не надо. Смотри, Мутовкин Серега бегал за Ионкиной. Понимаешь, то пенал стащит, то в учебник мокрую бумагу подложит, то мелом парту посыплет. Детский сад. Ну, он ее приглашал на танцы, конечно.

— И что? — не поняла Дина.

— Бахметьев вообще другой. Он этой фигней заниматься не будет. У него все серьезно. Вон как своими картинами увлекся. Как будто ничего другого не существует.

— Он не картины пишет, — сказала Васнецова, — он архитектором будет. Понимаешь, он хочет здания строить.

— Это он зря, — задумчиво сказала Ирка, — понастроит новых хрущоб. Мы вон ни ремонт сделать не можем, ни съехать.

— А почему ремонт не можете сделать? — удивилась Дина.

— А трубы у всех ржавые! Мы у себя сделаем, а у остальных все потечет.

— А если всем сразу сделать? — предложила Васнецова.

— Да ладно. Некоторых не уговоришь коврик перед дверью положить. А ты говоришь — ремонт сделать! — махнула рукой Ирка.

— Ладно, не будет Бахметьев строить хрущевки. Он не такой. Он, знаешь, умный. Ужасно. И еще такой… — Дина попыталась подобрать нужные слова, но подруга перебила:

— Васнецова, ты целовалась с ним? — прищурилась Ирка.

— Ты что?! — Дина аж подпрыгнула. — Ни разу. И вообще… Понимаешь… Да нет же…

Она растерялась и тут вдруг отчаянно захотела, чтобы Олег хоть раз ее поцеловал. Но такого не было. А сейчас это шампанское, прощальный вечер, сигарета в руках, а впереди лето, и она Бахметьева не увидит три месяца.

Дина глубоко вдохнула и соврала:

— Целовались мы.

Ирка, с видом эдакой прожженной женщины, проговорила:

— Смотри, голову не теряй.

Васнецова важно кивнула:

— Я же все понимаю…

Они направились по домам, когда родители обеих стали названивать Савиной. Лика Савина отчаянно врала, говорила, что у них дверь заклинило, что вот только все сели чай пить, а ее родители, мол, заняты, к телефону подойти не могут.

— Дина, или ты сейчас же идешь домой, или за тобой придет папа! — голос мамы был грозным.

— Хорошо, — попыталась ослабить натиск бури Дина, — выхожу, но сегодня же последний день учебы, мы все лето не увидимся!

— Не выдумывай, вы обычно еще весь июнь перезваниваетесь. Завтра наговоритесь вволю! — отрезала мама.

— Ладно, выхожу. Только Иру подожду, она помогает посуду мыть.

— Хорошо.

Никто, конечно, посуду не мыл. Всей компании нужно было время, чтобы испарилось из голов легкомысленное шампанское. Три бутылки на всех собравшихся — мизер совершеннейший, но семиклассники были непривычны даже к этому. Хоть и делали вид, что пьют шампанское всю жизнь.

Домой Дина и Ирка шли медленно. Майский вечер томил черемухой и всем тем, что так радует и будоражит душу в начале лета. Дина Васнецова шла по улице, которую она знала до каждой щербинки в асфальте, но сейчас ей казалось, что все здесь она видит впервые. Большой тополь у пешеходного перехода, клумба с непонятными цветами у кинотеатра, старое бревенчатое здание, такое трогательно-неожиданное среди высоких жилых домов — Дина этот пейзаж знала наизусть. И кафе с нелепой витриной, и продуктовый магазин с белыми стеклами, и крыльцо детской библиотеки, на котором не хватало одной ступеньки, — все это было и позавчера, и вчера. Но сегодня Дина все это увидела и умилилась — оказывается, все это и была ее жизнь. Потому что среди этого она взрослела, становилась умнее и внимательнее. Это и многое другое вдруг стало значительным и важным. Например, парк, где любили гулять родители, скамейка, где всегда отдыхала бабушка, бабушкин любимый кондитерский магазин. Бабушки уже два года как нет. Дина вдруг подумала, что она была плохой внучкой. Сейчас, когда полувзрослое счастье переполняло ее, она устыдилась всего, что нехорошего сделала и чего правильного не сделала, когда жива была бабушка. «Она меня очень любила! И меня назвали в ее честь. А я такая дура…» — подумала Васнецова и почувствовала, что сейчас расплачется.

— Ирка, я побежала, а то мама… — буркнула она и бросилась к своему подъезду.

Даже в этот поздний час дверь в квартиру у них была не заперта. Дина вошла, не зажигая свет, скинула туфли и прошла в комнату. Мама сидела за письменным столом и что-то писала.

