Амнезия. Дневник потерявшего память

Натали Сомерс, 2019

Ромену Валинцки 15 лет. Он понимает это только благодаря паспорту, в котором не узнает себя – после несчастного случая у мальчика диагностировали амнезию. По совету врача Ромен начинает вести дневник, которому доверяет все сокровенное, и отправляется на поиски себя и оборванных нитей прошлого. Ему приходится взглянуть на свою жизнь со стороны. Отец – властный и бескомпромиссный – подозревает сына во вранье и манипулировании, едва мальчика выписывают из больницы. Мать, суровая и немногословная, не видит проблемы в нарушении личных границ. А Ромену еще нужно вернуться в школу, где он не способен отличить друзей от врагов. Каждый в этой истории может помочь ему вспомнить и понять, что произошло, но также любой из них может навязать ему свою версию не только прошлого, но и настоящего. Натали Сомерс – автор более шестидесяти детских и подростковых книг – не сразу пришла к детской литературе. Она успела поработать инженером во французском метро, а затем школьным учителем, когда поняла – этого вполне достаточно, чтобы писать детские книги. Многие произведения Натали получили престижные награды и стали лауреатами известных литературных премий, например такой, как Prix des Incorruptibles. В книге «Амнезия. Дневник потерявшего память» писательница вновь обратилась к темам, которые ее так волнуют: межличностные отношения и трудности, с которыми сталкиваются взрослеющие дети. Вместе с Роменом читатель будет искать ответы на самые важные вопросы – кто я и чего я по-настоящему желаю.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «Тинбук».

Originally published under the title Journal dʼun amnésique by Natalie Somers

© Diddier Jeunesse, Paris, 2019

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2022

* * *

Свобода — это то, что я сам сделал из того, что сделали из меня.

Жан-Поль Сартр

Суббота, 22 мая

Меня зовут Ромен. Ромен Валинцки. Мне пятнадцать лет. Скоро будет шестнадцать: похоже, у меня через месяц день рождения. Я говорю «похоже», потому что всю эту информацию мне сообщили… они.

А еще так написано в моем паспорте.

Если, конечно, это мой паспорт, поскольку я с трудом узнаю себя в парне с бандитской физиономией, который смотрит с фотографии. Непроницаемое лицо без тени улыбки. Малоприятный тип. Но разве не у всех такие пугающие фотографии на документах? Именно поэтому мы стараемся никогда и никому их не показывать. В лицее, если вдруг кто-нибудь доберется до твоего паспорта, тебе конец: фото разлетится со скоростью света, собрав многочисленные убийственные комментарии, и всё — ты лузер.

Вот это я помню. Слишком хорошо помню.

Поэтому не слишком удивился, увидев на фотографии незнакомца, — даже наоборот.

Больше всего меня беспокоит то, что я не узнаю себя в зеркале. При том что я вовсе не в костюме для Хэллоуина, когда переодеваешься Фредди^[1] или Чаки^[2].

Фредди и Чаки я тоже помню.

А вот этого парня с голубыми глазами и непослушными темными волосами, что смотрит на меня сквозь круглые стекла в металлической оправе, — не помню. Если не учитывать его потерянный вид и фиолетовую шишку на лбу, выглядит он сносно. Не красавчик, конечно, но, надо признать, могло бы быть и хуже. В то же время странно: до того как взглянуть на собственное отражение, я совершенно не знал, чего ожидать. Будто я не из плоти и крови, а дух без телесной оболочки. ЛОЛ.

Короче, я к тому, что одинаково бы удивился, увидев в отражении блондина, шатена или рыжего, с глазами зелеными, как у змеи, или карими, как у поросенка. Или того хуже — косоглазого. То есть мне выпал не худший вариант. Я должен радоваться. Или нет, не должен. В этой внешности теперь заключено мое настоящее и будущее.

Потребуется некоторое время, чтобы мы привыкли друг к другу: я и мое отражение.

