Принцесса с дурной репутацией

Надежда Первухина, 2017

Меня зовут Люция Веронезе, и я обучаюсь в пансионе при аббатстве, но мечтаю стать капитаном пиратского корабля. Мое происхождение туманно, зато ум ясен, язык остер, а талант несомненен и многогранен. Жизнь в пансионе скучна и однообразна, но однажды все меняется. А началось все с появления говорящей крысы. Сижу я в карцере, наказанная за невинную шалость, а вышеуказанная личность предлагает улучшить условия моей жизни. Естественно, я согласилась. Но кто бы мог подумать, что ради комфорта мне придется возиться с капризной титулованной девчонкой, участвовать в ее проделках, упражняться в изящной словесности и – о ужас! – помогать огромному кузнечику украшать замок к торжеству! Что еще меня ждет?…

Глава шестая

Я так и не узнаю, что такое фистинг, зато…

Я ратую за здоровый образ жизни. Людей, которые впадают в излишества, я рекомендую немедленно высылать на лесоповал или другие полезные обществу работы.

Из проповедей Его Высокоблагочестия, т. 107

Я потихоньку приживалась в замке. Здесь так же, как и в пансионе, все подчинялось строгому расписанию: завтраки, обеды, ужины, встречи с герцогом (он много работал над новой поэмой, но иногда выкраивал время на встречу с дочерью, а я неизменно должна была присутствовать при этом). Не могу сказать, что моя работа и мое особое положение в замке были мне в тягость. Я очень интересовалась жизнью Оливии, насмешливой девочки-уродца, как, наверное, интересовалась бы каким-нибудь редкостным экземпляром таракана. Нет, вы не подумайте, что во мне не пробуждалась иногда жалость к Оливии, так обделенной Исцелителем! Но Оливия чуяла жалость к себе за сто миль и могла за это врезать будь здоров, так что, общаясь с нею, я скорее чувствовала калекой себя.

Знаний в области астрономии, алхимии, физики и географии у Оливии действительно было больше, чем у меня. Несмотря на всю свою скандальность и ершистость, она обожала проводить время в большой библиотеке, открытой для всего населения замка. Я узнала, что в одном из старых донжонов устроена малая библиотека, называемая скрипторий, и пользовался ею только герцог Альбино, там же он работал над своими гениальными стихами. Иногда я по целой неделе не встречалась с ним. Зато кого хватало в замке, так это всяких, непонятного происхождения и возраста, гостей, и дворецкий герцога по этому поводу пребывал в постоянной меланхолии. Оно и понятно: гости, без коих вполне мог обойтись замок, ели и пили как отряд голодных рейтаров и за милую душу могли опустошить запасы винных подвалов и продуктовых кладовых. Однажды даже я стала свидетельницей того, как милейшая и терпеливейшая Сюзанна ругается на чем свет стоит — оказывается, с визитом к герцогу прибыло семейство из шести родственников — очень дальних, очень бедных, очень нахальных и очень прожорливых. Да, но именно с прибытием этих родственников в замке закрутилась такая история…

Одним из незваной шестерки был восемнадцатилетний троюродный или даже четвероюродный племянник герцога, носивший имя Себастьяно Монтанья, нахальный, высокомерный, заносчивый и требовавший от слуг, чтобы к нему обращались не «синьор», а «мессер», хотя на последнего он никак не тянул. Я подробно опишу его, ибо в моей жизни он сыграл очень интересную роль…

Однажды… Что поделать, с этого простого слова начинаются порой самые забористые приключения. Так вот, однажды мы с Оливией решили попробовать курить кальян.

Оливию пирогами не корми, а дай узнать что-то новое и желательно запретное. Кальян, а также набор кубков и подносов из чеканного серебра, платки яркой расцветки и большой пестрый ковер на днях привезли герцогу в подарок от какого-то богатого поклонника поэзии из далекого и жаркого Аравийского халифата. Я из прочитанных по географии книг знала, что Аравийский халифат — страна вечной жары, песчаных барханов, смуглых мужчин и женщин, с ног до головы закутанных в черную тафту, ибо так им велит их вера. Хотя я думаю, что вера тут ни при чем, и это причуды вкуса тамошних мужчин.

