Гипнотизер. Реальность невозможного. Остросюжетный научно-фантастический роман-альманах из 6 историй

Нат Жарова

Московский психотерапевт Евгений Ромашов считает себя успешным человеком, но его жизнь в одночасье рушится: из родных остается только племянница, потерявшая способность говорить, его клинику закрывают, многолетняя подружка уходит к другому, а бандиты требуют вернуть непонятный долг. Уезжая на Байкал, чтобы прервать цепь случайностей и вылечить племянницу, он даже не догадывается, что впереди их ждут новые опасности. Выберется ли скептик-гипнотизер из ловушки или это из области невозможного?

Дизайнер обложки Анастасия Логинова

© Нат Жарова, 2022

© Анастасия Логинова, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0059-3812-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История первая: Ведьма,

или Вместо пролога

Смерть — единственная встреча, не записанная в вашем органайзере

Фредерик Бегбедер, французский писатель

Я не волшебник, не маг и не целитель.

Я лишь хочу показать вам результаты некоторых опытов, которые позволят вам в будущем успешно справляться с собственными проблемами.

Эмиль Куэ, аптекарь, мессмерист

Авария

Шел дождь. Несильный, но моросил он целый день, и дорога была мокрая. Деревеньки, проносившиеся за окном автомобиля, выглядели одинаково безжизненно. Покосившиеся деревянные заборы, заросшие пожелтевшим чубушником, чередовались с новомодным профнастилом, поверх которого торчали черепичные крыши, соревнующиеся меж собой размерами спутниковых тарелок.

В виду близкой осени дачники успели разъехаться, а местные старожилы прятались от сырости по домам. Изредка на обочинах попадались грибники с пластмассовыми ведрами, да еще однажды, неуверенно петляя, проехал на велосипеде краснолицый дед в рваном целлофановом дождевике.

Меж деревеньками тянулись поблекшие поля и перелески, и порой темные ели настолько близко подступали к дороге, что почти скребли ветвями по крыше автомобиля. В чуть приоткрытое окно врывались запахи земли, хвои, болота и почему-то навоза, видимо, кто-то из местных недавно удобрял огород.

Евгений, однако, стекло не поднимал, ему было душно и хотелось впустить в салон хоть немного живого воздуха. Впрочем, он сознавал, что задыхается по причине нервного свойства, а не от духоты.

Ира и Таня сидели сзади. Таня, бледная, с потемневшими от подступающей паники глазами, крепилась, как могла, и даже утешала мать, то и дело срывавшуюся на судорожные всхлипывания. Евгений время от времени поглядывал на них в зеркало, но молчал. Внешне он держался спокойно, и только сжимающие руль побелевшие пальцы выдавали крайнее напряжение.

— Женя, нельзя ли поскорее? — упрекнула Ирина.

— Нельзя, — коротко бросил Ромашов.

— Да где же эта чертова больница? Господи, хоть бы обошлось! Хоть бы ошибка! Жень, ведь могли нам сообщить по ошибке? Что это не Саньку с приступом подобрали, а кого-то еще?

— Могли, — так же коротко ответил Евгений.

Санька, то есть Александр Ромашов, приходился ему старшим братом, а Ирина и Таня, соответственно, невесткой и племянницей. Два часа назад Ира разыскала его в клинике и, захлебываясь в словах и слезах, сообщила, что муж с инсультом поступил в какую-то сельскую больницу.

— Мне позвонил участковый, сказал, ему стало плохо за рулем. Саня нашел силы остановиться прежде, чем потерял сознание, но дорога была пустынная, нашли его поздно… Жень, надо ехать! Ты знаешь, я машину не вожу, а это в ста километрах от столицы. Не на такси же нам с Танечкой!

— Ты уверена, что это не развод на деньги?

— Так он денег не просил. Адрес больницы назвал и велел медицинский полис привезти. Я Саньке на мобильный звонила. Сначала никто трубку не брал, потом какая-то санитарка сказала, что инсульт…

Евгений отменил прием и, отпросившись у главврача, бегом бросился на стоянку, где уже нервно топтались в ожидании Ира и Таня.

«С инсультом шутки плохи. Не окажут помощь в ближайший час, последствия могут быть весьма плачевными, — размышлял Ромашов, снимая с сигнализации серебристую „Киа Рио“. — Эх, Санька, как же тебя угораздило?»

… — Саню надо перевести в Москву, в нормальную больницу, — заныла с новой силой Ирина на заднем сидении. — Жень, забери его к себе в клинику?

— Ира, у нас частная лечебница для алкоголиков.

— Но ты же знаешь других докторов, у тебя есть связи, знакомые. Он твой брат!

Ромашов с новой силой вцепился в рулевое колесо:

— Разберемся. Надо сначала его увидеть, с лечащим врачом переговорить.

Следуя указаниям навигатора, он съехал с широкой Минки¹ на проселочный тракт и принялся петлять меж дачами и деревеньками, которые хоть и располагались близко от Москвы, вид имели глубоко провинциальный.

— Долго еще? — негромко поинтересовалась Таня.

Евгений бросил взгляд на навигатор:

— Сейчас на трассу выедем и еще семь километров.

Таня нахохлилась в своем углу. Беспрестанные всхлипывания матери ее тоже утомляли, но неподдельное беспокойство за отца легко читалось в ореховых глазах.

Тане исполнилось девятнадцать, и она оканчивала художественный колледж по специальности «театральный декоратор». Племянница представляла собой тот восторженный тип девушек, которые вечно парят в облаках и не способны организовать собственный быт. Домом в семье брата занималась Ирина, а Таня в лучшем случае шила занавески и переставляла мебель в комнатах. Пожарить яичницу или вовремя купить молоко являлось для нее непосильной задачей. Внешне девушка была очень хорошенькой. Курносый нос, светло-русые волосы, заплетенные в косу, и стройная фигура притягивали взгляды мужчин от шестнадцати до шестидесяти, но Таня была слишком далека от флирта и вообще всего земного.

Евгений племянницу любил и относился к ней как к младшей сестренке. Будучи мелкой и шумной, она отпугивала его, шестнадцатилетнего балбеса, непонятными бантиками на тонких косичках, которые вечно требовалось «класиво завязать», и прочими девчачьими закидонами. Но когда они оба подросли, Женя к собственному удивлению обнаружил в «писклявой занозе» ум и не понятно откуда взявшиеся приятные манеры. Ни старший брат, ни его жена, на вкус Евгения, приятностью не отличались. Брат, конечно, есть брат, но, положа руку на сердце, у него с ним было мало общего. А вот утонченно-возвышенная Танька, несмотря на разницу в возрасте, стала для него по-настоящему родным человеком. Как-то исподволь, особо не напрягаясь, она научила его разбираться в живописи, таскала в музеи и на вернисажи. Правда, андеграудные галереи вроде «Винзавода» наводили на него жуть, но Евгений гордился, что приобщается там к культурной столичной жизни.

Надо сказать, что Ромашов всю сознательную жизнь мечтал выбраться из сонного болота, в котором родился, и прилагал к этому усилия. Понимая, что «Москва слезам не верит», он учился на отлично, окончил столичный вуз, ординатуру и аспирантуру, работал в хорошей клинике, защитился и продолжал повышать квалификацию, участвуя в тематических конференциях. Его считали успешным, амбициозным специалистом и прочили большое будущее.

А вот брата Саню вполне устраивал уровень жизни, отличавший их родителей. Наследник мелкого отцовского бизнеса, избалованный материнской любовью, он плыл по течению, и, по мнению Евгения, вел пассивную забастовку против себя и человечества. У Сани было несколько строительных бригад, он сам подыскивал заказы на ремонт и шабашил, зимой же, когда заказов было меньше, таксовал. По характеру старший брат являлся типичным манипулятором. За неудачи он ловко перекладывал вину на других: школьного учителя, не привившего ему любви к наукам, родителей, не заработавших ему солидный стартовый капитал, или жадного клиента, не желающего делиться «бабками». Евгений, избравший профессию психотерапевта, с сожалением наблюдал за братом, но «лечить» кого-то в семье не собирался — чревато. Если бы не родители, требовавшие укорами, лестью и шантажом обязательного присутствия обоих детей на всех значимых праздниках, он бы давно не поддерживал связь с семейством Саньки.

К счастью, Танька пошла не в них. Ира при посторонних часто величала дочь «нескладехой», но в глубине души гордилась ею. Гордился ею и Женя и иногда в шутку спрашивал у племянницы, не появилось ли у той такой же интересной подруги, как она сама, только немного постарше. Таня воспринимала вопросы на полном серьезе и обещала поискать. Евгений же в ответ смеялся, утверждая, что из психотерапевтов получаются скверные мужья.

— Ни одна женщина не захочет терпеть дома зануду, докапывающегося до первопричин ее капризов, — говорил он, — но если вдруг тебе встретится чудачка с бесконечным терпением, я с удовольствием приеду на нее посмотреть.

В свои тридцать пять Евгений числился завидным холостяком, но менять статус не собирался. Мать постепенно смирилась, что ее младшенький «испорчен столичной жизнью», и переключилась на единственную внучку Танечку, для которой и варенье банками закатывала, и огурцы-помидоры сумками с огорода возила…

Включив поворотники, Ромашов вывернул на трассу. Движение тут оказалось неожиданно интенсивное, встречались большегрузы, но асфальтовое полотно ложилось под колеса ровно, и потому Евгений, перестроившись в крайнюю левую полосу, спокойно разогнался до допустимых девяноста…

…и сразу за поворотом влетел в мешанину из машин, угодивших в страшное ДТП.

Евгений отчаянно выкручивал руль, давя на тормоз. Машину занесло, они врезались в кучу малу сначала одним боком, потом другим, потом врезались в них. Довершил хаос опрокинувшийся и загоревшийся бензовоз, следовавший за Ромашовской «Киа» по пятам…

Ира погибла на месте, Таню выкинуло на обочину, а Евгения зажало в машине, но странное дело: он остался невредим, единственный среди всех несчастных. Огонь от взрыва перекинулся дальше, совершенно не затронув его машину.

Когда спасатели спустя час вырезали его из обломков, Ромашов отбился от врачей и первым делом стал выяснять, что с племянницей. Узнав адрес госпиталя, куда ее отправили на «Скорой», он некоторое время приходил в себя. Таня осталась жива и даже пребывала в сознании, когда ее грузили на носилки. Эта неожиданная удача оглушила его сильней, чем мертвое тело Санькиной супруги, скрытое черной тканью мешка.

Сойдя с моста, подальше от суеты, криков и звуков резаков по металлу, он набрал номер больницы, в которую так спешил, чтобы узнать о здоровье брата и предупредить, что приедет в лучшем случае к вечеру. В регистратуре ему с прискорбием сообщили, что пациент Александр Ромашов скончался час назад, не пережив вторичного кровоизлияния в мозг.

Евгений, как стоял в своем дорогом итальянском костюме и легком плаще, так и сел прямо в грязь на берегу заросшей камышами безымянной речки. Согнувшись, он спрятал лицо в ладонях.

К нему с дорожного полотна спустился фельдшер скорой помощи:

— У вас шок. Быть может, все-таки позволите себя осмотреть?

Евгений мутным взглядом уставился на заговорившего с ним мужчину, одетого в куртку с профессиональной эмблемой на груди.

— Сосуд Гигеи, — пробормотал он, — врачу, исцелися сам…

— Идемте, идемте, — фельдшер подхватил его под локоть.

— Вся семья, представляете? Вся семья! В один день, в один час, — бормотал Ромашов, механически переступая ногами. — А на мне ни царапины. Как такое может быть?

— Вот мы сейчас убедимся, что ни царапины, — приговаривал мужчина, помогая подниматься по скользкому пригорку. — Сейчас мы во всем убедимся…

Таня выжила. Отделалась сотрясением, переломом ключицы и правого запястья. И еще перестала разговаривать, онемела от свалившегося на нее непосильного горя. Совсем.

Евгений, бывший в тот ужасный день за рулем, чувствовал свою вину. Он дал себе слово, что вернет бедняжку в строй, чего бы ему это ни стоило.

Загадочная цыганка

— Деточка, ну какая тебе разница, можешь ты громко кричать или нет? — убеждала Таню бабушка, Раиса Сергеевна Ромашова. — Ты же не певица, а художница. Впрочем, не хочешь рисовать и не надо. Поспи, почитай, отдохни, а я тебе пирожков напеку.

Бабушка ничего не понимала, но Таня послушно кивала и отворачивалась к окошку. За стеклом кипела суетная жизнь, от которой она намеренно отгораживалась.

Из больницы ее выписали еще в конце сентября, да и то держали там больше из-за неадекватного состояния, выразившегося в полнейшей апатии и потери способности говорить, чем из-за физической травмы. Было подозрение, что всему виной ушиб головного мозга, и терапия предстоит серьезная, но обошлось.

— Истерическая афония, — вынес диагноз заведующий отделением, Сергей Сергеевич Попов, давний знакомый Ромашова. — Сам знаешь, голос может вернуться внезапно или не вернуться никогда. Результаты обследования обнадеживают: в результате контузии мозговые отделы не пострадали, органических поражений на МРТ не выявлено. Все упирается только в тонкое понятие «души». Медикаментозный курс мы ей проколем-прокапаем, конечно, но дальше, Женя, уж сам гляди, здесь ты куда больший специалист, чем наш отоларинголог.

— Меня беспокоит ее странное поведение, — признался Ромашов. — Таня всегда слыла общительной, а сейчас никого не желает видеть, вздрагивает от каждого шороха, кого-то ищет по углам.

— Не удивительно, учитывая, что именно ей удалось пережить. По-хорошему, ее в психиатрию надо переводить. Или в спецсанаторий на полгодика. Там и грязевые ванны для руки, и массаж, и электрофорез, и что немаловажно, — Попов постучал согнутым пальцем себе по лбу, — капельницы для мозгов. Ты подумай, Жень, если согласен, я лично с главврачом договорюсь.

— Я ее на дому, по-родственному, в частном порядке, — сказал с тяжким вздохом Евгений. — Напиши список, что полагается для восстановления после переломов, все эти грязевые ванны, массажи и капельницы. Впрочем, с капельницами я сам разберусь.

— А справишься?

— Уж если я для любимой племянницы ничего сделать не смогу, то какой от меня вообще в профессии толк?

Конечно, Сергей Сергеевич был прав, да только как же молодую девчонку в «дурку» поместить — у нас от подобного пятна в биографии не отмоешься, думал про себя Ромашов. По мнению большинства, лечение у психиатра предписывается исключительно опасным шизофреникам, а депрессия считается обычной «маятой, которая сама пройдет». Евгений сталкивался с подобным обывательским мнением постоянно. Однажды он даже выступал свидетелем на суде по вопросу лишения родительских прав, когда после развода муж пытался отнять ребенка на основании, что бывшая лечилась у Ромашова в психиатрической клинике от бессонницы. Экс-муж был богат и шел на принцип, а у женщины еще до суда отобрали дочь и безосновательно записали в сумасшедшие. Подобного реноме для племянницы Ромашов не хотел.

После того, как физические травмы Татьяны перестали нуждаться в круглосуточном наблюдении, бабушка с дедушкой забрали ее к себе «на амбулаторный режим». Евгению идея оставить племянницу на милость отца с матерью, чуть что, причитающих про «бедную сиротиночку», совсем не нравилась, но бросать ее в одиночестве или тащить к себе в холостяцкую берлогу было неудобно.

Таня взяла академический отпуск и затворницей засела в четырех стенах, выбираясь только на кухню покушать, да на балкон подышать и полюбоваться на просыпающийся город. Ей следовало разрабатывать запястье, если она желала продолжать рисовать, но девушка это делала с неохотой. Она все отныне делала с неохотой, словно пропавший голос лишил смысла ее существование. Но в реальности все обстояло куда хуже: Таня считала, что несет на себе печать проклятия, и ей не стоит подвергать опасности ни в чем не повинных людей. Вот почему она резко свела на нет все контакты с сокурсниками и друзьями, и, если бы могла, перестала б общаться даже с родственниками. «Если погибать, то в одиночестве», — полагала она.

В результате страшной аварии Татьяна, как ей казалось, приобрела странную способность видеть невидимое. Она никому в этом не признавалась, даже Жене — особенно Жене, страшась услышать позорный приговор, однако переживала свое новое свойство болезненно.

Хуже всего ей было ночами, когда грань между мирами, по утверждениям эзотериков, истончалась, и призраки, духи и демоны получали возможность добраться до нужных им людей. Татьяне всюду мерещились чужие глаза, следящие за ней с укором. Иногда сил терпеть не было настолько, что она в панике металась по комнате, хрипела и билась в немой истерике, пугая дедушку и бабушку.

Лекарства, что прописал ей Женя, помогали снять напряжение и погружали в легкий, ко многому безразличный сон, но не спасали полностью от неприятных визитов странного узкоглазого старика. Нет, он не пугал ее нарочно, не хватал призрачными ледяными руками — просто возникал из ниоткуда и смотрел, смотрел прямо в душу темными всезнающими глазами. Иногда старик проникал в ее сны, но и там хранил загадочное молчание. Таня даже думала, что он такой же немой, как и она. Но зачем он тревожил ее? Чего хотел? Если он — ее проклятие и наказание за совершенную чудовищную ошибку, то почему изводит в тишине, а не забирает к себе в преисподнюю? Или продолжать жить после того, как мама и папа умерли по ее вине, это и есть самое страшное наказание?

Таня втайне надеялась, что со временем все образуется: либо она привыкнет и перестанет обращать на старика внимание, либо он оставит ее в покое. Девушка даже радовалась порой, что потеряла голос и не в состоянии выдать себя, разговаривая с демоном, притаившимся в углу. Однако время шло, а ничего не менялось. Таня замкнулась, похудела и потеряла былую живость. Днями напролет она лежала на кровати, уставившись в потолок, а бабушка ей в этом потворствовала, несмотря на советы младшего сына.

Евгений приезжал к ним регулярно, через два-три дня после работы, и пытался пробиться сквозь невидимый панцирь, которым окружила себя племянница. Чувство личной вины и ответственности вкупе с профессиональным азартом не давали ему отступиться.

Когда гипс сняли, Ромашов договорился с ближайшей частной клиникой о необходимых физиопроцедурах. Таня дала свое согласие и даже не стала возражать против сеансов эмоционально-стрессовой терапии, которые Женя планировал проводить сам. Однако после первого небольшого успеха дело застопорилось.

Погрузить Татьяну в глубокий гипноз Евгению не удалось, а за восемь сеансов в легкой и средней стадии он добился только, что девушка, находясь в трансе, повторяла за ним слова хриплым шепотом. В бодрствующем же состоянии все оставалось по-прежнему. Открывая рот, Таня давилась звуками, язык будто сковывала судорога, и голосовые связки совершенно не слушались ее.

Евгений не сдавался, но племянница быстро отчаялась.

«Дорогой Женя, я тебе благодарна за все усилия, — написала она ему на вырванной из ученической тетрадки странице и вручила, пряча взгляд, — но хватит тратить на меня время. Я вижу, как ты устал сюда приезжать. У тебя своя жизнь, которая должна продолжаться, а моя жизнь кончена. Голос не вернуть, мне пора смириться и привыкать жить по-новому. Я устала от бессмысленной надежды, извини меня!»

— Это ты напрасно, — сказал он ей, прочитав. — После небольшого перерыва следует начать второй курс. Во-первых, закрепить достигнутое, а во-вторых, продвигаться дальше. Еще ничего не потеряно! Голос вернется.

Таня покачала головой и вытолкала его из своей комнаты. В глазах ее при этом стояли слезы.

Сначала Евгений решил, что плохой из него психолог, раз он не сумел убедить пациента в радужных перспективах. Потом подумал, что Таня не простила его и продолжает считать главным виновником смерти матери. Однако, поразмыслив и сопоставив кое-какие факты, он пришел к выводу, что причина, по которой девушка не идет на контакт, заключалась все-таки в ином. Многое указывало на то, что одна психологическая травма наложилась у Татьяны на другую, и они взаимно усилились. Вот только что именно не давало ей покоя? Поскольку их общение в основном сводилось к рисункам и заметкам, Ромашов был сильно ограничен в средствах.

Евгений решил, что племянница винит в произошедшем прежде всего себя, ее немота стала своеобразной формой аутоагрессии. Так называемый «синдром русалочки»: девушка подсознательно запрещала себе говорить, превратив голос в расплату, например, за некий грех. Евгений своими вопросами бередил незаживающую рану и постепенно подбирался к сути. Таня испугалась, что всплывут истинные причины, которые бы она желала сохранить в секрете, и оборвала сеансы. Люди, как правило, боятся под гипнозом разболтать постыдные тайны, и никакие уверения в обратном на них не действуют.

