Чужая дочь

Наталия Ахулкова, 2023

Туркменский композитор мечтает найти пропавшую дочь. Советская школьница, обделенная любовью матери, покидает отчий дом. В силу удивительных совпадений и невероятного стечения обстоятельств, разворачивающихся на просторах СССР в послевоенное время, судьбы известного композитора и простой старшеклассницы переплетаются.

Мама.

Галкина мама любила красиво одеваться, ярко красить губы, делала химическую завивку и предпочитала приторные ароматы. На лакированном трюмо, покрытом вязанной белой салфеткой, всегда стоял неизменный флакон «Красной Москвы». Этот резкий, удушливый для неподготовленного носа аромат, Галке казался самым прекрасным на свете.

Образование мама не жаловала и часто повторяла: «Мужчины, они шибко умных не любят, им красивых подавай, самое важное в жизни — хорошо устроиться. Дома у женщины должен быть муж, и комод, и ковер с оленями на стену, да мало ли чего еще». Школу мама предпочитала обходить стороной, появлялась там пару раз, а после одного случая, решила совсем не ходить. Мама вошла в класс, села за первую парту и стала ждать, когда начнут про дочь рассказывать. Просидела так часа полтора — про всех детей рассказывают, а про Галку нет. Ждала-ждала, потом спросила:

— А Занозина, с Занозиной — то что?

— Так она в другом классе учится, вы не туда пришли.

Воспитывали Галку родители мамы бабушка Маринка и дед Миша Прядкины — люди простые, малограмотные, привыкшие к тяжелому труду. От деда всегда пахло стружкой и свежей доской, он работал плотником — стелил деревянные полы, ловко рубил оконные рамы, мог сколотить кухонный стол или шкаф — с работы всегда возвращался, облепленный опилками. Бабушка вела домашнее хозяйство, с весны до поздней осени пропадала на огороде. Вставала с утра пораньше обматывала наточенную тяпку мягкой тряпицей, собирала в котомку краюху хлеба, бутылку молока, надвигала пониже на глаза косынку, и отправлялась на окраину города — полоть, рыхлить, сеять. Родом бабушка была с Полтавы, и хоть много лет прожила в Кисловодске, сохранила мягкий украинский говор.

Семья Прядкиных жила в двухэтажном доме неподалёку от городской больницы, которую по старинке именовали хлудовской в честь московской благотворительницы, выделившей средства для бесплатной лечебницы еще в царские времена. Больница получилась монументальная, в пять этажей с гранитными колоннами и торжественным фронтоном. На её фоне близлежащие дома выглядели жалкими, больше похожими на деревянные бараки, но считались центром города.

Жилище Прядкиных ничем не отличалось от остальных и состояло из двух небольших комнат. Между спальней и гостиной стояла чугунная печка, зимой её топили дровами и углем, умывались в гостиной над тазом, а по субботам ходили в городскую баню. Удобства, само собой, во дворе. По вечерам часто отключали свет, и тогда дед Миша поджигал фитилёк керосиновой лампы, от света которой по стенам разбегались причудливые тени. Керосин для лампы и примуса покупали на углу около рынка. Проржавевший ларек с облупленной краской укрывала тень раскидистой акации, к стволу проволокой привинчена неизменная картонка с выгоревшими буквами: «Продажа керосина производится каждое воскресенье с 10:00 до 12:00 часов». Слой пыли вокруг ларька, пропитанный пролившимся керосином, не успевал выветриваться. От благоухания, исходящего от земли, кожа у Галки покрывалась мурашками. Обратно шли медленно, дед Миша нёс тяжелый бидон и семенил, стараясь не расплескать керосин.

Двери всех квартир выходили на общую остекленную веранду, где хозяйки собирались по утрам, готовили еду на примусах и сплетничали по-соседски. Галке нравилось торчать на общей веранде и глазеть в окно. Расплавленный свет тепло грел шею, отражался в заляпанном зеркале над рукомойником, скользил солнечным зайчиком по дощатому полу. Дом стоял на горе, и весь город просматривался, как на ладони.

