Время перемен

Наталия Миронина, 2023

Семья, любовь и домашний уют – вот о чем мечтает каждая девушка. Но в «лихие девяностые» думать об этом некогда, и Кире Заболоцкой приходится забыть о счастье и искать способы подняться. Правильно говорят: хочешь жить – умей вертеться, так что Кира хитрит, выкручивается, налаживает связи и изобретает схемы по развитию бизнеса. Ее главная цель – выкупить свою старую коммунальную квартиру в центре столицы. И ради этого она готова на все. Вот только порой, стремясь к заветной мечте, мы совсем не замечаем радостей, что нас окружают…

1990 год

Совсем скоро, когда Лиля уже была студенткой филологического факультета, а Стас перешел на третий курс института имени Губкина, родители решили познакомиться. Инициатором была мама Стаса: Зинаида Васильевна позвонила Мельниковым.

— Понимаете, вы же у нас не были ни разу. Даже Лиличка на одну минуту заглянет, и они уходят. Поэтому позвольте нам вас пригласить.

Мельниковы согласились с удовольствием. Им было интересно познакомиться поближе с родителями Стаса.

А Перовы жили намного скромнее Мельниковых. И дом у них хоть и был ведомственным, но люди в нем жили разные — и рабочие швейной фабрики, и сотрудники научно-исследовательского института, и те, кто приехал в Москву «по лимиту» на стройки, а теперь вот получил жилье. До знакомства с Лилей Стас не задумывался о том, в какой подъезд он входит, в каком лифте поднимается на свой этаж. Более того, он не сравнивал уют и достаток своей квартиры с лестничной клеткой, где зачастую стоял запах из мусоропровода и доживали свой век стулья, выброшенные соседями. Побывав в доме Мельниковых, он ощутил разницу на практике.

— У нас все намного проще и… не так аккуратно, — сказал он Лиле. — Дом у нас простой, люди иногда мусорят.

— У нас тоже мусорят, просто есть кому за ними убирать! — возразила Лиля. — Задача — научить не мусорить.

— Верно, — ответил Стас и в этот же вечер написал объявление, которое прикрепил на мусопроводе. «Соседи, будьте сознательными, аккуратно выбрасывайте мусор не храните хлам на лестничной клетке!»

На следующее утро у мусоропровода была горка картофельных очистков. Стас знал, где искать следы. Он позвонил соседям напротив.

— Уберите за собой!

— Это не мы! — сразу же ответили соседи. Дверь открыла жена, позади маячил муж.

— Вы, я видел.

Соседи что-то загалдели и попробовали закрыть дверь. Но Стас был сильным. Он придержал рукой дверь и отчетливо произнес:

— Иди и убери. И помой еще за собой. А в следующий раз схлопочешь. Да так, что не обрадуешься. А еще стукну ментам. Про твой самогонный аппарат весь подъезд знает!

После этого он спокойно вернулся к себе домой. С лестничной клетки донеслась тихая возня. Когда она стихла, Перов проверил пол у мусоропровода. Было чисто. «Ну вот. Так и будем поступать!» Еще он сходил в ЖЭК и потребовал, чтобы уборщицы тщательно убирали.

— Где ж мы уборщиц найдем? — спросили его.

— Вы меня спрашиваете? — поднял бровь Стас. Он уже понял, что надо иногда блефовать. Надо быть наглым, решительным и давать понять, что за тобой стоит некая сила. «Пока нет сознательности, придется действовать такими методами», — подумал он.

Родители решили, что что их взрослые дети в начале обеда присутствовать не будут.

— Пусть погуляют, в кино сходят. И вообще им есть чем заняться. А мы тем временем обсудим все вопросы. Раз уж они все решили, наша задача понять, как мы им сможем помочь, — сказала по этому поводу Зинаида Васильевна.

Мельниковы опять согласились. «Правильно, может возникнуть неловкость в обсуждении финансовых вопросов, зачем им это слышать?» — поддержала ее Тамара Леонидовна. Вообще, ей мать Стаса нравилась. Они несколько раз беседовали по телефону и чаще всего имели схожее мнение по важным вопросам. Отцы не встречались и не разговаривали.