Для устойчивого прогресса в лечении требовалось установить истину, и Евгений был готов провести расследование. Он хотел знать, за что племянница себя казнит.

Самая распространенная в мире причина для всех детских бед — это отношения в семье. Евгений для начала двинулся по типичной схеме, отрабатывая версию внутрисемейных конфликтов. Он задумался, кто мог бы пролить свет на таинственное содержимое семейных шкафов его покойного брата. Возможно, необходимой информацией владели родители, но отец плохо себя чувствовал — после двойных похорон слег, и Женя опасался его тревожить. Оставалась мама…

Раиса Сергеевна удивительно смиренно перенесла смерть старшего сына и невестки. Наверно, ей просто было не до истерик, поскольку муж-сердечник требовал заботы, а беспомощная внучка нуждалась в опеке. Мать стоически несла свой крест и черпала в этом все новые и новые силы. Однако когда Евгений попытался завести с ней беседу о семейных проблемах покойного Саньки, то получил жёсткий отлуп.

— Прошлого не вернешь, и копаться в грязном белье я не позволю! Прошу, оставь девочку в покое!

— Так что-то все-таки было неладно? — встрепенулся Евгений. — О каком «грязном белье» речь? Ира и Саня ссорились или что?

— Не было ничего! — отрезала мать. — Не было! Заруби это себе на носу. У Саньки все хорошо складывалось: дом полная чаша, дочка талантище, жена красавица. Люди завидовали! От их зависти, может, и пошли все беды. Сглазили их! И сейчас небось косточки покойным перемывают, злословят, не угомонятся никак, чтоб им пусто было!

— То есть, личная жизнь Саньки была настолько интересной, что оказалась в центре обсуждения соседей? Вот так новость.

— Нечего тебе в это лезть! Там все неправда, — запретила мать. — При жизни с братом не дружил особо, ничем не помогал, так чего теперь завелся?

— Это же не блажь, мама! Это ради Таньки.

— У Тани все налаживается. Сам сказал: она говорить под гипнозом начала. Наяву беззвучно пока губами двигает, но угадать уже можно.

— Этого мало!

— С нее довольно! Со сцены ей не выступать, а декорации в театре рисовать и безгласная сумеет. Если все дело в том, что она, как ты утверждаешь, просто не хочет, то не лезь к ней в душу. Когда созреет — тогда и ладно, а нет, так и нет. Пугать ребенка, клин клином вышибать, я тебе не позволю. Она, бедняжка, довольно настрадалась, чтобы еще и твою безумную терапию выносить. Иди и практикуйся лучше на своих алкоголиках!

Переубедить мать Жене не удалось, но идею докопаться до правды он не оставил. Временную неудачу Евгений рассматривал как личный вызов. Он планировал расспросить тех самых «злоязычных соседей» и бабушек у подъезда, ежели таковые все еще водились в стремительно меняющемся городском пейзаже. Можно было найти сослуживцев, нанести визит в колледж, где училась Татьяна, однако времени, как назло, на все не хватало. На работе случилась запарка, клиенты пошли, что называется, косяком, да и частые поездки в родительский дом (то продуктов занести, то лекарств) не позволяли выкроить и полдня на расследование. Поздним вечером он буквально доползал до постели и дрых без задних ног, пока будильник не поднимал его, чтобы опять идти в клинику.

Как-то раз, уже в начале декабря Евгений возвращался от родителей к себе. Новую машину он приобрести не успел, ждал выплат от страховой компании, и потому добирался всюду общественным транспортом.

На железнодорожной станции к нему приблизилась цыганка — довольно молодая, не старше двадцати-двадцати трех лет, но уже глубоко беременная. Облачена она была в цветастые длиннополые наряды, как это заведено у ее нации, но вместо платка носила обычную лыжную шапочку, которая казалась ей мала и не скрывала завивающихся прядей и огромных серег из «самоварного золота».

Евгений оглядел цыганку с головы до пят, взглядом предостерегая от навязчивых речей в стиле «дай погадаю, всю правду скажу». Цыганка, впрочем, не лезла, не требовала позолотить ручку, а скромно стояла рядом, кутаясь в старое драповое пальто, из-под которого торчал подол забрызганной юбки.

Час был поздний. Промозглый ветер гонял по перрону мусор из опрокинутой урны, а силуэты обкромсанных, давно уже по-зимнему прозрачных тополей терялись за сумеречной пеленой. Платформа была пустынной, лишь на противоположной стороне виднелось несколько припозднившихся пассажиров. Жертвы маятниковой миграции возвращались с работы и, сойдя с только что прошедшей электрички, неулыбчиво и быстро просачивались через турникеты, спеша поскорей попасть домой.

Ромашов повернулся спиной к ярко освещенному вокзалу, наслаждаясь болезненным ощущением полного одиночества. В обозримом пространстве, кроме цыганки, никого не было. Однако эта женщина, казалось, просто искала молчаливой компании, никак не беспокоя, и ее присутствие спустя минуту совершенно перестало его волновать.

Электричка запаздывала. С темного неба посыпался мелкий снег вперемешку с ледяным дождем. Евгений подумал, что нормальная зима в этом году тоже запаздывает, никто и ничто не желает соблюдать расписание. Вдохнув сырой воздух полной грудью, он поднял воротник.

Когда пригородная «собака», предупредительно свистнув, наконец подошла к перрону и с судорожным лязгом распахнула теплое нутро, залитое желтоватым светом, Ромашов с плохо скрываемым облегчением поспешил к дверям.

Неуклюже переваливаясь на отечных ногах, обутых в видавшие виды кроссовки, цыганка двинулась за ним, но в самый последний момент поскользнулась на обледенелом краю платформы и начала падать.

Боковым зрением уловив непорядок, Евгений обернулся и успел подхватить девицу под локоть.

— Осторожней! Так и под поезд можно угодить.

Она взглянула на него испуганно, со смесью удивления и благодарности.

Евгений помог ей подняться в вагон.

— Спасибо, — промолвила та замерзшими губами.

Ромашов увидел кровоподтек на скуле, который безуспешно старались замазать, и глубокие болезненные синяки под нижними, набухшими от недавних слез, веками. Неужели, «бьет, значит, любит»? Вблизи стало заметно, что цыганку отличала нездоровая худоба, развившаяся вопреки ее деликатному положению. Некоторых женщин будущее материнство красит, а некоторых доводит до могилы, особенно если находятся желающие к ней специально подтолкнуть.

Поддаваясь неожиданному для себя порыву, Ромашов спросил:

— Вам помощь не нужна?

— Нет, — она была краткой и, прежде чем пройти в вагон, с тревогой оглянулась на оставшуюся за спиной платформу, словно боялась, что из-за снежной пелены выскочит нежелательная погоня.

Может, этот ее взгляд, а может, нервно дрожащие руки без перчаток и напряжение в натянутой спине заставили Ромашова прояснить ситуацию:

— Я могу дать вам телефон центра психологической поддержки для людей, попавших в трудную жизненную ситуацию. Просто я по работе с этим связан.

— Не надо, — она съежилась еще сильнее и скользнула мимо.

— Извините! — бросил он вслед, ругая себя почем зря, что вообще раскрыл рот. Никогда прежде за ним не случалось подобной благотворительности — на ходу и нахаляву, а тут прямо черт дернул.

Двери, шипя, съехались, отгородив неуютный тамбур от холода, снега и ветра. Электричка дернулась и покатила, набирая ход. Ромашов прошел в пустой вагон. Цыганка, как оказалось, далеко не убежала, стояла в проходе, раздумывая. Обернувшись, она снова шепнула:

— Спасибо! — Он угадал это слово по движению губ.

Евгений кивнул, сел на ближайшую скамью и уставился в черный прямоугольник окна.

Его случайная попутчица долго мялась, но потом все же подошла с таким видом, будто в любую секунду готова кинуться наутек.

— А в этом центре… — начала она, и голос ее почти потерялся за стуком колес, резко взвизгивающих на поворотах.

Ромашов поднял на нее глаза.

— В этом вашем центре… там могут дать адрес, где переночевать бесплатно?

— Да, это возможно.

Цыганка ждала продолжения, и Ромашов нехотя пояснил:

— Они помогут вам делом и окажут юридическую поддержку, если вы в подобном нуждаетесь. С одной из женщин, психологом Центра, я очень хорошо знаком. Если желаете, я ей наберу прямо сейчас, и она вас сориентирует.

Последнее было явно лишним, но раз уж начал, надо было довести дело до конца, половинчатости Ромашов терпеть не мог. Мысленно чертыхаясь, он полез во внутренний карман, где носил визитницу с контактами подобного рода. Он не был добрым самаритянином в полном смысле слова, но род его деятельности предполагал всякое, потому полезные мелочи он всегда держал под рукой.

Евгений нашел визитку, подцепил один из прямоугольников ногтем, вытянул и отдал цыганке:

— Это координаты Кризисного центра. По указанным телефонам вам ответит дежурный. Но повторяю, если помощь нужна срочно, я могу связаться непосредственно с главным психологом. У вас имеется при себе мобильный?

— Нет.

— А приобрести карточку сможете?

— Я купила билет до Москвы, — ответила цыганка, вздергивая подбородок и тем самым, видимо, намекая, что последние копейки пустила на честную жизнь.

«Конечно, — подумал Ромашов, — с таким пузом через забор не полезешь и от транспортной полиции не побегаешь, а ночевать в обезьяннике девушка явно не желает».

— Вы не смотрите, что я так одета, это… это маскарад! — выдала вдруг цыганка. — Мне надо уехать и… на пару дней скрыться. Не спрашивайте ничего! Вы добрый, поэтому я с вами заговорила, но втягивать вас в свои проблемы не хочу.

— Да я и не навязываюсь, — откликнулся Евгений. — Подождите, я все же позвоню Екатерине Андреевне.

Он вытащил телефон, дозвонился до подруги, коротко объяснив ситуацию, а затем бесстрашно передал трубку цыганке. Пока девушка тихо говорила, он исподволь разглядывал ее.

Пожалуй, он поторопился отнести ее к цыганскому племени. Да, у его визави была смуглая кожа и темные глаза, и внешне она ничем не отличалась от типичных обитателей табора, но вот манеры были вовсе не грубыми, речь грамотная и лишенная визгливого акцента. В ней, если абстрагироваться от одежды, не было ничего вульгарного, свойственного не слишком образованным бродяжкам. Кожа на руках нежная, а лак для ногтей светлого, почти незаметного оттенка. Эту девицу не использовали на грубых работах, и, отогревшись немного в тепле вагона, она стала выглядеть как нормальная московская девчонка, стало даже заметно, насколько аристократичные пальцы сжимают его смартфон.

Косметикой девушка не пользовалась. Нельзя сказать, что это из-за спешки она не успела накраситься — синяк на скуле она явно старалась скрыть, но делала это еще утром, и за минувшие часы тональный крем успел слегка «полинять». У девицы, яркой от природы, был вкус, и, наверное, она говорила правду, называя пестрые цыганские тряпки «маскарадом». Пальто она носила добротное, хотя и ужасно старое, с обтрепанными манжетами и пуговицами, пришитыми по-разному: где крестиком, а где «гусиной лапкой», словно одежда, как переходящее знамя, путешествовала от женщины к женщине не один десяток лет. Кроссовки были заляпаны глиной, как и подол юбки, и создавалось стойкое впечатление, что их хозяйка бежала по грунтовой дороге, разбрызгивая лужи. С утра было теплее, это только к вечеру воду и грязь сковал ледок — значит, добиралась она до вокзала издалека, много шла, устала (отсюда и тени под ввалившимися глазами). А еще она наверняка испытывала страшный голод…

«Ей в полицию бы обратиться, а не в Кризисный центр, — подумал Ромашов, — впрочем, Катя разберется. Если надо, и к следователю отведет. Сейчас бедняжке нужен хороший горячий ужин и чистая постель».

Договорив и, по всему, договорившись, «цыганка» (мысленно он теперь брал это слово в кавычки) вернула Евгению смартфон и повеселела. Держалась она по-прежнему настороженно, но Ромашов к ней не лез. Исповедовать неудачниц он предпочитал на работе, а не в личное время.

«Цыганка» и сама не спешила раскрываться перед незнакомцем, но чувство признательности ей было известно.

— Вы очень хороший, — заявила она, разглядывая его в открытую, — бескорыстно помогли совершенно чужому человеку и даже не побоялись, что я украду ваш дорогой телефон.

— Не стоит благодарности, — сказал Ромашов.

— Вы часто людям помогаете, умеете слушать… и видите, замечаете многое. Вы похожи на священника… но вы атеист. Так странно…

Евгений с бОльшим интересом взглянул на попутчицу. Кажется, и ей были не чужды игры в дедукцию. Может, она работала гадалкой, раскладывала своими наманикюренными пальчиками карты Таро и навострилась читать клиентов, как раскрытую книгу. Вот только одним ужасным утром что-то пошло не так, случился конфликт, пришлось податься в бега. Правда, беременность эта ее…

«Нет, стоп! — запретил он себе. — Не мое это дело».

— Не волнуйтесь за меня, мне помогут, я это теперь точно знаю, — произнесла девица, и на ее губах родилась легкая улыбка. Родилась — и погасла, как робкий солнечный лучик пробившийся сквозь хмурые тучи. — А вот другая девушка в вашей помощи все еще нуждается. Мучаетесь вы из-за нее, а она ваши усилия не ценит, отвергает. А ведь вы и сами в смертельной опасности оказались.

Евгений тяжко вздохнул:

— Давайте обойдемся без вокзальных фокусов, не портите о себе впечатление. Вы запомнили адрес, куда идти, когда сойдете с поезда? Вот и хорошо, мы квиты.

— Нет, не квиты, — возразила «цыганка». — И это не фокус. Вы помогли мне, а я вам хочу помочь. Мир на доброте людской зиждется. Проклятие на ваш род наложили — страшное, черное. Я вижу, на смерть делали. Двое уже ушли — недавно, три месяца только прошло, двое пока стоят, очереди ждут, но не отвертятся. А еще двое… им могилы копать. Как выкопают, так и их смерть заберет, род прервется.

Ромашову стало слегка не по себе, но он не собирался клевать на доморощенный психоанализ и развод для простаков.

— Послушайте…

— Удар, звон стекла, крики, взрыв… — не обращая на него внимания, начала бубнить «цыганка», сейчас, как никогда раньше, делаясь похожей на уличную гадалку.

Она прикрыла глаза, откинулась назад и говорила, чуть покачиваясь, будто в трансе. Ее серьги побрякивали, отражая свет потолочных ламп. Пальцы комкали пояс пальто, крутили его, заматывая в колечко и тотчас разматывая.

— Смерть на шоссе… Мост через реку… Много машин… Огонь, страшно как!.. Внезапно… все в один день и час, но сильный ангел-хранитель… вмешался, отвел… Василий, Василий… это его имя, запомните его! Вся семья: муж, жена, дочь… Одна в аварии погибла сразу… другой тоже в машине был… в больнице умер. Дочь жива, но жить не хочет… Василий ее с того света гонит, не дает за грань уйти… а она сопротивляется. Не слышит его, не верит…. Еще один мужчина, родственник со смертью в гляделки играет… старый, этого не спасти… А на вас ни царапины!.. И девочка жива… только дальше хуже будет!

Ромашов смотрел на нее, не зная, что предпринять. Голос цыганки звучал монотонно, паузы она делала в самых неожиданных местах. Пальцы ее продолжали независимый танец, дергая пояс — но опять же, дергая размеренно, однообразно.

— Таа-ня-а, — вдруг нараспев выдохнула цыганка, она качалась все сильней, сжимая пальцы в кулаки. — Таня себя винит… через нее проклятие упало… молодая, глупая, хотела, как лучше… себя корит, а поздно… вы сильный, но в беду полезете сами… по своей инициативе сгинете… Только Василий вам поможет!

— Откуда вы все это берете? — довольно грубо спросил Евгений. — Что за Таня? Что за Василий?

«Цыганка» открыла глаза, но не смотрела на него, уставилась мимо и сквозь, словно по-прежнему пребывая в трансе.

— Вы все по крови связаны… побратимы… не отступите, искать будете… плохо это… для вас плохо! Но судьба такова… по грани идти…

Сейчас было очевидно, что девушка прекрасно отдает себе отчет в том, что произносит. Хотя в целом ее манера говорить не изменилась, истеричное кликушество исчезло. Да и было ли?

— Вы сейчас мне пророчествуете или просто так выдумываете? — поинтересовался Ромашов, разбивая иронией повисшее в воздухе напряжение. — Необычный у вас метод для самогипноза. В магическом салоне тренировались?

Странная девица моргнула, залилась жаркой краской и уставилась на носки своих грязных кроссовок — или, скорее, на свой огромный живот, перекрывавший видимость.

— У меня с рождения дар, — вымолвила она в прежней, тихой манере. — Можете не верить, но я вам добром за добро плачу. И денег не прошу.

— Вы не ответили, откуда взяли имена Тани и Василия. Кто это такие?

— А вы не знаете?

— Нет, не знаю.

— Придет время, все станет ясным, как родниковая вода. Вот, возьмите амулет, он вам поможет беды избежать. Он слабенький, но на один раз точно хватит. А может, и на два.

Она протянула ему откуда-то взявшуюся монету. Только что ничего не было — и раз, на раскрытой ладони блеснул серебристый неровный кругляш с полустершимся изображением крылатого дракона.

«Ловко!», — восхитился Ромашов. Монета походила на старинную, возможно, китайскую, и наверняка являлась подделкой — из тех, что продают в сувенирных лавках.

— Возьмите, не бойтесь, это тоже бесплатно, — цыганка с необычной для себя настойчивостью всунула ему монету. — Всегда держите при себе, даже если не верите. До вашей Тани мне дела нет, но вы не представляете даже, как сильно мне сегодня помогли. Жизнь спасли. Не должна я быть у вас в долгу. Не должна и не буду, откуплюсь! А теперь пойду, нельзя мне с вами больше…

— Подождите! — не выдержал Евгений.

— Не могу. Вы сделали все, что могли, для меня, а я — все, что могла, для вас. Теперь нам время разойтись. Так надо.

— Духи велят? — саркастически поддел он.

— Да, считайте так. Духи. Берегитесь черной смерти! Она вас на дороге поджидает.

— На какой дороге?

— Шоссе, лесная тропинка, дорожка, мост… Амулет Белого Дракона дважды смерть отведет, но дальше вы сами.

— А разве вам самой амулет не пригодится?

— А он не мой, — девушка встала, — уже не мой, ваш он. Василий велел вам отдать — я отдала.

— Не жалко?

— Жалко. Но я откупиться от еще большей беды хочу. И вам польза. Прощайте!

С этими словами она заскользила по проходу, для устойчивости цепляясь руками за поручни на лавках. Ромашов озадаченно смотрел ей вслед и сжимал в кулаке холодную монетку.

О гипнозе и не только

Встреча с «цыганкой» Ромашова скорей позабавила, чем поразила или напугала. Будучи гипнологом со стажем, он прекрасно представлял, что такое транс и какие возможности благодаря ему получают люди.

Обучаясь в вузе, Евгений присутствовал на лекциях известного профессора, члена профессиональной психотерапевтической лиги Ильи Николаевича Левадского. Его удивительные рассказы и демонстрации человеческих возможностей так поразили Ромашова, что он загорелся идеей посвятить этому жизнь.

— Способность поддаваться гипнозу зависит от эмоциональности человека и его воображения. Насколько человек гипнабелен сам, настолько хорошим гипнологом он станет, — доказывал профессор, вызывая добровольцев из числа студентов-медиков на сцену. — Тот, кто не может впасть в транс, пусть ставит крест на профессии психиатра и психотерапевта. С помощью одних только медикаментозных инструментов громких удач в нашей сфере не добиться.

Однажды Левадскому задали вопрос:

— Гипнотизеры заставляют пациентов мысленно путешествовать в прошлое и будущее в поисках источника подспудных психологических проблем, но не фантазии ли это?

— Я веду курс развития определенных способностей и за свою долгую жизнь в профессии наблюдал разные вещи, — ответил тот. — Конечно, под гипнозом активно работает воображение, и на этом основании некоторые отрицают достоверность информации, полученной на сеансах. При желании, можно «вспомнить» своё бытие динозавром или Наполеоном, особенно, если сам гипнолог подтолкнет к тому наводящими вопросами. Однако помогая, скажем, свидетелям преступления вспомнить недавнее прошлое, заглянуть в те углы, куда человек не имел возможности заглянуть в сознательном состоянии, но фиксировал детали бессознательно, я не имел проблем с «ложными воспоминаниями». Мои коллеги гипнологи-дознаватели официально работают в Следственном Комитете и помогают раскрывать самые запутанные случаи, когда иные методы бессильны. При точном соблюдении протокола люди всегда вспоминают именно то, что было, и это подтверждается параллельными следственными источниками.

