Последнее безбашенное лето

Наталия Алексеева, 2023

Десятый класс окончен, и семнадцатилетний Герман с нетерпением ждет каникул. Он считает, что это последний шанс провести счастливое время, потому что после школы нет ничего, кроме разочарования и унылой взрослой жизни. Но неожиданно его планы спутывает настоящая любовь, а сам он оказывается перед выбором: предать или остаться верным своему слову?

Глава 1. Право на свободу

Жизнь изменилась, когда закончилась моя семнадцатая весна. В последний майский день ровно в пятнадцать часов я вышел из школы и остановился на широком бетонном крыльце. Тени от деревьев сюда не дотягивались, и в глаза бил яркий солнечный свет. Я зажмурился, вдыхая сладкий запах свободы и тополей.

— Гера, — раздалось вкрадчивое за спиной.

Я открыл глаза и обернулся. Таська Колесникова кокетливо хлопала ресницами, глядя на меня снизу вверх.

— Встретиться хочешь?

Даже в школьной форме формы у Таськи заманчивые, да и на мордашку она вполне ничего. Но я покачал головой:

— Где ж ты раньше-то была?

Она задрала домиком четко прорисованные брови и наигранно-смущенно промурлыкала:

— Да как-то неловко. Сейчас у тебя синяков нет, а то как с таким бланшированным парнишкой на люди показаться?

Она глупо хихикнула.

— То есть, сейчас ты готова со мной куда-нибудь пойти?

— Ну да, — она снова глупо хихикнула и повела плечом. — Без фингалов ты красавчик, Гера.

— Прошляпила ты свой шанс, Таська, — я ухмыльнулся. — Завтра меня уже не будет в городе.

— А сегодня?

Таськин рюкзак упал с плеча, стянув краешек низко расстегнутой белой блузки. Отказаться от ее предложения, пялясь на кружевную бретельку, было довольно сложно, но я справился. Ведь что Таська? Обхаживать ее целый вечер, не зная, обломится ли в конце? Неа, не улыбается! Только время зря потеряю. А на даче соберется вся наша компания. И Оксанка тоже.

— Нет, — решительно сказал я и, больше не глядя на соблазнительное загорелое плечо, перехваченное узкой полоской белой ткани, отправился домой собирать вещи.

Шагая по проспекту, я щурился, как дворовый, готовый на подвиги кот, а в голове вертелась случайно услышанная строчка из песни."Лето — это маленькая жизнь", бла-бла-бла, и что-то там еще, я не помню, я не слушаю такую старперскую музыку. Но эта строчка оказалась очень правильной. Потому что летом у меня всегда начинается настоящая жизнь. И заканчивается, когда я возвращаюсь обратно в город.

И вот я шагал, предвкушая последнюю новую жизнь. Новую — потому что учебный год позади, экзамены только в следующем. Последнюю — по той же причине: будущий класс выпускной. А всем известно, что после школы жизнь превращается в унылое говно. Университет, диплом, поиск работы, налоги, счета. Поэтому сейчас я готовился отрываться по полной!

Когда я пришел в квартиру, то сразу понял, что сегодня мама работает дома. Она громко ругала по телефону свою помощницу Ирочку. Услышав, что открылась дверь, мама выглянула из комнаты, продолжая свою гневную тираду. В ухе у нее торчал наушник. Она жестами поприветствовала меня и велела мыть руки. Потом махнула в сторону кухни и снова скрылась за дверью. А я, невзирая на ее указания, отправился к себе.

Сняв пиджак, я аккуратно повесил его на плечики и убрал в шкаф. Он не понадобится до сентября, и я больше не желаю видеть ничего, что не имеет отношения к лету, солнцу и каникулам!

Переодевшись в домашние шорты и футболку, я вытряс из спортивной сумки снарядки, боксерки, бинты, шлем — все, с чем хожу на тренировки, и начал складывать в сумку свои вещи. За этим занятием меня и застала мама, когда рывком распахнув дверь, влетела в комнату.

Мама у меня слишком резкая, она делает все, в том числе и принимает решения, со скоростью молнии. Впрочем, в этом мы с ней похожи — в принятии решений. В ухе у нее все еще торчал наушник.

— Что ты делаешь? — Вопрос, ответ на который вполне очевиден.

— Собираюсь. — Я сложил вчетверо свою любимую футболку с Королем и Шутом, отправил в сумку.