Когда Мельниковы подъехали к дому Перовых, Тамара Леонидовна поморщилась:

— И район так себе, и дом нуждается в капитальном ремонте, и контингент еще тот. — Она кивнула в сторону каких-то забулдыг.

— Знаешь, мы с тобой вообще в рабочем общежитии жили. Ты помнишь, как это было? — буркнул Петр Вениаминович.

— Помню, но при чем тут это?

— А при том, что у всех по-разному жизнь складывается. Сама мне рассказывала про Киру Заболоцкую. Как она о родителях собственных отзывалась. И как тебе это не понравилось.

— Да, ты прав. Больше не буду. А Кира меня волнует. Они с Лилей дружат, но как бы это сказать… Чувствую я в Кире опасность. Она жесткая, резкая и боюсь, в чем-то завидует Лиле. А зависть — это бомба замедленного действия.

— Господи, как же ты быстро находишь повод для волнений! Они знают друг друга с малолетства и многое было уже. Я же тоже помню, хоть и ругаешь ты меня, что в кабинете все время торчу.

— Сейчас — они взрослые молодые женщины. У каждой из них уже любовь.

— Наша дочь… — Петр Вениаминович запнулся.

— Да, а чего бы ты хотел? Чтобы она вела, как я себя вела?

— А что в этом плохого?

— Ничего, но, оказывается, можно иначе. И тоже ничего плохого.

— Почему ты ничего мне не сказала?

— А как ты себе это представляешь? Я вхожу к тебе в кабинет и произношу — наша дочь переспала со своим молодым человеком? Нет, дорогой, она мне доверилась, я ее не выдала. Но посоветовала быть осторожной. А что бы ты ей сказал? Если бы узнал?

— Знаешь, может, это и хорошо… — вдруг произнес Мельников.

— Что именно?

— То, что у них отношения. Может, и поженятся. Семья — основа всего. Особенно в такое время.

— Наконец-то! Правильно все говоришь, — улыбнулась Тамара Леонидовна.

— А ты не ворчи, что у них такой дом, подъезд и прочее.

— А я и не ворчу, — миролюбиво сказала жена.

Стол был накрыт просто, по-домашнему.

— Мясо я сама мариновала и запекала. Это мой рецепт буженины, а это огурцы и патиссоны. Я их снимаю, когда они малюсенькие, и получается великолепная закуска, — приговаривала Зинаида Васильевна.

Мельниковы ели с аппетитом и нахваливали. Действительно, все было вкусно.

— Петр Вениаминович, а пойдем со мной на кухню, я тебе покажу кое-что, — сказал Перов.

— Он вам покажет настойку на перце, — сказала Зинаида Васильевна, — она крепкая — огонь. Но под нее хорошо говорится.

— Вот-вот, а вы тут о платьях разговаривайте.

Мужчины исчезли на кухне. Там Перов достал рюмки, вяленое мясо, огурчики и огромный красивый штоф.

— Дедовский, — пояснил он, — это и еще немного — посуды кузнецовской. Все, что осталось от большого купеческого хозяйства. Было серебро и золото, но это семья проела в черную годину.

— Ясно, — отвечал Мельников, — нам проедать нечего было. И мало наших, Мельниковых, осталось. Пусть ребята дружат. Они у нас хорошие. Может, поженятся.

— Прекрасный тост. Самый главный. — Перов разлил настойку. На свет она была чуть зеленоватой. Выпили, у Петра Вениаминовича аж душу в кулак скрутило.

— Ну, зелье!

— Верно, зелье! — согласился Перов. — Повторим, а потом и перерыв сделаем. Я уже знаю, как пить надо.

— Доверяю, — согласился Мельников. Ему все больше и больше нравился мужик, сидящий напротив. Давно он таких не видел и не встречал. Что-то ровное, спокойное, честное было в нем. И чувствовалось, что правду этому сказать легко и выслушать его несложно.

— Слушай, а в каком ресторане наших детей женить будем? — вдруг спросил Мельников.

— Мы с тобой договоримся! — воскликнул Перов и обнялся с Петром Вениаминовичем. Было ясно, что отцы выпили немало.

