Метро 2033: На пепелищах наших домов

Наиль Выборнов, 2020

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Двадцать лет они провели в подземном убежище, спасаясь от радиации и порожденных ею мутантов, боясь высунуться на поверхность. Двадцать лет они жили подобно крысам, прячась по норам и питаясь объедками цивилизации. Сама судьба не вынесла их страданий и дала жителям Набережных Челнов шанс выбраться из мертвого города, найти новое место для жизни и снова почувствовать себя людьми. Один из беженцев – Азат, несущий на плечах груз ответственности за жену и двоих сыновей. Он отправляется в путь вместе со всеми, в надежде дать семье лучшее будущее. Однако улыбка судьбы оборачивается злобным оскалом: куда идти, если весь мир погиб, а вокруг только выжженные атомным пламенем пустоши? Смогут ли они устроить новую жизнь на пепелищах наших домов?

Глава 2

Назад в школу

По левую сторону от дороги стояли хлева, которые обветшали за двадцать лет без должного ухода, но разваливаться не собирались. По правую раскинулась деревня из практически одинаковых одноэтажных кирпичных домиков. Они сохранились гораздо лучше, чем встреченные ранее деревянные избы, и беженцы вполне могли разместиться в нескольких таких.

— Осмотрим, командир? — спросил Ершов.

— Поворачивай, — согласился лейтенант. — Только желательно нам вместе в одном здании устроиться. Оборонять легче, если что.

— Интересно, а где все жители? — задумчиво пробормотал Баранов, разглядывая мелькающие за окном покосившиеся заборы и ворота.

Если к кирпичным коробкам время оказалось относительно благосклонно, то с легкими металлическими конструкциями обошлось беспощадно.

— Вот человек, а, — заметил Шмель, выворачивая руль. — Сам же с прибором снаружи стоял. След радиоактивный над этими местами прошел, фонит тут, вот люди и ушли.

— А откуда у селян приборы? — не понял Баранов.

— А им приборы и не нужны, — проговорил лейтенант. — Если несколько лет облучаться, то почувствуешь и без всего. Сам же знаешь, что с мародерами бывает, а они еще большую часть времени в убежище проводят. А вообще, похоже, немаленькая деревня была. Человек пятьсот тут жило?

— Село, — поправил Азат и указал на здание за окном. — Мечеть была, значит — село, не деревня.

Мечеть была маленькая, совсем не похожая ни на казанский Кул-Шариф, ни на челнинский Нур-Ихлас, который выглядел гораздо скромнее. Обычная деревянная коробка, когда-то выкрашенная синей краской, сейчас облупившейся. Еще и невысокий минарет развалился, проломив крышу так, что из здания торчала только верхушка с полумесяцем, который смотрел куда-то вверх вместо того, чтобы указывать на юг, в сторону Мекки.

— Ну да, — задумчиво пробормотал лейтенант и почесал голову. — Однако.

— Смотри, командир, — проговорил Ершов, показывая на кирпичное здание, которые было гораздо больше остальных.

Приземистая двухэтажка вполне могла вместить всех беженцев. Раньше в ней, без сомнения, располагалась сельская школа — одна из немногих, что сохранились, несмотря на все старания реформаторов. Здесь без нее было вообще никуда, до Челнов по прямой — тридцать километров, до Мензелинска еще больше, да и район уже другой. Нужно ведь детям где-то учиться, верно? А их наверняка приходилось на автобусе по деревням собирать.

— Осмотримся? — спросил водитель.

— Останавливай, — ответил командир и вновь взялся за рацию. — Сейчас старика обрадую, что нашли место для дневки, и внутрь пойдем, проверять. Мало ли кто там гнездышко свил?

* * *

Через несколько минут основная часть конвоя уже догнала головную машину. Бойцы «Булата» успели выгрузиться и осмотреть здание школы снаружи и прилегающую территорию, и не увидели ничего подозрительного. Не было там ни признаков жизнедеятельности людей вроде случайно оброненного мусора или кострищ, ни следов животных. Даже дорожек вездесущих крыс.

