Курортный обман. Рай и гад

Надежда Мамаева, 2020

Катя Скрипка знает, сколько бусин на браслете у того человека, который научил ее плакать без слез. Она знает, что через год закончит университет и обязательно выберется из нищеты. Но она еще не знает, что один вечер может полностью перевернуть ее жизнь. Нечаянное движение рукой – и судьба сталкивает Катю с ее двойником – содержанкой крупного бизнесмена, которой срочно нужна дублерша. Андрис Тратас знает, что чем выше ставка – тем жёстче игра. А еще он знает, что у него в запасе всего пять суток, чтобы найти преступника, который грозится заразить все Черноморское побережье в разгар отпускного сезона. Но вот чего Андрис не знает, так это того, что в его расследовании скоро солировать будет Скрипка…

Глава 1

— Ты мне больше не дочь! — истеричный крик, казалось, ввинчивался в уши, проникал под кожу, разносился по венам вместе со жгучей обидой.

Моя мать никогда не отличалась кротким нравом. Скорее даже наоборот: учитель до мозга костей, для которого главнейшая цель — воспитать, заставить запомнить. И эту свою привычку она не оставляла на работе. Увы, и дома каждый день я чувствовала контроль.

«Ты должна», «так нельзя», «не позорь меня» — подобные слова преследовали постоянно, звучали в ушах набатом. Любой проступок, оплошность заканчивались порицанием и часовой отповедью. Нет, руки на меня мать никогда не поднимала, считая сие непедагогичным. Но иногда мне казалось, что ее слова больнее любых оплеух.

Самое печальное было то, что все это Айза Каримовна, она же моя мать, делала с благой целью — воспитать из меня «хорошего человека». Она и отца пробовала «воспитать». Только тот, увы, оказался двоечником в дисциплинах, которые должны изучить люди, чтобы стать «хорошими». Он сбежал от нас, когда мне было семь. Оставил мне на прощание свою необычную музыкальную фамилию, старую черно-белую фотографию из ЗАГСА, где они с мамой еще молодые и почти счастливые, и горечь вкуса лжи. В свои семь я узнала, каково это, когда предают.

Отец ушел за новой, счастливой жизнью к той, которая не пыталась его «воспитывать» и кроить под себя, а принимала таким, какой он есть.

Я осталась с мамой, которая удвоила усилия по моей муштре. Как итог — я в свои семнадцать лет круглая отличница, серая, невзрачная, с очками на носу и косой до середины спины. Зато мама мной гордилась: как же, в школе, где она работает, я единственная золотая медалистка в выпуске этого года.

Мать рассчитывала, что я пойду по ее стопам. Даже не сомневалась, что и аттестат, и результаты экзаменов понесу в педагогический. Продолжу славную династию учителей. И вот сейчас, узнав, что я уезжаю поступать в другой город, она в сердцах высказывала все, что думает о такой неблагодарной дочери, не стесняясь в выражениях:

— Я ночей не спала, все для тебя… Да у меня из-за тебя ничего не было. Ничего. Ни личной жизни, ни счастья. Ты — неблагодарная тварь. Выродок своего отца!

— Моего отца ты выбирала сама. Никто замуж не гнал, — наверное, в первый раз я говорила с ней так. Жестко, на равных. Ставя перед фактом.

Мой выбор. Моя жизнь. И я чувствовала, что если сейчас не уйду, не сбегу, как в свое время отец, то и дальше буду только существовать, воплощая ее амбиции. Это она, не я, мечтала о золотой медали, о всех тех победах на олимпиадах по физике, которые я одержала.

В глубине души я любила свою мать, как и она, по-своему, меня. Но сильнее этой любви было желание вырваться. Совершать свои ошибки, а не быть тем, кого психологи называют умным термином «инструмент для самореализации».

— У тебя ничего не получится. Большой город выплюнет тебя. Даже если и поступишь бесплатно, на что будешь жить? — мать попыталась надавить на последний рычаг — финансы.

Я лишь сцепила зубы, поправила ремень сумки на плече и шагнула за порог.

Признаться, чего-то подобного я и ожидала, только не думала, что будет так больно от материнских слов.

Не плакать, только не плакать.

Все-таки я разрыдалась. Завернула за угол дома, села на лавку. По щекам текли слезы. Июльское солнце, несмотря на ранний час уже палило вовсю, обещая очередной день зноя и раскаленного асфальта.

— Скандалила? — рядом со мной на скамейку присела Ленка — подруга детства, того времени, когда я еще не знала, что такое предательство.

— Да, — я шмыгнула носом и поправила очки.

— Ты все равно молодец, — подруга сжала мою ладонь в ободряющем жесте. — А Айза Каримовна остынет, будет еще извиняться…

Я про себя лишь усмехнулась. Увы, я свою мать знала очень хорошо. Моя родительница была из породы тех людей, кто априори прав и непогрешим, даже если ошибается.

— Я, пожалуй, пойду.

— У тебя поезд когда? Может, к нам заглянешь, посидишь перед отъездом? У меня ба знаешь какие пирожки напекла…У-у-у… Вкуснющие, с вишней.

— Нет, не стоит. Через два часа отправление. Лучше на вокзале… — я старалась выглядеть невозмутимой, хотя внутри меня всю буквально колотило и выворачивало.

— Тогда я тебя провожу, — Ленка решительно встала со скамейки.

Я попыталась улыбнуться. Все же я была безумно благодарна подруге, что она поддерживала меня. Не только сейчас, но и все то время, что я себя помню. Сумасбродная Ленка Кропотова, круглая, как колобок, — и рассудительная я, Катя Скрипка, высокая и худая. В шутку нас даже прозвали Марти и Мелманом, как жирафа и зебру из мультика «Мадагаскар».

Когда мы приехали на вокзал, Ленка упорно возжелала меня посадить в автобус и дождаться отправления.

— Только платочком белым вслед не маши, — усмехнулась я.

— Не буду, — заверила она, а потом, открыв сумочку, что-то старательно начала в ней искать.