— Если честно, надо бы им институты закончить! Потом в аспирантуру пойти… Поработать, — произнес Мельников.

— А потом кефир, радикулит и валенки, — в тон ему сказал Перов.

— А дочка наша вообще только поступила… Об этом ли мы думали… — поддакнул Петр Вениаминович.

— Да пусть гуляют, влюбляются…

— А может, правильно решили? Семья только и защитит.

— Во, ты про времена, которые наступают, и расскажи. Как ты со своей колокольни, высокой, эти времена видишь? А то я сижу на своей фабрике, только и собачусь со смежниками. То одного не пришлют, то другого нет, то денег не шлют, то коробки не отгружают. Но это же частности. Я картину в целом не вижу. Во‐первых, не приучен, во‐вторых, обзор маленький.

— Не приучен — это ты зря. Я Стаса твоего слушаю и понимаю, что в доме все честно говорится.

— Ну а что парню голову морочить. И так уже только про ГУЛАГ и говорит.

— ГУЛАГ?

— Ну да. «Огонек» читает, «Московские новости».

— Понятно. Ну, тут мы не повлияем. Пусть читает. Знать надо. А что касается того, что будет… А каюк будет. Помяни мое слово, Николаевич, каюк. Задача — как удержаться, как выплыть. И как детей сохранить.

— Что, совсем трындец?

— Трындец? Отличное слово. Отличное. Очень меткое.

— А в чем трындец? — Перов опять налил в стопки настойку.

— Ох, и крепка она! — воскликнул Мельников, увидев это. — Но не откажусь. Мозги прочищает.

— Это главное, что требуется от настойки. Только ты мясцом закусывай.

Мельников послушно взял в руку кусок мяса, но даже не притронулся к нему.

— Понимаешь, — он вздохнул, — что-то мне кажется, что продали нас. Или продают. Понимаешь, сдают шестую часть суши, со всеми ее лесами и полями, газом, нефтью и Северной Венецией и самым читающим народом в мире. И будет ли терпеть народ то, с чем столкнется, большой вопрос. И не будет ли большой крови.

— А не будет, — сказал Перов, — не будет, если ваш брат, который в министерствах сидит, и на Старой площади, и на площади Дзержинского, крови не захочет. Понимаешь, уже пошло все… Вода несется, заливает берега. Нельзя ее остановить. А если попробуешь, крови много будет. Но понимаете ли вы это? Вы, сидящие там… — Перов указал пальцем на потолок.

— Там мухи обычно сидят, — буркнул Мельников, — как я надеюсь, что все это как-то обойдется.

— А таких умных, как ты — много у вас там?

— Не знаю. И потом, пойми, я же не наверху. Я чуть выше, чем кто-то. Наверху они, но они не слышат. Или нам не говорят ничего.

— Но дети у них есть? Дети-то?!

— Есть. Если моя версия верна, то у этих детей будет власть и будет все, что в этой стране есть! — Петр Вениаминович выпил свою рюмку, не дожидаясь приглашения.

— А как же равные возможности? Как частное предпринимательство? Как здоровая конкуренция?

— Да, как?! Вот я тебя тоже спрашиваю — как?! — Петр Вениаминович шумно выдохнул. Было заметно, что он захмелел крепко. Впрочем, Перову настойка тоже ударила в голову.

— Я так тебе скажу, — Николай Николаевич сунул в рот кусочек мяса, — главное, чтобы революции не было и гражданской войны. Вот этого я боюсь больше всего. Знаешь, между нами говоря, я вообще революций не люблю.

— Однако двигатель развития общества.

— Ага, только половину общества сначала истребят, а оставшуюся вперед двигают. Нет, дорогой Петр Вениаминович, не надо нам этого счастья.

— А что нам надо? Ладно, что детям надо?

— Не трогали чтобы. А трудиться в нашем роду всегда умели. И Стаса так воспитали. Вот увидишь, Лиля будет за ним как за каменной стеной. Хоть и молод он, но взгляды у него правильные.

— Не сомневаюсь, хороший парень. Очень хороший. Я, знаешь ли, не волнуюсь. Ты прав, не было бы кровавого бунта.

