Отравленная жизнь

Нази Дагас, 2023

Каныкей в доме мужа живется очень несладко. Муж давно перестал видеть в ней женщину, а его родня относится как к прислуге. В один из дней ее однообразные будни взрываются рядом смертей, которые переворачивают жизнь и вынуждают бежать из дома. Пытаясь во всем разобраться, она случайно раскрывает неприглядный семейный секрет, который, возможно, и стал спусковым крючком для всех этих страшных событий.

Памяти моего отца Дагазиева Люшура, который искренне верил, что однажды я стану известным писателем, но так и не успел прочесть мою первую книгу…

Глава 1. День сурка

Последние шесть лет утро Каныкей начиналось одинаково: она вскакивала с постели за час-полтора до пробуждения мужа, собирала длинные черные волосы в тугой узел на затылке, повязывала голову платком и только потом выходила из спальни. Свекровь следила за этим строго: келин¹ не должна разгуливать по дому с непокрытой головой — это неуважение к старшим! И хотя во многих кыргызских семьях новоиспеченным невесткам разрешалось снимать платок спустя сорок дней после свадьбы, ее кайнене² придерживалась иного мнения. Она свято чтила традиции и яростно осуждала тех, кто пытался адаптировать их под современные реалии. Платок в ее глазах был символом замужества, олицетворением супружеской верности, знаком глубокого уважения к старшим. Ослушаться ее Каныкей не смела — супруг боготворил мать и требовал от жены беспрекословного ей подчинения.

Сегодня женщина по обыкновению проснулась рано. На часах было 6:00, но за окном еще стояла глухая январская ночь — морозная, стылая, не спешившая уступать очередь мягкому зимнему рассвету. А зимой он был непередаваемо, завораживающе прекрасен.

С каждой минутой красочное небо, эффектно контрастирующее с белым одеянием земли, переходит от сумрачного индиго к более теплым оттенкам розового и оранжевого, анонсируя скорый восход солнца. Снег, покрывающий величественные вершины Тянь-Шаня, встречает первые солнечные лучи, играя всеми оттенками белого и голубого, отражая и преломляя свет, словно драгоценные камни. От небесного великолепия сияет серебром покрывающий землю хрустящий снег, хочется молчать и запоминать каждый миг этого скоротечного явления, чтобы весь день потом вынимать фрагменты из дальних уголков памяти и раскрашивать ими серые будни.

Рассветом Каныкей каждый раз любовалась будто впервые. В такие моменты в ней пробуждались особые чувства, словно она стояла на пороге какой-то тайны, словно природа щедро делилась известным только ей секретом счастья и грядущего чуда, от чего сердце женщины наполнялось радостью, чистой и необъяснимой. Радостью, которой так не хватало в ее семейной жизни.

А потом Каныкей бежала на кухню — готовить завтрак для мужа. Делала она это каждый день на протяжении шести лет. В любом состоянии — с неважным самочувствием, температурой, невыспавшаяся. И даже на следующий же день после выписки с роддома. И даже после бессонной ночи с заболевшим ребенком. Причем даже если еда была в холодильнике, Айдар принципиально не подогревал ее сам, считая, что на то и существуют жены. Основоположницей традиции была его мать, которая всю свою жизнь вставала раньше мужа и сыновей, чтобы успеть собрать на стол к их пробуждению. Теперь эта обязанность перешла к невестке.

Первым делом Каныкей прибиралась на кухне — свекровь любила пить чай по ночам под поздние телепрограммы и никогда не убирала за собой. Стол был щедро усыпан подсохшими хлебными крошками, уставлен вазочками с сахаром, вареньем, конфетами, заставлен пиалами с остатками чая и молока. Затем принималась за приготовление завтрака, накрывала на стол, варила кофе и бежала будить мужа. Будить его нужно было в строго определенное время, попробуй упусти момент, и скандала не избежать. Опаздывая на работу, муж будет злиться, кричать, разбрасывать вещи, а она потом весь день будет чувствовать себя виноватой.

