Тренчкот, или Любовница отменяется

Наталия Левитина, 2008

Журналистка Юлия Бронникова купила на грандиозной распродаже в помпезном магазине, но все равно по баснословной цене сиреневый плащ-тренчкот, на ценнике которого с трудом умещались нули. Но что не сделаешь, чтобы понравиться любимому? Правда, если бы только Юля знала, какое влияние окажет плащ на ее жизнь и какие страшные и загадочные истории будут с ней происходить, она бы сто раз подумала, прежде чем решиться на покупку шедевра английских кутюрье!..

Глава 3

Сугубо деловой обед

Свидания с Маргаритой Эдуардовной Бронниковой обычно не сулят ничего хорошего. По загадочному стечению обстоятельств эта неординарная женщина является моей мамулей, и данный факт, я думаю, безмерно ее удивляет. По крайней мере, довольно часто приходится ловить на себе недоуменный взгляд, словно вопрошающий — и это мое дитя? Как? Каким образом оно получилось таким… таким… неправильным?

Действительно, почему от такой выдающейся, сильной личности, как Маргарита Бронникова, отпочковалось существо инертное и никчемное — ее дочурка? Почему у зеленоглазой красавицы, похожей на пантеру, готовую к прыжку, родился серый тушканчик?

Но я вовсе не считаю себя никчемным существом! Поэтому наши с мамой оценки моего эго находятся в долговременном и непреходящем конфликте. И внешность свою я воспринимаю гораздо менее критично, нежели это делает маман. Серьезно, я очень симпатичная!

Но так как мамуля самый близкий и дорогой мне человек, приходится прыгать выше головы — изображая циркового пуделя. Сколько я себя помню, всегда пыталась доказать маме свою состоятельность…

А Марго меж тем безработная. Крупный финансист и председатель правления банка «Гелиос», она в одно мгновение оказалась не у дел в результате сложной махинации, провернутой конкурентами. Ее драгоценный ребенок (полагаю, даже более любимый, чем дочь Юлия — но не менее, чем сын Сергей) — банк «Гелиос», заботливо и трепетно выращенный, достался врагам.

Любой на ее месте впал бы в депрессию, но не Марго! Она с ледяным спокойствием самурая признала поражение и молча удалилась, лишив конкурентов счастья видеть ее в гневе или слезах. И, не в силах изменить ситуацию, изменила свой взгляд на нее.

— Что ж, — сказала Маргарита, — «Гелиос» был прекрасным этапом моей биографии. Раз теперь он в прошлом — надо двигаться вперед, осваивать новые просторы… А пока — займусь собой. И, находясь в вынужденной паузе между двумя глобальными проектами, Марго начала стремительно хорошеть.

— Хожу в спортклуб, — сообщила она мне. — «Саванна», знаешь?

— О, да! Я делала для них рекламный материал. У них чудовищные цены!

— Зато какой сервис!

— Но цены ужасные.

— И очень симпатичные инструкторы.

— Но цены ужа…

— Я записалась на курс шоколадного обертывания, — огорошила она меня в другую нашу встречу. — Забавная процедура! И дает гарантированный результат. Ты пробовала?

— Вот еще! Фантастика — ты уверовала в силу шоколадного обертывания! Но все эти обещания — рекламная уловка.

— Ах, Юля! О чем с тобой говорить? — раздраженно морщится Марго. — Когда я работала двадцать четыре часа в сутки и видела перед собой лишь банковские документы, отчеты, договора, тебя это совершенно не интересовало. Финансы, менеджмент, кредитная система — сфера, далекая от тебя. Теперь я наконец открываю для себя маленькие женские радости — шоколадное обертывание, пилатес, целлюлит. Но ты и эту тему не желаешь разрабатывать.

— Разве у тебя есть целлюлит?

— Не важно. Главное — борьба с ним доставляет массу удовольствия. Но тебе это не интересно. Тебе скучно!

— Знаешь, с тобой никогда не бывает скучно.

