Спи со мной. Грёзы

Натали Стердам, 2021

Днем Ли профессионально занимается фотографией, а по ночам воплощает в своих снах самые смелые фантазии. Ее жизнь можно было бы назвать мечтой, если бы не таинственное исчезновение отца, которое уже двадцать лет остается для всех загадкой. Приехав к другу в Италию, Ли случайно знакомится с необычным, но очень привлекательным мужчиной. Эта встреча запускает цепочку странных событий и приоткрывает завесу над тем, что случилось в прошлом. Главный вопрос, на который ей теперь предстоит ответить: как не сойти с ума, если реальность все сильнее переплетается со снами, а собственное сердце готово предать под взглядом глаз, в которых пылает настоящий, а не метафорический огонь?

Глава 4

Тема письма: «Фото из Танжера». Курсор нависает над кнопкой «Отправить». Кликаю, и снимки улетают на электронную почту редактора. На часах — четыре утра, но лишь полчаса назад я закончила обрабатывать фотографии. Забираюсь в кровать. Не хочу видеть Зейна. Не хочу вообще ничего видеть. Брейк, перезагрузка, тайм-аут.

Закрыв глаза, почти моментально попадаю в точку входа. Вместо того, чтобы подойти к двери, опускаюсь на большие мягкие подушки и обхватываю плечи руками, обнимая саму себя. Это единственное место, доступ в которое незваным гостям закрыт, а потому самое безопасное. Я всегда прихожу в эту комнату и засыпаю здесь, когда мира вокруг становится слишком много. Сон во сне — это как погружение на дно Марианской впадины: глубокий и крепкий, не оставляющий пространства для образов и звуков.

Запах лаванды смешивается с запахом дождя, и я вдыхаю его полной грудью. В это мгновение мне кажется, что под далекие раскаты грома в легких расцветают сиреневые соцветия.

Думаю обо всем, что сказал Зейн. Отец — джинн, как и он сам. Я — полукровка со способностью контролировать сны. Все это с трудом укладывается в голове, но почему-то я испытываю облегчение. Любые, даже самые странные ответы лучше, чем неизвестность. Хотя я не отрицаю того, что самих вопросов стало еще больше. Вдох. Кстати, а что насчет желаний? Совсем забыла спросить… Впрочем, возможность еще представится — Зейн вернется. Я хорошо знаю таких, как он. Игрок. Трикстер в человеческом обличье. Не уйдет, пока не потеряет интерес. Выдох.

Перевожу взгляд на несочиненные стихи, строфы которых выделяются на бумаге в приглушенном свете лампочек.

И каждую ночь ей снились другие страны,

Где солнце врастает в кожу, а море еще теплее,

Чем мед, льющийся на ее раны,

С каждой секундой становящийся горячее.

Как жаль, что никто до сих пор не написал эти строчки в реальности… Это последнее, о чем я думаю, перед тем как уснуть.

***

«Я вижу девушек, гуляющих в летних платьях, я должен отвернуться, пока не рассеется моя тьма…»⁷. Неподражаемый баритон Джаггера врывается в сон и беспощадно вытаскивает меня на поверхность из тех глубин, где я провела последние пять часов. С трудом соображая, смотрю на разрывающийся смартфон. В девять утра приличным людям звонит только садист, самоубийца и мой редактор. Молча принимаю вызов. Радостный голос выдыхает в динамик:

— Ян Свенссен!

— Ник Дрейк⁸, — отвечаю после короткой паузы.

— Что? — обескураженно спрашивает она.

— Что? — повторяю я.

— Ли, ты вообще о чем?

— Я думала, мы играем в имена.

До сих пор меня спасает исключительно то, что я один из лучших фотографов в Европе. Уверена, это единственная причина, почему заказчики терпят мой характер.

— Слушай, нам удалось сделать аккредитацию на сегодняшний концерт Яна Свенссена. Ты должна там быть, он анонсировал презентацию нового альбома, и журналу очень нужны качественные фотографии с премьеры.

Сажусь на постели, смирившись с тем, что поспать не удастся.

— Ты же знаешь, что мне не нравится современная музыка. — Зеваю, размышляя о том, что так и не вызвала мастера по ремонту. — Мой максимум — техно.

— 3000 крон.

Уже интереснее. За приятный гонорар я готова на время забыть о своих музыкальных предпочтениях.

— Звучит как аргумент. — Усмехаюсь, включив громкую связь и натягивая майку. — Скинь всю информацию в сообщении.

У меня не так много времени, чтобы подготовиться к съемке, но сначала в любом случае придется изучить видеозаписи концертов. Безусловно, я знаю, кто такой Ян Свенссен — внезапно взошедшую звезду молодого норвежца не обсуждает только ленивый, но бывать на его выступлениях мне не приходилось. Просматривая ролики, почти жалею об этом — парень талантлив… и довольно красив. Когда он улыбается, на щеках появляются ямочки, от которых фанатки сходят с ума. Понятно, почему голливудские продюсеры наперебой предлагают Свенссену контракты и зовут в Лос-Анджелес. Непонятно, почему он отказывается. То ли отсутствуют амбиции, то ли, наоборот, набивает себе цену.

