В объятиях твоей души

Натали МакКорни

Предлагаемый читателю роман – это история жизни и любви главной героини, которой довелось испытать немало противоречивых чувств и пройти через предательство, потери и непонимание, не растеряв при этом своих идеалов и не утратив веру в себя и людей. Она сильная и слабая одновременно, в ее сознании образы минувшего не уступают место настоящему. И даже тогда, когда прошлое, казалось, ушло навсегда, оно само находит ее…

Глава 2

В вагоне, вырвавшем из размеренной жизни и объединившем своим железным корпусом незнакомых людей, воцарилась сонная атмосфера. Это подтверждалось попеременным посапыванием и похрапыванием умиротворенных пассажиров. Лишь изредка торопливые шаги проводницы нарушали безмятежное спокойствие, да кое-где слышались приглушенные голоса не сраженных сном путников. Лера не могла спать под металлический аккомпанемент движущегося состава. В поездах она всегда использовала это время для возвращения к тем или иным эпизодам своей жизни. «Ты всегда живешь прошлым, а не будущим», — вспомнились ей слова сестры. «Пожалуй, она права. Я не просто живу, а всецело растворяюсь в том, что ушло навсегда».

Лера полностью отдавала себе отчет в том, что каждый прожитый миг невозвратим. Гибель отца впервые поставила ее, тогда еще двенадцатилетнюю девочку, для которой жизнь была прекрасной сказочной страной, лицом к лицу с неоспоримой правдой бытия. День, когда на пороге их квартиры появился участковый милиционер с вестью об автомобильной катастрофе, стал первой черной клеткой на белом листе Лериной судьбы.

В тот год первое июня выдалось особенно жарким. Лера помнила всю последовательность событий того дня до мелочей. Это осталось в ней навсегда, не стираясь и не исчезая из памяти. С девятилетней Светой, они сидели на упакованных чемоданах, нетерпеливо ожидая, когда приедет отец и завезет их в пионерский лагерь. Мама чистила кухонную посуду. Девочки беззаботно хихикали, рассказывая друг другу веселые истории, когда раздался звонок в дверь. Радуясь тому, что томительное ожидание подошло к концу, дети бросились открывать. Лера многое отдала бы за то, чтобы тогда на пороге оказался отец с привычной доброй улыбкой; чтобы не видеть, как мама, выглянувшая из кухни, только увидев милиционера, закрыла лицо руками и, прислонившись к стене, медленно сползла на пол; чтобы водитель МАЗа, буквально смявшего под собой «Жигули», был трезв и не выехал на встречную полосу…

С тех пор запах «Шипра», щедро исходивший от наодеколоненного милиционера, стал для Леры запахом смерти. Она, как маленький зверек, попавший в капкан, стояла, беспомощно переводя взгляд с участкового на маму, нутром чувствуя, что произошло что-то страшное. Лера не знала, как с этим справиться: детский мозг не был готов воспринять то, с чем раньше никогда не встречался. Она умела успокоить раскапризничавшуюся сестру, знала, как починить куклу и что делать с разбитой коленкой, — все поправимо. Но сейчас туман обреченности медленно обволакивал ее естество…

Света с криком бросилась к маме, Лера подошла к милиционеру, буравя его своими глазами:

— Вы ведь ошиблись, правда? Скажите, что это не так. Это был не папа, вы перепутали, дядя, — она дергала его рукав, не отводя взгляда.

Рыдания подступали к горлу, делая ее голос неровным и молящим:

— Ведь так же? Скажите, пожалуйста. Папа сейчас приедет, мы ждем его, он отвезет нас в лагерь. Он просто задерживается. Может, заехал на заправку.

Мужчина отвел в сторону влажные глаза, не зная, чем помочь. Лера развернулась, прошла в детскую и села на кровать. Здесь она почувствовала, что руки ее не слушаются, пальцы стали неразгибаемыми. Девочка с силой пыталась их разогнуть, но не могла справиться с судорогами. Лера помнила, что откуда-то появилась тетя Галя с ложкой в руке, куда капала какую-то пахучую жидкость. Все было как будто бы не на самом деле, как в кино, и Лера смотрела на все со стороны.

