Привокзальный мальчик

Нао Хольм

Только на пути Лиды к лекарству от всех болезней возникли два препятствия. Во-первых, в Гардарики её арестовали, а во-вторых, в волшебной стране никто не говорит на русском…Так в эту историю был втянут второй главный герой – Олаф, молодой учитель, владеющий сотней иностранных языков. Беднягу попросили переводить за демоном и помочь Лиде вернуться домой.

Глава 5: Кого допрашивают с пристрастием или тайное всегда становится явным

«Уважаемые читатели, аптекари Ятреба приносят свои извинения: на время праздника Белой воды продажа запрещённых порошков приостановлена в связи с рейдами Патестатума. Спасибо за понимание».

(Газета «Хроники АБО», раздел объявлений, 10 июля 5008 года.)

Тем временем подошла очередь нашего второго героя — Олафа Григера. Впервые мы видим его, спящим в парадной рубашке прямо на заправленной постели. Воротник разметался в стороны, а грудь мерно вздымается. Ни для кого не секрет, что спящие люди гораздо милее и симпатичнее бодрствующих. И Олаф не исключение. Сейчас он был особенно мил, посапывая так, будто совесть его чиста, а мысли прозрачны, как стеклышко. Но обманываться на его счет не стоит.

В то утро, когда все началось, у Олафа Григера был первый день отпуска, а в Гардарики стояли самые теплые июльские деньки.

Со двора в распахнутое окно долетали обрывочные и визгливые разговоры. Они-то и разбудили Олафа. Жил он в «квартире люкс», представляющей из себя каморку таких размеров, что если сесть за стол, то дотянешься к остальной мебели, не вставая. Тем не менее, чтобы забирать почту, приходилось подниматься. Поэтому он протянул руку, и, не глядя, нащупал на стуле махровой халат. С полузакрытыми веками, натянул его поверх рубашки. Длинные руки Олафа не сразу попали в рукава. Ему ужасно не хотелось просыпаться. Поваляться в первый день отпуска — дело святое. Но как это обычно бывало в Десятом отделе, долг призывал сторожил в любое время дня и ночи.

Потянувшись, Олаф босиком прошел к входной двери — снаружи в корзинке лежали полукруг свежей газеты «Хроники АБО» и круглый пакет с письмами. По полу тянуло холодком, и Олаф поежился.

Почту он бросил на стол, занимавший добрую половину комнаты. Распечатывать письма не стал. Отложил и газету. Заголовки вопили только о бесчинствах Родового Круга, и Олаф оставил надежды найти в новостях что-нибудь стоящее. А в письмах наверняка новые задания. По мнению начальства, Олафу положено отдыхать только формально. Конечно, самого Олафа это ужасно злило.

Надев очки, он заметил на одном из конвертов красную печать с буквами «РК» и поморщился. Еще слишком рано чтобы думать о Родовом Круге — едва рассвело. Всю ночь Олаф провел на балу в Стеклянном замке, где отведал крепкого вместе с Белояром. Прихотью судеб Белояр приходился Олафу доктором, а также сослуживцем и другом.

На гуляниях Олаф встретил свою старую знакомую Велину Финист — помощницу Белояра. О-о-о, как прекрасна была вчера Велина! Олаф ухаживал за ней неутомимо. Подносил бокалы с искрящимся шампанским, укутывал шалью в саду, танцевал вальсы. Но увы! Даму его сердца в итоге увел какой-то кавалер с усами.

Домой Олаф вернулся расстроенный. Перед сном побросал вещи где попало, а ведь такой привычки за ним раньше не водилось. Теперь его любимый бардовый сюртук мятой кучей лежал на полу, а шелковый шейный платок весел на люстре, весело поблескивая вышивкой.

Протянув ногу, он не без труда вытащил из-под кровати тапки, подошел к зеркальцу со сколом и без энтузиазма побрился. Затем уселся на составленные в углу книги и стал чистить зубы.

«Хорошо бы еще отвар какой выпить от мигрени», — думал Олаф. Сторонний наблюдатель описал бы его как человека приятной наружности.

Лицо у него и правда было добрым, открытым. Овальная, как и положено, голова крепилась к изящной шеи. Остальное тело было вытянутым, под стать длинным и стройным ногам. Поэтому, сидя на книгах, Олафу приходилось сильно подгибать колени. Только торчащие уши предавали его интеллигентной физиономии бестолковости.

Несмотря на юный возраст, Олаф Григер был человеком серьезным. Знал десятки языков и даже был уполномочен учить детей, служа сторожилой в Десятом отделе Патестатума. Его можно смело назвать человеком удачливым, только вот в любви Олафу никак не везло. Девушки обычно обирали его до нитки, а потом испарялись в неизвестном направлении. Хотя нет, в известном. Под венец с каким-нибудь бравым адъютантом.

Вот и Велина… Неужели ей действительно понравился тот пустоголовый щеголь в белых перчатках?

«Что-ж-ж-ж… — думал про себя Олаф, встряхнув и повесив на стул помятый форменный сюртук. — Придётся сегодня обойтись без формальностей, в конце концов, я в отпуске! Можно пойти гулять даже в одном жилете без сюртука. Или даже в штатском, пусть скажут, что я бунтарь».