— Отлично! — обрадовалась мама. — И те белые брюки обязательно возьми!

— Да нафига они? — Я добавил к стопке футболок еще одну.

— Как?! — Мама от удивления так тряхнула головой, что наушник вывалился. Подхватив на лету, она сжала его в кулаке. — А вечером в ресторан? Наверняка там дресс-код!

— Ты думаешь, там открыли ресторан? — я задумчиво оглядел полки в шкафу, размышляя, что мне еще может пригодиться.

— Погоди, — мама снова сунула наушник в ухо и включилась в разговор по телефону: — Нет, отправляйте! И поскорее! Конечно, там есть ресторан, — это она уже мне, — и не один.

— Ну, это ты загнула, — я продолжал методично складывать вещи в сумку. — Максимум — кафешка. Хорошо бы, а то до ближайшей сорок минут топать. Будет, где культурно время провести. А то вечно в бункере сидим! Хотя я его и люблю.

— Погоди, — мама скрестила руки на груди и насторожилась. — Где время провести?

— На даче, мама. На да-че!

С этими словами я бодро застегнул молнию и, аккуратно подвинув остолбеневшую маму, выставил сумку в коридор.

— А что у нас на обед?

Я довольно потер руки, но мама неожиданно взвилась.

— Какой обед?! Какая дача?! Мы едем в Турцию! Я только что оплатила путевку на двоих!

— Мы это не обсуждали.

Я решительно двинулся на кухню: разногласия между мной и мамой — неотъемлемая часть нашего существования, но обед никто не отменял. Мама поспешила следом.

— Гера, это ни в какие ворота не лезет! — возмущалась она, пока я разглядывал пустой холодильник. — Я беру отпуск на две недели, бросаю салон на эту идиотку Ирочку, а ты даже бровью не ведешь!

— Я не просил тебя бросать идиотку Ирочку, — сказал я, захлопнув холодильник чуть громче, чем следовало.

И зачем я в него заглядывал?! С самого апреля, как бабушка укатила на дачу, его можно выдвигать на конкурс «Самый бесполезный прибор в квартире». И он победит. Потому что, кроме нескольких пучков травы, которую мама считает едой, в нем ничего не появляется.

— Слушай, — осененный прекрасной идеей, я заглянул в разгневанное мамино лицо, — а возьми ее с собой вместо меня?

— Кого? — оторопела она.

— Ирочку свою. Вам пойдет на пользу узнать друг друга получше.

К счастью в морозилке нашлась пачка пельменей, и я поставил на огонь кастрюльку с водой.

— Согласись, что она будет тебе лучшей компанией, чем я. А я поеду на дачу. Я так решил. И точка.

Мама поджала губы и уставилась в окно, за которым зелеными шторами колыхались ветви березы с сочными молодыми листьями. Я бросил в закипевшую воду ложку соли.

— Упрямый, как твой отец! — с отчаяньем в голосе произнесла мама и опустилась на табуретку.

И я понял, что она сдалась. Потому что, если она начинает сравнивать меня с отцом, то, как обычно, в самом невыгодном свете. А это означает, что у мамы больше не осталось аргументов, и она проиграла.

— Точно не поедешь? — забросила она крючок в последний раз безо всякой надежды в голосе.

— Железно! — Один за другим я побросал пельмени в воду.

От кастрюли валил пар, пельмени всплыли белыми брюшками. Я убавил огонь.

— И далась же тебе эта дача! — мама схватила со стола пачку Мальборо, прикурила, нервно затянулась. — А ведь я хотела с тобой кое-что обсудить.

— Меня Мика ждет. И другие тоже.

— Знаю я, кто тебя ждет, — махнула рукой мама. — Опять, как приедешь на эту дачу, сам не свой. Не узнать ребенка! Гормоны!

— Фу, ма. И я уже не ребенок.

Я тоже присел на табуретку, вытянул из ее пачки сигарету и прикурил от своей зажигалки.

— Совсем обнаглел?! — предприняла попытку мама, но тут же снова устало махнула рукой: — А-а, не драться же с тобой! Ешь, я тебя отвезу.

— Не надо, я сам.

— А-а, весь в отца, — покачала она головой. — Такой же упрямый, как баран.

— Ну спасибо! И не напоминай мне про него! До сих пор руки чешутся ему врезать!

— Гера!

— Мама!

