Ищи меня за облаками

Наталия Миронина, 2019

Инна Соломатина переживает сложный период в жизни. Ее уволили с работы, отношения с любимым зашли в тупик, и что-то явно нужно менять. Горькие уроки прошлого еще не до конца осмыслены, а в это время на горизонте появляется бывшая любовь…

Глава вторая

Аня Кулько

Некоторые философы утверждают, что дружба иногда даже важнее любви. Что существование рядом (или даже вдалеке) верного, способного понять, простить, прилететь по первому зову на помощь человека — это гарантия полноценной жизни и основа душевного здоровья. К тому же наличие друга — это прекрасный повод отвлечься от собственных неурядиц и не погружаться с головой в свои проблемы. Ибо, как известно, долг платежом красен, и как бы неуместно меркантильно в данном случае ни звучала пословица, друзья действительно рассчитывают на симметричный ответ.

Надо сказать, что и здесь Инна Соломатина оказалась несколько в необычной ситуации. Она дружила очевидному наперекор.

А история началась на первом курсе института.

— Простите, а у вас нет лекций по психологии за самое начало семестра? — обратилась к Соломатиной светловолосая девушка из параллельной группы.

— Есть. Нужны? Правда, я хотела еще немного повторить… — ответила Инна.

Дело было в зимнюю сессию. Соломатина решила сдать все на «отлично». И не только из-за повышенной стипендии, но и чтобы доказать родителям, что выбор она сделала правильный. Соломатина все-таки пошла в медицинский. Только выбрала специальность психолога.

— Ну, денег, конечно, заработать можно. Но и с психами возиться стремно, — почесал затылок Егоров, узнав о ее решении.

А решение было принято Соломатиной внезапно, как ответ на давление родителей — те хотели, чтобы дочь занималась чем-то практичным. Например, гостиничным бизнесом. Инну тошнило от такой перспективы, тем более в современном мире можно было легко менять профессии и занятия. А вот получить серьезное образование вроде медицинского — это было по-прежнему нелегко. Особенно, если не было денег на платное отделение. Соломатина вышла из школы почти круглой отличницей, прекрасно сдала вступительные экзамены, но… Но кто-то, кто был ближе ректорату, занял ее место. Инна так расстроилась, что, набравшись наглости, позвонила врачу — тому самому, который советовал ей идти в медицинский и который лечил Федотова. Соломатина до сих пор не знала, что же повлияло на ее совсем беспросветную ситуацию — жалоба врачу и его возможные связи, осторожность институтских чиновников или что-то еще, но ее фамилия значилась в дополнительных списках.

— Не знаю, зачем тебе это надо, но поздравляю, — несколько отстраненно сказала мать.

Инна видела, что родители не ожидали успеха и теперь им даже досадно, что дочери их помощь не понадобилась.

— Мама, я сниму себе квартиру. Как только сдам первую сессию.

— Вот еще! Деньги лишние, что ли? И дома надо жить. В своей постели спать, а не… — вдруг возмутилась мать. А Инна только укрепилась в своем решении.

И вот первая сессия. И все зачеты сданы, и почти по всем экзаменам «отлично». Остался только один, завтра…

— Так я возьму твой конспект и пойду почитаю в библиотеку. — Однокурсница уже протянула руку к тетради.

— А? Да, конечно, — ответила Инна, — я уже все выучила, правда, две последние лекции пропустила… Но…

— Я быстро, — улыбнулась однокурсница, — буквально через пару часов отдам. У вас же сейчас консультации?

— Да, в 405-й аудитории.

— Вот и отлично, я прямо туда подойду.

— Договорились, — обрадовалась Соломатина. Она чувствовала, что эти две последние темы надо еще просмотреть.

Консультация была короткой, Инна освободилась раньше. Она устроилась на одиноком стуле в коридоре и стала ждать свой конспект. Прошел час, полтора, но никто не приходил.

— Слушай, там у вас такая есть белобрысая, с короткой стрижкой. Не видела ее в библиотеке? — спросила она у проходящих мимо знакомых с книжками.