Он развернул круглую газету, где вместо букв все было написано замысловатыми спиралями: и статьи, и объявления, и даже заголовки. Главный и из них вещал: «Родовой Круг устраивает массовые чистки в Патсестатуме…». А рядом красовался завиток спирали, выделенный особо: «Ищем ВЕЩЕВОЗА!»

— Ну, приехали… — пробурчал Олаф. Смутно предчувствуя, что с него сегодня спросят о месте прибытия фрегата с поэтичным названием «Пион», на котором плавал лихой пират с говорящим прозвищем Вещевоз. Олаф скептически покривился, читая: «…пиратские схроны обыскивают, нарушая принятые ранее соглашения!..»

Дальше Олаф пробежав глазами по страницам, налил себе в стакан кипятка и, разбалтывая воду с сахаром, вечно он забывал заскочить в бакалею за чаем, прочел:

«…следователь Спэк уверяет, аресты не грозят сторожилам…»

И подумал:

«Кто бы сомневался? Хорошо все-таки, что Родовой Круг в первую очередь ищет гниль в голове, а не в хвосте».

В этот момент, кто-то прошел мимо окна, затем раздался звонок в парадную дверь. Это молочник пришел к хозяйке, значит уже семь утра.

Время пришло! Испытав странный трепет, Олаф вскрыл письмо с красной печатью, означавшей высокую секретность. Там сообщалось следующее:

«Уважаемый Господин Григер, ждем вас сегодня не позднее 11:00 в Патестатуме, колокольная башня, кабинет 303. Надеемся на вашу помощь и просим прощенья за беспокойство в ваш отпуск. Первый отдел (Склавния), главный следователь Спэк».

И приписка другим почерком:

«Вы у нас сторожила особый, потому билет не прилагаю. Нарисуйте сами!»

Олаф с досадой отбросил письмо на кровать и спешно снял с люстры голубой шарф. Набросил шарф на шею, достал из комода жилет с серебряными пуговицами в два ряда, и обул высокие сапоги.

Одевшись, он со скрипом выдвинув из стола секретный ящик, вытащил три деревянные таблички. На каждой имелась своя спираль с соответствующими значениями: «Дом», «Патестатум», «Бел». Прихватил он и пухлый сверток в хрустящей аптечной бумаге.

Модным саквояжем Олаф не успел обзавестись, потому сунул таблички прямо в карман брюк. И, не теряя времени даром, разломил табличку «Бел». Так он в мгновение ока очутился на садовой лужайке напротив аккуратного одноэтажного дома. На серой крыше каменной постройки, поскрипывая, вертелся флигель в виде бычьей головы с обломанным рогом. Пронаблюдав, как голова обернулась вокруг себя дважды, Олаф поправил очки и постучал молоточком в дверь. В ожидании пока его впустят в дом, он оглядел сад. Розовые кусты аккуратно подстрижены, газон свежий и зеленый, корзина для почты пуста. Стало даже не по себе от такой идиллии. Спустя минуту дверь отпер мужчина лет сорока и хмуро поглядел на Олафа.

— Белояр, с каких пор ты стрижешь кусты? — осведомился Олаф, проходя в прохладную гостиную.

— Это Велина. Она с чего-то взяла, будто должна заботиться обо мне… Нам наверх, МакАллин еще плох.

Вдвоем они быстро прошли гостиную и поднялись по широкой лестнице на чердак, где Белояр принимал пациентов.

Белояр Корт стригся коротко, поэтому на его шее хорошо был виден большой ожег. Шрамы достались доктору в память о тех временах, когда он служил в армии. О том, что он когда-то был военным врачом, говорили и выправка, и угловатые движения, и походка — напористая, твердая. Спина и руки у Белояра были такие могучие, что Олаф невольно думал о том, как же доктору в лучшие времена шла военная шинель! Олаф уважал друга и очень радовался, когда тот просил его об услуге, что и произошло на днях.

В кабинете ждал второй коллега Олафа, зоолог Кристофер МакАллин. Белояр и МакАллин единственные, с кем Олафу удалось сблизиться за целых два года службы. Но зоолог зашел к доктору не на утреннее дружеское чаепитие. Невиданные чудовища зверски растерзали бедняге предплечье.

«Да, придется попотеть, чтобы кость зоолога снова обросла мышцами», — сообразил Олаф.

Под глазами МакАллина залегли глубокие тени, но он улыбнулся и приветственно протянул Олафу здоровую руку. А Белояр вернулся к прерванной работе, он обрабатывал рану.

— Опять испугался? — усмехнулся Белояр, подняв глаза на Олафа, и опустил окровавленную марлю в чашку с серовато-зелёной жидкостью. В кабинете стоял запах горьких трав и спирта. Олаф сел от раненого подальше, выложил на стол сверток и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.

Когда доктор принялся смешивать порошок из свертка с мазью в чашке, Олаф сообщил:

— Сегодня мне пришло письмо из Патестатума. Просят явиться к одиннадцати.

— Думаешь, они узнали, что ты купил на Скупке порошок? — с придыханием спросил МакАллин.

Олаф пожал плечами.