Поэтому я начал вести дневник: чтобы привыкнуть к себе, узнать себя, восстановить себя. Сейчас моя голова как огромный пустой дом с гладкими стенами, а любая мысль — словно мяч, брошенный чемпионом по бейсболу: врезается, отскакивает, вырывается из рук, но не теряет скорости.

Не знаю, хорошая ли идея вести дневник. Не знаю, в моих ли привычках это делать. Но ведь я и не знаю, в моих ли привычках прыгать с парашютом. Может, эта первая страница станет последней — посмотрим.

А пока что выводить буквы, составлять из слов предложения в пустой тетради мне даже нравится.

Однако кое-что мне хочется сразу оговорить. Кое-что очень важное. Что бы они там ни говорили, я появился на свет не пятнадцать лет назад. Ни даже шестнадцать. Нет.

С моего рождения прошел день, два часа и пятьдесят три минуты.

Позже

Я снова взялся за дневник, потому что не могу уснуть. Понял, что не рассказал о «них» и это нехорошо. Под «нехорошо» я не имею в виду «неправильно». Скорее, «нездоро́во». Как, если перед сном не почистишь зубы, бактерии размножаются и превращаются в кариес. Конечно же, «они» не бактерии.

«Они» — это мои родители. Но обо всем по порядку. Дневник, познакомься с моим отцом: Арно Валинцки. Высокий худой брюнет с голубыми глазами. Да, мы немного похожи. А вот моя мама — Беатриса Валинцки. Низенькая блондинка с карими глазами. Ни худая, ни толстая. Я бы даже сказал, красивая для своего возраста. Элегантная. Очень элегантная. Он — инженер по продажам, она — секретарь в какой-то фирме, я забыл название. Да, как ты уже понял, память не мой конек!

Не стану скрывать, было забавно, когда они рассказали обо всем. Я, конечно, не об их работе, а о том, как они представились мне родителями. Произошло это в больнице через несколько минут после того, как я очнулся. Получилось что-то вроде:

— Наконец-то! Он открыл глаза! (Беатриса)

— Давно пора! Мы уже четыре часа тут ждем. (Арно)

Я молчал, оно и понятно: я только-только открыл глаза и заметил лишь настенные часы, показывающие ровно семь ноль ноль. Тут я понял, что умею вовремя проснуться, хотя в глубине души мне было жаль, что на часах не ноль ноль семь — так выглядело бы гораздо круче.

Арно:

— Ромен! Ну скажи уже что-нибудь! Как твои руки?

Беатриса:

— Ромен, солнышко, тебе не больно?

Я взглянул на руки: ладони немного красные, но ничего смертельного. Скрипучим голосом я промямлил:

— Думаю, все нормально.

Именно в этот момент я повернул голову направо и увидел мужчину и женщину такими, какими я описал их выше: она сидела на сером пластиковом стуле, он, одетый в черный костюм, стоял как вкопанный, ожидая с таким напряжением, что я, кажется, ощущал его вибрацию. Видимо, я как-то странно на них посмотрел, потому что женщина тут же забеспокоилась:

— Арно, сбегай за доктором. Быстрее.

— Но…

— Пожалуйста. Хотя бы сейчас сделай как я говорю…

Мужчина поколебался, но нехотя послушался.

— Ромен, голова? Голова болит?

Голова? Стоило ей заговорить о голове, как вдруг я почувствовал боль.

— Да, мадам… немного.

— Мадам! — воскликнула она, прижав обе ладони к губам. — Ну же, Ромен! Что с тобой? Ты… ты не узнаешь меня?

Я изо всех сил всмотрелся в нее. Прямые средней длины волосы гармонично обрамляли овал лица. Можно подумать, она только что от парикмахера. В уголках глаз прятались тоненькие морщинки. Прямой нос, четко очерченный красной помадой рот. Брови ее выгнулись двумя арками, придав всему лицу выражение крайнего замешательства. Она буквально заглядывала мне в рот в ожидании ответа. И мне так хотелось успокоить ее, но я не мог.