— А человек способен соврать под гипнозом? — не унимался любопытный студент.

— Пациент зависит от воли гипнолога и от корректности задаваемых ему вопросов, вот почему так важно соблюдать протокол и формулировать вопросы нейтрально. Однако при глубокой сомнамбулической стадии соврать ни у кого не получится. Другое дело, что погрузиться в глубокий транс способны немногие. Запомните, что на 70% дар гипноза принадлежит гипнотизируемому, и только на 30% самому гипнологу. Смиритесь, если перед вами будет сидеть интраверт с критичным умом, с подобным пациентом результаты всегда будут скромными.

Уроки профессора Левадского не прошли для Ромашова впустую. Сегодня Евгения считали отличным гипнологом, да и сам он, без ложной скромности, полагал, что неплохо разбирается в вопросе.

По здравому размышлению он решил, что «цыганка» вполне могла погрузиться в самопроизвольный транс и что-то такое вытащить из мелких деталей, на которые сознание в обычном состоянии не обращает внимания. Имя «Таня» она угадала, а с «Василием» промахнулась — бывает. Про аварию девица читала в газете, там же — видела фото счастливо спасшегося Ромашова. Все это хорошо укладывалось в рамки транса, когда подсознание легко выдает забытые мелочи. А вот причитания про «беду», «смерть» и «проклятие» — это обычный набор салонной гадалки, как и монета-сувенир, в силу которой Евгений, конечно, никогда не поверит.

Монетку, впрочем, выкидывать он не стал, положил в портмоне, где уже пряталась миниатюрная мышка из Мышкина — подарок благодарной пациентки. Мышке полагалось периодически поглаживать спинку, «чтобы денежка в кошельке не переводилась», чего Ромашов, естественно, не делал, но сувенир хранил, редко о нем вспоминая. Теперь мышке составил пару крылатый дракон. Возможно, позже он придумает ему какое-то полезное применение.

И все же за нервной болезнью Татьяны стояла какая-то трагедия, и с ней Жене необходимо было разобраться. Свое расследование он начал с осмотра квартиры брата, куда отправился на следующий вечер, чтобы методично порыться в ящиках и найти… он сам не знал, чего.

Квартира выглядела нежилой: слишком аккуратной и лишенной запахов. Евгений вспомнил, как сразу после похорон мать пришла сюда и, засучив рукава, молча взялась за уборку. Она безжалостно выкидывала на помойку все, что казалось ей лишним или напоминало о сыне и невестке чересчур рьяно.

Евгений собирался помочь, но его возмутило, что мама сочла мусором Танины детские рисунки. Начертанные неуверенной рукой, они были наивными, незрелыми и где-то неудачными, но сама Таня их хранила, значит, ей они были дороги. Раиса Сергеевна уступила, запихнула рассыпающиеся листы в самый нижний ящик письменного стола, но Жене пришлось уйти, дабы избежать дальнейшего скандала.

Конечно, он понимал, что это не черствость, а всего лишь проявление характера. Не факт, что человек, шумно переживающий горе или впадающий в кататонию, скорбит больше, чем методичный аккуратист. Немытые тарелки, безумный взгляд и ступор не обязательные признаки страданий, как и музей, в который иной раз родственники превращают жилье погибших, не свидетельство большой любви. Плохо одно: после такой грандиозной чистки найти что-либо превращалось в безнадежное дело.

Евгений пропадал в квартире уже третий час, но ни на шаг не продвинулся. Девичий дневник, что вела Таня, был полон стихов, картинок и глупейших анкет, а последняя запись в нем была сделана за полгода до трагедии. Он пролистал его и отложил за ненадобностью. Писем, счетов, подозрительных чеков Ира не сохранила (или это мама постаралась). Санька держал в кабинете кипу бумаг, но все они касались исключительно работы и ничего не проясняли.

Впрочем, случилась и неожиданная находка. В верхнем ящике Таниного стола Евгений нашел старую семейную реликвию: курительную трубку, которую деду подарил на память фронтовой друг и побратим с заковыристым нерусским именем. Дед вроде бы рассказывал, что тот был родом из Сибири и служил на фронте снайпером, они не раз спасали друг другу жизни.

Трубку Женя сразу узнал, хотя она очень давно не попадалась ему на глаза. Посеревшая от времени, она все еще пахла табаком. Ее украшали искусно вырезанные символы солнца, луны и животных, а по мундштуку шли короткие и неглубокие насечки: так снайпер помечал число пораженных им целей. «На прикладе винтовки делать зарубки нельзя, — объяснял он деду, — винтовка, она ж казенная. Придут и спросят: зачем хорошую вещь испортил? А трубка — моя. Что хочу с ней, то и делаю».

Насечек было много. Женя повертел трубку в руках, погладил большим пальцем теплое дерево и решил взять себе как память о дедушке. Нечего ей в пустой квартире пылиться, подумал он. Мать собиралась жилплощадь сдать, и семейная ценность рисковала окончательно затеряться.

Шаря в комоде, Ромашов наткнулся на пакет с Санькиными вещами, переданными из больницы. Каким-то чудом они не отправились в мусорный бак, видно, мать сунула их в дальний угол и забыла. В пакете лежал телефон.

Евгений поставил его на подзарядку, попутно просматривая записную книжку. Очень быстро он обнаружил загадочный контакт — «Валентин. плитка». Саня перед смертью названивал по этому номеру все утро.

— Плитка… — вслух повторил Евгений и задумался.

У Сани было несколько хорошо укомплектованных бригад, работающих на разных объектах. Однако все мастера в записной книжке значились полностью: фамилия, имя, отчество, профессия (маляр, столяр) и номер бригады. В этом Санька был неизменно педантичен, и нелепая «плитка» резала глаз. Торопился записать? Проявил внезапную небрежность? Или лукавил…

Как оказалось, Саня общался с «плиточником» регулярно и не только в день смерти. Разговоры длились от половины минуты до получаса и больше.

В дверь квартиры внезапно позвонили. Ромашов взглянул на часы: половина десятого вечера. Поздновато для визитов.

Звонок повторился.

Евгений прошел в прихожую и отпер замок. На пороге стояла миловидная барышня. Именно «барышня», по-другому не скажешь: юбка с оборочками, рукава-фонарики, волосы выбились из пучка и красиво завиваются по бокам круглого личика, глазища большие — то ли от природы, то ли от изумления. Увидеть Ромашова девушка явно не ждала. Но — ни грамма испуга.

— Здрасьте, — проговорила она, хлопая ресницами. — А чего вы тут делаете?

Вопрос его позабавил, но играть в игры с ребенком (на вид барышне было лет семнадцать) Ромашов не стал.

— Я брат Александра Ромашова. А вы?..

— Ой, да я знаю, кто вы такой! Вы — Танин дядя. Но я не поняла, что вы тут делаете, и Таня где? Я домой шла, окна горят, думаю — вернулась. А тут вы…

Девица попыталась заглянуть через плечо Ромашова, что было проблематично, так как тонкая и невысокая девушка едва доставала ему до подбородка. Она поднялась на цыпочки и изогнулась, выворачивая шею.

Видя столь титанические усилия, Женя посторонился.

— Судя по домашней одежде, вы соседка, — сказал он.

— Ой, а вы меня не узнали, да? Зойка я!

— Зойка? — Ромашов припоминал, что у Тани была подруга детства с таким именем, но в последний раз он видел ее, когда девочке, наверное, исполнилось лет десять.

— Ну да, Зойка. Зоя Калашникова, я живу этажом выше. — Пробежавшись взглядом по его фигуре, по дорогому костюму, она широко улыбнулась, оставшись довольна увиденным: — Классный прикид! Кто галстук выбирал?

— А что с ним не так? — Ромашов уставился на свой галстук.

— Красивый галстук, подходит. У того, кто его купил, хороший вкус.

— Я сам его купил.

— Ага, — девушка с важным видом покивала. — Ну, так что, вспомнили меня? Мы с Таней подруги, учились в одном классе. И сейчас связь не теряем, хотя она на декоратора учится, а я на повара. Между прочим, я очень вкусно готовлю, все так говорят. И мне немного огорчительно, что вы меня совсем-совсем не узнаете.

— Узнаю, конечно, — пошел против правды Ромашов, — только вы с нашей прошлой встречи сильно… гм, изменились.

— А то ж, — Зоя кокетливо хлопнула ресницами. — Между прочим, два месяца назад мне исполнилось восемнадцать.

— Поздравляю.

— Спасибо! А встречались мы в последний раз, когда я была в седьмом классе. И тогда мы с вами на «ты» общались. Я вот думаю, может, продолжим традицию, перейдем обратно на «ты»? Не возражаешь?

— Не возражаю, — Евгений, изо всех сил сдерживая кривую усмешку, кивнул гостье, чтоб та заходила. — Ты-то мне и нужна, Зоя, проходи.

— Так где Таня? Ей лучше? Она заговорила? — тараторила неугомонная Зоя, пока Ромашов захлопывал дверь. — Когда можно с ней увидеться? Я скучаю. Неужели она меня вовсе не желает видеть? А что мы с тобой будем делать в пустой квартире?

Последний вопрос, выбивающийся из строки, показался Евгению самым важным, и он начал с него:

— У меня к тебе несколько вопросов. Надеюсь, ты не боишься остаться наедине с незнакомым мужчиной? Уверяю, у меня и в мыслях нет ничего такого, просто вопросы очень личные и их неудобно обсуждать на лестничной клетке.

— А чего это мне бояться? — Зоя фыркнула. — Тоже мне, незнакомец! Не такой ты и страшный, даже наоборот. Таня про тебя иногда рассказывала, ты доктор, психоаналитик.

— Психотерапевт, — поправил он.

— А есть разница?

— Есть.

— Какая?

— Давай потом. Сначала мои вопросы.

— Нет, сначала мои, а то забуду! — Зоя набрала в грудь воздуха и выпалила: — Меня к Тане не пустили!

— Почему? — опешил Евгений.

— Не знаю! Раиса Сергеевна не пустила. Сказала, нечего мне у них делать, Тане про прошлое напоминать.

Евгений нахмурился:

— Глупость какая.

— Так это не твоих рук дело? То есть языка. То есть я хотела сказать… — девушка слегка запуталась и с досады покраснела.

— Я совершенно ни при чем. Даже не знал.

— Это хорошо. Ты прикольный. Умеешь носить костюмы с галстуком и не смотреться в них похоронным агентом. Уважаю. Было бы обидно, если б ты вдруг оказался таким… э-э… таким… — она вновь вспыхнула и замолчала.

— Я ничего никому не запрещал, — отчеканил Ромашов. — Спрошу у Тани, надеюсь, это недоразумение уладится. А сейчас…

— Ты так и не ответил, как у нее дела, — вновь заговорила Зоя. — Если молчишь, значит, все плохо, да?

— Прогресс есть. Собственно, я здесь как раз поэтому. Хочешь ей помочь?

— Конечно, хочу! А как? Кстати, почему ты ее не загипнотизировал? Ну, вот прямо так — бац, и она уже спит! И ты ей внушаешь все, что нужно. Что у нее снова голос есть.

Евгений вздохнул:

— Она не хочет.

— Не может быть! Она бредила гипнозом, волшебством и колдовством. Да она сто раз на дню повторяла…

— Колдовством? — перебил Ромашов. — Шутишь?

— Ах, какие шутки! — Зоя всплеснула руками. — Ей срочно требовался колдун. Или ведьма. Она мне прямо так: «Зоя, найди настоящую ведьму, а то всяких шарлатанов полно, боюсь нарваться». Она и меня к ней потащила.

— Куда?

— Да к ведьме же! Знаешь, я сначала сильно сомневалась, но это была самая настоящая ведьма. Да-да, самая настоящая! Мерзкая такая, с бородавкой на лбу. Прямо в душу уставилась и все внутри у меня перевернула, — Зоя выкатила глаза, свела к переносице брови и сгорбилась, изображая ведьму: — Вот такая! Про меня все-все рассказала. А откуда? Я же не звезда, чтобы мою биографию люди наизусть знали. Мы ездили в подмосковный город Туманово, больше часа на электричке, потом на автобусе, потом пешком… такое приключение! Я всякий раз тряслась, страшно же, блин, но интересно! Трижды мы к ней ездили, последний раз незадолго до того, как… ну, как все случилось. Авария и похороны.

Евгений едва дождался возможности вставить слово.

— Зоя, зачем Тане понадобилась ведьма? Нераздельная любовь?

— Да не, какая еще любовь, — отмахнулась Зойка. — Таня натура возвышенная, ради себя и пальцем не пошевелит. Страдать будет, но навязываться не станет. Она из-за отца пошла.

— А что с ним?

— Много чего! Во-первых, проблемы серьезные: долги, кредиторы. А во-вторых, они разводиться собрались.

— Санька с Ирой?!

— Да, родители Тани собирались разводиться, — для убедительности Зоя активно покивала. — У них дня без скандала не проходило. Моя квартира сверху, и каждый вечер я их ор слышала сквозь потолок, а потолок-то бетонный. Таня, бедная, жила в самом эпицентре. Мне так ее жалко было, так жалко! А ты ни о чем не знал?

Ромашов, прислонившись спиной к стене, прикрыл глаза.

— Не знал, да? — Зоя резко притихла. — Ну да… такими вещами не хвастаются. Даже брату, даже психоаналитику…

Он взглянул на нее:

— Давно у них так? Скандалы.

— Да с год. Они на людях прилично себя вели. Если б я своими ушами не слышала… Ну, а Таня решила вмешаться. Восстановить семью. Я сказала ей, что, может, и ладно, пусть разводятся, если чужие друг другу стали. Мы же не дети, чтоб не понимать, чтоб ради нас брак сохранять, да и зачем? Но она на меня посмотрела, как… знаете, такими глазами недоуменными. «Покоя, — говорит, — хочу. Мира и тишины в доме. Но развод не выход».

— Адрес «ведьмы» знаешь?

— Не-а, но дорогу помню. А зачем?

— Хочу разобраться, — сказал Евгений.

Зоя сбледнула с лица, и черные ее глазища стали как два блюдца.

— Думаешь, это колдовство ее родителей убило? Таня просила тишины в доме и — получила?!

Евгений поморщился:

— Нет, конечно. Психосоматика…

— Ой, мамочки! — Зоя не слушала. — А я-то тоже, выходит, да? Я тоже виновата! Вот же влипла, черт!

— Ты-то при чем? — устало спросил он.

— Я же с Таней к той бабке ездила! Она мне будущее предсказывала, про жениха. Блондин, военный и форму носит. Ой, мамочки!

Маленькое происшествие

После рассказа Зои Евгения уже не удивило, когда по номеру «Валентин. плитка» ответил женских голос.

— Саша?

— Валентина? — спросил в ответ Евгений.

— Да, — голос звучал неуверенно, но почти сразу перешел в атаку. — Кто это? Почему вы звоните с номера Александра Ромашова?

Женя прислушивался к интонациям и дыханию собеседницы, планируя установить с ней обратную связь, чтобы лучше понять ее мотивы. Если понадобится, он хотел надавить на нее, используя приемы НЛП². Судя по сбивчивым нервным вдохам, одна только мысль о Саньке вызвала в душе Валентины бурю. И — это был его второй молниеносный вывод — о трагической смерти женщине не сообщили.

— Я его брат, Евгений, — имитируя ее напористый, агрессивный темп, произнес он. — А вы кем ему приходитесь?

— Это не ваше дело! Попрошу мне больше не звонить! И Саше передайте, пусть сотрет мой номер!

Чрезмерно эмоциональная реакция почти не оставляла сомнений, что Валентина была той самой «интрижкой на стороне», поставившей семью на грань распада. Кажется, в тот последний день они с Саней поругались. Брат психанул, и это спровоцировало приступ.

— Саня скончался три месяца назад, — Женя успел это сказать прежде, чем женщина бросила трубку.

На том конце повисла недоверчивая тишина.

— Вы не знали?

Ромашов попытался представить себе незнакомку: похожа на Ирину или нет? Голос у нее был совершенно другой — низкий, сочный, уверенный. Скорей всего, это иной тип женщины и по внешности, и по складу, иначе зачем менять шило на мыло?

— Вы… — Валентина закашлялась от переизбытка эмоций. — Это шутка такая глупая? Саша вас подговорил?

«О прорабе, чья бригада клала на даче плитку, говорят иными словами, — подумал Евгений, — и на сообщение о смерти реагируют иначе».

— Мне надо с вами встретиться, — вслух сказал он. — Я подъеду к вам или, если хотите, пересечемся на нейтральной территории.

— Зачем?

— Хочу поговорить о брате.

— Зачем? Вы следователь?

— Нет. С чего у вас такая идея?

— Ну, вы звоните мне… сообщаете, что Саша погиб…

— Я не сказал «погиб», сказал «скончался».

— Он же такой молодой.

— Молодые тоже умирают. У Александра были враги?

— Нет, — кажется, женщина занервничала еще больше. — Не знаю. Какое вам дело? То есть… Если правда, что он умер, то какая разница? Его не вернешь.

Он не стал ей перечить:

— Саню не вернешь, это верно, но вы можете мне помочь прояснить одну вещь. При каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

Валентина несколько секунд молчала. Евгений прикинул, что раз она не отказывается, а напротив, затягивает разговор, общаться по телефону, не видя собеседника, ей комфортнее. Чувства к Александру в ней успели перебродить и рвались на свободу, но до сих пор у нее не было возможности выговориться. Выходило, что близких подруг она не имеет, доверенных лиц из числа родственников тоже. Одинокая дама бальзаковского возраста, возможно — вдова. Санька делал ей ремонт… Все до банальности просто. Как всегда.

— Я позвонила по объявлению, чтобы договориться… — Валентина оборвала сама себя. — Знаете, все это уже не важно. Мы расстались не лучшим образом.

— Вы знали, что он женат?

— И что?

Женщина тотчас встала на дыбы, но не отключилась — поговорить на болезненную тему ей и правда хотелось. В уме она не раз и не два проделывала нечто похожее: бросала в лицо жены аргументы, унижая и оскорбляя соперницу. Сейчас она шла по проторенной колее:

— Он любил меня! Меня — а не эту выдру, с которой не было ничего общего! Однако я не хотела уводить его из семьи, если вы на это намекаете. Да, его дочь вполне половозрелая особа. И да, он собирался разводиться, но решение созрело по его инициативе. К моменту нашей встречи старые чувства давно умерли. А потом… Саня, знаете, был непростой человек, с характером. И если заведется, обижал человека на ровном месте. Это к вопросу о врагах. У него, я вспомнила сейчас, были проблемы на работе. В стране кризис, бизнес шел все хуже… Он ввязался в мутную историю, кажется, что-то с криптовалютой, но не рассчитал сил, прогорел. Потом занял деньги у определенных людей и не смог вовремя отдать. Вы понимаете? Я тоже ему давала большие суммы, он обещал вернуть, говорил, мы разбогатеем…

— Как долго вы давали ему деньги? Один раз, два?

— Желаете их вернуть?

— У вас есть расписки, договор?

— Конечно, нет! Я верила ему, все ради него делала. Квартиру продала, чтобы его спасти, а он… И тут еще жена обо мне узнала! Мы много ругались, обстановка стала невыносимой. Он то приходил, то уходил, не знал, чего хотел. Денег не стало, он злился. Я предупреждала его, что однажды он настолько запутается, что к нему заявятся с битами и вышибут мозги…

Валентина снова кашлянула, на этот раз — чтобы скрыть нервозное беспокойство. Привычные слова, которые она столько раз мысленно произносила, вдруг слишком явно обнаружили связь со смертью. Когда она вновь заговорила, тембр ее изменился. Теперь она спешила оправдаться, убедить себя в том, что на ней вины нет.

— К чему ворошить прошлое? Давайте забудем! — потребовала она. — Я денег с вас не потребую, черт с ними, мне урок! Я пережила, перевернула эту страницу и вычеркнула из памяти. Слава богу, я не бедствую, на хлеб с маслом хватает, я самостоятельный человек! Больше не желаю ни вспоминать его, ни сожалеть. Все! Мне сказать вам нечего. Мы с Сашей расстались, наговорили друг другу много гадостей — это было еще в сентябре. С тех пор он мне ни разу не позвонил, как и я ему.

Евгений решил, что пора превратить ее обиду и обвинения в чувство вины. Люди, испытывающие вину, более сговорчивы.

— Он вам ни разу не позвонил, потому что умер, — сказал он, повторяя ее же слова, но чуть иначе, позволяя услышать и проникнуться, но не позволяя протестовать. — В сентябре. После всех этих гадостей, что вы друг другу наговорили.

