Неловкая поступь смерти

Наталия Антонова, 2022

Что может быть лучше «Уютного детектива», в котором дружба троих друзей-сыщиков помогает распутать даже самое сложное дело. Конец жаркого лета, детективы Мирослава и Морис наслаждаются теплом, дачей и оперой, но вскоре им предстоит прийти на выручку своему другу следователю Шуре Наполеонову, зашедшему в тупик с очередным делом. В собственной квартире умирает женщина, оставив после себя немалое наследство. Главным подозреваемым становится ее приемный сын – невнимательный равнодушный мот, привыкший жить за ее счет. Проблема в том, что у него есть алиби. Но так ли уж оно бесспорно? К тому же, оказывается, было оставлено особое завещание… Однако у всех опрашиваемых есть алиби и нет мотива, и начинает казаться, что убийца неуловим. Мирослава и Морис решают помочь пролить свет на эту темную историю…

Глава 4

В 6 утра раздался звонок сотового, Наполеонов нащупал телефон на столе, разлепил глаза и сонным голосом пробормотал:

— Слушаю.

— Всё ещё спим, капитан, — раздался насмешливый бодрый голос Илинханова.

Вместо того чтобы возмутиться, следователь, уже окончательно проснувшись, ответил:

— Досыпаем, Зуфар Раисович, — и навострил уши, прекрасно понимая, что просто так уважаемый судмедэксперт названивать ему с утра пораньше не станет. И оказался прав.

— Знаете, капитан, наша потерпевшая сначала приняла лошадиную дозу снотворного, потом утонула…

— Как так утонула?! — не выдержал Наполеонов.

— Да, об этом говорит вода в её лёгких.

— А как же перерезанные вены?!

— По ним полоснули бритвой, когда она уже умерла. Поэтому и вода в ванной чуть розовая.

— Спасибо, Зуфар Раисович.

— Пожалуйста, отчёт предоставлю позже.

— Хорошо.

Наполеонов отключился и задумался: «Так вот в чём дело… Но убийца, должно быть, сумасшедший! Зачем сначала топить человека, а потом резать ему вены. Или нетерпеливый наследник, желающий довести своё чёрное дело до конца? Нет, всё равно он псих! Если бы после снотворного женщина просто утонула, то у убийцы была возможность списать всё на самоубийство. А этот дилетант явно перестарался».

Наполеонов бегом бросился под душ, а потом на кухню, надеясь наскоро перекусить и улизнуть на работу, пока мать ещё сладко спит.

Но не тут-то было. Софья Марковна проснулась, видимо, услышав звонок сотового. Наполеонов мысленно хлопнул себя по лбу: «Вот балда! Опять забыл на ночь закрыть дверь своей комнаты». Но, скорее всего, Наполеонову разбудило материнское чутьё. И теперь она жарила сыну яичницу с ветчиной и помидорами. Аккуратно намазанные маслом тосты уже лежали на тарелке. Поверхность горячего кофе в чашке покрывала радужная пена.

В доме Мирославы Волгиной кофе не пили. Но дома Шура был не прочь выпить чашечку-другую. Для начала он зачерпнул из вазочки чайной ложкой клубничное варенье и быстро отправил его в рот.

Софья Марковна стояла спиной к сыну, но тут же сделала ему замечание:

— Шура, ты опять испортишь себе аппетит!

— Ма! Но как ты?

— Что «как ты»? — спросила она, оборачиваясь и лукаво улыбаясь.

— Как ты увидела, если стояла спиной? У тебя что, глаза на затылке или ещё в каком-то потаённом месте?

— У меня ушки на макушке! — сказала она и тихонько хлопнула сына полотенцем. — И я слышу, как ты звякаешь ложкой.

— Ма! Пожалуй, тебе пора всё-таки менять род трудовой деятельности, — проговорил он, сурово сдвинув брови.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась она.

— А то! Хватит тебе бренчать на пианино. Пора заниматься серьёзными делами! Вот поговорю с начальством и трудоустроим тебя к нам.

Она рассмеялась и погрозила ему пальцем. Потом спохватилась и быстро переложила поджарившуюся яичницу на две тарелки — ему побольше, себе чуть-чуть.

— Хотя в одном ты всё-таки ошиблась, ма, — проговорил он, тыкая вилкой в горячую яичницу.

— И в чём же?

— А в том, — он на миг выпустил из рук нож и поднял указательный палец вверх, — что мой аппетит невозможно испортить ничем!

Посмотрев на рожицу, которую ей скорчил сын, Софья Марковна весело рассмеялась. Потом вытерла выступившие от смеха слёзы и сказала:

— Тут ты, пожалуй, прав! А я дала маху.

* * *

Аркадий Селиванов, вызванный следователем на утро сегодняшнего дня, явился в отделение в сопровождении оперативника.