— К сожалению, я… я не знаю, кто вы.

Снова раздался крик и сдавленное всхлипывание. Отличное начало.

— Ты… ты шутишь, не так ли? На тебя это совсем не похоже, но… других объяснений у меня нет!

Она перешла на визг. Очень неприятный визг. Да и хеппи-энда не предвиделось, потому что я не шутил. У меня не было ни мысли, ни желания шутить. Из осторожности я промолчал, однако это ее не успокоило. Без труда догадавшись, почему я вдруг заткнулся, она воскликнула:

— Ромен! Я же твоя мама!

От шока я потерял дар речи. Эта женщина не могла быть моей матерью, так не бывает. Ее лицо выглядело совершенно незнакомо. Я видел ее первый раз в жизни. Она точно спятила. Или решила подшутить надо мной. Может, она вообще актриса? Может, меня снимают скрытой камерой? Чтобы убедиться в своих догадках, я решил представить, как действительно выглядит моя мама. Та, которую я называл мамой. И я пытался, пытался снова и снова. Снова и снова.

Но столкнулся с пустотой. Белый экран. Черная дыра.

Сердце забилось чаще. Я пытался, искал хоть какую-нибудь зацепку, но не находил. Тогда я решил пойти другим путем. Если у меня есть мама, то наверняка есть и папа. Мужчина в костюме? Я вспомнил, как он выглядит: у меня было мало времени, чтобы рассмотреть все детали, но его смутный образ ничем не отличался от любого другого незнакомца, с которым я пересекся бы на улице.

Тревога внутри нарастала. Я провел ладонью по глазам, потер виски. Женщина рядом болтала беспокойным голосом, но я ее не слушал. Наконец эту стрессовую обстановку нарушил Арно, который вернулся в сопровождении врача.

— Ну что, молодой человек, приходим в себя?

Вопрос привел меня в глубокое замешательство. Как я мог приходить в себя (да и где это вообще), когда с каждой следующей минутой казалось, что себя я потерял? Из размышлений меня вырвали восклицания женщины:

— Это кошмар! Он не помнит, кто я такая!

— Это еще что за новости? — раздраженно спросил мужчина. — Ромен, хватит ломать комедию, пожалуйста!

Я взглянул на него, чтобы получше рассмотреть лицо. Голубые глаза явно давали понять, что он не потерпит тут «всяких шуточек», а нахмуренные брови только добавляли недовольства. Внутренний голос подсказал мне вести себя осторожно, поэтому я промолчал. Заметив, что ситуация сложилась деликатная, врач под предлогом осмотра попросил мужчину и женщину выйти.

Едва мы остались наедине, мне сразу стало спокойнее. Я вздохнул.

— Меня зовут доктор Люка́, я наблюдаю за тобой с тех пор, как тебя привезли на скорой.

На скорой. Почему?

— Судя по всему, ты упал в обморок. Учитель нашел тебя без сознания в коридоре. Должно быть, ты сильно ударился об пол, так как у тебя на лбу огромная шишка, но больше я ничего сказать не могу: никто не видел, что произошло. Ты что-нибудь помнишь?

— О чем? О лицее, о коридоре или о том, что произошло?

Я увиливал от ответа, чтобы выиграть время, сомневаясь, стоит ли вообще отвечать. Доктор мягко улыбнулся. Он был молод, уже с залысинами, но выглядел очень добродушно.

— Обо всем. Вообще.

Очень мило с его стороны. Чтобы не разочаровывать доктора, я снова напряг извилины. Вспомнил ли я про свой обморок? Нет. Про коридор? Снова нет. Про лицей? Ничуть.

Услышав мои ответы, врач почесал нос.

— Ты, верно, шутишь?