Сейчас вытащит большой клетчатый носовик и заявит, что это ни разу не беленький платочек, оттого им махать можно. Но нет, Ленка выудила купюры.

— Бери, — она решительно протянула мне деньги. — Бери, иначе смертельно обижусь. Это не только от меня, но и от всей нашей семьи. Даже братец Шурик сюда свою лепту внес.

Мне было стыдно. И хотя у меня самой в кошельке денег кот наплакал — все, что удалось скопить за месяц работы курьером (причем подрабатывала я втайне от матери, которая считала, что я в это время усердно штудирую пособия для абитуриентов), — но брать вот так…

— Думаешь, что я тебе просто так даю? — с подозрительным прищуром начала Ленка, тряхнув своей русой челкой, — А вот и нет! Отдашь через год, когда станешь столичной студенткой-второкурсницей.

Я нерешительно протянула руку, отчетливо понимая: иду на сделку с собственной совестью. И тут механический голос мегафона возвестил:

— Посадка на рейс сто сорок семь начнется через десять минут с пятнадцатой платформы. Повторяю. Посадка…

— Ну, давай, — Ленка похлопала меня по плечу, — пошли.

Я села в автобус. Лишь когда дверь икаруса медленно затворилась, и автобус тронулся, я осознала: вот сейчас и начинается она, моя взрослая жизнь. Только в отличие от большинства своих сверстниц иллюзий на ее счет я не питала.

* * *

Три года спустя

— Скрипка, когда мне ждать вашу лабораторную? — Самуил Яковлевич, профессор, окликнул меня после окончания пары, заставив задержаться в кабинете.

Я сцедила зевок в кулак. Сегодня ночью спала всего ничего — меньше часа. А все оттого, что усердно чертила. Причем не себе, а одногруппнику Веньке — разгильдяю и балагуру, любителю тусовок и обладателю шестой бэхи. Но, несмотря на свое наплевательское отношение к учебе, мою работу Веник оплачивал исправно. Вот и сейчас деньги, которые он мне утром передал за выполненный заказ, позволят не только купить платье на лето, но и обеспечат две недели вполне сносных завтраков и ужинов. Правда, из каши или овощного супа… «Зато не растолстею», — утешила я себя. Хотя добреть мне и так было не с чего.

Кто-то скажет, что брать деньги с одногруппников — низко и мелочно. Что ж… Значит, у этого кого-то нет постоянной острой нехватки денег. А у меня, увы, такое финансовое положение, что я борюсь за каждый макарошек в кастрюле.

— Так когда вы сдадите мне лабораторную? — напомнил о себе Самуил Яковлевич.

— При следующем занятии, — на честном глазу заверила я преподавателя.

Тот хмыкнул и покачал головой:

— Смотрите сами, оно последнее в этом полугодии. А до сессии я вас без сданной лабораторной при всем желании допустить не смогу…

Такие люди, как Самуил Яковлевич, вызывали у меня невольное уважение. Может оттого, что исповедовали совершенно иную методику преподавания, в отличие от моей матери. Не «ты должен», а «тебе выбирать». Да и сама манера общения преподавателя не могла не импонировать.

Он никогда не «тыкал». Всегда на «вы» даже с желторотыми вчерашними абитуриентами. Хотя сам лектор — мужчина седой, грузный, с окладистой бородой и изрядным брюшком — был уже не в первый раз дедушкой: такому не зазорно на «ты» и к Гендальфу обратиться. Но, как признался один раз сам преподаватель, у него никогда и в мыслях не было сказать студенту, да и не только студенту, а кому бы то ни было, — «ты», если его собеседник не мог ответить ему тем же.

— Я обязательно… — начала было оправдываться.

Мне всегда было неудобно за свои «хвосты» перед Самуилом Яковлевичем, вдвойне оттого, что теорию автоматического управления я знала. И он тоже был в курсе, что я в его предмете разбираюсь. Иногда мне даже казалось, что преподаватель догадывался и о моих «калымах», но тактично молчал. Даже тогда, когда видел, что чертежи структурных и функциональных схем у разных студентов явно выполнены одной рукой. Он лишь усмехался в свою курчавую густую бороду и принимал работу. А потом на зачете с такой же милой улыбкой мог пытать дополнительными вопросами до посинения, выявляя, кто купил допуск, а кто действительно разбирается в предмете.

Из-за того, что другим я делала наперед, а себя задвигала в самый конец, и выходило, что сдавала зачастую все накопившиеся долги в последние дни перед сессией. Многие преподаватели лишь качали головой, сетовали, что вроде я девушка не глупая. Пеняли: в следующий раз не успею и пролечу с допуском, а там, глядишь, и со стипендией. Но все же практикумы и лабораторные принимали исправно.

Хотя у всякого правила бывает исключение. Такое случилось и у нашей группы. У всей сразу. Звали его Моджахедовна. Вернее, по документам именуемая Анна Леонидовна — дама, которой пора бы быть далеко за мадам, но по факту являющейся все еще мадемуазель. Отсюда и все супербонусы, которыми обладает классическая старая дева: вздорный характер, перепады настроения и полное отсутствие четко выраженной позиции. Иногда мне казалось, что эта последняя особенность характера: когда юная фройляйн мечется, выбирает и никак не может определиться — и есть основная причина, по которой наша Моджахедовна не перешла в статус фрау, дожив до седых волос. А потому у такой одинокой старушки и обнаружились неиспользованные тонны желчи и дотошности, которые она, за отсутствием супруга, и выплескивала на бедных студентов.

А если еще учесть, что преподавала сея дама почтенных лет философию — предмет необычайно нужный для будущих специалистов управления и информатики в технических системах, то масштаб того места, которое является радаром приключений, становился в разы больше. И не то, чтобы студенты ФИВТа были совсем уж далеки от тонких душевных материй, но Анна Леонидовна свято веровала, что философия — предмет, нуждающийся в самом трепетном отношении и скрупулёзном изучении. В итоге страдали все: и студенты, которые никак не могли проникнуться мудростью Фомы Аквинского и Канта; и Моджахедовна от нашей, как она выражалась, «дури»; и, собственно, сам предмет философия, дружно проклинаемый нерадивыми адептами ФИВТа.