— Кулько, что ли? — сразу отозвались те. Аня Кулько действительно была с совершенно белыми волосами, бровями и ресницами. Впрочем, общее впечатление от лица было приятным.

— Наверное, Кулько. Взяла конспекты, сказала, сюда подойдет вернуть.

— Нашла кого слушать, она давно у себя дома твои конспекты читает.

Соломатина разозлилась. Ее планы на учебу вечером нарушились. Оставался, конечно, учебник, но там было все размыто по главам, и на повторение уйдет больше времени. А экзамен завтра в девять утра.

Когда Инна закончила отвечать, Брыкалова Юлия Петровна тяжело вздохнула:

— Вы, Соломатина, сегодня на себя не похожи. Два вопроса и два плохих ответа. Если бы я вас не видела на лекциях и семинарах, если бы не знала, что у вас в зачетке стоят отличные оценки, я бы вам поставила «неуд». Но я вас знаю. Вы трудились в семестре. Поэтому «хорошо».

— Спасибо. — Соломатина от досады чуть не плакала. Она всю ночь просидела над учебником, повторяла до одури, понимая, что нужны конспекты. Брыкалова особенно внимательно следила за тем, насколько внимательны на ее лекциях и семинарах. «А все из-за этой дуры!» — подумала Инна, выйдя из аудитории.

— Ой, как неприятно! Как нехорошо, — проговорили откуда-то сбоку и взяли ее под руку. Соломатина дернулась, но руку не отпустила. Рядом стояла Аня Кулько.

— Что ж ты конспекты не принесла вчера? Мне как раз эти вопросы достались! — воскликнула Соломатина. Вообще-то она так злилась, что ничего не собиралась говорить.

— И что? Не сдала? — округлила глаза Кулько.

— Сдала. «Хорошо».

— Ух, ты! Здорово как!

— Мне надо было «отлично».

— Счастливая, я об этом даже не мечтаю. Я трояк схлопотала.

— Мне жаль, — сухо ответила Инна и наконец высвободила руку.

— Слушай, извини. Я на лекции почти не ходила, а у тебя так все толково… Ну, и зачиталась.

— Хорошо, давай конспекты, мне идти надо.

— А я забыла их дома, — распахнула глаза Кулько.

— Как забыла?!

— Так, а что, они нужны тебе? Я еще хотела позаниматься.

Соломатина озадаченно хмыкнула — какое-то нахальство, простота, наивность, и за всем этим ощущается напор.

— Слушай, Ань, мне нужны мои конспекты, потрудись их завтра же привезти.

— Так завтра же каникулы начинаются! Зачем они тебе? Да и я не собиралась в институт.

«Офигеть! — подумала Инна. — Не собиралась в институт!»

— И все же… — сказала Соломатина вслух. Уступать не хотелось. И потом что за дела такие?! Взяла, подвела, а теперь еще отказывается привезти.

— Слушай, ну, правда, каникулы же… — так же безмятежно протянула Кулько.

— Я буду во вторник на факультативе. Их не отменили на время каникул. Вот туда принеси, — проговорила Инна и, не слушая ответа, скрылась в туалете. Аня, слава богу, за ней не последовала.

Конспекты Аня не вернула. (Говорила, что потеряла, но кто-то сказал, что видел их у нее.) Соломатина чувствовала себя паршиво — тень Кулько словно преследовала ее теперь. Как-то так получалось, что она была всегда рядом или неподалеку. Соломатину это раздражало — она чувствовала себя одураченной. Кулько вела себя немного виновато, но при этом часто вынуждала Инну поступать так, как удобнее ей. Соломатина ощущала это несоответствие — манеры вкрадчивые, а хватка железная. Это бесило, раздражало, но как только она пыталась осадить назойливую приятельницу, так сразу просыпалась совесть. «Но она же больше ничего не сделала. И если действительно потеряла конспекты? А так, просто манера у нее такая. Может, комплексы. И потом, по-моему, она все время одна, ни с кем не дружит…» — думала Инна. И как-то, скорее из ложного чувства вины, чем искренне, предложила Ане сходить на выставку.

— Да, с удовольствием, — просияла та.