Территория, выбранная для дневки, казалась совсем безжизненной. Что было достаточно странно на фоне в общем-то невысокого уровня радиации. Если уж в Челнах, которые и химией, и вирусами обработали, бурлило уродливое подобие жизни, то местное затишье казалось чем-то совсем неестественным. И подозрительным.

— Уж слишком тихо, — проговорил Полковник, покинувший «УАЗ», в котором ехал. — Лейтенант, уверен, что стоит здесь остановиться?

— Да, — кивнул тот. — Еще полчаса, и совсем светло будет. Ничего лучше найти не успеем, а так здание снаружи осмотрели — оно в неплохом состоянии. Решетки на окнах есть, проржавели, конечно, но все еще крепкие. Стекла целые; крыша, правда, протекла, но на первом этаже должно быть сухо.

— Ну да. Ладно, давайте так — вы идете внутрь, все хорошенько проверяете. Если все нормально, то устраиваем гражданских, разбираем караулы и прочее. Мы снаружи пока подежурим.

— Есть, — без особого рвения ответил лейтенант и пожал плечами.

Полного соблюдения субординации от него давно уже никто не требовал, тем более что военная служба их слишком затянулась. Но ничего другого и придумать было нельзя, Полковник прав, гражданских следовало разместить как можно скорее.

А еще лучше — накормить и обогреть. То, что сейчас творилось у беженцев в головах, можно сравнить только с хаосом первых дней после Катастрофы. Еще бы — заставили сорваться с места, где они прожили более-менее спокойно почти два десятка лет, и теперь везут в неизвестность. А вокруг больше не уютные коридоры бетонного убежища, но открытый воздух. И что еще хуже — впереди непонятные перспективы.

Короче, нужно было как можно скорее дать им передышку, иначе и до бунта недалеко.

— За мной, — приказал лейтенант и двинулся к металлической двери, за которой и скрывался вход в школу.

Вся группа, включая Азата, немедленно отправилась следом. Поднявшись на крыльцо, командир приказал приготовиться к возможному огневому контакту, сам взялся одной рукой за дверную ручку и потянул ее на себя.

Дверь с оглушительным лязгом распахнулась и Баранов нырнул в темный проем, на ходу включая подствольный фонарик. Остальные члены группы двинулись следом, отчего в холле мгновенно стало тесно.

У башкира подствольного фонаря не было, ему пришлось довольствоваться обычным светодиодным, закрепленным на лямке рюкзака. Как самый неопытный боец, он шел в центре. Еще в первый их совместный с группой выход Азату вдолбили, что главная его обязанность — вовремя заметить опасность и обратить на нее внимание старших по званию.

Но здесь все было спокойно. Темно, конечно, и пыльно. В большом мутном зеркале, висевшем на стене, мелькали отблески фонариков, но в целом ничего подозрительного не наблюдалось.

— Даже крысиных дорожек нет, — восхищенно пробормотал Шмель, мазнув лучом фонаря по полу, сколоченному из крепко сбитых между собой досок, которые после этого покрыли слоем оранжевой краски. — В Челнах, куда не зайди — везде их следы в пыли да дерьмо валяется. Чего ж тут такое-то, что даже эти твари не живут?

— Фон нормальный, — заметил Ершов, бросив взгляд на экранчик прибора. — Нет, не идеальный, чуть-чуть высоковат, но не намного выше, чем у нас в переходе был.

— Это нормально, — кивнул лейтенант. — Окна и решетки все целы, дверь давно не открывалась, подкопов тоже не видно. И вокруг здания следов нет. Похоже, здесь действительно пусто. Вот что, давайте-ка осмотримся по-быстрому да на выход. Жаль, что не осветить все толком… Хотя, как солнце поднимется, должно светлее стать.

Холл разделялся на два коридора, уходивших в противоположные стороны. В центре же была лестница, ведущая на второй этаж, а рядом с ней — маленький закуток гардероба, ограниченный решетками от пола и до самого потолка. Большая часть вешалок все еще держалась, и Азат решил, что это хорошо: значит, потолок не пропитан просачивающейся через крышу водой и риск, что он свалится на головы беженцам, минимален.

И тут же стоял стол вахтера, настолько древний с виду, что башкир удивился, как же этот продукт взаимодействия отходов деревообработки и гения советских инженеров до сих пор не развалился. Стула вот на положенном месте не имелось, что само по себе еще ни о чем не говорило.