— Привет. Голодная? Что так поздно? Ира домой дошла? — все эти вопросы мама задала разом, не отрываясь от бумаг.

— Да, — коротко ответила Дина.

— Вот и хорошо. Мы волновались, — сказала мама, продолжая писать.

— Ты на кладбище к бабушке когда поедешь? — спросила Дина.

Тут мама подняла голову.

— Не знаю. Давно надо было съездить. Могилу убрать. Цветы посадить. А что?

— Я с тобой поеду.

Мама присмотрелась к Дине.

— Хорошо, поедем вместе, — ответила она. — А ты вообще хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит? Что-то ты бледная. И глаза отекли. У тебя месячные начались? Но-шпу дать?

— Нет, спасибо, все нормально, — проговорила Дина и прошла в свою комнату.

Глава третья

И потом…

Лето выдалось беспокойное. Во-первых, у Васнецовых гостили родственники. Гостили помногу и подолгу. Мама даже сказала Дине, что никогда у них не было такого количества родни, как в этом году. «Прям-таки очень урожайный год!» — добавила она с непроницаемым лицом.

— Как же так, — удивилась Дина, — они же не могли появиться так внезапно. Они же родились давно…

Мама посмотрела на нее со странным выражением лица и посоветовала прочитать Джерома Клапку Джерома.

— Я не буду его читать, — отмахнулась Дина.

— Почему это? — удивилась мама.

— Мне его имя не нравится.

— Хорошо, не читай, — мама устало вздохнула, — только запомни, что есть такая штука, как ирония, английский юмор и еврейские анекдоты.

— Я не люблю еврейские анекдоты, — сказала Дина.

Тут уже вмешался папа:

— А что с ними-то не так?

— Они об одном и том же, — сморщила нос Дина. — Или о жадности, или про язык.

— Кхм, — кашлянул папа.

Тема шуток была закрыта, а гости продолжали приезжать.

В середине лета у Дины вскочил прыщ. Вскочил на самом видном месте — на лбу. Мама помазала его салициловым спиртом, но прыщ и не думал проходить.

— Знаешь, давай-ка ты ее к дерматологу отвези, — сказал папа, присмотревшись к прыщу, — будет жаль, если запустим это.

К дерматологу они вошли вместе — мама и Дина. Мама поздоровалась и сказала игриво:

— Сделайте нас красивыми!

Дине стало неприятно. Получалось, что сейчас она уродина.

Врач попалась умная:

— Девочка у вас и так красивая, а эту штуку мы просто удалим.

«Штуку» удалили, и еще недели две Дина не показывалась на солнце и разглядывала в зеркало красный выпуклый след. «Хоть бы к школе прошло!» — думала она про себя.

Иногда Дине звонил Бахметьев. Обычно звонок раздавался часов в девять вечера. Дина тащила телефон в свою комнату, укладывалась на диван и накрывала голову подушкой. Ей не хотелось, чтобы ее разговоры с Олегом слышали родители. В этих разговорах не было ничего неприличного, но однажды после такого «сеанса связи» мама посмотрела на раскрасневшуюся Дину и заметила:

— Что вы там обсуждаете, что ты такая возбужденная выползаешь из своей комнаты?

Дина покраснела еще гуще. Мама сказала так, что она сразу почувствовала себя преступницей. А во-вторых, прозвучал намек на что-то неприличное. Дине стало стыдно, тем более и папа все слышал.

— Мама, тебе, как всегда, показалось, — ответила дерзко Дина.

Но мама уже потеряла интерес к проблеме.

Став старше, Дина Васнецова поняла, что порой мама произносила подобное просто так, на всякий случай, для острастки.

Наконец наступил август, они с родителями поехали отдыхать на озеро Селигер. Там было веселее, чем в Москве или на даче в селе Тучково. На Селигере было шумно и беспокойно — ловили рыбу, пели песни, жгли костры и прыгали через них, танцевали, ходили за грибами. Все это было бы ужасно весело, если бы только не одно «но»… Все это надо было делать гурьбой. А Дина не переносила «колхоз». Она могла немного побыть в компании, но большую часть времени предпочитала проводить либо одна, либо с подругой. Поэтому уже в конце первой недели она заскучала. Мама, желая приобщить дочку к коллективу, однажды сказала Дине:

— Смотри, вон тот мальчик в куртке желтой… Кажется, он твой ровесник. Симпатичный. И все норовит тебе помочь — то ведро, то удочки принесет. Ты заметила?

