Общество Джейн Остен

Натали Дженнер, 2020

Финалист премий Goodreads и Amazon в жанре "историческая проза"! Дебютный роман Натали Дженнер – великолепный подарок для всех поклонников Джейн Остен. В послевоенном английском захолустье пересекаются судьбы совершенно разных людей. Простой рабочий, молодая вдова, местный врач, юрист и кинозвезда… Как забыть то, что они пережили? Что способно залечить раны и наполнить жизнь новым смыслом? У каждого героя – своя история потерь, но теперь – одно общее дело! Они объединяются в тайное сообщество, чтобы сохранить дом Джейн Остен и ее наследие, которое потихоньку распродается на аукционах. «Этот изящный, чувственный роман позволит забыть о серости будней». – People

Глава 6

Лос-Анджелес, Калифорния.

Август 1945 года

Сперва увлеченность творчеством Джейн Остен озадачила Джека Леонарда.

Полки на стенах гостиной маленького бунгало Мими Харрисон, стоявшего высоко над каньоном, были полны старых, переплетенных кожей книг («Эмма» была особенно потрепанной), там же гнездились собрания сочинений авторов, о которых он никогда раньше не слышал: Берни, Ричардсона и Коупера, какого-то поэта. Знакомым было лишь имя Вальтера Скотта, но лишь потому, что фильм «Айвенго» недавно принес одной киностудии целую кучу денег.

Общим знаменателем для всех этих авторов была их связь с Остен, о которой он предусмотрительно разузнал побольше после их первой встречи у бассейна, и захватанной копии ее «Нортенгерского аббатства», увиденной в загорелых руках Мими. Впоследствии она рассказывала ему, как в детстве папа читал ей ее книги, о своем путешествии в английский городок, где она «шла по стопам писательницы» (тогда он подумал, что она не только горячая штучка, но и не в ладах с головой), и о том, что мечтает снять фильм по книге «Разум и чувства».

Он слушал ее с несвойственным ему терпением, так как хотел понять, являлась ли Джейн Остен ключом к тому, чтобы затащить Мими Харрисон в постель. После всех ужинов, коктейльных вечеринок и красных ковровых дорожек мигрень мучила его каждый раз, когда он провожал ее до двери. С одной стороны, она уже не была желторотым цыпленком — кассовые сборы ее фильмов были весьма красноречивыми, и все эти игры начинали казаться ему бессмысленными, что еще хуже — не приносили ощутимого результата. С другой стороны, он знал, что тоже небезынтересен ей.

Ему не приходило в голову, что Мими все еще борется с влечением к нему лишь благодаря собственному благоразумию.

В Голливуде он быстро понял, что нет вернее способа переспать с ведущей актрисой, чем дать ей главную роль. Джек не обращал внимания на недавнюю адаптацию «Гордости и предубеждения» с Лоуренсом Оливье и Грир Гарсон, но сейчас, когда она сошла с экранов, он вспомнил о «Разуме и чувствах», мечте Мими. Ему нравился сюжет с тремя сестрами моложе двадцати (мысленно он уже подбирал актрис на их роли), и он одобрял склонность Уиллоуби к соблазнению девиц, рожденных вне брака. Он полагал, что у этой истории есть своя подоплека, на которую можно будет сослаться, чтобы пренебречь Кодексом^[1]. Чем больше он узнавал об Остен от Мими, тем больше впечатлялся тем, что писала она преимущественно о дурных свойствах характера. Насколько он знал, в ее романах почти не было персонажей без каких-либо пороков. Все они ошибались, влюблялись в подлецов, подвергая сомнению настоящую честность. Ему это определенно нравилось.

Разумеется, ни одной книги он так и не прочитал, но один из его знакомых сценаристов — беспутный писатель, обитавший в семнадцатом бунгало на съемочной площадке, работал над адаптациями. И пока что Джек был ими доволен.

Мими же была от них не в восторге.

— Появление Уиллоуби, узнавшего, что Марианна при смерти, меня никогда не трогало. Во всех ее книгах лишь одна эта сцена казалась мне фальшивой. Уиллоуби ни до кого нет дела, он думает только о себе, и если он и навещает Марианну, то лишь из чувства вины. Но ему оно чуждо. Зачем вообще он едет к ней среди ночи, требуя, чтобы Элинор его выслушала? Откуда эти переживания?