И Соломатина впервые за долгое время почувствовала себя комфортно. «Иногда нас делают созависимыми, — сказала однажды Брыкалова на своей лекции, — например, когда ставят в положение виноватого хозяина. В реальности вы не хозяин и уже тем более не виноватый. Но в вас культивируют это чувство». Соломатина вспоминала эти слова каждый раз, когда общалась с Аней Кулько. И только подавив в себе раздражение и пригласив ее на выставку, Инна почувствовала себя свободной. «А все очень просто — я выполнила свой долг. Я сделала приятно одинокому человеку. И мне от осознания этого хорошо. Ну, сходим в музей. От меня не убудет».

Они сходили в музей, и Соломатина забыла о всех претензиях к Ане. Та оказалась остроумной, начитанной и прекрасно знающей живопись. Вне институтских стен она вела себя свободно, спокойно, перестала заискивать и перестала настаивать на своем. От этого выиграли все.

— Здорово. Я ничего не знала об акварели. Оказывается, есть потрясающие вещи. В следующий раз надо в Третьяковку сходить, — решила Инна и сказала это совершенно искренне.

Аня Кулько тоже снимала квартиру, только в отличие от Соломатиной, это была мера вынужденная. Маленький городок, где проживали родители Ани, находился далеко. Москва для нее была не родным городом, а суровым местом испытаний.

— А я не парюсь. Я не долго буду в съемной хате жить. Я замуж за местного выйду, — сказала как-то Кулько Соломатиной.

— А представь, что его родители будут против тебя? Или квартира будет маленькая у них. И вам придется все равно снимать жилье?

— Так это его проблемы. Мужа, — улыбнулась Аня.

Соломатина еще раз удивилась нахальной беспечности и уверенности в себе.

В институте молодых людей было много, и на Аню внимание обращали. На свидания она ходила часто, только не больше двух-трех раз с одним и тем же парнем.

— Тебе никто из них не нравится? — удивилась Соломатина.

— Без перспективы, — лаконично отвечала Кулько.

— Что такое перспектива?

— Спокойная жизнь без геморроя.

— Выгодное замужество? — съязвила Инна.

— Что-то вроде. А эти все такие же, как и я.

«Отшивать» ненужных молодых людей Аня старалось грамотно. Чтобы никто не обиделся. Парни не обижались, но и в друзьях не задерживались. То ли дело Соломатина, к которой бывшие ухажеры приходили поделиться сердечным проблемами.

— Здорово это у тебя получается. Вроде расплевались, а смотри-ка — закадычный друг, — завидовала Кулько. — Это же очень удобно!

— Чем? — удивилась Инна.

— Если что, ты тоже за помощью обратиться сможешь.

— А, ну да, — протянула Инна и сказала себе, что вряд ли такое случится. Она и сама не понимала, как так получается. Что-то такое было в ее поведении, что людей не злило. Кстати, дружба Инны с Аней Кулько была предметом пересудов и сплетен. По институту ходила молва, что Кулько «выезжает» за счет подруги. Те же конспекты, шпаргалки, подтянуть по предмету, познакомить с нужным человеком — Соломатина без разговоров помогала всем, чем могла. Аня благодарила многословно, а когда наступал нужный момент, произносила фразу:

— Инка, ты не возражаешь, я с Семеновой потусуюсь — она обещала мне дешевый абонемент в бассейн.

Соломатина изумлялась такой постановке вопроса — она помогала подруге по сердечной простоте и благородству, взамен ничего не требуя. Кулько же хорошие дела держала за валюту. А дружбу считала что-то вроде отношений вассала и господина. Причем вассал иногда крутил господином.

— Ань, не глупи, — с досадой отвечала Соломатина.

Кулько исчезала на какое-то время, а потом опять как ни в чем не бывало подруги ходили по выставкам, театрам, гуляли по городу.

Инна привыкла к Анне, снисходительно относилась к ее хитростям, к ее стремлению воспользоваться отношениями и связями. Соломатина была великодушна, к тому же ей не пришлось покидать родной город и приноравливаться к волчьим законам столицы.

Так они и дружили. Даже после окончания института, когда пути их разошлись, Аня Кулько не упустила Соломатину из виду. Впрочем, их диплом и устройство на работу — это отдельная история, которая заслуживает подробного изложения.

