Год дракона

Надежда Сухова

Драконы живут среди нас! Они вернулись, но уже не в облике крылатых гигантов. Их внешний вид мало отличается от человеческого – старанием богов, которым удалось скрестить ДНК драконов с ДНК Хомо сапиенс. Правда, непокорность у драконов осталась в крови. Некоторые из них не желают подчиняться богам, выходят из повиновения, с лёгкостью маскируясь в людской толпе.

Знаки на теле

Проснулся я от того, что кто-то тронул меня за ногу. Я открыл глаза и увидел Вовку, который укрывал меня пледом. Сам я лежал на полу, рядом валялся открытый дневник. Я не помнил, как это случилось, но сейчас осознал, что отрубился во время чтения, и брат застал меня за моим шпионским занятием. Мне стало ужасно стыдно. Я сел, лихорадочно придумывая оправдание.

— Извини, я старался не разбудить тебя, — вздохнул Вовка.

— Слушай, я… мне ужасно неудобно, что я…

— Не оправдывайся. Все моё — твоё. Конечно, кроме этого, — брат задрал левый рукав и продемонстрировал свой браслет. — Можешь читать и смотреть всё, до чего сумеешь добраться. Тем более этот дневник я писал для тебя.

Я не знал, что сказать. Брат протянул мне руку, помог встать, а потом поднял с пола блокнот.

— Я сам виноват. Надо было сразу отдать его тебе. Только предупредить о ловушках.

— Каких ловушках?

— Заклинаниях. Дневник мог попасть в чужие руки, поэтому я расположил на его страницах заклинания-ловушки. Они написаны крупным шрифтом и бросаются в глаза, как только перевернёшь страницу. Человеческий глаз так устроен: невольно улавливает то, что выделяется из общей массы. Ты и уснул потому, что прочитал заклинание сна. Люди от этого заклинания спят до тех пор, пока их не разбудят. Хороший способ ловить воров.

Я смутился ещё больше, и Вовка понял, что его слова вызвали не тот эффект, на который он рассчитывал, и поспешил исправиться:

— У меня раньше оно на стене было написано напротив двери. И ещё одна скрытая ловушка была в этой комнате. Растяжка, как на минном поле. Вор заходит, задевает её ногой, но ничего не взрывается, конечно. Просто сзади него с шорохом разворачивается плакат, на котором написано то же заклинание. Вор невольно оборачивается на звук, читает слова и засыпает на месте. Но я убрал всё перед твоим приездом.

— Хитро придумано, — я кивнул на блокнот.

— Там есть ещё заклинание забывчивости: человек забывает всё, что было с момента точки отсчёта. Есть и заклинание гипноза. Прочитав его, человек начинает выполнять всё, что написано далее.

— Смотрю, ты неплохо подстраховался.

— Если бы ещё эти страховки работали на сто процентов, — Вовка подбросил тетрадь на руке и положил её на стол. — Человек может пролистнуть страницу с заклинанием, может защититься от него тайным знаком. Дневник может попасть в руки существа, на которого не действует заклятье. Поэтому я важные вещи писал на других языках. Есть надежда, что читающий ими не владеет.

— Я точно не владею.

— Я тебе расскажу, что там написано. Если ты захочешь это знать.

— Для начала расскажи, кто такие Горыныч, Шу и двуглавый.

— О! — Вовка расплылся в улыбке. — К Горынычу мы с тобой поедем на следующей неделе. С Шу ты познакомишься в апреле: раньше просто нет смысла везти тебя. Насчёт двуглавого не знаю. Пока он не изъявил желания встречаться с тобой, и поэтому я вряд ли имею право рассказывать тебе о нём.

— Понятно. Ты поохотился?

— По мне не видно?

Я окинул брата взглядом. Выглядел он посвежевшим.

— Если у тебя есть какие-то вопросы по записям — задавай, — Вовка сел на свою кровать.

— Ты не закончил расследование.

— Закончил, просто не стал писать его результаты. Во-первых, потому, что сам долго не мог принять это. Во-вторых, глаза на произошедшее мне раскрыл Горыныч, и я много времени потратил на то, чтобы опровергнуть его теорию. Но получилось, что я её доказал. В-третьих, результаты показались мне очень личными, и если бы дневник попал в чужие руки, это могло бы сыграть против меня. Ну и в-четвёртых, к тому времени я набрал столько новой и порой противоречивой информации, что она требовала немедленной систематизации. Это показалось мне наиболее важным, и я бросил описывать расследование.