Подарки — кроме посуды и ковра — оставили в большой библиотеке, поскольку именно там суждено было скапливаться всем диковинам и редкостям, подаренным великому поэту. Оставили — и тут же о них забыли, но Оливия (как, впрочем, и я) обладала великолепной памятью на подобные штуки и шустро поскакала на костылях в библиотеку, так, что я еле за нею поспевала.

Войдя в библиотеку, мы огляделись. Никого. Гости герцога не стремились повысить свой интеллект за счет книжных томов, прекрасный Юлиан (ах-ах-ах!) помогал герцогу переписывать набело страницы очередной поэмы, а значит, нашему предприятию сопутствовал успех свыше.

Аравийские дары лежали на низеньком столике из черного дерева. Для очистки совести мы сначала порассматривали узоры на шелковых платках и поудивлялись на черный наряд, который должно было носить истинной аравийке, а потом наши любопытные руки потянулись к продолговатой коробке с надписью на языке этой жаркой страны.

— А вдруг тут не кальян? — спросила я Оливию. — Вдруг тут скорпионы или змеи?

— На какого дрына посылать их моему папаше? — хмыкнула Оливия.

— Ну, чтобы погубить великого поэта. Как ты не понимаешь! Наверняка у него есть враги и завистники. Помнишь, была в древней стране фараонов прекрасная царица Клеопудра? Ей соперница велела сунуть руку в корзинку со змеями! Правда, потом выяснилось, что змеи были дохлые, но все равно неприятно…

— Успокойся, — презрительно отмахнулась Оливия. — Я умею немного читать по-аравийски. Тут написано что-то вроде: «Благословенное устройство, с которым можно узреть сады гуппи».

— Гуппи? — удивилась я. — Это ж вроде рыбки такие, махонькие. Их для красоты держат в больших стеклянных вазах.

— Ну, не знаю, — отмахнулась Оливия. — Может, аравийцам с их пустынным климатом за счастье узреть сады и рыбок в вазах. А может, это вообще подводные сады. И там можно плавать вместе с гуппи. Хватит болтать! Я открываю коробку!

Мы затаили дыхание. Оливия отогнула зажимы и сняла крышку. Под ней оказался слой шелковой ткани. Сбросив и его, мы узрели набор лакированных палочек, небольшой стеклянный сосудик с носиком и…

— Ой, змея! — пискнула ваша покорная слуга.

— Дура, — оценила мой писк беспощадная Оливия и потянула из коробки длинный и гибкий… — Это каучуковый шланг. Видишь, внутри он полый. Значит, он соединяет что-то с чем-то, и нам только осталось выяснить, что и с чем. Ты когда-нибудь собирала кальяны?

— В аббатстве Святого Сердца они не были в употреблении, — хихикнула я. — Смотри, тут еще коробочка с надписью, причем на нескольких языках, даже на нашем: «Волшебная трава». А вот еще сосудик, и на нем написано «Волшебная вода».

— Как же он собирается? — задумчиво вертела в руках шланг Оливия.

— Тут наверняка должна быть инструкция. Ага, вот смотри, целый свиток! Тоже на нескольких языках.

— Читай, что написано.

— О, вот. «О, плешивый неверный! Если ты желаешь воспользоваться Благословенным Кальяном и попасть в сад райских гуппи (смотри, насчет гуппи мы не ошиблись!), то точно соблюдай инструкцию. Прежде всего возьми сосуд А и прикрепи к его верху устройство Б».

— Так, — Оливия явно была сообразительней меня. — Все просто. Это сюда, это — туда, а шланг присобачить сбоку. Что там еще?

— «Разогрей уголь с волшебной травой в чаше Ц и просто добавь волшебной воды в сосуд А. Когда узришь клубы благодатного дыма, возьми в рот шланг Д и равномерно втягивай дым в гортань и выдыхай его маленькими облачками во славу Священной Книги и ее пророка. Соблюдай при этом меры противопожарной безопасности, о неверный пес! Да поразит Единый и Милостивый всякого иноверца!»