Они расположились друг напротив друга в креслах, в просторном офисе Джека, в пятом бунгало на границе территории киностудии. За окном фасада росли огромные кусты розовых гортензий и белый штакетник, за которым была Главная улица, появлявшаяся в каждой серии киномюзикла «Давай устроим сцену», который сейчас штамповала студия. Мими продолжала свои пространные рассуждения об Уиллоуби, и Джеку начинало казаться, что она отождествляет его с ним, и его задевало то, насколько она его недооценивала. Да, пусть он и невежа, зато он сам себе хозяин, и в конце концов она все равно достанется ему.

Сцена, описанная ею, ему тоже не нравилась, но по другим причинам. Следуя тому, что сказала Мими, и написанному в сценарии, Уиллоуби вел себя как неудачник, но, несмотря на это, получил все, чего хотел. От него забеременела несовершеннолетняя, заманил другую девушку для встречи в пустом доме наедине… женился на наследнице состояния.

Если бы Джек Леонард сумел добиться от Мими хотя бы половины того, на что рассчитывал, он стал бы счастливым.

— А не в том ли суть сцены, чтобы показать, что Марианна ошибалась не в том, что Уиллоуби любит ее, а в том, что ради любви он способен на все? Что, если на самом деле речь о ней?

Джек повторял заученные слова сценариста, услышанные на одной из недавних встреч с сопродюсерами — один из них упоминал о том же, что и Мими.

Но Мими упорствовала.

— Читатель и так об этом знает. Думаю, это оплошность Остен, и на самом деле ее заботила судьба Уиллоуби. Да и Генри Кроуфорд ей тоже нравился.

Джек непонимающе уставился на нее.

— Генри Кроуфорд из «Мэнсфилд-парк», помнишь? Мне кажется, отчасти она желала, чтобы мы могли их простить или хотя бы пожалели. Должно быть, виной тому ее религиозность и чистосердечие — господи, да та же Фанни Прайс просто эталон. Но если Уиллоуби на самом деле ищет искупления…

— Чего ищет?

Она не верила своим ушам. Джек заявлял, что закончил один из университетов Лиги Плюща, но уже не в первый раз она в этом сомневалась.

— Искупления. Отпущения грехов, прощения.

Джек опустошил бокал виски, который баюкал в руках.

— Ну да, ну да. Точно. Так вот, — беззаботно продолжал он, — я тут подумал взять Анжелу Каммингс на роль Марианны. Монти мне говорил, что в паре вы отлично работаете.

Мими не удивилась, услышав имя восходящей голливудской звезды, штурмовавшей киноэкраны после недолгой карьеры модели на Восточном побережье. Но причин для зависти у нее не было — она всегда готова была поддержать партнера на площадке, не раз вступалась за Мими перед режиссером Терри Тремонтом на съемках вестерна под палящим солнцем невадской пустыни. Втайне Мими восхищалась ее целеустремленностью — та всегда добивалась цели, какой бы недостижимой та ни казалась. Кроме того, только Мими знала об интрижке, которую та крутила с Тремонтом, одновременно встречаясь с женатым актером второго плана из ее нового фильма. В сравнении с этой двадцатилетней ветреницей со всеми ее любовниками отношения со скандально известным Джеком казались вполне целомудренными.

— Анжела достаточно молода, — наконец ответила Мими. — И мне она нравится, с ней легко работать. Она не относится ко всему этому слишком серьезно.

Джек смотрел на нее с чувством внезапного облегчения.

— Слушай, у меня в пять встреча в «Беверли-Хиллз» с Гарольдом, надо поговорить об Элеанор и ее «жидкой диете». Может, продолжим разговор после, за ужином?

— Опять эти встречи в отелях. Со мной хотел увидеться Монти в «Шато Мармонт», обсудить промо-тур к «Я больше никогда не буду петь».

— Ты с ним поосторожнее. Свой хер в штанах не держит, машет им везде как флагом.

— Джек, опять эти словечки.

— Эти словечки — наименьшая из твоих возможных проблем.

— Я справлюсь.