— Э… Давай не будем, — замахал руками Перов, — все же собрались по радостному поводу.

— Ах да, — Мельников спохватился, — вы не будете возражать, ресторан оплатим мы, машины там всякие…

— Давай пополам? Так честнее будет, — сказал Перов, — давай все посчитаем и оплатим поровну. Это же нормально, никому не обидно и дети будут чувствовать себя хорошо.

— По рукам, — согласился Мельников.

Это вечер прошел замечательно. Жены толковали о кулинарии и платьях, мужья о политике и экономике, Стас и Лиля заглянули на несколько минут, похватали со стола пирожки и опять убежали. Они не собирались оставаться с родителями. Вдвоем им было намного интересней.

В эти дни Лиля несколько отдалилась от Киры. Сделала она не столько умышленно, сколько инстинктивно. Она боялась ее резких суждений и насмешек. Не было в классе и, пожалуй, в школе большей язвы. Кира не щадила никого, а когда на нее обижались, говорила:

— А ты отвечай! Защищайся, нападай. Не можешь? Сам виноват.

Даже мальчишки, которые в возрасте лет одиннадцати-двенадцати могут жалить, как те пчелы, и те ее побаивались. Не раз кто-нибудь из таких бойких отводил глаза, старался не связываться с Кирой. Знали, что острое словцо будет пущено незамедлительно. Когда все стали постарше, Кира перестала цепляться к одноклассникам, но не смягчилась. Ее характер проявлялся теперь в пренебрежительном отношении к любому проявлению симпатий. Если кто-то говорил, например: «У тебя хорошая стрижка!» Она отвечала: «Я не ты, я за волосами слежу!» Понятное дело, очень скоро желающих приятно поговорить с Заболоцкой не стало.

— Зачем ты так? — спросила ее Лиля.

— А что, разве это не так? — пожала плечами Кира.

— Так, только тебя никто об этом не спрашивает, — отвечала Лиля.

Мельникова со временем научилась не реагировать на выходки подруги, а если не было реакции, не было и желания язвить. Поэтому дружба девочек крепла, и к десятому классу они были закадычными подругами. Дружбе способствовало и то, что обе были интересными, впрочем, каждая на свой лад. Но знакомство с Перовым, влюбленность в него заставили Лилю оберегать эти отношения, а поскольку Заболоцкая имела на нее влияние, Мельникова несколько отстранилась.

Отношения с людьми у Киры всегда были очень сложными. Родители к проявлениям характера дочери относились почти равнодушно — все было некогда. Мать с отцом работали, ухаживали за старыми родителями, которые жили в подмосковной деревне. Когда бабушка осталась одна и совсем разболелась, ее забрали в Москву. Теперь они жили все вместе. Родители следили, чтобы у Киры было все, что есть у одноклассников, а еще они требовали, чтоб она занималась дополнительно. Плавание, спортивные секции, театральный кружок в районном Доме культуре — это все было обязательным для Заболоцкой. Справлялась с домашними заботами Кира запросто. В семь лет на ее шею повесили ключ от дома и сказали:

— После уроков придешь, разогреешь обед, пообедаешь и садись за уроки.

С этого самого времени Кира знала, что все ее время в ее руках. Она попробовала не послушаться родителей, вышло не очень хорошо — отец чуть ремнем не ударил. С этого момента Кира убедила себя, что режим дня, установленный родителями, самый удобный. Кира стала отличницей. К десятому классу у нее не было даже четверок.

— Здорово! Ты на медаль идешь! Единственная из класса! — сказала ей Лиля.

— А толку в этой медали?! Зачем она нужна? В институт я и так поступлю. В любой почти. Знаний хватает. А потом что с ней делать?

Лиля в замешательстве замолчала. В ее представлении золотая медаль была вершиной этой части жизни. Ей казалось, что только две вещи важны сейчас — это успех в учебе и любовь. Если в учебе она отставала, то в любви явно преуспела. Чем прогневала подругу.

Спустя некоторое время Кира позвонила Лиле.

— Ну как? — спросила она насмешливо.

— Нормально, — лаконично ответила Лиля.

