Отравленная жизнь

Нази Дагас, 2023

Каныкей в доме мужа живется очень несладко. Муж давно перестал видеть в ней женщину, а его родня относится как к прислуге. В один из дней ее однообразные будни взрываются рядом смертей, которые переворачивают жизнь и вынуждают бежать из дома. Пытаясь во всем разобраться, она случайно раскрывает неприглядный семейный секрет, который, возможно, и стал спусковым крючком для всех этих страшных событий.

Глава 3. Жертва обстоятельств

Не может пищевое отравление выглядеть так! Не может. Пищевое отравление иногда приводит к смерти, но это, как правило, не происходит мгновенно. Почему никто из них не позвонил в скорую? Зуура всегда внимательно и, можно даже сказать, слегка фанатично следила за своим здоровьем — у нее была своя медсестра, которая то и дело колола ей какие-то препараты, витамины и ставила капельницы, в холодильнике хранился полный арсенал лекарств против, наверное, всех болезней мира, она при каждом мало-мальски опасном на ее взгляд недомогании сразу била во все колокола и принималась звонить в скорую. Ну не могла свекровь спокойно лежать и ждать, что пройдет само по себе, не таким она была человеком — значит, просто не успела. И Айдар не успел. Они умерли слишком быстро, возможно, даже не успев ничего осознать.

Каныкей вспомнила отрывок из криминальной хроники, под которую любила засыпать. Человек умирает мгновенно только от отравления ядами! Если это было обычное отравление, Зуура непременно вызвала бы скорую при первых же симптомах — Каныкей знала это точно.

Муж со свекровью отравлены каким-то ядом! И дядя думает, что это дело рук невестки, что узнав о второй жене и впав в ярость, она убила Айдара и Зууру. А сотворив это злодеяние, спокойно ушла к подруге, чтобы утром вернуться и сделать вид, будто шокирована произошедшим. О, Кудай, ее ведь теперь посадят! На 10 лет, нет, на 20 или сколько там дают особо опасным преступницам? Дядя даже разбираться не станет и просто упрячет ее за решетку. Он ведь так и заявил ей сегодня. Никто не будет искать настоящего убийцу. Зачем, если все можно свалить на нее, беззащитную сироту? Она отправится в тюрьму и больше никогда не увидит дочь — Чынтемир это легко устроит…

Айгерим вырастет сиротой и одноклассники будут гнобить ее, называя дочерью убийцы. И как с таким клеймом на репутации она замуж потом выйдет? Вся ее жизнь будет отравлена. Каныкей содрогнулась: она готова вынести что угодно, но только не это.

Решение было принято молниеносно.

Она прислушалась: приглушенный голос Чынтемира доносился со второго этажа, он был занят каким-то серьезным разговором. Недолго думая, Каныкей выскочила в прихожую, быстро обулась, схватила куртку, шарф и солнцезащитные очки Бемы, тихонько отворила входную дверь и выбежала во двор, поспешно одеваясь на ходу. На ее счастье, окна в комнате Чингиза смотрели на задний двор.

Дверь, чтобы не привлекать внимание дяди подозрительным шумом, она оставила открытой. Страх пронзал каждую ее клетку, сковывал мышцы, но в то же время придавал сил и скорости. Внутренний голос то кричал и паниковал, то бормотал молитвы о спасении, приглушив в ней все чувства, кроме верещавшего на полную громкость инстинкта самосохранения. Каныкей трясло, как осенний лист на ветру, колыхающийся перед неизбежным падением, казалось, что дядя вот-вот выскочит вслед за ней, схватит и грубо потащит в дом. А потом прибудет милиция и ее повезут в СИЗО.

За спиной раздался шум. Каныкей вздрогнула, опасливо оглянулась и облегченно выдохнув, ринулась к воротам. Это был всего лишь соседский кот, бродивший по железной крыше сарая. Порывистый ветер злобно обдал ее лицо морозным дыханием. Тяжёлые, сизые облака нависали над Бишкеком, грозясь осыпать его снежной крупой, забелить улицы, запрятать людей в дома и покрыть все вокруг ледяным одеялом сурового величия. Воздух был холодным и острым, режущим дыхание на короткие, прерывистые всплески.