К концу обучения в институте Инна Соломатина уже подрабатывала в одном из лечебных учреждений — она иногда вела беседы с пациентами, страдающими дислексией, то есть не способными сконцентрировать свое внимание. С точки зрения многих специалистов, это совсем небольшое отклонение от нормы, и часто люди, подверженные этому, делали успешную карьеру в самых разных областях. Соломатиной нравилась эта работа. Еще она консультировала в детских учреждениях и вела уроки для дошкольников с различными нервными заболеваниями. Все это было в рамках учебной практики, и руководитель курса Брыкалова не могла нарадоваться на любимую студентку.

— Очень хорошо. Я даже уже сомневалась, встречу ли такое рвение и такие способности!

Та же Брыкалова порекомендовала Инну в один из институтов.

— Знаете, там не только можно заниматься научной работой, но и принимать пациентов. А это дополнительный заработок, — прервав поток благодарностей, пояснила она Инне.

Соломатина была на седьмом небе от счастья. Больше всего она боялась остаться без работы — как такового распределения не было, каждый шел, куда мог, где были связи. Из всего курса она оказалась самой везучей.

Однокашник Егоров имел другое мнение на этот счет:

— Ты заработала это место. Головой и задницей. А также нервами своими. Ты же знаешь, как выгорают врачи твоей специальности!

Да, Инна знала. Но сейчас в самом начале пути ей казалось, что чем больше и чем чаще она будет практиковаться, тем лучше.

Подруга Кулько отреагировала иначе:

— О, везет же. Тебе ни о чем думать не надо. Ты и так москвичка, тебе все карты в руки.

Кулько ныла долго, практически беспрестанно. К тому же в доме у нее что-то стряслось, и она ходила в слезах.

— Прекрати волноваться, найдем мы выход из ситуации, — утешала ее Инна.

— Как? Как? Ты, что ль, работу мне дашь? — как-то по-собачьи кидалась Аня.

— Ну, почему же я, — терялась Инна, — ну, ты поищи, походи на собеседования…

— Издеваешься, да кто меня ждет?!

В таких истериках прошли два последних месяца учебы. А на третий месяц Соломатина, полная комплексом вины из-за своей удачливости, предложила:

— Аня, иди ты в этот институт. Я договорюсь, тебя возьмут.

Кулько, как всегда в таких случаях, выкатила глаза:

— Ты что?! Да я, да никогда…

Впрочем, сопротивлялась она вяло.

Брыкалова же в беседе с Инной кричала:

— Да не будьте вы, Соломатина, такой дурой! Эту вашу Кулько к профессии и близко подпускать нельзя. И не буду я за нее просить. Если не хотите туда идти работать — не ходите. Но не смейте пристраивать эту бездельницу!

Инне стало стыдно перед Брыкаловой и по-прежнему было жаль Аню.

Закончилось дело тем, что Инна вышла на работу, а через два месяца упросила руководство взять ассистентом Аню.

Еще через год место Соломатиной заняла Кулько.

— Я даже не понимаю, как это произошло! — оправдывалась она.

Инна ее не слушала, она не винила подругу, понимая, что решение приняли «наверху». А вот поверить, что к этому приложила руку Аня, Соломатина отказывалась.

Профессор Брыкалова позвонила Инне:

— Соломатина, от вас я не ожидала такого!

— Чего вы не ожидали? — возмутилась Инна. — Я не брала денег за консультации. Только за те, которые шли через коммерческий отдел.

— Послушайте, запомните, в психиатрии очень легко стать миллионером. Но и нищим тоже. А еще легко потерять профессию и друзей.

— Так можно сказать про абсолютно любую профессию, про любого специалиста, — возразила возмущенная Инна, — даже про сантехника.

— И все-таки запомните мои слова.

— Хорошо. — Инна поняла, что она ничего не докажет.