К слову, отчего Моджахедовна получила свое прозвище: ее коллоквиумы напоминали хождение по минному полю. Одно неверное слово — и… Анна Леонидовна превращала юные студенческие мозги в фарш безо всякой анестезии.

— Идите, Катерина, — вернул меня в реальность голос Самуила Яковлевича, — и помните, вы обещали.

Я лишь благодарно кивнула и, закинув на плечо ремешок от сумки, поспешила в коридор. Следующие пары были в другом корпусе. Надо спешить. Радовало лишь то, что сейчас на улице тепло, даже не просто тепло, а жарко. Не надо тратить времени, упаковываясь капустой в куртку — шапку — шарф, да еще и стоять очередь в гардеробе, чтобы их добыть. Нет, сейчас все гораздо проще — выбежать на крыльцо и легкой рысью стартануть до пятого корпуса, благо он через дорогу.

Успела я как раз вовремя. Едва зашла в аудиторию и приземлилась за парту, как прозвенел звонок.

— Чего Яковлевич хотел? — скорее для проформы поинтересовался мой сосед Сашка.

— Как всегда, напоминал о крайнем сроке сдачи.

— А, это он любит, — понимающе протянул одногруппник.

Но тут хлопнула дверь, оповещая о том, что в аудитории появилась та самая Анна Леонидовна. Я мысленно перекрестилась. Сашка вздрогнул. Апокалипсис начался.

Моджахедовна обвела цепким взглядом нашу группу, наверняка не просто отмечая в памяти, а запоминая имена прогульщиков навечно. К слову, таковых было всего двое: Венька (ему многое в вузе было по барабану и по блату) и Карина — девушка, которой по причине скорого обретения счастья материнства прощалось многое.

Преподавательница поджала губы, открыла свой конспект и стала диктовать сухим менторским тоном. Время от времени она отшвартовывалась от кафедры и величественным кораблем плыла меж парт, занятых преимущественно парнями. Девушек в нашей группе, помимо меня и беремючей Карины, было всего трое. И отчего-то Моджахедовна любила отрываться именно на нас, задавая вопросы покаверзнее. Похоже, чувство женской солидарности у Анны Леонидовны отвалилось вместе с пуповиной.

Ее пара выматывала меня почище, чем пять часов, которые я проводила надраивая машины на автомойке. Увы, денег за чертежи и расчёты, которые я делала накануне сессии, и стипендии катастрофически не хватало. Потому я три раза в неделю рьяно мыла и пылесосила. Благо пока здоровья хватало выдержать эту гонку. Но это сейчас, а что будет на четвертом курсе — я боялась даже загадывать. Точно знала одно: буду царапаться до последнего, но обратно в свой городок не вернусь.

Моя мать, которая придерживалась в жизни принципа: главное вовремя обидеться, — извиняться за резкие слова не спешила. Она даже не звонила. Лишь два раза в год присылала смски: на мой День рождения и на Новый год. Видимо, считала, что блудная дочь должна каяться первой и вымаливать у нее прощение.

Я отвечала ей тем же. А поскольку приступами эпистолярного вдохновения не страдала, то и мои сообщения были длиной в пару предложений и тоже прилетали абоненту «мама» два раза в год.

В общем, у нас установился нейтралитет.

Наконец, лекция Моджахедовны закончилась, и я смогла с облегчением выдохнуть. Сегодня эта пара была последней. Можно забежать в общежитие, переодеться, перехватить овсянки из пакетика и часика два поспать. А потом — ноги в руки и на мойку.

Совесть напомнила, что я еще обещала лабораторную Самуилу Яковлевичу. Вздохнула и вычеркнула из мысленного списка дел сон. Два часа — их как раз должно хватить на то, чтобы успеть все решить и завтра не пришлось бы краснеть перед преподавателем.

Спустя три часа я подходила к автомойке в состоянии вполне счастливого трупа: лабораторную я все же сделала, зато организм включил полный автопилот.

До девяти вечера этот самый автопилот работал вполне исправно, но потом меня вдруг переклинило, и я умудрилась направить пенную струю прямо в салон дорогущего авто.

Повезло, что сиденья были кожаные. Я бросилась их протирать. Мой напарник, Стас — мужик с туманным прошлым и проспиртованным будущим, без слов кинулся мне помогать. И все бы ничего, но хозяйка иномарки заметила…

Она завыла так, что пожарная сирена показалась мне тихой песней соловья. Я успела ликвидировать все последствия к тому моменту, как гламурка добралась до нас со Стасом. Напарник на чистом глазу заявил, что «дамочке показалось».

Но «дамочка» вопила и тыкала в меня пальцем, требуя позвать начальство. Последнее, учуяв скандал, как фининспекторы — флер двойной бухгалтерии, тут же материализовалось. Даже звать не пришлось. Менеджер тут же залебезил, полез самолично проверять салон, но, на удивление, обнаружив капельки воды на коврике, незаметно стер их. А выбравшись из иномарки, стал заверять, что ничего такого там нет. А что воздух в салоне сыроват, и кожа на сиденьях влажно блестит — так это новейший метод уборки, специально для аллергиков и тех, кто заботится о своем здоровье. Очищение не только от пыли, но и микроскопической грязи.

В итоге, менеджер умудрился навешать блондинистой «дамочке» и ее подруге, прицокавшей чуть позже, столько лапши, что хватило бы накормить роту китайцев. Правда, при этом мне показали из — за спины кулак… Ну, да ладно. Главное, что не сдали на растерзание гламурным курицам, у которых на лице крупными буквами написано: машину мне подарили, права тоже, а вот мозги забыли.

Две цацы уже уплывали от нас, взятые под локоток менеджером, когда одна из них обернулась.

— Марика, смотри, а очкастая на тебя похожа, ну как две капли воды.

