Шестой ангел

Наталия Беззубенко, 2022

Реставратор Агата Липай приезжает в приморский поселок, чтобы продать теткин дом. В старинный особняк графа Ф. Захржевского, расположившийся неподалеку, срочно требуется специалист в области реставрации. Агата соглашается, и семейная тайна графа – тайна шестого ангела – меняет ее размеренную жизнь. Вскоре усадьба распахивает двери для первых посетителей – игроков исторического квеста. Любопытная Агата в их числе. Чтобы пройти испытания, ей придется вспомнить лето двенадцатилетней давности. Тем летом пахло лавандой, море шумело волной, а на губах остро ощущался вкус его предательства…

Глава 4

Матвей Шелестов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Агата почти не изменилась. Волосы цвета меди, огромные карие глаза, белоснежная кожа, легко обгорающая на солнце. Только локоны стали короче, а ему так нравилось накручивать их на палец, сидя у кромки воды. Она исчезла внезапно, накануне прощального костра. Без объяснений. Он ломился к ней в дом, пока ее родственница — неприятная тетка со злыми глазами — не пригрозила ему милицией. Обида, злость, разочарование и щемящая тоска. Потом клочки воспоминаний в тумане и ощущение, что все идет не так. Он решил сам отыскать ее в городе — Липай не такая уж распространенная фамилия. Думал, что скажет при встрече. Предложит поступать на одну специальность в следующем году, или пригласит на выставку, или сразу произнесет те самые важные слова…

А потом на пороге его квартиры появилась Галка, и все стало бессмысленным. Его приучили отвечать за свои поступки, даже за те, которые поутру выветрились из головы вместе с хмельным угаром… Пришлось отвечать — потраченными впустую годами и разбитыми вдребезги юношескими надеждами.

С появлением интернета разыскать человека стало проще, особенно с такой редкой фамилией, особенно с такой репутацией искусного реставратора. «Агата Липай» — единственный подходящий профиль по его поисковому запросу. Вот нажмет он на кнопочку «Написать сообщение» на ее страничке, а дальше что? Привет, как дела? Помнишь меня? У нее своя устроенная жизнь, у него — какая-никакая, но тоже своя.

Матвей часто пересматривал ее интервью в сети, что-то там про вновь обретенную картину Репина. Он не помнил подробностей. Он изучал ее — как светились счастьем карие глаза, как искрилась радостью ее улыбка. Да, улыбалась она с экрана планшета совсем не так, как сегодня при встрече с ним. Можно было поставить видео на паузу и до боли в глазах всматриваться в знакомые черты. Жаль, что такую штуку нельзя проделать со временем…

В паркетном зале глупо получилось и сегодня, и тогда, в прошлой жизни…

Двенадцать лет назад.

Дискотека не бог весть что: треки староваты, звук в динамиках потрескивал, а подсветка — вообще фонарики от новогодней елки. Скукота, одним словом, но народу нравилось. Ребята оттягивались по полной, Толик косил под Джексона, получалось не очень, но всем смешно — все дело в контрабандной бутылке вина, попавшей в их отряд.

Откуда ни возьмись ему в руки свалилась Агата. Испуганная. Взъерошенная. Он и сам собирался к ней подойти. Но к такой девчонке нельзя подвалить просто: потанцуем? Для особенной девчонки нужны особенные слова, которые никак не подбирались. Он бормотал про Scorpions, только бы что-нибудь говорить, оттоптал ей все ноги и, должно быть, надоел свои занудством. Она, миниатюрная и воздушная, никак не вязалась со всем этим шалманом. И они сбежали, сначала к морю.

Море мерно вздыхало, шуршало камешками и что-то нашептывало им по секрету. Соленый ветерок поглаживал по лицу, приносил отголоски песен и лай собаки. По темной морской глади луна прочертила серебристую дорожку. Беседа не клеилась, и они молчали. Все слова казались в тот момент пустыми. Как передать ощущения легкости и восторга? Завороженность красотой теплой южной ночи? Незнакомый внутренний трепет от близости другого человека? Их молчание не было тягостным. Матвей чувствовал: Агате так же хорошо, как и ему.

Потом по дороге к ее дому они взахлеб придумывали истории про Захржевского и ангелов с морского дна. На дальней аллее парка случился деревенский хулиган. «Очкастый, приборзел?» Его глаза навыкате он запомнил прекрасно, потому и узнал сразу, спустя столько лет, в чернорабочем, таскающем мешки с хламом на мусорку. Из-под майки-алкоголички виднелся бицепс, по которому лентой извивалась татуировка «Будь мужествен», завершение надписи змеилось по второй руке — «и тверд». Не зря отец заставлял Матвея ходить в восьмом классе на борьбу. Разбитая губа и разборки на утреннем построении — это мелочи, он до сих пор помнил профиль Агаты в летних сумерках…

Наши дни.