— Так чем всё закончилось в итоге?

— Самоубийством. Во время перестрелки у моего отца случился выброс адреналина, и внутренние барьеры не выдержали. Сослуживцы рассказывали, что он просто взял и вышел из укрытия, как ребёнок, которому надоела игра. Думаю, он в этот момент просто отчаянно хотел, чтобы всё закончилось. И всё закончилось.

Я молчал, опустив глаза. Какие-то реплики вертелись у меня в голове — возражение и сочувствие, но я не произнёс ни звука. Я вдруг отчётливо представил, что именно чувствовал Сергей Ермоленко в тот момент, когда шагнул под пули. Это чувство показалось мне знакомым, хотя я никогда не ощущал явного желания покончить с собой. Но именно это внезапное понимание поступков незнакомого мне человека и удержало меня от дальнейших расспросов. Просто я почувствовал: Вовка прав.

Его, наверное, удивила моя покладистость, потому что он прервал молчание:

— С твоим отцом было так же. Я не знаю, что сыграло роль капли, переполнившей чашу, но он…

— Слушай, разве можно легковой машиной пробить ограждение моста? — перебил я брата.

— В том месте — да. Мост был старый, железо проржавело. И если бы удар пришёлся по касательной, то есть если бы твой отец врезался в заграждение по ходу движения, возможно, они с мамой остались бы живы. Но он вырулил на встречку и протаранил ограду почти влобовую.

От сказанного мне стало дурно. Конечно, я в общих чертах знал причину гибели родителей, но новые детали добавили ей некоторой фатальности.

Видя, какое тяжёлое впечатление на меня произвёл рассказ, Вовка погладил меня по плечу и бодро произнёс:

— Ты так и не выпил кофе. Хочешь, я сделаю?

— Тогда уж полноценный завтрак! — слабо улыбнулся я.

— Будет исполнено! — Вовка двинулся на кухню, но я удержал его за руку:

— Доверь это профессионалу.

Скажу честно, к приготовлению завтрака я приступал с тяжёлым сердцем. Меня не покидало давящее чувство, рождённое паникой и неясным страхом. Что же такого ужасного происходило в нашей семье, что свело с ума наших отцов? Ведь и Сергей Ермоленко, и Сергей Тартанов были парнями с крепкой психикой. Тем не менее не выдержали оба. Может быть, им угрожали? Может, их планомерно сводили с ума? Но кто? Мама? Или сторонники той организации, от которой она скрывалась? И если эти люди добрались до самой беглянки, то зачем тогда было убивать её мужей первыми? Может, всё не так, как пытается показать Вовка? Может, мама не сбегала ниоткуда, а продолжала работу. Просто мужья — первый быстро, а второй через длительное время — раскрывали её. И тогда она их просто устраняла. Например, давала какой-нибудь яд или наркотик, который расшатывал психику человека. И у того не оставалось выхода — только покончить с собой, чтобы прекратить это мучение.

Такие мысли одолевали меня, когда я начал готовить завтрак. Но постепенно тревога испарилась, словно работа вытеснила всё то, что не имело никакого отношения к кулинарному искусству. И скоро я уже забыл о своих страшных домыслах, полностью погрузившись в процесс.

Вовка несколько минут сидел тихо, наблюдая за мной, а потом с гордостью заявил:

— У тебя так ловко это получается! Как на кулинарном шоу.

Комплимент был приятен. Я словно в детство вернулся, когда брат хвалил меня за всякую мелочь, например, за то, что я самостоятельно сделал уроки или полил огород без напоминания. Я почувствовал себя хозяином ситуации, поэтому по-хозяйски бросил:

— Ты бы руки помыл…

— Точно! Надо помыть, — согласился брат и ушёл в ванную.

Вернулся он голый по пояс, с чистой футболкой в руках, которую никак не мог вывернуть на правую сторону. Я, накрывая на стол, невольно восхитился братом: его бицепсы, кубики пресса, грудные мышцы вызывали невольную зависть. Но больше всего внимание привлекла татуировка, которая находилась посередине груди на уровне сердца. Она представляла собой многослойный узел наподобие морского.

