Тайна имперской короны

Надежда Семеновна Максимова

В Москве появляется американская журналистка, заявляющая, что она наследница русского князя. В завещании он написал, что бриллианты, яйца Фаберже, короны и диадемы русских императриц, инкрустированные драгоценными камнями золотые рамы, жемчужные, рубиновые, сапфировые и алмазные ожерелья спрятаны в семи гробах в яме 7х10 футов. Начинается поиск сокровищ. Но результат превзойдет ожидания.

Глава 3

Завещание князя

Первое совместное совещание с иностранными партнерами мы решили провести в небольшом кафе, где днем не бывает много народа. С нашей стороны предполагалось присутствие всех посвященных в проблему. Если перечислять в порядке старшинства, то это были: старший прапорщик дядя Миша, эксперт-компьютерщик Ваня Зайкин, я, Дмитрий Соболев, в качестве основной ударной силы и моя сестра Елена, как переводчик. (Нынешняя продвинутая молодежь на английском общается с легкостью необычайной).

Предварительно мы изучили материалы, предоставленные американской стороной. Таковыми были ксерокопии предсмертного письма-завещания бывшего князя Георгия Месхи-Глебоффа, имевшего, судя по фамилии, не только русские, но и грузинские корни. По уверениям правнучки почившего князя, царь настолько доверял горячему кавказскому парню, что именно ему поручил вывести и спрятать важнейшие сокровища Российского государства — царские регалии.

Важно отметить, что еще в 1914 году в связи с вступлением России в войну с немцами, эти регалии были вывезены из приграничного Петербурга в Москву и спрятаны в груде ящиков с другим вывезенным имуществом на нижних, подземных этажах Оружейной палаты.

Когда в феврале 1917 года царь подписал отречение от престола, князю Месхи-Глебову был дан знак приступить к эвакуации так называемого «бриллиантового кабинета». Но поскольку сокровища занимали добрый десяток объемных ящиков, вывезти их зараз через охваченный революционным мятежом город оказалось невозможным.

Высокородный порученец сделал только один рейс и сумел вывезти лишь часть драгоценностей короны. Причем немаркированные ящики пришлось брать наугад. Тем не менее, список ценностей, скрупулезно перечисленных в княжеском письме, впечатлял.

Завещание Георгий Месхи-Глебофф написал по-русски. Но таким неразборчивым почерком и к тому же с грузино-американским акцентом, что разбор его каракулей занял у нас весь вечер перед предстоящей встречей.

Князь много строк посвятил описаниям пустыни Гоби. Но его наследница заверяла, что сделал он это лишь для отвода глаз. На самом же деле письмо якобы содержало зашифрованную подсказку. Тот самый первый ключ, обнаружив который мы сможем начать поиски настоящего места захоронения клада. Надо ли говорить, что, несмотря на все усилия, в первый вечер никакого ключа нам обнаружить не удалось?

* * *

Солнечное утро несколько развеяло наше мрачное настроение. К тому же моя сестрица предвкушала посещение любимого кафе, где в качестве десерта подавали множество миниатюрных пирожных с розочками, и она, перед тем как съесть, могла насладиться составлением из них цветочных композиций.

Дядя Миша, тем не менее, сохранял скорбное выражение лица.

— Чувствую, завязнем мы с этим делом надолго, — озвучил он общие предчувствия. Никто не возразил, потому что никакого просвета пока не намечалось, а описаниями Гобийских песков и тушканчиков все уже были сыты по горло.

Когда мы выбрались из узких московских двориков на нужную улицу, выяснилось, что американская сторона прибыла на встречу без опоздания. Все трое как раз выгрузились из желтенького такси и стояли у края тротуара перед входом в кафе. При этом Гэйл Оак сияла нам навстречу врожденной американской улыбкой, а два ее телохранителя хранили невозмутимость и при этом казались неотличимо похожими на раздвоившегося робокопа.

Мы изобразили на лицах восторг по поводу нерушимой российско-американской дружбы и приветственно замахали ручками. Гэйл изволила помахать в ответ. И в этот миг безмятежное утро закончилось.

Из-за угла, располагавшегося за спинами американцев, беззвучно выплыл мощный гоночный мотоцикл с распластанным на сиденье наездником. Внезапно взревев мотором, он, оставив на асфальте черный след покрышек, мощно рванул в нашу сторону.

Во мгновение ока мотоциклист выхватил у взвизгнувшей американки ее модную сумочку, а в следующий миг я прыгнул. Строго так, как учили в спецназе — ногами вперед, целясь каблуками в непроницаемо черное стекло мотоциклетного шлема.