— Намекаешь на мою чрезмерную требовательность к тебе? Конечно! Я пытаюсь тебя расшевелить, но ты предпочитаешь плыть по течению…

О, да! С тех пор, как у Марго появилось свободное время, она занялась дочуркой всерьез. Если раньше я скромно довольствовалась тремя телефонными звонками в день и десятком назидательных sms, то теперь меня постоянно выдергивают на «деловые обеды», посвященные обсуждению моих планов на жизнь.

Единственный положительный момент — Марго без ума от Никиты. С тех пор как мы дружим с этим восхитительным юношей, мы уже пять раз обедали втроем. Никита держится с галантной почтительностью будущего зятя, маман искрится, как бенгальский огонь: настолько ей приятно общаться с моим кавалером.

Это человек ее типа. На первом плане — работа, амбиции, карьера, и фоном — все остальное. Быстрые реакции, четкое мышление, умение анализировать и выдвигать гипотезы. Порой я даже не понимаю, о чем они говорят, — пока мысленно разжевываю какой-то их пассаж, они убегают далеко вперед, понимая друг друга с полуслова.

Ну и ладно, мне ничуть не обидно.

Ведь я люблю их обоих.

Я даже уловила некий оттенок уважения в мамином взоре, обращенном ко мне. Она словно признавала мою охотничью ловкость — доченька расставила капканы и поймала крупную дичь. Ей только непонятно, чем же я прельстила такого шикарного самца?

И правда, чем?

В эту пятницу мамуля травила дочь бизнес-ланчем в ресторане «Виконт». Я уныло ковырялась в тарелке и напряженно осмысливала свалившиеся на меня проблемы — неделя выдалась суматошной. А Марго, не наблюдая очевидных достижений в плане перевоспитания дочери, жаждала интенсифицировать процесс.

— Ах, Юля! Ты витаешь в облаках! Ты совсем меня не слушаешь!

— Что? Да. В смысле, нет! Я внимательно тебя слушаю.

— Нет! Признайся, сейчас ты думала о чем-то другом!

Естественно!

Я размышляла о Никите и его двойной жизни. Но и не думала посвящать маму в подробности.

— О Хемингуэе, — скромно признаюсь я. — Я думала о Хемингуэе.

— Да ладно!

— Серьезно. Прочитала в его парижских заметках об одной катастрофе. Он был молод, беден, еще неизвестен и только учился писать…

— Насколько я могу судить по его произведениям, ему это так и не удалось.

— Почему?

— Он с таким трудом выдавливал из себя каждое слово и каждый абзац — словно ему приходилось писать под дулом пистолета.

— Но Хемингуэй получил Нобелевскую премию за рассказ «Старик и море»! — вступаюсь я за писательское мастерство американца. Мы ведь с ним почти коллеги — я тоже пишу (например, вчера накропала статейку для дамского журнала «Стильная Леди». Думаю, мне Нобелевскую премию никто не даст. Мечтаю лишь о гонораре).

— Ну, так он получил премию не за стиль, а за философскую глубину произведения. За масштабность идеи. Хотя ладно. Это мое личное мнение. Что ты там хотела рассказать?

— Так вот. Его жена, собираясь в поездку, сложила в чемодан все рассказы Хемингуэя, оригиналы и отпечатанные копии — в те времена, представь, печатали на машинке, на каком-нибудь «Ундервуде», я думаю. И этот чемодан у жены украли на вокзале! Ты представляешь!

— Деньги она тоже туда положила?

О чем еще может спросить банкир?!

— При чем тут деньги?! Хемингуэй остался без рассказов, ты только задумайся! Какое горе для писателя! Катастрофа! Но дело совсем не в этом.

— А в чем? — скучным голосом осведомляется Марго. Наверно, ей уже надоел мой рассказ, и она только из вежливости готова выслушать до конца дочкины излияния.

— Неужели его ранние рассказы были настолько ужасны, что пришлось выдумывать историю с чемоданом?

— То есть чемодан никто и не крал?

— Подозреваю, он все это придумал, чтобы избавить мир от знакомства с его первым литературным опытом.

— Так и не показывал бы никому… К чему такие сложности? Наверное, чемодан действительно украли.

— А если и украли! Тогда зачем Хемингуэй об этом написал, зачем поведал всему миру? Ведь иначе как дурой его жену не назовешь — умудрилась потерять и оригиналы, и копии!