— Знаю, что справишься, — согласился Джек, хотя хотел бы, чтобы это было не так. Чтобы в ее непробиваемой броне нашлась хоть одна брешь, через которую он мог бы пробиться. С этими дипломированными благовоспитанными девицами было непросто — сопротивлялись, устраивали проверки, рассчитывая на выгоду для себя, а без нее не уступали ни дюйма.

Пусть Джек и не был начитан, но ему хватало смекалки, чтобы понять, что все, что он мог дать Мими — деньги и власть, в особенности деньги, — она могла получить и сама. Он не привык к чувству собственной ненужности, а потому так рьяно ухватился за идею снять фильм по роману Джейн Остен. Он ощущал себя шахматистом, который не просто проигрывал партию — его фигуры единым махом смели с доски. Мими даже не позволяла просто целовать себя, не говоря уже о поцелуях взасос. Да, держалась она с поразительным упорством.

— Мими, давай займемся этим фильмом. Вместе — ты и я. Команда выйдет первый сорт. Ты же терпеть не можешь, когда я творю какую-нибудь херню, а с тобой я честен. И потом, здесь же замешана твоя любимая Джейн Остен.

Он сел на подлокотник ее кресла, все еще держа бокал скотча, и слышно было, как она еле слышно вздохнула. Он повел ушами — это походило на жест покорности.

Да, Мими покорялась, но не ему, а самой себе. Красивые мужчины — фермеры, актеры, университетские профессоры — были ее слабостью, а Джек Леонард был настоящим красавчиком, даже по голливудским меркам. Каждый раз, когда их взгляды встречались, она приходила в трепет. Это было ново для нее, даже здесь, в Голливуде. Он был экстравагантным, да, и все, чего он касался, начинало жить своей жизнью. Она впервые отождествила себя с Мэри Кроуфорд из «Менсфилд-парка» в ее томлениях по столь неподходящему ей Эдмунду Бертраму, «частые мысли о котором не могли принести пользы».

Также Мими понемногу уступала собственному влечению к Джеку — она хотела его, жаждала его поцелуев и желала слышать те слова, что говорят женщинам лишь в постели. Да, он был подвластен ей, но не это придавало ей храбрости. В нем было что-то неуловимо мальчишеское. Тайна, из-за которой одного ее взгляда порой хватало, чтобы уязвить его, тайна, за которой лежал ключ к его сердцу, лежала за дававшей трещины стеной ее хладнокровия. Быть может, таким он был со всеми женщинами, но даже если так — он был лучшим актером из всех, что ей встречались.

— Джек, правда, не стоит пытаться купить меня этим фильмом.

Он лукаво улыбнулся во весь рот.

— О нет, Мими, покупать тебя я не собираюсь. Я хочу, чтобы ты досталась мне бесплатно. Чтобы ты отдалась мне полностью, вся целиком, ведь ты и сама этого хочешь.

Обмакнув палец в виски, он провел его кончиком по ключице Мими, спустился ниже, туда, где кончалась шея, затем еще ниже. Он склонился над ней, его рукав коснулся ее груди (она заметила, что Джек никогда не носил рубашек с коротким рукавом, даже в жару, надевая их исключительно на теннисном корте), и она вся вспыхнула, зардевшись. Он взял ее за подбородок, нашел ее губы — и все, что было меж ними до этого, внезапно обрело смысл. Ее влечение к нему было столь сильным, что помраченный разум только сейчас начинал понимать, что тело его опередило.

Мими больше не могла осуждать Марианну за то, что та предпочла Уиллоуби полковнику Брэндону, который был старше и сдержаннее, и оказалась на пороге смерти; теперь она надеялась лишь на то, что когда всему настанет конец, ей не придется жить затворницей, захлебываясь слезами.

— Отлично выглядишь, Мими. Я налью тебе шампанского.

Дородный Монти Картрайт, которому было далеко за пятьдесят, возглавлял студию, сделавшую Мими звездой, и обладал невероятным даром — с первой пробы мог оценить потенциал любого из начинающих актеров. Он предлагал им долгосрочный контракт, но связывал такими условиями, что следующие десять лет те постоянно проклинали тот день, когда впервые его увидели.