Их встрече он почти не удивился, потому что втайне ждал этой встречи, потому что усадьба для него навсегда связана с Агатой. Идея завлечь ее в проект пришла спонтанно, он смотрел на ее стремительно удаляющуюся спину на аллее и понимал, что Агата вот-вот упорхнет из его жизни, уже навсегда.

— Шелестов, че за дела? — Галка ворвалась к нему в кабинет, громко саданула дверью: — Ее обязательно нужно было тащить в наш проект?

— Вообще-то, в проект Платонова… — спокойно возразил Матвей, годы брака научили отгораживаться крепостной стеной от травмирующего фактора и не раздражаться на придирки жены, теперь уже бывшей.

— Не цепляйся к словам, ты прекрасно понял, о чем я.

— Представь себе, нет. — Матвей уставился в монитор, давая понять: тема закрыта.

— Без нее отлично справляемся, — не унималась Галка.

— Не справляемся, и ты сама об этом знаешь. Нужен реставратор.

— Ну так найди, Шелестов. Что на ней — свет клином сошелся? Подними свои связи, я не знаю. Позвони отцовским знакомым из музея.

— Тебе надо — ты и ищи. Меня все устраивает. Что-нибудь еще? — ответил он, выразительно поглядывая на наручные часы.

— Да ты… да ты… — Обычно Галка с легкостью добивалась своего, но не в этот раз. Даже после развода Шелестов уступал по привычке, только бы побыстрее от нее отделаться.

— Матвей, как просил, опись переданных вещей из хранилища. — Кепочка, два хвостика — и незаменимая ассистентка Юля заглянула в дверь.

— Давай сюда, что так долго? — Галка огрызнулась, выместила свою злость на кроткой помощнице, выхватила из ее рук листы. — Порасторопней нужно быть, рыбка моя. Так и без работы недолго остаться. Таких, как ты, за порогом пруд пруди! Только свистни. Что стоишь, кофе принеси. Со сливками! Мне и Матвею Дмитриевичу.

Ассистентка вышла, низко опустив голову, козырек скрыл выражение ее лица. А Матвею в очередной раз стало стыдно за хамоватое поведение бывшей жены. И всегда так: хамила Галка, а стыдно ему.

Дверь снова распахнулась. На пороге Ваграм, кофе с мороженым принес:

— Галинэ, Матвей, прошу.

И бухнул поднос прямо на опись. Подмигнул шутливо, взглядом Галку приласкал.

Галку передергивало от его панибратства, но кавказец каждый раз произносил ее имя как название изысканного коньяка (не сравнить с деревенским Халя), к тому же варил обалденный кофе в турке с добавлением специй. Из восточных специй Галка знала только корицу еще с тех времен, когда пыталась добраться до сердца Шелестова через кулинарные изыски. За такой кофе можно и глаза закрыть на некоторые вещи.

В этот раз кофе не помог. Весь день наперекосяк. Ноготь сломался, маникюрщица заболела, так еще и эта приперлась. А Шелестов сразу и раскис, нюни распустил. Двенадцать лет прошло, а он все на Агатку пялится, того и гляди глаза сломает. На нее, Галку, он никогда так не смотрел, ну может, поначалу, а потом — как на пустое место. Весь такой интеллигентненький, такой чистенький, что он, что родители его. Как она заявилась к ним в просторную сталинку: брюхата я от вашего Матюши, — так сразу и повелись. Ни справок, ни расспросов. Сразу приняли, прописочку столичную сделали. Интеллигенция, одним словом!

Мамка ее по-другому воспитывала: бери, Галька, что в руки идет, рта не разевай да смотри, чтоб не нагрели. И путевку для Галки в профкоме выбила. Так попала дочка простой вахтерши в престижный лагерь для талантливых подростков. Фамилия Шелестовых на слуху была — мать ей все уши прожужжала про их семейку, профессор с профессоршей, машина, пятикомнатная квартира в центре, путевки на юга, заграничные командировки, а там и шмотки, и косметика, и еда забугорная. Поняла Галка, что счастливый билет вытянула, когда единственного сынка Шелестовых в своей смене увидела. И дальше фарт пошел, как отец говаривал. Ну и сама, разумеется, подсуетилась.