— Я так не думаю, — невозмутимо отозвался доктор. — Олаф конечно выглядит бестолково, но не мог ведь он попасться на таком простом деле, верно?

— Верно! — огрызнулся Олаф, и его очки съехали на кончик носа, еще он хотел гневно «зыркнуть» на доктора, но там рядом была истерзанная рука, поэтому он предпочел не смотреть.

— Значит, ты все-таки купил порошок на Скупке? — покачал головой МакАллин. — Я же просил, не делать мне таких одолжений, Григер. Не в твоем положении.

Олаф только отмахнулся и продолжал вопрошать вслух:

— Почему же они вызывают меня? В канцелярии знают, что я в отпуске, так в письме и написали, представляете.

— Не будет у тебя отпуска! На что ты вообще рассчитывал? — Белояр медленно вытащил марлю. Олаф услышал, как хлюпнул вязкий раствор, и поморщился.

Повисло молчание, на протяжении которого доктор клацал ножницами, скрипел ступкой и гремел баночками. Через час он закончил. Обернувшись, Олаф увидел, как доктор снимает белый халат.

— Оставайся у меня до завтра, — похлопал Белояр пациента по забинтованному плечу. — Там будет видно. Скорее всего, вернешься в замок.

— Да, — кивнул МакАллин. — Хорошо бы вернуться завтра, не хочу терять жалование.

— Ладно, — Белояр и Олаф помогли зоологу перейти из кабинета в комнату, где уложили на кровать.

— Через пару дней будешь как новенький, — сказал зоологу Олаф.

— Твоими стараниями, — улыбнулся тот, и скривился, поправляя бинт на руке.

— Брось…

— Нет, Олаф, я серьезно! В долгу не останусь…

Тут Белояр крикнул из коридора:

— Григер, отстань от него!

МакАллин слабо рассмеялся:

— Идёт подготовка к Руену, — сказал он, а Олафу сразу загрустил. Да, подготовка к летнему фестивалю шла полным ходом. Уже украсили улицы, на площади развернулась ярмарку. Олаф ждал праздника, как ребёнок ждет дня рожденья. Летний фестиваль был ещё одной причиной, почему он хотел поскорее расправиться с работой, и уйти в отпуск.

— Хорошенько погуляйте с доктором за меня. А я уж как-нибудь поправлюсь.

Голос МакАллина стал затихать, он быстро задремал, и Олаф вышел, бесшумно притворив за собой дверь.

Белояр ждал его в гостиной — спартанского вида просторной комнате. Здесь было самое необходимое: стол, диван, кресло, антресоль, подвешенные на крючки фармацевтические таблицы. На стене доктор заботливо разместил жуткие анатомические плакаты. Причем иллюстрировали они не только строение человеческого тела, но внутреннее устройство совсем уж диковинных существ: треногих, рогатых, хвостатых…. Эти хвостатые были для Олафа особенно неприятны.

В общем, дом Белояра будто кричал: «Мой хозяин — доктор!»

— Послушай, — начал Белояр. — Порошки… порошки ты взял на Скупке в Ятребской Цирюльне?

— Да, — Олаф сел за стол, облокотился на локти.

— Ты вернулся туда, потому что МакАллин попросил? Или были другие причины?

— Спасти товарища — это разве недостаточно весомый повод? — Олаф откинул голову назад.

— В твоем положении нет достойной причины возвращаться на Скупку, Григер. Ты молод, и я вижу, склонен к безрассудным поступкам.

Олаф отпил из стоявшего на столе стакана, там был остывший кофе.

— Письмо, о котором я говорил в кабинете, — напомнил он. — На нем золотая печать.

— Родовой Круг?

— Да. Не знаю, чего они от меня хотят, — Олаф пожал плечами и понадеялся, что выглядит достаточно расслабленным, потому что по мере того, как стрелки приближались к 11:00, его все сильнее одолевала робость.

— На встречу пойдешь так?

— А что такое? — возмутился Олаф, но про себя признал, Белояр был прав. Стоило позаботиться о форме.

— Рубашку мою возьмешь?

Олаф смерил доктора взглядом и, не увидев в нем насмешки, согласился. И когда доктор предоставил новую рубашку, она превзошла самые смелые ожидания. Ослепительно белая, накрахмаленная, с аккуратными пуговицами! Переодевшись на чердаке и застегнув жилет, Олаф посмотрел на себя в зеркало. Он и без того выглядел моложе своих двадцати двух (толстые линзы очков и торчащие уши предавали ему мальчишечий вид), а в рубашке Белояра он даже самому себе казался меньше и худее обычного.

— Закатай рукава, — сдерживая смех, процедил Белояр, когда Олаф спустился в гостиную. — Закатай, закатай, если спросят, спишешь на жару. Всё-таки июль… Тебе пора. Без пяти одиннадцать.

— Слушай, я конечно пойду сейчас в Патестатум, да. И если нужно будет, с лекарствами помогу, только попроси…

Олаф сделал паузу и затем на одном дыхании выпалил:

— Ты Велине не говори, что я возвращался на Скупку, тем более к цирюльнику. Он жук, каких мало! Что она обо мне подумает?