Радости от знакомства с Наполеоновым он явно не испытывал. На сообщение о смерти приёмной матери отреагировал как-то уж слишком спокойно. Ни тебе удивления, ни заламывания рук, ни даже намёка на потрясение и скорбь. Впрочем, сказал же Муромцев, что приёмная мать и сын не ладили. Но в то же время он жил на её средства…

«Что ж, теперь он получит наследство и будет жить припеваючи», — подумал следователь, разглядывая Селиванова.

— Садитесь, — проговорил Наполеонов, по-прежнему не сводя глаз с набычившегося и застывшего возле двери Аркадия.

— Вы позвали меня только для того, чтобы сообщить о смерти мачехи? — ещё больше нахмурился Селиванов. — Чего же столько тянули?

— Не только, — отозвался следователь, — вы садитесь, Аркадий Павлович, разговор у нас будет долгий.

Про себя Наполеонов отметил, что Селиванов назвал убитую не приёмной матерью, а именно мачехой. С чего бы это?

— О чём нам с вами говорить? — огрызнулся тем временем Селиванов.

— Два интеллигентных человека всегда найдут подходящую тему для разговора, — проговорил следователь, усаживаясь за стол.

Селиванов презрительно фыркнул.

Наполеонов проигнорировал скепсис подозреваемого. Да, именно подозреваемого — так он решил для себя и продолжил:

— Вы, я вижу, не слишком шокированы смертью Ирины Максимовны?

— С чего бы это я должен шокироваться, — хмыкнул Аркадий. — Она долго болела, и можно было ожидать чего-то подобного.

— Ваша мать уже почти оправилась от последствий аварии.

— Мать, — сердито передразнил его Селиванов, но под прессом неодобрительного взгляда следователя взял себя в руки и проговорил: — Вот именно почти. Она была немолода. Больное сердце и всё такое.

— Не думаю, что сорокадевятилетнюю женщину можно назвать старой. И умерла она вовсе не от болезни.

— А отчего же она ещё могла умереть? — впервые нотки недоумения прозвучали в голосе Селиванова.

— Её нашли в ванной с перерезанными венами. — Наполеонов не сводил взгляда с лица Селиванова, но на нём не отразилось ничего.

— Значит, она устала и покончила с собой, — пробурчал Аркадий.

— А перед этим выпила упаковку снотворного.

— Ну, чтобы не так страшно было покидать этот свет, — улыбнулся сыночек.

— Понятно. Но перед тем как перерезать себе вены, ваша мать утонула.

— Что вы такое несёте? — возмутился Аркадий. На его лице появилось выражение недоумения и раздражения, слитые воедино. Он, кажется, действительно не понимал и оттого злился.

Следователь проигнорировал его вопрос и задал свой:

— Где вы были позавчера вечером с 23 до часу ночи?

— Вы что же, думаете, что я свою мачеху утопил и зарезал? — довольно искренне изумился Селиванов.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил следователь.

— Дома я был, — буркнул Селиванов.

— Один?

— Почему один?! С Милкой.

— Кто такая Милка?

— Моя подружка. Мы вместе живём.

— И она может это подтвердить?

— Куда же она денется?! — усмехнулся Селиванов.

— Имя, отчество, фамилия вашей Милки?

— Людмила Анатольевна Горбункова.

— Она сейчас дома?

— Нет, работает она в магазине.

— В каком?

— По продаже готового платья.

— Адрес.

— Чей адрес?

— Магазина.

— Щелканова, 21а.

Наполеонов набрал номер, а когда в трубке отозвались, быстро проговорил:

— Василиса Никитична, пусть кто-нибудь из твоих оперативников сгоняет по адресу: Щелканова, 21а, и в магазине одежды допросит Людмилу Анатольевну Горбункову на предмет того, где с одиннадцати до часу ночи, — Наполеонов назвал дату, — находился её сожитель Аркадий Павлович Селиванов. — Наполеонов положил трубку.

— Я не сожитель, а гражданский муж, — неожиданно обиделся подозреваемый.

— Гражданским мужем станешь, когда свою девушку в загс сводишь.

— Ещё чего, — фыркнул Селиванов.

— Вам знаком Муромцев Михаил Иванович?

— Да, Мишку я знаю с детства.

— Какие у вас с ним отношения?

— Никаких. Когда-то вместе замки из песка строили и прочее. Но как выросли из коротких штанишек, наши пути-дорожки разошлись.

— Отчего же?

— Мишка у нас нос свой из учебников не вытаскивал. Ботан, короче!

Наполеонов припомнил внешность Муромцева и подумал, что ботаном его назвать сложно.

— Давно вы его видели? — спросил он у Селиванова.

— Не помню.

— То есть?

— Это значит, что очень давно, — насмешливо проговорил Аркадий.