Ничего подобного Дина не замечала, но с этого момента стала за мальчиком приглядывать, чаще менять наряды и не пропускать ни единого общего мероприятия. Впрочем, мальчик как-то посмотрел на Динин советский спортивный костюм и громко фыркнул. Дина сразу потеряла к нему интерес, утешив себя мыслью: «Подумаешь! Очень скоро я увижу Бахметьева. Он — совсем другое дело!»

Впрочем, за неделю за отъезда она умудрилась влюбиться в местного священника. Тот был хорош собой и полностью погружен в дела вверенного ему прихода. Дина ходила вокруг да около церкви. Прихожан было тогда еще мало, и высокая рыжеволосая Дина очень бросалась в глаза. Впрочем, батюшка ее совершенно не замечал, и, чтобы исправить это недоразумение, Дина явилась как-то в церковь в очень вызывающем наряде. Там шло отпевание, и строгие блюстительницы нравов ее не успели выгнать. Зато Дину заметил батюшка, который, увидев ее длинные ноги и открытые плечи, от неожиданности стукнул покойника по носу кадилом. Благодарение Богу, скорбящие этого не заметили. Зато родителям донесли, что Дина Васнецова бегает в церковь в полуголом виде.

— Наконец-то лето закончилось. Я просто не знаю, что с нашей дочерью делать, — сказала мама отцу. Она даже не предполагала, что все еще впереди.

Первое сентября пришлось на понедельник. Накануне, в воскресенье, девочки теперь уже восьмого «А» собрались в парке.

— Я считаю, что так поступить лучше всего. Всем сразу ничего не сделают. Ну, поорут и отстанут. Зато как люди придем первого сентября, — решительно говорила Ирка.

Большая часть поддержала ее возгласами. Самые осторожные коротко выразили сомнение.

— Могут что-нибудь сделать, — сказала Ионкина.

— Ничего не сделают. И потом, первого сентября больше трех уроков не бывает. Подумаешь, три урока.

Речь шла о том, чтобы прийти в школу не в форме. Ходили слухи, причем подтвержденные, что в двух соседних школах форму отменили. Разрешили ходить в обычной одежде. Конечно, надо было соблюдать строгость — ничего вызывающего, но надевать эти осточертевшие коричневые платья с фартуками или синие пиджаки с унылыми юбками не надо было. Мальчикам разрешили ходить в темных брюках. Чему они очень обрадовались — джинсы тоже были темными. В школе, где училась Дина, по-прежнему все было строго. И, хотя времена уже были перестроечные, вольнодумство проникало во все сферы жизни, в классах пытались поддерживать порядок.

— Вы не думайте, что я такой косный, — сказал завуч на общем собрании учеников и родителей, — я просто думаю о том, что конкуренция в нарядах неизбежна и не у всех может оказаться модная и красивая одежда.

— Он прав, — сказала мама Дине, — он смотрит в корень.

Дина ничего не ответила. На первый учебный день у нее были свои планы. У нее хранился журнал, где была сфотографирована певица Сандра. Многие говорили, что Дина на нее похожа. Дине это льстило, хотя она и признавалась себе, что певица Сандра — это очень удачный вариант такого типа внешности. А сама Дина — сильно ухудшенный. И нос у нее крупнее, и овал лица не такой, и глаза маленькие. Но если Дину Васнецову причесать, накрасить и подобающе одеть, то сходство с Сандрой обнаруживалось! Все лето Дина выпрашивала позволения подстричься. Мама считала волосы дочери украшением, богатством и свидетельством добропорядочности. Поэтому отвечала отказом. Дина дулась, приводила доводы, притаскивала журналы и показывала, как все замечательно будет у нее на голове, но мама была непреклонна.

— Обычная коса, не туго заплетенная, — вот лучшее украшение девушки, — отвечала она.

Наверное, так бы все и закончилось ничем, если бы папа, присутствующий при очередном споре, не произнес:

— Господи, да пусть подстрижется. Ну, восьмой класс, взрослые люди уже. Она же все понимает уже. Да, Дина?

— Да, папа, — ошалела от счастья Васнецова.

Она побежала звонить Ирке и слышала, как папа сказал маме:

— Во-первых, она совсем взрослая, а за это лето так изменилась, просто не узнать. Во-вторых, ты не удержишь ее — смотри, что вокруг происходит. Жизнь меняется на глазах. Так лучше мы будем в курсе ее желаний. Хуже, если она взбунтуется.

Мама ничего не ответила, но Дина уже знала, что вопрос решен.