Так, практически без боя, я отвоевал право на свободу на целых девяносто дней.

Через два часа на вокзале я зашел в пригородную электричку и устроился в углу возле окошка. На следующей остановке в вагон вошла парочка, парень и девушка, на вид всего лишь на пару-тройку лет старше меня. Парень в черных рваных джинсах и растянутой светлой футболке и девушка в шортах защитного цвета и короткой джинсовой курточке. Оба с сияющими счастьем лицами.

Они плюхнулись на скамейку напротив. Девушка бросила на меня короткий взгляд из-под длинной темной челки, и повернулась к своему спутнику. И больше они друг от друга не отрывались. Соединенные одним проводком наушника, как пуповиной, они слушали музыку, рассматривали видео в телефоне, и улыбались, касаясь друг друга локтями и плечами.

Стремящиеся прочь из города люди все заходили и заходили на каждой станции, и вскоре вагон оказался битком набит. Рядом со мной уселась женщина в широкополой соломенной шляпе и темно-коричневом платье с длинными рукавами. На коленях она держала клетку, внутри которой ни жива, ни мертва от страха раскачивалась на перекладине ярко-желтая канарейка. Женщина воззрилась из-под полей огромной шляпы на парочку напротив. А те, словно по приказу, потянулись друг к другу и принялись целоваться.

Они так страстно обнимались, что не замечали ничего вокруг. А женщина не отрывала от них взгляд. Мне стало неловко. За нее, за себя, и за лобызающуюся парочку. Я уставился в окошко, и вдруг соседка толкнула меня под локоть:

— Как мило, не правда ли? — и томно вздохнула.

Едва заметно кивнув, с упорством ревностного пуританина я продолжил пялиться на тянущиеся вдоль дороги провода. Но соседка не отстала. Она наклонилась к самому моему уху, и ткнувшись в щеку полями своей гигантской шляпы, прошептала:

— Уверена, что вы бы не отказались быть на его месте!

От женщины пахло клубникой, сигаретами и алкоголем. Я отстранился, подхватил свою сумку и, протолкавшись сквозь людей, выбрался в тамбур. Выходить мне только через три остановки, но оставаться у окна и слушать влажные восторги соседки не уперлось. Секс — это прекрасно. Великолепно. Я пробовал. Но обсуждать с кем-либо не собираюсь.

Прислонившись к стене я ждал, когда наконец смогу выйти на перрон и закурить. И вдруг в тамбуре появилась та тетка с канарейкой.

— Молодой человек, мне кажется, вы меня неправильно поняли!

Она обнимала круглую клетку обеими руками, и широченные рукава ее коричневого платья казались крыльями, в которых она держит маленькую желтую птичку.

— Я не имела в виду ничего недостойного, поверьте! Я говорила о нравственно-духовной составляющей любви!

— Фигня какая, — пробормотал я.

Мало того, что в школе подобными определениями вынесли мозг, так еще и каждая встречная-поперечная калоша станет мусолить подобные темы!

— Мне кажется, что я вас смутила, — она захихикала и еще ниже наклонила голову, пряча лицо за огромными полями шляпы.

— Ага, стесняюсь и краснею, — процедил я и снова отвернулся.

Но она прицепилась, словно репей. Настырно потянула длинными сухими пальцами с ярко-алыми ногтями за лямку моей сумки и, уткнувшись полями своей нелепой шляпы мне в плечо, горячо зашептала:

— Молодой человек, я не намекала вам о плотском аспекте, я лишь хотела уточнить. Не сочтите за навязчивость, скажите, а вы бывали влюблены?

Тут электричка остановилась, и двери с громким шипением раскрылись. Мимо нас начали проходить люди, а тамбур наполнился особым загородным воздухом, в котором смешались запахи цветов, дыма костра и солнца.

Кто-то оттеснил в сторону женщину с канарейкой, и я был бесконечно благодарен тому незнакомцу. Потому что еще пара фраз, еще немного тупых вопросов, и я за себя не отвечаю. Взорвусь и открыто нахамлю ей. Не умею сдерживаться.

Двери закрылись, слегка покачиваясь электричка тронулась, и я огляделся. Чокнутая все еще была тут, в тамбуре. Она прятала лицо под широкими полями, заглядывая внутрь клетки, и, казалось, совершенно потеряла ко мне интерес. Нащупав во внутреннем кармане пачку сигарет, я успокоился. Осталось две остановки, я выйду на станции, закурю и сброшу Мике сообщение о том, что прибыл. Пускай встречает.