Каныкей не представляла, куда идти и где прятаться. Свой телефон она так и не нашла, денег с собой не было, а куртка оказалась слишком тонкой для студеной январской погоды. Но ей повезло. У соседского дома стояло такси. Высадив пассажиров, серая «Соната» стала неспешно разворачиваться, намереваясь уехать. Поблагодарив небеса, она подбежала к машине, открыла дверь и резво запрыгнула в теплый, пахнущий кожей и резкими женскими духами салон. После чего боязливо оглянулась и с облегчением убедилась, что погони за ней нет. Пока капризная Фортуна была на ее стороне.

— Байке¹⁵, извините, что ворвалась в вашу машину, но у меня дочка заболела! — сходу придумав причину, умоляющим тоном обратилась к удивленному ее наглостью водителю. И мысленно трижды сплюнула за левое плечо, чтобы ненароком не накликать реальную болезнь на Айгерим. — Пожалуйста, отвезите меня к ней! Я заплачу, сколько скажете…

Водитель оказался приятным, добродушным дядькой, который искренне ей посочувствовал и даже не взял денег, когда они подъехали к месту работы Бермет. Каныкей попросила подождать, пока ее подруга выйдет и расплатится.

— Плохо, когда болеют дети. Беги, доченька, к своему ребенку, денег с тебя я не возьму, мне все равно по пути сюда было, — по-отечески ласково сказал он ей.

Каныкей понимала, что милиция во главе с Чынтемиром первым делом приедет к дому Бемы, а следом и к месту работы подруги, но ей нужны были деньги, чтобы снять где-то жилье и чем-то питаться, пока она будет скрываться. «Скрываться» — женщина перекатила во рту это слово, словно пытаясь распробовать его по-новому, свыкаясь с ним, как с частью своей теперешней жизни. Раньше она слышала его только в фильмах, но если в мире больших экранов оно имело оттенок приключения, звучало как вызов, как приглашение к просмотру захватывающих кадров, то в реальности было чем-то гораздо большим и жутким. Оно означало, что Каныкей стала преступницей.

Сколько времени она сможет продолжать эту игру в прятки с судьбой? Как долго у нее получится уклоняться от цепких рук правосудия? Ответы на эти вопросы она откладывала в сторону, подобно ненужным вещам, не желая вглядываться в их мрачные глубины. Одно знала точно — все это делается ради дочери. Еще вчера Каныкей ощущала себя забитой, не способной на смелые поступки домохозяйкой, но когда дело коснулось благополучия Айгерим, ее малютки, ее крови и плоти, она словно обнаружила в себе потаенный запас храбрости, резервный аккумулятор сил и энергии, и не была намерена сдаваться.

Бермет работала в банке, где всегда полным-полно людей, а Каныкей очень не хотелось, чтобы ее тут видели. Ее появление в солнцезащитных очках непременно привлечет всеобщее внимание. Какой дурак, вернее, дура, додумается зайти в помещение, да еще и зимой, в темных очках? А если снять их, будет только хуже — посетители банка начнут пялиться на фингал и обязательно запомнят его обладательницу. Поэтому она попросила у проходящей мимо девушки телефон, набрала номер Бемы, не забыв похвалить себя за хорошую память, и позвала подругу на улицу.

Бермет появилась спустя долгих 15 минут, которые показались Каныкей вечностью. Она все это время заметно нервничала, то и дело оглядывалась по сторонам, вздрагивала от громких звуков, чем успела привлечь к себе внимание двух женщин, стоящих в очереди к банкомату — они принялись с любопытством ее разглядывать. Ей пришлось повернуться к ним спиной и дьявольским усилием заставить себя успокоиться. Она не может себя так глупо выдать — слишком многое поставлено на карту.

— Каныкей? Что случилось? — раздался за спиной голос подруги. Она выбежала на улицу без шапки в накинутом поверх теплого брючного костюма светлом пальто. Платиновые волосы были уложены красивыми волнами, лоб скрывала стильная косая челка, которая очень ей шла.

Бермет не была красавицей в истинном понимании этого слова, однако, умела выгодно подчеркнуть черты удачным макияжем, а вкупе с точеной фигурой и женственностью, сквозившей в каждом ее движении, могла сойти за очень привлекательную особу. Каныкей порой ловила себя на мысли, что завидует подруге. Но сейчас ей было не до оценки внешнего вида Бемы. Она схватила подругу за руку и увела подальше от толпившихся у банкомата людей. Так, чтобы не было слышно, о чем они говорят.

— Бема, я в беде! — с отчаянием проговорила она, когда они отошли на безопасное расстояние. — Я сегодня вернулась домой и нашла Айдара и кайнене мертвыми. Их кто-то отравил…

— Что? Мертвыми?! — заорала Бермет, но тут же спохватилась и прикрыла рот рукой. Осторожно посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, не услышал ли кто, и продолжила уже тише. — Кто их отравил? Чем? За что? Когда?

