Крепостные мастера. Роман

Наиль Акчурин

Роман в двух книгах «Крепостные мастера» посвящен времени окончания «Советского периода» и начала «Перестройки». В романе рассказана история создания научно-исследовательского института – флагмана авиационного приборостроения. Особое место в романе уделено противостоянию Советского Союза и Запада. В первой книге «Шестидесятники» резидент английской разведки начинает свою работу в условиях жесточайшего контроля со стороны работников КГБ. Все события романа имели место быть…

Глава 6

Подарок судьбы

Вася Понкратов, слесарь V1 разряда опытного производства, старался, как можно реже покидать свое рабочее место. Благо все необходимые условия для этого были. Ружейных дел мастер имел в институте привилегированный статус, для его «ювелирного творчества», по негласному распоряжению начальника института, был выделен экспериментальный участок с уникальным оборудованием и табличкой «Посторонним вход воспрещен». Здесь Вася воплощал в жизнь мечты и идеи высокопоставленного начальства, а заодно и свои.

Все началось давно и как будто бы случайно, как и все в этой жизни. Тихоню и беспробудного троечника Васю после окончания восьми классов средней школы лишили возможности продолжать образование. Впрочем, он и сам к этому не стремился, и отправился получать рабочую специальность в профтехучилище. Здесь он осваивал профессию токаря широкого профиля. Так как бойкие ребята отлынивали от общественных мероприятий, а для галочки их проводить было нужно, то в качестве палочки-выручалочки преподаватели использовали Васю Панкратова. За это он получал грамоты, дипломы, повышенную стипендию в пятьдесят рублей, его фотография занимала постоянное место на доске почета профтехучилища. Блестящая характеристика плюс список поощрений, приложенных к личному делу, в райвоенкомате сыграли не последнюю роль при распределении призывников на срочную военную службу. Васю направили в секретную лабораторию по проектированию и изготовлению новых видов стрелкового оружия. Правда, первые полгода он больше мыл полы и чистил сапоги старшему сержанту Загорулько. Но и это в жизни должен освоить настоящий мужчина, для того чтобы сформировалась жизненная философия и служба медом не казалась. А что такое полгода службы — это беззаботная молодость, когда плохое воспринимается со смехом, а хорошее, как познание смысла жизни. Вася так все и воспринимал. Именно на воинской службе он открыл для себя секреты мастера — ружейника. Офицеры и сержанты поручали Васе изготавливать детали новейших образцов оружия. При его непосредственном участии рождалось оружие, в котором воплощались идеи — Высшего разума, дающего гениальные ответы на сверхсложные задачи. Вася впервые почувствовал себя творцом и влюбился в новое дело, набравшись опыта, стал сам проектировать и создавать образцы оружия. Почему он не остался в вооруженных силах? Для всех это так и осталось загадкой.

Когда он пришел из армии, неподалеку от его дома ввели в эксплуатацию первый корпус научно-исследовательского технологического института. Васе предложили неплохие условия для работы. Как говориться, от добра, добра не ищут. Вася согласился и не пожалел. Трудолюбивые руки мастера всегда в цене. Он определил для себя правило: любую работу делать качественно, нести за нее ответственность. Это по достоинству оценили и ввели его в ближний круг с начальством. Вася это воспринял почти как должное, его радовало другое — он мог спокойно заниматься своим хобби, продолжать начатое в армии. В свободное от заказов время он точил детали по сделанным им эскизам, из уникальных материалов, предназначенных для изготовления космических летательных аппаратов. Он по-настоящему творил. Из него фонтаном била изобретательская мысль. И как бы шутя, за десять лет работы в институте у него дома и в гараже скопился целый арсенал уникального стрелкового оружия. Он изобрел и изготовил маленький автомат, наподобие УЗИ, который по своей скорострельности и точности попадания не имел себе равных в мире. Кроме того, что он унифицировал автомат под патрон от мелкокалиберной винтовки, он изобрел оригинальное устройство выброса отработанной гильзы, которое при работе никаких сбоев не давало. Когда он по уши влюбился в свою будущую жену, то изготовил и преподнес ей несколько дамских пистолетов, но Светка подарка не оценила и, хихикнув, то ли от застенчивости, то ли от испуга, вернула творение назад. Возможно, это стало знаковым событием в его судьбе, потому что супружеская жизнь не сложилась. Это ведь не автомат сделать и собрать. Здесь другой подход и другие инструменты, которые Вася, как не старался, подобрать не мог. Любил он свою Светку, вопреки здравому смыслу, назло перешептываниям баб, вопреки насмешкам мужиков, которые уверяли, что у его жены бешенство матки. Злой все-таки у нас народ. Поговорили бы да ладно. Но ведь покоя не дают. От них-то Вася и прятался за дверью «Посторонним вход воспрещен».