— Она? Олаф, ты не о медсестричке думай, а о предстоящей встрече. Не каждый день такое начальство на ковёр вызывает, — раздраженно заметил Белояр.

— И все-таки.

— Не скажу, — кивнул доктор.

Олаф сломал табличку со спиралью «Патестатум» и за секунду оказался в людной канцелярии, где его поймали под руки и без лишних объяснений проводили в другое крыло замка. Олаф и отдышаться не успел, так все быстро произошло.

Конвой оставил его в светлом проходе между двумя гостиными, где толпились почтенные господа в черных пиджаках с красными галунами. На груди у них блестели золотые брошки «РК». Кроме строгих господ здесь были и сторожилы, люди совсем другого толка, такие же, как Олаф, в форменных сюртуках. Собравшиеся с неприязнью поглядывали друг на друга. Отметив про себя, что угнетающая атмосфера только усиливает тревогу, ведь зачем он здесь по-прежнему оставалось не ясно, Олаф устроился в кресле с шелковой обивкой и ждал, что же будет дальше.

Впереди высилась широкая дубовая дверь с витыми ручками, из которой иногда выходили перепуганные господа. Последний такой, насмерть перепуганный сторожила в зеленом сюртуке, вышел около часа назад. Между тем атмосфера всеобщей ненависти превращала ожидание в вечную пытку.

Единственный, кто оставался добродушно спокоен и вызывал к себе симпатию — был мужчина в помятой шляпе-котелке с круглым блокнотом в руках и короткой каштановой бородой. По тому, как увлеченно этот господин записывал свои наблюдения, Олаф сделал вывод, что перед ним журналист.

Тут бородатый поднял глаза, замер на мгновенье, прислушиваясь к разговорам, и направился прямо к Олафу.

— Нао Хольм. «Хроники АБО». Будем знакомы, — отрапортовал он.

— Добрый день. Олаф Григер. Десятый отдел, — Олаф встал и легко поклонился, обескураженный напором журналиста. Этот труженик самой передовой газеты в Гардарики был широко известен как скандалист и задира. Подтверждая свою репутацию, Хольм поклоном не ответил, вместо этого он поднял в воздух указательный палец, довольно крякнул и что-то старательно записал карандашом с свою блокнотную книжицу.

— Только гляньте на этих! — подмигнул Хольм Олафу, беззастенчиво указывая пальцем на напыщенных господ в черном у витражного окна. Лица у них были бледные, но самоуверенные. Господа переговаривались тихим басом. — Перемалывают кости друг другу, не иначе. Страшно подумать, что начнется, если РК и сторожилы надумают подраться…

Хольм хихикнул и снова принялся вписывать крохотные спирали в блокнот, а Олаф переводил взгляд с угрюмых старожил на генералов в серых шинелях.

— У нас все хорошо знают, если возник конфликт с Родовым Кругом лучше держаться подчеркнуто вежливо, — тихо ответил Олаф. — Я бы даже журналисту не пожелал вставать между РК и Патестатумом.

— Это у кого «у нас»? — усмехнулся в бороду Хольм. — И давно вы, господин Григер, на серьезных щах приписываете себя к сторожилам?

Олаф вскинулся на Хольма, чтобы возмутиться, но не успел. Из-за дубовых дверей выглянул господин среднего роста со шрамом на губе. В булавке его галстука красовались золотые буквы — «РК». Он медленно подошел к Хольму и Олафу.

— Прежде полагается докладывать, а потом уже подниматься в ложу. Уходите Хольм, не думал, что вас пустят, только чтобы позлить нас, — обратился господин к журналисту со злобой.

— Не нужно льстить себе. Мир не крутится вокруг твоей персоны, Лурье! — бесстрашно процедил Хольм и, развернувшись на каблуках, ушел в другую часть комнаты. И, к слову, очень вовремя потому, что лицо господина Лурье покраснело. Еще слово и он бы взорвался.

Олаф с досадой подумал:

«Понеслась… Этот Лурье из этих…»

Не было еще случая, чтобы господа из Круга упустили шанс уколоть Патестатум, особенно когда дело касалось правил.

— Я и не рассчитывал, что среди сторожил кто-нибудь догадается оказать Родовому Кругу достойный прием… — сказал Лурье сквозь зубы, глядя на то, как журналист говорит с конвойными.

— Я Олаф Григер, Десятый отдел. Прибыл по…

Господин Лурье отмахнулся и дал добро провести Олафа в залу, а сам скрылся за дверью.

— Простите, господин Хольм, — проговорил конвойный прежде, чем открыть перед Олафом дверь. — Сегодня все на нервах. Вам следовало, прежде чем являться, сообщить внизу на посту.

— Это замечательно, но меня об этом не предупредили, — ехидно улыбнулся Нао Хольм, и подмигнул Олафу. — А вы, Григер, не из пугливых. Удивительное хладнокровие.

Конвойный понимающе вздохнул, и горячо прошептал:

— Я хочу вас предупредить, Григер! Вы должны знать, Патестатум не отдал Клобука в руки родового Круга. Это всех ужасно разозлило… Будьте готовы….

— К-клобука? — поперхнулся Олаф. — Я не понял, куда вы меня ведете?