— Господи…

Вот теперь до нее окончательно дошло. Евгений в воображении четко видел, как его собеседница прикрывает рот рукой, зрачки ее расширяются, а чувство вины стремительно выходит из берегов. Раньше ее угнетала ситуация в целом, но сейчас все стало куда серьезней. Человек умер, и ничего не исправишь.

— Ваш последний разговор состоялся по телефону, не так ли? — констатировал он, переиначивая ей же сказанное. — Вы дискутировали на повышенных тонах.

Она звучно сглотнула:

— Я не хочу это обсуждать.

Ее желание не имело значения и подлежало корректировке.

— Я понимаю, что вам неприятно это обсуждать, но мне необходимо уточнить. В день смерти Саня звонил вам. Если точнее, трижды звонил. Первый раз разговор совсем короткий — полагаю, вы бросили трубку, но Саня пытался вам что-то сообщить. Второй раз вы общались семь минут. Третий — пять. Все это время он вел машину. В какой-то момент ему стало плохо. Дорога была пустая, квалифицированная помощь запоздала.

— Зачем вы все это мне говорите? Когда он звонил, он был пьян!

Евгений не хотел ее щадить:

— Он умер от инсульта. Первый симптом — заторможенная невнятная речь.

— Не смейте меня обвинять! — закричала она, срываясь в панику. — Вы ничего не знаете о нас! И не имеете права судить!

— Вы правы, не имею, — сказал Ромашов, гася эту вспышку ледяным хладнокровием. — И не сужу. Я передумал, нам не за чем встречаться. Всего хорошего.

— Минуточку! Когда Саня умер? Какого числа?

— Десятого сентября.

— Боже мой…

Она не спросила, где он похоронен, и Ромашов малодушно поспешил дать отбой, а потом и выключил телефон. Он не хотел, чтобы эта женщина навещала могилу брата и имела возможность столкнуться там с матерью или дочерью покойного. Она три месяца жила без Саньки и вполне себе обходилась. Обойдется и впредь. А чувство подспудной вины не позволит ей, как он надеялся, требовать деньги за проданную квартиру, даже когда она остынет.

Однако новость про Санькины долги была скверной. Очень скверной. Кредиторы пока молчали, затаились по какой-то причине, возможно, ждали, когда дочь вступит в права наследства. «Надо бы выяснить реальное состояние дел, — подумал Евгений, — и если Таня осталась на бобах… Эх, Санька! Криптовалюта — надо же»

Он вышел из квартиры, тщательно закрыв ее на все замки. Зойку он спровадил еще полчаса назад, условившись, что они поедут «к ведьме» через три дня, когда у обоих в расписании появлялось окошко.

«Она хотела покоя и тишины», — вспомнил он слова Зои. Когда родители погибли, Таня решила, что всему виной ее неосторожное желание.

Евгений вздохнул. Близкие люди — главные источники наших переживаний. То, что Санька ни разу за последний год не посоветовался с ним, не пожаловался даже, а носил в себе и выносил в результате инсульт, говорило о недоверии. Он, Евгений Ромашов, тоже не проявлял особого желания лезть брату в душу, отделываясь при встрече дежурными фразами. А всю тяжесть последствий зачем-то взвалила на свои хрупкие плечи ни в чем не повинная Татьяна.

Евгений планировал принудить ту дурную бабку провести «исцеляющий сеанс» и дать понять Тане, что никакого проклятия, никакой вины на ней нет. Коль девушка оказалась настолько внушаема, что поверила доморощенной экстрасенше, то клин придется выбивать клином. Психосоматика — странная штука, и порой лечение требуется обставлять по-театральному пышно. На истину в данном случае Жене было наплевать, ему был нужен голый результат.

От грустных мыслей его отвлек телефонный звонок. Звонила Катя из Центра поддержки женщин, попавших в трудную ситуацию, та самая хорошая знакомая, к которой он направил «цыганку».

— Привет, дорогой. И что ж ты мне не перезваниваешь? — спросила она игриво. — Отправил ко мне страждущую и забыл? А ведь обещал, что созвонимся.

— Привет, Катюш. Нет, ничего я не забыл, просто… суматошно все. Кручусь без продыха.

— Хочешь немного развеяться? Приглашаю завтра на ланч.

— Лучше я сразу приглашу тебя на ужин. Идет?

— Согласна, — Катя довольно рассмеялась. — Завтра в семь в нашем ресторанчике на Неглинной.

Катя, а полностью Екатерина Андреевна Искустова, была однокурсницей Ромашова. Тогда же, в пору их почти беззаботной студенческой юности завязались их тесные отношения. Назвать их «романтическими» ни у Кати, ни у Жени язык не поворачивался, хотя там было место и поздним прогулкам под луной, и совместным завтракам на кухне студенческой общаги, и даже одна молниеносная поездка в Питер на выходные, где они провели весьма страстную белую ночь. При всем том полноценная «ячейка общества» у них не складывалась, и даже мысли не возникало не то что узаконить, но даже просто определиться в своих отношениях. Это был как раз тот случай, когда необременительность и сиюминутность устраивала обоих. И Женя, и Катя оказались приверженцами личной свободы, занимались учебой и карьерой и автономность ценили выше совместного быта. Серьезных романов на стороне они не заводили, хотя периодически случались интрижки, к которым оба относились совершенно спокойно. Время от времени они проводили вместе ночь и снова надолго разбегались. «Секс по дружбе» — так это однажды охарактеризовала Катя.

Ромашов такую дружбу в целом уважал. Катя, как и он, была психологом и психиатром, а два мозгоправа в одной квартире — это перебор.

Убрав телефон в карман, Евгений дождался зеленого сигнала светофора и стал переходить улицу по зебре. После Катиного звонка настроение его улучшилось, он уже предвкушал встречу, ужин и то, что за ним, как он надеялся, последует.

Неожиданно выскочивший из-за угла черный внедорожник едва не сбил его, Ромашов успел отскочить в самую последнюю секунду. Не устояв, он упал в грязную жижу. Машина, не притормозив, умчалась вдаль по улице.

К нему, в потрясении сидевшему в луже, кинулись два парня, по случаю оказавшиеся неподалеку.

— Номера запомнили? — спросил один из них, помогая подняться.

— Нет, но тут всюду камеры, — сказал Евгений не очень уверено.

— Ничего не сломали? Не ушиблись? — спросил второй. — Может, «скорую»?

— Спасибо, я в порядке, — отказался Ромашов, с сожалением осматривая испачканную одежду. В такой, пожалуй, в метро не пустят.

— Реакция у вас хорошая, — похвалил его второй парень. — Смерть на волосок прошла.

— Что? — Ромашов воззрился на него.

— В рубашке родились! — парень хлопнул его по плечу.

Он пожал парням руки и направился, прихрамывая, к приземистому павильону с сияющей буквой М на крыше.

Весь следующий день Ромашов невольно возвращался мыслями к этому происшествию. «Берегитесь черной смерти, она вас на дороге поджидает» — предостерегала «цыганка». Внедорожник, чуть не отправивший его на тот свет, был черным.

За ужином он с усмешкой поделился с Катериной:

— Как тебе совпадение? Я дважды избежал смерти на дороге, и, что примечательно, оба раза была черная машина. В аварии на мосту я именно в черный «Логан» врезался, и вчера черный «Джип» меня едва не сбил.

— Ничего себе!

— Надеюсь, китайский амулет свой защитный ресурс не исчерпал. Я только начал разбираться в запутанном деле с проклятием, ведьмами и неведомым Василием, уступившим мне монетку с драконом. Было бы жаль завтра угодить под трамвай.

— Зря смеешься, — Катя к его удивлению осталась серьезной. — Есть такие вещи, которые нельзя упоминать всуе. Человеческая психика чревата сюрпризами. Будешь зубоскалить — сам себе свинью подложишь.

— Катюша, дорогая, не передергивай. Я верю в то, что возможности человека практически не лимитированы и встречаются отдельные представители, одаренные больше других. Но верить в силу святой воды, чудесных талисманов и заклинания ты меня не заставишь. Кстати, что стало с «цыганкой»?

Катя пожала плечами:

— Она провела в гостевом доме две ночи и ушла.

— На откровенность ее не сподвигла? Любопытно, что довело ее до бегства.

— Наша задача — помочь женщине пережить трудные времена, а не препарировать ее прошлое.

— А как же «подарить удочку, а не пойманную рыбу»?

— Мы стараемся внушить человеку уверенность в себе, оказать поддержку, однако это работа длительная и занимает не один день. Ты же прекрасно знаешь, что нужна воля самой женщины, ее искреннее, а не напускное желание что-то изменить в себе и в жизни. По статистике, кстати, жертвы домашнего насилия возвращаются к мужьям в 90% случаев.

— Если женщина находится в зависимых отношениях с мужчиной, ей это для чего-то нужно, — сказал Ромашов. — Насилие несет компенсаторную нагрузку, но чтобы разобраться, потребуется не один разговор по душам. Мне странно, что ты не настояла на более тесном общении с «цыганкой». Теряешь интерес к профессии?

— Скорей всего, женщина просто нуждалась в любви, — задумчиво проговорила Катя. — Мы все в ней нуждаемся.

— Да, — Евгений кивнул, отводя взгляд в окно, за которым плясали ночные огни. — Еще одна тривиальная история. Жертва терпит побои ради последующего бурного примирения, когда ей вновь кажется, что муж ее любит.

Катя взглянула на Ромашова со странным выражением на лице:

— Может, желаешь подработать в нашем центре на добровольных началах? У нас множество историй, интересных для специалиста.

Но Евгений не среагировал на завуалированный подкол, остался все таим же серьезным.

— Мне жаль «цыганку». Жаль, что мы так мало пообщались. Хочется выяснить, что с ней, куда она вернулась… кто ее родители, и где живет.

— Зачем?

— Не знаю. Она еще слишком молода, и не может достойно дать отпор. Или не видит выхода. Но если решилась на побег в никуда, значит, мужества ей не занимать. По-моему, как раз такая и способна вырваться из трясины. Ей просто надо было все разложить по полочкам и дать надежду.

— Не соглашусь, — Катя качнула головой. — Страсть, сменяющая период скандалов, привязывает жертву к своему палачу еще сильнее, поэтому она и возвращается. Это безнадежно, поверь мне. Я встречала сотни таких, и лишь единицы были готовы порвать с ложными стереотипами.

— Будет жаль, если «цыганка» вернется к прежней жизни. Она показалась мне необычной. Ты выяснила хотя бы, как ее зовут?

— А ты не знаешь? — удивилась Катя.

— А к чему мне было с ней знакомиться?

— Она представилась Розой, а паспорта мы не требуем.

Ромашов усмехнулся:

— Цыганка Роза — так же фальшиво и показушно, как и ее маскарад. Чувствуется насмешка. Нет, правда, это была очень необычная девушка. И она нравится мне все больше.

— В каком смысле?

— В прямом, — он побарабанил пальцами по столу и улыбнулся. — Странная она. И все, что со мной происходит после встречи с ней, выглядит не менее странным. Досадно, что я ее упустил.

— Ты поверил в ясновидение? — Катерина преувеличенно бурно взмахнула руками. — Что я слышу, неужели твой замшелый скептицизм дал трещину?

— Дорогая, я никогда не был «замшелый скептиком», я открыт миру, но в этой девице было что-то такое…

— Рассматривай ситуацию как повод задуматься о переменах.

— Я стараюсь.

— Дело не в девушке и ее способностях, а в твоем настрое, — продолжила Катя. — Ты чувствуешь, что зашел в тупик, и ищешь повод сменить направление. Не сопротивляйся душевному порыву.

— Спасибо за консультацию, доктор, — иронично откликнулся Ромашов. — Обязательно последую вашему совету.

Разговор про Розу за ужином больше не заходил. Евгений решительно отбросил все мысли о «странной цыганке» и занялся своей подругой. Он все-таки пришел на встречу с ней и рассчитывал на продолжение, а трудные профессиональные вопросы рисковали сделать вечер гораздо менее приятным, чем планировалось. Они еще какое-то время болтали на безопасные темы, а после отправились «пить кофе» к Кате домой.

Целоваться они начали в лифте, а раздевать друг друга в прихожей. Они не виделись несколько месяцев, но между ними ничего не изменилось, все та же искра воспламеняла члены и заставляла терять разум.

Если бы семейные отношения определялись только гармонией в сексуальной жизни, Ромашов не стал бы тянуть с предложением руки и сердца. Увы, брак для него значил гораздо больше, чем бурный секс и взаимная терпимость в быту. Евгений не знал никого из женщин, кто бы так прекрасно дополнял его в постели, как Катерина, но начинал выносить мозг уже на третьи сутки тесного общения.

И все-таки в любовных забавах Катя была почти совершенством. Страстная и отзывчивая, она держалась с ним без комплексов. Ее тело было стройным, грудь, не испорченная кормлением, топорщилась по-юношески высоко, и один только вид набухших пуговок сосков сводил его с ума.

Евгений не удержался и взял ее прямо там, в прихожей, напротив широкого зеркала, в котором отражались они оба. Катя стонала, вцепившись в его плечи сильными пальцами. Она была всего на три года младше него, но по темпераменту и неутомимости давала фору двадцатилетним.

Потом они все-таки пили кофе на маленькой уютной кухне с умильными занавесками в мелких горошек, и Катя опять вернулась к разговору о том, что с ним происходит. Вернулась, на взгляд Евгения, не в той плоскости.

— Так какие выводы ты можешь сделать из событий последних дней? — спросила она. — Не желаешь, к примеру, остепениться? Это кардинально меняет жизнь.

— Остепениться? Кандидатскую я защитил в прошлом году, — откликнулся Евгений шутливо.

— Ты уходишь от ответа, и значит, тема тебе неприятна. А между тем, время бежит. Не успеешь оглянуться, а лучшая половина жизни уже позади.

— Считаю, я многого достиг.

— А дети? — перебила она нетерпеливо. — Жена, уют, любовь?

— Сентиментальная чушь, — Ромашов аккуратно поставил кофейную чашечку на блюдце, хотя очень хотелось звякнуть ею и тем самым положить конец дурацкому психоанализу.

— Мистические совпадения, амулеты и все эти трагические случайности разве не доказывают, что в глубине души ты сентиментален и раним?

— Я не готов к постоянным отношениям.

— Ты говоришь, словно тебе не знакомо чувство ответственности, но это не так. Взять нас с тобой: мы как раз и являем собой иллюстрацию, насколько ты привержен привычкам. Постоянство это твоя вторая натура.

— Извини, но ты и наши отношения это исключение из правил.

— То есть, тебе хорошо и так, не будем портить сложившуюся картину мироздания?

— Ты знаешь меня лучше всех, — он улыбнулся ей, в надежде, что предельная откровенность заставит свернуть ее с выбранного курса. — Я эгоист. И чем дальше, тем мне сложней перестраивать сложившийся уклад под чужие привычки. Притираться лучше всего получается в юности, а сейчас уже поздно.

— Ты не встретил свой идеал.

— Идеальных людей не бывает, — он развел руками. — Из всех, кого я знал, ты наиболее к нему близка. Однако, когда я предложил тебе съехаться, ты мне отказала, так что давай не будем ворошить горькое прошлое.

— Это было сто лет назад! Мы были желторотыми студентами.

— Ты и сейчас выглядишь, как та студентка. В смысле внешности. Ни капли не изменилась.

— Но я изменилась ментально, — в ее интонациях проскользнуло напряжение. — Разве ты не заметил?

Евгений мысленно вздохнул. Вечер грозил быть испорченным.

— Кажется, я сказал что-то не то, дорогая. Ты обиделась.

— Нет.

— Ты обиделась. Прости. Как мне загладить вину? — он накрыл ее руку своей.

Катя улыбнулась (на взгляд Ромашова, с усилием) и, глядя ему в глаза, произнесла:

— Хорошо, я скажу, если ты не догадался. Принеси мне утром кофе в постель!

— Как, ты не выгонишь меня из квартиры прямо сейчас? Аллилуйя! — он тоже решил свести все к шутке. — За твою доброту я готов не только кофе в постель принести, но и приготовить полноценный завтрак.

— Куда ж мне тебя выгонять? Метро уже закрылось, а машину ты так и не купил.

— Спасибо, что пожалела несчастного странника, — он нагнулся и поцеловал ее дрогнувшие пальцы.

— Кстати, почему ты тянешь с машиной?

— Жду выплаты по страховке. Не хочу брать кредит, но хочу машину получше, чем была.

— Многие берут заем в банке.

— Брать заем на машину глупо. Случись что, машины нет, а кредит остался.

— Возьми напрокат.

— Ездить в чужой дребезжащей тарантайке? Никогда.

— А по-моему, ты просто боишься вновь сесть за руль.

— Ерунда.

— Нет, это фобия. Посттравматический синдром. А цыганка своим предсказанием «черной смерти на дороге» подлила масла в огонь.

— Слушай, прекрати копаться в моей голове! — со смехом воскликнул Евгений.

Вскочив, он обогнул стол, подхватил ее на руки и понес в спальню. Катя притворно отбивалась…

К себе он возвращался в шестом часу утра (разбудив Катерину поцелуем и пообещав кофе в постель в следующий раз). Ему требовалось переодеться и забрать на работу кое-какие материалы.

Переходя улицу, он очень внимательно смотрел по сторонам, проверяя, нет ли машин. Встречаться со смертью в третий раз ему совершенно не хотелось.

Поездка в туманово

В тот день Евгений сильно пожалел, что у него нет машины. Им предстояло долго и на перекладных добираться до жилища «ведьмы», а зимний холод не располагал к загородным прогулкам. Впрочем, адреса Зоя не знала, ориентировалась по приметам, и не было уверенности, что на машине они быстрей добрались бы до места. Хотя… сидеть в подогретом просторном салоне было бы комфортнее, чем в электричке с вольготно гуляющими сквозняками.

Поначалу Зоя реагировала на Ромашова с игривым любопытством, изображала нечто среднее между женским кокетством (надо сказать, весьма неумелым) и детской непосредственностью, но потом привыкла, забыла про первоначальное намерение пофлиртовать, и Евгений с облегчением расслабился. Ссориться с подружкой Тани, ставить ее на место совершенно не хотелось. Зоя была важна и занимала центральное место в предстоящей терапии.

Когда надоело таращиться в окно на подмосковные просторы, Калашникова повернулась к Ромашову и спросила с такой тревогой в голосе, будто от ответа зависела ее собственная жизнь:

— Когда можно навестить Таню?

— Прости, я с ней еще не виделся, — признался Евгений, — а по телефону, сама понимаешь, не поговоришь.

— А смс-ку послать?

— Ну кто в смс-ках это обсуждает? Не волнуйся, я завтра к ним съезжу и все выясню. Ты придумай, куда ее сводить для первого раза. Может, в музей?

— На каток, — возразила Зойка. — Мы это с ней просто обожаем! И в книжный магазин потом заглянуть надо, наверняка она все последние новинки пропустила. А я ей расскажу!

— Ты любишь читать?

— А что, я не похожа на человека, которому нравится проводить досуг с книгой?

Евгений примиряюще улыбнулся:

— Сейчас редко кто из молодежи досуг с книгой проводит.

— Ха, можно подумать, ты сам прям такой древний старик!

— Старик — не старик, но на полтора десятка лет постарше. И какой автор твой любимый?

— Я люблю про любовь читать, но на авторов не обращаю внимание. У них все истории примерно одинаковые. Она полюбила графа, а он плейбой с разбитым сердцем… Или пират полюбил аристократку, а у нее есть недалекий, но очень богатый жених… Тебе смешно? — она заметила его усмешку. — А мне эта тема заходит, понимаешь?

— Понимаю, — кивнул он примирительно.

— Ничего ты не понимаешь! Я всякую литературу читать могу, не только дамские книжки в мягкой обложке. Только жизнь у меня сейчас очень тяжелая. Хочется хоть иногда расслабиться.

— А почему жизнь тяжелая?

— Да так, — она повела плечом, — навалилось все… и Таня пропала. Мы раньше с ней каждый день виделись или по телефону болтали. А теперь и посоветоваться не с кем, приходится самой мозги напрягать.

— Любовные романы поставляют тебе питательную почву для размышлений?

— Веселишься? Ну, да, ты же у нас взрослый, про любовь не читаешь, — она покосилась на «старика» ироничным глазом. — Или ты по работе с любовными катастрофами сталкиваешься? Ревность, там, несчастное нераздельное чувство, угасающие страсти. Расскажи, а?

— Не расскажу. Врачебная тайна.

— Тоже мне, исповедник неприкаянных душ, — надулась Зойка, но вдруг вспомнила: — Жень, слушай, а в чем все-таки разница между психоаналитиком и психотерапевтом? Ты обещал объяснить.

