Княжий сын. Отцовские долги

Наиль Выборнов, 2021

После того, как Олега спасли от казни, которую для него приготовили наместники, ему с дружиной удалось вырваться с территории Брянского княжества, которое превратилось в смертельную ловушку. Они отправились в Союз Торговых Городов – торговую республику, где всем правят купцы. Чтобы избежать выдачи в руки врагов, Олег и его отряд записываются в наемники и отправляются охранять границу с Молдовой. Но никто не мог подумать, что здесь ему придется встретиться с темным прошлым своего отца. И юному княжичу-изгнаннику придется возвращать отцовские долги.

Глава 6

Союз Торговых Городов. Киев. Середина лета 2224-го года от Рождества Христова.

После того, как мы закончили с новичками, я выспросил у Николая, где находится христианская община, и отправился туда. Крестная слобода, как ее называли, располагалась за городскими воротами и представляла собой небольшой поселок, почти ничем не отличавшийся от множества тех, что мне уже приходилось видеть.

Здесь были дома, какие-то мастерские, и даже своя небольшая кузня. И единственным зданием, которое как-то выделялось на их фоне, оказался храм. Очень скромный, построенный из дерева, с деревянными же куполами и оградой. Он совсем не походил на ту величественную крепость, которой была Николо-Одринская обитель.

Люди смотрели на меня с удивлением, но без враждебности. Похоже, что редко кто приходил в гости в эти места, однако остановить меня для разговора никто не пытался.

Я остановился перед храмом, вспомнил, что делал Игнат, прежде чем войти в обитель. Посмотрел на купол, перекрестился один раз, поклонился, повторил это еще дважды, после чего пошел внутрь.

В самом здании храма было темно, пахло деревом, свечным воском и еще чем-то незнакомым. Ни разу в жизни до этого я не ощущал подобных запахов, и с непривычки у меня на мгновение закружилась голова.

Внутри не было никого, только священник — худощавый мужчина с длинной вьющейся бородой, и одетый в черного цвета рясу. Он посмотрел на меня, и тогда я шагнул вперед, сложил руки перед собой крестом, правую поверх левой и попросил:

— Благословите, отче.

— Бог благословит, — ответил он и обвел меня крестным знамением, после чего протянул вперед руку, которую я поцеловал. — Что привело тебя в наш скромный храм?

— Мне нужно… — я на мгновение замялся, все-таки непривычно мне это было.

Я в свою бытность язычником, не сказать, чтобы особо соблюдал обряды. Участвовал, конечно, в праздниках, да, было дело, но так или иначе делал это больше потому, что так делали все. К тому же меня съедали сомнения о том, считается ли мое крещение настоящим. Все-таки Игнат не был ни священником, ни монахом, он был воином и воином же умер.

К тому же я мало знал о том, как все должно происходить. Конечно, кое-что я узнал в обители, о других вещах мне рассказал Игнат. Хотя с ним мы больше говорили о самом учении, а не об обрядах, которые, будучи христианином, я обязан буду совершать.

Попросить меня исповедовать? К Причастию я все равно подойти не смогу, нет у меня пока что ни времени, ни возможности к нему подготовиться. А может быть, просто поговорить? Могу же я просто поговорить со священником, не откажет же он мне в этом?

Нет, лучше все же исповедоваться. Может быть, на душе и правда станет легче?

— Мне нужно исповедоваться, отче, — ответил я.

— Тогда приходи на службу, — пожал плечами священник. — После исповедуешься.

— Я… — я снова замялся. — Я не могу. Мы с дружиной завтра с утра из города уходим. Далеко и надолго. До следующей встречи со священником я, может быть, и вообще не доживу, так что мне это нужно.

— Хорошо, — кивнул тот. — Я уделю тебе немного времени. Давай помолимся вместе, а потом ты расскажешь о грехах, которые ты совершил.

— Только… — сказал я. — Только я не знаю молитв. Я совсем недавно принял крест. Знаю только Символ Веры. И “Отче наш”.

— Тогда повторяй за мной, — священник улыбнулся, жестом попросил меня подойти поближе к иконам и стал читать молитву.

Я повторял за ним, а сам думал о том, что буду ему рассказывать. С точки зрения христианской морали я совершил столько грехов, что их сложно не только перечислить все, но и просто вспомнить. Если уж совсем честно, то последний год, с тех пор, как я отправился в путь с Игнатом, я только и делал, что грешил.

— Ну, — после того, как мы закончили, священник повернулся ко мне и жестом поманил меня к подставке, на которой лежала какая-то книга и большой деревянный крест. — Только помни, исповедуешься ты только перед Господом нашим Иисусом Христом. А я лишь свидетель этого.