Сегодня она разбудила его вовремя. Айдар проснулся в приподнятом настроении, нежно поцеловал ее, что случалось в последние месяцы очень редко и даже попросил присесть и выпить с ним чаю, и это было уж совсем необычно с его стороны. Каныкей вспомнила, как в первые годы супружества они каждое утро просыпались раньше всех, чтобы выпить чаю или кофе вдвоем, пошептаться и обсудить все на свете, но потом эта милая традиция постепенно сошла на нет, затерявшись в череде нескончаемой рутины и быта. Муж стал завтракать в одиночестве, уткнувшись в неизменный телефон, а она накрыв на стол, занималась подготовкой его вещей.

«Неужели у нас все наладится? — радостно думала Каныкей, наливая себе свежезаваренный чай в большую белую кружку.

— И мы снова будем разговаривать, обниматься, смеяться… Холод уйдет из его глаз и он снова будет видеть во мне женщину, а не прислугу».

Она присела на стул рядом с мужем, взяла из вазочки шоколадную конфету и приготовилась к приятной беседе. Сначала она расспросит мужа о делах на его работе, затем они поболтают о дочери и возможно, даже успеют поговорить об их отношениях. Ей важно чувствовать, что он все еще любит ее как прежде…

Но муж не оправдал ее робких надежд. Получив сообщение, он уткнулся в телефон, разом позабыв о жене. Следующие 10 минут он яростно с кем-то переписывался, сердито клацая по клавиатуре и сопровождая виртуальный разговор гневными восклицаниями, а затем позвонил и стал зло отчитывать собеседника.

Каныкей мигом сдуло с кухни. Наученная горьким опытом, она старалась держаться подальше от мужа в такие моменты. Не важно, на кого он злился — подчиненные, братишка, друзья, мать — доставалось всегда ей, его супруге. Он мог придраться к чему угодно: не так посмотрела, не так приготовила, не то сказала, иногда это могла быть совершенно абсурдная причина для семейной ссоры, однако после нее молодая женщина неделю ходила с плотным слоем тонального крема на лице и крепко поселившимся в душе ощущением липкого страха.

Стараясь двигаться быстро и бесшумно, Каныкей погладила рубашку мужа, почистила его ботинки, подготовила пальто и вынесла в прихожую его рабочий портфель. А потом со смешанным чувством облегчения и легкого трепета смотрела ему вслед из окна. Как он, статный, высокий, элегантно одетый, направляется к своему автомобилю.

Она любила его и боялась одновременно. Ее подруга Бермет назвала это «стокгольмским синдромом». А после вопроса, что это значит, терпеливо разъяснила:

— Это нездоровая привязанность жертвы к своему мучителю. Такое, знаешь, искаженное проявление инстинкта самосохранения: жертва на бессознательном уровне считает, что симпатия к агрессору снижает риск быть убитой. В вашем случае тебе неоткуда ждать помощи, поддержки и поэтому кажется, что твоя жизнь зависит от Айдара. Он сначала срывается на тебя, а потом искренне просит прощения и вроде как раскаивается, так?

— Да, — помолчав, согласилась Каныкей, — вначале он чуть ли не в ногах валялся после побоев, приходил с цветами, водил в кино, в кафе, но в последние разы просто чмокнет в щечку, пробурчит «извини за вчерашнее» и… мы миримся.

— Ну вот! Вначале он преподносил тебе так называемую «конфету»: падал в ноги, заливал про чувства, извинялся за вспыльчивый характер и тем самым сажал тебя на психологический крючок. И ты в последующем, помня про эти редкие теплые моменты, начинала невольно сочувствовать ему, мол, он на самом деле то хороший, это я плохая, я ведь сама его довожу!

— Но и это вправду так: я сама его часто довожу. Я не такая жена, о которой он мечтал, я медлительная, местных обычаев не знаю, много чего не умею, часто делаю все не так. К тому же, сирота и бесприданница… И потом.. люблю я его сильно, Бема. Не представляю своей жизни без него. Поэтому и прощаю все.