— Проверим? — предложил Азат, указав на стол. — Там ключи должны быть.

— Давай, — ответил командир. — Мы прикрываем.

Было не по себе выходить из освещенного фонариками круга, но выбора не было. Усилием воли подавив проснувшийся в глубине души мандраж, Азат двинулся к посту вахтера, стараясь ступать как учили, чтобы не производить шума — мягко перекатываясь с пятки на носок.

Это не помогало: доски под ногами нещадно скрипели. Сейчас башкир был уверен, что пол здесь не отличался особым качеством и в то время, когда школа работала. А уже теперь, после двадцати лет без отопления, хорошо, что он вообще не сгнил и не провалился.

Добравшись до стола, Азат дернул на себя ящик и удовлетворенно усмехнулся, увидев то, что искал — ключи, лежавшие в специальных ячейках. К каждому прилагалась самодельная картонная бирка с номерами классов. Здание было совсем небольшим, и ключей едва ли нашлось полтора десятка, и это если считать спортзал, библиотеку и учительскую. Сколько тут человек училось? Хотя бы сто набирали, интересно?

Помимо ключей в ящике стола нашлась рассыпающаяся под пальцами тетрадь, но перелистнув пару страниц, Азат не увидел ничего, кроме дат, фамилий и автографов. Это был журнал, в котором персонал школы расписывался за ключи; башкир даже немного расстроился — он надеялся, что найдет записи, которые смогут прояснить, что именно случилось в Калмии и куда делись все люди.

Не придумав ничего лучше, чем сгрести все найденные ключи в ладонь, он вернулся к группе. Лейтенант задумчиво осмотрел находку и забрал себе те, на бирках которых были нацарапаны номера с двадцать первого по двадцать седьмой.

— Здесь что, тридцать классов почти? — спросил Шмель, заглянув через плечо командира.

— Это второй этаж, скорее всего, — ответил тот. — Ладно, Азат, Баранов, осмотрите первый этаж, мы займемся вторым. Шум не поднимать, если увидите что-то опасное — попытайтесь отойти без боя и дождаться нас. Если что-то непонятное… Короче, вместе разберемся.

— Как обычно, командир, — усмехнулся Леха Баранов. — Без проблем.

Лейтенант, Ершов и Шмель отправились наверх. Оставшись вдвоем, бойцы, не совещаясь, двинулись в самый конец левого коридора. Азат выбрал ключ, номер на котором совпадал с тем, что был на двери, вставил в замок и не без труда провернул. Похоже, что в последний раз класс открывали очень давно: механизм работал с громким лязгом, а значит, успел порядком проржаветь.

Остальные ключи Азат ссыпал в один из пустых карманов, чтобы освободить руки, взял автомат на изготовку и потянул на себя дверную ручку. Створка со скрипом открылась, дав разведчикам доступ в темное и пыльное помещение.

Черная, порядком обшарпанная доска, парты, на которых уже успело оставить росписи не одно поколение школьников, стулья, своим внешним видом показывающие, что их создателю были чужды понятия об удобстве и эргономике. Ничего необычного. Азат сам ходил в точно такую же школу, учился точно в таком же классе, разве что было это в Башкирии, под Белебеем.

Судя по толстому слою пыли, сюда не заходили уже много лет. Причем не только люди, но и животные: не было дыр, сквозь которые могли бы просочиться вездесущие грызуны. А ведь дома к ним нет-нет, да заползали погреться крысы, особенно в холодные зимы.

Баранов двинулся в сторону шкафов, будто хотел проверить, не прячется ли кто-нибудь за ними. Азат же пошел к доске, провел пальцем по покрытой пылью поверхности. На секунду его в голову пришла мысль написать бранное слово на башкирском, но тут его внимание привлекла оконная рама.

— Смотри. — Он показал напарнику пальцем на окно.

— Что такое? — спросил Леха, уставившись в указанном башкиром направлении, но, похоже, не понял, что тот имел в виду. — Ну, автобус стоит, да. Полковник ходит…

— Да не туда смотри. Окна проклеены.

— Ну да. Сам посмотри, какие тут щели в рамах, сквозить должно так, что насмерть замерзнуть можно.