— Да не знаю я! Но дядя уверен, что это сделала я. Он чуть не задушил меня, кричал, что посадит надолго. Пока он по телефону с кем-то разговаривал, я тихонько собралась и сбежала… Но у меня нет денег, мне некуда пойти, да еще и телефон куда-то подевался — нигде его не нашла. Меня ищут… Мне нужна твоя помощь, Бема!

— Он обвинил тебя? — округлила глаза Бермет. — Но… это сделала… не ты, так ведь?

— Ты что с ума сошла? — возмутилась Каныкей, — Зачем мне было их убивать? Я же сказала тебе вчера, что приму все их условия ради дочери! Если меня посадят, Айгерим останется сиротой — зачем бы я на это пошла?

— Ну да, логично. Извини, я просто хотела убедиться, что это не ты…

— Мне нужны деньги, Бема, чтобы где-то спрятаться, — перебила ее Каныкей, нервно оглядываясь, ей казалось, что милиция уже совсем близко. — Дай мне взаймы, сколько сможешь, пожалуйста! Я верну, как смогу! Мне больше не к кому обратиться, сама знаешь.

— Я-то займу, но куда ты пойдешь? Где будешь скрываться? Ты ведь не сможешь делать это вечно, — Бермет нахмурилась. — Подожди… Ты сказала, что их отравили. Чем?

— Не знаю, но кайнене даже не успела в скорую позвонить, а с учетом того, что у нее была вечная паранойя на теме здоровья — значит, она умерла слишком быстро. И дядя тоже неладное заподозрил, раз начал сразу искать виноватых. Значит, это какой-то яд, Бема, яд! Мышьяк или что-то еще…

— Но ведь надо же как-то доказывать свою невиновность, а не сбегать и прятаться! Давай подумаем, кто мог это сделать и за что…

— Нет, Бема, ты не понимаешь! Дядя открытым текстом обвинил меня, сказал, что они сделают сегодня вскрытие, и если отравление подтвердится — он меня посадит! Он же меня ненавидит! Сколько раз говорил Айдару, что я ему не пара, что у меня плохая наследственность, что я дочь алкашей. Никто за меня не заступится, никто, понимаешь? Меня посадят на лет 15-20 точно… Нет, уж лучше я где-нибудь спрячусь, я что-нибудь придумаю, ради дочери я буду сильной! А насчет того, кто их отравил — я не знаю, кто и зачем это сделал. Не знаю! — последние слова Каныкей почти выкрикнула, она была близка к истерике.

— Тсс, давай не будем привлекать к себе внимания, хорошо? — Бема взяла ее ледяные руки в свои. — Ко мне ты пойти не можешь, сама понимаешь, там тебя сразу найдут. Давай подумаем, что можно сделать…

Она на минуту задумалась, а затем обрадованно воскликнула:

— Ты можешь пойти к одной моей знакомой! Я ей помогла недавно с отсрочкой по кредиту и она была мне очень благодарна, настоятельно просила обращаться к ней в случае чего. У нее тебя никто искать не станет, и ты сможешь пересидеть там пока… Пока мы что-нибудь не придумаем.

— Спасибо тебе, Бема, спасибо просто огромное! Как хорошо, что ты у меня есть! — Каныкей прослезилась и с благодарностью сжала руку подруги.

— Не спеши благодарить, надо еще с ней договориться. На, держи пока тысячу, — она вытащила из кармана пальто хрустящую купюру. — Я сейчас схожу за телефоном и кошельком, договорюсь со своей знакомой и дам тебе еще 5 тысяч сомов. Больше дать не смогу, прости, я на мели.

— Да мне этого хватит на первое время, а потом я что-нибудь придумаю! Спасибо, Бем!

Бермет вернулась в банк, оставив Каныкей в плену беспокойных мыслей. Она лихорадочно искала выход из запутанной ситуации. Что люди делают в таких случаях? Как спасаются? Знакомая Бемы может и согласится приютить ее, ну а дальше что? А если откажет? А если сдаст милиции? Мозг обдумывал разные варианты событий, но непрошеными гостями в голову приходили лишь образы киногероев, чьи истории неизменно оканчивались хэппи-эндом. Эти выдуманные сюжеты резко контрастировали с ее суровой реальностью, в которой исход был далеко не так очевиден.