Отца похоронили, а в мире ничего не изменилось. Его уже не было, а на улице так же, как и раньше, светило солнце, пели птицы, люди смеялись и радовались жизни. Шли дни, и вместе с ними к Лере приходило понимание того, что это правда, что отца уже нет, и просто бессмысленно часами стоять у окна в надежде увидеть его идущим с работы домой или сидящим во дворе у стола и играющим в домино. Напрасно верить в чудо. Отца как будто не было никогда, и только фотографии из семейного альбома да могильный холмик с мраморным памятником у изголовья были бессменными часовыми той душевной боли, которая нашла пристанище в ее теле.

Прошла ли эта боль с годами? Она стала похожей на осколок снаряда, застрявший в груди фронтовика, изредка дающий о себе знать. Эта потеря повлияла на становление Леры. Переходный возраст до того никогда не болевшей девочки был очень трудным: одна ангина сменялась другой, частыми были отиты, постоянно прослушивались шумы в сердце, ухудшалось зрение. К тому же, она была очень ранимой и с легкостью переходила на слезы.

Света легче перенесла это горе. Лариса Прокофьевна очень переживала за старшую дочь, старалась всячески занять ее и не оставлять наедине со своими мыслями. Тем не менее детский мозг настойчиво пытался найти ответы на отнюдь не детские вопросы. Через годы Лера нашла, по крайней мере, один ответ: отец жив, нет лишь его тела. Всем своим существом она ощущала его присутствие, он всегда был рядом, особенно в сложные периоды жизни. Когда в отчаянии она обращалась к нему, все становилось на свои места. Он помогал оттуда, словно искупая вину за не выполненный до конца отцовский долг.

Чтобы отвлечь детей, Лариса Прокофьевна принесла им маленького щенка овчарки. Она чуть не прослезилась, увидев, как впервые Лера по-настоящему радовалась, прижимая его к себе и целуя в крошечную мордочку. С новыми заботами с лица девочки стала исчезать маска задумчивости и безразличия.

Щенок был очень смешным и требовал к себе много внимания. Сестры долго думали, как его назвать. Наконец он стал Дозором. С каждым днем пес прибавлял в весе и росте и радовал всю семью своей сообразительностью. И, хотя он сильно любил и маму, и Свету, с Лерой у них установилась какая-то особая невидимая связь и понимание. Всю ночь Дозор проводил у Лериной кровати, а рано утром, зная, что его любимица была страшной соней, заходил в спальню к Ларисе Прокофьевне и осторожно лапой будил ее, напоминая об утреннем моционе. Но стоило девочке, пересилив себя, самой встать на прогулку с ним, как вся квартира превращалась в танцплощадку: Дозор в восторге носился по всем комнатам, запрыгивая налету на диван, кресла, кровати, добросовестно работая четырьмя лапами, создавая впечатление только что произведенного обыска.

В обед он не принимался за еду, пока дети не придут из школы. Девочки привыкли к тому, что он преданно караулил их у окна и начинал радостно водить лапами по стеклу, только завидев их издали. Пес стал неотъемлемой частью семьи. Он следил за тем, чтобы в доме не было ссор. Как только сестры начинали спорить, Дозор, скуля, бросался то к одной, то к другой. Он заботился о том, чтобы все его домочадцы ходили в тапочках, и, если кто-нибудь забывал о них, внимательный хозяин сразу же приносил их в зубах. А как-то утром, когда по окнам барабанил дождь в сопровождении громовых раскатов и дети, опаздывавшие в школу, торопливо хлопнули дверью, из квартиры раздался лай и царапанье. Сбежавшей вниз Лере пришлось вернуться.

— Ну что еще, Дозор? — раздраженно выпалила она с порога и запнулась: в пасти у него был зонтик.

— Спасибо, солнышко, — улыбнулась она и чмокнула счастливого пса во влажный нос.

Дозор очень хорошо чувствовал настроение Леры. Однажды, взяв в руки плюшевого утенка — подарок отца, — она села в кресло и задумалась. Не прошло и минуты, как рядом оказался пес. Он прижался к девочке, языком вытер слезинку, появившуюся на ее щеке, затем подошел к тумбочке и лизнул стоявший там портрет отца, после чего лапой перевернул его, думая, что так он решил проблему своей хозяйки.

Однако по-настоящему он удивил всех, когда Лера сломала руку в школе, упав на уроке физкультуры с брусьев. В двенадцать часов дня Лариса Прокофьевна, как обычно, пришла домой на обед, дочери были еще в школе. Уже на лестнице слышалось жалобное скуление, доносившееся из их квартиры. Не успела она открыть дверь, как Дозор с явным беспокойством стал носиться возле нее, не реагируя на ласковые слова и поглаживания.