Удар получился встречным и страшным — мотоцикл полетел в одну сторону, его хозяин в другую. А я, кое-как перекатившись на четвереньки, потянулся, чтобы подобрать спасенный аксессуар. Но все-таки прыгал я не в десантных берцах и потому здорово отшиб пятки. Мне ни за что не удалось бы опередить очнувшихся америкосов, дружно ринувшихся подбирать имущество охраняемого лица. Выручил дядя Миша.

С простонародными причитаниями старший прапорщик каким-то неуловимым образом оказался среди нас и неловко шлепнулся пузом прямо на сумочку.

— Ой, мамочки! — заверещал он.

— Мотоциклиста держите! — перенаправил я энергию телохранителей, оставшихся не у дел. И вовремя. Неудачливый похититель уже шевелился и, тряся треснувшим шлемом, собирал конечности в кучу, готовясь подняться. Телохранители дружно вцепились в него с двух сторон.

Последующие полтора часа мы провели в отделении правоохранительных органов. Отвечали на вопросы, подписывали протоколы…

Благодаря нашим ФСБшным удостоверениям, дело шло без лишней проволочки. А Ване Зайкину, как лицу не принявшему в событиях непосредственного участия, даже позволили сбегать в близлежащий супермаркет и прикупить пару новых штанов и футболок. (Наша с дядей Мишей одежда после активного соприкосновения с асфальтом утратила презентабельный вид).

Словом, когда мы наконец уселись в кафе за стол переговоров, наша команда имела вид уже не торжественный, а экономично-спортивный. Впрочем, присутствовала некая аура героизма, которая искупала недостатки внешности.

— Мне кажется, — сообщил я, начиная официальную встречу, — что информация о сокровищах просочилась к третьим лицам. Парнишка, который пытался выхватить вашу сумочку, не похож на обычного барсеточника. Слишком уж у него мощный мотоцикл и слишком дорогая экипировка. С нашей стороны утечки быть не могло. А вот с вашей… Вы случайно не ходите по гостинице с плакатом: «Ищем сокровища. Имеем карту с указанием места клада»?

— Я не имеем карту, — обиженно ответила американка.

— Да? А что такого ценного было в сумочке, — не дал ей сбиться с курса дядя Миша, — что спровоцировало попытку нападения? Неужто только кредитки?

Гэйл Оак прокашлялась и после небольшой паузы доверительно сообщила:

— Мой прадедушка был необычный человек.

— Неужели?

— Царь очень доверять ему. Но сокровища был очень важный. И царь хотел контролировать, где будет клад.

— Как же он мог это контролировать, оставаясь в охваченном революцией городе, да еще и находясь под арестом?

— Царь и дедушка заранее договорились, где будет прятать. Поэтому была сделана система подсказок. Каждая предыдущая указывать на следующую. И каждая есть загадка, которую нужно разгадать.

— А сколько всего загадок?

— Я не знать.

— Ну, а первая подсказка? Где она?

Тут американка снова взяла паузу.

— Мы ждем, — вежливо напомнил я.

— Э-э, видите ли, — неохотно продолжила журналистка, — как я уже говорить, дедушка был необычный человек. Он любил черкать карандаш на любой документ. Мог рисовать рожица на договор, мог писать разный слова.

— Дальше, дальше…

Гэйл Оак оценивающе взглянула на нас, как бы решая, стоит ли доверять посторонним важную информацию, потом покопалась в сумочке и выложила на стол некий документ, запаянный в пластик.

— Это есть оригинал завещания дедушка. И вот тут, — американка постучала по бумаженции длинным накладным ногтем, — карандашный каракули. На ксерокопии он не виден. Но я думать сейчас, что это важно.

Мы соединили головы над документом и увидели, что да, действительно, имеются какие-то бледно-различимые каракули, складывающиеся в нечто, если не ошибаюсь, немецки-связное:

Der weiß Saal

Die Zauberflöte

— Ты какой язык учил в школе? — шепотом поинтересовался Ваня Зайкин.

— Английский.

— А я французский.

Старший прапорщик потянул бумаженцию к себе и, прищурясь, с режущим ухо рязанским акцентом прочел первую строчку:

— Дэр вайс зал.

— И что это значит?

— Вайс — это белый, — блеснул я эрудицией.

— О, — обрадовался Ваня. — Белый зал. А дальше что?

— Die Zauberflöte — это немецкое название оперы Вольфганг Моцарт «Волшебная флейта», — снисходительно пояснила американка.

— Ага. То есть «Белый зал», «Волшебная флейта», так?

— Ну да.

— И что это может означать?

— Это я и хотеть знать, — заявила звезда американской журналистики и высокомерно откинулась на спинку кафешного кресла.