— Нравится? — перехватив мой взгляд, поинтересовался Вовка. — Это элебет, прародитель пентаграммы. Проще говоря — замок, который запирает душу в теле.

— Я думал, что десантники набивают себе парашюты и тигров в беретах, — поддел я брата, но тот проигнорировал мою издёвку и продолжил:

— Благодаря элебету никто не сможет пробраться внутрь твоей души или, скажем, похитить её. Элебет делает тебя сейфом.

— Ты веришь в эту хрень? — удивился я.

— У нас свободная страна: каждый может выбрать для веры любую понравившуюся хрень, — усмехнулся брат.

— У каждого сейфа есть ключ, — я поставил на стол тарелки с запеканкой.

— Верно. У этого замка он тоже есть, но знаю его только я. И открыть свою душу тоже смогу только я. Хочешь, я и тебе элебет сделаю? — Вовка, наконец, натянул футболку и принялся за еду.

— Зачем?

— Мне спокойней, если ты будешь бронированным ящиком, потому что вытряхивать из тебя паразитов или выдирать тебя из когтей хищников — не самое приятное занятие.

— Мы собираемся в Африку на сафари? — съязвил я.

— Жень, ты прекрасно понимаешь, что я говорю не о глистах и тиграх, а о тварях, которые охотятся за душами. Одни живут внутри человека, обгладывая его душу, вторые съедают её, убив хозяина. Разве ты не видел в дневнике записи о них?

— Не вчитывался.

— Ничего, ещё будет время. Так вот, с замком ты будешь непреступным для паразитов, и хищники, увидев его, возможно, тоже не позарятся на тебя.

Колкость уже созрела у меня на языке, но я сдержался: я ведь сам вчера выбрал тактику усыпления бдительности. Не перечить, не вызывать раздражения. Потакать всем дурацким замыслам брата, чтобы лучше понять природу его недуга. Поэтому я взял себя в руки и пробурчал:

— Я не люблю татуировки. Можно я сделаю её где-нибудь на ноге или в другом неприметном месте?

— Теоретически — можно, но если враг будет видеть её, то задумается, стоит ли нападать. Туловище как раз самая приметная часть тела. К тому же, не дай бог, конечно, но руку или ногу ты можешь потерять, и тогда твоя душа лишится защиты.

— Хорошо, убедил. Но я могу сделать наколку не на груди, а, скажем, на спине? Не хочу каждый день видеть её в зеркале.

— Можно и на спине, — пожал плечами Вовка и отправил в рот большой кусок запеканки.

Минуту или чуть больше мы ели в тишине, но брата она, видимо, тяготила, потому что он вытянул вперёд руку, чтобы я мог лучше разглядеть рисунок на его правом предплечье:

— Такую тебе тоже придётся сделать. Это магический символ. Поскольку одного оружия в борьбе с тварями мало, время от времени необходимо прибегать к услугам магии. Заклинания, которые ты выучишь, будут храниться под этим знаком, а он, соответственно, будет усиливать их действие.

До сего момента мне казалось, что у брата на руке вытатуировано что-то из армейского фольклора. Мужчины в армии любят украшать свои тела изображением оружия, каких-нибудь животных и техники. Вот и на Вовкиной татуировке был обоюдоострый клинок, рукоять которого раздваивалась кверху и переходила в морду неведомого монстра с витиеватыми рогами. Правда, картинку можно было истолковать двояко. Например, что на предплечье изображено чудовище с высунутым языком-кинжалом.

— Это древний знак Воина. Он усиливает боевые качества, — с неподдельной гордостью пояснил Вовка.

— А я думал, что боевые качества десантуры усиливает водка и мат, — не сдержался я.

— Мне нравится твой подход!

— Я вообще-то иронизирую над тобой.

— Мне нравится твоя ирония. По крайней мере, ты не сбежал, — Вовка развёл руками. — Ты готовишь завтрак и говоришь со мной. Чёрт возьми, мне нравится твой сарказм, твой нигилизм и любопытство. Но когда мы поедем за Максиком — вот там будут вилы!

Его слова резанули меня по сердцу: Максик! Чужая семья, чужая страна. И если я смог пережить разлуку с братьями, потому что помнил их, думал о них каждый день и мечтал о встрече, то семилетний ребёнок вряд ли будет жить воспоминаниями. Новые друзья, новые родители наверняка быстро вытеснили из его памяти и меня, и Вовку, и даже маму с папой.