Кисловодск того времени, хоть и считался известной здравницей, больше напоминал казачью станицу. Узкие извилистые улочки, облепленные убогими одноэтажными домишками, круто взбегали в горы и растекались далеко в ущелья, вдоль русел речек. По ночам на улицах царила кромешная тьма, лишь кое-где блестели одинокие фонари. Людям приходилось на ощупь передвигаться по колдобинам дорог, вымощенных булыжником. В городе почти не было автотранспорта: два-три пузатеньких автобуса, да несколько грузовичков, развозящих продукты, уголь и дрова.

Курортный центр — лощеный, весь в узорных клумбах, разительно отличался от окраин и блистал ухоженной красотой. В Хрустальной галерее под высоким стеклянным куполом бил из-под земли минеральный источник, пузырьки нарзана серебрились в лучах солнца. Важные медсестры в белых халатах и шапочках, ловко поворачивая медные краники, наливали нарзан всем желающим. Отдыхающие отпивали из стаканов, не спеша прохаживаясь вдоль галереи, и через чистые стекла высоких витражей рассматривали ажурную мраморную чашу фонтана, украшенного по углам водоёма фигурками игривых лягушек.

В Хрустальную галерею Галка заглядывала редко — солёный колючий нарзан ей и даром был не нужен, если б там бесплатно разливали сладкую газировку, тогда другое дело. А вот у Нарзанных ванн всегда замедляла шаг, любуясь узорами на синей керамической глазури кирпичной стены. Башенки с каменными цветками лотоса на верхушках и резные арки делали здание похожим на восточный дворец, где на мягких подушках восседает Шахерезада с бесконечными сказками. На самом деле за тяжелой дубовой дверью Нарзанных ванн обитала не сладкоречивая царица, а сердитый дядька-вахтер, который бдительно следил за тем, чтобы внутрь не проскочил ни один любопытный сорванец. Впрочем, если притаиться за старым тополем и подежурить некоторое время, имелся шанс, проскользнуть внутрь. Главное не мешкать, когда охранник уйдет обедать — скорее в парадный вестибюль с шахматным полом и лазурными расписными стенами. На одной из стен, среди орнамента из затейливых веток и листьев, живёт нарисованный павлин. Всем известно, если погладить его изумрудный хвост и загадать желание, то непременно сбудется.

Галке уже два раза удавалось добраться до заветного павлина, но желание никак не исполнялось. Видать время не пришло. А потом Галку осенило, надо не за себя просить, а за маму. Мать для Галки была, как воздух, без которого невозможно дышать, а дотронуться рукой или прижаться щекой никак не получалось. Целыми днями мама пропадала на работе, в санатории Зою ценили и продвигали по общественной линии. Она не боялась браться за любые поручения, несмотря на то, что имела всего три класса образования. Дочь передала родителям и в её воспитание не вмешивалась, торопилась свою жизнь устроить.

–Сколько я могу промеж вас? На всю ораву сумки из столовки таскать? — выговаривала Зоя бабушке с дедом. — Бабий век короткий. Мне нужно серьезно об своей жизни подумать, об счастье об семейном.

Дед Игнат бывшую невестку не осуждал, помогал, как мог. Свой старый дом на Минутке перед смертью отписал на Галку. Небольшая, но ладная хибара, пребывала в запущенном состоянии — ставни, укрытые вьюном, распахнулись и печально поскрипывали, местами прохудившаяся крыша пропускала дождевые струйки, деревянные половицы в шматках пыли проседали под ногами. А вот сад был хорош, наполнен фруктовой благодатью: яблони, груши, вишни.

Прядкины подумывали привести дом в порядок и перебраться туда, однако, Зоя заявила родителям, что дом отписан не им, а Галке, потому она, как её мать, будет решать, что с ним делать. В итоге дом мама продала и купила себе отдельную квартиру, а Галку оставила у бабушки с дедом.

Как только Зоя съехала от родителей, у неё завязались отношения с отставным офицером из Молдавии. Николай Журан отдыхал в санатории «Красная Звезда», а после лечения остался в Кисловодске. Зоя, работавшая в санатории официанткой, ему сразу приглянулась. Семья Прядкиных хорошо приняла Николая, он всем понравился, особенно Галке, — весёлый, черноволосый, рукастый. Зимой смастерил для Галки чудные саночки, здорово играл на аккордеоне. Николай частенько забегал к Прядкиным в гости — проверял у Галки уроки, разъяснял задачки по математике, хвалил. А бабушке Маринке наказывал:

— Харламьпиевна, вы заставляйте Галочку заниматься, учеба в жизни главное.