Так Соломатина осталась без работы. И без профессии. Без профессии, потому что устроиться по специальности у нее не получалось. Вроде бы встречали ее приветливо, цокали языками, видя диплом, но на работу не брали. Даже в школы и дошкольные учреждения, где всегда требуются детские психологи. Уже заволновались родители, видя, как мыкается дочь, уже Егоров примчался на помощь с деньгами и кучей вакансий от своих друзей, уже Брыкалова позвонила, обеспокоенная. И только Аня Кулько безмятежно ходила на работу и с каким-то удовольствием сообщала Инне все новости.

— Знаешь, мне совсем неинтересно знать, что там происходит, — не выдержала как-то Инна.

Кулько вытаращила глаза:

— Даааа?! А я думала, что интересно… Про тебя, кстати, там спрашивают все время.

Кулько старательно передавала сплетни, но молчала о том, что в разгар того самого разбирательства именно она, Аня, произнесла фразу, которая, похоже, решила судьбу Инны.

— Скажите, доктор Соломатина вела частные приемы? Она брала деньги с пациентов в обход кассы? Вы ее асситент, вы должны были многое видеть, — задали вопрос Ане.

— Ну, я не могу сказать точно, иногда доктор оставалась наедине с больным. А меня куда-нибудь отсылала, — отвечала Кулько.

И в этой лукавой полуправде-полулжи увидели сигнал. Инну уволили, даже не задав никаких вопросов.

Это были трудные времена. Трудные и несправедливые. И горько было от осознания того, что поступили несправедливо.

— Почему ты не хочешь разобраться во всем? — не успокаивался Егоров. Он спокойно перенес отказ Соломатиной от помощи, но сердился из-за ее мягкотелости.

— Ты пойми, это вопрос принципиальный, — отвечала ему Инна, — я не хочу оправдываться.

— Да причем тут оправдываться? Ты должна сказать, что тебя оклеветали.

— Да кто? Кому это надо?

— Кто сидит теперь на твоем месте?

— Глупости не говори! — Инна не возмущалась, она просто начисто отвергала эти домыслы. — А сидит Аня, потому что специалист с высшим образованием. Неплохой специалист. И, кстати, Брыкалова зря о ней так отзывалась.

— Ох, Соломатина, ты уникальный человек, — вздыхал Егоров.

Так время шло: Аня Кулько делала карьеру на чужом месте, Соломатина искала работу. Между собеседованиями она подрабатывала няней. Кто же откажется от няни с высшим образованием, с дипломом психолога, с хорошо поставленной речью и приятными манерами? А если учесть, что Инна всегда соглашалась задержаться, помочь, выйти в неурочное время, то потихоньку она обросла клиентурой и стала зарабатывать очень неплохие деньги. К тому же, верная своей ровной и спокойной доброжелательности, завоевала искреннее расположение родителей. И вот папы ее подвозили до метро или даже до дома. Мамы дарили ей духи, предлагали бесплатно сходить в дружественный салон или, стесняясь, вручали большой пакет:

— Вот, вы только не обижайтесь, это очень хорошее платье. Почти новое. Я пару раз его надела, а потом что-то поправляться стала…

Соломатина краснела и отказывалась. Слово «обноски» она не решалась про себя произнести, но фраза «с чужого плеча» тоже была неприятна.

— Ты странная, сама же ходишь в «секонд-хенды», — как-то сказала ей мать, — а тут люди искренне. Ну, действительно, она поправилась, а платье лежит, его жалко. Продавать — рука не поднимается, лень и все такое. Человек от души предлагает.

Инна задумалась, и вскоре уже Аня Кулько завистливо разглядывала ее платье.

— Да, круто! Это же известный бренд! — проговорила она и тут же добавила: — Правда, вот пуговица на волоске висит. Вообще, эти богатые тетки ни фига не чувствуют момента. Ну, коль жертвуешь, так приведи в порядок.

Соломатина дернулась от слова «жертвуешь», но тут же рассмеялась:

— О, мне кажется, что вскоре вообще перестану покупать одежду.

И увидев досаду на лице подруги, вдруг почувствовала удовлетворение. Такое с Соломатиной случалось редко, но Аня как-то уж очень явно ее подколола, да и о ее работе отзывалась пренебрежительно.