Тяжкие размышления прервал громкий гудок патрульной машины, приближавшейся к банку. Грозный, требовательный сигнал прозвучал как приговор, который не оставлял выбора. Каныкей обмерла от страха, а потом неуклюже заметалась, не зная куда бежать. Ткнулась было в банк, но подумав, что там ее уж точно схватят, развернулась и быстрым шагом пошла в сторону оживленного проспекта, надеясь затеряться в толпе. Отойдя на некоторое расстояние, она обернулась и увидела, что патрульная машина остановилась у здания банка, выпустив наружу двух мужчин в форме.

Промозглый ветер тем временем все крепчал, науськивая небо обрушить свою зимнюю ярость на землю и вот уже, словно повинуясь его увещеваниям, с небес стали падать первые снежинки. Каныкей плотнее запахнула воротник куртки и поправила сбившийся с головы теплый шарф. Ее знобило — то ли от холода, то ли от страха, а может, и от всего сразу. Пока она раздумывала, что же делать дальше, рядом остановилась маршрутка, из которой стали выходить люди. Недолго думая, она ворвалась в теплое лоно микроавтобуса и с мимолетным удовольствием обнаружив, что он полупустой, прошла в самый конец и села на свободное сиденье.

Солнцезащитные очки мигом запотели и, убедившись, что никто не обращает на нее внимания, Каныкей сняла их и протерла концом шарфа. Взглянув в их отражение, она обнаружила, что отек под глазом спал — спасибо куриному филе! — но зато на этом месте теперь красовался уродливый багровый фингал. Она вновь водрузила очки на нос и погрузилась в невеселые думы.

«Поеду-ка в микрорайоны, там никто из родственников и знакомых не живет, и меня, скорее всего, не станут искать в той части города. О, Кудай, помоги мне, пошли спасение! Не ради себя прошу, а ради дочери!» — мысленно взмолилась Каныкей. Никто из людей не мог сейчас ей помочь, поэтому она уповала только на Бога.

Убедившись, что маршрутку не преследует патрульная машина, она немного успокоилась и откинулась на жесткую спинку сиденья.

— Кто же это сделал и зачем? — в сотый раз задала себе один и тот же вопрос. Отравление, как часто говорили в криминальных хрониках на YouTube, — чаще всего женский способ убийства. Неужели это сделала женщина? Но кто? И за что? Очевидно, это было сделано после ее ухода, вечером или ночью — Айдар и Зуура были слишком холодны… или умершие люди сразу остывают? Каныкей этого не знала. Может это сделала еще одна обиженная Айдаром женщина? А Зууру убрали как свидетеля? Если это так, то что такого страшного он сотворил, что она решилась на убийство? И неужели на свете есть женщина, которую Айдар сумел обидеть сильнее, чем собственную жену? Каныкей горько усмехнулась. Все щедрые порции унижения и ругани, приправляемые побоями, доставались только ей…

Что же ей делать? Органы, наверняка, уже объявили ее в розыск и сейчас рыщут по всем знакомым и родственникам. Боже мой, Айгерим… Ее маленькая, сладкая доченька. Когда теперь они увидятся? При мысли о дочери слезы, которые она так старательно сдерживала, хлынули из глаз. А следом пришло запоздалое осознание того, что Айдара больше нет. Спасаясь от мести Чынтемира и гнева правосудия, думая о собственном спасении и судьбе дочери, она как-то умудрилась позабыть о том, что мужчина, которого она любила, мертв. Что мужчина, с которым она прожила шесть лет, моментами радостных, местами горестных и несчастных, убит чьей-то безжалостной рукой на собственной кухне. Любимое лицо изуродовано маской смерти, а красивые глаза распахнуты навстречу вечности….

Айдара больше нет. А она лишена даже возможности проводить его в последний путь.

Во что в один миг превратилась ее жизнь? Ее размеренная, спокойная жизнь, где дни были так удивительно похожи друг на друга. Где она была обычной домохозяйкой, да пусть и несчастной (но какая замужняя женщина, живущая со свекровью, может назвать себя счастливой?), ласковой мамой и хорошей женой. Ее привычное существование в один миг превратилось в дымящиеся руины. Все, что казалось вечным, неизменным и стабильным, сгорело дотла, оставив после себя лишь тлеющие обломки прошлого. И в один миг ничем не примечательная домохозяйка стала преступницей, которую разыскивает милиция.