— Будь бдительна. Мужчины обманывают обычно. Они женщинами пользуются. И останешься ты у разбитого корыта.

Лиля пропустила мимо ушей пассаж про разбитое корыто, но обратила внимание на слово «воспользуется». Этот момент ее волновал давно, когда думала про отношения с мальчиками.

— Ты считаешь, что женщине ЭТИ отношения не нужны? Что только мужчина заинтересован в близости, — Лиля употребила более грубое слово, — ты считаешь, что женщине ЭТО не надо?

Кира хмыкнула:

— Я считаю, что женщина должна быть осторожной. На ней клеймо.

— Что? — удивилась Лиля. — Какое странное выражение. Вообще, ты отказываешь женщине в праве на чувства.

— Ты начиталась глупых модных статей про секс. А я придерживаюсь традиционных взглядов, — сказала Кира.

— Женщина должна выходить замуж девственницей?

— Да, именно.

— А я считаю, должно быть так, как сложится. Нельзя здесь регулировать жестко. И кстати, давно уже не регулируется. Поскольку у нас государство светское и поведение определяется светскими законами, — усмехнулась Лиля.

— Ты забыла про мораль. Такая штука, знаешь ли, есть.

— Мораль? — Лиля задумалась. — Мораль тоже надо обсудить. Где начинается мораль, а где диктат косности и нетерпимости.

— Понятно, — рассмеялась Кира, — ясно, тебе это надо и ты готова это оправдать.

— А что ты смеешься? — сказала Лиля примирительно. — Мне это надо. И я об этом думаю. Где здесь что-то неприличное? Я не виновата, что тебе об ЭТОМ даже противно подумать. Впрочем, я, в отличие от тебя, понимаю, что люди бывают разными.

Лиля попыталась быть дипломатом. Она дорожила подругой. А Стаса она любила. Поэтому лавировала между ними. В этом проявилась ее мудрость, совершенно несвойственная этому возрасту.

Тамара Леонидовна все заметила и как-то сказала:

— Ты — молодец, если ты проявишь такие качества и в семейной жизни, семья будет счастливой.

— Ты про Киру? — Лиля улыбнулась. — Да, с ней сложно! Очень вещи обидные стала говорить. Но я‐то знаю, что она хорошая.

— Да, она — хорошая. И дружба у вас крепкая. Сохраните ее.

Лиля кивнула, а про себя подумала, что это очень сложно — не поссориться с Кирой Заболоцкой.

Тот самый пятачок, которого не хватило на проезд Лиле, оказался поистине золотым. Знакомство Лили и Стаса превратилось в светлый и очень трогательный роман, который, в свою очередь, перерос в любовь и привел к тому, что однажды во время их очередной прогулки по Бульварному кольцу Стас Перов произнес:

— А давай поженимся? Давай?

Не дожидаясь ответа Лили, он воскликнул:

— Ну почему нет! Почему?!

Лиля остановилась и, улыбаясь, посмотрела на Перова:

— Я разве сказала «нет»? Ты что возмущаешься на весь бульвар?! На нас оглядываются.

— Извини, — Стас обнял ее, — я думал, что ты будешь против. Не так много времени мы знакомы…

Лиля Мельникова засмеялась.

— Почему я буду против? Я тоже хочу замуж за тебя. И чтобы все было нормально, а… не… не тайком.

— Да, да…

— Это не значит, что мы женимся из-за секса? Мы женимся, чтобы быть вместе. — Стас стал серьезным.

— Да, у нас будет семья, дети и все, что положено…

— Ну, там ссоры, нехватка денег, сбежавшее молоко и прочие прелести.

— Совершенно верно.

Какое-то время они шли молча. Каждый пытался осознать, что же сейчас произошло. А еще Лиля боялась, что Стас испугается и превратит все в шутку, а Стас опасался, что Лиля, подумав, все же скажет «нет». Прошло какое-то время, никто не отступил, не испугался.

— Поехали к Губареву? — вдруг предложил Стас.

— А можно? — вдруг покраснела Лиля.

— Ключи от квартиры у меня, его, как всегда, дома нет. Он приедет только на следующей неделе.