— Хорошо, — голос сам собой сел, и я невольно откашлялся. — Прости меня, Господи, ибо я согрешил. Прости мой смертный грех, я отнял жизнь другого человека. Даже не так, я убил столько людей, что не могу и сосчитать. Но большинство из них были плохими людьми, это были убийцы, воры, насильники. Я знаю, что не в моем праве карать и миловать, но так вышло, я раскаиваюсь и прошу меня за это простить.

— Ты можешь вспомнить всех, кого убил? — спросил священник.

— Могу, — я вздохнул, на душе моей было тяжело. — Первым, кого я убил, был Федька Широкий, атаман ватаги разбойников. Эта ватага напала на нас, когда мы с друзьями путешествовали из нашей родной деревни в Брянск. Потом было еще несколько, банда Гаврилы Грача, которую мы смогли отыскать и перебить на хуторе неподалеку от Брянска. Потом были еще разбойники, ватага братьев Лисьиных, в селе, которое называется Лисицей. Там я убил главаря, а брата его приказал повесить на дереве.

Я вспоминал всех убитых мной, но лица их не представали перед моими глазами. Большинство из них заслуживали смерти, они были ворами и разбойниками. Другое дело, что меня тоже объявили вором и разбойником, пусть и не совсем справедливо, и даже пытались повесить.

— Позже, в Белгороде, во время еврейского погрома, я согласился помочь одному из местных евреев вывезти из города семью, — продолжил я. — Когда мы пришли на его подворье, на нас напали пятеро. В живых я оставил только одного, и то для того, чтобы передать послание. Потом, в Воронежских землях, мы пришли в деревню, которую терроризировал один бывший циркач. Он жил с ручным медведем и сам притворялся им. Я выследил его и убил. Позже, в тех же землях, мы наткнулись на татарскую шайку. Они пытались увести в рабство людей из одной деревни, и тогда мы напали на них и убили всех. Ну и позже, когда мы снова вернулись в Брянск, то столкнулись с дружиной одного местного боярина. Я пытался сделать все, чтобы этого боя не случилось, но не сумел. Началась настоящая резня, многие погибли с обеих сторон. Пожалуй, что об этих смертях я жалею больше всего.

— Большинство из убитых тобой действительно были ворами и разбойниками. И я вижу, что ты пытался помогать людям, пусть и таким неправедным деянием как убийство. Но было ли такое, чтобы ты убивал невиновного? — спросил священник. — Того, кто не угрожал твоей жизни, и не сделал ничего плохого?

— Было, — я вздохнул. — Мы убили жену и сына Гавриила Грача, просто потому что не могли оставить свидетелей. И еще, позже в Орле, убили одного из младших стражников, Сеньку. Я этого не хотел, собирался дать ему денег и оставить связанным, но мой товарищ, Никита, убил его. И в этой смерти виноват тоже я.

— Это очень тяжкие грехи, — качнул головой священник. — Тебе придется долго молиться, чтобы искупить их. Пусть они и были твоими врагами, но вспомни каждого из убитых тобой, и прочитай молитву за упокой его души. Расскажи еще, в чем ты хотел бы покаяться?

— Я прелюбодействовал, — ответил я. — Дома, еще в Васильевском селе, у меня была девушка, которую зовут Мария. Обычно мы ничего такого не делали, просто гуляли, но в последний день перед нашим отъездом мы… Согрешили. И еще потом, позже, в бывших Воронежских землях, как раз в той деревне, которую терроризировал циркач. Циркач хотел забрать одну из местных дев себе в качестве жены. Она пришла и отдалась мне. И потом, после того, как я убил человека-медведя, она приходила еще несколько раз. Мне не хватило твердости, чтобы отвергнуть ее, чтобы не поддаваться похоти.

— Понимаю, — вздохнул священник. — Многих стараний стоит то, чтобы противиться козням дьявола. И смирять страсти свое — первое, чему должен обучиться достойный христианин. Каждый день в течение двух недель будешь читать молитву о смирении страстей своих. Есть еще что-то, что ты хочешь мне рассказать?

— Да. И это, наверное, самый тяжкий из моих грехов, — я на секунду замолчал, думая, стоит ли говорить о таких вещах совсем незнакомому человеку, но все же решился. — Но, чтобы ты понял, о чем я говорю, мне придется рассказать немного больше. Все дело в том, что я — незаконнорожденный сын князя Кирилла. Того самого Великого Князя, что объединил под своей властью Пять Княжеств, и умер, не оставив наследников. Для этого я собрал дружину, поэтому мы и путешествовали, набирая новых бойцов и заручаясь верными сторонниками.