А Айдара больше нет…

Каныкей стала вспоминать счастливые моменты их супружества, прикосновения его рук, его объятия, его смех, и ее захлестнуло невыносимой горечью утраты. Душа кричала от отчаяния, мечтая развернуть время вспять, вернуть те мимолетные мгновения, когда они были счастливы, желая отменить его неожиданную и такую раннюю смерть. Душевная боль казалась настолько нестерпимой, что отвернувшись к окну, она затряслась в беззвучных рыданиях. Очки пришлось снять. Невидящим взглядом смотрела она в запотевшее окно, а сердце ее исходило болью.

Маршрутка тем временем прибыла в южные микрорайоны. Каныкей утерла слезы шарфом, нацепила очки и сошла на остановке. На улице вовсю шел снег, ветер вдоволь порезвившись, утих и увел за собой пронизывающий холод.

Каныкей прошла мимо будки с фастфудом, окутанной облаком восхитительных запахов, и только сейчас поняла, что дико голодна. Но купить себе еды не могла, на те деньги, что дала ей Бермет, она решила снять квартиру на сутки. Шататься по улицам и дворам, привлекая к себе внимание, ей не хотелось. Цен на посуточные квартиры она не знала, но полагала, что тысячи сомов ей хватит. Вот только незадача — где найти людей-то, что квартиру ей сдадут? Телефона у нее нет, а стучаться в двери и спрашивать — как-то боязно.

Войдя во двор четырехэтажного дома 104-й серии, она уселась на скамейку, предварительно смахнув с нее рукавом снег и стала обдумывать свои дальнейшие действия. Из приоткрытой форточки квартиры на первом этаже доносились умопомрачительные запахи и аппетитное шкворчание масла — кто-то жарил картошку. Каныкей сглотнула и поспешила к соседнему подъезду — когда так вкусно пахнет, ни о чем кроме еды думать просто невозможно.

Соседняя лавочка оказалась уже занята школьником лет 14-15, который с энтузиазмом гонял на телефоне в танчики.

«И чего ему дома не сидится в такую погоду?» — подумала Каныкей, присаживаясь на другой конец холодной скамьи. Немного подумав, все же решила его расспросить.

— Мальчик, — обратилась она к подростку. Тот нехотя оторвался от экрана телефона и воззрился на нее с некоторым раздражением за то, что так бесцеремонно оторвала его от игры, — ты не знаешь, кто-нибудь в этом доме не сдает квартиру посуточно?

Подросток на секунду задумался:

— Ммм, не знаю… Кажется, нет, — и снова нетерпеливо вернулся к боям, разворачивающимся на экране.

Каныкей встала, собираясь попытать удачу в другом месте, как вдруг школьник, не отрывая взгляда от телефона, сказал:

— Роза апа с нашего подъезда сдает. Но не квартиру, а комнату. У нее двушка и в одну комнату она пускает людей за деньги. Мужчины у нее останавливаются иногда, но, в основном, женщины…

Каныкей обрадовалась, вот же повезло!

— А в какой квартире она живет?

Роза апа открыла дверь после первого же звонка, словно поджидала гостью за дверью. Это была энергичная, поджарая женщина с короткими волосами, полностью выбеленными сединой.

— Да, комната как раз свободна. Ты с кем? Одна? В командировку что ли приехала? Нет? А с какой целью? — стала бомбардировать она вопросами Каныкей, подслеповато щурясь и разглядывая ее с головы до ног. — Я почему спрашиваю-то? Мне тут мошенницы и девицы легкого поведения не нужны. Я живу одна, но сын у меня бизнесмен, крутая шишка, если кто что-то со мной сделает, он быстро их найдет и накажет! Паспорт есть у тебя?

На этом вопросе Каныкей впала в ступор. Паспорт она в спешке оставила дома, не до того ведь было! И как теперь быть? Не ночевать же на улице в такой холод! Она подумала и решилась.

— Роза апа, меня муж избил и из дома выгнал, — она сняла очки и наклонилась к лицу пожилой женщины, чтобы та смогла разглядеть фингал. Слезы снова полились из ее глаз. — Без телефона, без паспорта, в зимний холод! А мне пойти некуда, сирота я… Впустите меня, пожалуйста, на одну ночь!

— Ладно, входи, — сжалилась женщина и посторонилась, пропуская Каныкей в квартиру. Квартирка оказалась маленькой, чистенькой, с «бабушкиным» ремонтом (видимо, сын у хозяйки пока что не слишком успешный бизнесмен) и старой, видавшей виды мебелью. Однако, после снегопада на улице, здесь было по-особенному уютно и тепло.