— Летом, что ли? — прищурился Азат. — Война летом была, забыл?

— Ну, может, с зимы оставили? — пожал плечами Баранов.

— Не, — уверенно помотал головой башкир. — Деревенские так не оставили бы. Тут наверняка убирались после последнего звонка, окна мыли. А значит, проклеивали их уже летом. Перед самым началом Войны.

— А зачем? Кто такую дыру бомбить-то будет?

— Черт его знает, наверное, укрываться тут собирались. А вообще, они не так уж ошиблись. Сам видишь — след здесь прошел, на улице фонит, а в здании уже не так сильно. Может, начальство сказало клеить, и никуда не денешься. Сам же в курсе, как у нас это работает.

— Работало, — кивнул Баранов. — Ладно, думаю, мы тут ничего особенного не увидим. Давай осмотрим остальные классы по-быстрому. Если здесь колхозники укрывались, наверняка найдем следы. А если не успели спрятаться, может, запасы какие отыщутся.

— Ага, сейчас только запасы искать осталось, — усмехнулся башкир. — Учитывая, сколько на «Домиках» бросили. А здесь мы точно не поселимся — фон, да и жить нечем. Ни хозяйство не завести, ни поле вспахать. Разве что Ик рядом, но что там с водой сейчас…

— Какой еще Ик? — не понял здоровяк.

— Камы приток, — ответил Азат. — Большая река, в Каму впадает.

— Ладно, хрен с ней, с географией. Пошли остальные классы проверим, а то люди, наверное, задолбались уже в машинах сидеть.

Теперь они не тратили время на детальный осмотр: только открыть класс, убедиться, что внутри нет ничего опасного, и запереть дверь. На третьей Баранов вспомнил, что у него в кармане разгрузки есть масленка, и дело пошло веселее — пару капель в сам замок да еще по несколько в петли, и скрип становился гораздо тише.

Второй класс ничем не отличался от первого. А по третьему стало ясно, что люди пытались здесь укрываться: парты оказались аккуратно расставлены у стены, а на полу были уложены несколько матрасов.

Азат вошел в помещение и удивился, насколько неуютно он себя там почувствовал. Даже в брошенных квартирах такого не бывало, особенно если рядом не наблюдалось истлевших трупов их бывших хозяев. Но все равно, в жилых комнатах сохранялось некоторое подобие уюта.

Здесь же такого не было. Как бы ни пытались деревенские жители обжить школьный класс, ничего у них не вышло. Выглядели матрасы, да и шмотки, валяющиеся на полу, неуместно, будто африканские ритуальные танцы в мечети.

Баранов наклонился, взял в руки банку консервов и, задумчиво хмыкнув, повертел ее в ладонях. Азата заинтересовало другое — пятна засохшей крови в изголовье одного из лежаков.

— Смотри, — показал он напарнику. — Кровь.

— И тут, — заметил тот, быстро оглядев остальные матрасы и отбросив банку в сторону. — И желтые пятна какие-то. Кто бы тут ни укрывался, им, по ходу, совсем нехорошо было.

— Похоже на то, — согласился башкир. — Неуютно мне здесь, знаешь.

— Чувствуешь, будто наблюдает кто-то? — прищурившись, спросил Баранов.

— Не, такого нет, — помотал головой Азат. — Знаешь, просто неуютно. Другое место нам искать надо.

— Это уже не нам решать, пусть Полковник с лейтенантом думают, у них головы большие и умные. Пошли дальше смотреть.

Башкиру оставалось только согласиться. В каждом из следующих кабинетов они находили признаки того, что здесь пытались жить. Матрасы, одежду, книги, даже игрушки и электронные гаджеты, никак не реагирующие на нажатие кнопок питания. Часть лежаков была заляпана бурым, на некоторых их дополняли пятна другого рода — наверняка от рвоты, мочи или фекалий.

Все это укладывалось в уже отчетливо представляющуюся картину того, как забившиеся в убежище колхозники медленно умирают от лучевой болезни. Однако одна деталь никак не давала ему покоя.

Куда же делись трупы? Не могли ведь они за двадцать лет рассыпаться в прах, кости в любом случае должны были сохраниться.