Больше других досаждал Васе техник из отдела электроники Петька Ширяев. Он подкарауливал Василия в курительной комнате и выплескивал весь запас гнусностей, рожденный экспромтом или заготовленный заранее. И слова были подобраны самые язвительные, от которых Васе становилось не по себе. По всем мужским канонам Петьке нужно было разбить физиономию. Вася Панкратов без сомнения так бы и сделал. Но Петька был выше на две головы, атлетически сложен и моложе лет на пять. Знал Вася, что если бы хоть что-нибудь было у Петьки со Светкой, никогда бы не стал Ширяй зубоскалить на эту тему. А достает он Василия, потому, что обидела Светка его мужское достоинство. Вот он в отместку ей придумывает всякие небылицы, в присутствии сотрудников рассказывает про ее любовников. С кем, когда и где. А такие же, как он, подонки, ржут, точно кони.

Вася появился в курительной комнате перед самым обедом, когда уж мочи не было, так хотелось в туалет. Можно и нужно было бы выбрать для своих нужд другое заведение: этажом выше или этажом ниже, но Василию так не хотелось ощущать себя трусом и идти на компромисс со своим внутренним достоинством.

Хотя дискуссия на тему ловли змей закончилась, народу в курительной комнате было больше обычного, и дым стоял коромыслом, аж глаза резало. Вася под общий гомон решил проскочить до унитаза, но Петька, словно охотник, зорко выслеживающий дичь, был начеку и своего шанса не упустил.

— Вот главный змеелов пришел. Дайте ему с условиями ознакомиться. А то за своей бабой шухарит день и ночь, счастью людскому мешает.

Васю от Петькиного красноречия начал пробирать привычный озноб. Кончиться это когда-нибудь или нет. Уже в туалет не дадут спокойно сходить.

— Понкрат, освобождай квартиру, а то жена по кабинетам устала таскаться. Бычок замучился у мужиков ключи стрелять, чтобы естественные надобности справить.

Бычком звали начальника стройцеха, в прошлом старшего инженера технологического отдела промышленной частоты, Пестуна Евгения Алексеевича. После женитьбы он взял фамилию жены и стал Бычковым. Это был упитанный мужчина лет сорока, в самом соку мужской похоти, о которой по институту ходили легенды, и с которой хотели познакомиться, казалось все женщины института. И не только.

Вася, будто после бани принял ушат холодной воды. Выскочил из туалета в коридор, трясущийся, как от озноба, пробрался в комнату и спрятался в своем углу, подальше от мужиков, которые уже помешивали на столе кости домино, вели в преддверии азартных минут шутливые разговоры, но к игре не приступали в ожидании положенного часа.

А может быть, и в правду уволиться. Податься куда-нибудь на край света. Да хоть бы и змей ловить. Жаль только бросать все из-за какого-то подонка.

Как же ему хотелось двинуть Петьке по физиономии, сказать что-нибудь столь же оскорбительное, чтобы этот хам мог испытать в полной мере подобные душевные муки: боль, испепеляющую любовь к женщине, умирающую веру. Да и есть ли у такого подонка душа? Или на ее месте подобие Бермудского треугольника? Поэтому и жаждет он человеческих страданий.

Ах, не было бы этого Петьки — Василий чувствовал бы себя счастливым человеком. Никому зла он не желал. Ни жене, ни ее любовникам, если они у нее есть. Даже Петьке, лишь бы тот не приставал и не смеялся. Ведь все необходимое для счастливой жизни у Василия было: уютная квартира, любимая работа, очаровательная дочь, красавица жена. Что еще не хватает? Может быть, только силы духа, чтобы давать достойный отпор подлости.