— Да вы шутник! — наигранно удивился Хольм, он то сразу догадался, что сторожилы не предупредили беднягу на, что его толкают. — Вам, Григер, выпала честь переводить за чертом из табакерки. Вы главное ничего не бойтесь!

Теперь Олаф оглядел перепуганных вокруг людей по-новому. Если за дверью сидит Клобук, не удивительно, что все эти люди предпочли переждать в коридоре.

— Но это не самое противное, господин Олаф! — рассмеялся журналист. Все в коридоре на него обернулись. В сложившейся ситуации смеяться наглости хватило только у него. Олаф понял, что раздражать окружающих входит в привычки Хольма. — Хуже знакомства с Клобуком, для вас будет только общество сторожил и господ из РК. Тяжело беднягам из Круга! Привыкли жить по своим правилам, а к чужому уставу с наскока не перестроишься. Да и напарник ваш, зеленее некуда — мальчишка. Посредственность.

— Что вы так напряглись, ведь не подерутся они, в самом деле! — ответил Олаф.

Конвойный неопределенно хмыкнул и распахнул перед Олафом дверь. Он бесшумно прошел по устланному темными коврами полу. Белая комната с высокими потолками была заставлена вычурной мебелью, точно гостиная дома зажиточного аристократа. Так посмотришь и не скажешь, что зашел в казенное заведение, а тем более не подумаешь, что очутился в комнате для допросов.

Здесь в группки собрались строгие господа. А люди в форме расслабленно стояли у камина или сидели в креслах. Несколько господ в черном окружили журнальный столики внимательно следили за детьми в креслах: за мальчиком и девочкой. Видимо за одним из них и придется переводить Олафу. Приближаясь, он тщетно хотел угадать за кем именно.

Следователь Спэк, мужчина в годах, небрежно накинув на плечи темно-зеленый сюртук, восседал в кресле у окна. Олаф сразу догадался, что он здесь главный. А следователь еле заметно улыбнулся и его усы-щеточки зашевелились. Это улыбка немного подбодрило Олафа, но как только он устроился за столом, следователь хлопком закрыл папку, передал её адъютанту и хмуро протянул:

— А-а-а, вот и Вы!

— Олаф Григер, Десятый отдел. Рад служить, — произнес Олаф, как будто собравшиеся не знали кто он такой.

— Я, кажется, забыл представиться по форме… — Обратился следователь к господам в черном. — Все этот Хольм! Заговорил меня, шельма! Динар Спэк, Седьмой отдел, приятно познакомиться. Я веду дело Клобука Чайки, — и внимательно оглядев Олафа, следователь смущенно добавил. — Господин Григер, я думал вы не придете.

— Что ж, вы ошиблись на мой счет, — Олаф видел, что Спэк чувствует себя не в своей тарелке в компании господ из РК. Эта неуверенность передалась и Олафу. Он стер со лба пот платком и протянул следователю руку. После крепкого рукопожатия положил на стол планшет с бумагами и карандаш.

Неприятный господин Лурье и несколько его подчинённых встали Олафу за спину. Шрам Лурье раздражал Олафа, потому что придавал хозяину страшный вид, больше чем этот хозяин заслуживал.

— Отодвиньтесь чуть в сторону, Ваша светлость, мне нужен свет, — обратился Олаф к Лурье. Тот отошел от окна и Олаф наконец обратил внимание на тех, с кем ему следует поговорить. Напротив сидела худенькая девочка.

— Давайте познакомимся, я Олаф Григер, старожила… а в прочем, просто Олаф. Как вас зовут? — спросил он детей.

— Ростих Никишов, я служу, — заговорил по-русски мальчик. — Если вы готовы, я предлагаю начать. Господа не могут ждать весь день. С Лидой я успел познакомиться еще утром. И мы столкнулись с определенными трудностями…

Тут вся картина и сложилась для Олафа, видно хозяин Клобука говорит по-русски, ему то и нужен переводчик. Ростих был молод и в одиночку не справится. Мальчик говорил по-русски бегло, но хрипловато, и с заметным свистящим акцентом.

— Случился скандал? — уточнил у него Олаф.

— Да, но я вам этого не говорил, — коротко ответил Ростих с непроницаемым видом.

Как и все дети Круга, которых Олаф за два года службы повидал немало, Ростих был медлителен, в обращении старомоден, сдержан, и вежлив.

Хольм обмолвился, что Ростих представляет собой нечто посредственное, но увидев его своими глазами, Олаф пришел к иному мнению. Ростих смотрел на мир из-под полуопущенных век, точно бдительный охранник, высматривающий врагов. И носил длинную тугую косу, совсем как взрослые из РК. Олаф решил, что журналист, давший подростку нелестную характеристику, очевидно с ним не знаком.

— А ты кем будешь, красавица? — улыбнулся Олаф, перепуганной девочке.

— Я Лида Минакова. У меня Клобук.

Маленькая, тощая, в синих джинсах и серой непомерно длинной футболке, девочка была похожа на крохотного совенка.

«Видно ее в таком виде притащили из внешнего мира», — догадался Олаф.

Оставалось только надеяться, что ночевала Лида не в камере.