Азат подошел к последней из непроверенных ими дверей, запустил руку в карман и не нащупал ключа. Он оставлял их в отомкнутых замках, чтобы не запутаться. К тому же если они решат остаться здесь на дневку, то классы ведь все равно придется еще раз открывать.

Похлопал себя по карману и убедился, что ключ не провалился в какую-нибудь дырку и не зацепился за складку. Но нет, его не было.

— Что такое? — спросил Баранов.

— От этой двери ключа не было, — кивнул башкир на створку с намалеванным на ней белой краской номером семнадцать.

— Уверен, что не обронил? — спросил здоровяк.

— Точно. Может, выйдем наружу, попытаемся в окно заглянуть? — предложил Азат.

Но Баранов уже все решил. Сделал два шага назад, прищурившись, посмотрел на дверь, будто примеривался.

— Эй, лейтенант сказал не шуметь… — только и успел проговорить башкир, когда его напарник размахнулся и саданул тяжелым армейским ботинком в область замка.

Последние слова Азата были напрочь заглушены треском ломающейся древесины, но дверь устояла, потому что открывалась наружу. Башкир хотел было предложить сходить до машины, где наверняка нашелся бы ломик, но Баранов решил так просто не сдаваться и долбанул во второй раз, похоже, гораздо сильнее.

Вновь хрустнуло дерево, какая-то деталь замка, жалобно звякнув, упала на пол. Боец рванул на себя дверь, открывая ее, и недобро помотал головой.

Вот и трупы нашлись. По крайней мере один — прямо у входа в класс валялась куча человеческих костей, а к дверной ручке была примотан галстук когда-то веселенькой розовой расцветки.

Азат повернулся на звуки шагов, махнул лейтенанту и остальным рукой, мол, все в порядке. Те, замедлившись, подошли и остановились, разглядывая открывшееся им зрелище.

— Это насколько надо жить не хотеть, чтобы на дверной ручке повеситься? — пробормотал Шмель.

Ничего более подходящего самоубийца, кем бы он ни был, не нашел. Класс освещался ртутными лампами, и крюка для люстры в нем не было. Радиатор отопления висел слишком низко. Еще, похоже, бедняга пытался использовать гардину, но крепления не выдержали его веса.

Лейтенант отодвинул в сторону Азата и вошел в комнату, освещая ее фонариком. Мрачно посмотрел на разложенную в углу кучу тряпья, помотал головой.

— Надо будет забаррикадировать дверь, чтобы сюда никто из наших не вошел, — сказал он. — Не дай бог, кто-нибудь из детей увидит это.

— Это? — спросил Баранов, сделал шаг в комнату и сказал. — А вот и колхозники, — после чего громко выругался.

Азат воспринял это как разрешение и вошел в класс, следом за ним двинулись и остальные члены разведгруппы. Их глазам открылось удручающее зрелище: на прогнивших матрасах под полуистлевшим одеялом лежали три скелета. Один принадлежал взрослому человеку, а еще два — детям, если судить по размерам костей.

— Что же тут произошло, — пробормотал башкир.

— Что-то, — ответил Шмель, мрачно нахмурившись. — Все умерли.

Лейтенант взял со стола валявшуюся на нем длинную указку и подошел к матрасам. Аккуратно подцепил кусок одеяла, оттянул его в сторону, открыв взглядам своих товарищей три практически голых скелета. Похоже, что в помещении оказалось достаточно тепло, чтобы трупы начали гнить, но недостаточно сухо, чтобы мумифицировались.

— Женщина, — сказал лейтенант. — И два ребенка, скорее всего — мальчик и девочка.

— Это ты по скелетам определил? — спросил Баранов.

— Да. По тазовым костям, — ответил тот. У женщин таз пошире и другой формы. У детей разобраться сложнее, но скорее всего так.

Азат тем временем подошел к учительскому столу и открыл верхний ящик, в котором оказались классный журнал в картонной папке и два ключа. На бирке того, что поменьше, была нацарапана цифра семнадцать, на втором — слово «спортзал».

Башкир сгреб оба ключа в карман, вытащил журнал, положил на стол и раскрыл.