— М–да… Стокгольмский синдром во всей красе: он ее бьет, за человека не считает, а она — «люблю, не могу, я сама виновата». Не обижайся, но ты тряпка, подруга! Запомни: какой бы паршивой хозяйкой ты ни была, это не дает ему права избивать тебя! Он может спокойно указать на твои недостатки, может поругать тебя, но не бить, алло! Неужели ты не понимаешь, что он просто садист и ему доставляет удовольствие издеваться над тобой? Защитить-то тебя некому!

— Ну допустим так, — начала злиться Каныкей, — и что ты предлагаешь? Что мне с этим делать? Чужую беду руками разведу, знаешь ли…

— Для начала можно попробовать найти работу. Удаленную, через интернет. Затем подкопить тайком денег, снять недорогое жилье или комнату и съехать вместе с дочкой от этой семейки Аддамс! Либо можете пожить у меня первое время.

— Как же просто это звучит! — горько усмехнулась Каныкей. — Но правда в том, что Айдар так просто меня не отпустит. Он так и сказал мне недавно: куда ты денешься, сирота детдомовская, хочешь уходи, но уйдешь одна, дочка со мной останется! Дядя у него влиятельный, они Айгерим у меня легко отберут и запретят с ней видеться, а кайнене воспитает ее в ненависти ко мне. Будет лить ей в уши, что я сама отказалась от нее, что бросила!

— Ничего, пусть только попробуют — мы всю общественность на ноги поставим! — начала горячиться Бермет. — Разместим в Instagram твою историю, обратимся к организациям, защищающим права женщин, к президенту, к Ассоль Молдокматовой, наконец! На мужа твоего заявление напишем за систематические побои! И добьемся правосудия!

— Нет, заявление писать я точно не стану, — перебила ее Каныкей, — а вдруг посадят его… Как я потом жить с этим буду? Как дочери в глаза смотреть?

— И что, так и будешь терпеть? — разозлилась Бермет. — Для мужа грушей служишь, для кайнжурт³ — рабыня настоящая, денег он тебе не дает, с подружками видеться запрещает, ты когда в последний раз в салоне была, а? Не надоело тоналкой фингалы закрашивать? А если он убьет тебя в один прекрасный день? Мама в могиле, папа в тюрьме… Дура ты, о дочке подумай — каково ей будет! Вырастет такой же сиротой, как и ты!

— Бема, не делай из Айдара какого-то зверя, пожалуйста! Не так уж все и плохо у нас, почти во всех семьях похожая ситуация — менталитет такой, что поделать! Ну бьет он меня иногда и в основном, за дело, не сильно бьет, можно и потерпеть ради дочери. Да и дела у него сейчас идут не очень, ответственная должность, работа нервная, сложная, он всю семью на себе тянет, трудится с утра до ночи, потому и срывается! Наладится скоро все у нас, я же чувствую, что он меня любит… Скоро пойдем за вторым и он изменится, вот увидишь! И что такого смешного я сказала?

Бермет не ответила, а все продолжала истерично хохотать, затем поднялась со скамейки, где они сидели с подругой и ушла, насмешливо помахав рукой.

Бермет была ее единственной подругой. Когда Каныкей уволилась с работы по требованию мужа — он жутко ее ревновал — все коллеги, с которыми она приятельствовала, постепенно исчезли из жизни. Осталась только Бема, с которой они часто болтали по телефону и иногда виделись. На заре их дружбы Бермет нет-нет да и заходила на чай к подруге, но Айдар вскоре посоветовал жене ограничить общение с этой «распущенной разведенкой», поэтому подруги стали встречаться тайком от него.

Каныкей не могла вспомнить, когда начала бояться мужа. Не могла выцепить из памяти тот момент, когда в душе наряду с лучезарным чувством любви и обожания поселился затаенный страх. Сначала это были крохотные семена сомнения, но затем из них произросло нечто большее, парализующее волю и отравляющее чувства. Но страх не захватил ее всецело, не затопил в ней любовь, это было некое фоновое чувство тревоги, которое то утихало, то просыпалось с неукротимой силой и постепенно, миллиметр за миллиметром, отнимало душевный покой.

Айдар всегда отличался крутым нравом. Именно это и привлекло ее в нем. Каныкей восхищала его грубость, жесткость и умение вызывать к себе уважение и страх. До тех пор, пока он не обратил все эти качества против нее и не обрушил на жену всю силу своего непростого характера.