Контракт Мими истекал через три года. Каждый раз после встречи с Монти она мысленно ставила очередной крестик в календаре собственной каторги. Участие в проектах на стороне, таких, как многообещающая адаптация «Разума и чувств», давалось ей с трудом, благодаря помощи брата, юриста в ее родной Филадельфии, помогавшего ей согласовывать условия контракта. В свои тридцать пять Мими отлично понимала, что в студии ее держат, лишь пока она приносит прибыль, и она бралась за все перспективные проекты, пока могла. Некоторые актрисы ее возраста уже растили детей, иные же уходили в «отпуск», из которого уже не возвращались — в индустрии оставались лишь те, кто мог постоянно быть начеку. Мими продолжала строить карьеру — ей нужно было успеть до того, как первые морщинки вокруг глаз станут заметными, до первой седины.

Они сидели в номере Монти, и он развалился на диване напротив, уставясь на ее знаменитую волну иссиня-черных волос, гадая, какой из них поседеет первым. Да, Мими уже была не та, что раньше, — все знаки были налицо, он слишком хорошо знал их, как хищник, выжидающий, когда у раненой жертвы иссякнут все силы.

— Выглядишь усталой, Мими, а впрочем, ты прекрасна, как всегда. Терри совсем тебя загонял на съемках того вестерна? Это все его чертовы рассветы, вставать надо ни свет ни заря, часа за два, чтобы успели загримировать, — так ведь?

Мими поерзала в кресле — она уже потеряла счет его намекам на то, что годы берут свое.

— Ничего, скоро все это закончится. В этом фильме Анжела полностью раскроется.

Он все еще не понял, что за игру она вела, привлекая его внимание к этой молоденькой актрисе второго плана.

— Да, эта девочка — просто находка. Сколько ей, двадцать? Двадцать один, не больше. Не угадаешь — дымит, как паровоз, и матерится, как какой-нибудь шофер. А порой и разговаривает так же — голос хриплый, даже страшно становится.

В некотором роде Мими даже получала удовольствие от этих редких встречи с Монти, так как он был столь поглощен собственными разглагольствованиями, упиваясь чувством собственного превосходства, что она могла спокойно подумать о чем-то отвлеченном. В последнее время, к ее ужасу, этим чем-то был Джек Леонард. Она и впрямь не могла отвлечься от мыслей о нем и, что еще хуже, подозревала, что он об этом знает. Даже если до их поцелуя он пребывал в неведении, то теперь это вряд ли можно было скрыть.

А Монти тем временем вещал о какой-то бедной дурочке-актриске, ее браке по принуждению и проблемах с законами Доминиканской Республики из-за недавнего развода (в законах Монти разбирался, так как регулярно их обходил). Она слушала вполуха, потягивая «Пайпер-Хайдсик» — он уже дважды наполнил ее бокал, как вдруг Монти допил скотч, поднялся, бесцеремонно уселся с ней рядом, похлопав ее по колену, и обеспокоенно спросил:

— Он тебе уже все рассказал?

— Кто и о чем, Монти?

— Терри. Он уже рассказал тебе об Анжеле?

— Что он должен был мне рассказать, Монти?

Монти ухмылялся.

— В эти игры можно хоть целый день играть. На афишах биллинг Анжелы будет рядом с твоим.

У Мими перехватило дыхание.

— Абсурд какой-то. Это ее вторая большая роль.

— Ну да, но ведь вы тягаетесь с Купером, а он в главной роли, и смысл в этом есть, хотя бы визуально — по меньшей мере, таково мнение Терри. Мими, я, конечно, замолвлю за тебя словечко, но мне надо знать, насколько это важно для тебя.

— А ты как думаешь, Монти? Мы оба знаем, что я уже несколько лет как приношу вам кучу денег, и с какой стати новичку получать такой же биллинг? Для меня это вопрос справедливости — уверена, Анжела в свое время всего добьется, она талантлива, но зачем для этого подставлять меня? Это же просто смешно!

Монти вздохнул.

— Знаю, тебе нелегко. Но у меня связаны руки. У Терри в контракте прописаны права на это, он учел свой недавний провал с Кроуфорд, Гейблом и Дэвис.

Он подвинулся ближе.

— Слушай, Мими, мы же знаем, что рано или поздно это случилось бы. Я за тебя вступлюсь, но я же не дурак и хочу что-нибудь взамен.