— Что случилось, Дозор? — всерьез обеспокоилась женщина и стала ходить по комнатам в надежде выяснить, что все-таки произошло.

— Ты не заболел? — подошла она к нему, так ничего не обнаружив.

Овчарка проявляла озабоченность все время, пока Лариса Прокофьевна подогревала себе обед. Не дав хозяйке нормально пообедать, Дозор взял ее за подол платья и стал куда-то тащить.

— Что с тобой сегодня такое? — изумилась женщина. — Ну хорошо, пошли.

Пес привел ее в зал, подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, и начал царапать дверцу. После того как ее открыли, он выгреб оттуда семейный альбом. Множество фотографий веером вывалилось на пол. Среди них был Лерин портрет. Только заметив его, Дозор с воем и лаем стал водить по нему лапой, беспомощно поглядывая на хозяйку. Лариса Прокофьевна почувствовала, что ноги становятся свинцовыми, когда раздался телефонный звонок. Дозор залаял еще громче. Подняв трубку, она, еще не услышав абонента, выкрикнула:

— Что случилось с моей дочерью?

В тот день пес не притронулся к еде. Он лежал у Лериной кровати, тоскливо опустив голову на лапы. Лариса Прокофьевна сразу же после сообщения помчалась в больницу, приказав Дозору ждать Свету. Он рвался следом за ней, и ей стоило немалых усилий уговорить его остаться.

Вечером все вместе они снова отправились к Лере. На крыльце больницы Дозор был образцом нетерпения: он метался из угла в угол, пока не увидел девочку. Пес облизал ее с ног до головы, когда они сидели на скамейке, все время настороженно поглядывая на белую повязку, скрывавшую левую руку. Затем сообразительная собака попыталась осторожно стянуть бинты, желая, по-видимому, тем самым освободить хозяйку от странного нагромождения.

— Так надо, Дозор. Это ненадолго, не переживай. Ладно? — трепала его по голове соскучившаяся девочка. — А ты пообещай мне, что будешь хорошо есть, пока я не приду. Слышишь?

Вечером Дозор снова затосковал. На следующий день он также не продемонстрировал обычного аппетита, и Света, сев возле него, обиженно заговорила:

— Ты что, хочешь, чтоб и мы все тут, глядя на твои страдания, заболели. Останешься тогда один, с голоду умрешь. Как будто мы тебе уже не родные. Мы же с мамой тоже любим тебя. Вот Лерка выздоровеет, придет из больницы, а ты будешь тощий, кожа да кости; подумает, что мы тебя тут не кормили. Не подводи нас, Дозорушка.

Не двигая головой, пес поднял на девочку глаза, затем, словно извиняясь, жалобно поскуливая, отвернулся к стене.

— Мама, это не дело. Он точно загнется, так изводит себя, — беспокоилась Света, всякий раз глядя на то, как он ест.

Подойдя к собаке, она сказала:

— Все, я иду звонить Лерке. Буду жаловаться на тебя. Пусть забирает тебя с собой в больницу и кормит там.

Реакция пса была неожиданной: сначала он поднял голову, глаза его загорелись, потом встал, подошел к телефону и сел, выжидающе глядя на младшую хозяйку. Пришлось позвонить в больницу. И так на протяжении целой недели, пока Лера находилась на лечении, каждому приему пищи овчарки предшествовала беседа с его любимицей по телефону. Несмотря на то что он достаточно часто виделся с ней в больнице, возвращение Леры домой было для него неописуемой радостью. Весь вечер он не отходил от нее ни на шаг, преданно глядя ей в глаза и прижимаясь всем телом к ее ногам. Вероятно, только сейчас собака поняла, что ее хозяйка не меняла места жительства.

Лере вспомнился еще один интересный эпизод. По субботам, поскольку мама была дома, Дозору разрешалось провожать и встречать девочек из школы. Однажды он, как всегда, мирно сопровождал сестер, возвращавшихся домой. С ними шел Лерин одноклассник, Иван Рыбко, который ни с того ни с сего вдруг спросил:

— Лер, а правду говорят, что твой отец был пьяным, потому и попал в аварию?

От неожиданности Лера потеряла дар речи и остолбенела. Дозор, недолго думая, с лаем бросился на обидчика, после чего кинулся к девочке, норовя облизать ее лицо.

— Нет, это неправда. Мой отец вообще не пил. Не провожай меня больше никогда, — сказала Лера и бросилась бежать, пес — за ней.

Света посмотрела на испуганного мальчишку уничтожающим взглядом.