Приезжаю в клуб за пару часов до концерта, но у входа уже толпится стайка двадцатилетних девочек. Они провожают меня завистливыми взглядами, когда охранник на входе проверяет мои документы, и, сверившись со списком, беспрепятственно пропускает внутрь. Свенссен с музыкантами проводит саундчек на сцене, я же, стараясь не привлекать внимания, осматриваюсь и прикидываю лучшие точки для съемки. Однозначно снизу, возможно, с балкона второго этажа…

— Пустите! Я ничего не сделала!

Истошный вопль прерывает мои размышления. В центре зала девушка с короткими синими волосами пытается вырваться из цепкой хватки секьюрити. На лице написана смесь отчаяния и восторга от близости к кумиру, который находится в каких-то трех-четырех метрах от нее.

— Пожалуйста! Только одно фото, умоляю!

С любопытством наблюдаю за разворачивающимся представлением. Интересно, как на него отреагирует сам Ян? Будто прочитав мои мысли, парень откладывает гитару и встает, рукой подавая охраннику знак, что все в порядке.

— Привет! Поднимайся к нам, на одно фото время точно найдется.

Удивительно, но он совсем не злится. Улыбается так открыто и искренне, словно всю жизнь ждал, когда влюбленная фанатка ворвется в клуб и прервет саундчек перед концертом. Чудеса.

Через минуту радостная девушка позирует для селфи, нерешительно приобняв певца. Облокотившись на стену и глядя на нее, думаю о том, как, в сущности, просто сделать человека счастливым. То, что после этого он практически всегда хочет большего, мучимый извечным чувством неудовлетворенности — другой вопрос.

Концерт начинается вовремя, но мало кто обращает внимание на группу, которая выступает на разогреве. Часть зрителей толпится у бара, часть — вяло хлопает, не скрывая своего нетерпения. Когда музыканты наконец освобождают сцену для хэдлайнера, фанаты стекаются на танцпол, и очень скоро в толпе не остается свободного места. Благодарю судьбу, что зона перед сценой для аккредитованных фотографов огорожена, и никто не стоит рядом со мной бок о бок, превращая съемку в двухчасовую пытку.

Обернувшись к зрителям, фокусируюсь на их лицах, стараясь поймать в объектив ожидание и напряжение, с которым они смотрят на сцену. Неожиданно зал взрывается восторженными криками, и я получаю целый спектр неподдельных эмоций в серии из нескольких кадров. Ян выходит к микрофону. Он одет в простую белую футболку и синие джинсы. Никакой особой атрибутики вроде банданы, браслетов с шипами или косухи. Хмыкаю себе под нос: ну просто не рок-звезда, а сын маминой подруги. Идеальный кандидат для знакомства с родителями. В очередной раз вспоминаю леопардовую шубу Зейна. Вот уж кому бы не помешало взять со Свенссена пример…

Мысли о джинне исчезают, едва раздаются первые аккорды и сильный выразительный голос заполняет тесное пространство клуба. Я стараюсь не упустить ни кадра. Сжимающие гриф пальцы. Звенящие под медиатором струны. Прядь густых каштановых волос. Прикрытые веки. Подрагивающие ресницы. Широкая улыбка. Те самые ямочки на щеках, что разбили так много девичьих сердец… Мне нравится фотографировать Яна Свенссена, нравится мягкий тембр его голоса и то, с какой легкостью он берет самые сложные ноты.

Не я одна очарована происходящим на сцене: с каждой песней овации становятся все более бурными, градус общего возбуждения повышается. Исполнив очередной хит, Ян не спешит переходить к следующему, и фанаты взволнованно замолкают в наступившей тишине. Музыкант меняет электрогитару на акустическую и снова возвращается к микрофону.

— Песню, которую я хочу сыграть сейчас, вы наверняка неоднократно слышали по радио, однако впервые она прозвучала в гараже моих родителей пять лет назад. — Ян делает паузу, и я понимаю, что ему непросто об этом говорить, но он быстро берет себя в руки. — Это первая песня, которую я написал.

Зал прерывает его восторженными криками. Дождавшись, когда они стихнут, Свенссен продолжает.

— Она посвящена девушке, которая ушла слишком рано, и сегодня я хочу разделить воспоминания о ней с вами.

Пальцы перебирают струны, и еще до того, как Ян начинает петь, я понимаю, что уже слышала эту песню. Тогда, в Неаполе, в студии Олава. Опускаю камеру. Мелодия проходит сквозь меня, скручиваясь в солнечном сплетении, до боли сжимая сердце, заставляя чувствовать себя возмутительно живой. В ней — запах талого снега весной, залитый солнцем город, переплетающиеся пальцы, северное море на неотправленной открытке, стекающий по подбородку сок грейпфрута, стоящий в бухте парусник, женский смех, украденный поцелуй, букет белых хризантем, случайная встреча на мосту, замерший в уголках губ смех, надежда на то, что однажды двое найдут друг друга, повернув время вспять.