— Леся, думай иногда, о чем говоришь! Где я, и где эта мышь… Да у меня одного шарма два килограмма, — и блондинка выразительно поправила свою грудь.

А я и не знала, что харизму нынче отвешивают в силиконе.

— Нет, Марика, я конечно не спорю, что ты красотка и все такое… Но ты с этой косорукой мысленно очочки сними, волосики подраспусти, буфера приставь… Ну?

— К чему ты клонишь? — хозяйка авто даже остановилась и притопнула каблучком. Причем сделала это столь резко, что менеджер, дышавший ей под мышку, мотанулся на манер карманной собачки, которую дернули за поводок.

— Ну, ты же сама говорила, что мечтаешь о двойнике: а то Ашот с его ревностью…

— Леся, лишнее болтаешь, — блондинка зло стрельнула глазами, а потом демонстративно отвернулась к менеджеру и преувеличенно ласковым тоном осведомилась: — Так что вы говорили про новую систему чистки салона?

«А эта обесцвеченная красотка вовсе не так проста, как кажется», — успела подумать я, прежде чем меня окликнул напарник:

— Чего встала? — давай заканчиваем с этим полноприводным мордоворотом. У нас по записи следующая через пять минут.

Я плюнула, выкинула из головы двух силикононосных дев и остервенело заработала тряпкой.

Оставшийся час пролетел незаметно. Менеджер меня, конечно, отчитал, даже штрафанул на половину сегодняшнего заработка, но на том и успокоился. На мой же вопрос: «Отчего не сдали?», он лишь устало махнул рукой, но потом все же соизволил пояснить.

Если бы он согласился с воплем гламурной красотки, то в итоге имел бы слух, что на «Посейдоне» авто моют абы как, и могут и вовсе уделать так, что мама не горюй. Но сейчас, когда он убедил этих двух клиенток (которые, чую, у него самого сидели в печенках) что им померещилось, то умудрился выжать из ситуации даже профит. На слова «эксклюзивность», «новейшие» и «только у нас и исключительно для вас» велись не только крашеные красотки. И не только велись, но и приводили друзей с собою.

Я же еще раз убедилась, что менеждер «Посейдона» не зря получает свою зарплату и регулярно требует от начальства повышения. Такого специалиста (и фуфловтюха) хозяевам автомойки еще поискать: этот администратор был явно на своем месте.

Когда я вышла с автомойки и направилась к общежитию, на выезде меня поджидала уже знакомая машина. Та самая, которую я умудрилась обдать пеной и снаружи, и изнутри.

Предупреждающе хищно мигнули фары, а я начала прикидывать: в какую сторону лучше дать деру. Вот же злопамятная блондинистая зараза попалась!

Не поверила, видимо, россказням менеджера.

Спортивная сумка оттягивала мое плечо: это я взяла постирать униформу. С такой поклажей проще будет сигануть через невысокую металлическую ограду. Блондинка не будет портить морду своей иномарке, пытаясь протаранить препятствие, а на своих шпильках она меня фиг догонит.

Мне же, с моим ростом, ничего не стоит сначала причесать клумбу, за ней и газон, а потом вовсе вылететь с другой стороны улицы и, ввинтившись в людской поток, нырнуть в прожорливое чрево метро.

В общем, я не стала ждать, пока гламурка начнет вершить самосуд, давя меня своим бульдозером, развернулась и уже готова была стартовать, когда дверь джипа распахнулась, и выскочившая оттуда дева заорала:

— Постой, надо поговорить!

«Нашла дуру», — мысленно ответила я ей и перемахнула через забор.

Вслед мне понеслось:

— Держи ее! — заголосила подруга хозяйки авто, Леся, кажется.

Видимо, тоже выбралась на улицу из салона машины.

— Меня в детстве даже акушерка задержать не смогла! — все же я обернулась через плечо.

Не зря я это сделала. Картина стоила того, чтобы ее увидели. Две красотки модельной внешности, на высоченных каблуках и в коротеньких платьях, неслись следом за мной, вспахивая почвогрунт, выкорчёвывая цветы и просто бороня клумбу, над которой с мая месяца трудился мой напарник Стас.

Эти кобыл… кокетки вопили наперебой:

— Да подожди ты!

— Я тебе денег заплачу!

— Мы все равно тебя найдем на этой автомойке!

Я лишь поразилась наивности: перемежать угрозы и посулы, думая, что я куплюсь на вторые, забыв о первых? Не надо делать из меня глупую девочку!

Я припустила во всю прыть. Хозяйка авто — за мной. Но самое удивительное то, что блондинка Марика меня нагоняла. Она что, олимпийская чемпионка в забегах на короткие дистанции на шпильках? Иначе как объяснить то, что гламурная орясина догнала-таки и, в прыжке упав на меня, повалила на землю. Причем это в тот миг, когда мне оставалось всего ничего — перемахнуть через ограду и чесать уже по вполне пригодному для бега в кроссовках тротуару. Увы, упала я неудачно, ударившись головой о крупный кусок щебенки, который откуда-то взялся на газоне. Результатом стала потеря сознания.

В себя пришла под истеричный мат преследовательниц. Не открывая глаз, постаралась прислушаться к ощущениям. Спине было относительно мягко и весьма прохладно, под ладонями чувствовалась щетина влажной скошенной травы. Судя по всему, я все еще лежала на газоне.

— Может, оставим ее, как есть, а сами уедем?

— А если она уже труп? Получается — это я ее убила?

— Марика, даже если так. Это был несчастный случай, самооборона. Да твой Ашот наймет лучших адвокатов и тебя отмажут.

— Сначала мне нужно будет объяснить ему, на кой черт я погналась и напала на девку, которая столь на меня похожа…

— Мне тоже это жутко интересно, — замогильным голосом простонала я, открывая глаза. Все, что могли, мне эти две ненормальные уже сделали. А раз сейчас сами боятся и паникуют — самое время воспользоваться ситуацией.