Лес за окном сменился на темные, вспаханные поля, опять полетели мимо дачные домики, как вдруг из-за спины снова раздалось:

— Мы с вами не закончили, молодой человек! — в голосе чокнутой явно слышалась насмешка.

— Мы с вами и не начинали!

Резко развернувшись, я едва не сбил тетку с ног. В ответ она засмеялась из-под своей дурацкой шляпы. Канарейка в клетке подпрыгнула на подвесной жердочке и стала раскачиваться, как желтый, пушистый маятник.

— Какой вы темпераментный, однако, — снова захихикала женщина.

И вдруг подняла голову, задрав вверх поля гигантской шляпы. Попутчица оказалась старше, чем я предполагал, лицо ее было сморщенное, словно печеное яблоко, от глаз разбегались морщинки, похожие на тонкие птичьи лапки.

Собираясь сказать тетке что-то резкое, я уставился ей в глаза, и тут вагон тряхнуло на стыке рельс. И я в буквальном смысле прикусил язык. Рот немедленно заполнился солоноватым вкусом крови. Поезд остановился.

— Да-да, молодой человек, — удерживая клетку одной рукой, тетка протянула другую и ткнула тощим пальцем с аккуратным алым ногтем прямо мне в солнечное сплетение, — любовь она такая: горячая и соленая, как кровь, горькая, как слезы. Нежная и юркая, как маленькая птичка! Да вы и сами скоро все узнаете!

И не успел я опомниться, как она, взмахнув широченным рукавом, шмыгнула в раскрытые двери и смешалась с другими покинувшими поезд пассажирами.

Как проехал оставшуюся часть пути, я не понял, в голову словно поролона натолкали. Но едва ступил на перрон долгожданной станции, как сознание прояснилось. Мгновенно позабыв про сумасшедшую попутчицу, я закурил и поднес к уху телефон:

— Мика! Здорово! Я на месте, встречай! — и, сбросив вызов, удобнее устроил сумку на плече.

Следом за торопливыми дачниками спустился по выщербленным цементным ступеням и оказался в теплой, зеленой тени деревьев. Я легко шагал по тропинке мимо сетчатых заборов, из-за которых лениво гавкали собаки, доказывая хозяевам свою преданность. Сладкий аромат шиповника, кусты которого густо росли вдоль дороги, смешивался с запахами пыли и нагретого солнцем рубероида. Горячие лучи пекли макушку, и я наконец-то чувствовал себя дома.

С тех пор, как отец с матерью развелись, в нашем городском жилище находиться стало неуютно. Казалось, мало что изменилось: отец ушел, ничего с собой не забрав, но квартира как-будто потеряла что-то важное, цельное. Дом перестал быть домом. Вещи, годами стоявшие на своих местах, пропадали или внезапно приходили в негодность.

Это случилось пару лет назад, мне было пятнадцать, и я все прекрасно понимал. Отец завел отношения с другой женщиной, а мать, узнав про это, незамедлительно, в один день выставила его вон из нашей жизни.

И нечего мне заливать про любовь и другие неземные чувства: люди, прожившие вместе четверть века, косячат и расходятся в одно мгновение. А потом ведут себя так, словно и знать не знали друг друга никогда!

Я шагал по гравийной дорожке вдоль домов. Впереди показалась оранжево-красная крыша нашей дачи, а на развилке дороги — одинокая фигура Мики — Мишки Микаева, моего самого лучшего летнего приятеля. Я обрадовался ему, как родному: ведь мы целый год не виделись! Конечно, мы не только летом общаемся, соцсети в помощь, но, чтобы встретиться, нужно через весь город ехать. А Мике обычно в лом, да и мне тоже.

Я прибавил шаг. В поселке дома самые разные: от ветхих сарайчиков советских времен до кирпичных коттеджей с навороченными башенками на крыше. Как раз такой добротный коттедж второй год пустует на соседнем, рядом с нашим, участком.

Я подошел к Мике и обменялся с ним крепким рукопожатием. По его конопатому лицу было видно, что он рад мне так же сильно, как и я ему.

— Зашибись, ты клоун, — кивнул я на осветленные пряди его темно-каштановых волос.

— На себя посмотри, уголовник! — парировал он и рассмеялся.