— Ух ты! — только и сказала я.

Кальян выглядел, как сказали бы галльцы, «юн де шик». Вода забулькала, и немного запахло волшебными травами.

— Чур, я первая попробую, — заявила Оливия. — Я дочь герцога и вообще…

Я не нашлась, что возразить.

Оливия с некоторой опаской в лице взяла трубку и затянулась. В кальяне забулькало. Надув щеки, Оливия смотрела на меня, как царица Клеопудра на корзинку с дохлыми змеями.

— Вдохни, — посоветовала я.

Она послушалась и тут же разразилась адским кашлем. Почему именно «адским»? Ну, согласно учению святой юстиции, в аду ужасно холодно, просто сплошные ледники с вмерзшими в них грешниками. А чтобы грешникам было совсем невыносимо, они постоянно болеют простудой, кашляют, чихают, заливаются слезами и соплями. А в самом последнем круге ада, говорят, еще и снег заставляют чистить, а он постоянно сыплется. Ну, это для особо неблагочестивых. Так вот, Оливия кашляла, как тот самый грешник.

Я похлопала ее по спине и взяла трубку.

— Будем следовать инструкции, — сказала я и втянула в рот горьковато-сладкий дым. Вдохнула. Легкие наполнились сплошным безобразием, и я тоже приобщилась к обществу простуженных грешников.

— Это по первости, дальше привыкнем, — сипло сказала Оливия. — Давай еще по паре затяжек.

— Может, хватит?

— Я хочу в райский сад с гуппи, — капризно сказала Оливия. — Я дочь герцога, мне можно!

Ну, сад так сад, гуппи так гуппи.

Мы по очереди принялись жадно затягиваться волшебным дымом.

— Ой, — сказала вдруг Оливия.

— Что?

— Никогда бы не подумала, что пальма в углу библиотеки может так классно цвести! Зацени!

— Оливия, там нет никакой пальмы.

— Протри глаза! Это самая настоящая пальма, веернолистная, классическое название — «пальмум суперпуперум». Растет… Да, растет по преимуществу в библиотеке моего отца…

— Дрын мне в зад, если я вижу там пальму! Оливия, там настоящая мраморная беседка. И в ней сидят гуппи! О, я узрела райских гуппи!

— Дура обкуренная, как рыбки могут сидеть?

— Не-не-не! Волшебная трава открыла мне истину: гуппи — это не рыбки! Это такие де-е-евушки…

— Да ладно!

— Присмотрись сама. Вместо ног у них хвосты. А вместо груди две здоровенные ракушки. И от них жутко воняет рыбой! Фу! А ты все пальмы, пальмы… Да, надо еще затянуться… Первая справа гуппи в таком классном розовом… э-э, наряде на голове. И у нее розовая сумочка. Она мне улыбается!

— Кто, сумочка?!

— Сумочка — это само собой, мне еще улыбается прекрасная гуппи.

— Дай-ка я затянусь покрепче. Я хочу, чтобы это лето не кончалось, и мне тоже улыбались гуппи.

— А при чем здесь лето?

— К слову пришлось. Ф-фух… О да! Слушай, компань-пань-онка, с чего ты взяла, что гуппи — это женщины?

— А?!

— Это же нормальные мужики с жабрами и здоровенной чешуей на… хм, ногах.

— У них есть ноги?

— У них все есть. Они даже одеты по моде жителей Древней Старты: юбочка из водорослей, белые носки, и поверх носков — каучуковые сандалии. Ты же знаешь — в Древней Старте были очень суровые нравы, и там все мужчины были обязаны носить носки и сандалии, кто не соглашался — падал со скалы…

— И превращался в гуппи… Ой!

— Что?

— Герцогиня, я даже не знаю, как сказать.

— Да говори уже!

— Все пропало.

— Что «все»?

— Ну, беседка, пальмы, стены. Слуш-те, мы это, посреди моря на маленьком и очень необитаемом острове!