Родители любимому сЫночке квартирку справили, не то чтобы свекор со свекровью ее напрягали — нет, но в отдельной-то вольготнее. Странные они, конечно, странные. Спиртное только по праздникам. Водку на зубные компрессы спускали, да ее отец бы за такое — добро переводить! — выдрал как сидорову козу. В Галкиной семье по-другому заведено было: какой ужин без водочки. «Между первой и второй перерывчик небольшой!» как неизменное пожелание приятного аппетита. И бутыль недопитую спокойно можно на столе оставлять, не прятать за выцветшей шторой. Ложка-вилка-нож для каждого случая свои, сразу и не упомнишь. Разговаривали свекор со свекрухой тихо, батя с мамкой так брехали — местные бабки слушали как радио под окном их хрущевки.

Вместо привычных застольных разговоров о начальнике-дураке, росте цен на гречку, перешивке каракулевой шубы почти задарма какие-то инопланетные: про картины и музеи, крестовые походы и французские революции. Галка тихо слушала, не влезала, пережевывая импортный сыр с труднопроизносимым названием. Их, оказывается, столько видов! До этого ей был знаком только один — он пах тухлыми носками отца после смены. А колбасы! Душу продать за один только запах можно!

Свекровь ни разу голоса не повысила, не обозвала, по рукам не надавала — хотя и было за что: то бокал чешский грохнула, то дорогущее мясо сожгла, то режим неправильно в машинке выставила, Матюшин свитер скукожился. Мать за такое убила бы, а тут ничего: «Девочка учится, не переживай, Галочка».

Свекровь тихонько на промахи указывала, никаких тебе «Галька, ну ты и дура!». Музон врубила в первый же день, как перебралась в профессорскую квартирку. Японец у них был. А че, весело же! Так она: «Галина, давай потише сделаем, некультурно так громко музыку слушать». Скатерку с клубничками на рынке урвала, постелила на обеденный стол, а мама Матюши: «Галочка, салфетка красивая, а для дачи лучше подойдет. Давай немецкую скатерть постелем, она и со шторами сочетаться будет, правда ведь?»

Наряды все ее дешманские в первый же месяц заменили на модные — опять свекровь расстаралась. Стала Галка как куколка из бумажной коробки. На даче старье недавно перебирала — аж стыдно стало, каким чучелом ходила, и никто ни слова не сказал, не унизил ее безденежьем и безвкусием. Но и отстраненно с ней держались, никакие уси-пуси не разводили, в душу не лезли. Хотя что она им — родная, что ли.

В новую квартиру Галка все сама выбирала: обои, мебель, шторы — для уюта хлопотала, а Шелестов посмотрел стылыми глазами: делай как хочешь. А она что, разве для себя старалась?

Да, и приходилось контролировать его, направлять. То после института заявил, что в школу пойдет. Учителем. Детишек истории учить. С его-то дипломом! С папиными-то связями! Насела, но уломала — поступил в аспирантуру. Пришлось по конференциям с ним мотаться, нужные контакты заводить, на любую научную работу уговаривать соглашаться. Блестящая защита — кандидат исторических наук, только выдохнула Галка, ан нет: с научной степенью надумал в затрапезный музей идти! Ему, видите ли, там интересно! Столько лет над книжками горбатиться, и в итоге — она жена музейщика?! Как такое допустить можно? На кафедру приглашают, в научную школу зовут. Добилась не мытьем, так катаньем — при институте остался. Потом легче стало — втянулся, экспертизы стал проводить, консультации давать. Докторскую написал. Зазвучало имя Матвея Шелестова в научных кругах! Не без Галкиной помощи зазвучало. Ушел по уши в свою работу. А она и на отдых одна, и в магазин одна, и в гости одна. И не искрит между ними. У Галки роман случился — ему назло. Сама рассказала, думала, разозлить, ревность вызвать.

— На развод сам подам. Квартира тебе останется. Хочешь — машину забирай. Мне все равно, — сказал и перебрался на дачу.

Какой развод? На кой ей этот фитнес-тренер сдался, голь перекатная? Это так, несерьезно. Были бы у них с Матюшей дети, так просто не ушел. Но не сложилось с детьми. Мамина знакомая врачиха сначала одну справочку состряпала, потом вторую, мол, выкидыш на ранних сроках. Опять на слово поверил. Ни документик не посмотрел, ни развод не потребовал — как же женщину, убитую горем, бросить? Через два года девочка мертвая родилась — все статуи проклятущие! Тем летом ночью одна на море пошла, просила у них Шелестова, любую цену обещала за него заплатить. Цена только неподъемной оказалась. И здоровы оба, а детишек нет. Или не хочет от нее, нелюбимой, детей…