— Вы знали, что Муромцев ухаживает за вашей матерью?

— Слухи об этом доходили до меня, — неопределённо отозвался Селиванов.

— И вас это не удивило?

— А чему тут удивляться? — Аркадий пожал плечами и процедил сквозь зубы: — Мишка у нас будущее светило медицины. — Аркадий криво усмехнулся.

— И вы были против того, чтобы Михаил Иванович ухаживал за Ириной Максимовной?

— Не был я против. Не был! Мне было всё равно, кто за ней ухаживает. И к тому же моего мнения никто не спрашивал!

— Как же так, ведь Ирина Максимовна вырастила вас, можно сказать, заменила вам родную мать?

— Чего вы ко мне привязались?! — огрызнулся Аркадий и, весь ощетинившись, зло проговорил: — Никто её об этом не просил! Тоже мне благодетельница сыскалась!

— Тем не менее после того как вас бросил ваш родной отец, Селиванова не сдала вас в детский дом.

— Ну не сдала, что ж мне теперь всю жизнь ей ноги мыть и воду пить?!

— За что вы так не любите свою приёмную мать?

— Я не люблю? Кто это вам сказал? Мишка, что ли?

— Вы сами своим поведением.

— Просто она достала меня! Аркаша, учись! Аркаша, возьмись за ум, пока не поздно! Аркаша, иди работать! Аркаша, то, Аркаша, другое! — передразнил он голос покойной Селивановой.

— А вы не хотели ни учиться, ни работать?!

— Ну не хотел! И что?

— Ничего, кроме того, что вы продолжали жить на её деньги.

— Какие деньги?

— Которые она выдавала вам каждый месяц.

— Значит, Мишка всё-таки проболтался.

— У полиции и кроме Мишки есть источники.

— Источники у них есть. Ха! Ну да, перечисляла она мне деньги на карточку. — Аркадий с вызовом посмотрел на следователя. — Но это были не деньги, а так, кошкины слёзы, чтобы только с голоду не сдох.

— А она что, обязана была кормить вас до вашей пенсии?

— Да вы хоть знаете, сколько у неё бабла?!

— Расскажите, узнаем.

— На эти деньги вдесятером можно было сто лет жить, ни в чём себе не отказывая. — Аркадий сверкнул на следователя обозлённым взглядом.

— Но вы-то к этим деньгам отношения не имеете, — делано-равнодушно проговорил Наполеонов.

— Как это не имею, — взвился Аркадий, — когда я её сын?!

— Уже сын? — усмехнулся следователь.

— Сын, сын, она меня усыновила!

— Значит, вам было недостаточно денег, выдаваемых Ириной Максимовной?

— Недостаточно! — горячо подтвердил Селиванов и добавил: — Недостаточно — это мягко сказано!

— Тогда почему вы сами не устроились на работу?

— Я, на работу? — Аркадий поперхнулся и вытаращил глаза на следователя.

— Вы, на работу, — подтвердил Наполеонов.

— Я это, я, может, философ по жизни. Вот Диоген сидел себе в бочке, и никто его не трогал.

— Ну это ещё как сказать. И, ко всему прочему, Диоген не требовал денег у кого бы то ни было.

— Он вам это сам сказал? — усмехнулся Аркадий. — Лично?

Наполеонов проигнорировал неумные остроты подозреваемого, думая о том, задержать его или пока рано. Решил пока ограничиться подпиской о невыезде.

— Прочитайте и подпишите протокол допроса.

— Зачем читать, господин следователь, я вам и так верю, — оскалился Аркадий. — У нас же в полиции работают только кристально чистые люди. Как это говорил товарищ Дзержинский, «холодная голова, горячее сердце и чистые руки». Кстати, а где у вас его портрет? Нетути? На свалку истории выбросили? — продолжал веселиться Селиванов.

— И вот это, — сказал следователь, пододвигая ему бумагу.

— Что это?

— Подписка о невыезде.

— Так вы что же, — скорчил обиженную мину Аркадий, — вы что же, думаете, что я садист? Изувер?!

— Селиванов! Подписывайте и выметайтесь!

— Я этого так не оставлю, я…

— Вы хотите, чтобы вас задержали прямо сейчас? — невинно поинтересовался Наполеонов.

С Аркадия моментально слетела вся спесь.

— Ничего такого я не хочу, — буркнул он. И поставил свою подпись.

— Давайте ваш пропуск, я подпишу.

Выхватив из рук следователя бумагу, Селиванов не удержался и дурашливо раскланялся.

— Будьте любезны. Благодарствую.

— Идите к чёрту!

— Зачем же так грубо? А ещё что-то про интеллигентных людей говорили.

Наполеонов с пребольшим бы удовольствием хорошенько врезал подозреваемому, но, увы, не положено.