Девицы заорали и отпрыгнули от меня. Я же скривилась от боли: в голове шумело, а меня саму штормило. Причем, последнее — вполне возможно не из-за падения, а от банального недосыпа.

Эти же две особи, потерявшие не только часть здравого смысла, но и, кажется, пару звеньев ДНК, уставились на меня, как на воскресшего покойника.

Впрочем, хозяйка авто пришла в себя вполне быстро.

— Ты жива. Отлично, — она как — то слишком пристально посмотрела на меня, склонив голову набок, как овчарка, а потом выдала: — У меня к тебе есть деловое предложение.

— Я голодная, злая и с шишкой на башке, поэтому мой ответ: «нет», — прошипела я, вставая.

Только полностью выпрямившись, поняла: мы с Марикой, когда она стояла, утопив свои шпильки в грунт, оказались одного роста.

— Тоже волейболистка? — зачем-то спросила блондинка.

— В отличие от тебя, нет, — я повела ушибленным плечом. Все же здорово эта Марика меня приложила.

— Как узнала? Ну, что я когда — то спортом занималась… — опешила блондинка.

— Просто почувствовала себя мячом на подаче из аута в аут.

— Итак, убогая, Марика хотела тебе предложить сделку, от которой ты получишь выгоду, причем немалую. Тебе, чтобы такие деньги заработать самой, полгода надо будет на мойке ишачить с утра до ночи, — это в нашу милую девичью беседу с бывшей спортсменкой, а ныне девицей явно околомодельной профессии, вклинилась ее подружка.

— Заманчиво. И кого нужно убить? Или самой умереть?

В легкие и безопасные деньги я не верила даже больше, чем в прощающих долги коллекторов.

— Никого, — Марика сдула упавшую на лоб прядь. — Только отдохнуть на морском курорте. Полежать, расслабиться, подышать морским воздухом.

Я скептически приподняла бровь.

Очки дезертировали с моего носа еще при падении, поэтому сейчас я лицезрела двух красоток лишь в общих чертах. Минус четыре — тот порог, при котором днем порою можешь обходиться без окуляров, а вечером чувствуешь себя беспомощной.

Вот и сейчас, когда оказалась без них, то неуверенность начала навязчиво давить на сознание. Единственное средство, которое я знала от данной своей напасти — ехидство. Потому слова вырвались сами собой:

— Ну, предположим, намотать солёную селедку на вентилятор и полежать на кровати я и у себя дома могу…

— А если к этой селедке прибавить лазурный пляж, солнце, отель класса люкс? Тоже сама сможешь? — ехидно осведомилась Марика.

Я же, озиравшаяся вокруг, наконец-то увидела свои очки. Наклонилась и подняла. Увы, одно стекло треснуло. Но я все равно водрузила их себе на нос.

— Здесь дело не в том, смогу ли я, а зачем это нужно тебе? — с любопытством спросила я, решив, что раз наше знакомство оказалось весьма стремительным и близким, выкать Марике, будь она хоть сто раз вип-клиентка автомойки, мне уже не резон.

— А вот это уже другой разговор… — довольно улыбнулась та.

Слово за слово, выяснилось, что Марика, а по паспорту Марина Богомолова, давно мечтала отдохнуть без пристального контроля. Съездить «к бабуле в деревню», как она сама это называла.

Хотя, подозреваю, что у сей бабули была нехилая такая игрек хромосома в ДНК, кадык и прочие прелести в виде накачанных бицепсов и что там еще полагается любовникам скучающих девушек, обремененных деньгами.

Вот только незадача. Ашот — спонсор красавицы и строительный магнат, никак не мог смириться с тем, что его кошечка хочет разбавить свою тоску ходячим ведром тестостерона. Потому, если и покупал тур своей содержанке, то непременно сообщал, что за ее «облико морале» на курорте будут тайно следить его люди.

А к бабуле на выгул Ашот (уже стареющий, но не потерявший тяги к процессу размножения) без бдительного ока своих секьюрити красавицу Марику и вовсе не отпускал. В общем, как всякий бойфренд слегка ревновал, и как всякий спонсор желал единолично делать вложения в свое предприятие по фамилии Богомолова. И уж тем более не жаждал делить прибыль от проекта «Марика» со всякими сомнительными аферистами, которые свой «ваучер» так и норовят по-тихому всунуть «в акционный пакет», пока главный учредитель отвлекся на другие «выгодные сделки».

А блондинке хотелось страсти… в смысле, страстно хотелось повидать старушку, которая жила одна-одинешенька в деревне. Но чем сильнее разливалась соловьем Марика о своих чувствах к родственнице, тем больше я убеждалась: ей захотелось гульнуть с размахом, но было страшно спонсорского гнева.

Впрочем, эту беседу, которая продлилась далеко за полночь, мы вели уже не на газоне, а в джипе. Я хрупала картошкой фри, закусывала гамбургером из «Макдака», которые мне купила Марика (все же должна я получить хотя бы гастрономическую компенсацию за нападение и разбитые очки?) и слушала историю бедной и несчастной внучки.

— Тебе всего-то и надо понежиться на курорте, изображая меня. Единственное условие — ни с кем романов не крутить. Ашот будет доволен, что его кошечка вела себя как послушная девочка, а я смогу навестить бабулю. А то мой милый пусик ее отчего-то терпеть не может и даже слышать о ней ничего не хочет… — закончила она столь слащавым тоном, что я почувствовала, как зубы увязли не в гамбургере, а в патоке ее слов. Срочно захотелось простой воды, чтобы запить эту порцию розовой ванили.

В салоне машины повисла пауза. Если Марика рассчитывала, что я кинусь ей на шею с криком: «Да, конечно!» она крупно ошиблась. Я жевала гамбургер и размышляя, как не вляпаться в неприятности.

— Ну, так ты мне поможешь? — не выдержала блондинка.

— У меня есть время подумать?

— Да что тут думать! — вспылила ее подруга. — Тебе такой шанс выпал.