И ни капли не удивился тому, что фамилий и оценок в нем не было.

Аккуратно, стараясь не порвать тонких пожелтевших от времени страниц, перелистнул несколько, вчитался в мелкий убористый почерк, выхватывая даты и описания событий, развернувшихся здесь более двадцати лет назад.

6 июля 2013.

Это все-таки случилось. Никто не верил, что все закончится так, даже когда нас заставили летом оклеивать оконные стекла, а к школе подогнали целый грузовик с консервами. Да, даже когда нас загнали в школу, закрыли дверь, поставив на охрану Диму — местного участкового, да приказали занавесить окна, все думали, что это очередные учения.

Вспышка просветила даже сквозь плотные занавески, Ильдус — сторож, который из любопытства полез смотреть, что там такое сверкает, теперь лежит в медпункте с перевязанными глазами. Женя говорит, что вряд ли он снова когда-нибудь сможет видеть.

Я тоже не выдержала, подсмотрела. Над Челнами ядерный гриб, возможно, не один. Куда же пойдет след?

8 июля 2013.

Все произошло, как я и думала. Ветер с завода всегда дул в нашу сторону. Вот и сейчас вышло так же. Ринат Исламович выбрался на крышу и померил фон, после чего приказал закрыть вентиляцию плотной бумагой. Говорит, без защиты на улице делать нечего — два-три часа, и лучевая третьей степени обеспечена. Без лекарств — все равно, что смерть. А у нас только старые противогазы из кабинета ОБЖ.

Только вот он и внутри школы фон померил. Никому не сказал, только Жене. Похоже, ничего хорошего и тут.

Аня с Аликом боятся. Попыталась объяснить им, что мы тут ненадолго, что скоро приедут спасатели и вывезут нас в безопасное место. Читала вслух им и еще троим ребятишкам. Больше чтобы себя успокоить.

9 июля 2013.

Целый день слушаем радио, ждем, пока объявят об эвакуации. По челнинским волнам — одни помехи. По экстренным частотам — тишина, будто умерли все.

Зато в Мензелинске, похоже, веселье. Они успели объявить себя суверенной территорией, а глава тамошний предложил всем взрослым мужчинам явиться к площади Ленина, чтобы получить направления на работы. Конечно, каждый дурак с ума сходит, как ему хочется, но тут уж совсем жутко.

Когда же объявятся спасатели?

11 июля 2013.

Похоже, что веселье закончилось. Прямо в эфире, как раз во время очередной проповеди «президента Мензелинской Суверенной Республики» кто-то ворвался в студию и начал пальбу. Потом что-то щелкнуло и трансляция прекратилась. Теперь там помехи, как и везде. Оборудование испортили или поубивали друг друга?

У нас вроде все устаканилось, дети успокоились. Даже слишком. Честно говоря, вялые они какие-то. А мне вот страшно. Не знаю почему, но страшно. Дышать иногда трудно становится, в груди сжимает и давит. Тошнило с утра, но это и от волнения может. Накручиваю я себя, вот и все. Ничего, Женя сказал, что фон должен быстро спасть. Тогда, если нас не эвакуируют, то сами доберемся до машин и уедем. Знать бы еще куда.

16 июля 2013.

Похоже, все совсем плохо. Ночью услышали выстрел из кабинета Рината Исламовича, мужики выбили дверь, а там он с дырой в виске и пистолетом в руке. Дима сказал, что он у него взял пистолет на ночное дежурство.

Ни записки, ни чего другого не оставил. Женя с Димой утащили тело и положили в спортзал, после этого долго о чем-то говорили. О чем — Женя не сказал. Ну ничего, он расскажет.

Но что такое случилось? Директор всегда спокойный был, как скала. А тут взял пистолет, поднялся наверх да застрелился.

18 июля 2013.

Женя все рассказал. Оказывается, в школе очень высокий фон, они с директором знали об этом, но никому не сообщили — понадеялись, что он упадет. Прямо над деревней прошел радиоактивный след. Он назвал дозу, но я в этих греях и зивертах не понимаю. А мы тут уже почти две недели сидим.

Я прямо спросила — это много или мало. Он сказал, что много, но на улице еще больше. И что без защиты до машин никто не доберется, а ведь и сами машины фонят, а в них еще ехать.

