Вершина. Сага «Исповедь». Книга четвёртая

Натали Бизанс

Сага «Исповедь» о перерождении душ, о вечном стремлении человека к постижению высших законов Вселенной, о любви, которой нет конца. Четвёртая книга повествует нам историю жизни Эрнесто Гриманни. Действия происходят в эпоху Возрождения. Флоренция, времена правления Козимо I, Великого герцога Тосканы. Нас ждёт захватывающее погружение в хитросплетения судеб главных героев, чья самоотверженность, вера и доброта способны изменить этот мир к лучшему.

Часть 3. Глава 1

Ещё какое-то время я не мог прийти в себя после случившегося. Все чувства перемешались: счастье обладания Патрицией, муки совести перед ней же за то, что представлял Эделину, взлетая на вершину блаженства. Любовь к одной и страсть к другой — всё сплелось в единый тугой невообразимый узел сердца моего.

О, это блаженное лицо Патриции и стыд мой перед нею — созданием небесным!.. Она не подозревала ни о чём. Казалось, что её душа наполнилась счастьем до краёв. Все раны, нанесённые насилием, предательством близких, потерей ребёнка, ревностью и обидой, образовавшие пустоты в её сердце, утонули в ярком свете обновлённой любви.

Как удалось Эделине сделать это? Почему она пошла на такое? Всё ради слияния со мной? Она отказалась от собственного «я», пожертвовала, чтобы помирить и соединить нас? Или просто стремилась вновь овладеть тем, кого любила? И как дальше жить?

«Ничего этого не было, просто я сошёл с ума, так объясняются все слуховые и визуальные галлюцинации. С чем, собственно, я себя и поздравляю! — успокоиться непросто, когда в твоей жизни происходят подобные чудеса. — Мне нужно побыть одному, чтобы разобраться в своей душе, если такое вообще возможно! «Амато! Вот кто мне нужен! Я расскажу ему обо всём. Он — здравомыслящий человек и даст мне правильный совет!» — решил я, одеваясь и покидая спальню.

«Не смей! — голос Эделины опять проник в мой разум. — Не береди его чувства. Мы справимся сами.»

«Нет никакого „мы“, дорогая. Ты умерла! Ты — всего лишь призрак, воспоминание моей больной души!» — подумал я об этом сгоряча.

Услышав тяжёлый вздох, будто ей нечем дышать, я обернулся. Патриция по-прежнему лежала на кровати, но совершено изменилась в лице. Румянец сошёл с её щёк. Блеск в глазах потух. Передо мной лежало прежнее болезненно-бледное создание, из глаз которого вновь потекли уже невыносимые для меня слёзы.

— Что случилось, любимая?!

— Не знаю, словно все силы покинули меня, и снова стало страшно. Эрнесто, не уходи! — она беспомощно протянула ко мне руки, и я обняв её, крепко прижал к себе. Ещё несколько мгновений назад жена выглядела исцелённой и совершенно довольной жизнью…

«Эделина! Я обидел её. Я сказал, что её больше нет. Тупица! Болван! Идиот! Она ведь помогала ей, чтобы сделать меня счастливым!»

— Как же было хорошо! Откуда этот мрак? Мне плохо, Эрнесто! Я не могу с этим бороться. Этот кошмар никогда не закончится. Мне показалось на миг, что твоя любовь свершено преобразила этот мир, и снова захотелось жить, любить, рожать тебе детей. Увидев тебя там, у окна, я воспылала такой нежностью, что всё будто перевернулось и нет этого проклятья…

— О чём ты говоришь? Какое проклятье, Патриция?

— Кто-то проклял нас, я знаю, поэтому и начались все несчастья. Бесконечный непрекращающийся ужас! Почему ты не убил меня тогда в башне? Ты бы смыл позор с твоего рода и освободил бы меня! Прав был твой отец! Нужно было позволить ему действовать, я бы уже была в раю и не вздрагивала от каждого шороха…

— Что ты говоришь, как можно такое думать? Пока мы живы, можно ещё что-то исправить! Смерть ничего не наладит, она только лишает нас возможности существовать! — хотя после возвращения Эделины, я и в этом уже был не уверен.

— Никто не вернёт мне себя. Я вижу, ты устал от моих слёз и терзаний и скоро совсем возненавидишь меня. Зачем тебе такая жена?! Ты красив, как Аполлон, любая девушка почтёт за счастье быть рядом с тобою и рожать тебе здоровых детей! Я — единственная преграда на этом пути!..