— Шансы при своем падении могут больно ударить по голове и по бюджету… — не осталась в долгу я.

— Так бы сразу и сказала, что еще и денег хочешь, — из голоса Марики тут же исчезла вся карамельная сладость. — Получишь тысячу баксов, как только вернешься с курорта.

Сумма меня впечатлила. Впрочем, не только она.

— Если соглашусь, то одного природного сходства мало, — я выразительно глянула на блондинку.

— Ерунда, — отмахнулась та. — Два дня в салоне красоты, мои шмотки, и посторонний нас не отличит.

— Пока взгляд на вырез платья не опустит, — я хрумкала картошкой, желудок радостно урчал. И вообще, моя нирвана шаталась где-то рядом, обещая скорое свидание. Оттого даже подколка вышла какой-то благодушной, что ли.

— Пуш ап решает все! Главное, в бикини не ходи, только закрытый купальник.

Я сыто сощурилась, глянув на столь смелое декольте, что наклонись Марика пониже, и через него можно будет увидеть край ее чулок. У блондинки точно не этот самый пуш ап, а все, так сказать, внутривенное и подкожное.

Меж тем Марика, не подозревая о моих мыслях, вещала:

— Что же до очков… Линзы. Десять дней походишь в них.

— А где и когда должен состояться сей незабываемый отдых? — я все еще прикидывала, стоит ли ввязываться в сомнительную авантюру.

— Через две недели. Отель класса люкс. Черноморское побережье, — отчего-то на последних словах Марика скривилась.

— Ашот что, пожмотился на заграницу? — по вопросу подруги я поняла, почему блондинка скорчила такую мину.

— Пусик утверждает, что так ему за меня спокойнее… — протянула моя потенциальная нанимательница.

— А-а-а-а-а, — глубокомысленно отозвалась Леся.

И тут встряла я:

— Через две недели не могу. Разве что через три.

«У меня сессия», — решила не уточнять.

Марика надулась, но потом, словно делая мне великое одолжение, произнесла:

— Хорошо, три.

И все же мы договорились на том, что свое окончательное решение я озвучу завтра. Марика дала мне свой номер, взамен затребовала мой. Причем последний пришлось не продиктовать, а сделать дозвон.

У меня на языке вертелся еще один вопрос, но я решила задать его блондинке при нашем следующем разговоре.

Когда меня высадили из джипа у закрытых дверей общежития, над городом уже просыпался новый день.

Я села на лавочку. Мне надо было основательно подумать. Точно ли цель сей аферы — прикрыть поход красотки налево от спонсора, а не обеспечить, например, ей алиби? Я поизображаю на курорте отдыхающую, а Марика в это время станет перспективной вдовушкой?

Помотала головой. Бред. Но потом здоровое чувство цинизма начало точить изнутри, как ржа железо: а вдруг не бред… Я вертела в уме это уравнение с тремя неизвестными: Марика — Ашот — любовник, прикидывая, как бы поизящнее его решить.

К шести часам утра у меня был готов план, он же — моя страховка на случай, если роль подсадной утки окажется для меня опаснее, чем расписывала любвеобильная блондинка.

Порог своей комнаты я перешагнула ровно в шесть утра. Спать хотелось зверски, но, увы, упасть в горизонталь и сразу же вырубиться мне помешала одна причина. Сорокавосьмикилограммовая причина, в душе которой была целая тонна еще нерастраченного беспокойства. Моя соседка Женька, вечно сидящая на всевозможных диетах и никак не желающая поверить, что кости уже не худеют, накинулась на меня с порога.

В ее речи перемежались упреки, угрозы поколотить бездушную меня в следующий раз, когда я решу не приходить ночевать и не брать трубку, радость, что я все еще живая… В этом была вся Женька. Но за то она и была мне дорога: за ее искренность.

— Слушай, я же не кидаюсь на тебя с порога, когда ты к своему Маску ходишь на ночёвки? — я отчаянно терла глаза.

— Так то к парню, — как само собой разумеющееся, будто с малым дитем разговаривает, ответила Женька. — А я в курсе, что у тебя его нет. После второго курса тебя же, Кать, как отрезало от этого дела. А с таким наплевательским к себе отношением… Парни не тараканы, просто так не заводятся. Они на ярких и красивых клюют, как как рыба на блесну.

Я слушала сбивчивую речь вполуха, понимая, что если Женька начала учить меня как жить, значит, уже отошла, и гроза миновала. Украдкой глянула на телефон. Оказывается, вчера я поставила его на беззвучный режим и забыла. От подруги было аж двадцать три пропущенных.

Стало совестно. Но, тем не менее, спасть хотелось сильнее, чем заниматься самобичеванием, потому я упала на свою постель с фразой:

— Через час потыкай в меня палочкой. Если не очнусь, значит я труп.

— Тогда, чтобы ты воскресла, для тыканья лучше взять палочку сырокопченой, — пробурчала себе под нос Женька и больше приставать с расспросами не стала. Пока не стала.

Зная ее настырный характер, я могла поспорить на свою стипендию, что подруга еще вынет из меня всю душу, не хуже сыщика выспрашивая, где, с кем и как я провела эту ночь. И ведь не успокоится, пока не выведает все, вплоть до рисунка протектора шин того джипа, который я залила пеной. Но это будет потом, а сейчас Женька дала мне возможность поспать, за что я ей была безумно благодарна.

Пробуждение вышло столь тяжелым, что, казалось, проще сдохнуть и не мучаться, чем попытаться встать.

— Держи, — Женька тут же сунула мне под нос чашку с крепким кофе. — У тебя через полчаса первая пара начинается.

Я постаралась собрать мозги в кучу. Так, сегодня предпоследний день занятий. А это значит, что на горизонте намечается Вадик. Вернее, Вадим Аркадиевич, как гордо значилось имя аспиранта в списке преподавательского состава. Этот младший научный сотрудник, красавец, умница, к тому же небедный (родители могли позволить своему отпрыску и восьмой айфон, и тойоту ленд крузер) был мечтой едва ли не половины студенток ФИВТа, а то и всего универа. Вот только знала я этого говнюка еще и с подветренной стороны.