— Деньги-то хоть есть у тебя? Я людей бесплатно не впускаю, — будто оправдываясь, пояснила Роза апа.

— А за сколько вы комнату на сутки сдадите? У меня всего 1000 сом в кармане.

— За столько и сдаю, — заметно обрадовалась пожилая женщина. — Ну, доченька, проходи, покажу тебе твою комнату.

Комната оказалась небольшой, заставленной мебелью, но по-своему милой. Каныкей показалось, будто она попала в прошлое — такой здесь царил «советский» антураж. На стене висел тот самый красный ковер из детства, разложенный диван был застелен цветастым покрывалом, а в углу примостился трельяж времен СССР с невысокой тумбочкой, на которой выстроились ряды каких-то баночек и склянок. Завершал обстановку старинный шифоньер цвета темного дерева.

Время здесь будто остановило свой бег, казалось, что на дворе не технологичный и беспокойный 2023-й, а винтажные 90-е. И Каныкей не 32, а снова 7, скоро вернется с работы ее мама, снимет и повесит на крючок свою модную болоньевую курточку, они поужинают вкуснейшей каттамой¹⁶, включат магнитофон и будут хором напевать уже знакомые наизусть песни. А потом она заберется под стеганое одеяло, набитое овечьей шерстью, и заснет крепким, беззаботным сном, в котором не будет смертей, преследования и животного страха…

— Сейчас дам тебе чистое постельное белье, — раздался за спиной голос хозяйки, оторвав Каныкей от мыслей о счастливом детстве, — но сначала дай мне себя сфотографировать, я сыну твое фото отправлю на всякий случай. Я человек пожилой, вдруг ты меня по голове чем-нибудь ударишь, заберешь мой телевизор и сбежишь. Я же тебя не знаю и паспорта у тебя нет!

Каныкей нехотя вернулась в полное невзгод настоящее. К горлу при мысли о маме подступил комок, в глазах защипало.

— Конечно, апа, фотографируйте, — согласилась она, молясь про себя, чтобы сын этой милой бабушки не оказался связан с органами или не был знакомым дяди ее мужа.

Роза апа тем временем надев очки и смешно отставив вперед руку с телефоном, чтобы лучше видеть экран, пару раз щелкнула камерой и удовлетворенно кивнула. Теперь можно не бояться за телевизор. А затем спохватилась:

— Ой, доченька, а ты хоть что-нибудь ела сегодня? Замерзла наверное, смотри вон на улице что творится!

Каныкей хотела было отказаться, но при мысли о еде, у нее начало отчаянно сосать под ложечкой, а живот предательски заурчал.

— Я не ела ничего с утра, — призналась она, сгорая от стыда. Денег у нее не было, а напрашиваться на обед к незнакомой женщине было жутко неудобно.

— Айи, байкушум десе¹⁷, пойдем на кухню, накормлю тебя и лицо твое полечим заодно. Смотри, худая какая — кожа да кости, несладко, видимо, с мужем жилось! — с этими словами сердобольная женщина провела ее на кухню, усадила за стол и стала хлопотать у плиты. Кухня тоже являла собой отголосок советского прошлого: голубая тумбочка с двумя створками и выдвижным ящичком сверху, маленькие кухонные шкафчики со стеклянными дверцами, за которыми выстроилась рядами такая же старинная посуда, холодильник «Бирюса», стол и две деревянные табуретки.

Первым делом хозяйка разлила по пиалам горячий, свежезаваренный чай. Следом на столе появилось дымящееся блюдце с наваристым говяжьим шорпо¹⁸, в котором виднелись аппетитные куски мяса и две картофелины. К шорпо прилагались румяные самсы с кусочками курицы и мелко порубленным, сочным луком. Каныкей с жадностью набросилась на еду, ей казалось, что она никогда не ела ничего вкуснее. Были позабыты на время все невзгоды, Айдар, убийство, побег — была только божественно вкусная еда, горячий чай и уютная кухня, за окном которой лютовал январь и кружились в затейливом танце снежинки…

Пока они пили чай с абрикосовым вареньем и хозяйка колдовала над ее лицом, намазывая на фингал какую-то чудодейственную мазь, Каныкей рассказывала о себе. Пришлось придумывать, изворачиваться и врать, но чего не сделаешь ради спасения! Тем более, для нее это было не впервой: за шесть лет семейной жизни она ни разу не проболталась, не выдала случайно свою тайну — ни мужу, ни свекрови, ни даже Бермет — что-что а контролировать и отслеживать поток своих слов она умела. Нет, не врала им, а просто утаивала некоторые факты своей биографии — так было нужно. Во имя спасения. Во имя лучшей жизни.