Он никак не мог понять: почему его не посещает желание делать людям недоброе, сплетничать о них, интересоваться их семейной и интимной жизнью? По большому счету, ему вообще не было дела до того же Петьки, Бычкова и им подобным. Чем они живут? Что ими движет? Кого любят? Почему же они безнаказанно вторгаются в его жизнь? И, наконец, почему его жена дает повод для таких пересуд?

Вася Понкратов мучительно искал ответы на простые житейские вопросы и не находил. Слова Петьки слишком больно задели за живые струны его души, и музыка сердечных страданий мучила сознание. Вася никак не мог заглушить ее в своем сердце, хотя был опытным и стойким борцом, презирающим людскую зависть и наушничество. Всегда ему, без особых на то усилий, удавалось, погрузившись в работу, забыть скверные слова, унижающие его мужское достоинство. Но сегодня, справиться с чувствами, обжигающими грудь, не удавалось: перед глазами, словно наяву, появлялась лоснящаяся, самодовольная физиономия борова — самца Бычкова, творившего непристойности с его женой Светкой. Болезненное самолюбие перекручивало в голове сюжеты по несколько раз с каждым последующим уточнением и добавлением картинок разврата. Вася хотел было по привычке спрятаться от мерзкого, несправедливого, падшего мира за завесой творчества, но отработанный до автоматизма механизм защиты почему-то дал сбой. Он не находил себе места: то рассматривал чертежи, то брал в руки готовые детали или заготовки, неосознанно крутил ручки то одного, то другого станка, а то вдруг, уставившись в окно, смотрел в одну, неосознанно выбранную, точку в бескрайнем безоблачном небе.

— Василий! — попытался достучаться до его внимания коллега по цеху слесарь — многостаночник пенсионер Прокоп Кузьмич. — Ты, голубчик, где у нас там летаешь?.. Похарчевался!? Идем — пару мне составишь.

— Да все нормально Кузьмич, играйте пока без меня, — отмахнулся Вася и начал зачем-то крутить следующую ручку станка.

Прокоп Кузьмич — «воробей стреляный», да и жизнь прожил ни по учебникам, и что такое дура — баба в семье читал не в книжках.

Общаться с Прокопом Кузьмичом всегда не только интересно и весело, рядом с ним приобретался необходимый душевный покой. Его рассудительность, житейская мудрость и фундаментальность суждений притягивали к нему различных людей. Для каждого он находил доступные слова. Васе Понкратову оставалось лишь удивляться разносторонним познаниям пожилого необразованного человека. А так же отношению Прокопа Кузьмича к людям: ясному, четкому, а кроме того, непоколебимому. Если уж он Мишку Шохина не любил, то и скрывать этого не собирался.

Поначалу Василию казалось, что это не что иное, как конфликт поколений, непримиримость рабочего класса и интеллигенции, антагонизм науки и советского производства. Но потом понял, что это лишь ширма или завеса скрывающая неприятие человеческого естества.

Кузьмич опираясь на свой богатый житейский опыт всех людей делил на группы по очень странным признакам, на которые, кроме него, никто внимания не обращал. Василий считал, и так его учили в школе и в армии, основными критериями являются отношение человека к труду, к окружающим его людям. Кузьмич вроде бы с этим соглашался, только объяснял:

— Ты знаешь, Василий, жизнь не такая простая штука. В наше время повального вранья любого лодыря могут представить как труженика и орденоносца, а последнего проходимца объявить служителем интересов народа. Куда важнее знать, что человека волнует, к чему он стремится, и какими методами он достигает поставленной цели. Вот ты возьми своего друга Мишку Шохина. Ведь он ради своей карьеры по головам людей будет идти и не остановится. А сколько таких беспринципных, как твой Мишка?

Василий терялся в догадках: зачем и для чего Мишка приходил в обеденный перерыв в удаленную от чужих глаз комнату и терпел язвительные замечания старика? Ведь прекрасно знал, что Кузьмич его недолюбливает. Предлог-то был: поиграть в домино. Но обычно люди проводят время в приятной для себя компании. А здесь Мишка выслушивал про себя такие нелицеприятные вещи. Василий обычно смеялся вместе со всеми доминошниками, но в душе все же поддерживал Мишку. И считал, что Кузьмич не объективен. Мишка протаптывал себе жизненную дорожку точно так же, как и многие его сверстники.