Снова здоро́во. Видимо, меня ждет карьера успешного комика. С одной оговоркой: я отвечал искренне.

Глубоко вздохнув, я продолжил:

— Нет, не шучу. Я ничего не помню.

Произнеся эти слова, я впервые осознал, что со мной происходит. До сих пор все было как в тумане, когда порой просыпаешься после долгого сна и не знаешь, вечер сейчас или утро. Мужчина и женщина, оказавшиеся у моей больничной койки, когда я открыл глаза, были мне незнакомы и лишь сбили с толку своими вопросами. Теперь все выглядело иначе. Помех на линии не было, но на том конце провода никто не отвечал. Тревога охватила меня с такой силой, что показалось, будто я задыхаюсь. Доктор Люка́ осознал масштабы происходящего. Настоящий профессионал.

— Не паникуй, — начал он, подняв руку, чтобы успокоить меня, — легкая амнезия случается после падений. Ты лежал без сознания несколько часов. Немного странно, что рентген не показал черепно-мозговых травм. Но мы сделаем МРТ и все проверим. Как бы там ни было, в подобных ситуациях память возвращается довольно быстро.

— Насколько быстро? Сколько пройдет времени?

— Несколько часов, дней… зависит от случая. Меньше всего стоит беспокоиться о времени: ты только еще больше отдалишься от воспоминаний.

То есть мне нельзя беспокоиться. Почему подобные рекомендации только еще больше пугают? Почему из слов «не паникуй, не волнуйся» в голове остаются только «паника» и «волнение»?

Я закрыл глаза, надеясь, что, когда я их открою, все уже будет по-другому.

Стоит ли говорить, что этого не произошло?

Врач задал мне еще несколько вопросов общего содержания. Я без труда ответил. Казалось, исчезли лишь сведения из моей личной жизни: я знал, кто президент Республики, но не мог вспомнить ни одного имени друзей, ни — что хуже всего — своего собственного. Неприятно ощущать себя клоном из научной фантастики, запрограммированным на то, чтобы прекрасно функционировать в обществе, но лишенным собственной личности. Жесть.

— Я поговорю с твоими родителями, — наконец сказал доктор Люка́. — Боюсь, это будет для них шок.

Я вздрогнул после этих слов.

— Вы… Вы хотите сказать, что эти мужчина и женщина вправду мои родители?

Голос сорвался в конце фразы. Казалось, мне было бы гораздо легче оставаться вот так, чем узнать, что на самом деле у меня есть семья и близкие, но не помнить о них ничего.

Врач состроил сочувствующую мину, но подтвердил. Он также сообщил, что продержит меня под наблюдением до вечера субботы и что в понедельник я должен явиться на МРТ перед тем, как возобновить свою прежнюю жизнь. Ай! Ай!

Я просил оставить меня в больнице на выходные, чтобы не мотаться туда-сюда, но доктор отказал под предлогом того, что больничный уход стоит дорого и спрос на него большой. Короче, Ромен — на выход.

А затем он ушел.

Не знаю, что доктор сказал им. Никто мне и словом не обмолвился. Знаю только, что ждал долго. Слишком долго.

Когда мужчина и женщина вернулись, часы показывали девять ноль три вечера. Женщина рыдала, ну это сразу было ясно, а мужчина демонстрировал глубокую досаду. Я сожалел, что доставил столько хлопот, однако не понимал, как исправить ситуацию. А от одной мысли, что завтра придется спать у них дома, становилось не по себе.

Благодаря доктору я все же избежал пытки, к которой готовился, пока ждал их: называть этих людей «мама» и «папа».

Отныне они будут для меня Арно и Беатриса.

Примечания

1

Фредди Крюгер, персонаж из серии фильмов ужасов «Кошмар на улице Вязов» (1984–2010).

2

Персонаж из серии фильмов ужасов «Детские игры» (1988 — 2 019).