Ромашов хмыкнул, но ответил совершенно серьезно:

— Это разные школы и, соответственно, разный подход. В основу психоанализа положено учение Фрейда. По Фрейду, разумного в человеке мало, и все его поступки строятся на врожденных инстинктах и низменных влечениях.

— Типа, во всем виновато «тяжелое детство», да?

— Типа того. Психоанализ, по сути, оправдывает социальный пессимизм, агрессию и склонность к насилию, но он плоть от плоти общества потребления с его атомарностью. С некоторых пор у нас тоже распространяется политика потребления, потому в крупных городах появляются и психоаналитики. Я же придерживаюсь теории, что бессознательное не подавляет сознание, а существует с ним в равновесии, и только болезнь нарушает положение вещей. Как психотерапевт, я должен восстановить равновесие в душе человека, пробудить интерес к жизни, помочь самореализоваться через творчество и общественную жизнь. Для лечения мне не нужен душевный стриптиз, а нужно желание пациента стать новым человеком.

Зоя удивительно долго молчала, переваривая, а потом снова пристала, как банный лист:

— А если подробней? Я хочу разобраться!

Евгений не верил, что девушка способна выслушать пояснения, не перебивая через слово, но был приятно удивлен. Зоя оказалась вовсе не пустоголовой тараторкой, роль которой почему-то предпочитала исполнять, а очень даже вменяемым и хорошо соображающим человеком. В некоторых житейских вопросах она дала бы фору его племяннице, витающей в облаках. Местами Калашниковой не хватало образования, познания пестрели пробелами, но с каждой минутой Танина подружка нравилась Евгению все больше. Они прекрасно скоротали время в электричке.

Город Туманов встретил их высокими сугробами, золотым отсверком на куполе старинной церквушки и запахом свежевыпеченного хлеба. В небольшой продовольственный магазин возле вокзала привезли товар и как раз разгружали, таская деревянные лотки с пышными булками. На часах была половина двенадцатого, почти обед, а тут, несмотря на будний день, все только начиналось.

Ромашов подивился на ленивую суету и, сойдя с платформы, отправился искать остановку нужного автобуса (Зоя, о чудо, помнила номер маршрута). Калашникова семенила рядом, вертя головой и удивленно ахая, будто на экскурсии. У Евгения даже мелькнула мысль, а в тот ли город они приехали?

— Тут все так сильно изменилось, просто с ума сойти! — выдала она, подтверждая худшие подозрения. — Ничего не узнаю.

— А что не так? — он напрягся.

— Зима пришла.

Зима и правда пришла в Московский регион накануне с обильными снегопадами и резким понижением температуры. И если до сих пор на пожухлую траву ложились только узкие белоснежные мазки, а дороги чернели колеями, то за минувшие сутки тучи щедро исторгли из себя многомесячные запасы.

Автобус — старый ПАЗик с намалеванным от руки на серой картонке номером в лобовом окне — стоял в дальнем конце площади. Двери его были распахнуты, и внутри сидело несколько пассажиров. Ромашов и Калашникова, оплатив проезд, поднялись в салон, и водитель, словно только их и дожидался, сразу отправился в путь.

В Туманово коммунальные службы не слишком утруждались, и потому всюду, куда ни кинь взгляд, лежала снежная целина, чуть разбавленная узкими тропками, проторенными спешившими на работу пешеходами. Низкое небо мрачно хмурилось, но улицы заливал тихий матовый свет. Грязные обочины накрыло чистейшим покрывалом, крыши павильонов и столбики оград украсились пухлыми шапками, и разлапистые силуэты деревьев в сквере на этом фоне смотрелись словно рисунки тушью в японском стиле суми-э.

Зоя уже через две минуты принялась ерзать и вертеться на сидении, заглядывая во все окна с восклицаниями: «Вот, это здесь! Нет, не здесь — дальше! Я в снегу ничего не узнаю!»

— А куда вы путь держите, если не секрет? — поинтересовалась у них одна из случайных попутчиц. — Может, подскажу?

В глазах женщины светилось сдержанное любопытство, и Евгений решил, что такая справочная служба окажется в разы эффективней любой поисковой системы.

— Вы местная? — для начала спросил он, оценивая, как наклоняется к нему собеседница, как азартно слегка прикусывает нижнюю губу и перестает прижимать к себе сумку правой рукой, свободно укладывая ее на колени ладонью вверх.

— Да, живу в Туманово с рождения. Улица вам какая нужна? Или, может, контора?

— В том и проблема, что точного адреса у нас нет, опираемся на подсказки очевидцев. Мы, собственно, ищем одну женщину…

Договорить Ромашов не успел, потому что доброжелательница шумно фыркнула:

— Я так и знала! Вы к Муратовой. Видела, как вы от электрички к автобусу шли. А кого еще к нам в такое время из Москвы принесет?

— Вообще-то, — влезла Зойка, — мы не к какой-то там Муратовой, а к бабушке Серафиме едем!

— Ага, «бабушке», как же! Только для такой попрыгуньи, как ты, она «бабушка». Ей всего-то сорок три, да и не Серафима она, а Лариса Семеновна Муратова, бывшая заведующая клубом, который при ней закрылся и был разворован. Сейчас-то его бизнесмен тумановский выкупил, реставрирует и хочет заново открыть, чтоб было куда детишкам в кружки бегать. Но ее не позовут — отруководилась, зараза!

— За что ж вы ее так ласково? — усмехнулся Ромашов.

— Человек она гнилой, — женщина вновь обеими руками схватилась за сумку и скрестила ноги, защищаясь. — Ведьма и есть. Я к ней не пойду, даже если помирать буду! Но хозяин-барин, коли желаете, вам на следующей сходить.

…Снег под ногами звонко скрипел и лип к подошвам. В кустах, просунувших тонкие ветки сквозь щели в штакетнике, галдели воробьи, ссорящиеся из-за какой-то птичьей несправедливости. Ромашов и Зойка, натянув перчатки, а девушка так и засунув руки поглубже в карманы курточки, шли по тропинке вдоль некрашеных заборов. За заборами прятались огороды и гаражи, а впереди, подпирая антеннами небо, высились панельные пятиэтажки.

— Вон там она живет! — Зоя вытащила из кармана руку, чтобы указать пальцем. — Третий этаж. Кодового замка нет. Но без предварительного созвона нас могут и не пустить. Таня всегда созванивалась.

— Посмотрим. Расскажи еще раз, как все было, — попросил Ромашов.

— Да я уже пять раз рассказывала! — возмутилась Зоя, однако поболтать была не прочь. Щеки у нее порозовели, и всякий раз, когда она открывала рот, из него вылетало забавное облачко пара. — Впервые мы приехали сюда в середине июля. Было жарко…

— Про погоду можно опустить, — поспешно вставил Евгений. — Сколько человек сидело в приемной?

— Трое. Мы с ними долго общались, у каждого своя проблема. Серафима нас вызывала не по очереди, а как ей захочется, нам с Таней пришлось ждать около часа. Помощница нас чаем угощала.

— Расскажи про последний визит.

— И как ты еще наизусть мой рассказ не выучил? Ладно, ладно, расскажу! Язык-то что, он без костей. В общем, я к Серафиме в кабинет не пошла, сидела возле двери, а Таню к ведьме провела ее помощница. Я хотела подслушать, ну, интересно же, а ждать скучно, поговорить не с кем, а эта помощница вернулась и села напротив, на вопросы не отвечала, только пялилась на меня недобро. При ней неудобно к замочной скважине ухом, а если не прикладываться, то из-за двери один только бубнеж. «Бу-бу-бу», ни словечка не разберешь! А Таня, вредина, мне потом отказалась пересказывать. Сказала, больше не поедет, расплатилась типа, — Зоя нахмурилась. — Ты по-прежнему думаешь, что это классический развод?

Ромашов кивнул.

— А я сомневаюсь. Серафима нам всю правду рассказала. И с какой проблемой пришли, и где учимся, и кто родители. Да и те люди, что своей очереди ждали, ее хвалили очень. Сильная она, энергетикой так и пышет!

— Подставные это лица были, клоуны наемные, которые вас с Таней разговорили, все выложить заставили, да еще убаюкали сказками, создав нужный настрой.

Зоя недоверчиво свела брови.

— А чудо ясновидения?

— Вы же сами говорили людям в очереди о цели визита.

— Ну… делились проблемами. А что, там в приемной микрофон спрятан?

— Святая ты простота! — сказал с тихим вздохом Ромашов. — Слушай, что расскажу. В Древней Греции близ города Эпидавра находилось главное святилище бога врачевания Асклепия. Больные приезжали туда со всех сторон света. Их встречал жрец, который проводил экскурсию, читая выбитые на камнях истории невероятных выздоровлений. Например, такие: «Никанор параличный. Пока он сидел и отдыхал в саду Асклепия, один мальчик украл у него костыль и бросился наутек. Никанор вскочил, побежал за мальчиком и стал здоров»³Это настраивало людей на нужный лад. В возвышенной обстановке всеобщей веры в чудо больные приступали к следующему этапу, предваряющему встречу с Асклепием — разнообразным очищениям души и тела. И только после этого, спустя день или два, им дозволялось войти в абатон, специальное помещение для сна. Бог врачевания, разумеется, являлся страждущему не абы как, а только во сне. Пациента жрецы погружали в гипнотический транс и внушали ему исцеляющие мысли. Если болезнь была истерического характера, то выздоровление наступало практически мгновенно. А если нет, то следовал курс лечения травами, массажем и прочими доступными средствами в местном госпитале. Многим помогало.

— Серафима проделывала с нами нечто подобное? — недоверчиво уточнила Зоя.

— Не только с вами, со всеми. Перед первым посещением у вас в течение часа создавали нужный настрой, поили чаем, а потом вводили в подобие легкого транса и — прощай, денежки!

— Нет-нет, не верю! — Зоя затрясла головой. — Среди клиентов сидела пара: муж с женой. Мужчина рассказал, что Серафима предсказала ему встречу с его истинной половинкой. Причем, он был уже женат, но это оказалась не его женщина. Они часто скандалили, и мужчина чувствовал себя несчастным, даже собирался наложить на себя руки, но Серафима велела прийти в магазин рядом с его домом в определенный день и час. Сказала, что там он встретит свою судьбу, и жизнь его изменится. Мужчина не поверил, но пошел. И все случилось! Он столкнулся тележкой с женщиной, которая ему очень понравилась. Это и была его судьба. С ней он, кстати, в тот день пришел к Серафиме, чтобы поблагодарить от души. Женя, ты же понимаешь, что такое угадать невозможно!

— Угадать, согласен, невозможно, а сфабриковать — запросто.

— Таня испугалась, что Серафима ей тоже скажет, будто ее родители не истинная пара. Если бы Серафима наняла тех людей, они бы не стали такое говорить после того, как услышали о Таниной проблеме. А они наоборот, только узнав, заговорили. Утешали ее, если Серафима помочь откажется.

— Зоя, даже если эта парочка не была проплаченными артистами, подослать к мужику красотку в указанный день нехитрое дело.

— Подослать? А зачем?

— Хороший вопрос, — кивнул Евгений. — Значит, была надобность.

Подъездная дверь в башне была тяжелой, на скрипучей пружине, она с усилием распахнулась и громко хлопнула у них за спиной, отрезая сероватый зимний свет. Внутри было тесно, пахло сыростью, лампочка светило тускло, а лифт не работал, о чем свидетельствовала видавшая виды бумажка, приклеенная скотчем возле кнопки вызова. Судя по обилию непристойных рисунков и выцветших надписей на ней, висела она тут не один месяц.

— Мы тоже пешком поднимались, — сообщила Зоя. — Третий этаж всего, нормально.

На звонок дверь никто не открыл. Зоя прижалась к стальному полотну, пытаясь уловить хоть какое-то движение внутри. Евгений снова нажал на кнопку.

Снизу послышался мощный хлопок подъездной двери. Кто-то грузный и неторопливый, охая и топая, стряхивая с обуви снег, с трудом начал подъем по лестнице. Спустя несколько минут в пролете показалась шапка из песца и воротник желтоватой дубленки, а скоро и сам их обладатель предстал перед визитерами во весь свой немалый рост. Это был пожилой мужчина с красным от мороза и усилий лицом. Шел он неторопливо, в одной руке нес сумку с продуктами, а другой опирался на перила.

— Вы к Серафиме? — спросил он, оглядев приличное двубортное пальто Ромашова и модный прикид Зойки. — Нет ее. Уехала.

— Куда? — выпалила Зойка.

— Давно? — одновременно с ней поинтересовался Ромашов.

— Неделю назад или чуть больше. Родню навестить, а где у нее родня, мне про то не докладывали.

— Жаль, — вздохнула Зоя.

— А мне нет. Без нее спокойнее стало. Не дом, а проходной двор устроила. Хоть бы и не возвращалась!

— Уходим, — Евгений потянул Зою за рукав. — Сбежала твоя «ведьма». Кто-то к ней раньше нас успел и сильно напугал.

— Какой ты все-таки! — Зойка возмущенно топнула ногой, но покорно пошла вниз. У самого выхода спросила: — И что теперь? Как мы узнаем, что она Таньке напророчила?

Ромашов выпустил ее наружу и приостановился у подъезда:

— Как ты смотришь на то, чтобы самой подвергнуться гипнозу и выяснить, что происходило между Серафимой и Татьяной?

— Я? Гипнозу? Но меня ж там не было, я же под дверью сидела!

— Но до тебя доносились их голоса?

— Бубнеж, а не голоса, я же говорила.

— Твое сознание слов не разобрало, но подсознание их зафиксировало и под гипнозом способно очистить воспоминание от помех, чтобы восстановить фразы.

Зоя недоверчиво выгнула брови, а потом улыбнулась, на глазах преисполняясь энтузиазма:

— Прикольно будет! Я согласна! Когда приступим?

— Простите. Разрешите пройти!

Увлекшись, они пропустили момент, когда к подъезду подошла женщина в синем пальто. Сообразив, что загораживает дорогу, Ромашов отступил а сторону, провалившись левой ногой в снег по щиколотку. В руке женщины его цепкий глаз выхватил развернутую бумажку с адресом, где, кроме улицы и номера дома, был указан 3 этаж и квартира Серафимы.

— Подождите, сударыня! — крикнул он ей вслед. — Извините за дерзость, но вижу, вы к Серафиме направляетесь. Только ее нет.

— Да? — женщина обернулась и остановилась.

— Вы без предварительного звонка поехали?

— Да, мне… мне очень было нужно ей в глаза посмотреть! Когда вернется, вы не в курсе?

Ромашов развел руками:

— Говорят, она сбежала от недовольных клиентов.

— Уехала к родственникам, — поправила Зоя, — на неопределенное время.

— Смылась, сволочь, — женщина безоговорочно приняла версию Ромашова. — Вот же ведьма! Ничего, отольются кошке мышкины слезы!

— О, нашего полку прибыло. Вы позволите узнать, чем вам насолила эта доморощенная экстрасенша?

— Она моего мужа увела из семьи, и теперь он сам на себя не похож, — с какой-то смесью обреченности и надежды ответила женщина. — Разводится и нас с сыном из дому гонит. Проклятая Серафима ему-де глаза открыла, будто мы с ним не истинная пара! А ведь мы серебряную свадьбу справить успели.

— Кажется, у нее для всех клиентов были одни и те же речи, — Ромашов бросил взгляд на застывшую Зойку. — А возьмите-ка мою визитку, сударыня. Буду весьма рад, если вы со мной скооперируетесь и поможете вывести мошенницу на чистую воду. Я Ромашов Евгений Ильич, психолог и гипнотерапевт.

— А я Света… — растерянно произнесла та, беря замерзшими пальцами визитку. — То есть, Светлана Ивановна Кудрявцева. Я в полиции была, но они заявление на Серафиму не принимают. Говорят, это личное дело каждого, во что верить: в бога, в черта или в колдовство. И на ком жениться-разводиться тоже. Нет состава преступления, и мужа они мне не вернут.

— А это мы еще посмотрим, — зловеще ухмыляясь, сказал Евгений.

Дела семейные

Утром позвонила мать и сообщила, что отцу стало плохо.

— Был приступ, вызывали скорую, — сухо докладывала она в трубку, будто зачитывала сводку новостей. — От госпитализации он отказывается, но врачи считают, тянуть нельзя. Требуется операция на сердце. Приехал бы ты…

— Я приеду, — пообещал Евгений.

После приема Ромашов сел на электричку и попал в поток возвращающихся с работы трудяг, чего не любил. «Надо, надо купить машину», — в который раз вздохнул он про себя. Тяжело было признавать Катину правоту, что он боится сесть за руль, но первый шаг любой терапии — осознание, что ты болен. Застарелые комплексы поддаются лечению хуже.

С тех пор, как они с отцом виделись в последний раз, Илья Ильич сильно сдал, хотя и храбрился. Вот только с постели он не вставал и смеяться собственным шуткам не мог — сразу морщился, и сердце Евгения обливалось кровью, когда он видел это стремительное угасание.

— Папа, тебе надо в больницу.

— Не собираюсь помирать в казенных стенах. Лучше сделай мне одолжение: женись, пока я жив. Или хоть невесту предъяви.

— Нет у меня невесты, — сказал Евгений, — так что погоди прощаться, дождись, когда найду.

— Да уж ждал я, ждал.. а ты все один как перст.

— Я не один. У меня широкий круг общения.

— Пациенты, которые к тебе приходят, не в счет.

— Ко мне не только пациенты приходят.

— И кто же еще?

Отец сделал попытку привстать, но Евгений придержал его за плечо и подумал, что рассказывать про Катерину не стоит. Илья Ильич свободных отношений не признавал, опять, чего доброго, начнет бушевать, что сын такой-сякой, хорошую девушку обманывает. Поэтому ответил шутливо:

— Да много у меня визитеров. То мысли интересные придут, то аппетит, а то аврал на работе.

Илья Ильич хмыкнул:

— Спасибо хоть не грабители. Живешь полной жизнью, значит.

— Не тревожься за меня, лучше послушай совет…

— Если ты про операцию, не трать силы. Я отказываюсь. Мне уж без малого восемьдесят — пожил я. А там с Санькой встречусь. Ждет он меня, каждую ночь снится.

— Папа, я тебя уверяю…

— Молчи! Это мое последнее слово.

Разговор с матерью вышел и того хуже. Усадив за стол ужинать, она начала задавать вопросы, а услышав, что сын-гипнотизер не сумел загипнотизировать отца и внушить согласие на операцию, поджала губы.

— Ты сплошное недоразумение, Женька. За что ни берешься, все наполовину. Развлечь отца развлек, спасибо, но цели не добился.

— Мама! Я вовсе не собирался ничего ему внушать. И кстати, я хотел с тобой серьезно поговорить. Ты знала, что наш Санька был в долгах как в шелках?

Раиса Сергеевна отвернулась.

— Вижу, что знала. И как мы будем их отдавать? Ты хотя бы представляешь, какая там сумма?

— Отдадим как-нибудь. Танечка вступит в марте в наследство, продаст квартиру. Бизнес тоже можно продать. Там техника, инструменты, офис…

— Офис наверняка съемный. Я искал бумаги в Санькиной квартире, но и половины не нашел. Не известно даже, было ли у него оформлено завещание. Признайся, это ты все забрала?

— Конечно, чего важным бумажкам делать в пустой квартире? Они хранятся у меня в шкафу.

— Я должен с ними ознакомиться.

— Зачем?

— Затем, что надо понять, насколько все плохо, мама! Если долги серьезные, продажа квартиры и бульдозера картину не поправят. Может, целесообразнее Татьяне и нам всем отказаться от наследства.

— Да ты с ума сошел! Как это, отказаться от московской квартиры? Ты представляешь, какое это дорогое имущество? Если ее сдавать…

— Если наследство — это долги, толку от него нет, одни убытки. Санька ввязался в майнинг криптовалюты, вложил в эту пирамиду все средства, свои и чужие, и прогорел. Там речь, скорей всего, о миллионе. Принеси мне документы, я хочу проконсультироваться с юристом.

Пока мать ходила в комнату за бумагами, Женя углядел на столе маленькое блюдце, а на нем две белые таблетки.

— Мама, это что такое? — спросил он, едва Раиса Сергеевна снова возникла на пороге.

— Это вечерняя порция для Тани. Будет ужинать и выпьет. Держи папку, тут все, что ты хотел.

Женя папку забрал, но его заботило теперь другое:

— Почему здесь таблеток меньше, чем я прописал? Ты самовольно уменьшила Тане дозу?

— Да сколько можно ее химией пичкать! — вспылила мать, считая, что лучшая защита это нападение. — Она от твоих лекарств вялая стала, спит много, кушает плохо.

— Мама! Да как ты могла?!