С каждым годом в нем проявлялись новые, все более устрашающие черты. Один раз она стала свидетелем того, как он в гневе набросился на пьяного мужчину, выпрашивающего мелочь на водку, повалил его на землю и бил крепким кулаком до тех пор, пока его не оттащили случайные прохожие. В другой раз он выбросил за ворота крохотного котенка, которого принесла ей Бермет. Было это в студеный зимний день, когда крупными хлопьями сыпал снег и пронзительно завывала сердитая вьюга. Котенка ждала верная смерть, но Каныкей позвонила подруге и слезно попросила забрать его себе. В итоге, совместными усилиями котик был спасен. Женщина понимала, что дело было не котенке, а в том, что она приняла это решение сама, не спросив разрешения у мужа, словно проигнорировав его главенство в их семье. Поэтому винила в этой ситуации только себя.

Третий случай произошел на втором году их совместной жизни, когда он отвесил звонкую пощечину официантке за то, что та долго несла их заказ и вместо того, чтобы извиниться, в довольно резкой форме заявила, что это не ее вина. Каныкей до сих пор помнила, каким жестким вмиг стало лицо Айдара, словно невидимый кто-то быстро сменил кнопкой на пульте смеющуюся маску человека на обличье дикого зверя. Глаза зверя налились кровью, он стремительно вскочил и занес руку над лицом перепуганной девушки.

С такой же молниеносной сменой масок Каныкей столкнулась дома, когда попыталась пристыдить мужа за неблагородный поступок. И это было серьезной ошибкой с ее стороны. Пожалуй, самой серьезной за все время их супружества. Из расслабленного и добродушного мужчины вновь выглянул жестокий зверь. Досталось ей тогда знатно и она раз и навсегда уяснила для себя истину: муж всегда прав и не стоит ему перечить.

Со временем Каныкей приспособилась и научилась предугадывать и сглаживать конфликты. Она беспрекословно подчинялась мужу и всем членам его семьи, молча сносила их оскорбления, упреки, критику и никогда никому не жаловалась. Она старалась быть хорошей женой, келин, хозяйкой, мамой, старалась ухаживать за собой, всегда встречала Айдара с работы в чистом платье, с улыбкой и искренне не понимала, почему никак не может угодить мужу и его родне. Она жила с постоянным чувством вины и страха, вечные упреки мужа и свекрови прорастили в ней кучу комплексов и постепенно из жизнерадостной, задорной девушки она превратилась в тихую, забитую женщину с потухшим взглядом.

Сухой кашель из комнаты свекрови выдернул ее из горьких воспоминаний. Она прошла на кухню, поставила на плиту остывший чайник и подняла жалюзи. За окном, изрисованным талантливой рукой ночных морозов, занималось стылое зимнее утро. Снег Каныкей любила, а вот холода и морозы вызывали у нее тоску.

«Как в случае с Айдаром, — некстати подумалось ей, — его я люблю, а ту жестокость, что идет к нему в придачу — нет. Как снег не может не сопровождаться холодами, так и Айдар не может не проявлять жестокость. Такова суть его природы».

— Ай, келин, а почему чай еще не готов? — раздался за спиной недовольный голос свекрови, а следом на кухне появилась и сама Зуура — грузная женщина небольшого роста с колючим взглядом маленьких темных глаз. Оплывшее лицо, изрезанное морщинами, будто утекало вниз, придавая ей сходство с бульдогом. Каныкей искренне не понимала, как у столь непривлекательной женщины мог родиться такой красавец, как Айдар.

Ее муж был очень хорош собой: большие, жгуче-черные глаза под густыми бровями, орлиный нос, мужественный подбородок с легкой щетиной, придававшей ему особую притягательность… Да и Чингиз, братишка мужа, тоже был наделен весьма приятной наружностью. Видимо, внешностью братья пошли в отца, который умер, когда они были еще совсем малы.

Вместе со свекровью в кухню ворвалась аура недоброжелательности, а невидимые волны раздражения, исходившие от нее, заставили даже часы на стене отсчитывать время более тихо и осторожно. Каныкей разом ощутила дискомфорт и по привычке втянула голову в плечи, ожидая порцию очередной словесной экзекуции.