— С меня чого спрашивать, неграмотная я, да и все сроки свои отработала. Нехай, мать занимается, — ворчала бабушка.

Журан только вздыхал. Галка, как-то подслушала, как он уговаривал Зою, чтобы забрала дочь к себе, но та ни в какую не соглашалась:

— Да, куда мне ее взять? Квартира однокомнатная, самим еле места хватает.

Несколько лет Зоя с Николаем прожили вместе, а потом у них разладилось и Журан уехал. Галка огорчилась, даже всплакнула.

— Хватит нюни разводить, он вовсе не отец тебе — ишь, размечталась, — прикрикнула на неё мать.

Бабушка Маринка упрекала дочь:

— Эх, Зойка, нэ бачишь, якой человек хороший — к нам с уважением, к Галочке с лаской. Еще пожалеешь.

Зоя не унывала, лишь отмахивалась:

— Мужик, как автобус, уйдет этот, придет следующий.

Эта мамина поговорка, засела у Галки в голове. Она представляла, как мама бегает по городу за уходящими автобусами и боялась, что один из них может увезти её навсегда.

— Дура, ты Зойка, — корил сестру младший брат Ваня. — Смотри, как дочь тянется к тебе.

Дядя Ваня всегда был на стороне Галки.

— Если кто обижает, сразу дуй ко мне, — наказывал дядя Ваня. — Считай, что я тебе вместо отца.

Ваня был всего на девять лет старше Галки, но пропахал всю войну. Бежал из дома мальчишкой, стал разведчиком, закончил в Берлине сержантом. Вернулся без единой царапины, настоящий счастливчик. Само собой, имел и награды.

С войны дядя Ваня привез Галке фотоаппарат и скрипочку — не смог пройти мимо элегантной вещицы, красиво поблескивавшей в развалинах разбомбленного дома. Скрипка и вправду была изумительная. Галка с замиранием открывала лиловый бархатный футляр, любовалась инструментом орехового цвета, прикасалась пальцами к струнам. Мама рассудила, что негоже добру зря пропадать, и пошла сдавать небывалые ценности в комиссионку. Фотоаппарат приняли сразу, а скрипку не взяли — кому она нужна? Тогда Зоя, умевшая любую ситуацию обернуть в свою сторону, отправила дочь в музыкальную школу: «Может и выйдет из тебя, Галина, хоть какой толк».

Каждое субботнее утро хмурая и не выспавшаяся Галка тащилась пешком через весь город в музыкалку. Учитель Осип Карлович, аккуратный, педантичный, неистово увлеченный Вивальди, обнаружил у Галины задатки неплохого музыканта и не уставал повторять: «Галочка, у тебя невероятно чуткие руки, инструмент в них оживает». Оказалось, что обучаться игре на скрипке сложно и муторно. Пальцы стачивались о нити от повторения, болели, уставали, теряли чувствительность, но Галка изо всех сил надеялась, что из неё «выйдет, хоть какой-то толк». Музыкальную школу окончила с отличием, близился выпускной концерт. Репетировала с утра до ночи, представляя, как выйдет на сцену, коснётся струн смычком, а в первом ряду будет сидеть мама и одобрительно улыбаться. Только, мама сразу отмахнулась:

— Да, кому нужен этот концерт? Не пойду — скукотища!

Вместо мамы на концерт пришли закадычная подруга Нина со своей мамой тетей Любой. Галка кивнула им, прижала подбородком скрипку и начала играть. Не успела взять несколько первых аккордов, как струна на скрипке лопнула. В притихшем зале звук прозвучал, как оружейный выстрел. Галка в ужасе прикрыла глаза. В этот миг со стороны того места, где сидела Нина раздались несмелые аплодисменты, которые становились все громче, их тут же подхватил весь зал. На сцене появился Осип Карлович, заменил скрипку, и Галя заиграла сначала. В тот день она играла так сильно и чисто, как никто никогда у неё не слышал.