Что же нам теперь делать?

20 июля 2013.

Аня температурит, уже 39, и никак не сбить. Женя унес ее в медпункт, не пускает меня к ней. Говорит, что просто простуда из-за того, что на холодном полу спала, но ведь на улице лето, хоть и такое. Да и не бывает простуды без насморка. А тут — просто температура и бред, даже горло не красное. Кашель, правда, есть, я слышу, когда прохожу мимо медпункта.

Остальным не легче. У кого-то понос без конца, чуть ли не кровью, кто-то кашляет. Держатся только участковый Дима и Женя.

Если он сегодня же не расскажет всем о радиации, я сама это сделаю.

21 июля.

Сегодня умерла Аня.

— Ну, чего там? — спросил лейтенант.

— Ничего хорошего, — ответил Азат, продолжая листать журнал. — Похоже, что действительно все умерли.

Почерк резко сменился на рваный и неразборчивый, наклон букв и нажим сильно отличались от того, что был на предыдущих страницах. Продолжение дневника несомненно писал совсем другой человек.

24 июля 2013.

Света совсем плоха — лежит и бредит. Разговаривает с Аней. Я пытаюсь делать, что могу — меняю под ней тряпки, колю анальгин с папаверином, физраствор. Перелил пол-литра своей крови, только ведь она тоже заражена, хоть я пока и в норме.

Остальные не лучше. Похоже, что на ногах остались только я да мент Дима. Он все порывается уйти, да только куда там — если в школе такой фон, что люди за неделю схватили острую лучевую, то что снаружи творится?

Пока удается его уговаривать, пытаюсь направить на что-то полезное. Сегодня заставил кашеварить — он наварил пшенки с тушенкой, и мы накормили людей. Правда, не уверен, что от этого будет особый толк — понос у всех, порой даже с кровью.

Умерли еще двое детей. Оттащил тела в тот же зал, куда мы раньше отнесли директора школы и Аню.

26 июля 2013.

Копался в школьном имуществе. Нашел в классе ОБЖ противорадиационный костюм. Надел и прошелся по деревне, покопался по полкам, погребам, собрал еду, перетащил в школу все лекарства, что нашлись. Вышло негусто, но у меня тут уже совсем голяк. Может, хоть еще несколько дней продержимся, но что-то мне подсказывает, что толку в этом нет…

27 июля 2013.

Дима сошел с ума. Наставил на меня пистолет, заставил отдать костюм и бежал. И самое хреновое, что я его понимаю — сам так же поступил бы, если б не Света с Аликом. Мертвых все больше, но я даже не запоминаю их лиц — заворачиваю в обдристанное и облеванное постельное белье и тащу в спортзал. Остальные уже не могут есть. Глюкоза еще осталась, буду колоть, пока не кончатся банки.

30 июля 2013.

Алику совсем туго. У него температура под сорок один, я вкатил ему двойную дозу «литички», но ничего не помогает. Колю цефтриаксон и дексаметазон, но сам не верю, что сработает.

2 августа 2013.

Я не знаю, зачем продолжаю это писать. Если вы читаете это, то знайте — сегодня мне пришлось нести труп родного сына. Света попеременно зовет их с Аней, обещает им, что все будет хорошо. Хотя, скорее всего, она действительно скоро отправится к ним.

И мне не дает покоя только один вопрос. Почему я? Почему из всех, кто тут оказался, я единственный сохранил силы и рассудок? За что мне такая ноша?

Я не могу им помочь. Я же даже не врач, а всего лишь фельдшер. А теперь больше похож на могильщика, потому что занимаюсь я только тем, что таскаю в спортзал трупы. Меня уже даже от запаха не выворачивает — привык.

Не ел уже два дня. Сегодня заставил себя открыть банку сайры, сожрал прямо так, а через час меня вырвало. Перед глазами постоянно темнеет, дышать тяжело. Не уверен, что завтра смогу встать.

7 августа 2013.

Я один. Совсем один. Света умерла два дня назад, но я держался. Пока был жив хоть кто-то еще, был смысл. Теперь нет.