«Спала все-таки плохо», — решил Олаф, мельком глянув на синие круги ее глаз, от которых выражение лица становилось каким-то беспомощным и усталым.

— Занятная футболка, — улыбнулся переводчик. Ему хотелось снять напряжение, повисшее в воздухе.

Лида не ответила и стала судорожно расчесывать пальцами короткие густые волосы. Олаф заметил, что наверно он безнадежно отстал от моды внешнего мира, если умудрился пропустить момент, когда молодые девушки стали стричься под мальчиков.

— Что с тобой случилось, дорогая? — поинтересовался Олаф.

— Везде были чайки, а потом их прогнал Ростих. Мы только успели познакомиться, как появились эти, в шинелях. За ним пришли другие, кхэм, господа и началось такое… — понизив голос, рассказала Лида.

— Я понял, — кивнул Олаф. — Скажи, где ты ночевала?

— Ну, я вообще-то из дома только утром вышла. А здесь меня поселили в… как это называется? — обернулась она к Ростиху.

— В карцере, — сказал он, но увидев, как исказилось лицо Олафа, быстро добавил, — не в том карцере, который в подвале, а в том, который на восьмом этаже южной башни. Это апартаменты, для особых «гостей».

Олаф вздохнул и уже громко на языке Гардарики огласил начало допроса. Ростих разложил бумаги и приготовился стенографировать. Следователь напрягся и пронизывающе посмотрел Лиде прямо в глаза. Девочка вся сжалась.

— Мы собрались, чтобы поприветствовать тебя, Чайка. Надеюсь, ты понимаешь, Родовой Круг не упустит… — говорил и одновременно строчил Ростих. Заглянув в его лист, Олаф обнаружил, что мальчик записывает бесплотные ответы Клобука.

«Я боялся…» — прочел Олаф первый ответ со сноской, как Лида вдруг отозвалась:

— Я боялся, что вы не захотите говорить, поэтому не звонил, извините.

— Звонил? — переспросил Ростих, уставившись на Олафа. Тот махнул, мол, объясню позже. И Ростих оставил пометку на листке. Никто кроме Лиды и Ростиха не мог слышать Клобука. Редкий человек встречался с таким даром как у Ростиха, поэтому взрослым оставалась только догадываться, о чем идет речь. И прибывая в числе взрослых, Олаф очень хотел понять и не понимал.

— Мне некогда рассусоливать. Я пришел по делу, — вдруг заявила Лида от лица Клобука.

— У нас тоже есть дела, знаешь ли! И связанные они с тобой в огромной степени, — не остался в долгу Ростих.

Лида сконфузилась и ответила:

— Да что ты говоришь… ой, это Чайка так сказал, не я!..и как ты закручиваешь предложения, мальчик, интересно узнать… Простите.

Олаф прочел спирали в отчете Ростха, и сделал себе несколько пометок. В это время, Ростих писал за Клобуком несвязные фразу: «Желал бы хорошо позавтракать, почитать газету и в тишине приготовиться к тяготам дня…»

«Клобук просто смеется над нами!» — в сердцах подумал Олаф.

— Хватит водить Круг за нос! — Воскликнул Ростих. Он выглядел как простой мальчишкой, каким он и был в действительности, но сейчас то он хотел казаться солидным. — Зачем ты отправил старожил на пиратскую Скупку? Мы не нашли во Владивостоке ничего, что указывало бы на Табу. Круг ищет виновных! И мы знаем, что ты причастен к краже.

— Не будь занудой, господин Никишов, — озвучила Лида сердито. — Чайка, хватит язвить, он ведь по-доброму… Ростих, Чайка говорит, что вопреки твоим убеждениям, он ничего не замышляет против РК. И что ты действительно крайне наивный молодой человек! — она многозначительно посмотрела в сторону окна, где присел следователь.

— Прошу тише, Лида, — тронул ее за плечо Олаф. — Ты сбиваешь Ростиха.

Лида вопросительно посмотрела на соседа, а затем на Олафа. Переводчик пояснил:

— Лида, дорогая, Ростих, насколько я могу судить, отлично слышит Клобука. Но когда ты за ним повторяешь, это сбивает, понимаешь?

«Тон у меня, как у девяностолетнего старика», — подумал Олаф. Но девочка успокоилась, выдохнула и откинулась на спинку кресла.

— «Я тоже буду тихим, как звездная ночь», — бегло прочел Олаф ответ Клобука.

Лида же как-то странно покачнулась и снова повернулась к Олафу, что-то ее беспокоило. В это время Ростих, зная, что взрослые его не поймут прямо спросил Клобука:

— Зачем ты вернулся в Гардарики если не собираешься помогать?

Карандаш мальчика не двигался. Тут-то нервы Лурье сдали, он вышел вперед и схватил железной хваткой Ростиха за плечо, хотел встряхнуть, но следователь Спэк остановил его. Глаза Спэка при этом скользнули по рукописи в руках Ростиха.

— Ничего нового для Гардарики в этом сезоне не предвидится. А РК лучше бы позаботились о своих кораблях на четвертом маршруте. Вещевоз не дремлет, а вам партию жемчуга перевозить. Мое почтение… — прочел Олаф вместе со Спеком в унисон. Господин Лурье, от такого ответа побагровел.