На втором курсе меня не миновала судьба большинства влюбленных дурочек нашего факультета: я запала на Вадима. Даже не так. Я втрескалась по уши, с полной самоотдачей. Нет, преследовать не преследовала, томно тоже не вздыхала, но, видимо, столь пристально провожала взглядом этого блондина, что он обратил на меня свое царственное внимание.

А я… Я не поверила собственному счастью и спустя неделю ухаживаний вывесила белый флаг. Как оказалось, то, что для меня было переломным моментом в жизни, для красавца аспиранта стало пакетиком семечек.

Просто он поспорил с друзьями, что раскрутит серую мышь второкурсницу на горизонтальные отношения так же легко, как словит лайк за новую аву.

Почти так оно и вышло, только с поправкой, что спор Вадик все же проиграл: я сдалась чуть позже заявленного срока. Но этот чемпион сексуальных стометровок хоть и профукал крайний срок пари, из спортивного интереса решил уложить меня на две лопатки и сделал это. После чего гордо прицепил очередную бусину на свой браслет.

Правда, об особенности Вадика вести таким образом учет постельных побед я узнала гораздо позже. А поначалу лишь удивлялась: зачем парню носить на запястье тонкий ремешок с тремя десятками разноцветных бусин?

В итоге после того, как этот трахоголик уложил Катю Скрипку на кровать, ей тактично указали на дверь. Правда, перед этим подарили дорогие серьги. Отступные, мать их.

Сначала я просто хотела затолкать украшение в глотку белобрысой сволочи, но потом остыла. Ппрокляла Вадика, чтобы ему всю жизнь только на Бейсике и Паскале кодилось, и ни одна прога без багов ни разу не работала и… заложила серьги в ломбарде. Увы, проза жизни способна гнуть в бараний рог даже великие чувства, такие как ненависть или любовь. Я же, жившая в перманентном безденежье, поняла: даже если брошу коробочку с серьгами в лицо этому паразиту… Ну что изменится с того? Он извинится и раскается? Да скорее Стив Джобс воскреснет, чем Вадик усовестится.

Да даже если бы я обложила Вадика по всем терминам анатомического атласа и вернула подарок. Мне бы стало легче? На короткое время — да. Ну, может, и не на совсем короткое. А что дальше?

В результате получилось то, что получилось: серьги с бриллиантами сейчас наверняка оттягивают какие-нибудь богатые ушки, ребята из детского дома радуются новым игрушкам и одежде, а я… Я бы, наверное, отдала все, что выручила с заложенных украшений, но, сцепив зубы, разделила сумму ровно пополам. Потому что мне позарез нужен был для учёбы ноутбук.

Моя родительница мне ни за что бы не помогла. Заработать такую приличную сумму сама я была не в состоянии, а программы, да и чертежи электронные, творимые в скутчапе, тоже на телефоне не сделаешь.

К тому же мой китайский смартфон был простеньким. Его мне в свое время на день рождения подарила закадычная подруга Ленка. Нашла на авито объявление, в котором парень продавал старый андроид за символическую сумму. Она еще извинялась за то, что презент «не новый» и «совсем скромный», но смартфон казался мне офигенно крутым после кнопочного кирпичика.

В школе одноклассники щеголяли вполне современными мобильными. И пусть те были не с изображением погрызенного яблока на корпусе, а надписями мейузи и хаоми, но зато сенсорные. А я тыкала в монохромник сименса, и мне было стыдно: это если как все ходят в столовую на завтрак, а я достаю принесенную из дома баночку с пельменями. Моя мать считала, что телефон должен выполнять лишь одну функцию — разговорную, а все остальное — роскошь и излишества. Ее дочери не следует привыкать к глупому транжирству.

В общем, я была до визга рада подарку лучшей школьной подруги, но, увы, простенький андроид учебную нагрузку вытянуть не мог. Зато смог ноутбук, стоимость которого равнялась ровно одной сережке с бриллиантом. Не сказать, что он был какой-то сверхнавороченный, скорее трудолюбивая рабочая лошадка. Но такой комп меня вполне устраивал. Правда, его, в отличие от подаренного Ленкой смартфона, я полюбить так и не сумела.

Да, была у меня одна особенность, а точнее — шиза, как емко выражалась Женька. Я к технике относилась словно к чему-то живому. Могла злиться на застрявший лифт, или обратиться к электрическому чайнику, который все никак не закипал, в духе «совесть поимей, так время тянуть». Холодильник (который, к слову, привезли еще год назад родители Женьки) я нежно любила, а вот ноутбук… Для меня эта вещь навсегда осталась без души.

Впрочем, как и тот, кто стал причиной появления в моей жизни компа. Вадика я тоже про себя величала бездушным. А когда полгода назад оказалось, что Вадим Аркадьевич будет вести у нас практикумы, то чуть не взвыла. Серьезно подумывала перевестись на другую специальность, но не было никакой гарантии, что и там нос к носу не столкнусь с бывшим.

Но бывший сделал вид, что мы незнакомы. Я посчитала за лучшее поддержать его игру. Как итог: он исправно принимал у меня все лабы и даже ни разу не подгадил.

А вот сегодня у нас стояла его пара. И Вадик должен был поставить зачеты тем, у кого вырисовывался автомат.

Я в прыжке с кровати натянула джинсы, на ходу прополоскала рот водой и, напялив футболку и кроссовки, дала низкий старт. Зачетка была зажата в зубах, сумка через плечо.

Эту сессию я должна сдать максимально быстро, как и экзамены. И дело не только в стипендии. Я решила рискнуть и побыть дублершей.

Вот только не прилетит ли мне запоздалый сюрприз от Вадика?

Что удивительно, но на занятия я не опоздала. Пулей влетела в аудиторию, приземлилась на свое место, успела достать тетрадь, отыскать в недрах сумки флешку с уже написанной прогой и выдохнуть. Одногруппники, уже привыкшие к моим периодическим появлениям посредством вбега, влета, точного десантирования и телепортации методом «прыжок с порога», даже не обернулись.