Пошли вы все на…

— Это дневник, — пояснил наконец башкир. — Да, здесь действительно люди пытались спрятаться. Только прямо над деревней радиоактивный след прошел, и укрытие им не помогло. Все умерли. Этот, — кивнул он на кучу костей у двери. — Последний остался. Те, что на матрасах лежат, его семья. Остальные в спортзале сложены. Ключ от него тоже здесь.

— Ага, — сказал вдруг Баранов, поднимая с пола фотографию в дурацкой рамке в виде двух сердец, вылепленной из полимерной глины. Стер осевшую на ней пыль перчаткой. — Да, здесь фото.

Он неловко повертел рамку и не нашел ничего лучше, кроме как положить ее на парту.

— Я журнал возьму, покажем Полковнику, — сказал Азат, закрывая тетрадь и стаскивая со спины рюкзак.

— Не возражаю, — кивнул лейтенант. — Парни, давайте вынесем парты в коридор, дверь прикроем, да сложим их у проема, чтобы сюда так просто войти нельзя было. Не стоит этого никому видеть.

— В смысле? — поднял голову Шмель. — Мы, типа, тут останемся?

— А что делать? — посмотрел на него командир.

— Да валить надо отсюда. — Боец мотнул головой. — Вся деревня передохла хрен знает от чего, вот эта вот хрень и еще и полный спортзал трупов. Я вообще здесь ночевать желанием не горю.

— А что нам остается-то? — неожиданно спокойно спросил Баранов. — Солнце встало практически, на улице лучше не появляться. Здесь окна проклеены, плюс решетки, какое-никакое убежище. Да и здание самое крепкое на всю деревню.

— Да тут люди померли, алло, — продолжал стоять на своем Шмель. — Люди так просто не мрут. А значит, и нам тут небезопасно.

— Да от лучевой они перемерли, написано же в журнале, что тут прямо над селом пятно прошло. — Лейтенант поморщился. — А это двадцать лет назад было. Сейчас уж фона-то нет.

— Чуть повыше, чем в переходе на «Домиках», — согласился Ершов, вновь уставившись в показания радиометра. — Думаю, где-нибудь на «Гренаде» или «Пожарном депо», поближе к заводу, с таким фоном и живут.

— Да и что тебе эти скелеты сделают, они высохли давно. Не трогай их, и нормально все будет, — поддержал товарища Баранов. — На «Домиках», блин, груды этих скелетов почти двадцать лет валялись, по ним буквально ходить приходилось, и это тебя не смущало. А тут вдруг задумываться стал.

— Все равно как-то это неправильно… — Шмель помолчал секунду, помотал головой и сказал: — Ладно, давайте действительно парты вынесем да вход забаррикадируем. А то пойдет какая-нибудь баба по нужде, шум подымется.

— Давайте только этого соберем и к семье положим, — пробормотал Азат, указав на висельника. — По-человечески похоронить мы их все равно не можем, так что пусть хоть вместе лежат…

— Ага, а через сорок лет здание развалится — вот тебе и курган будет, — невесело усмехнулся Шмель, но первым принялся собирать лежащие на полу кости.

Остальные молча присоединились к нему. Когда все фрагменты бедолаги были сложены на матрас, Азат укрыл упокоившуюся вместе семью одеялом, а сверху положил найденную Барановым фотографию в рамке.

Не удержался, бросил взгляд на изображение — здоровый и крепкий мужчина с коротко стриженными черными волосами и густой бородой, и женщина — светловолосая, бледная, худая. Серая мышь, иначе и не скажешь; наверное, и по профессии учительница, вот и почерк такой аккуратный.

Перевел взгляд на фото детей и почувствовал ком в горле. Мальчик и девчонка, похожие друг на друга, как близнецы, и удивительно непохожие при этом ни на мать, ни на отца. Судя по снимку, им едва ли можно было дать больше семи, впрочем, он мог быть сделан и задолго до дня, когда упали бомбы.

— Пошли, Азат, — сказал лейтенант. — Люди в машинах уже умаялись сидеть, им отдохнуть надо.

Башкир с трудом отвел взгляд от импровизированного захоронения, взялся за столешницу, противоположный конец которой уже успел схватить Баранов. На счет «раз» они подняли парту и потащили ее к выходу из класса.