— Не смей на меня орать! — мать, как истинный манипулятор, схватилась за грудь и рухнула на стул, закатывая глаза. — Я не позволю тебе делать безвольный овощ из моей кровиночки! Таня не сумасшедшая, и твои таблетки горстями пить не обязана! Ты вообще кого угодно до ручки доведешь, с хорошими новостями ни разу еще не явился. Я тебя за этим разве сегодня звала? Думала, ты человек, и мы тебе не чужие, а ты… а ты… Даже квартиры девочку лишить хочешь!

— Это не я лишаю ее квартиры, а Санька постарался!

— Твой брат мертв, и ты не имеешь права полоскать его имя! О мертвых либо хорошо либо ничего. Ты бестактный и жестокосердный человек. У тебя хорошая зарплата, но вместо того, чтобы помочь нам выплатить долги, ты придумываешь хитроумные схемы, как уйти от ответственности. Верни мне папку, я передумала! Ты не будешь этим заниматься!

— Не верну. И я буду этим заниматься, потому как больше в нашей семье некому!

Мать закрыла лицо руками и затряслась в беззвучных рыданиях. Хотелось сказать ей что-то резкое, но Евгений сдержался. Это была не первая их стычка и не последняя. После смерти Саньки общаться с матерью стало совсем тяжело, что бы он ни делал, ей не нравилось. Она и прежде его не особо замечала, хотя он тянулся к ней, нуждаясь в любви не меньше старшего брата, но теперь все стало гораздо хуже. Потеря обожаемого первенца замуровала ее сердце наглухо, мать отныне слышала только саму себя, а заменить ей Саньку Женя не мог.

— Я к Тане загляну, — сказал он, отставляя тарелку. — Спасибо за рагу.

— Ты не доел! Я готовила, старалась. Брезгуешь моей стряпней, да?

— Аппетит пропал.

На стук Таня открыла сразу. У Ромашова создалось впечатление, что она стояла под дверью, прислушиваясь. Резкие реплики с кухни до нее тоже долетели, и глаза у Татьяны были испуганные и виноватые.

Он вошел, оглядывая появившиеся со дня последней их встречи рисунки, прикнопленные к выгоревшим обоям. Комната выходила окном на юг, и тут всегда было много света, даже в пасмурную погоду. Отчасти поэтому Таню сюда и поселили: лечить горе солнцем и витамином Д. Со дня похорон минуло три месяца, молодой девушке самое время было оживать.

— Я вижу, ты снова рисуешь, — констатировал очевидное Евгений, отмечая при этом, что для самовыражения племянница выбрала темные краски. — Получается замечательно. Это все или есть еще картины?

Таня показала рукой на альбом, лежащий на письменном столе.

— Можно взглянуть?

Получив согласие, Евгений медленно пролистал альбом. Все те же темные тона, кое-где и вовсе монохромные наброски, похожие на гравюры. Смена стиля и выбранных сюжетов — скверный признак, депрессия пустила глубокие корни. Когда-то она предпочитала живые сценки-наблюдения, ходила в парк Горького с этюдником, а теперь рисовала пейзажи и дома, нахохлившиеся под дождем, а людей не было вовсе. Только на двух последних страницах Женя увидел карандашные портреты. Там был длинноволосый старик, похожий на индейца, и он, Евгений Ромашов, хотя себя он опознал с трудом. Кривые пропорции, плохо прорисованные глаза, полное отсутствие теней и штриховок. Незаконченный набросок? Дружеский шарж? Он задался вопросом, что бы это означало.

Заметив, что он надолго задержался над портретами, Татьяна занервничала. Совершив несколько бестолковых метаний по комнате, она выдвинула верхний ящик стола и достала записную книжку. Раскрыв ее на заложенной странице, протянула Евгению.

Он прочел: «Я больше не могу рисовать людей. Я потеряла способность выражать их чувства и ловить взгляд. Самое ужасное последствие моих страданий». Послание Таня написала заранее, значит, точно ждала под дверью, уверился Ромашов.

— На мой вкус, вот этот старик получился вполне ничего. Кто он?

Таня забрала книжку и размашисто приписала:

«Не знаю. Только он и получается. Меня пугают его глаза»

— Хочешь об этом поговорить? Я готов.

«Нет. Ты ничем не поможешь».

— Это не так, Таня. Давай обсудим то, что тебя беспокоит. Если ты признаешься в страхах, тебе станет легче. Я знаю, бабушка перестала давать тебе лекарство в нужной дозировке.

«Я слышала, вы ругались».

— Ты же понимаешь, что медикаментозный курс надо пройти до конца?

«Мне не нравятся ощущения, когда я постоянно хочу спать. И это не помогает мне избавиться от…» — передумав, последние слова она поспешно зачеркнула.

Но Евгений увидел:

— Избавиться от чего?

Таня замотала головой и сделала знак рукой, словно говорящий: «Забудь!»

— Таня…

«Я справлюсь сама. Правда. Все хорошо. Я почти не переживаю»

Ромашов зашел с другого конца:

— Я заметил, у тебя новая записная книжка, сама в магазине выбирала?

Решив, что тема безопасная, Татьяна чуть расслабилась и снова принялась писать: «Бабушка купила, я в магазины не хожу».

Записная книжка была дорогой, монументальной — особенно по сравнению со школьным альбомчиком и прежними тетрадками на пружинах. Ромашову это не понравилось. Богатая отделка золотом и натуральная черная кожа прочно фиксировала в своих тисках немоту, делая ее незыблемой, как гранит. Это было даже хуже, чем печатать на планшете.

— Не понимаю, зачем тебе разговаривать письменно с домашними, ты можешь шептать и артикулировать, ведь дедушка с бабушкой на слух не жалуются. Мы же с тобой на последних занятиях кое-чего добились.

«Мне не нравится шипеть, как змея».

Таня отчаянно себя не любила и стыдилась. Сравнение со змеей унижало ее достоинство. Евгений констатировал с грустью, что некоторых упрямцев требуется лечить насильно. Ее нужно было срочно вытаскивать из болотной тоски, перебить невысказанный страх хоть бы и другим страхом.

— Чуть не забыл, я зашел тебе сказать, что случайно встретился с твоей подругой Зоей, — сообщил он небрежным тоном. — Она передает тебе привет.

Таня улыбнулась, но прежде, чем успела задать вопрос об обстоятельствах встречи, Евгений спросил:

— Не хочешь ли с ней где-то пересечься? Она скучает по тебе и просила напомнить о своем существовании.

Таня закусила губу и сильно сжала побелевшими пальцами ручку.

— Зоя мне понравилась, — продолжал Евгений. — Живая и непосредственная, а уж какая болтушка! Красивая стала, нос курносый, с веснушками, хотя сейчас зима. Я не сразу ее узнал.

Татьяна начала писать, но передумала, быстро все зачеркнула и даже неаккуратно вырвала лист. Ромашов продолжал говорить как ни в чем небывало:

— С Зоей мы общаемся несколько дней. И знаешь, я понял, почему вы дружите. Вы с ней одинаково творческие, увлекающиеся люди. Интересно, ты водила ее на тот кошмарный «Винзавод»?

Таня вновь принялась писать…

— В следующий раз спрошу у нее, каковы впечатления. Уверен, Зоя всю дорогу на выставке делала селфи. Кстати, ты могла бы с ней переписываться по Интернету.

Таня толкнула его, подсовывая книжку: «Вы встречаетесь?!! Ты променял Катю на нее?»

Евгений вскинул брови:

— Нет, не променял. Зоя сказала, что верит в любовь с первого взгляда и ждет своего единственного, военного в форме, и он — это не я. Твоя подруга обещала мне помочь в одном важном деле. Но сначала ответь, что мне ей передать? Зоя предлагает тебе сходить на каток в эти выходные.

«Позже».

— А по-моему, это хорошее предложение, — не сдавался Евгений. — Скоро Новый Год, и город стал очень красив. Всюду елки, фонарики. Я бы заехал за тобой, потом за Зойкой и отвез бы вас куда-нибудь. Слушай, давай вместе это сделаем? Я, признаться, тоже в западне.

Девушка подняла взгляд, вопрошая.

— Только никому, ладно? — он заговорщицки наклонился к ее уху. — Я боюсь водить машину, а с тобой у меня появится стимул преодолеть комплексы. Хочу прокатить тебя по вечернему городу.

«Зою катай!»

Евгений принужденно рассмеялся:

— Я ей в отцы гожусь, между прочим!

«Не правда»

— Мне нравятся женщины постарше. Твоя подруга в полной безопасности, но мне, право, жаль, что вы теряете связь.

«Как поживает Катя?»

— Хорошо поживает, иногда мы с ней обедаем вместе. Но ты тему не меняй! При чем здесь Катя, мы о вас с Зойкой говорим. Я тебе как доктор советую совершить небольшую прогулку, мне не нравится, что ты постоянно сидишь в квартире.

«Нет. Зоя меня испугается»

«Первый отказ, — подумал Евгений, — она боится, и страх надо компенсировать более сильной эмоцией». Вслух он воскликнул:

— Да черта с два, Зоя твоя даже ведьму не испугалась!

Заметив настороженный огонек в глазах племянницы и резко бледнеющие щеки, он вытянул вверх указательный палец:

— Да, я ездил в Туманово на встречу с Серафимой. И это вторая вещь, которую я пришел тебе сообщить. Я теперь в курсе той истории.

Таня замотала головой, отступила на шаг и прошипела нечто нечленораздельное. Имя Серафимы произвело на нее впечатление, у нее даже руки затряслись, писать она больше не помышляла.

— Что мне оставалось делать, если ты ничего не желала сообщать? Пришлось вести независимое расследование, приставать к Зойке, — продолжил в прежнем русле Ромашов, внимательно следя за выражением лица племянницы, чтобы не перегнуть палку.

— Откуда ты уз-сснал про С-ссера-ххиму? — хрипло, срываясь на невнятное шипение, выдавила Таня и схватилась за горло двумя руками.

— Это очень долгая и запутанная история, но все началось с цыганки. Я ей оказал одну услугу в профессиональной сфере, и та в ответ решила мне погадать.

— Врёшшшшь! Не веришшшь…

— Не верю, конечно, но цыганка при мне впала в гипнотический транс, а это моя прямая специализация. Мне стало очень любопытно. Я с большим уважением отношусь ко всякого рода вне-сознательному опыту. Цыганка рассказала мне про аварию, а потом… Вот, смотри!

Он достал из кошелька монету-талисман. Таня с настороженным любопытством рассматривала ее издали.

— Эта штука вроде как заговоренная, спасает жизни. Цыганка мне ее подарила. Тань, скажи откровенно, ты веришь, что проклятие существует?

Девушка энергично кивнула. Разговор необычайно сильно ее заинтересовал.

— Ну, а я верю, что волшебство становится реальным, только если мы на него согласны. Не зря же священники повторяют: верь, молись, по вере воздастся. Для меня эта монетка бесполезна, и я хочу отдать ее тебе.

Таня схватила книжку и принялась лихорадочно писать. Она так разнервничалась, что почерк стал нечитаемым, и Евгений лишь с огромным трудом разобрал:

«Если она дала тебе, значит, у тебя должно остаться. Не возьму. Тебе нужнее. Монета тебя спасет. Зачем ты ездил к Серафиме?»

— Меня не надо спасать. А вот ты с паранормальным на одной волне. Цыганка верила в то, что говорила, и ты веришь, значит, силу ваших мыслей можно объединить.

— Не восс-сьму!

«Второй отказ, — подумал Евгений. — Если расстанемся мирно, в третий раз отказать не посмеет. Только бы окончательно не вывести ее из себя»

— Но почему, Таня? Это же не именной амулет. Смотри, какой интересный дракон на ней изображен. Я думал, это доставит тебе эстетическое удовольствие.

«к Серафиме» — Таня сердито подчеркнула имя в тетрадке и так надавила на ручку, что та прорвала крепкий бумажный лист.

— Серафима — мошенница, — Ромашов посмотрел на племянницу. — Пустилась в бега. Пока мы топтались возле ее дома, пришла женщина, тоже искала «ведьму», в полицию на нее жаловалась. Полагаю, обманутых клиентов у этой бабки тьма. Нет, Таня, не тряси головой! Я докопаюсь до правды, раз уж взялся. Докажу, что все заклинания и угрозы Серафимы — это спектакль. Нет у нее силы ни на проклятия, ни на чего другое. Она просто денег хотела побольше.

«Все, что она сказала, сбылось», — написала Таня.

— А что именно она сказала?

«Я не должна никому рассказывать. И так уже все пошло прахом. Все плохо! Если проговорюсь, будет хуже. Не выкидывай монету, она тебя защитит»

Евгений с показным сожалением спрятал монетку и покачал головой:

— Вы сами дали Серафиме подсказку, пока делились проблемами в прихожей с другими клиентами. Вас с Зоей обманули, а авария и остальное — лишь ужасное стечение обстоятельств. Источник наших бед и болезней всегда внутри нас — это наш страх и личная готовность понести кару за воображаемые грехи. Это слепая вера превращает нас в жертвы, а не чужая воля.

«Я виновата в случившемся. Только я. Пусть останусь немой, чем кто-то еще умрет»

— Таня, что произошло?

«Оставь тему. Не ищи Серафиму. Иначе будет всем плохо»

— Послушай..

«Обещай!» — Таня подчеркнула это слово трижды и выжидательно смотрела на него.

— Хорошо, — произнес Евгений, — искать ее больше не буду, в Туманово не поеду. Довольна? Тогда и ты мне обещай, что больше не будешь обижать Зойку. Она искренне за тебя переживает.

Таня вздохнула.

— Давай, Таня, прости ее, скажи, что не сердишься, что она со мной связалась. Лично ей это скажи. Зоя сейчас места себе не находит, ждет твоего вердикта. Я ведь ее буквально вынудил отвезти меня в Туманово. Она это сделала ради тебя и ни в чем не виновата.

Как он и рассчитывал, третьего отказа не последовало. Таня согласилась встретиться с Зоей в ближайшие выходные. И даже пообещала самостоятельно принимать таблетки, соблюдая дозировку и не полагаясь на бабушку.

Евгений украдкой перевел дух. «Главное, вытащить ее из дома в первый раз, а там легче пойдет, — подумал он. — И хорошо бы все выяснить про этот странный портрет индейца, почему он ее пугает. Может, старик как-то связан с Серафимой?»

Сеанс гипнотической репродукции

На следующий день Ромашов запланировал сеанс гипнотической репродукции с Зоей Калашниковой. К нему следовало тщательно подготовиться.

Гипнотическая репродукция — дело серьезное, она заставляет человека снова пережить конкретную ситуацию из прошлого. Люди, далекие от психиатрии, часто путают репродукцию с регрессивным гипнозом, предполагая, что пациента можно легко вернуть в его прошлые жизни, однако это разные вещи, и не все психотерапевты сходятся во мнении на счет полезности последнего. Ромашов регрессивным гипнозом не баловался, считал сомнительным, но регрессию в недавнее прошлое не раз с успехом применял при лечении фобий, застарелых обид и других травмирующих моментов.

Доказано, что мы запоминаем все, с чем сталкиваемся на своем жизненном пути, и главная наша проблема — как вовремя и в полном объеме извлечь воспоминания из темных уголков. Под гипнозом память очищается от помех, воспоминания можно «поставить на паузу» и рассмотреть «под микроскопом» со всех сторон, но в этот момент очень многое зависит от личности и мастерства гипнотизера. Именно он координирует процесс, и только в его силах вести сеанс по тонкой кромке между реальностью и выдумкой. Стремясь угодить гипнотизеру, пациент подстраивается под его запросы, старается понравиться, поэтому вопросы должны быть корректными, четкими и как можно более нейтральными. Приходится заранее много над ними размышлять.

Для начала Ромашов хотел убедиться, насколько девушка поддается глубокому гипнозу. Только при условии, что его самые смелые надежды оправдаются, он смог бы заставить Зою воспроизвести дословно разговор между Таней и Серафимой.

На составление сценария Евгений потратил целый вечер и утро следующего дня. Он хотел, чтобы Калашникова полностью ему доверяла, но делал еще и ставку на извечное женское любопытство. Именно на него, как на крючок, он собирался поймать ее сознание и погрузить в редкий сомнамбулический транс.

Зоя явилась к нему чуть раньше назначенного, поскольку сгорала от нетерпения. Она даже не воспользовалась лифтом — предпочла бежать по лестнице, движением гася бьющие через край эмоции.

— Привет! — он улыбнулся ей. — Проходи и располагайся в любом из кресел, я сейчас доделаю кое-какие дела и к тебе присоединюсь.

Тайком он наблюдал за девушкой, глядя в висевшее на противоположной стене зеркало. Ему требовалось правильно оценить ее состояние. Не примешивалась ли к предвкушению еще и толика страха?

Зоя оглядела кабинет, подбежала к окну, чтобы выглянуть на улицу, а потом обогнула стол и плюхнулась в кресло напротив Ромашова, попрыгав в нем, наслаждаясь мягкостью обивки. Евгений сдержал усмешку. Кажется, Зойка совершенно его не боялась и настроилась на увлекательное приключение. Это было хорошо.

— Ну, все, на сегодня я освободился, — он встал, чтобы задернуть шторы. — Не возражаешь, если приглушу свет?

— Нужна темнота?

— Лучше полумрак. Я буду вести запись на видеокамеру. Это тебя не смутит?

— Ни капли. Это будет доказательством того, что ты со мной делал. Ну… чтобы избежать неловкости или обвинений, — Зоя снова премило покраснела. — Я читала о гипнозе перед тем, как прийти на сеанс. Все психиатры так делают.

— Рад, что заинтересовалась. Что еще выяснила?

— Что гипноз это не сон. И это странно, потому что гипнотизеры часто повторяют: «Ваши глаза закрываются, вы спите». Да и само слово «гипноз» в переводе с греческого означает именно «сон».

— Слово «гипноз» придумал английский хирург Джеймс Брайд, но как же он после жалел, что поторопился! — сказал с улыбкой Ромашов. — Осознав ошибку, Брайд пытался ее исправить, но поздно, название ушло в народ⁴. Теперь из-за ложного термина все ожидают от гипноза совершенно не того, чем он является. Если кто-то не заснул и помнит, как проходил сеанс, то считает, будто гипнозу не поддался. Это сильно вредит терапии. На самом деле состояние гипноза вполне естественно для любого человека. Мы все проводим под гипнозом несколько часов в сутки и просто не подозреваем об этом.

— Как это?

— Например, когда мы читаем интересную книгу и видим события, словно на экране телевизора, — Женя прошелся по кабинету, включая особые миниатюрные светильники, от которых не слепило глаза. — Или когда блаженствуем, наслаждаясь любимой музыкой. Или когда сосредоточенно выполняем интересную работу, не замечая, как бежит время. Ты хоть раз спохватывалась: «Ах, неужели уже вечер?»

— Это да! — Зоя нетерпеливо заерзала. — Я, как увлекусь, становлюсь рассеянной. Неужели это и есть гипноз?

— Да, непроизвольный легкий транс или даунтайм, как выражаются англичане. Когда ты глубоко задумываешься, то становишься отрешенной, твое внимание отвлекается от окружающего мира и сосредотачивается на чем-то одном. Именно в этом режиме ты включаешь свое подсознание — источник творческих возможностей и неожиданных прозрений. Можешь вспомнить за собой нечто подобное?

— Да.

Евгений кивнул, подмечая про себя мимику и направление движения глаз собеседницы. Зою было удобно «читать», она являлась благодатным объектом для любого гипнотизера.

— Даунтайм приходит на помощь, когда надо разгадать загадку, что-то вспомнить или заполнить скучные моменты, например, в транспорте на знакомом маршруте или в очереди. Поэтому сегодня ничего нового с тобой не случится. Состояние, когда мозг функционирует с частотой ниже 10 Герц, тебе отлично знакомо. Это так называемый альфа-ритм. Абсолютно у каждого ребенка до пяти лет мозг работает в альфа-ритме, поэтому маленькие дети гипнозу не поддаются. Они и так постоянно пребывают в трансе, так их мозгу проще и быстрей обучаться.

— Так вот почему дети успевают за год-два овладеть языком с нуля! — обрадовалась Калашникова так, словно открыла новый физический закон.

— Ты права. Однако потом человеческий мозг перестраивается на «взрослую» частоту колебаний в 14—20 Герц, которая называется бета-ритмом. Мы все во время бодрствования находимся то в альфа, то в бета-ритме. Есть еще два других мозговых ритма, но они для нас сейчас не существенны. Наша задача с тобой — переключиться в альфа-ритм. Это будет напоминать небольшую перезагрузку. Мы перезагрузим твою память.

— И я все вспомню? Даже то, чего не слышала?