После сытной еды и чая на Каныкей резко напала сонливость. Пережитые ужасы дали о себе знать — организм устал и требовал перезагрузки. Поэтому вымыв посуду и горячо поблагодарив радушную хозяйку за вкусную трапезу, она отправилась спать, пообещав себе подумать обо всем после пробуждения.

Проснулась она далеко за полночь. За окном низко висела луна и было светло от выпавшего снега. Старинный советский будильник показывал два часа ночи. Каныкей тихонько пробралась на кухню — ей жутко хотелось пить, — и стараясь производить как можно меньше шума, заварила себе чай. На цыпочках прошмыгнула в свою комнату, забралась под теплое одеяло и прихлебывая горячий чай, стала думать. После долгого сна нервы ее были уже не столь оголены, и появилась возможность поразмышлять над ситуацией без паники и слез.

Итак, Айдар и Зуура мертвы. По мнению Чынтемира, отравила их Каныкей. А что если дядя ошибся и это обычное пищевое отравление, а она в панике сбежала, выставив себя на посмешище? Нет, быть этого не может. Дядя много лет проработал в милиции, неоднократно сталкивался с убийствами, ну не мог он обвинить ее на ровном месте! Да и Каныкей не слышала, чтобы люди мгновенно умирали, съев что-то не то. Она содрогнулась, вспомнив вид мертвого мужа.

Если это действительно убийство, в интернете сегодня-завтра должны появиться посты с кричащими заголовками. Новостные паблики всегда оповещают своих подписчиков о подобных случаях. Надо завтра утром попросить у хозяйки телефон и зайти в Instagram. Если она объявлена в розыск, ей конец. Соцсети будут пестрить ее фотографиями, люди будут насылать на ее голову проклятья, и поимка преступницы для многих из них станет делом чести. Где это видано, чтобы женщина хладнокровно убивала мужа и свекровь, собственными руками делая дочь сиротой? Удел женщины — сохранять домашний очаг любой ценой, быть, когда нужно, слепой и глухой, терпеть ради детей. Но то, что сотворила эта преступница — немыслимо. А что если кыргызские женщины вдохновятся ее примером и начнут травить своих мужей и кайнжурт? Нет, эта злодейка должна быть наказана по всей строгости закона!

Каныкей словно уже видела гневные комментарии в духе «Посадить на пожизненное!», «Жаль, что в Кыргызстане нет смертной казни!», «Отдать бы ее на растерзание родственникам убитых!», «Она ответит перед Аллахом по всей строгости — если не в этой жизни, то на том свете!».

Нет, если объявят в розыск — ей не спастись. Куда она пойдет в такой холод? Где будет скрываться? Как будет доказывать свою невиновность? У нее нет денег даже на еду, не говоря уже об оплате услуг адвоката. Никто ей не поможет. Никто…

Хлипкое спокойствие покинуло ее. Где-то глубоко внутри стал нарастать животный ужас, грудную клетку сдавило так, что стало трудно дышать, тело вмиг ставшее ватным, охватила мелкая дрожь. Воздух внезапно стал густым и тяжелым, хоть ножом режь, и все вокруг вдруг показалось ей нереальным — и советский интерьер Розы, и шифоньер у стены, и даже собственная рука, которая дрожала так, что едва не расплескала чай из кружки, — словно Каныкей пребывала в длительном кошмарном сне. Ее захлестнуло волной паники, а голову заполонили мысли, одна тревожнее другой. На сегодня ночлег обеспечен, но что будет с ней завтра? К Бермет нельзя, попросить помощи не у кого, укрыться негде… Она не сможет долго прятаться. Ее схватят. Что будет с Айгерим?

Вспомнив о дочери, Каныкей взяла себя в руки. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, и уняв разбушевавшуюся тревогу, она прошептала:

— Ради Айгерим я буду сильной. Обещаю. Я просто так не сдамся. Не сейчас.

Она упала на подушку и стала тихонько напевать колыбельную, которую пела ей мама в моменты грусти и слез. Каныкей напевала ее всегда, когда на душе скребли кошки, а жизнь казалась серой и безрадостной. Бесхитростный мотив песенки уносил мыслями в детство, в светлую беззаботную пору, напоминал о теплых маминых руках и горячей родительской любви. Ритуал не подвел и сегодня: веки отяжелели и она погрузилась в крепкий сон без сновидений.