— То, что ты говоришь мне, правда? — спросил священник.

— Правда, — кивнул я. — Но дело не в этом. В начале лета мы столкнулись с дружиной одного из бояр, и понесли тяжкие потери. Тогда погибло много моих людей, в том числе мой наставник — Игнат. Я пытался найти утешение, в последние минуты жизни Игната мы разговаривали с ним о вере, тогда-то я и решил принять христианство. Но это было не все. Меня обуревала гордыня, я вообразил, что могу поступить как Иисус, и отправился в Брянск, чтобы сдаться наместникам. Думал, что если они покончат со мной, то не станут преследовать всех остальных.

— Нет, — качнул головой священник. — Это совсем не грех. Пожертвовать собой ради ближних, стремясь уподобиться при этом Иисусу Христу — это великое благо. Ты рассказал все, что хотел?

Я на секунду задумался. Пожалуй, самые тяжкие из своих грехов я уже перечислил. Хотя, осталось еще кое-что.

— Я впал в уныние, когда умерла моя мать, — вспомнил я. — Ее загрыз волкулак, и я ничего не смог сделать. Сейчас я наверняка сумел бы защитить матушку, но сейчас я совсем другой человек. Раньше-то я ей и слова поперек сказать не мог, а теперь под моим началом целая дружина.

— Пережить такую утрату, не впав в уныние, очень сложно, — священник кивнул мне. — Но я вижу, тебе удалось с ним справиться. Может быть, это было испытание, которое Господь отправил тебе, а возможно, он сделал это специально, чтобы ты переродился.

— Тогда все, — сказал я. — Я вроде бы все сказал.

— Тогда перекрестись, поцелуй крест и возложи голову на Евангелие, — сказал священник.

Я исполнил его указания, положил голову на книжицу, лежавшую на подставке, после чего священник закрыл мою голову куском полотна, и принялся читать молитву. Скоро он закончил, снял тряпицу, сложил ее и убрал.

— Благослови, отче, — повинуясь непонятному душевному порыву, я снова сложил руки одна на другую и обратился к священнику.

— Бог благословит, — снова перекрестил меня он, посмотрел мне в глаза и качнул головой. — Я вижу, что тебя ждет непростой путь. Много испытаний приготовил для тебя Господь, много деяний тебе предстоит совершить. Я тебе кое-что дам, может быть, это поможет.

Он отошел в сторону и скоро вернулся с небольшой книжицей, явно написанной и сшитой вручную. Я открыл ее, и принялся листать страницы, на каждой из которых аккуратным убористым почерком было написано по молитве.

— Это молитвослов, — сказал священник. — Тут написаны молитвы, их немного, но тебе на твоем пути помощь Господа может очень пригодиться. Так что бери.

Не знаю почему, но я вдруг почувствовал себя, будто окунулся в глубокую пуховую перину. Пусть я и не знал этого чувства, потому что в перине мне никогда спать и не приходилось, обычно довольствуясь жестким соломенных тюфяком, но по телу побежали мурашки от удовольствия. А на душе после исповеди действительно стало легче. Выговорился перед Богом, и все стало проще и понятнее.

— Благодарю, отче, — я кивнул, аккуратно закрыл книжицу, но убрать ее было некуда: придется нести в руке. Потом вложу ее в справочник травника, никуда оттуда не денется, не помнется, да и не зальешь случайно ничем.

Запустил руку в карман, вытащил из него все имеющееся серебро: две гривны, да один рубль, и протянул их священнику.

— Тут немного, но возьми, — сказал я. — Тебе эти деньги понадобятся больше, чем мне.

— Уверен? — спросил священник. — Две гривны — это немало денег, на них можно месяц жить.

— Уверен, — решительно сказал я. — Мы все равно завтра подписываем договор с мэром Григорием и переходим на казенный кошт. Да и негде мне скоро будет эти деньги тратить, там, куда мы едем, все равно торговать особо не с кем и ничем.

— Что, на заставу отправляетесь? — с пониманием спросил священник.

— Да, — подтвердил я его догадку.

— В Крым? — теперь в его голосе звучало сочувствие.

— Нет, Бог миловал, — качнул я головой. — В Молдавию.

— В Молдавии тоже не сахар, — вздохнул поп. — Местные смерды не любят наемников. Кое-где они смирные, кое-где сбиваются в шайки и ничем не отличаются от разбойников. Но все лучше, чем в Крым.