— Как он может быть необитаемым, если на нем мы? Где твоя логика, тупая ты коза?…

— Я не коза! Я не блею и не даю молока! Логично? Да! Так что и с логикой у меня все в порядке! И оставьте нас в покое с моим кальяном, герцогиня! Мы х-тим спать и видеть сны.

— Не спи, замерзнешь! Разве ты не поняла?! Это не остров, это огромная льдина! Мы в Северном океане! Смотри — прямо по курсу черная точка!

— Она приближается! Это корабль!

— Это не просто корабль! Это «Ботаник»! Он сейчас врежется в нашу льдину, получит пробоину и затонет!

— О нет! Эта история всегда разрывала мне сердце!

— Потому что там была дурацкая несчастная любовь?

— Нет, потому что на «Ботанике» везли сто тысяч фунтов золота и алмазов, и все это сгинуло в пучине морской! Мы должны помешать крушению, тогда золото и алмазы будут наши!

— А прекрасный художник Леонардо Ди Ванчик влюбится в меня, а не в эту дуру с корабля! Раздувай кальян! Мы будем сигналить им дымом из наших ртов! Давай!

Мы очень добросовестно сигналили легендарному трехмачтовому баркасу «Ботаник», так что он в нас не врезался. Врезались мы. В стену. Мы не договорились с Оливией, что это будет за стена и откуда она взялась на нашем боевом и полном приключений пути, но, ощупав стену как следует, я поняла, что это ноги.

— Исцелитель, твоя воля! — сказали ноги. — Да эти зассыхи обкурились!

— Да как вы смеете! — тут же заорала Оливия. — Я не зассыха, а герцогиня крови! Я вызываю вас на ду-ду-ду…

— Так, — сказали ноги. — Мне нужна помощь Фигаро.

Мне почему-то стало смешно.

— Фигаро! — запела я баритональным басом. — Ди квалита! Ди квалита!!! Дульче коза чи респоза! Экселенс! Пэр фаворе еще затяжечку!

Дальше я ничего не помню. Я начала осознавать реальность некоторое время спустя, и реальность предстала мне в виде медного корыта, доверху наполненного ледяной водой и мной. Общество ледяной воды я нашла крайне неприятным, о чем и не преминула немедленно заявить громкими, душераздирающими криками.

— А ну тихо! — услышала я крайне суровый голос. — Сидеть! Куда из ванны!

— Мне холодно! — запищала я. — Сюзанна! К чему эти муки?

— Ах вы, дрянная девчонка! Молчите и терпите, пока не придете в себя окончательно! Вы накурились всякой гадости, так извольте теперь терпеть мое водолечение!

— Ой… — только и простонала я и погрузилась в корыто с головой, ибо та начала немилосердно болеть.

Однако ледяная вода в сочетании с кислющим ревеневым взваром, влитым в меня госпожой Сюзанной, сделали свое благородное дело. Я пришла в себя. Голова болела, но уже не настолько сильно, чтобы я хотела разбить ее о ближайшую стену. Сознанию же было безнадежно стыдно, но не потому, что я накурилась, как бычок в томате, а потому, что меня на этом застукали в самом неприглядном виде.

— Больше никогда, — выдохнула я в трезвеющее пространство.

— То-то же, — сказало пространство голосом госпожи Сюзанны. — Давайте-ка, я помогу вам вылезти из ванны. Вот, закутайтесь в полотенце, я его нагрела перед камином. Так, ну смелее. Немудрено, что вы шатаетесь, как пьяный матрос на побывке. Садитесь вот сюда. Я приготовила вам целебный напиток — в Яшмовой империи его называют драконовым чаем. Пейте, не обращая внимания на горечь, — сразу станет легче: и согреетесь, и голова перестанет болеть.

После третьего глотка горячего и нестерпимо горького «чая» я ожила и приободрилась настолько, что смогла понять, где нахожусь. Это была моя комната. На комоде стоял подсвечник с зажженными свечами, окно было занавешено.

— Который час? — поинтересовалась я.

— Скоро семь пополудни. Госпожа Оливия и вы не явились к обеду! Слава Исцелителю, что экселенс в отъезде и ваше отсутствие взволновало лишь мессера Фигаро и меня! Мы немедленно принялись вас искать, и если бы не мальчишка Монтанья…

— Кто?