— Тогда поехали, — решительно сказала Лиля и тут же добавила: — Давай зайдем в магазин. Там холодильник совсем пустой.

Они зашли в магазин и накупили всего понемногу — овощей, фруктов, кусок сыра, две отбивные и конфет.

— Откуда что берется! Еще вчера прилавки были пустыми! — проговорила Лиля.

В этот коммерческий магазин они заходили часто, но покупали всего по чуть-чуть. Цены здесь были высокими, продукты были импортными. Больше всего Лиля любила салат с кукурузой и крабовым мясом. Впрочем, очень быстро выяснилось, это было не мясо, а имитация, но это обстоятельство не повлияло на ее пристрастие.

— Тут дело в майонезе, — как-то сказал Стас. — Он густой и имеет сливочный вкус. Майонез не наш, немецкий.

— Здорово! — Лиле и майонез нравился.

В этот раз они, не сговариваясь, замедлили шаг, такое впечатление, что они продлевают предвкушение. Их ждала пустая квартира, они будут наедине, они займутся любовью, потом будут разговаривать до полуночи. Так было и раньше, но сегодня во всем этом был уже другой смысл.

— Как хорошо, что у тебя оказался Губарев, который имеет квартиру на Чистых прудах, а сам живет в Красноярске.

— Он не живет там, он работает, — машинально поправил ее Стас и добавил: — Но суть везения это обстоятельство совершенно не меняет. Дай бог ему повышение по службе.

— И долгого пребывания в славном городе Красноярске, — рассмеялась Лиля.

Они подшучивали на Андреем Губаревым, но именно в его квартире состоялась то самое важное свидание.

Это было летом. Стас сдавал сессию, Лиля готовилась к вступительным.

— Ли, — Перов так иногда ее называл, — давай перерыв делай. Я тебя буду ждать на Котельниках.

— Почему именно там? — Лиля знала, что надо бы еще позаниматься, но было жарко, она ночь не спала, а еще и родители все утро спорили с пришедшими рабочими относительно ремонта.

— Там хорошо, речки рядом, бульвары тихие. Как-никак, конец июня. Кто-то уехал, кто-то на даче…

— А кто-то зубрит… — вздохнула Мельникова.

— Вот-вот, сделай перерыв.

Лиля пошла к Тамаре Леонидовне.

— Мам, Стас зовет погулять. Побродить по закоулкам.

— Иди, — мать посмотрела на бледную дочь, — иди, на тебе лица нет. Вся твоя филология не стоит твоего здоровья.

Тамара Леонидовна умела расставлять приоритеты, а еще была наблюдательна. Она видела, что дочь усидчива, дотошна и занимается добросовестно, а еще она видела, что та влюблена. «Стас хороший парень, вдруг это судьба? А если не судьба, все равно, зачем лишать ее юношеских увлечений?! Что с того, что моя мама терпеть не могла Петра, а отец с ним не разговаривал до самой своей смерти. Мы все равно поженились, прекрасно живем и дочка у нас замечательная!» — размышляла Тамара Леонидовна. Вслух она сказала:

— Ты что-нибудь теплое возьми, обещают резкое похолодание.

— Да, конечно, — ответила дочь и убежала на свидание в тончайшем сарафане.

Они встретились у библиотеки, серого современного здания, которое совсем не вписывалось в этот московский угол. Впрочем, им было не до архитектурных ошибок. Они были заняты только собой.

— Какая же ты красивая! — сказал Стас Лиле и посмотрел на ее грудь.

— Да, просвечивает, но ничего нельзя поделать.

— И не надо ничего делать. — Он ее обнял и предложил: — Поехали к моему другу. Там пустая квартира. Поехали… если ты…

— Поехали. — Лиля отвернулась, чтобы скрыть смущение.

Мимо этого дома Лиля часто проезжала — там поворачивал трамвай, идущий по бульварам к Чистым прудам. Дом был высоким, и, сколько помнила Лиля, он был всегда выкрашен в голубой цвет. И еще там был белый балкончик. Мельникова всегда думала, что это самый уютный балкон во всей Москве. Отсюда были видны пруды, лебеди и то, как маленький поезд, неспешно бежал трамвай. В тот день они пришли как раз в этот дом. И Лиля не удержалась и сказала:

— А вдруг это знак? Знаешь, как бывает? Знак удачи, примета везения?