Теперь Аня Кулько, позабыв о том, как помогала ей Инна, вдруг загордилась. Она с апломбом рассуждала о ситуации в институте, делала далеко идущие выводы. И вообще вела себя заносчиво. И встречаться они стали реже, а если встречались, то именно Инна жертвовала своим временем или делами. А Кулько могла запросто сказать:

— Ты с ума сошла?! Я не могу в середине недели куда-то ходить — у меня работа, не забывай, мне рано вставать! Я не могу опаздывать, я все-таки небольшой, но начальник.

И Соломатиной со всеми этими «я» никак не удавалось забыть, каким образом ее подруга превратилась в начальника.

Как-то поздно вечером раздался телефонный звонок. Инна, уже лежавшая в постели, перепугалась. Но звонила совершенно незнакомая женщина.

— Извините, мне ваш телефона дала Людмила, — произнесла она.

— Да, слушаю, — ответила Инна.

Людмила была мамой четырехлетнего Валерика, которого воспитывала Соломатина три раза в неделю. Мальчик был приятный, умненький, но очень нервный. Инна с ним уставала, но не отказывалась от него. Ей было очень интересно применять на практике полученные знания по психологии. Людмила, мать мальчика, да и его отец, молились на Соломатину. Она каким-то образом умела влиять на настроение мальчика и, более того, умела заставить его читать, рисовать и вообще хоть минут двадцать обойтись без суеты и мельтешения, беготни. Людмила предупредила, что Инне будет звонить их знакомая, потому что ей очень нужен совет.

— Людмила дала вам самые лучшие рекомендации. Она такое рассказывала! Она говорит, что Валерик уже знает буквы и может читать сам. Вот и нам сейчас нужна помощь. Но проблема в том, что мы должны уехать с мужем, а с дочкой остается бабушка. Вы не могли бы пожить у нас в доме, присмотреть за нашей дочкой, помочь бабушке в воспитании. И вообще, понаблюдать за Светой.

— Света — это ваша дочь, — сказала Инна, вспоминая недавний разговор с Людмилой.

— Да, а к работе приступать надо с понедельника. Мы улетаем через несколько дней.

— Но я должна с Валериком заниматься…

— Я с Людмилой договорилась. Она вас отпускает. Если вы, конечно, согласитесь. Вы не волнуйтесь, мы хорошо оплатим вашу работу — понимаем, что психологам достается самое тяжелое. Мы вам премию выплатим. И понятно, завтраки, обеды, ужины — все у нас, за наш счет. Вам будет предоставлена отдельная комната. Вы сможете высыпаться, и вам не надо будет никуда ездить.

— А где вы живете? — насторожилась Соломатина.

— Ближнее Подмосковье, — ответила женщина и назвала один из элитных пригородов.

— Я даже не знаю… — засомневалась Инна. Ей не хотелось что-то менять. Потом чужой дом. Но… Но с другой стороны, практика. Хорошая практика. Рано или поздно это пригодится. К тому же платят отлично. Во всяком случае, обещают.

— Я вас очень прошу… — в голосе собеседницы появились умоляющие нотки.

— Ну, ладно, если вы договорились с Людмилой, — сдалась Соломатина.

— Ох, огромное спасибо. Мы просто были в отчаянии — на одну бабушку и на обычную няню Светочку оставить нельзя.

— Я постараюсь сделать все возможное, — осторожно пообещала Инна, — но вот бабушка и няня… Можно ли будет с ними договориться, чтобы они слушались меня? Иначе, боюсь не справиться с задачей.

— Обязательно распоряжусь, — поклялась собеседница и добавила: — За вами заедут.

— Да я сама доберусь.

— Еще чего, не хватало этого… Наш водитель в понедельник с утра будет у вашего подъезда. Давайте адрес.

Так Соломатина оказалась в одном из богатых поселков неподалеку от станции Раздоры.

Первое впечатление было смешанным — огромный дом был красив, охрана в фуражках с блестящими и невнятными кокардами вела себя почтительно, но требовательно. Машину с водителем и Соломатиной не пропускали до тех пор, пока начальник привратницкой не созвонился с кем-то в доме.

