Точка невозврата

Натали Даль

Лиам потерял контроль. Первые три недели он, как ненормальный, искал ту девушку, что подарила ему первый раз. От одной только мысли о ней, лоб юноши покрывался испариной, а сердце начинало бешено колотиться. Лиам не знал, откуда начать поиски…

Глава 4. Бедная мать

Январский морозный воздух неприятно щипал нос и щеки, а яркое негреющее солнце слепило глаза, отчего они слезились. Лиам стоял на кладбище, бесстрастно глядя на маленький деревянный гробик и склонившуюся над ним рыдающую мать. Вся семья, что приехала развлечься на рождественские каникулы, была здесь. Джона хоронили в близлежащем к ферме городском кладбище, и жители города опасливо смотрели на похоронную процессию из окон. Причину смерти малыша знали все — мать напилась и оставила его на холоде. Об этом им поведал местный шериф, и теперь горожане уже заочно ненавидели и осуждали всю семью Лиама, кроме детей. Дети, включая самого старшего — Лиама — были в этой истории беззащитными овечками, брошенными на убой. Органы опеки уже потирали ладошки от нетерпения забрать у Мэри и Дэмиана их отпрысков. Но родители Лиама не думали об этом. Сейчас они оплакивали маленького Джона, коря себя за невнимательность и любовь к алкоголю. Хотя… Дэмиан лишь делал вид, что ему также плохо, как его супруге. На самом деле мужчина был рад, что обстоятельства сложились именно так. Он не любил Джона. Кроха-инвалид часто кричал, не давая спать, отвлекал Мэри от ее супружеских обязанностей, и самому Дэмиану нередко приходилось сидеть с малышом, когда старшие дети были в школе, а Мэри лежала в больнице. И Дэмиан безучастно стоял на кладбище, глядя пустыми глазами на истерику жены. Это не укрылось от Лиама, и юноша подумал, что поступил правильно. «Ничего не изменится, если ты сам ничего не изменишь», — решил он.

По дороге домой все молчали, и лишь Мэри всхлипывала на плече мужа. Ни ее сестра, ни другие родственники не стремились поддержать убитую горем мать, ведь это по ее вине, считали они, погиб малыш Джонни.

Лиам вспомнил события новогодней ночи. Видя, что брат замерзает на смерть, он, сдерживая слезы, закутался посильнее в тулупы. В голове вихрем проносились воспоминания всей его жизни, мысли и фантазии о том, что будет дальше и сейчас даже та женщина не волновала его. Прошло несколько часов. Лиам задремал, но первые лучи восходящего солнца разбудили его. Юноша вскочил, как ошпаренный, и кинулся к Джону. Увидев брата, Лиам отпрянул, будто его ударили. Кожа Джона посинела и покрылась ледяной корочкой. Глаза были немного приоткрыты и казались сделанными из стекла. Мальчик не дышал. Лиам осторожно подошел к коляске с братом и самыми кончиками пальцев отклеил скотч. Он раскрыл ремень, держащий Джона и теперь все выглядело так, будто ребенка и правда забыли на улице.

Стараясь не шуметь, Лиам Константин прокрался в свою комнату и улегся на кровать. Он думал, что не сможет сомкнуть глаз, однако тут же уснул крепким спокойным сном. Его разбудил истошный вопль Мэри. Лиам не помнил, когда раньше мать так сильно кричала. Это было похоже на звериный рёв. И весь дом наполнился атмосферой какого-то кошмара, пережить который не представлялось возможным.

Через три дня после похорон Лиаму исполнялось 18 лет и именно в этот день в дверь фермерского дома постучались сотрудники органов опеки. Две с виду милые полные женщины нахально ворвались в дверь и бесцеремонно стали осматривать каждое помещение. При этом ставя какие-то отметки в блокноте. Мэри заметалась, выпучив глаза. Она побежала в ванную, чтобы умыться и почистить зубы — от нее ужасно несло алкоголем.

Как Лиам и опасался, смерть брата не заставила мать пить меньше, а наоборот подтолкнула ее конкретно «подсесть на стакан». Родственники разъехались, Дэмиан еще вчера уехал в город, якобы решать вопросы по работе, и Мэри стала заливать горе немыслимым количеством виски, оставшимся после рождественских праздников. Ирен, не совсем понимая, что происходит, часами играла в приставку, иногда отвлекаясь на походы за едой или в туалет. Она даже не подходила к матери. Смерть Джона задела ее лишь в день похорон, когда все вокруг плакали, и Ирен посчитала, что необходимостью проявить сочувствие. Но для нее просто не существовало Джонни. Она ни дня не ухаживала за ним, даже не подходила к нему, если он плакал. По сути Ирен была таким же овощем, как ее младший брат, но ей не требовался особый уход. И в отличие от Лиама, в школе у нее были друзья, и никто ее не боялся.

В этот день, когда Лиама никто не поздравил с совершеннолетием, две милый дамы решили отобрать его единственную родную сестру из дома.

— Нет! Вы не имеете права! — голосила Мэри, заламывая руки.

— Имеем, вот документ, — спокойно отвечала одна из женщин, кажется, миссис Голдсмит, протягивая Мэри лист бумаги, — мы могли бы забрать и вашего второго ребенка, миссис Константин, но, к сожалению, Лиаму уже исполнилось 18. Кстати, Лиам, с днем рождения.

Женщина приветливо улыбнулась вышедшему на крики матери Лиаму, и протянула ему плитку шоколада. Мэри, внимательно вчитываясь в документ, вдруг резко одернулась и ошарашено посмотрела на сына. Она совсем забыла про его праздник. А он не стал напоминать. Ирен бы «проела всю плешь» родителям, требуя сладкого стола и подарков, совершенно не думая о том, что происходит вокруг. Но не Лиам. О его дне рождения вспоминали редко, ведь он приходился на новогодние праздники.

— Лиам, — прошептала Мэри, ее покрасневшие глаза снова наполнились слезами, — я совсем забыла. Прости…

Она бросилась на шею сыну, пытаясь поцеловать его в щеки и губы. Тем временем вторая женщина — миссис Алдерсен — вела за руку недовольную Ирен. Девочка не понимала, что эти люди заберут ее из дома на неопределенное время и оставалась спокойной.

— Мам, Ирен.., — начал было Лиам, но его остановила миссис Голдсмит:

— Миссис Константин, мы забираем Ирен. Мы отвезем ее в детский дом штата. Решение комиссии вы сможете обжаловать в суде.

Издав очередной нечеловеческий рев, Мэри кинулась на женщин, пытаясь отнять свою дочь. Ирэн заплакала, выронив телефон. Женщины сначала словесно, а потом и применяя силу, пытались успокоить Мэри. Лиам тяжело вздохнул и вытер лицо рукавом. Ему хотелось курить.