Тут встрепенулась Лида:

— Чайка, погоди… — воскликнула она, и опять странно покачнулась. — Ты не можешь просто уйти, эти люди нуждаются в нашей помощи!

Ростих в недоумении уставился на Лиду, а Олаф даже раскрыл рот. Нужно обладать не дюжей смелостью или очень скудным умом, чтобы приказывать Клобуку!

Снова тягостная пауза. Между тем, напряжение нарастало. Олаф чувствовал это каждым своим нервом. И следующие слова Лиды, снова удивили его:

— Простите, а если я сейчас выпью таблетки — это будет уместно?

— Д-да, — запнулся Олаф, — конечно, не стесняйся.

— Тогда могу я попросить стакан воды?

— Кхем, — Олаф подозвал следователя, который превратился в одно сплошное ухо, — велите подать воды.

— Что? — протянул тот разочарованно.

— Воды! Что вам не ясно?!

— Да, всё ясно.

Воду подали в мгновенье ока. А пока Лида откупоривала стеклянный пузырек и принимала таблетки, Лурье не сводил с нее колючих глаз. Неожиданная пауза в допросе видимо была ему не по нраву. Он облизнул шрам на губе, наклонился к Ростиху и тихо отдал тайную команду. Ростих неприятно скривился, но кивнул.

«Д-а-а, вот РК и надоело делать хорошую мину при плохой игре…» — отметил про себя Олаф.

Лида тоже заметила эту перемену в окружающих. А Ростих, поставив точку, неестественно замер, уставившись на только что написанный текст. И застрочил по листку со страшной скоростью, будто в нем открылось второе дыхание:

— То есть, ты хочешь сказать, что можно задавать любые вопросы? — обрадовался Ростих, обращаясь к бесплотному Клобуку.

Лида вдруг замерла, а воздух вокруг стал не то чтобы холодным, просто неприятным и по спине Олафа скатилась капелька пота. Навалилось чувство ужасной тесноты и духоты. Ростих же строчил, как заведенный. Олаф наклонился к нему через стол и посмотрел в листок:

«Нет. Это значит, что теперь вопросы вам буду задавать я. Зачем Патестатум послал, старожил обыскивать склады Владивостока? Упс-с-с, кажется, уважаемый господин Спэк не предупреждал о своих планах Родовой Круг. Это раз! А второе, что меня повеселило, так это лицо Лурье, когда его насмерть перепугали уличные дворняги… Другой вопрос, что делал на пиратской Скупке Владивостока такой уважаемый господин, как Жак Лурье? Кажется, сторожилы Патестатума не в курсе ваших тайных дел, Жак?»

Ростих молчал, не зная, как себя повести. Он обернулся, ища поддержку у чинных господ, и замялся. Олаф понял: только что Клобук раскрыл козыри враждующих сторон. И лучше бы этим козырям и дальше оставаться в рукавах.

«Это последняя капля…» — смекнул он, и хотел было вмешаться в разговор, пока господа в черном и сторожилы окончательно не рассорились. Но подобрать нужных слов он не успел, Лида опередила его и обратилась к Ростиху:

— Скорее! Чайка, он… — пролепетала девочка, побледнев, и глаза ее точно подёрнулись тонкой пленкой. В тот же момент с запотевшем стаканом воды на журнальном столике произошло странное. На нем проявились отпечатки призрачных пальцев.

Несколько человек разом, не сговариваясь, трижды плюнули через левое плечо и побежали к выходу, точно их ошпарили кипятком.

— Стоять на месте! — гаркнул Лурье, щеки у него пуще прежнего пылали, а шрам белел узкой полосой. Лурье демонстративно схватил стакан с отпечатками Клобука и стал жадно пить из него. Олаф даже подпрыгнул в кресле. Следователь Спэк сдавленно крякнул. Такой выходки от Лурье никто не ожидал. Когда стакан был опустошен до капли Лурье бросил его под ноги следователю и по полу со звоном покатились тысячи осколков.

— А теперь, Ростих, покажи-ка, что ты там написал, за последние, — Лурье глянул мельком на часы, — за последний час и двадцать минут. Давай сюда! Я решу, будем мы дальше тратить в Патестутме время или баста!

Лурье забрал листы и быстро пробежал их глазами.

— Листы не покинут Потестатум, — спохватился Спэк.

— Почему? — возмущенно отозвались господа из РК.

— Родовой Круг не станет терпеть насмешки Заразы! — фыркнул рыжий адъютант Лурье. Он был очень доволен выходкой своего капитана. — Клобук вздумал нас запугивать!

Олаф и дети смотрели на перепалку молча.

— Ради всего святого, — выдохнул другой господин из РК, — Ростих, не задерживай нас больше.

Лурье колко глянул в глаза Олафу и повернулся к Лиде:

— Переводите за мной, Григер! Я буду задавать тебе вопросы, девочка, а ты и твой Чайка дадите на них такие ответы, что старожилы сядут в лужу, — процедил он.