— Дурак ты, Рыбко, и мысли у тебя дурацкие, — отчеканила она и помчалась за сестрой.

Спустя два года после этого случая, когда Лере уже исполнилось 16 лет, ей было уготовано судьбой еще одно испытание. Дозору шел пятый год, когда он, проводив девочек в школу, домой не вернулся. Лариса Прокофьевна поставила на ноги кого только можно. Казалось, перевернули весь город, а его нигде не было. Через три дня к ним пришли мальчишки из соседнего двора и сообщили, что их Дозор лежит в кювете возле леса, примерно в километре от дома. Как ни хотелось, чтобы это была неправда, но это был он: на шее блестел знакомый ошейник с незнакомым обрывком цепи. На голове, у правого уха, запеклась и почернела кровь. По всей видимости, его украли и держали на привязи в одной из соседних деревень, пока он не сорвался. На радостях пес потерял осторожность и попал под машину тогда, когда оставалось так мало, чтобы очутиться дома.

Это было большим потрясением для всей семьи. Лера сидела у своей тумбочки, внимательно разглядывая портрет Дозора, сделанный около года назад. К ней подошла мама и села рядом. Она обняла Леру.

— Не бойся, мама, я знаю, как с этим справиться, — спокойно проговорила дочь. — Странно, я часто думаю, Бог посылает людям болезни, нередко очень тяжелые, чтобы их близкие сумели понять, как они им дороги. Затем наступает выздоровление благодаря заботе, переживаниям и мольбам. Почему же нас он наказывает так беспощадно, не давая никакого шанса что-либо исправить. Мама, ведь так тяжело жить, зная, что ты не застрахован от потерь и не в силах что-то изменить. Разве можно привыкнуть к такому? Мы не распоряжаемся своими судьбами. Что же нам остается? Жить в страхе, что завтра мы можем потерять кого-то еще? Или просто вырвать из груди сердце, душу? Зачем мы тогда живем? Имеет ли смысл кого-то любить? Ведь так больно расставаться навсегда.

Лариса Прокофьевна молчала, слегка покачивая, будто успокаивая, как в детстве, свою дочь. Казалось, она не слышала Леру, но вскоре тихо заговорила:

— Все мы, доченька, несем свой крест. Ты задумывалась над тем, почему хороших людей часто преследуют несчастья одно за другим? Многие лишены возможности видеть этот мир, слышать его звуки, ходить, иметь детей, хотя душой чисты и невинны. За что страдают они? И кто дает право ходить по земле грязным убийцам? Ты знаешь, Лерочка, я иногда даже боюсь, когда получается все слишком хорошо. Это меня настораживает.

— Но почему, мама?

Помедлив, Лариса Прокофьевна продолжала:

— Как ты думаешь, повышение на работе, к примеру, что это? Обыкновенное везение, улыбка Фортуны?

— Признание заслуг, наверное, — предположила Лера.

— Не всегда так и не все так просто. Это серьезное испытание. Чем-то хорошим иногда легче, чем плохим, проверить человека. Оно его может и погубить.

Лера не могла уловить ход мыслей мамы и вопросительно посмотрела на нее. Тронутое кое-где мелкими морщинками лицо женщины оставалось спокойным.

— Помнишь наших давнишних знакомых, Усовичей? — спросила она.

— Тетю Женю с дядей Толей? И их Анфиску-плаксу, которую они у нас оставляли?

Лариса Прокофьевна утвердительно кивнула.

— Сейчас он большой начальник в городе, а нас как будто и не помнит уже. Может, не забыла волокиту со справкой по случаю смерти вашего отца? Пришлось мне к нему обратиться в горисполкоме, так он меня не принял: дескать, не приемный день, много работы. Так что хорошее от судьбы надо уметь принимать. Оно посылается для проверки на «вшивость». Пройдешь испытание — значит, остался человеком. Не знаю, доча, может, я для тебя что-то прояснила, а, может, только больше запутала. Но такова жизнь. И не так уж она мрачна. Ты еще так молода, у тебя все впереди. Не будь пессимисткой.

Лера сидела уткнувшись в мамино плечо, и ощущала, как ее мудрость целительным бальзамом проникает в душу. Она не знала, что терпкий вкус горечи утрат уже снова готов был напомнить о себе. Уходящий год навсегда унес с собой в безвременье еще двух близких Лере людей — лучшую подругу и двоюродного брата, с которым сестры проводили у бабушки в деревне школьные каникулы.