— А тебе-то откуда знать? — удивился я.

— Ну, я же не всю жизнь был священником, — улыбнулся тот. — Пришлось и мне, знаешь, в свое время понаемничать, мечом помахать, да.

— А, — я на секунду задумался. — Знаешь, я спросить хотел. Как так вышло, что здесь, в Киеве есть целая община христиан? У нас дома их совсем немного, держаться они привыкли порознь друг от друга, и пусть их обычно и не обижают, но все равно не любят. Есть только одно место, где христиане живут все вместе, но это монастырь.

— Ты о Николо-Одринской обители? — спросил священник.

— Да, — кивнул я.

— Хотел бы я там побывать, — поп вздохнул. — Говорят, что ее охраняют множество святых воинов, а внутри есть библиотеки, полные книг, причем некоторые из них написаны еще до Последней Войны.

— Это правда.

— А ты откуда знаешь? — удивился священник. — Неужели тебе приходилось бывать там? И тебя впустили внутрь? Расскажи!

— Да. Тот воин, что крестил меня, Игнат, он был родом из селения, расположенного у монастыря. Мы принесли им щедрые дары, купили красок для икон, чернила, еще чего-то, а потом отец-настоятель разговаривал со мной. Он долго расспрашивал меня о том, что я знаю о мире, а потом рассказал такие вещи, что перевернули для меня всю картину.

— Ты про великую державу, которой была Россия до Последней войны? — спросил священник.

— Да. Но больше о том, что с Последней Войны прошло не пятьдесят лет, а больше двухсот пятидесяти. Я никогда об этом не задумывался, но, когда об этом узнал, все стало логичнее. Проще.

— И что же было потом? — спросил священник.

— Мы прожили в деревне при монастыре всю зиму и весеннюю распутицу. Все это время нас учили разным вещам. Ты даже не представляешь, сколько книг хранится в стенах обители. И всей жизни не хватит, чтобы прочесть их все. А их главный храм… Я никогда не видел здания красивее: белый камень, черные купола, золотые кресты… А внутри…

— Теперь мне еще сильнее хочется отправиться туда, — грустно улыбнулся священник. — Жаль только, что я единственный священник здесь, и оставлять свою паству мне нельзя.

— Если честно, я думал, что ты сам оттуда, — пожал я плечами. — Мне говорили, что иногда люди из обители отправляются путешествовать по миру и проповедовать истинную веру.

— Так и есть, — кивнул поп и принялся рассказывать. — Только ты ошибся в том, что не я отправился проповедовать, а мне проповедовали. Когда-то меня вела дорога приключений, я был наемником. Звали меня Иваном Дятлом, а состоял в отряде Геннадия Холеры. Ватага наша несильно от банды отличалась, в узде нас держать мог только нас атаман. Крут он был, тремя десятками отморозков командовать. Но и его удача кончилась: взяли мы заказ шайку разбойников отвадить от одной деревни, да их в два раза больше почти оказалось. Перебили, конечно всех, но почти весь отряд полег. И я на том поле остался бы, если б не брат Сергей.

— Монах спас тебя? — спросил я, хоть и понимал, что ответ на этот вопрос очевиден.

— Спас, да. Выходил. На самом деле Ванька Дятел умер на том поле, а вместо него родился уже совсем другой человек — брат Илья. Я решил, что за оружие больше не возьмусь, не нужно оно мне. Решил новую жизнь начать, праведную. Брат Сергей научил меня, как правильно жить, а потом привел в эту общину. Общими силами мы церковь сладили, год вместе работали, он меня учил, как обряды совершаться должны, и что и как должен священник делать. А потом ушел дальше слово Божие нести. А я вот остался.

— Хорошо, — кивнул я. — Спасибо тебе, отче. И за исповедь, и за книгу, и за доброе слово.

— Тебе спасибо, — ответил он. — Ступай и впредь не греши.

Я двинулся наружу из церкви, вышел на улицу, под яркое летнее солнышко и отправился на подворье Николая. Настроение на удивление стало лучше, я действительно чувствовал себя, будто избавился от какого-то тяжелого груза, давящего на плечи.

Только напутствие священника немного смущало меня. Легко сказать, “ступай и впредь не греши”, другое дело, что так или иначе остаться праведником у меня не выйдет. И дело даже не в соблазнах, их при определенной доле силы воли можно избегать или отказываться, так же, как я последние несколько дней отказывался от близости с Людкой. Просто дорога, на которую я ступил оказалась очень уж кровавой. Это был путь воина, и нельзя пройти по нему и остаться с чистыми руками.