Да я убила б за это!

Представляю: написано десять статей, готовых к отправке редактору. Это же целое богатство! И вдруг — сбой в Сети, проблемы с компьютером, все сгорает. На диск не скопировала, на флэшку — тоже. Все пропало! Остается тихо утопиться в раковине…

— Знаешь, Юля, на фоне массового эксгибиционизма современных публичных персонажей история с чемоданом не выглядит чересчур откровенной. Я сегодня случайно включила телевизор и увидела дочь известного в прошлом политика. Она рассказывала о том, какие у нее трусики. Папа уже давно в могиле, но покоя он не дождется. Дочурка не догадалась взять псевдоним, и знаменитая фамилия отца, раньше ассоциировавшаяся с такими понятиями, как честность, ум, принципиальность, теперь является синонимом пошлости и дурного вкуса.

Маман задумчиво смотрит на меня. Я лихорадочно начинаю соображать — а нет ли здесь параллели? Не намекает ли Марго на собственную дочь — неудачливую в плане поддержания семейного реноме.

Ну, нет! Лучше давайте вернемся к Хемингуэю.

— Значит, ты полагаешь, чемодан все же был украден?

— Ах, Юля! Дался тебе этот чемодан! — взрывается Марго. — Тебя прямо заклинило! Украли — не украли! Какая разница? Ты лучше скажи — ты бросила курить?

— Конечно! — бодро рапортую я. — Ты же видишь — я не курю. И не пытаюсь срочно отпроситься в туалет.

— Да, я заметила. Нет, серьезно? И как долго ты уже не куришь?

— Ну… Довольно прилично…

Уже целых два часа.

Правда, пришлось обклеить себя антиникотиновым пластырем, как спальню обоями. Но под одеждой не видно. А еще в аптеке посоветовали жвачку, теперь жую украдкой, чтобы Марго не заметила. Аккуратненько так, соблюдая конспирацию. Ведь жвачка тоже раздражает мамочку.

А что вообще ее не раздражает?

Правильный ответ: общество молодых амбициозных интеллектуалов. По крайней мере с двумя такими я знакома — это мой возлюбленный Никита Арабов и мой старший брат Сергей Бронников.

Увы, общение со мной всегда только нервировало маман.

— Ты закажешь десерт?

— Только не это!

— Как всегда плохо ешь. А знаешь — почему?

— Почему?

— Ты много лет курила, и твои вкусовые рецепторы атрофировались.

И мозги тоже.

Зато удалось сохранить ноги.

Они такие красивые!

— А почему ты совершенно перестала говорить об Ирине и Анечке?

О, нет!

Тема закрыта.

С Ириной я больше не знакома.

— Неужели вы не общаетесь?

— Ну, ты ведь знаешь… Ирина теперь живет за городом, в коттеджном поселке. Добраться до нее не так-то легко.

— А сама она в городе, конечно же, не бывает? — язвительно спрашивает маман.

— Бывает, но у нее постоянно то шейпинг, то салон, то магазины… Сейчас она учится водить автомобиль. Это тоже отнимает уйму времени.

— Хмм… Вы ведь так дружили! Ну, а ребенка она тебе подбрасывает? Ведь ты обожаешь Аню!

О господи!

Зачем с настойчивостью инквизитора возвращать меня к этой теме? Она сует раскаленный прут в открытую рану! Мне же больно!

— Аня тоже превратилась в чрезвычайно занятую девицу. Теперь она ходит в элитный садик, у нее бассейн, массаж. И еще они записались в студию, где готовят юных манекенщиц.

— Наверное, очень юных.

— Да уж. И еще Ира наняла гувернантку, — могильным голосом добавляю я.

Мама вздыхает и смотрит на меня укоризненно — вот-вот с ее губ сорвется замечание: «А я тебя предупреждала!»