— Эх, учу тебя, учу, а толку нет, такая же нерасторопная осталась, какой и была! — ворчала тем временем свекровь, со стуком расставляя посуду на столе. — Стыдно за тебя перед родственниками. Ни одно дело добросовестно выполнить не можешь. Неумеха ты, а краснею за тебя я, потому что люди думают, что это я ничему тебя не научила, матери-то у тебя нет! А вот Жанара, невестка наших соседей, она молодец. Быстрая, ловкая, улыбчивая, работа в руках горит — одно удовольствие за ней наблюдать! А ты… Пока другие келинки кучу дел переделают, ты только проснуться успеваешь. И лицо это твое вечно хмурое и недовольное…

С такой тирады начиналось почти каждое утро Каныкей. Свекровь стабильно была ею недовольна. Готовишь невкусно, убираешься долго и недостаточно чисто, нормально гладить не умеешь, перед гостями всегда позоришь. Плохая мать, плохая жена, плохая келин… Проходилась Зуура и по внешности: и как мой красавец сын мог взять в жены такую худую, коротконогую и некрасивую девушку, когда за ним бегали девочки одна красивее другой? Ладно бы еще улыбчивая была — вечно лицо «кирпичом», хотя живешь на всем готовом, в доме со всеми условиями, чего тебе не хватает?

При этом на рукоприкладства сына свекровь смотрела сквозь пальцы — бьет, значит, за дело. Воспитывать непослушную жену кулаком — это тоже часть традиций. Поэтому и сама не гнушалась поднять руку на келин — однажды оттаскала неумеху за волосы из-за того, что та подавала гостям чай левой рукой⁴. Причем происходило это все в соседней комнате: гости самого представления не видели, но зато с жадностью ловили каждый звук. К слову, никто за бедняжку не заступился, посчитав этот конфликт внутрисемейным делом.

Под сварливую песню свекрови Каныкей принялась за домашние дела. Дни ее ничем не отличались один от другого, этакий нескончаемый «день сурка»: ранний подъем, проводы мужа на работу, приготовление завтрака для тех, кто остался дома — свекрови, кайни⁵, себя и дочки, — мытье посуды, уборка большого двухэтажного дома, стирка, глажка белья, в теплое время года — садово-огородные работы, приготовление обеда, ужина, встреча гостей (к ним часто с приглашением и без наведывались родственники), время с дочкой — и так до позднего вечера. Айдар часто возвращался с работы ближе к полуночи и Каныкей ждала его, чтобы покормить ужином, помыть посуду и только потом отправиться спать. Ей никто не помогал по дому и ближе к ночи женщина буквально валилась с ног от усталости.

Иногда Каныкей казалось, что она застряла во временной петле, где каждый акт её жизни был бесконечным повторением предыдущего, играющим по кругу в театре будней. Время тянулось медленно, словно капли густого айрана⁶, стекающие по стенке банки, и каждая капля была идентична следующей — настолько скучна и однообразна была ее жизнь. Даже ночные сны, которым положено быть яркими и красочными, переплетались с однообразной реальностью, словно старый невнятный фильм, который она когда-то уже видела.

Каныкей взвалила и несла на своих хрупких плечах весь быт, но Зууре было не угодить.

— На работу не ходишь, живешь на всем готовом: стиральная машина, пылесос, вода в доме — все у тебя есть! И все равно вечно всем недовольна. Во времена моей молодости мы воду с речки носили, разводили огонь, стирали вещи вручную, полоскали белье в холодной воде — зимой, на морозе, еду готовили на костре и ничего, никто не умер! Наоборот здоровее нынешней молодежи были. Эх, избаловал тебя мой сын, надо было держать тебя в черном теле, не покупать всю эту технику, посмотрела бы я на тебя! Страдалица ты наша бедная!