— Нет, ты вспомнишь только то, что слышала. То, что твое сознание не смогло зафиксировать, но прекрасно зафиксировало подсознание. Подсознание вообще все и всегда фиксирует, только эта информация вытесняется на задворки. Природа экономна, ведь для нормальной жизни не обязательно помнить каждую мелочь.

— Да ладно, а экзамены сдавать? А вообще? — возмутилась Зоя. — Иногда я забываю даже, куда тапочки задвинула, ищу по всей квартире.

— Согласен, это своеобразный парадокс, — сказал Евгений, продолжая наблюдать и фиксировать малейшие нюансы ее поведения и движений, — но качество жизни и духовный рост не являются для природы приоритетными. На первом месте сохранение и воспроизводство вида. Тупо пожрать, поспать, убежать от опасности и зачать потомство. Поэтому сознание отбрасывает все лишнее с точки зрения эволюции. Однако, поскольку чистота эмоций, опыт и энергия души влияют на физическое тело, мозг никогда не стирает информацию полностью. Все, что мы когда-либо видели, слышали и ощущали, хранится в глубинах памяти — так, на всякий случай. И сегодня такой случай для нас наступил.

Проводя привычный ликбез, Ромашов настроил видеокамеру и достал «магический кристалл» — прозрачный камушек на цепочке.

— В принципе, все равно, где ты будешь сидеть или лежать, главное, чтобы ты чувствовала себя удобно. Для некоторых особо требовательных клиентов я поставил вон тот громадный шезлонг. Им почему-то кажется, что гипноз наступает только в специальном гипнотическом месте, и я с ними не спорю по пустякам. Шезлонг действительно удобный, и если желаешь, тоже можешь его опробовать.

Зоя поднялась, с интересом разглядывая указанный шезлонг со встроенным подголовником в виде пухлой подушки:

— Согласна, зачем такому дорогому креслу простаивать?

— И то правда, не будем обижать мое начальство, оно не поскупилось. А то в следующий раз, когда попрошу что-нибудь нужное, возьмут и пожадничают.

Зоя хихикнула. Евгений помог ей забраться в шезлонг и показал «магический кристалл»:

— Начнем с самого простого расслабляющего транса. Внимательно следи, как плавно качается маятник в моей руке… и слушай мой голос… я хочу, чтобы ты представила, как из этого камня на конце цепочки изливается невидимый белый свет… он теплый и приятный… он окружает твою голову сиянием… он постепенно становится реальностью и защищает тебя… теперь только добрые мысли смогут проникнуть к тебе сквозь белый защитный кокон… ты в полной безопасности, ты расслабляешься…

Зоя, как и ожидалось, благополучно вошла в легкий транс. Едва ее глаза закрылись, Евгений спрятал кристалл и, продолжая произносить нужные словесные формулы, взял ее за руку. Рука, повинуясь внушению, осталась висеть в воздухе, словно к ней и впрямь привязали десять воздушных шариков.

— Теперь, Зоя, представь, что ты входишь в высокое здание. Ты подходишь к лифту, и его двери разъезжаются. Ты заходишь в кабинку и нажимаешь на цифру шесть. Лифт отправляется… С каждым пройденным этажом ты погружаешься в гипноз все глубже и глубже… Второй этаж — твои веки становятся еще более тяжелыми. Третий этаж — ты слушаешь мой голос и доверяешь мне. Когда я спрошу, ты ответишь на мои вопросы очень подробно… Четвертый этаж — ты смотришь на циферблат часов, который висит на стенке лифтовой кабины. Ты видишь, как минутная стрелка крутится в обратную сторону… Пятый этаж — ты возвращаешься в свое недавнее прошлое… Ты возвращаешься на полчаса назад… Твоя память раскрывается, давая ответы на все мои вопросы…

Евгений решил начать с тех вещей, которые обычным сознанием никогда не фиксируется, но их можно проверить.

— Шестой этаж — лифт останавливается, двери открываются, и ты выходишь в холл моей клиники. За стойкой стоит девушка, дежурный администратор. Как ее зовут? Ответь мне, Зоя!

— Я не знаю… — голос Зои был тих и умиротворен. — Я никогда раньше ее не встречала.

— У нее на груди есть бейджик, ты видишь его?

— Да, вижу.

— Там написано имя. Прочитай его!

— Бейджик плохо видно, буквы маленькие…

— Подойди ближе. Еще ближе. Теперь надпись видна тебе хорошо. Зоя, что там написано?

— Ольга Алексеевна

— Все правильно, Зоя. Ты молодец. Скажи, ты сегодня поднималась ко мне по лестнице?

— Да.

— Сколько ступеней ты преодолела?

— Я не помню… много.

— Это ничего. Сейчас ты проделаешь весь путь заново и посчитаешь ступени. Встань у начала лестницы. Всякий раз, делая шаг, ты считаешь вслух. Начинай!

Зоя верно назвала количество ступеней, а потом и число цветочных горшков на лестничном окошке. Евгений был рад, что Зоя оказалась гипнабельной.

— Теперь ты погрузишься в гипноз еще глубже. Перед тобой снова волшебный лифт. Ты входишь в кабинку и нажимаешь на кнопку десятого этажа. Лифт едет, и стрелки на циферблате часов крутятся в обратную сторону… они крутятся все быстрей и быстрей… Когда двери откроются, ты выйдешь в отдаленное прошлое. Ты перенеслась в день 28 августа в город Туманово. Ты находишься в квартире бабушки Серафимы. Опиши мне, что ты видишь!

— Я сижу в комнате на стуле, — медленно говорила Зоя, расслаблено возлежа в шезлонге. — Дверь, где принимает бабушка Серафима, справа от меня. Напротив сидит ее помощница и смотрит на меня. Она даже не моргает. В комнате душно, шторы задернуты… на полу линолеум в клеточку…

— Где Таня? — мягко спросил Евгений.

— Она за дверью, говорит с бабушкой Серафимой.

— Их голоса слышны тебе?

— Да.

— Ты слышишь слова?

— Только неясный звук. Я слышу, когда говорит Таня, а когда Серафима, но слов не разобрать.

— Это ничего. Я досчитаю до трех, и ты погрузишься в гипноз еще глубже. Раз… два… три. Зоя, сейчас ты глубоко-глубоко в своих воспоминаниях. Тебя ничто не тревожит, ты ничего не боишься. Твое тело легкое. Твои мысли легкие. Ты легко встаешь со стула и поворачиваешься к двери. Тебя, такую легкую, невесомую, никто не видит. Ты как дым… легка и беззаботна. Ты смотришь на дверь, ведущую в комнату, где находится Таня. Какая ручка на двери? Ответь мне!

— Такая… — ее правая рука дернулась, изображая жест, — надо нажать.

— Нажми на ручку и приоткрой дверь, — велел Евгений. — Теперь ты слышишь голоса отчетливо.

— Да, я слышу, — повторила Зоя. Ее правая ладонь сжалась в кулак, словно она держалась за воображаемую ручку.

— О чем они говорят?

— Таня отдает деньги. Она говорит, что это последние и больше нет. Серафима говорит, что этого должно хватить и что в семье все наладится. Но работать придется самой Тане. Серафима объясняет, как насыпать в бумажные мешочки соль и расставить по углам в квартире. Соль соберет черную энергию. Таня хочет уйти, но Серафима останавливает ее…

— Продолжай, — сказал Ромашов, — что еще сказала «ведьма»?

— Велит никому не рассказывать о ритуале. Никто не должен видеть, как она расставляет соль. Никто не должен найти мешочки. Прятать их надо тщательно, им надо простоять три дня. Если их кто-то увидит, черная энергия вырвется и случится беда. Кто-то умрет. Очень могущественный демон будет следить за тем, как соблюдается ритуал, и если Таня что-то напутает, он накажет ее.

— Таня испугалась?

— Немного. Она просит Серафиму самой провести ритуал, но та отказывает. Говорит, бюджетный вариант не предусматривает ее личного участия. Денег слишком мало. Ой, Таня идет к выходу и проходит сквозь меня!

Зоя запаниковала, и Евгению пришлось ее успокаивать, а затем и выводить из транса. Под его руководством, девушка вновь села в воображаемый лифт и поехала в обратный путь.

Зое гипноз понравился. Она еще долго сидела в кресле с удовлетворённым видом и порывалась обсудить ход сеанса, но Евгений был задумчив и отвечал порой невпопад.

— Ну, скажи хоть, что ты думаешь про Таню! — потребовала Зоя. — Она напутала с ритуалом, да?

— Скорей всего, Таню кто-то из родителей застукал с этой дурацкой солью, — произнес Женя с тяжелым вздохом. — И когда случилась беда с отцом, она решила, что выпустила джинна из бутылки.

— Что же теперь делать? Найти Серафиму и заставить признаться, что она все придумала?

— Я пообещал Тане не искать Серафиму.

— Вот ты сглупил! Как же нам теперь быть?

— Серафиму все равно так просто не найти, у нас и полномочий таких нет, и навыков. Да и простого признания мало. Таня должна поверить, что колдовства не было и смерть родителей всего лишь трагическое совпадение. А вот как это добиться… это моя забота!

— А мне что делать?

— Тане нужен новый смысл в жизни. Помоги ей с радостными моментами. Наполни ее дни приятным ожиданием и положительными эмоциями.

— Она согласилась со мной встретиться?

— Да, — Евгений улыбнулся. — Прости, забыл сказать. Сводим ее в кафе, на каток и в книжную лавку в это воскресенье, как ты хотела.

— Ура! — Зоя захлопала в ладоши. — Уж я ее расшевелю!

Долгожданная встреча подруг оказалась щедрой на эмоции. Евгений и сам растрогался, наблюдая за ними. Он опасался, что Таня останется зажатой, но племянница, увидав Зою, расцвела и забыла все страхи.

Ромашов довез их до места и сделал вид, что ему необходимо отлучиться по делам. Конечно, он никуда не уехал, бродил по огромному торговому комплексу, затерявшись в толпе посетителей, и поглядывал на племянницу, убеждаясь, что все хорошо.

Сначала Татьяна пользовалась своей пафосной записной книжкой, стесняясь жутковатого шепота, но затем диалог с подругой стал настолько оживленным, что рука писать не успевала. Таня низко наклонялась к Зойке и выдавливала ей на ухо свои реплики. Очень скоро она забылась настолько, что прекратила всякий раз хвататься за шею, будто стремящиеся на свободу слова царапали ее изнутри.

Зойка была в своем репертуаре: трещала без умолку (Евгений предупредил, чтобы та не затрагивала опасных тем) и после символического перекуса в одной из кафешек потащила Таню на каток, расположенный там же, но этажом выше. Евгений не подозревал, насколько хорошо держится на коньках племянница. Выписывая пируэты, она впервые за минувшие месяцы выглядела счастливой.

В седьмом часу вечера уставшие девчонки, румяные и с блеском в глазах, уселись на заднем сидении его новенького «Форда» и, привалившись друг к другу, смотрели на предновогоднее городское убранство за стеклом. Ромашов завез домой Зою, а потом развернулся в сторону области.

Таня, наклонившись к водительскому сидению, прохрипела:

— С-спах-хибо! — и закашлялась.

— Я рад, что тебе вылазка понравилась, — он пересекся с ней взглядом в зеркале. — Что купила?

Таня оглянулась на целлофановый пакет, лежащий подле.

— Книги?

Та кивнула.

— Как самочувствие?

— Х-хорло с-саднит.

— Тогда отдыхай.

Евгений сосредоточился на дороге, а Таня затихла, перебирая купленные книжки и размышляя о том, что с ней происходит.

Успокоительные сеансы с Женей и вообще вся разработанная им терапия помогали ей, сейчас она уже не смела этого отрицать. Пусть звонкий голос пока не вернулся, но связки, язык и губы способны были действовать согласованно, формируя сиплые слова. Вот только это было частью проблемы. Оставалось важное и очень страшное препятствие на пути к нормальной жизни: седой узкоглазый старик — тот самый, что ходил за ней по пятам со дня аварии.

Каким-то невероятным образом Таню тогда выкинуло из машины через разлетевшееся вдребезги окно, и она лежала на земле, толком не осознавая, что случилось. Старик наклонился над ней и заглянул на самое дно души. Таня силилась закричать (тело начинало нестерпимо болеть), но горло сковала немота. Ей даже вздохнуть было тяжело под напором этого взгляда.

Лицо старика бороздили глубокие морщины, глаза, превратившиеся в две узкие щелочки, буравили ее болезненно и жутко. Таня думала, он — живой человек, но когда сквозь него к ней подлетел какой-то мужчина, она догадалась, что видит призрак.

Последнее казалось в тот момент логичным. В нескольких метрах от нее в покореженных машинах умирали люди, некоторые сгорали заживо, их крики наполнили горячий дымный воздух смертельным ужасом. Но старик молчал, словно его это совершенно не касалось. Он был соткан из черного тумана. Колыхался. Вытягивался вверх. Искажался. И почему-то не отходил от Татьяны. Словно это она виновата в том, что он стал таким. Словно это она призвала его к себе.

Позже, в больнице, Таня пришла к выводу, что призрачный старик — следствие проклятия, о котором говорила Серафима. Он демон, который контролировал ритуал с солью. Ах, если бы она тогда нашла еще денег! Она могла бы взять кредит в банке, попросить у подруг. Дура! Почему она усомнилась? Почему не поверила Серафиме, что названная ею сумма за двести свечей в ста храмах, реальная цена за благополучие семьи?! Возможно, тогда страшный старик не явился бы к ней. И все остались бы живы.

Таня знала: старик что-то хотел от нее. Он ждал, что она начнет что-то делать. Но что? Она гнала его, умоляла, читала молитвы — все напрасно. Серафима была сильна, она предрекла беду, и беда пришла. Как все исправить, Таня не представляла. Сначала бабушка не выпускала ее из дома (да и ехать в Туманово одной, безголосой, ей не хотелось), потом навалилась апатия, ведь все ужасное уже произошло, и оно непоправимо. А потом Женя принес весть об исчезновении Серафимы…

Женя — он был сейчас ее лучшим другом. Он боролся за нее, и это не оставляло равнодушной. Но он слишком многого не понимал! Таня хотела рассказать ему о старике, но так и не собралась с духом. Заготовленная исповедь, трижды исправленная и переписанная набело, хранилась в отдельной тетрадке, вот только мужества вручить ее не нашлось. Но может, если Женя еще раз ее загипнотизирует, она сумеет преодолеть страх, пребывая в трансе?

Таня подалась вперед и прохрипела:

— Ш-шень…

— Да? — он с готовностью поймал в зеркале ее взгляд.

— Ты Х-хипноти-ссси-ровал С-сою…

Фраза далась тяжело, девушка закашлялась и, достав бутылку с водой, сделала несколько глотков.

Ромашов качнул головой:

— Вот Зойка! Проболталась-таки. Да, гипнотизировал.

— Хочу ещ-ще. Тош-ше.

— Я только за. Но давай начнем с того, что ты больше не будешь сидеть в квартире целыми днями. Ходи гулять. А вторую серию терапии проведем на новогодних каникулах. После того, как пропьешь полный курс витаминов.

Спешить с повторными сеансами гипноза Евгений не хотел, решил дождаться результатов расследования дела Серафимы. Была у него одна идея. И он многое возлагал на встречу со Светланой Решетниковой, обманутой мнимой «ведьмой».

Решетникова пришла к Ромашову в клинику в понедельник. Пришла не одна, а с группой поддержки в лице золовки, родной сестры ее бывшего мужа Родиона Решетникова.

— Родечка всегда был очень спокойным и разумным человеком, — уверяли они Ромашова на два голоса. — Внимательный, отзывчивый, всем соседям помогал. А в последний год как подменили: стал замкнутый, говорить начал шепотом, боялся, что его подслушивают, похудел. Про черную магию, которую на него кто-то насылает, часто упоминал, яйцами варёными по телу катал, от порчи избавляясь.

— С чего все началось? — спросил Евгений, воздерживаясь от озвучки диагноза, который так и просился на язык.

Светлана задумалась:

— Наверно, толчком послужила телепередача про экстрасенсов. Он увлекся, стал похожие передачи все чаще смотреть. Про гадалок, про ясновидящих, ведущих расследование..

— А потом лично стал к ним на прием ходить, — вставила золовка, — я намекала, что это пустая трата денег, но Родя говорил, интересно ему. А денег еще заработает.

— Прежде вы замечали за ним, что он, скажем, азартный, увлекающийся, поддающийся чужому влиянию человек?

— Да нет, — сестра пожала плечами. — Он меру знал. Как в армии отслужил, так женился. Не пил и не курил, интересов особых, кроме семьи и работы, не имел. По кабакам и игорным домам не шастал.

— Мы с ним душа в душу жили, ребенок у нас, — всхлипнула жена, — а тут в июне Родик взял и заявил: ты мне никто и звать тебя никак! И дочь не нужна. Он, вроде как, истинную судьбу свою встретил.

— Он летом привел ко мне знакомиться девицу одну, Ангелину, — добавила золовка, — сказал, что собрался разводиться и квартиру на новую пассию перепишет. Он словно заколдованный был. Все глаз с этой обормотки не сводил.

— А квартира разве не подлежит разделу при разводе? — поинтересовался Евгений. — Как совместно нажитое имущество.

— Нет, квартира его, от дедушки досталась, — пояснила сестра, — мне гараж, машина и дача, а ему однушка в Ясенево.

— А полиция что? — спросил Ромашов, стараясь уяснить для себя ситуацию как можно четче. — Имущество, между прочим, это мотив.

— Да обращались мы, бесполезно. Следователь сказал, что не может запретить человеку развестись со старой женой и жениться на новой. Мы умоляли спасти Родю от мошенницы, но поскольку сам Родион никуда не обращается и спасться не желает, заявление не пишет, то и дело не заводят.

— А где он новую невесту себе откопал?

— Серафима чертова нагадала! — Светлана зло всхлипнула. — Назвала день, место и час, когда он «свою настоящую любовь» найдет. Родя в магазин отправился за покупками и там встретил эту.. эту бабу. Никогда сам по магазинам не ходил, а тут поперся хлеба купить. Да если б я знала!

— Как, говорите, ее зовут? — уточнил Ромашов. — Ангелина — а дальше?

— Ангелина Муратова.

Ромашов азартно прищурился. Фамилия у «истинной пары» — Муратова — совпадала с настоящей фамилией ведьмы Серафимы.

Развязка

Журин Станислав Михайлович, глава одного из отделов Следственного комитета, принял Ромашова охотно. Он встретил психотерапевта на пороге кабинете, пожал руку, заказал секретарше два кофе с круассанами и минут пятнадцать рассказывал о сыне, который сильно изменился, взялся за ум и завязал с гулянками по ночным клубам.

— Вы, Евгений Ильич, чудотворец. Молодой, а такой сильный. Дар от бога. Хотя во времена инквизиции вас бы непременно сожгли на костре! — Журин захохотал счастливым смехом довольного жизнью человека, но Евгений на это лишь скупо улыбнулся.

В психотерапии и гипнозе не было ничего чудесного, да и комплименты в такой убойной концентрации отдавали приторностью, однако «воевать с людскими предрассудками трудней, чем тигров и медведей поражать»⁵ Ромашов не раз пытался объяснить генералу суть своей работы, но побороть многолетние заблуждения не смог, Журин по-прежнему считал его волшебником с медицинским дипломом. В итоге, Ромашов смирился и на вопросы (а они, как ни странно, у генерала возникали), отныне отвечал по уставному кратко: «Это гипноз!». Журина подобное полностью устраивало.

Наконец, генерал перешел к делу:

— Мы с женой у вас в долгу. Поможем, чем сможем. С чем пришли, дорогой Евгений Ильич?

Выслушав рассказ о проделках Серафимы, Станислав Михайлович обрадовался и пообещал решить вопрос положительно. И хотя Евгений особо подчеркивал, что главный мотив — это помощь людям, которые слепо верят в сказки, генерал, как всегда, понял все по-своему.

— За чистоту своих рядов боретесь? Похвально. Устранить конкурентов-мошенников поможем с радостью. Тут как раз распоряжение сверху поступило почистить ваши ряды. Всех, кто без медобразования и лицензии, велено из бизнеса убрать или хотя бы поприжать. Наплодили, понимаешь, всяких алхимиков! Вы, Евгений Ильич, хоть примерно представляете, сколько бабок крутится в этом теневом секторе? Миллиарды! И налогов не платят, сволочи, а нам бюджет наполнять нечем, пенсии платить. Так что не волнуйтесь, ваш сигнал вовремя поступил, разберемся мы с этой Серафимой. А если для лечения вам резонанс нужен, сделаем дело резонансным. Журналистов пригласим, сюжет снимем. Нам тоже отчитываться надо.