Он положил руку на ее бедро и был так близко, что она чувствовала, как от него пахнет — табаком и скотчем.

— Монти, — холодно предупредила она, убирая его руку.

— Мими, еще целых два года у тебя не будет конкуренток. Бетти Уинтерс надо подтянуть вокал, а Дженис Старлинг — актерское мастерство. Ты все еще на самом пике, ты же знаешь. Я могу помочь тебе не сорваться. Ты же знаешь, как я в тебя верю. Ты — лицо всей нашей студии.

— Если это действительно так, у меня должен быть приоритет.

— Мими, послушай, в том, что касается твоей внешности, я ничего не решаю. Мы получили отзывы на пробные съемки в Неваде, и все без ума от Анжелы.

— И что?

Он снова тяжело вздохнул.

— И то, что тебя назвали старухой. Да, конечно, место для съемок там просто ужасное, и в студии все будет совсем иначе. Следующей будет роль в «Шахерезаде», верно?

Мими поставила бокал на маленький столик у кресла.

— Монти, мой биллинг останется таким, каким был всегда, это не обсуждается. Я слишком много работала ради этого. Мне вообще не хочется думать ни о каком биллинге, но это слишком важно, и я не настолько глупа, чтобы вот так просто взять и все отдать.

— Но тебе придется это сделать, — он снова положил руку на ее бедро, — хотя ты и не обязана. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.

— Монти…

— Мими, я всего лишь хочу помочь, как всегда.

Она поднялась, и он вслед за ней — облапив ее, прижал к дивану.

— Монти Картрайт, немедленно убери свои чертовы руки.

Он весил на добрую сотню фунтов больше и был на целый фут выше, несмотря на ее каблуки.

— Ну же, Мими, перестань.

Он принялся целовать ее, оцепеневшую от близости нависшей над ней туши. Его запах — виски, сигары, слишком много пряного одеколона с ароматом пачули, пот — его она запомнила навсегда. Собравшись с силами, она попыталась оттолкнуть его, но в возбуждении он прижался к ней еще сильнее и начал тереться о ее тело. При мысли о том, что он вот-вот кончит, у нее прорезался голос:

— Монти, а ну отвали на хер! Монти! Монти, я сейчас закричу!

Он уже тяжело дышал, и она наконец смогла вывернуться. Он повалился на диван, кончая, а она смотрела на это, дрожа от ужаса и отвращения.

— Я с тебя последние штаны спущу, скотина.

— Вот еще, — невозмутимо выговорил он, достав из нагрудного кармана хрустящий белый платок, чтобы вытереться. — Теперь тебе одна дорога — вниз, Мими, и ты это знаешь. Одно лишь слово — и твое имя будет стоять после Анжелы. Одно лишь слово, и ты увидишь, что всем на тебя насрать.

Она вышла из комнаты, а он все лежал на диване, вылизываясь, как грязное животное, ничуть не стыдясь своего скотства и наслаждаясь тем, как унизил ее.

Через несколько часов Джек вернулся в бунгало, чтобы отвезти Мими поужинать, и увидел, что та свернулась калачиком в кресле, закутавшись в халат, а ее мокрые длинные черные волосы беспорядочно разметались по плечам.

Она рассказала Джеку о том, что случилось в отеле.

— Я пыталась отмыться, пока не стерла себе всю кожу. Хотела избавиться от его запаха.

Джек ничего не ответил, охваченный сонмом противоречивых мыслей и чувств, над которыми возобладала ярость. Он выбежал из бунгало и вернулся через час, с рассеченной бровью и опухшей правой кистью.

Мими обработала рассечение антисептиком, положила пакет со льдом на его руку и опустилась на колени у его ног. Джек сидел в кресле, его самолюбие не пострадало, но сердце терзалось, и ужасно болела голова.

— Не стоило этого делать, — проговорила Мими после нескольких секунд молчания. — Я бы сама справилась. Ему это с рук не сойдет.

— Для него этого слишком мало, — почти что прорычал Джек.

— Пусть даже ты его избил — ну и что дальше? Теперь у меня еще больше проблем. А тебя он обвинит в нанесении телесных повреждений. Я останусь без работы, вот увидишь, а тебя посадят.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Кодекс Хейса — этический кодекс Голливуда по производству фильмов 1930–1967 гг.