Каныкей старалась пропускать едкие слова мимо ушей, но временами ее захлестывала такая дикая злоба, такая черная ненависть, что она представляла, как набрасывается на кайнене, валит ее на пол, садится сверху и с наслаждением бьет по бульдожьему лицу, наблюдая, как кулаки медленно окрашиваются в алый цвет…

Но следом пугливо отгоняла эти мысли прочь. Попробуй она что-то сделать с Зуурой, можно сразу прощаться с жизнью. Айдар ее заживо закопает.

Чтобы немного отдохнуть от придирок сварливой свекрови, она ушла в спальню. Войдя в комнату, присела на кровать и стянув с головы платок, взглянула в зеркало. Холодная стеклянная гладь отразила хрупкую темноволосую женщину с привлекательным, но усталым лицом. В больших медово-карих глазах уже давно и основательно поселилась грусть, а в уголках рта залегли печальные складки. До замужества она была хороша собой, мужчины так и вились вокруг нее, но ее сердце выбрало Айдара. Он покорил ее своим стальным характером, видной внешностью и абсолютной уверенностью в себе. Ей нравилось наблюдать, с какой завистью смотрят на нее другие девушки, ловить на себе их пристальные, изучающие, а порой и откровенно злобные взгляды: вот, мол, стерва, отхватила себе красавца! Да, Айдар был настоящим подарком судьбы — красивый, обеспеченный мужчина из другой страны. И он взял ее в жены, несмотря на то, что она бедная сирота и несмотря на то, что его семья была категорически против их союза.

Но жизнь в его доме оказалась настолько морально и физически тяжелой, что ее красота померкла. Она сильно похудела, осунулась и превратилась в вечно напряженную, несчастную женщину. Груз тайны, которую она хранила все эти годы, тягостно давил на плечи, медленно изъедал душу, приходил во снах кошмарами разоблачения. Поэтому все, что с ней происходило, она считала в некотором роде расплатой за свой обман. О том, каковы будут последствия, если вдруг все раскроется, женщина боялась даже подумать.

Единственной ее отрадой была 4-летняя дочь Айгерим — темноглазая, светлокожая девочка с задорным характером. Лицом она пошла в отца — мать была уверена, что дочь вырастет такой же красоткой и разобьет не одно мужское сердце. Айдар дочку любил, но мечтал о сыне и Каныкей надеялась, что когда родит ему наследника, все в их жизни наладится.

— Ай, келин, иди ставь чайник, сейчас гости придут! — раздался с кухни громкий клич свекрови, — А потом начинай готовить плов! И оденься поприличнее, чтобы люди не подумали, что мы тебя в черном теле держим.

Каныкей тяжело вздохнула, покрыла голову платком и отправилась на кухню. Гости часто приходили к ним без приглашения и могли сидеть часами, не торопясь уходить домой и обсуждая свежие, как горячие боорсоки⁷, сплетни. И ей приходилось все это время хлопотать на кухне, бесконечно заваривать и подливать им чай, готовить еду, через силу улыбаться и молча выносить все словесные выпады свекрови.

Сегодня в гости пожаловала жена родного брата Зууры — Назгуль, высокая, сухопарая женщина с узким вытянутым лицом и недобрым взглядом, который Каныкей про себя окрестила «змеиным». Приехала она с внуками, что принялись тут же носиться по дому с дикими криками и мигом разбудили Айгерим, которую мать совсем недавно уложила на послеобеденный сон. Однако дочка не расстроилась, а с радостным визгом присоединилась к их веселой компании. Внуки Назгуль часто бывали у них в гостях и Айгерим успела крепко с ними сдружиться.

Свекровь обожала устраивать невестке «публичную порку». Каныкей иногда казалось, что она только за тем и приглашает гостей, чтобы устроить очередной спектакль с унижением. Не стала она отказывать себе в этом удовольствии и сегодня. Как только келин занялась приготовлением угощения для гостей, Зуура принялась методично и с упоением критиковать каждое ее действие.

— Слишком крупно крошишь морковь, делай чуть мельче!

— Шевелись быстрее, а то мы тут все с голоду помрем, пока дождемся твоего плова!

— Зачем так много воды наливаешь? Или собралась рисовую кашу готовить?