Пока Олаф переводил, Лурье сказал Ростиху:

— Никаких записей. Просто слушай Клобука и запоминай, отчет передашь старейшинам в Адреанопль.

Дальше был шквал фамилий, адресов и придирок от Лурье. Ростиха шпыняли за мягкость. Олафа хотели выгнать, но сторожилы настояли, и пришлось остаться. Переводчик старался запомнить побольше. Было ужасно сложно, ведь ответов он не слышал, а вопросы Ростиха превращались в несвязную кашу слов и интонаций.

— Интервью окончено, госпожа Лида. Надеюсь, вам понравятся лазурные берега Склавнии. Буду счастлив видеть вас в Адреанопле, — внезапно завершил все Лурье, и напоследок глянул на Лиду так, точно испепелил.

— Что он сказал? — переспросила девочка у Олафа. Тот сделал вид, что не расслышал вопрос, а сам подумал: «Умеют они, эти из РК, проявить любезность и при этом унизить. Даже в лице не поменялся, негодяй».

Понимая, какое впечатление мог произвести на Лиду господин Лурье, Олаф с трудом подавил в себе желание отчитать его.

— А тебе это будет только на пользу, Ростих, — огрызнулся Лурье. Ростих сидел как в воду опущенный и не смел смотреть на взрослых.

— Послушайте, господин Лурье, вам ничто не пойдет на пользу лучше, чем капелька такта, — встрял следователь Спэк. — И еще мы требуем расшифровку разговора. Мы сможем помочь Кругу!

После этих слов все быстро поделились на два враждующих лагеря.

— Почему в Патестатуме думают, что Родовой Круг нуждается в помощи? — отозвались серьезные господа в черном.

— Нет, — отрезал Лурье. — Патестатум узнал о пропаже свитка только по вине Хольма. Да, мы совершили досадную оплошность. Но сторожилам лучше бы и дальше прибывать в счастливом неведенье!

Олафу показалось, что в слово «оплошность» Лурье вложил гораздо больше смысла, чем следовало, и это ужасно его насторожило.

— Кроме того, — заглушил все споры Лурье и продолжил важно, — после того, что вы не рассказали нам про поиски свитков во Владивостоке, дальнейшее совместное разбирательство дел Чайки и Вещевоза стоит под большим вопросом. РК больше вам не доверяет. Надеюсь, сила Круга — это не то, на что рассчитывал Патестатум в ближайшее время!

— Что происходит? — шепнула Лида. — Я сделала что-то не то?

— Они ругаются… — тихо ответил Олаф. — И дело не в тебе, дорогая.

Олафу нравилась эта хрупкая девочка. Нравились ее тонкие черты лица, открытость, доброта и искреннее недоумение, с которым она глядела по сторонам. Казалось, она еще не успела испугаться.

Когда спор зашел в тупик, Лурье позвал конвойных. Лиду увели. Олафу тоже было не суждено узнать, чем все кончится. Его и Ростиха препроводили в коридор, где участники весьма необычного допроса расстались, не имея возможности даже попрощаться.

Дальше Олафа завели в соседний кабинет, где старожилы согнали с насиженного места секретаря, усадили переводчика за стол и заставили писать подробнейший отчет. Олафа не выпускали до тех пор, пока следователь Спэк лично не стал читать рапорт.

— Вы до коликов напугали девочку! — возмутился Олаф. — Могу я увидеться с ней?

Спэк оторвался от бумаг и глянул на Олафа, как будто забыл о нем и только-только вспомнил.

— Вы, господин Григер, — спросил он ехидно, — питаете слабость к Клобукам?

— Что? — удивился Олаф. — Я боюсь их ровно в той же степени, что и вы.

Следователь устало вздохнул. Было видно, что голова у него забита совсем другим, и Олаф догадывался, чем именно — ссорой с РК.

Олаф решил прикусить язык и побыстрее убраться. К тому же не хватало еще проговориться о том, что только благодаря Клобуку он когда-то выжил, и кормить бы ему рыб, если бы не эти злобные невидимки.

— Всё-таки, как вы собираетесь поступить с Лидой? — спросил уже секретарь. Все в комнате повернулись к Спэку, в ожидании ответа. — Отправите ее домой или передадите в руки Круга?

Следователь прикрыл глаза:

— Если бы я знал… Ладно, на счет девчонки Григер прав. Она здорово напугалась, и у нас совсем не было времени объяснить ей, что происходит. У меня идея, — Спэк достал из ящика стола несколько деревянных табличек-билетов и мешочек жемчуга, — возьми-ка это, Олаф. Своди Лиду завтра на ярмарку. Она проветрится, да и ты не будешь скучать.

— Но… — отступил на шаг Олаф. — Я просто хотел удостовериться, что с ней все будет в порядке. Я не хочу с ней нянчиться!

Адъютанты хитро и довольно улыбнулись. Да-а, знают черти, что он, Олаф, работает в Десятом отделе с детьми, учит их языку, и видно над ним потешаются.

Домой Олафа отпустили за полночь. Сжигать свои записи после допроса, как велел следователь, он не стал — слишком драматично. Просто порвал их и бросил в чашку на столе. С него было довольно и Патестатма, и РК! Долгожданный отпуск был безнадежно испорчен.