— Жена моя, любимая, не смей! Дороже тебя нет у меня никого на этом свете. Только что мы были так счастливы с тобой. Ты сможешь! Мы справимся!.. — последние слова пронзили моё сердце чувством вины перед Эделиной, я только что причинил ей боль, я отверг её помощь, разрушил своими руками то, что ей каким-то чудом удалось установить.

«Прости меня! — кричала душа в пустоту. — Я был неправ!»

В ответ лишь тишина. Мне хотелось уйти, найти укромное место и попытаться вызвать её, чтобы вымолить прощение, но я не мог оставить Патрицию в её нервном расстройстве, переходящем в истерику. Боялся, что она что-нибудь сотворит с собой. Её слёзы текли рекой, и мысли о смерти не прекращались. Я лёг рядом, обнял её и лишь тогда она понемногу начала успокаиваться, пока не уснула.

Только к обеду мы спустились вниз. Люди избегали смотреть в глаза моей жене. Вечно опухшие красные веки, потерянный, загнанный, как у раненой лани, вид — все старались не замечать. Амато вышел из-за стола, приветствуя нас. Остальные просто поздоровались, продолжая трапезу. За окном слышались детские возгласы и крики. Валентино с Амелией и деревенскими ребятишками играли в снежки. Залюбовавшись этим зрелищем, я на какое-то время забыл про свои беды.

Хозяйка дома подала на стол тарелки с горячим супом. Запах был волшебный, а я, как оказалось, зверски голоден. Патриция почти не ела, на неё вновь напала хандра, отрешённость от всего мира. Пустой, равнодушный взгляд не сулил ничего хорошего.

Амато что-то увлечённо мне рассказывал, а я кивал головой, делая вид, что слушаю, на самом деле, мои мысли были далеки от происходящего. Я испытывал непреодолимое желание остаться где-нибудь наедине с самим собой и попытаться вернуть Эделину. Я осознал, насколько был неправ. Закончив второе блюдо и поблагодарив хозяйку, отдал Маркеле распоряжение позаботиться о госпоже и ушёл. Амато догнал меня у дверей.

— Что-то случилось?

— Нужно пройтись.

— С удовольствием составлю Вам компанию, мой синьор.

— Прости, Амато, не в этот раз, мне просто необходимо побыть одному. Я похлопал его по плечу в знак благодарности, и, наклонясь ближе к уху, прошептал: — Глаз с Патриции не спускайте, ни на минуту!

— Будет исполнено, — ответил он.

Снег хрустел под ногами, обувь оказалась слишком тонкой, и холод быстро достиг ступней, особенно пальцев. Но мне было всё равно. Хотелось уйти, как можно дальше, от неё, от себя, ото всех. Направился к горе, местами увязая в снегу почти по колено. За всю свою жизнь я не видел подобного снегопада. Вскоре, устав, остановился. Уйти можно далеко, но придётся потом возвращаться назад. Ни дорог, ни тропинок не видно, всё замело ровным белым покрывалом. В воздухе ощущалась неземная свежесть, будто пух ангельских крыльев оставил своё благоухание, падая с небес на землю.

— Эделина, вернись! Прости меня! Я — неблагодарная свинья! Знаю, что причинил тебе боль. Я был неправ, — кричал, озираясь вокруг, и голос таял в пушистой белой мгле. — Вернись, умоляю! Хочешь, встану перед тобой на колени? Пойми, я испугался, не понял твоего самопожертвования. Тебе ведь стоило огромных усилий переступить собственную гордость и чувства, но ты сделала это ради меня. Ты совершила настоящее чудо! Ты столько раз спасала меня, дурака… Прости, ради Бога! Хочешь, я прямо сейчас выпью содержимое этой склянки и тогда сам найду тебя?! — я достал из-за пояса нужный предмет и приоткрыл сосуд. Запах смерти, по-другому и не назвать отвратное содержимое с плавающей на дне волосинкой. Меня перетрясло.

— Ещё не время! — вначале Эделина возникла сгустком тумана, постепенно проявляясь всё ярче, как пламя пожара. В глазах её отражались молнии, а волосы обрели цвет пылающего заката. — Убила бы тебя, если б не любила! Всю душу мне вымотал, неблагодарный мальчишка!

Я послушно закрыл сосуд, тем более, что у меня не было никакого желания пробовать зловонную жидкость.

— Ты прощаешь меня?!

— Что делать с тобой? Ждать, пока ты окончательно отморозишь себе ноги или простить? — в её глазах промелькнула улыбка. — Поднимайся, Эрнесто! Я не могу долго сердиться на тебя. Между ненавистью и любовью я избрала любовь. Ты не оценил моих усилий в попытке вернуть тебе счастье. Так что ж? Люди никогда не ценили доброту. Они предпочитают страх и боль… Так устроен этот мир. Так устроен и ты.