Родители Шохина, простые инженеры, вряд ли бы смогли помочь ему достичь каких-либо высот на трудовом поприще. Да и талантами особыми Бог его не одарил. Вот Мишка и приспосабливался к реалиям жизни, и старался брать от нее все, что мог.

— Молодец!

Василий, сравнивая себя с Мишкой, отчетливо осознавал, что такой целеустремленности в его характере просто не было.

Вскоре после окончания института, познав тяготы работы мастера механического цеха одной незатейливой шараги и окончательно разуверившись, что это именно то, что предназначено ему судьбой, Мишка бежал в лоно науки, при этом не забыл на заводе вступить в кандидаты в члены Коммунистической партии. В институте он грамотно использовал свои преимущества перед новыми коллегами. Молодых и не только молодых кандидатов и членов партии из числа научных работников в научном учреждении было не так много. Их прием ограничивают, чтобы соблюдать процент интеллигентной прослойки. Мишка со своей обоятельной внешностью комсомольского вожака, развернул в институте бурную деятельность: сдал кандидатский минимум, выступал на партийных собраниях, подружился с сыном начальника института и его окружением. Строил, как мог свою дорогу счастья и благоденствия. Строил не безуспешно, на зависть многим. Вот и Кузьмич при каждом удобном случае подтрунивал над Мишкой.

Но Василий, как и многие, тянулся к старику, и в минуты печали и тревог шел к нему за советом. Шел отогреть сердце, освободиться от жгучей боли и сковавшего душу льда людской злобы. С ним было тепло и уютно, и Василий, чтобы отогнать душившие его спазмы ревности, решил сегодня немного посидеть и послушать, о чем же сегодня будет полемика между Мишкой и Кузьмичом.

Мишка, громко хлопнув тяжелой стальной дверью, ворвался в комнату за минуту до начала обеденного перерыва. Запыхавшись от бега, он хотел было Кузьмичу предложить свои услуги партнера в игре. Но Прокоп Кузьмич опередил его желание:

— Двигайся, Иван, будешь со мной сегодня играть.

Иваном Кузьмич звал своего друга и соседа по квартире Ивана Митрофановича. Тихий, скромный, ничем не приметный трудяга работал на экспериментальном участке и был на несколько лет моложе Кузьмича.

— Пусть молодежь потягается со стариками…

— Вечно ты, Кузьмич, как старый революционер, оппозиционные структуры создаешь, — вступил в полемику расточник Юра Уткин. Ему было чуть за сорок, но из-за больших габаритов и весомости он причислял себя к старшему поколению. Да и все уже давно его звали по имени отчеству Юрий Саныч. Ему это определенно нравилось, поэтому после слов приветствия, он обычно знакомому как бы предлагал свои услуги:

— Жалуйся.

— Давай, давай верти костяшки, как следует, революционер.

Однако грань в словесной перепалке между собой Кузьмич с Юрой Уткиным не переступали. Кузьмичу это было неинтересно, а Юрка авторитетного оппонента побаивался.

Василий подошел и сел рядом с Мишкой на длинную деревянную скамейку, когда игроки уже по разу громкими ударами по столу обусловили свои ходы. Вскоре подошел и Коля Брагин — инженер-технолог, приятель Мишки Шохина.

— Васек, давай с тобой войдем следующими? — предложил он, оповещая играющие команды, что игра идет на вылет.

Василий утвердительно кивнул.

— Ты, что же Мишка теперь у нас член?!.. — ядовито произнес Кузьмич и, внимательно разглядывая костяшки домино, умышленно сделал длинную паузу, раздумывая над ходом. Наконец, громко опустив одну из них на стол, завершил вопрос: — Коммунистической Партии Советского Союза?

Мишка от неожиданных и неприятных ассоциаций вздрогнул, но, услышав вопрос до конца, расслабился и отрапортовал:

— Еще только кандидат, но надеюсь скоро стать полноправным членом партии.

— Пол-но-прав-ным?.. — в вопросе Кузьмича послышалась большая доля сарказма. — Ну, и дурак!

Кузьмич ударил по столу следующей костяшкой.

— Почему же это дурак? — Мишка просил разъяснений, потому как считал свой шаг вступления в партию одним из самых удачных мероприятий в жизни.