И огромный холл, и комнаты, разбегающиеся по обоим крылам дома, умопомрачительная люстра — все это было впечатляющим, но Соломатина отреагировала только на картины. Две, расположившиеся по сторонам от центральной лестницы, были огромными и изображали морские батальные сцены. Картины были старыми, это понимала даже Соломатина, совершенно не разбирающаяся в искусстве.

— Это настоящие? — шепотом спросила она у водителя, который провожал в комнату бабушки.

— А то! На аукционе покупали, так говорят, — тихо ответил он.

Бабушка Светы занимала маленькую комнатку на втором этаже. В этой комнате было точно так, как было в комнатах пожилой соседки по пятиэтажке, где Соломатина снимала квартиру. Шкаф-стенка с собраниями сочинений и остатками древней посуды, никакой значимости не имеющей, ракушка, когда-то привезенная с моря, и посеревший коралл оттуда же. А еще здесь было удобное кресло из советского гарнитура «Олеся». Под ногами, закрывая дорогой пол, лежал ковер ивановской фабрики. Соломатина слегка опешила.

— Да, представьте, все отвоевала с боем, когда переезжала к внучке. Я привыкла к этим вещам, — произнесла полная старуха. — Меня зовут Софья Петровна. А вы психолог Инна. Я все уже знаю, сейчас вам покажут вашу комнату, вы устраивайтесь, переодевайтесь. У нас здесь полно комаров, как ни стараются обрабатывать дом и участок. И мы с вами пойдем пить чай в беседку.

— А как же Света? — улыбнулась Инна.

— А ее привезут вечером. Она сейчас верховой езде учится. Папа ей лошадку подарил.

— Так рано? Она же маленькая еще!

— К спортивной и светской жизни приучают с младых ногтей, — закатила глаза Софья Петровна. — У меня-то свое мнение на сей счет.

— Какое же? — Соломатиной важно было узнать точку зрения домашних на воспитание девочки.

— Нужно учить читать, писать, плавать. Потом занятия рисованием и музыкой.

— Грамотно, — согласилась Инна, — первые три позиции — основа гармоничного развития. Остальное, можно сказать, вторично. Но родители порой считают иначе. Но мы не будем спорить с ними. Мы постараемся смягчить удар родительских амбиций по ребенку.

— Это вы хорошо сказали. Родительские амбиции бьют по детям, — вздохнула Софья Петровна.

Через час они сидели в беседке, пили чай и беседовали. Пожилая женщина нравилась Соломатиной. В рассуждениях отсутствовала возрастная нетерпимость, не было родственных сплетен и явно чувствовалось доверие к тому, что будет делать Инна.

— Знаете, я считаю, что хороший детский психолог не повредит. Дети сейчас впитывают такое количество информации, страшно становится. И совершенно непонятно, что с этим делать, как понять, что повлияет на ребенка.

— Не волнуйтесь, мы справимся. Тем более что, как я понимаю, серьезных проблем у Светланы нет. А ее нелюдимость мы победим. Думаю, что проблема в какой-то мелочи. Мы ее на свет вытащим и обезвредим.

Софья Петровна только вздохнула.

Так, с этого чаепития, началась работа Инны в этом доме. Соломатина порой себе не верила — жила она с комфортом, прекрасно питалась, у нее было свободное время и водитель в ее распоряжении. Но больше всего ей нравилась работа. Девочка, за которой она наблюдала, с которой занималась, была славной. Практически без проблем. За одним исключением: она совершенно не переносила общество других детей и не могла свободно общаться со взрослыми. Соломатина начала с того, что расспросила бабушку Софью Петровну и успела переговорить с уезжавшими родителями. Выводы делать было рано, о чем честно сказала Инна.

— Так, сразу я затрудняюсь ответить. И даже найти способ повлиять на девочку. Мне надо пообщаться с ней, понаблюдать за ней. Надеюсь, на это уйдет не очень много времени.

— Мы согласны на все! — произнес отец.

Соломатина заметила, что в присутствии мужа мать девочки немногословна. Видимо, глава семейства был действительно главой в широком смысле слова. Но диктатором он не был. Не был он и груб и ни разу за эту неделю, которую они все прожили под одной крышей, не вспылил.