Ощущаю собравшиеся в глазах слезы, но сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Никогда не думала, что песня может тронуть настолько сильно… Яркие лучи софитов скользят по моему лицу, и внезапно Ян Свенссен смотрит прямо на меня. Нет, в этот момент планета не останавливается, мы не влюбляемся с первого взгляда, как это бывает в мелодрамах со счастливым концом, но окружающий мир вдруг становится тише, краски смазываются, и у меня возникает четкое чувство, будто мы остались вдвоем среди десятков людей. Будто и весь этот клуб, и город — не более чем декорация к бесконечно продолжающейся секунде, в которой мы оба — потерянные и потерявшие кого-то, просто стоим и смотрим друг на друга. Не выдержав его взгляд, я моргаю, чувствуя, как по щекам текут слезы. Последние аккорды сливаются с прокатившимся по толпе вздохом, и через мгновение зал взрывается громкими аплодисментами. Когда они смолкают, я слышу за спиной чей-то диалог.

— Господи, какой же он невероятный! Интересно, у него есть девушка? Я бы все отдала за то, чтобы он посвящал свои песни мне!

— Любая бы отдала… Он не рассказывает про личную жизнь. Я изучила все интервью, но Ян ни разу не признался, встречается ли с кем-то… Может, у нас есть шанс?

Почему-то их разговор заставляет меня улыбнуться. В диалоге двадцатилетних девушек нет обреченности и разочарования, которое часто сквозит в словах тех, кто скоро разменяет четвертый десяток. Лишь надежда, пусть и немного наивная. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, поворачиваюсь к фанаткам Яна. Увидев камеру, они радостно обнимаются и машут в объектив. Сделав несколько кадров, смотрю на остальных зрителей. Одни, заметив фотоаппарат, активно позируют, другие игнорируют. Вдруг я замечаю у бара мужчину, который кажется мне знакомым. Поймав мой взгляд, он, не мигая, глядит на меня в ответ. В первую минуту я никак не могу понять, где его видела, но потом осознание накрывает холодной липкой волной страха и отвращения. Тот, кто угрожал мне двадцать лет назад. Тот, кто следил за мной в Танжере. Твою мать.

Ужас сменяется гневом. Я намерена во что бы то ни стало выяснить, кто он такой и зачем преследует меня.

— Простите… Извините… Разрешите пройти…

Иду к бару, расталкивая толпу перед сценой. Ощущение, словно расстояние между нами не сократилось ни на сантиметр. Пробираюсь сквозь танцующую публику и чувствую, как паническая атака поднимается изнутри, застывая комом в горле. Меня тошнит от нечаянных прикосновений чьих-то потных тел, взмокших под футболкой спин, незнакомых рук. Нет, не сейчас, только не сейчас. Останавливаюсь, заставляя себя успокоиться. Дышу по схеме: четыре на вдох, четыре — на задержку дыхания и четыре — на выдох.

— Вам плохо? Вам нужен врач?

Инстинктивно схватившись за горло, отрицательно качаю головой, и вызвавшийся помочь парень отходит в сторону. Он беспокойно оглядывается, готовый вернуться, если ситуация обострится, но мне удается справиться с внезапным приступом. С трудом, но я выравниваю дыхание. Паническая атака — не такая большая проблема, как может показаться. Настоящая проблема в том, что стул за барной стойкой, на котором сидел мой преследователь, пуст.

— Прошу прощения, здесь только что был мужчина. Вы не видели, куда он ушел? — Голос звучит сбивчиво, дыхание не успело восстановиться до конца.

Протирающий бокалы бармен пожимает плечами:

— Наверное, он в уборной. Видите, его коктейль здесь. — Он кивает в сторону высокого стакана, наполненного ярко-оранжевым напитком и украшенного большим цветком мака. — Полагаю, скоро вернется. Присаживайтесь, я приготовлю для вас что-нибудь выпить.

— Спасибо, но я за рулем. — Смотрю на практически нетронутый коктейль. Спорю на что угодно — незнакомец точно не собирается его допивать.

До конца концерта я еще успеваю сделать несколько десятков кадров с балкона, но сконцентрироваться на съемке не получается из-за новых вопросов. Неужели он прилетел в Осло специально для того, чтобы найти меня? Насколько он опасен? В том, что он опасен, я не сомневаюсь. За пазухой у этого человека — нож, а не голубь мира, и он явно готов достать его, как только подвернется подходящий момент.

Исполнив всю программу и два раза сыграв на бис, музыканты покидают сцену. Понемногу публика тоже начинает расходиться. Задумчиво смотрю на зал сверху, когда мое внимание привлекает активно машущая из-за кулис фигура. Не сразу понимаю, что это Ян Свенссен, и удивленно показываю на себя указательным пальцем. Он кивает и опять зовет за кулисы приглашающим жестом. Однажды мое любопытство меня погубит, но это точно случится не сегодня. Спустившись с балкона, подхожу к сцене.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Строчка из песни Rolling Stones — Paint It Black. Здесь и далее — перевод Jack Black из Sin City.

8

Ник Дрейк — британский певец, известный своими печальными, сумрачными песнями под акустическую гитару. По официальной версии покончил жизнь самоубийством в 1974 году.