Проснулась она от дразнящих запахов, доносящихся с кухни. Пахло свежеиспеченным хлебом. Сквозь прозрачный тюль робко пробивалось солнце, за окном шумел город и казалось, что все грустные события остались во вчерашнем дне. Каныкей сладко зевнула, соскочила с дивана, подошла к окну и зажмурилась. Снег, лежащий повсюду — на козырьках подъездов, на ветвях деревьях, на земле — ослепительно сверкал под лучами солнца: девственно-белый, воздушный, еще не успевший подтаять и оскверниться грязью.

— Проснулась? — раздался с кухни бодрый голос хозяйки. — Идем завтракать! Будем пить чай со свежим хлебом и сметаной.

Каныкей улыбнулась и радостно потопала на кухню. Настроение, несмотря на безвыходное положение, было приподнятым.

Но за завтраком случилось то, чего она боялась больше всего.

Каныкей намазывала на горячий хлеб густую сметану, слизывая языком, как в детстве, подтаявшие капли, когда хозяйка, скроллившая ленту Instagram, внезапно воскликнула:

— Ты ж смотри, что творится! Очередное убийство, да еще какое!

Сердце Каныкей мгновенно перешло на скоростной ритм. Она хотела что-то сказать, но в горле разом пересохло, а язык будто прилип к небу. Ей казалось, что пожилая женщина слышит громогласные удары ее сердца.

— Молодая женщина убила мужа и свекровь и скрылась с места преступления, — громко зачитала шокирующую новость Роза апа, — милиция разыскивает подозреваемую. Смерть наступила в результате отравления цианистым калием. Вай-вай! Это же какой безжалостной надо быть, чтобы цианидом-то людей травить.

Каныкей мигом потеряла аппетит и отставила нетронутый кусочек хлеба в сторону. Руки ее слегка подрагивали.

— М-да… Бедная женщина, — невпопад ответила она, напряженно глядя в окно, и не решаясь посмотреть в глаза хозяйке квартиры.

Та вдруг замолчала, подняла голову и пристально взглянула на девушку из-под приспущенных на нос очков. Каныкей отвела взгляд от окна, встретилась глазами с пожилой женщиной и все поняла: Роза апа сопоставила факты и заподозрила неладное. Что теперь-то будет? Вызовет милицию? Поднимет крик и позовет соседей? Ударит ее сковородкой, как опасную преступницу?

Но хозяйка квартиры не спешила поднимать крик и бежать к соседям. Хвататься за сковородку тоже не стала. Она долго и внимательно изучала лицо Каныкей, а потом спокойно произнесла:

— Вот что, доченька, сходи-ка ты за молоком. У меня оно вчера закончилось, а так хочется чаю с молочком! Вот, возьми деньги. Магазин здесь за углом, повернешь направо и сразу его увидишь.

Каныкей все это время сидевшая как истукан, резко вскочила и со словами «Конечно, Роза апа, сбегаю», выбежала в прихожую. Надела куртку, обулась, схватила шарф и затворив дверь, ринулась вниз по лестнице. Сюда она больше не вернется. Надо спасаться. Бежать. Правда, не совсем понятен поступок старушки: она осознанно дала ей сбежать или просто хотела проверить? Скорее всего, второе: ведь невиновный человек спокойно сходит за молоком и вернется, а виновный сбежит. Не дождавшись Каныкей, женщина точно позвонит в милицию, и Чынтемир тут же примчится сюда на своей машине. Медлить нельзя.

Роза апа тем временем выждав полчаса и не дождавшись возвращения своей гостьи, взяла в руки телефон и набрала 102. Да, ей было жалко девушку — маленькая, тоненькая, беззащитная, да еще и сирота! Но она считала, что как бы ни было плохо и муторно, человек не имеет права отнимать жизнь у другого. А тут и вовсе у двух! Да и способ, смотри, выбрала какой коварный. Яд. Ладно, если бы напала на обидчиков с ножом в состоянии аффекта или защищалась бы, но нет же! Она раздобыла где-то цианид и хладнокровно подсыпала его в еду мужу и свекрови. Нет, такие жестокие люди не должны разгуливать на свободе!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

15

Байке — почтительное отношение к старшему, дядя (кырг.)

16

Каттама — слоенная лепешка из восточной кухни.

17

Айи, байкушум десе — Ай, бедняжка (кырг.)

18

Шорпо — мясной бульон (кырг.)