Да, она предупреждала, что нельзя прикипать душой к чужому ребенку! Но разве могла я воспринимать Аню не как часть себя? Ведь я забирала их из роддома! Я только грудью не кормила, а все остальные функции исправно выполняла. Для Иры и Ани я была опорой, палочкой-выручалочкой, кариатидой, поддерживающей их шаткий, безденежный быт. Но вот появился он — роскошный, богатый мужик, Лев Таиров, местный король недвижимости, владелец нескольких риелторских фирм. И меня отодвинули в сторону, как ненужную деталь! Убрали с глаз долой, как опостылевший торшер!

Сообщением о гувернантке Ирина буквально меня добила. Зачем им чужой человек, если есть я — готовая по первому зову мчаться за тридевять земель, в их коттеджный поселок, лишь бы провести время с моим драгоценным человечком! Я еще чувствую Анин поцелуй на щеке, и ее атласные ручки, обнимающие мою шею, ее восхитительный запах… Я ужасно скучаю!

Но ничего не поделаешь.

Это не моя девочка.

Это чужой ребенок.

А после того, как обошлась со мной Ирина на прошлой неделе, я и вовсе перестала отвечать на ее звонки.

— Хорошо, давай-ка не будем об этом, — говорит мама, увидев слезы в моих глазах.

И я чрезвычайно ей благодарна — обычно она менее щепетильна и готова разрабатывать избранную тему вплоть до полного морального уничтожения собеседника. Она могла бы напомнить, как Ира жила за мой счет, как я покупала им продукты, лекарства, выполняла Ирину работу, лишь бы ее не уволили. Самой Ирише это не удавалось.

Зато она сумела приворожить владельца «Квартала» Льва Таирова — и теперь живет за городом. В январе они собираются сыграть свадьбу.

— Ну, давай поговорим на более приятную тему. Ты, конечно, знаешь, что погиб Аслан Кумраев?

Упс! Час от часу не легче!

Приятная тема, ничего не скажешь!

Конечно, я в курсе. Но зачем нам обсуждать смерть Кумраева?

— Мммм, — предельно развернуто и исчерпывающе отвечаю я на мамин вопрос.

— И так нелепо! Свалился на стройке в какую-то яму. Чего ему в офисе не сиделось?

— Мам, а разве ты была с ним знакома?

— Сталкивались пару раз. Ты ведь понимаешь, в нашей среде мы все друг друга знаем.

Я пытаюсь быстро высчитать денежный эквивалент понятия «в нашей среде». Сколько нужно иметь на счету в банке, чтобы стать членом этой самой среды? Десять миллионов рублей? Один миллион евро?

Но говорить о Кумраеве — выше моих сил. Мне необходимо молчать. Ведь о мертвых — только хорошее. А если я открою рот, то обязательно скажу какую-нибудь гадость об Аслане. Давайте лучше поговорим на темы государственного устройства — например, о запевалах реформы здравоохранения. Ведь наши министры-реформаторы живы и здоровы, и потому в их адрес можно высказываться правдиво. Как они того заслуживают.

А о Кумраеве — ни слова.

Но мама продолжает теребить меня.

— Ты ведь постоянно писала о его мебельных салонах.

— Да, писала.

— Тесно с ним контактировала.

— Угу.

— И что?

— Ничего хорошего. Он изводил меня придирками.

— Конечно! Что за работа — писать на заказ рекламные статьи?

— Чем она хуже любой другой?

— Бесперспективна и зависима.

— Человек всегда зависим — от погоды, мнения окружающих, настроения начальства, а самое главное — от тех, кого любит. Я ведь обеспечиваю себя? И ладно.

— Ты слишком болезненно реагируешь на мои замечания.

— Это ты болезненно реагируешь на мои попытки жить собственной жизнью.

— Я старше и умнее.

— И намного красивее, — киваю я. — Но ведь это — моя жизнь!

Мама раздраженно хмыкает. Но, очевидно, безоговорочное принятие тезиса о ее физическом и умственном превосходстве приятно щекочет ее самолюбие.

А меня волнует другое: откуда Марго узнала, что я писала о мебельных салонах «Таунхауз», принадлежащих Аслану Кумраеву? Ведь раньше она принципиально не читала «Удачные покупки» и полностью игнорировала журналистские потуги дочери. Неужели маман теперь следит за моим творчеством? Неужели я стала ей интересна?