Прозвенел звонок, мы замерли в ожидании прибытия преподавателя. Кто-то уже и зачетки расчехлил. А Вадик не шел. Даже появляться не думал. Мы, подобно честным женам султана, ждали своего владыку минут десять. Потом начались, как и во всяком гареме, пересуды. Назревал мятеж в духе «пойдем искать блудного многоженца сами», и тут к нам вошла одна из лаборанток.

Дева несла дурную весть: занятие отменяется, преподаватель звонил и просил предупредить, что он заболел. Зачет назначен на послезавтра, на девять утра, в этой же аудитории. Те, кто надеялись на автомат, горестно вздохнули, иные представители вида «студиозус вульгарис» подвида «хвостатые» обрадовались.

Я выругалась витиевато и почти интернационально. Во всяком случае, братские славянские народы меня поняли бы без переводчика. Правда, матюгнулась исключительно про себя.

Вадик был в своем репертуаре. К слову, он даже те злополучные сережки передал не лично, а через одного из студентов. В дополнение к презенту шла записка в духе: нам стоит расстаться, мы слишком разные. В чем именно разные, как и вся подоплека с пари, выяснилось вскоре. Слез я тогда в подушку пролила немало. А днем… Днем старалась улыбаться, чтобы никто не видел, как мне на самом деле фигово.

До сих пор вспоминаю фразу о том, что я «невзрачная серая мышь, которую никто бы и не заметил, если бы не рост, именно из-за него и выбрали из толпы студенток для спора». Так, доходчиво и кратко, мне все объяснила очередная пассия Вадика, которая была под стать красавцу аспиранту не только по экстерьеру, но и по родословной, и по родительскому кошельку. Думаю, сделала она это с одной единственной целью: чтобы нищебродка не докучала ее бойфренду.

Я вынырнула из воспоминаний, когда одногруппники нестройной толпой уже начали выходить из аудитории. Что ж, раз утренняя пробежка у меня была, а кофе случился, но мало, то осчастливить желудок еще одной порцией этой бодрящей быстрорастворимой бурды совсем не помешает.

Так начался мой очередной день. Не борьба за выживание, но, по ощущениям, тренировка к «Голодным играм», где мне уготована роль верткой мишени.

Глотнув кофе, посмотрела на часы. Для пресыщенной жизнью блондинки — несусветная рань. Но не мне, а ей свербит отдохнуть «у бабули в деревне». Так что, подъем, а то на ферму опоздает. Выйдя на улицу, я достала телефон и набрала номер Марики.

Ответили не сразу, гудка с двадцатого. Голос заспанный и недовольный проворчал что-то невнятное. Но когда я озвучила, что таки согласна, то словно кто-то переключил тумблер, и речь блондинки стала деловой и собранной, как на совещании.

Первый вопрос, который я ей задала, касался документов. Как Марика планирует протащить меня не только под своей внешностью, но и именем-фамилией?

Оказалось, что глупые блондинки иногда очень умные. Конкретно этой я бы смело присвоила не то что кандидатскую — докторскую степень в области житейских наук. Все просто: она отдает мне свой паспорт, но предварительно пишет заявление в полиции, что его потеряла. В итоге, сделать я с ним ничего не смогу: ни кредит оформить, ни какую другую аферу провернуть. Зато и в аэропорту, и на ресепшене отеля с документами отметится Марина Богомолова.

Я не стала спрашивать, как сама хозяйка собирается отдыхать без основного документа, который необходим внутри страны. Ответ был очевиден: он ей попросту не нужен. Если летишь на иностранный курорт — достаточно загранника. Вот так Марика полностью подтвердила мое предположение о том, что ее бабушка — это хорошо прокачанный дедушка, вполне себе молодой и подтянутый.

Договорились, что делать из меня точную копию любящей внучки будем за пару дней до вылета. Марика уже хотела повесить трубку, когда я ее предупредила, что если нанимательница задумала двойную игру, и вместо курорта меня ждет, например, свидание с Хароном, а вместо пляжа — купание в Стиксе, то вся инфа, в том числе и этот разговор, который записывается, тут же окажутся не только на электронной почте в ФСБ, но и на сотне новостных сайтов рунета. К слову, я не блефовала. Весь разговор действительно записывался на диктофон, а создать письмо с отложенной датой оправки — плевое дело. Главное, раз в пару дней не забывать менять день отправки.

Выслушав в ответ гневную тираду и узнав о себе много нового, самым приличным из которого было «гребаная шантажистка», я спокойно пояснила, что это моя страховка. К тому же я просто хочу быть уверена, что получу обещанную тысячу долларов.

Марика замолчала. Надолго. А потом, видимо решив, что рискнуть все же стоит, подтвердила: через две с половиной недели мы встречаемся у крыльца фешенебельного салона красоты «Клеопатра». И повесила трубку.

Я выдохнула. По телу разлилась небывалая легкость, а на душе отчего-то стало весело: это в венах забурлил адреналин. Откинула голову и посмотрела на лазурь неба, по которой неспешно плыли перистые облака.

Ветер шептал на ухо фривольности, как заправский повеса, вот только жаль, что ни слова из его монолога нельзя было разобрать. Наступающее лето обещало быть по меньшей мере интересным. Улыбнулась ему, господину зеленой листвы, птичьих трелей, поздних закатов и ранних рассветов, повелителю зноя, горячего песка и ласковой воды.

Я щурилась на солнце, а в душе зрело ощущение, что только что началась большая игра. Что ж, я Катя Скрипка в нее сыграю. Боюсь ли? Да, боюсь. Вернее, боится та часть меня, что отвечает за здравый смысл. А вот половина, которая безрассудна… Не мыслит. Знает: терять мне в особо нечего, кроме самой себя, потому и потирает руки в азартном предвкушении, толкая и торопя: «ну давай же, следующий ход будет твой».