Я провел по короткому ежику на голове и усмехнулся. Мика прав, не желая терять время, перед отъездом, я заскочил в салон красоты возле дома. Мне важна скорость, поэтому я велел молодой девчонке в черном фартуке:

— Под ноль!

Она воззрилась на меня через зеркало с немым изумлением.

— У нас только модельные, — наконец пролепетала она, столкнувшись с моим непреклонным взглядом. — И запись на месяц вперед!

— Вам что, сложно машинкой пройтись?! — Я не отпускал ее взгляд.

Если людям не указывать, то они вовсе не станут делать то, что надо мне. А потом сядут на шею. Поэтому надо сразу брать быка за рога и не размазывать хлеб по маслу. А то останешься ни с чем.

— Но у меня через десять минут клиент!

Я сидел в высоком кожаном кресле и не собирался уходить, пока девчонка не поступит так, как я велел. А она, похоже, собралась реветь. Надула и без того пухлые губы и часто-часто захлопала нереально длинными ресницами. Только не это! Не выношу женских слез! Нашла-таки способ манипуляции! Со вздохом я начал подниматься, как вдруг к нам подскочил парень точно в таком же, как у нее, черном фартуке.

— Я возьму, — шепнул он надувшейся девчонке и склонился надо мной. — Так значит, совсем коротко?

Я кивнул.

— Сделаем, как у Роналду! Идет?

Я снова кивнул. Роналду — красавчик, с этим не поспоришь. Если матч с ним показывают по телеку, мама всегда присаживается рядом и томно вздыхает. Чем бесит меня невероятно!

Парень не обманул и оказался настоящим профи, и теперь я выглядел просто бомбически даже в собственных глазах. Но Мика по обыкновению продолжал глумиться.

Мы стояли возле забора и какое-то время перебрасывались взаимными дружескими колкостями. И вдруг ворота на соседнем участке откатились в сторону, а на улицу выехал шикарный Гелендваген. Блеснул черным полированным бампером, дал газу и, выбрасывая щебенку из-под колес, помчался по улице в сторону шоссе. Ворота медленно закрылись.

— Ого! — восхитился я. — Аленка нашла себе нового мужика? Весь прошлый год дом пустовал, а теперь она на гелике разъезжает?

Аленка — наша соседка. Вполне достойная внимания милфа за тридцатку. После развода с мужем — владельцем крупной сети гипермаркетов — ей достался дом и вредный пятилетний пацан, их общий сын.

— Нет, — быстрым движением Мика выхватил из кармана моей сумки, стоящей на земле, пачку сигарет.

— Ну ты и бо́рзый, — только и успел восхититься я.

— Она, похоже, — Мика прикурил от своей зажигалки и перебросил пачку мне в руки, — сдала свой коттедж. Денежки-то нужны!

Я задумчиво рассматривал верхушки башенок. Вместо стекол в их маленьких окошках вставлены цветные витражи, и солнечные лучи, отражаясь, падают на наш участок, прямо на старую яблоню.

И вдруг за забором залаяла собака. И судя по этому хриплому, надсадному лаю, большая и злобная. И я сразу подумал о Стешке, бабушкиной трехцветной кошке, которая на даче до сих пор чувствовала себя если не королевой, то уж неприкосновенной принцессой. Что будет с ней теперь, когда в соседках у нее огромная, злобная псина?! Стресс, не иначе!

— И кто въехал?

— Не поверишь, — Мика прищурил зеленый глаз.

— Конкретнее, Мика!

— Девчонка с мамашей сейчас живут.

— Ну и в чем прикол? Девка что ли зачетная?

— А ты думал, что я ради тебя тут на солнцепеке битый час загораю?! — засмеялся Мика, отбрасывая окурок в заросшую синими люпинами канаву возле забора.

— Хочешь заценить? Как раз ее батя на Гелике свалил! А то он ее, похоже, никуда не выпускает! Секи момент!

— Что я, девок что ли не видал? А вот ел я в последний раз фиг знает когда!

Я поднял с земли сумку, забросил на плечо и направился к своей калитке.

— Такую, может, и не видал, — снова засмеялся Мика и крикнул вдогонку: — Вечером в бункер придешь?

— Да я только ради этого и приехал! — не оборачиваясь ответил я и открыл калитку.

— Тогда я в общий чат кину, что сегодня собираемся! — раздалось за спиной.