Стрижку ей сделали точь-в-точь как у певицы Сандры на той фотографии — длина сохранилась, но все подстрижено лесенкой и взбито в этакое облако. Челка тоже была приподнята и тоже взбита. «Мама умрет от ужаса!» — подумала Дина, глядя на себя в зеркало.

Мама если и пришла в ужас, то виду не подала. Видимо, вняла папиным словам. И только осторожно спросила:

— Ты так первого сентября хочешь пойти?

— Да, — кивнула гривой Дина.

— Но в форме и с этой прической ты будешь выглядеть смешно, — осторожно сказала мама.

— А я не в форме пойду, — бойко сказала Васнецова, — мы договорились прийти в обычной, но нарядной одежде. Понимаешь, во-первых, форму вот-вот отменят. Во-вторых, мы потом решили пойти на бульвары погулять. В-третьих, мам, как же эта форма надоела!

Мама покачала головой и поинтересовалась:

— И что же ты наденешь?

Дина на минуту задумалась: «Вдруг мама поможет? Ведь с прической прокатило!»

— Я хочу так, как на той фотографии. Как Сандра.

— Да? Ну хорошо… — сказала мама задумчиво. — Ну, неси ее сюда. Подумаем.

Вечером накануне первого сентября в комнате Дины была приготовлена белая рубашка с кружевами и широкими подплечниками. Пуговицы у этой блузки были круглые, сделанные из старых бусин. Еще висел широкий черный пиджак и узкая черная юбка. Короткие летние сапожки одолжила мама.

— Да, сногсшибательно, только если тебя не выгонят из школы, — сказал папа, увидев Дину в таком наряде.

— Не выгонят.

Утро понедельника было в меру прохладное, пиджак очень пригодился. Глаза Дина красить не стала, но тени чуть заметные наложила. «Мало ли, это у меня от усталости!» — подмигнула она сама себе в зеркало. Цветы, которые она несла для классной руководительницы, несколько смягчали картину — с ними вид у Дины не был таким вызывающим. По дороге она встретила Ирку, которая была в блестящих бирюзовых лосинах, футболке, завязанной на боку, и длинном «жатом» плаще. Ее плечи, как и плечи Дины, казались огромными.

— Здорово, — оценила подруга наряд Дины.

— Тебе тоже хорошо, — великодушно ответила Васнецова, хотя Иркины ноги в бирюзовой блестящей лайкре смотрелись уж очень вызывающе.

— Волобуев умрет, он меня в таком еще не видел.

— А вы с ним встречались уже? После каникул? — спросила Дина.

— Да, он как приехал от тетки, позвонил сразу. Он же у тетки был в Анапе. А ты Бахметьева видела?

— Нет. Наверное, еще не приехал.

— Слушай, а он тебе летом звонил? — почему-то шепотом спросила Ирка.

— Да, конечно, — Дина улыбнулась. Их с Бахметьевым разговоры «под подушкой» были самыми лучшими летними воспоминаниями. Олег звонил ей часто, беседовали они долго и всегда очень интересно. Сейчас Дину волновало только то, что Бахметьев не позвонил ей вчера. «Наверное, уже приехал. Или задерживается. А вдруг он влюбился в кого-нибудь на этих своих раскопках?!» — беспокоилась она. Спасением от разных не очень приятных мыслей был только этот наряд и новая прическа. Обильно сбрызнутые лаком, ее волосы сверкали на утреннем солнце, как запутанный моток проволоки.

У входа в школу уже шеренгами выстроились классы. Нарядные учителя внушительной группой стояли на ступеньках крыльца, этакой импровизированной трибуне. Цветов было много, и привычная мелодия школьного вальса будила окрестности.

— Ой, Дина! — вдруг воскликнула Ирка. — А все пришли в форме!

— Да ладно! — Дину прошиб пот. Хороши они будут в своих дискотечных нарядах среди строгих школьных платьев.

— Правда! Вот же… — Ирка чуть выругалась. Она вообще-то была воспитанной, но в особых случаях позволяла себе «нехорошие» слова. Васнецова обычно одергивала ее, но сейчас, пожалуй, присоединилась бы к оценке происшедшего.

— Может, они вчера не успели позвонить? Поздно уже было. Или утром им не дали одеться, как мы планировали? — попыталась как-то оправдать одноклассниц Дина.

Но Ирка только что-то прошипела в ответ. Положение было катастрофическим. Васнецова понимала, что выглядят они сейчас не просто вызывающе, а пошло-вызывающе. И не спасет, например, ее ни юбка приличной длины, ни блузка, застегнутая под горлом. «Хоть брошь сниму!» Дина принялась отстегивать брошку в виде подсолнуха.