— Родственник герцога, Себастьяно Монтанья. Он посоветовал искать вас в библиотеке, и при этом его физиономия была насмешливой, как у рыночного вора! Ставлю свою будущую пенсию, что прежде он насладился созерцанием двух обкурившихся…

— Зассых, — немедленно всплыло в памяти нужное наименование.

— Совершенно верно. Надеюсь, в этом негоднике достаточно порядочности, чтобы не доводить до ушей герцога и прочих замковых жителей это прискорбное происшествие.

— Это я сомневаюсь… А Оливия у себя?

— Да, но ей пришлось потяжелее, чем тебе, детка. На ужин она получит только овсянку и ревеневую настойку, и завтрашний день ей лучше провести в постели.

— Я пойду к ней? — полувопросительно глянула я на Сюзанну.

— Само собой. Одевайтесь, сударыня, и выполняйте свои обязанности.

— Сюзанна, прошу вас, будьте со мной на ты.

— Хорошо, так и быть. — Сюзанна улыбнулась. — Что ты хотела бы на ужин?

— Избавиться от тошноты.

— Понятно. Значит, это будет овсянка и взбитые белки. Имей в виду, дорогуша, я еще не до конца пресытилась мщением за такое безобразие, поэтому буду тебя немного терзать.

— Ой, терзайте, только бы голова перестала кружиться.

Сюзанна помогла мне одеться и проводила до дверей комнаты Оливии. Из-за двери раздавались протяжные стоны.

— Бедняжка, — покачала головой Сюзанна. — Прошу, детка, больше не занимайтесь таким безобразием. Это не только вредно для здоровья, но и выглядит так неэстетично! Вы же девушки, а девушкам полагается вести себя крайне благопристойно. Именно это отличает настоящую девушку от какой-нибудь там лахудры с разбойничьего квартала.

— Какие вы знаете слова — «лахудра», — пробормотала я. — В замке мой тезаурус обогатится просто неимоверно. Кстати, отличная рифма: «пудра — лахудра». Надо будет подкинуть герцогу. Пусть напишет «Песнь о лахудре». Анапестом.

Да уж, Сюзанна тоже не просто экономка. Не удивлюсь, если она тоже по выходным пишет сонеты какие-нибудь или триолеты… Поэзия пропитала этот дом насквозь, как чернила — промокашку. Вот только я какая-то непоэтичная. И Оливия, кстати, тоже.

В комнату герцогини я сначала постучалась для приличия, в ответ услыхала глухой удар чего-то об дверь, по звуку и силе удара вычислила, что это подушка, и спокойно вошла. За время моего пребывания компаньонкой у Оливии я неплохо изучила некоторые ее повадки. В том числе и швыряние многоразличных предметов в дверь. Иногда это были тарелки, вазы, фрукты, книги. Подушки — редко, это означало, что у Оливии совершенно отвратительное настроение и она устала бороться с жестокостью окружающего мира.

Окружающий мир в лице меня вошел в ее комнату.

— Приветствую вас, экселенса, — церемонно поклонилась я, быстренько передвигаясь за кресло у камина. Между прочим, это тот еще талант — одновременно прятаться за креслом и почтительно кланяться.

— Уйди, зараза, — простонала Оливия. — Ой, как мне плохо!

— Мне помог крепкий и горький чай. Отрава на кошачьих какашках. Думаю, это он сервирован на вашем столике.

— С чего это ты мне выкаешь?

— Мало ли. Все-таки мы так накурились…

— Что это произвело необратимые изменения в моем сознании. Чушь. Я бы еще курнула. Гуппи были классные. И «Ботаник».

— Оливия, ты неисправима.

— Уж само собой. Налей мне чаю.

— С удовольствием.

— Мышьяк сегодня не клади.

— Я его никогда не кладу!

— Уж будто ты не хочешь отравить прямую наследницу рода Монтессори, выйти замуж за моего безутешного папочку и стать полноправной хозяйкой поместья.

Конец ознакомительного фрагмента.