— Почему? — удивился Стас.

— Я всегда обращала внимание на этот дом. Он мне всегда нравился и я даже представляла, что я живу в нем.

— Да, здесь хорошо, — Стас оглядел пруд, который был засыпан тополиным пухом, — хоть и несколько пушисто.

Лиля засмеялась. Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице на третий этаж, и Стас открыл одну из дверей. Пахнуло теплом — так пахло у Лили в доме, когда они возвращались с дачи после долгого отсутствия. Пахло нагретым полом, коврами, занавесками. Немного пахло пылью, среди всех этих запахов был еще один очень трогательный, напоминающий о чем-то утраченном. «Пахнет прошедшим временем», — как-то сказала Тамара Леонидовна. «Ты хотела сказать — прошлым?» — уточнила Лиля. «Нет, это как в языке иностранном — «прошедшее время». Да, было когда-то, но окончательно оно не прошло, свежо в памяти. Понимаешь, «прошедшее время» — это некая условность. Ты понимаешь меня?» — спросила мать. И Лиля ее поняла — пахло тем, что только что случилось, только что произошло, но не стало воспоминанием. Лиля хотела об этом сказать Стасу, но постеснялась. Да и ситуация была не самой подходящей для таких разговоров. Они впервые остались наедине с друг другом.

— Я не настаиваю, но очень хочу, — сказал ей на ухо Стас, словно подслушал ее мысли.

— Я тоже. Тоже не настаиваю, но очень хочу. Только будь осторожен.

— Конечно… — Стас подтолкнул ее в комнату.

…Уже ночью, когда они спокойно лежали на большом диване, разглядывали в высоком окне серое летнее небо и прислушивались к шумной жизни Чистых прудов, Лиля сказала:

— Так странно. Наверное, случилось что-то важное в нашей жизни, но я этого не чувствую. Для меня это так естественно, так нормально. Мне казалось, что у нас с тобой так и будет.

— Я никогда не задумывался, что это значит. Просто часть отношений…

— У тебя были женщины до меня? — Лиля приподнялась на локте.

— Да, были. Знаешь, мальчики взрослеют в классе восьмом. С девочками, которые старше их года на три.

— И у тебя так было.

— И у меня.

— Ясно. — Лиле захотелось обидеться. Стас это почувствовал.

— Слушай, ну смысл это все сейчас обсуждать? Это было когда-то. А ты — это сейчас. И вообще, у меня идея — пойдем погуляем. Просто пройдемся по ночным улицам? Никуда не спеша. А потом вернемся сюда, попьем чаю и ляжем спать. Словно это наш дом.

— Ах, — Лиля вскочила, — я забыла родителям позвонить.

— Телефон в прихожей. — Стас тоже вскочил.

— Ты здесь побудь, я хочу с мамой без свидетелей поговорить!

— Конечно, конечно…

Лиля храбро набрала свой домашний номер. К счастью, подошла Тамара Леонидовна.

— Мама, ты извини, я просто забыла позвонить!

— Лилия, уже почти ночь! Ты представляешь, что мы тут думали?! Сейчас так неспокойно на улицах!

— Мама, а мы хотели пойти погулять, а потом сюда вернуться…

— Лиля! — Похоже, до Мельниковой-старшей только сейчас дошло, о чем они говорят с дочерью. — Лиля! Вы там вдвоем? В какой-то квартире?!

— Мама, да, — твердо сказала Лиля, — мы вдвоем в квартире друга. Он сейчас в отъезде. А мы тут. И я хочу остаться здесь.

— Лиля, ты все хорошо понимаешь? Мы же с тобой обо всем таком говорили.

— Именно поэтому я все понимаю и решила, что хочу сделать так.

Тамара Леонидовна помолчала, потом вздохнула.

— Ну, почему-то я сразу почувствовала, что с этим мальчиком у вас так все закрутится!

— И это, мама, хорошо!