— Ладно, была не была, — сказала Ирка, и они ступили на школьный двор. Младшие классы они миновали без проблем — там все были заняты друг другом. Пятый и шестой их просто не узнали в этом обличье. А старшие взревели, увидев их.

— Что вы орете? — гаркнула Ирка. — Идиоты.

— Васнецова, ты звезда эстрады у нас? — захихикал один из братьев Мутовкиных.

— Да, ты очень догадлив, — ответила Дина.

Она чувствовала себя ужасно. «Сейчас при всем классе выволочку устроят. И надо будет молчать и улыбаться, а хочется сказать все, что думаешь. А что я думаю? Я думаю, что все это фигня. Какая разница, как кто одет. К тому же мне идет и эта прическа, и эта юбка. А мамины сапожки вообще класс! Таких нет ни у кого. Они же из Франции!» — думала Дина и незаметно оглядывала одноклассников. Среди них Бахметьева не было. «Ну, скорее всего, он еще не приехал. Он всегда позже всех после каникул возвращается. Это хорошо! Не будет свидетелем моего позора. Наши учителя любят непременно унизить при всех!» — подумала Дина. И вдруг поняла, что ей стало совершенно все равно, как отреагирует на их выходку руководство школы и классная руководительница.

— Дина и Ира отличились сегодня, но мы сделаем вид, что не заметили, — вполголоса проговорил завуч, неслышно подошедший к ним.

— Такое трудно не заметить, — хмыкнула классная руководительница, — просто бьет в глаза.

— Но мы сделаем скидку на праздничный день. И выразим надежду, что в дальнейшем девушки в школу будут ходить в форме, — опять миролюбиво заметил завуч.

— Но мы будем внимательно следить за этим, — упрямо гнула свою репрессивную линию классная руководительница.

— Мы больше не будем, — сказала Ирка.

Она в своих бирюзовых лосинах выглядела очень несчастной. К тому же на уроке сидеть в верхней одежде не разрешалось. Поэтому ей предстояло снять с себя длинный тонкий плащ и оказаться перед одноклассниками в обтягивающих ее пышные формы одеждах. Дина тут подумала, что ей повезло: и выглядит она модно и не очень вызывающе, и не очень-то влетело. Снова пришла ей мысль о том, как их школе повезло с завучем по воспитательной работе.

Линейка прошла быстро, первоклашки замерзли — и все быстро разбежались по классам. Дина чувствовала себя уверенно и теперь, устраиваясь за партой, насмешливо оглядывала остальных девиц.

— Что это вы форму надели? Договаривались же… — спросила она тихо у Чаманской, которая по обыкновению заняла место на передней парте.

— А что ты у меня спрашиваешь? Я вообще всегда в форме хожу, — зашептала та.

— Ах да, да, — язвительно прошипела Дина.

— Васнецова, не отвлекайся! И Чаманскую не отвлекай! Я сейчас вам расскажу, какие новшества нас ожидают в восьмом классе, — одернула ее классная руководительница, — а нас ожидают…

В этот момент дверь класса открылась и появился Олег Бахметьев. Класс радостно зашумел. Не то чтобы все рады были его видеть, просто очень не хотелось впрягаться в эту нудную учебную лямку.

— Олег, очень рада тебя видеть! Хоть и опоздавшего! — воскликнула классная руководительница.

— Извините, — улыбнулся Бахметьев, — я сяду?

— Да, конечно!

Олег прошел к незанятой парте и тихо отодвинул стул.

— Дина, я сейчас умру! Ты его видела?! Это же просто Ален Делон! Господи, какой он красивый стал! — зашептала Ирка, обращаясь к Дине.

Дина ничего не могла ответить. Она растерялась. В класс вошел совсем другой человек. Не тот высокий, приятной наружности аккуратный мальчик. В класс вошел красивый, статный и очень раскованный юноша. Походка, жесты, улыбка — все было иное. Совсем не школьное. «Он — потрясающий!» — подумала Дина и тут же вспомнила, что Бахметьев не позвонил ей, когда вернулся в Москву. «А я идиотка. Надо же так вырядиться! Тоже мне — Сандра!» Васнецова ругала себя страшными словами и впервые в жизни пожалела, что не послушалась маму, — сидела бы сейчас в форме, как все нормальные люди.

Тем временем классная руководительница тщетно старалась призвать всех к порядку.

— Так, если все нагляделись на Бахметьева, мы можем продолжить, — говорила она, хлопая в ладоши.

Конец ознакомительного фрагмента.