— Да, резонанс не помешает, — осторожно сказал Ромашов. — Таких историй очень много, а о них никто не знает. Люди попадаются на один и тот же крючок. В полиции дела экстрасенсов расследуют неохотно, нет у них полномочий мешать человеку избавляться от имущества и тем самым чистить карму. Жулики чувствуют себя привольно, да и шоу всевозможные с их участием масла в огонь подливают.

— Шоу это не по нашей части, запретить не можем, — ответил Журин, — но шороху среди шаманской братии наведем. Все эти доморощенные маги и академики несуществующих академий в прошлой жизни были обыкновенными сантехниками и продавцами на рынке. Очень много к ним претензий. Недавно фотолабораторию накрыли. Один фотохудожник до того дошел, что приторговывал снимками. Свадьбу чью-то снимает, а сопернице фотографии дополнительно печатает, чтобы та, значит, счастливую невесту иголками тыкала. Неплохая такая «шабашка».

— И что было тому фотографу? — заинтересовался Ромашов.

— В суд дело передали. Есть такая формулировка в уголовном праве: «покушение на убийство с негодными средствами». За него наказание менее строгое, так что выйдет этот наглец на свободу через годик и, боюсь, за старое примется. Эх, давно пора бардак зачищать! И по всей строгости.

Ромашов уходил от генерала с двойственным чувством. С одной стороны, хорошо, что появилась надежда поймать мошенницу за руку, но с другой — а если бы не было у него высокопоставленного знакомства? Что делать простым людям, беспомощным и перед жуликами, и перед правоохранителями?

После того, как делу придали ускорения на самом верху, шестеренки завертелись с невиданной силой. Уже через три недели генерал набрал Ромашову сам и доложил об успехах.

— Вам, дорогой мой Евгений Ильич, сам бог помогает. Все сделано быстро и наглядно в рамках борьбы с лже-прорицателями.

— Вам удалось доказать состав преступления? — обрадовался Ромашов.

— А то ж! Я поручил дело лучшему следователю по особо важным, и он раскрыл преступление в мгновение ока. Вы, Евгений Ильич, своему клиенту жизнь спасли.

— В каком смысле?

— Ваш клиент, Родион Решетников, оказывается, и впрямь изменился до неузнаваемости под влиянием семьи мошенниц Муратовых. Водительский стаж у него более двадцати лет, и никогда прежде никаких нарушений за ним не числилось, а тут только за полгода семнадцать штрафов за превышение скорости. Гонять стал, что твой Шумахер. Короче, мой человек совместно с патрульными остановили его — и на освидетельствование, а он под препаратами, понимаете?

— Наркотики?

— Психотропные вещества. Решетников даже не понимал, что его на таблетки посадили. Его так называемая «невеста», а по совместительству дочка гадалки Серафимы, травила его дрянью, чтобы он ее во всем слушался, квартиру ей подарил, а первую жену с дочкой записал в колдуньи, которые его со свету сживают. Плохое самочувствие и приступы паники ушлая девица списывала на черное колдовство. И, что самое поразительное: Решетников у этих ведьмачек, прости господи, не первая жертва. Имеются аналогичные случаи. Еще одного потерпевшего мы нашли, там, правда, до смертоубийства не дошло, мужик раньше все сбережения на свою якобы невесту переписал, а она его кинула. Парень в результате инвалидом остался, почки ему психотропной дрянью посадили. Их дела объединили в одно, и уверен, будут другие.

— Вот, значит, как. Спасибо, Станислав Михайлович, что поделились!

— Да это вам спасибо, Евгений Ильич! Дело скоро передаем в суд. Серафиме и ее дочке от шести до пятнадцати светит по сто пятой.

…Новый год прошел не то, чтобы весело, но в семье Ромашовых воцарилась привычная атмосфера сиюминутных хлопот и робких надежд на светлое будущее. Душа требовала перемен, и хотя скорбь никуда не ушла, она притупилась и перестала довлеть надо всем.

Таня нарядила елку — маленькую, скромную, но подошла к украшениям творчески. Она рассталась с черным цветом в одежде, и выглядела не такой потерянной, как раньше. Нормально говорить Татьяна по-прежнему не могла, однако упражнения для связок и для суставов правой кисти делала регулярно, родных и подруг не дичилась, восстановила контакты с однокурсниками — в общем, помаленьку восстанавливалась.

В канун православного Рождества Евгений ехал в родительский дом с удовольствием. День выдался ясным и морозным, дороги были свободны, и его все время тянуло улыбаться. Он включил бодрую музыку по радио и подпевал вполголоса. На соседнем сидении стояла сумка с подарками, а в кармане лежала флешка, на которой он записал выпуск телевизионной передачи, посвященной криминальным расследованиям.

После того, как они вчетвером посидели за накрытым столом, Евгений сыграл партию в шахматы с отцом и помог матери с мытьем посуды. Вечером же отозвал Татьяну в сторону и протянул флешку.

— Помнишь, я обещал тебе, что разоблачу мошенницу из Туманово? Здесь запись, чтобы ты своими глазами увидела: ни одно ее слово, ни одна угроза не имеет силы.

Они прошли в Танину комнату, где племянница вставила флешку в компьютер.

— Я понимаю, что сильно сглупила, — шепнула Таня. — Но когда все пошло наперекосяк… очень испугалась.

— Не мудрено, — ответил Евгений, обнимая ее за плечи.

На экране мелькали кадры задержания Муратовой, и ведущая перечисляла, скольких людей «нагрела» эта наглая тетка. Обманным путем «бабушке Серафиме» и ее дочери удалось завладеть пятью квартирами, двумя гаражами, автомобилем и скопить на счетах в различный банках несколько миллионов рублей. Размах лже-ясновидящей и ее подельниц был поистине пугающ, а несколько из ее клиентов умерли при странных обстоятельствах.

— Жень, ты будешь меня лечить? — спросила Таня хрипло.

Евгений оторвал взгляд от записи и взглянул на племянницу:

— Веришь в успех?

— Утром просыпаюсь и кажется, что голос вернулся. Но открываю рот и… Я хочу стать прежней. Очень.

— Станешь, — заверил Евгений. — Обязательно.

Дверь в комнату с силой распахнулась:

— Женя! — лицо Раисы Сергеевны искажала гримаса. — Папе плохо! Я в «Скорую» звоню!

Евгений и Таня метнулись в гостиную, где, раскинувшись на диване, хрипел Илья Ильич.

За его жизнь врачи боролись долго, но спасти не смогли. В ночь на девятое января Илья Ильич скончался.

И вновь семья Ромашовых оделась в траур.

Январская земля на кладбище была твердая, как гранит. Кинуть ком в могилу — большая проблема. Морозная поземка пробиралась под одежду, крала тепло и не давала свободно дышать. В сером небе было пусто, даже вороны жались по ветвям поближе друг к другу и сипло каркали, когда ветер норовил сдуть их с облюбованного дерева. Недавно шел снег, и всюду: на оградах, на скамье, на стволах лежали скорбные по-королевски траурные сугробики.

Раиса Сергеевна превратилась в тень. Третья смерть выбила почву у нее из-под ног. Дежуря под дверью реанимации, она еще на что-то надеялась, крепилась, хлопоты перед погребением давались ей тоже сравнительно легко, но стоило опустить гроб ее супруга в подготовленную яму, как ноги у нее подкосились, и она с тихим всхлипом осела в снег.

Уже тогда, в день похорон отца, Евгений почувствовал, что эта смерть не последняя, злой рок вот-вот заберет очередную жертву. Это ощущение было настолько ясным, что он не осмелился протестовать, смирился заранее, хотя такая покорность была ему не свойственна.

Мать угасала с каждым днем, и через месяц ее не стало. От многочисленной семьи Ромашовых осталось только двое: он и Таня.

В конце февраля Татьяна сообщила дяде, что намерена уйти в монастырь. Евгений поразился, так как религиозным рвением племянница никогда не страдала.

— Ты хорошо подумала? — спросил он, ласково беря ее за плечи. — Монастырь это не убежище, где можно пересидеть трудную полосу. Это полная смена жизненного курса. А ты же и молитвы ни одной не знаешь. Почему именно туда? В чем настоящая причина?

Таня заплакала.

— Садись! — он усадил ее, безвольную, на диван, и сам опустился рядом. — По-моему, настала пора все мне рассказать, как есть. Постарайся, Танюша, я очень хочу облегчить твою ношу. Если разделить ее на двоих, тебе станет легче, а меня не утянет.

Утерев слезы, Татьяна отправилась в свою комнату и вынесла оттуда тетрадку. Ее исповедь уже давно была записана, но только сейчас она решилась вручить ее Евгению.

Женя раскрыл тетрадь и погрузился в чтение.

«Ровно за три месяца до смерти мама призналась мне, что прокляла папу…»

Он на секунду поднял глаза, чтобы поймать ее потерянный взгляд. Таня кивнула, побуждая его продолжить.

«Они с папой ссорились каждый день, я не всегда понимала, почему. Думала, все из-за денег, их в последние месяцы стало катастрофически не хватать, кредиты съедали большую часть заработка, а работы стало меньше. Мне казалось глупым, что можно так кричать из-за подобной ерунды. У всех бывают трудности, но мы обязательно справимся, если будем поддерживать друг друга. Родители меня не слышали. А потом я узнала, что у папы есть другая женщина, и главная причина — в ней. Мама сказала, что не отдаст отца любовнице. Никогда не отдаст. А папа в запале выкрикнул: «Посмотрим еще! Захочу — не остановишь!» И тогда мама его прокляла.

Это было настоящее проклятие, а не просто слова. Мама вычитала в интернете, что есть такой обряд: пойти в церковь и поставить свечи за упокой души своего врага, и тогда врагу будет плохо. Папа превратился для нее в самого настоящего врага, поэтому мама ни минуты не сомневалась. Она сделала это трижды, читала еще какой-то заговор… но потом ей стало стыдно, она испугалась. И рассказала обо всем мне. Мы проплакали с ней полночи…

Я знаю, что со смертью нельзя заигрывать, она отомстит. Жестоко и бесповоротно. Мама раскаялась, но это нам не помогло. К тому моменту семье стало жить совсем невыносимо, папа сначала ушел из дома, потом вернулся, потом они снова поругались, и он опять ушел.

Я не стану пересказывать всего, но это был настоящий ад. Я приняла решение найти знающего человека, который мог бы снять с нас весь негатив, что мы породили своими усилиями. После непродолжительных поисков я остановилась на бабушке Серафиме, которую рекомендовали очень хорошо. На заработанные на практике деньги я отважилась ее нанять. Серафима отказалась ехать в Москву, но убедила меня, что я смогу сделать все сама по ее указке.

Я не справилась. Когда я завершала ритуал, домой неожиданно нагрянул отец. Он решил вдруг вернуться в семью, и я было обрадовалась, но тут он увидел все это и страшно рассердился. Папа сразу догадался о том, чем я занималась, и стал кричать, что мы все сживаем его со свету. Я пыталась ему объяснить, но он не слушал, говорил, что «все бабы ведьмы, даже его собственная дочь».

Папа выбежал из квартиры, и я бежала за ним по лестнице, давясь слезами. Я все испортила! И я не догнала его.

А через сутки он умер, и мы попали в аварию. Я уверена, это бог покарал нас за занятия черной магией. Ты, Женя, был совсем ни при чем и остался невредим. А я выжила, чтобы замолить грех.

Но это еще не все. После аварии ко мне стал являться старик. Он ничего не говорил, только смотрел и ходил за мной попятам. Наверное, я выпустила демона во время прерванного ритуала, Серафима предупреждала меня, что так будет, если я не смогу держать все в тайне. И так случилось. Этот старик забирает у меня все. Он забрал бабушку, дедушку, и я боюсь, что он заберет и тебя. Кроме меня, никто его не видит, и может, я сумасшедшая, не знаю. Но я не желаю тебе навредить. Я уйду в монастырь, на святой земле демоны не властны»

Евгений некоторое время хранил молчание. Таня ждала. В ее глазах Женя по-прежнему не видел ни фанатичной решимости, ни упрямства. В глубине души Таня хотела, чтобы он нашел для нее другое решение, отговорил от опрометчивого шага. Как он и подозревал с самого начала, заявление про монастырь было жестом окончательно запутавшегося ребенка.

— Мы придумаем что-нибудь, — пообещал Женя. — Ты теперь моя семья, и я не хочу с тобой разлучаться.

Тут в голове у него что-то щелкнуло, последний кусочек мозаики встал на законное место, и Евгений увидел картину целиком, во всем ее идеальном совершенстве.

— Тот старик, что тебя преследует, вовсе не демон! — воскликнул он, окрыленный. — Мне о нем говорила цыганка, просто я не сообразил сперва. Помнишь, я рассказывал тебе о некой Розе, что подарила монетку с драконом?

Таня нерешительно кивнула.

— Цыганка считала, что тебе помогает Василий, не позволяет уйти за грань, он твой незримый помощник. Ты, Танечка, не погибла в аварии чудом, и это чудо сотворил тот старик. Он спасает тебя, а не преследует. Вот скажи, разве он сделал тебе что-нибудь плохое?

Таня задумалась. Женя обнял ее и притянул к груди:

— Тебе сразу надо было рассказать мне.

— Ты не веришшь, — прохрипела Татьяна.

— Нет, я верю, — возразил Женя. — Я верю, что этот загадочный китаец нас защищал. Мне он передал монетку с драконом, а тебе явился самолично. Это же его портрет я видел в твоем альбоме?

— Да.

— Теперь все будет хорошо, — как можно убедительнее произнес Ромашов, — все ужасы закончились. Мы под надежной защитой.

Таня поверила ему, потому что хотела в это поверить. Однако на чужой роток не накинешь платок. Все чаще и громче дальние родственники и даже коллеги и соседи стали шептаться, кто в шутку, а кто всерьез, что на семью Ромашовых упало смертельное проклятие. Евгению это не нравилось, он опасался, что рано или поздно разговоры дойдут до Тани, и она отреагирует на них неадекватно.

За советом, как пресечь шепотки, Женя обратился к своей проверенной годами подруге. Катя высказалась прямо:

— Ты меня извини, милый, но винить в распространении слухов я никого не стану. Люди есть люди, пусть и образованные. Меньше, чем за полгода четырех похоронить — это не шутки, начинаешь невольно надумывать всякое.

В тот день они шли по кривым тропинкам парка, сокращая путь от скромного ресторанчика к ее дому. Дорога была привычной, поскольку с Катей Евгений теперь встречался регулярно. Она поддерживала его, хотя самому Ромашову эти встречи перестали приносить прежнюю радость. Подруга скрашивала жизнь, но не справлялась с этой задачей до конца. Женя с печалью сознавал, что несмотря на участившиеся встречи, они отдаляются друг от друга, становятся полностью чужими людьми. Он хотел что-то изменить в себе, но не имел на это ни сил, ни времени.

— — Ты же понимаешь, та мнимая ведьма ни при чем, — устало бросил он. — В этой мерзкой семейной драме нет вообще ничего мистического. Все объясняется с научной точкой зрения: зеркальными нейронами, детскими травмами, невербальными способами передачи информации.

— Но это не отменяет факта, что ты должен что-то предпринять, — возразила Катя. — Ты не завершил начатое. Надо полностью перепрограммировать ваше с Танечкой сознание, внедрить иную установку, и тогда никакие сплетни вам будут не страшны. Рецидива не будет.

— В моем сознании и так все в порядке, — отрезал Евгений, — а вот с Таней я в тупике. Она подсознательно все еще уверена, что проклятие продолжает нас преследовать.

— Она это сама тебе сказала?

— Нет, но она по-прежнему отказывается говорить! У нее в мозгу стоит блок, и я даже не представляю… Впрочем, есть один радикальный метод, с помощью которого можно стереть ненужные воспоминания и внушить ложную память, но я всегда был против подобных мер. Да и химические препараты, используемые для премедикации, имеют ряд серьезных побочных эффектов… Может, нам уехать куда-нибудь?

— Собираешься бросить хорошо оплачиваемую работу?

Евгений поморщился:

— Если придется, то и брошу. Для начала, наверное, достаточно сменить обстановку на время. Развеяться. Попутешествовать… Тане нужна какая-то опора, надежда. Вот завершим все формальности, и сразу уедем из Москвы.

— А помнишь ту женщину, цыганку? — спросила вдруг Катя. — Ты, кажется, говорил, что она дала тебе амулет.

Евгений вздохнул:

— Мне сразу пришло это в голову, и я пытался вручить монетку с драконом Тане — не взяла.

— Монета еще при тебе?

— Кажется, — он припомнил, что вроде бы не выкидывал ее из кошелька.

— Покажешь?

Они вышли из парка на оживленный проспект. Мимо летели машины, разбрызгивая во все стороны талые лужи, шли пешеходы. Евгению не хотелось останавливаться и доставать портмоне.

— Когда придём, поищу.

Им оставалось спуститься в подземный переход, перейти проспект и войти в подворотню. Минут пять быстрым шагом или семь очень медленным.

— А почему не сейчас? — пристала Катя.

— Да там смотреть не на что. Дурацкая монетка, реплика под старину.

— И отчего ты не хочешь ее показать? Боишься, волшебство пропадет? — подначила Катерина.

Жене все-таки пришлось лезть в портмоне и, высыпав на ладонь горсть монет, пальцем раздвигать их в поисках нужной. Он остановился, и Катя, наклонившись, с интересом следила за поисками.

— Не боишься нечаянно ей расплатиться?

— Кассиры не слепые. Вот она! — Евгений выудил монету.

Катя неловко ее схватила, монетка выскользнула и упала в серое месиво талого снега.

— Ой, прости! — она стремительно наклонилась, стараясь разыскать амулет среди рассыпанного мусора из ближайшей урны. — Я такая растяпа.

— Да ладно, не переживай, — Евгений со вздохом присел на корточки рядом, но монетка как в воду канула.

Послышался громкий визг тормозов, ошеломленные возгласы, звук удара и звон разбитого стекла. Они выпрямились и оглянулись. Подземный переход, к которому они шли, был намертво заблокирован черным автомобилем. Водитель, не справившись с управлением, на полной скорости вылетел на тротуар и, распугивая прохожих, съехал по крутым ступеням в туннель, где и застрял.

— Господи! — Катя первая кинулась проверять, есть ли пострадавшие.

К счастью, все обошлось, и спешившие по своим делам люди отделались испугом и легкими ушибами. Водитель, выскочивший из машины, крутится на месте и поминутно хватался за голову. «Хорошо, что лестница была пуста», — подумал Ромашов.

— А ведь, не задержи нас поиск монетки, мы как раз были бы на ступенях, — сказала Катя, беря его под руку. — Ты только что в очередной раз избежал встречи с «черной смертью».

— Да нет, — пробормотал Евгений, встряхиваясь, словно мокрый пес. — Это просто еще одно совпадение. Даже обсуждать нечего.

Всевозможных совпадений в их с Таней жизни скопилось слишком много. Ромашов, увы, не мог этого отрицать, как не мог и не задумываться об этом. Но самое пугающее заключалось не в них, а в обычной жестокой реальности. Накануне на его мобильный поступил звонок, и незнакомый мужской голос предельно вежливо осведомился:

— Я имею честь говорить с Евгением Ильичом?

— Да, — ответил Женя, — кто это?

— Я звоню по поручению Вениамина Игоревича Калугина. Слышали о таком?

— Нет.

— Ваш брат, Александр Ромашов, задолжал господину Калугину пять миллионов евро.

— Сколько?! — вскричал Евгений. — Да вы в своем уме?!

— Это с процентами. Каждый день просрочки увеличивает сумму.

— Мой брат умер.

— Конечно, мы знаем о вас все, Евгений Ильич. И о вас, и о вашей племяннице. Надеюсь, вы отнесетесь серьезно к моим словам. Деньги придется вернуть, иначе…

— Вы нам угрожаете?

— Я вас мягко предупреждаю. Вам и дочери Александра все долги переходят по наследству. Мы в курсе вашей печальной истории и не менее печальной ситуации с лечением девочки, но господин Калугин и так дал вам достаточно времени, чтобы свыкнуться с потерей и найти выход. Терпение его не безгранично. Будьте готовы к визиту кредиторов в самые ближайшие дни.

Женя какое-то время сидел в кресле с мобильником в руке. По сравнению с этим сигналом, все прочие заморочки с ведьмами и амулетами отходили на дальний план.

Примечания

1

федеральное шоссе М-1 Москва-Минск, в просторечии «Минка»

2

нейролингвистическое программирование

3

Подлинная надпись на стене храма Асклепия в Эпидавре

4

Позже доктор Брайд предложил использовать термин «моноидеизм», так как транс есть подчинение всех психических сил одной идее. Однако слово «гипноз» уже начало свое победное шествие по миру, и корявое словечко «моноидеизм» осталось невостребованным

5

М. Лермонтов