— Осторожней, дочка. Папе я не буду ничего говорить, это наша с тобой тайна. И если что…

— Мама, спасибо тебе. Я же знаю, что ты волнуешься. И даже сердишься на меня. Но вслух ты ничего не сказала. Я рада, что ты на моей стороне. Целую тебя.

— И я тебя. — Тамара Леонидовна повесила трубку. Лиля, закутанная в белую простыню, присела на стоящий в коридоре пуфик.

Стас подошел к ней.

— И что? — спросил он.

— Моя мама — самая лучшая мама в мире, — сказала Лиля сквозь слезы.

— И ты — самая лучшая Лиля в мире, — сказал Перов и поцеловал ее в макушку.

Они сделали как решили — оделись, вышли на улицу, смешались с толпой поздних гуляк, съели мороженое, которое теперь можно было купить хоть в четыре утра в любом коммерческом киоске. Вернулись они на Чистые пруды, когда небо стало светлым.

Дома мама провела с Лилей большую беседу. Дождавшись, когда за главой семьи закроется дверь, Тамара Леонидовна налила им чай, сделала бутерброды и, вздохнув, начала:

— Наверное, я должна тебя отругать, напугать, лишить каких-то подарков и вообще сделать так, чтобы ты навсегда запомнила этот день. Но я не могу этого всего сделать, поскольку ничего ужасного в случившемся не вижу. Как я ни старалась встать на место тех матерей, которые проклинают дочерей за подобные поступки, я не могу их понять и уж тем более поступать так, как поступают они. Когда ты подрастала, я составила целый план, как буду воспитывать тебя и как я буду учить тебя общаться с мальчиками. А потом поняла, что все это полная ерунда. Я поняла, что любая женщина, как и любой другой человек, должна бояться болезней. И должна знать все о том, как их избежать. А вот рождение ребенка… Рождение ребенка — это благо. Конечно, лучше всего, если ребенок растет в полной семье и родители достаточно взрослые, чтобы его обеспечить. Но если случается иное…

— Я поняла тебя, мама. Если я забеременею, я не пойду делать аборт. Я оставлю этого ребенка.

— Ты все поняла правильно. Но не забудь, что ребенок не отменяет высшее образование и карьеру. Готовься к тому, что может быть трудно.

— Я готова, — Лиля подошла к матери и обняла ее, — ты удивительная у меня. Я вчера и Стасу так сказала.

— Ладно, если ты допила чай, иди готовься к экзаменам.

Лиля поцеловала мать и ушла в свою комнату. Понятно, за учебники она села не сразу. Первым делом она позвонила Стасу.

— Я только что разговаривала с мамой, — сказала она.

— И? Она тебя отругала? Давай я приеду! Я ничего не боюсь, я ей все скажу.

— Никуда не надо приезжать. Мама у меня потрясающая женщина, она все понимает и на нашей стороне. Она сказала, что главное — не совершать ошибок. А зачастую ошибки — это не то, что думает большинство.

Стас помолчал.

— Э… я понял главное — она все знает и не убила тебя!

— Правильно, — рассмеялась Лиля, — детали я тебе поясню при встрече.

— А когда? Когда эта встреча состоится?

— Когда я сдам первый вступительный!

— Так я же умру до этого времени! — возмутился Стас.

— Не умрешь, — рассмеялась Лиля.

Она положила трубку и уселась за стол. В голове была каша из всего — мыслей, впечатлений, опасений. Но Мельникова умела собой управлять.

— Значит, так, ты должна сдать экзамены! — сказала она себе и просидела над учебниками до позднего вечера.

Прошло три недели, и она поступила в МГУ. И никто не приложил к этому руку. Ни Петр Вениаминович, имеющий связи, ни Тамара Леонидовна, имеющая влиятельных подруг. Поступила Лиля только потому, что отлично подготовилась.

Когда об этом факте узнала Перова Зинаида Васильевна, она сказала мужу:

— Девочка не только из хорошей семьи, но и способная. А еще воспитанная. И знающая, что главное.

Перов поднял бровь, хотел было с женой поспорить, но, вспомнив Лилю, в душе согласился. В те редкие случае, когда он сталкивался с подругой сына, она производила самое лучшее впечатление.