— Вытри со стола, не видишь, он грязный, перед гостями стыдно! Мы-то уже привыкли, что стол всегда грязный, но вот Назгуль — нет, у нее невестка очень хозяйственная, в отличие от тебя.

— Что сидишь? Чаю нам подлей, во рту пересохло! Или хочешь чтобы я, пожилой человек с больными ногами, сама гостям прислуживала, когда у меня келин для этого есть?

— Почему чай холодный? Кто такой чай гостям подает? Что ж ты так позоришь меня перед людьми?

— А лицо почему такое кислое, как будто курута⁸ объелась?

Каныкей сталкивалась с терроризмом свекрови сотни раз, но так и не смогла выработать в себе иммунитета к обидным словам. От окриков и тычков Зууры она терялась и вела себя, как испуганная лошадь, допуская одну оплошность за другой, чем вызывала еще более бурную агрессию со стороны свекрови. Вот и сейчас, подготавливая стол к подаче плова, она задела пиалу с чаем, стоящую на краю стола. Та со звоном упала на пол и разлетелась на мелкие кусочки. Реакция Зууры не заставила себя долго ждать:

— Давай, разбей тут все! — заорала она, брызжа слюной. — Всю посуду побей, не на твои же деньги куплено, поэтому не ценишь! Мало того, что мы тебя без приданого взяли, так ты еще все наше имущество испортить хочешь. Учу тебя всему, а толку нет, какой криворукой неумехой была, такой и осталась! Только можешь меня перед родственниками позорить. Пропащая ты, и как только мой сын мог на тебе жениться? Начитала ты на него, небось, приворожила! Ух, ведьма! — Зуура потрясла массивным кулаком перед лицом невестки, которая сидя на корточках и едва сдерживая слезы, собирала осколки в пакет, и повернулась к Назгуль:

— Вот что за келин, а? Ругаю ее, нет бы попросить прощения: Апа⁹, простите, больше так не буду — она молчит и характер мне показывает! За столько лет так и не нашла ко мне подход. Вечно всем недовольна, никогда не улыбается, не благодарит, хотя мы ее практически с улицы взяли, обогрели, дали семью и дом, относимся как к дочери — скажи, чего ей не хватает? Если бы не Айдар, кто бы ее такую замуж взял? Без роду, без племени, мать, небось, родила без мужа, вот и бросила в детдоме!

— Да, не повезло тебе, Зуура, с невесткой, — дождавшись, когда Каныкей выйдет из кухни, глубокомысленно изрекла Назгуль. — Она должна быть благодарна за то, что в такую уважаемую семью попала, в ноги вам кланяться… Айдар красавец, полностью ее обеспечивает, дом — полная чаша, на работу ходить не надо, да на ее месте любая мечтала бы оказаться!

— Не говори, но вот не ценит же она всего этого! Когда сын ее только привел, она ничего делать не умела — ни готовить, ни гладить, ни гостей встречать. Обычаев и традиций наших не знала. Конечно, в детдомах-то этому не учат. О, Кудай¹⁰, как я краснела за нее перед гостями! Вспоминать больно… Всему ее терпеливо обучала. Шесть лет прошло, а хорошей келин она так и не стала. Чуть свободная минутка, так в телефон свой сразу лезет, кино смотрит, а потом не успевает ничего по дому. Ленииивая, — Зуура махнула рукой и умолкла.

— Я тебе так скажу: слова тут мало помогут, таких женщин бить надо, иначе они на голову сядут. Вон моя келин: один раз на меня голос повысила, так сын ее тут же поколотил. Сразу шелковая стала! Ходит за мной: апа, апа, чуть ли не ноги целует. Современных невесток кулаком надо воспитывать, а то этот их феминизм жизнь всем портит!

— Так Айдар воспитывает ее иногда, да толку мало, — устало отозвалась Зуура. — Ничем ее не проймешь, никак не научим ее быть благодарной, относиться к нам теплее. Собака бродячая и то благодарнее будет. Сыну постоянно твержу: да разведись ты с ней, выгони из дома, неизвестно, какие дети от нее родятся! Нет, говорит, буду с ней жить. Приворожила она его, точно тебе говорю! Иначе как объяснить, что мой красавец сын живет с такой дурнушкой. Посмотри на нее!