— Мой муж много и тяжело работает. Но он очень сдержан.

— А вы? — улыбнулась Инна.

— Я стараюсь.

— Девочка случайно не была свидетелем ваших ссор?

— Да нет у нас ссор, — пожала плечами мать, — правда. У нас нормальная семья. Несмотря на деньги.

— Это хорошо, — вздохнула Инна. Она сталкивалась с людьми, для которых норма была далека от нормы.

— Я в присутствии мужа немного робею, — стесняясь, проговорила мать девочки.

— Почему же?

— Я только школу окончила и сразу замуж вышла. А муж у меня очень образованный. И его мама…

— Софья Петровна?

— Да, она долгое время была против брака. Хотя сама человек нормальный. Не высокомерный.

— Но вы чем-то же занимаетесь? Кроме дочери и дома?

— Да, у меня сеть ателье. Мне это нравится…

«Да нет, дело не в семье. Семья адекватная. Во всяком случае, на первый взгляд. Но надо еще понаблюдать», — подумала Инна и приступила к работе.

Дни летели, и как-то она получила длинное письмо от родителей Светланы. Те просили ее остаться еще на месяц. Дела требовали их присутствия за границей. Соломатина, которая уже добилась небольших результатов, без колебания согласилась, и дело было не только в прекрасных условиях, которые ей здесь обеспечили, но и в проблеме, с которой столкнулась семья. Инна во что бы то ни стало решила добиться стопроцентного успеха — Света была нормальным ребенком, не отставала в развитии, прекрасно вела себя в доме, но полностью менялась в присутствии чужих людей. «Скорее всего, ее чересчур опекали, своего рода изоляция. Такое бывает», — пришла к выводу Инна и разработала свой план занятий с девочкой. Чтобы проверить себя и не совершить непоправимых ошибок, Инна позвонила своему бывшему руководителю Брыкаловой.

— Соломатина, вы — няня?! — Та чуть не упала в обморок.

— Да, и мне пока нравится. Тем более я не просто няня. Я — детский домашний психолог. Ну, что-то вроде того…

— О господи! Ладно, приезжайте, рассказывайте, что там у вас… — согласилась преподавательница.

Брыкалова посмотрела план работы с девочкой Светой и одобрила его.

— Вы всегда были молодчиной. Умеете работать. И может, это ваше… — задумчиво произнесла она, потом внесла незначительные коррективы в план действий, а в завершении разговора добавила: — Кстати, у вашей Кулько в скором времени будут проблемы на работе. Вы знаете об этом?

— Нет, — помотала головой Инна.

Она действительно давно не общалась с подругой. Впрочем, точно сказать, кто из них не общался с другой, было сложно. Соломатина старательно выживала, Кулько делала карьеру, заняв место Инны. Но вся проблема заключалась в том, что Аня Кулько работать не умела. Или не хотела. Там, где требовались терпение, усидчивость, прилежание и просто тщательность, Аня проявляла нетерпение и раздражительность. Она с удовольствием перекладывала решение проблем на плечи своих немногочисленных подчиненных. Те работали как могли, но спрашивали с начальства, то есть с Кулько. И тогда в отделе начались конфликты — Аня устраивала разборы полетов. Но всем было очевидно, что прежде всего виновата сама Аня, что ей стоило вникнуть в поставленную задачу, проследить за выполнением, проверить итоги. А тут еще случилась беда с документацией. Этим Аня тоже предпочитала не заниматься. Там, где у Соломатиной всегда был порядок, теперь царила полная неразбериха. И однажды Аню Кулько вызвали к начальству.

— Анна Александровна, вы единственная не сдали отчеты за прошлое полугодие. Понятно, заниматься вопросами психологии — не дебеторскую задолженность подсчитывать, но и у нас есть свой документооборот. Пожалуйста, решите все эти проблемы в вашем отделе…

Затем начальство намекнуло на возможные жесткие меры. Чем вызван был такой поворот, было не очень понятно, но именно этот случай имела в виду Брыкалова, когда рассказывала Соломатиной о ее подруге.

Конец ознакомительного фрагмента.