— Потому и дурак, что этого не понимаешь… — Кузьмич сделал еще одну интригующую паузу, будто захваченный перипетиями игры, но все же не заставил себя долго ждать и добавил: — Какой же умный добровольно будет записываться в сатанисты? Ладно бы, тебя туда силком тянули. Можно было понять. А так дур-рак да и только…

Кузьмич вновь ударил костяшкой о стол.

— Ты ведь хочешь весь мир обмануть, а получается всегда так, что обманываешь ты самого себя.

— Ты, что же, Кузьмич считаешь, что у нас третья часть населения в стране дураки? — Мишка старался достойно противостоять проискам оппонента.

— Да, что ты, окстись… Если бы у нас только треть была дураков, нам бы жилось легко и радостно… А так от полнейшей дури тоска.

— В чем же дурь, Кузьмич? В том, что порядочные люди объединяются?

— Порядочным людям незачем объединяться… Порядок, прежде всего, в душе человека… Им партийная дисциплина не нужна. Она у них в сердце и голове. А в твоем сборище у каждого есть потаенный смысл. Вы его друг от друга в глубине души прячете, врете сами себе через слово и других заставляете жить по вашим правилам. Какой уж здесь порядок может быть?

— Кузьмич, а ты не боишься, такие разговоры вести? Можно за крамолу попасть в места не столь отдаленные…

— Можно, только я-то жизнь свою уже прожил, а тебе еще жить да жить. Дуракам поверь, только в сказках хорошо… Ты вот записался в сатанинскую партию, не отдавая себе отчета, и думаешь, что это пойдет тебе во благо. Но ты ошибаешься, можешь даже в этом не сомневаться.

— Время нас рассудит, Кузьмич, — Мишка больше не хотел вступать в полемику, и уж тем более ссориться со стариком. Но и сдаваться не хотел. Он ведь шел в партию по убеждению.

— Так оно нас уже рассудило.

— Каким же образом?

— А таким… Рыба!… — Кузьмич громко ударил костяшкой по столу.

— Считай, что у тебя осталось.

— Да, ладно тебе, Кузьмич, будя над мальцом изгаляться, — вступился за Мишку Иван Митрофанович.

После Мишкиных угроз в адрес Кузьмича он почему-то сразу подумал о семье, о детях, о своем будущем и вовсе не хотел никаких в жизни осложнений. Его все в этой жизни вполне устраивало. Дача, машина есть. Крыша над головой есть. Что еще человеку нужно?

— Ты сиди и варежку не разевай. Покуда тебя не спрашивают. А то будет тебе ладно… Эти обезьяньи выкормыши партбилетами прикроются и мнят себя хозяевами жизни… Вот ты его спроси: от кого произошел человек? И что он тебе на это ответит?

— Да, не слушай ты его? — обратился к Мишке побледневший от чрезмерного волнения, Иван Митрофанович.

— Я пойду, пожалуй. А то мне еще инструмент надо подготовить.

— Сиди, — остановил его Кузьмич.

— Да нет уж, лучше пойду.

— Сиди! — повысил голос старик.

— А какая разница, Кузьмич, от кого произошел человек? — уступая свое место Коле Брагину, спросил Юрий Саныч.

— Вот именно, — вторил ему Мишка, намереваясь уступить место Василию. Но Вася жестом предложил ему оставаться на месте и играть.

— Ведь самое главное не кто ты, а какой ты… — Мишка тщательно перемешал домино, отобрал себе для игры семь костяшек и, разглядывая их, продолжил: — Мы ведь с тобой, Кузьмич, к единому мнению в этом вопросе все равно никогда не придем. Для тебя научные открытия ученых мирового уровня ничего не значат.

Мишка закончил свою тираду язвительным замечанием в адрес старика.

— Ученых мирового уровня… — Кузьмич положил свои костяшки на стол: — Смотри каких слов-то нахватался, чтоб дурь свою прикрыть, будто с ними в один ряд записался… А книжки, не боись, мы не меньше тебя читаем. И если для тебя, и таких, как ты, нет разницы, кого считать своими предками, для меня это вопрос первостепенный, потому как ответ на него и определяет нашу жизнь.

— Это, каким же образом!?

Конец ознакомительного фрагмента.