— Все возможно, — согласилась Назгуль, — я одну бабку знаю, можно показать ей фотографию Айдара и она по ней определит, есть ли приворот на твоем сыне….

Дальше Каныкей уже не слушала. Разговор двух женщин был отлично слышен в прихожей, куда она вынесла пакет с осколками и принялась сортировать мусор. Покончив с этим занятием, она убежала в свою комнату, где дала волю душившим ее слезам. Горькие, беззвучные рыдания сотрясали ее хрупкое тело и она в который раз с щемящей болью в сердце подумала, насколько одинока. Она была одинока в браке, у нее не было родных, подруг, близких людей, кому можно было позвонить и пожаловаться, попросить защиты. Айдар отдал ее на съедение своей родне и отступил в сторонку, никогда не заступаясь за супругу и не поддерживая. Да что там защита, он сам регулярно ее обижал!

Первые годы замужества были невероятно счастливыми, муж ее любил, баловал, они часто выбирались куда-то вместе, обнимались и гуляли допоздна, а потом карета превратилась в тыкву, а принц — в чудовище. Их любовь, которая когда-то была пылким огнем, превратилась в угли, теплые, все еще тлеющие, но увы, уже без пламени. Одиночество в браке — это, пожалуй, самое худшее, что может в нем быть, когда душа кричит от холода и отчаяния, но стены обыденности заглушают ее вопли.

«Здесь не будет хэппи-энда, — вдруг с ужасающей ясностью осознала она, — чудовище не превратится обратно в прекрасного принца, из осколков не склеить цельную семейную чашу. Я не молодею, у меня нет времени на себя, в один прекрасный день Айдар влюбится в девушку помоложе и укажет мне на дверь, а Айгерим оставит себе. Что же мне делать?»

Тщательно умывшись и подкрасив покрасневшие глаза, она спустилась к гостям. Ничто в облике не выдавало того, что она горестно рыдала всего несколько минут назад. Каныкей решила не доставлять этого удовольствия свекрови — слезы невестки только раззадоривали Зууру, она, как истинный садист, получала от этого еще большее удовольствие. Молча выслушав упреки свекрови за свое исчезновение, покорно собрала вещи Айгерим, которую Зуура решила отправить с ночевкой к Назгуль, и вернулась к нескончаемому конвейеру домашних дел.

Айдар в этот вечер вернулся на удивление рано. Как только он вошел, Каныкей поняла: что-то случилось. Ее сердце мгновенно перешло на быстрый ритм и забилось в груди испуганной, трепещущей птицей. А что если… он узнал?

Муж пребывал в нервном возбуждении, глаза его сияли странным огнем, а пальцы нетерпеливо отбивали барабанную дробь по кухонному столу, пока супруга быстро разогревала ужин. Мыслями он находился где-то совсем далеко, за пределами их кухни и дома, поэтому не стал по обыкновению распекать жену за нерасторопность.

— Позови маму, — внезапно прервал он молчание, — и присядь. Есть важный разговор.

Душа женщины встрепенулась и ухнула куда-то в пятки.

Когда Зуура и Каныкей расположились за столом, выжидательно глядя на него — мать внимательно, а жена испуганно, — он пристально посмотрел на супругу, словно гадая, как она отреагирует, а затем заявил:

— Я беру вторую жену.

Примечания

1

Келин — сноха, невестка (кырг.)

2

Кайнене — свекровь (кырг.)

3

Кайнжурт — родственники со стороны мужа (кырг.)

4

Подавать чай гостям левой рукой у восточных народов считается неуважением.

5

Кайни — младший брат мужа (кырг.)

6

Айран — кисломолочный продукт, разновидность кефира.

7

Боорсоки — традиционное мучное изделие народов Средней Азии. Это кусочки раскатанного теста или шарики, жаренные в масле.

8

Курут — сушеный кисломолочный продукт из перебродившего молока. Нечто среднее между соленым сушеным творогом и твердым сыром в форме шариков разной величины.

9

Апа — мама, мать, мать мужа (кырг.)

10

О, Кудай — О, Боже (кырг.)